Абаев Алексей. ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ

Вторую неделю стояла жара. Всё живое находилось в поминутной усталости от этого пекла. Говорливая речушка наполовину пересохла, а всё деревянное, будь то старый сарай или дощатый забор, представляло собой спичку, готовую полыхнуть от первой искры, о сене и говорить нечего.

Холодная колодезная вода плеснула в поилку, к которой в тот же миг сбежались кролики. Чёрные, серые, рыжие, штук тридцать или около того. Самый шустрый, длинноухий (сын прозвал его Прохором) насилу пробился к воде. «Пейте, пейте, братцы, - на лице хозяина расползлась стариковская улыбка, выдававшая курильщика со стажем. – Вот приедут через три дня дочка с зятем (сыном назвать его у старика язык никак не поворачивался: ведь городской, чистенький), и вас как раз к столу». В эту минуту в его глазах можно было прочитать радость, вызванную приближением гулянки на всю станицу. Да такой, что можно ещё год вспоминать. Он потрепал чёрного за ухо, наклонившись через деревянную ограду, и ушёл к реке спасаться от июльского солнца.

Пока Михалыч искал самую тенистую тропинку, спускаясь огородами к реке, сын его, Фёдор, ехал домой на своём красном «Восходе», оставляя после себя облака раскалённой дорожной пыли. Возвращался он с какого-то застолья, шумного, звенящего стеклом рюмок, где обычно ему, первому парню на деревне, были очень рады. Весёлый, конопатый, огненно-рыжий. Солнцем поцелованный, говорили старухи.

Оно жгло немилосердно. По двору бродили сонные куры. Фёдор бросил мотоцикл около сарая и закурил. «Да когда уже дождь-то будет?» - вспомнил, что отец просил наладить колонку для полива: из колодца не натаскаешься вёдер, да и с реки несподручно. Он огляделся вокруг и увидел толпу утомлённых яблонь и груш, горох вдоль забора, давно пустующую будку собаки, высокое небо, с тихо ползущими по нему вялыми облаками. «А впрочем, и жизнь хороша, и жить хорошо!» - промелькнуло в его голове. Всё, как вчера, неделю назад, в прошлом году. Созерцание продлилось меньше минуты и закончилось мыслью о необходимости проверить остаток топлива в бензобаке: вечером его ждали на очередной гулянке. Фёдор открутил крышку, сжав её в руке, и через пару секунд произошло то, что мог предвидеть внимательный читатель. Полыхнуло.

Он растерялся и оттолкнул «Восток» ногой. Остатки бензина плеснули на стену старого сарая, который тут же охватило пламя.

Первыми, о ком подумал Федя, были обитатели этой постройки – те самые кролики. Он вспомнил о том, как отец холил их, и в тот же миг распахнул дверь. Скрип ржавых петель неприятно поразил его, заставив навсегда забыть об ужасной боли. «Десять, тринадцать, двадцать… Да где же Прохор прячется? Двадцать пять, двадцать шесть…» Оказавшись в огненных объятьях, парень сначала считал кроликов, но сейчас это уже не имело значения, и он просто хватал их за уши и швырял на траву двора. Ело глаза, рубаха горела. Выскочив наружу, он наконец-то отыскал глазами своего любимца рядом с поилкой, в которой ещё поблёскивала вода. Фёдор из последних сил поднял её и плеснул на полыхающую стену. Про себя он забыл совсем, упал через пару секунд рядом.

На дым сбежались соседи. Вызвали скорую. Фёдора положили в машину. Но фельдшеру всё было понятно с самого начала. Без лишних предисловий: «Мужчина, 28 лет, смерть до прибытия в результате несчастного случая на пожаре».

Жара наконец закончилась. Отовсюду надвинулись сердитые тучи. И дождь хлынул. Он поил землю и деревья в саду, жадно подставлявшие свои листья упругим струям.

Поминали как следует, всей станицей. Приехали и из города, как было обещано, но не через три дня, а к вечеру следующего. Успели. Стол ломился, и среди прочих блюд были кролики. Только теперь в глазах Михалыча не осталось вчерашнего чувства. Ни капли. Взгляд был ещё более безжизненным, чем у покойного сына.

Потом был знойный август и три Спаса; была мягкая осень и зима с кубанской слякотью и долгими дождями, после которых речка поднялась и расползлась так сильно, что пришлось укреплять дамбу; были колядки и Рождество. Потом зима закончилась, прошла весна с огородными работами, наступило лето с тем же самым высоким небом и вялыми облаками; опять приехали дочка с зятем. Всё было так, как было, кажется, вечность назад и будет вечность спустя.

Старая поилка совсем рассохлась.

Абдулин Михаил. ЧЕЛОВЕК-ХАМЕЛЕОН
Гипнопомпический рассказ

Я поведаю вам одну историю, которая заставила меня задуматься о сложности взросления и поиска себя в жизни.

***

Борис, высокий нескладный четырнадцатилетний мальчик с забавным вихром на затылке, любящий загадки и ребусы, заинтересовался психологией и философией, постоянно задавал себе вопросы и пытался найти всему объяснение. С тринадцати лет он стал задумываться о разных вещах, о том, чему нет объяснения, либо же есть, но это знание пока ему недоступно. Он вдруг изменился, и им руководило не настроение, а спонтанные идеи, мысли и желания, возникающие из ниоткуда. Порой он даже сам себя не понимал. Таков уж он был. Запутавшись в себе, стал метаться от одного увлечения к другому, Когда кто-то в чём-то преуспевал, Борису тут же хотелось самому попробовать свои силы и в этом занятии или увлечении. Он понемногу изучал каждую предметную область, сферу деятельности. Была ли это зависть или жажда знаний, — сам не понимал. Хотел найти своё место в жизни.

Как-то Борис узнал в телерекламе, что все жители города приглашаются на выставку научного террариума. Сначала не придал этому большого значения, так как не любил ходить куда-либо, но, когда все дела были сделаны, ему стало скучно. Он пришел в террариум и стал разглядывать разных пресмыкающихся. Сначала наблюдал за змеями, затем перешёл к ящерицам и наконец увидел в террариуме странного хамелеона. Он отличался от всех тех, что были неподалеку, так как менял цвет то на белый, то на серый или на чёрный.

— А почему же он такой? – потихоньку задал вопрос пожилому работнику террариума.

— Да раньше этот хамелеон был таким же, как и другие. Как-то к нему подошёл один пацан. Ему как раз в тот день тринадцать стукнуло. Как только он к террариуму приблизился, то зелёный цвет защитной маскировки нашего Везувия вдруг стал меняться. Это было так странно! Сначала Вез стал чёрным, затем постепенно посерел и начал белеть. С тех пор каждый раз, когда к нему подходят некоторые люди, его окрас опять меняется. Ни один ветеринар не смог объяснить, почему так.

— А он теперь всё время чёрно-серо-белый?

— Да нет! Кто-то из людей причина этому. Ведь на открытие выставки сегодня пришли многие. Вот и сейчас вокруг человек пять.

Мальчика заинтересовала история с хамелеоном, и он решил во что бы то ни стало дать объяснение этому явлению. Но он ещё не догадывался, что именно он сам и стал причиной изменений хамелеона.

Для начала Борису нужно было каким-то образом заполучить этого хамелеона для исследования. К удивлению, на его просьбу продать хамелеона организатор выставки, серьёзно-важная дама Инна Николаевна ответила:

— Забирай его так, даром. Никак не можем разобраться с ним, ветеринары тоже. Надеюсь, ты за ним присмотришь и полюбишь Веза. Он требует серьёзного ухода. Через месяц мы снова будем в городе, не приживётся — вернёшь.

Мальчик забрал террариум с хамелеоном домой. Родители восприняли намерение сына завести домашнего питомца лояльно, особенно мама.

Весь вечер Борис наблюдал за хамелеоном, но ничего и не заметил. Он лёг спать. Во сне подросток часто размышлял о чём-либо.

…А ведь все люди разные. Творческие — пылающие чувствами, способные каждый миг превращать в праздник, создавать образы во всём, что душе угодно. Сурово-серьёзные и рассудительные умеют анализировать ситуацию, здраво оценивать положение и оставаться в сосредоточенном состоянии. Два типа людей противоположны, но объединяет их личностное самоопределение, простыми словами, свобода действий.

…Все люди разные. Характер уникален так же, как и отпечаток пальца. Можно встретить двух близнецов, но каждый из них будет действовать независимо - думать о разном, делать разное…

…Что же в человеке заставляет хамелеона так меняться?..

Вдруг Боря внезапно открыл глаза: ему показалось, что руки коснулось что-то прохладное, шероховатое…Он проснулся и в первую очередь проверил хамелеона. Везувий был на месте. Борис лег в кровать и вновь стал засыпать.

…А есть же хамелеоны среди людей, может, именно они причина тому? Да, есть же, как в том же рассказе Антоши Чехонте «Хамелеон».

…Человек-хамелеон — особенный. О нём мало что известно и, как правило, в разных кругах о нём знают с разных сторон. Пред одними он предстаёт человеком скромным и воспитанным, не пытающимся опровергнуть что-либо, перед другими — простым и ничем не выделяющимся, плывущим по течению, перед третьими же он человек, идущий против системы, не готовый «жить в коробке».

…«Хамелеоны», словно лисы, ищут лазейки и способы упростить жизнь себе, при этом не задумываясь о каких-либо последствиях, но есть и те, кто тщательно продумывает всё. Такие люди не только хитры, но и умны.

…А почему же хамелеон выбрал именно эти цвета? Может, это что-то значит?

…А если подумать? «Хамелеоны» бывают двух типов: белые и чёрные. И один добавочный тип - серые. Суть этих типов в том, что белые «хамелеоны» меняются под ситуацию в рамках дозволенного, никак не влияя на внешний мир и окружающих. Чёрные меняются ради выгоды, даже если им приходится жертвовать выгодой других людей. Серые же жертвуют собой, исходя из максимально выгодного соотношения пользы и жертвы…

…Коротко так: задача чёрного — извлечь выгоду для себя любой ценой, серому нужно получить выгоду для себя и при этом почти не навредить другим людям, а уж белому нужно получить максимальную выгоду, при этом никак не навредив окружающим.

…Да, белые хамелеоны тоже бывают коварны, но их коварство может быть вызвано сторонними причинами, не зависимыми от эгоизма и гордости. Причём белыми «хамелеонами» люди часто становятся не по своей воле, а по какой-то причине, например, чтобы ими гордились родители, ради них они и могут стать таковыми. В основном такая ситуация происходит с людьми, которые имеют огромный потенциал и возможности. И они, не зная, за что хвататься, пытаются развиваться во всех доступных им направлениях, особенно если есть множество друзей, которые занимаются разными вещами, но каждый в конкретной отрасли знаний или умений, или же родители, которые советуют те области, в которых лучше всего развиваться, по их мнению. И в итоге, пытаясь не отставать от своих друзей, такие люди начинают растягивать силы по всем сторонам, занимаясь чем угодно, но только не тем, что им самим нравится, пытаясь, как в детстве, добиться большего, чем друзья. «Хамелеоном» может стать каждый на любой стадии жизни и так же легко может перестать им быть. Но самое главное помнить, что за двумя зайцами лучше не гнаться... Каждый человек уникален, не всегда надо быть лучше других во всем, в чём-то всегда будешь проигрывать другим, как бы ты ни старался, но в чём-то ты будешь и выигрывать. И не стоит терять время на то, что тебе не поддаётся, а сосредоточиться на том, что у тебя получается…

От внезапного шороха и хруста Боря вновь проснулся. Везувий, видимо, на рассвете решил перекусить мелкими мошками, которых у него было в достатке. Боря перевернулся к стене и вновь закрыл глаза.

«Так вот в чем дело! - догадливо произнёс про себя Боря. - Я ж ведь тоже хамелеон. Я не хотел становиться им, но из-за обстоятельств, запутавшись в себе, стал таковым. И кто знает, как долго этот статус будет присвоен мне, я вполне понимаю своё положение и уже активно исправляю его. Ведь раньше в некоторых кругах я был известен как суперчеловек, который во всем хорош, но вот только характером не вышел. Я потерял себя настоящего. 1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12… Пропасть. 13-14… Я будто не я. Я забыл себя настоящего. Такое чувство, будто бы живу вторую жизнь, всё то, что раньше было для меня воздухом, – теперь пыль. Манеры, речь, мышление – всё теперь пустое место. Иногда я задумываюсь: а как должен я себя вести в данной ситуации? И сердце мне в ответ лишь колотится, будто кровь моя же чужая мне»…

«Теперь всё ясно», - так Борис дал ответ на очередной вопрос, заданный самому себе, поставил точку в этой истории.

Борис проснулся, потянулся, вылез из-под одеяла и подошёл к террариуму. Постучал пальцем по стеклу, посмотрел на побелевшего Везувия и сказал:

— Ну, что, Вез, оба мы с тобой хамелеоны. Одна судьба на двоих. Я тебя не отдам обратно, будем друзьями. Спасибо, что помог мне разобраться в себе!

***

…Если вам кажется, что эта история выдумана, то я вполне вас понимаю. Но она основана на реальных событиях. Поверьте, я хорошо знаю Бориса.

Возможно, через образ «хамелеона» у всех происходит взросление и становление, а возможно, и нет… Ведь никто не знает, как другие себя чувствуют, помнят ли они своё детство, настоящее для них ясно как день или всё ещё как в тумане.

Сейчас Борис более-менее определился с тем, чем хотел бы заниматься, более того, осознал, что его метания — жажда опыта, знаний и внимания. Он очень сильно изменился после того как начал искать себя. Если раньше он избегал общества, то сейчас ситуация стала меняться. Да, он всё такой же закрытый и независимый, но теперь имеет собеседников, с которыми готов и хочет общаться. Вот так этот «хамелеон» сменил свой цвет и стал совершенно другим человеком, отпустив свою прошлую жизнь и начав новую. Я верю, что он перешёл в свою белую полосу.

Бараненко Алиса. ЖАРА

Эта крайне удивительная история, ставшая впоследствии причиной кошмарной мигрени мировых ученых, пытавшихся отыскать ей логическое объяснение, произошла 21 июня, в день летнего солнцестояния.

Всё началось ранним душным утром в маленьком доме чародея-пенсионера Бальтазара Мыслемировича. В тот час доживал свои последние мгновения недавно приобретенный чародеем вентилятор, служивший единственным спасением от непереносимой жары.

Бальтазар Мыслемирович с тоской глядел на лопасти вентилятора, которые с каждой секундой вращались медленнее и неохотнее. И вот, вентилятор скрипнул, чихнул и испустил дух. У Бальтазара Мыслемировича дернулся глаз, а затем и ус. Уже третий вентилятор за месяц проиграл в битве сорокаградусной жаре. Чародей вскочил с кресла и в исступлении запустил заглохший прибор в угол, где покоились два предыдущих «воина». Бальтазар Мыслемирович поспешил к телефонной трубке, дабы позвонить в магазин техники, единственный в его городке, и заказать новый вентилятор.

- Добрый день! Магазин бытовой техники «Сковорода и Ко». Чем могу помочь?

- Добрый-добрый, юноша. Мне бы вентилятор, - пробасил чародей.

- К сожалению, в связи с аномальной жарой вентиляторы раскупили неделю назад. Новые поставки ожидаются через месяц.

- Как?! Через месяц?! – ахнул Бальтазар Мыслемирович, схватившись за сердце.

- Да, но мы можем вам предложить кондиционеры…

Выяснив, что приобретение и установка кондиционера обойдутся ему, чуть ли не как поездка в престижный санаторий ВОЗ (Волшебной Организации Здравоохранения), чародей распрощался с ассистентом и в ужасе вернулся в гостиную. Нет, положительно, так продолжаться не может! Старик взглянул на братскую могилу вентиляторов в углу и вдруг растянул губы в хитрющей улыбке. Он смахнул пыль с покоившейся на книжной полке награды, и в лучах утреннего солнца сверкнула золотая гравировка «Лучший чародей ХХ столетия».

- Пора тряхнуть стариной! – громогласно рассмеялся чародей Бальтазар, зловеще потирая руки.

***

К полудню, когда солнце находилось в самой высокой точке на небосводе, все приготовления были завершены. Чародей, пританцовывая, вносил последние штрихи. Затем он отступил на шаг и, поглаживая длинную бороду, с гордостью осмотрел подозрительного вида конструкцию, выросшую с его легкой руки на заднем дворе.

Три погибших вентилятора были поставлены в круг и обмотаны клейкой лентой, к одной из лопастей каждого прибора был прикручен проволокой термометр, а в центре этого странного сооружения стояла кочерга рукоятью вверх, в которую был вставлен удивительной красоты фиолетовый кристалл (ходят слухи, что много лет назад Бальтазар тайком вынес его из усыпальницы некого монарха –темного колдуна). Земля вокруг всего устройства была испещрена загадочными символами.

План чародея был так же прост и продуман, как и вся алхимия: сначала необходимо прочесть особое заклинание, вызывающее вьюгу, а после надеяться, что всё сработает. Бальтазар Мыслемирович нисколько не сомневался в успехе своего предприятия – кристалл запустит механизм, вентиляторы призовут ветра и снега, а термометры снизят температуру.

Как только часы с совой, висевшие по непонятным причинам на крыльце, проухукали ровно час дня, старик торжественно, низким тембром пропел волшебные слова и … совершенно ничего не произошло. Он озадаченно почесал затылок, нахлобучил на нос огромные очки с исцарапанными стеклами и перепроверил свиток с каракулями, с которого считал заклинание.

- Нострадамуса мне в тетки! – завопил Бальтазар, осознав, что он держал свиток вверх тормашками.

- Дык, от переворачивания слагаемых сумма не изменяется, - постарался успокоить себя старик, закрыв глаза на слегка отличное от оригинала звучание фразы.

Как только чародей закончил речь, кристалл задребезжал и метнул ввысь столп фиолетового света, небо почернело, налетел страшной силы ветер, вырвавший из рук Бальтазара драгоценный свиток; старик бросился за свитком и настиг его на крыльце. Обернувшись, он увидел огромный красный тазик, принадлежавший соседу напротив и летящий в него с космической скоростью.

А дальше тьма.

Распахнув глаза, чародей решил, что погиб от столкновения с красной соседской собственностью: всё вокруг было ослепительно белым. После короткой, скрипучей работы очнувшихся шестеренок в мозгу, Бальтазар догадался, что он еще жив и его заклинание на удивление сработало; это снег! Во дворе огромные сугробы! Старик живо вскочил на ноги и издал победный вопль. Теперь он доживет остаток лета, наслаждаясь замечательными минусовыми температурами, нежась под пуховым одеялом и потягивая горячий шоколад. Бальтазар Мыслемирович радовался своему успеху, как ребенок, он даже слепил маленького снеговика.

- Есть еще порох! – весело приговаривал Бальтазар, волоча домой жуткий механизм, вызвавший метель. – Есть!

Спустя время чародей осуществил всё задуманное: приготовил горячий шоколад, извлек с антресолей теплое одеяло и уже настроился провести лучший за долгое время вечер в полнейшем душевном спокойствии, как идиллию нарушил телефон, заверещавший в прихожей. Раздраженно поморщившись, старик снял трубку.

-Бальтазар Мыслемирович?! – проорали на том конце провода.

- Да я это, я. Зачем же так кричать? Хоть мне и девятый десяток идет, но на слух не жалуюсь, - сморщившись еще сильнее, проворчал чародей.

- Вас беспокоит Федеральная Служба Волшебной Безопасности (ФСВБ)! – продолжала вопить трубка. - Вы виновник всех этих беспорядков?! Впрочем, можете не отвечать! Это в вашем репертуаре! Кроме того, нами была зафиксирована повышенная энергетическая активность в вашем районе!

- Какие беспорядки? – вопросил Бальтазар Мыслемирович, начиная догадываться, что произошло.

- А вы телевизор потрудитесь включить! – гаркнула трубка.

Чародей последовал совету сотрудника ФСВБ.

Телевизор зажужжал, зарябил серым и вылил на Бальтазара информационный поток.

«…Шокирующие новости: мир перевернут! Земля сменила ось вращения!…»

«…Северный полюс и Евразия поменялись местами!…»

«…Ледники тают! Великобритания затоплена! …»

«…В пустынях Африки выпал снег!…»

«…Белые медведи изнывают от жары…»

- Ой-ёёёй, значит, сумма-то меняется, - протянул лучший чародей ХХ столетия, раздосадовано теребя провод телефона. – Давненько я не практиковал стихийную магию, переусердствовал.

- Бальтазар Мыслемирович, исправьте это немедленно! – взвизгнул агент ФСВБ. – Мир на грани катастрофы! Верните всё на свои места!

- Вернуть в свой дом изнуряющую жару? Страдать от нестерпимой духоты? Мечтать о долговечном и функциональном кондиционере, не имея возможности приобрести его?

Неожиданно рядом с чародеем возник молодой человек в деловом костюме и с белоснежной улыбкой во все тридцать два зуба. Он покровительственно положил руку на плечо Бальтазара и заявил:

- Кондиционер SUMSUNG с новой технологией охлаждения уверенно отвечает «нет» на все ваши вопросы! Вам больше не придется изнывать от высоких температур! Наш кондиционер доступен каждому с беспроцентной рассрочкой платежа и годовым гарантийным обслуживанием! А если вы успеете приобрести кондиционер до конца июня, то получите в подарок установку бесплатно! Чтобы сполна насладиться летними днями, вам не придется устраивать стихийное бедствие!

Молодой человек хитро подмигнул и, взяв под локоток чародея, удалился с ним в другую комнату, продолжая рассказывать старику о всех преимуществах новой модели кондиционера.

***

- Ух ты! – присвистнула я, пораженная рекламой корейского кондиционера последнего поколения. – Вот это маркетинг! Как будто кинокартину посмотрела.

Бекетова Алла. ПИРОЖОК С КАРТОШКОЙ

В животе у меня предательски заурчало. Наспех съеденный перед школой бутерброд давал о себе знать. Я была голодная, а до конца урока оставалось ещё минут двадцать.

Вероника Семёновна, стоя у доски, с жадным фанатизмом объясняла нам теорему Пифагора. Вот уж преданная поклонница! Любая звезда позавидует. Она рисовала прямоугольные треугольники, а они в моем «голодном» воображении трансформировались в кусочки тортиков и конвертики-печеньки. Я мысленно дорисовывала треугольникам вишенки и розочки сверху. Я хотела есть. Я вовсе не страстная любительница всяких экзотических «печёностей», а потому запросто бы поменяла какой-нибудь запредельно дорогой чизкейк на... простой пирожок с картошкой.

Стоп. Ну, не надо про пирожок! Это моя слабость с детства. Хрустящая корочка пирожка заскрипела у меня на зубах, а по классу, казалось, медленно растёкся удивительный запах. Я представляла, как надкусываю золотистую плоть, как нежная картошка ровным слоем ложится мне на язык. Наслаждение! Когда же звонок? Я не хочу Пифагора, я хочу пи-ро-жок. Из нашей столовки, слегка подостывший, возможно, пересоленный, но родной, свой.

Я так увлекалась фантазиями о пирожке, что мысленно пропела: «Пирожок, пирожок, я тебя съем!»

Семь минут до конца урока. Ну, кому интересен этот Пифагор с его катетами и гипотенузой? Мне это в жизни вообще не пригодится! Я хочу стать кондитером и печь пи-рож-ки с картошкой, по 50 рублей штучка, чтобы мир наелся до отвала!

Три минуты до конца урока: «Пифагор, Пифагор, я тебя съем!».

Наконец-то раздался звонок. Я опрометью бросилась в столовую, хотя спешить-то особенно и не надо было, геометрия — последний урок. Шансы купить в это время пирожок были ничтожно малы! На предыдущих переменах столовую всегда оккупировали первоклашки, второклашки и другие клашки, которые съедали всё подчистую. Булочки, сосиски в тесте, ватрушки никогда не задерживались до конца рабочего дня. Но я была почему-то уверена: мой пирожок лежит и ждёт. Пролетев стрелой с третьего на первый этаж, я чуть не сбила с ног уборщицу тётю Дусю.

— Куда несёшься, окаянная? — насупила брови «главная женщина школы», «второй директор», как все её называли.

— Здрасьте, тёть Дусь!

С тётей Дусей в школе здоровались все. Она приучала школьников к порядку, и, если замечала дерзость, например, что кто-то не поздоровался или попытался проскользнуть незамеченным, могла и мокрой тряпкой отходить. Все боялись её гнева, но уважали и не спорили.

В столовой было пустынно и тихо. 14:30. Полчаса до закрытия. Кассир тётя Маша подкрашивала пухлые губы и поправляла ниспадавшие веером длинные ресницы. Видимо, собиралась уходить.

— Привет, Яночка! Почему так поздно?

— Здрасьте, тёть Маш! Уроки, Пифагоры всякие.

— Понимаю, понаехали тут комиссии в школу. Сама их не люблю, Пифагоров этих.

И тётя Маша в двух словах рассказала мне о своей жизни и о том, как её достали со всякими проверками из министерства. Она склоняла Пифагора по всем известным ей падежам. А я и не стала разочаровывать нашу Марию Петровну и говорить, что Пифагор к министерству образования уж точно не имеет никакого отношения.

Пока тётя Маша возмущённо махала руками, я успела разглядеть ассортимент хлебобулочных изделий на подносах, вернее, его остатки. Почему-то сегодня «задержались» сосиски в тесте, три ватрушки, несколько сладких булочек, коржики и шоколадные печеньки. На огромном подносе, среди белоснежных салфеток, возлежало нечто замысловато-искривлённое из теста. Я пригляделась к надписи на ценнике: кулебяка с капустой.

Фу... это точно не моё. Тётя Маша как будто прочитала мои мысли:

— Яночка, кулебяшу возьми, вкуснятина, пальчики оближешь! Со свежей капусточкой, ещё моя бабка говорила, что у девок от неё... — тётя Маша запнулась, — ну, ты сама понимаешь...

— Тёть Маш, я не люблю капусту...

— Ладно-ладно, деточка, ты тут пока выбирай, а я мигом во двор, коробку с соками заберу, подвезли только что! — и тётя Маша исчезла в дверном проёме.

Я осталась в столовой одна.

Ещё раз бросив взгляд на противни с булочками, я сделала вывод, что пирожков с картошкой уже нет. «Вот невезуха!» – подумала я, а вслух произнесла:

— Сожрали все пирожки с картошкой!

— Неправда! — раздался тихий голос слева.

— О Боже, кто это?

— Да Пирожок я, тот самый, с картошкой!

— А ты чё, говорящий? — изумилась я.

Приглядевшись, я заметила подкопчённый бочок, торчащий из румяных сосисок в тесте. Выглядел Пирожок помято и неаппетитно.

— Не нравлюсь, что ли?

— Ну, почему же… Я этого не говорила.

— Тогда клади сто рублей в кассу, бери и уходи, — выпалил Пирожок.

— А почему сто, ты что, особенный какой-то? Вчера я покупала пирожки по пятьдесят.

— Те вчера были маленькие молчуны, но по пятьдесят, а я большой и говорящий, но за сто, — спародировал Пирожок.

— А как же ты говоришь, если у тебя нет ни рта, ни языка?

Происходящее однозначно начинало мне нравиться.

— Это мой внутренний голос, из самого сердца.

— Так ты ещё и «сердечный»? Вот это да! Тебя и есть-то теперь нельзя, — и я с важностью посмотрела на Пирожок. — И много вас таких, говорящих, напекли?

— Один я, о-дин, остальные все - обычные хлебопекарные изделия.

— Но как ты-то заговорил? — мне было жутко интересно и даже чуть страшно.

— Это всё Людмила Васильевна...

— Химичка?!

— Гениальная женщина! Она у себя в школьной лаборатории научила обычные дрожжи разговаривать, принесла их в столовую показать, а когда тесто для пирожков замешивали, видно, дрожжи-то и перепутали. Но заговорил только я, остальные молчат, ты не думай!

Я уже не знала, что и думать.

— А ты откуда всё это знаешь?

— По-боч-ный эф-фект - ге-не-ти-чес-кая па-мять, — голосом робота отчеканил Пирожок.

— Обалдеть! А мне химичка такой обычной казалась, типа никаких опытов и экспериментов в школе.

— Ты многого не знаешь, — загадочно протянул Пирожок и перешёл на шёпот. — Вот биологичка ваша с лютиками разговаривает, а историчка с портретами на стенах общается, а...

— Ты ещё скажи, что уборщица тётя Дуся ночью вокруг школы на метле летает!

Пирожок промолчал. Неужели я попала в точку?

— Ну, это прямо не школа, а в «Гостях у сказки» уже получается! — я вытаращила глаза. — А директор наш, видимо, мудрый волшебник? — в моем голосе звучал явный сарказм.

— Это самая главная тайна, — спокойно ответил Пирожок. — Я готов её раскрыть, но не здесь! Позови меня с собой! — пропел Пирожок голосом Пугачевой.

Я потянулась к подносу и взяла его в руки.

— Эй, осторожно, не мни мне бока!

— Да ты и так весь какой-то помятый. Я тебя вообще съесть хотела, а теперь вот не могу. Говори быстрее тайну!

И в этот самый момент, когда, как я подозреваю, Пирожок созрел для дальнейших откровений, в столовую стремительно влетел мой одноклассник Димочка. Со словами: «Привет, Фантазёрина, и ты здесь!» — он выхватил Пирожок и на моих глазах, куснув два раза, проглотил его.

— Ты чё, придурок, сделал? — завопила я.— Зачем съел пирожок? Он же необычный!

— Ты ещё скажи, что говорящий, — Димочка загоготал, покрутил у виска и выбежал из столовой.

В дверях, словно добрая фея, появилась тётя Маша. Как по волшебству, в моих руках оказалась замотанная в салфетку кулебяка с капустой, и вот я уже шла по улице домой не в силах передать те эмоции, которые переполняли меня. Если бы не возник этот выскочка-Димочка, то я, может быть, узнала бы все тайны нашей школы!

Я была расстроена. Но когда уже подошла к своему дому, всё, что было в столовой, стало казаться мне нереальным. А было ли это вообще? И только кислый вкус кулебяки во рту (как же правильно её назвали!) напоминал мне о недавних событиях. Ну и ладно, всё равно всё тайное когда-либо становится явным. И я пообещала себе разузнать все секреты нашей школы.

Ночью мне снился сон, где директор махал волшебной палочкой, Пифагор пил чай с Вероникой Семёновной, тётя Дуся нарезала круги на метле вокруг школы, а говорящие пирожки хором пели колыбельную.

Меня разбудил мамин голос:

— Яночка, иди завтракать! У меня для тебя сюрприз! Я напекла пирожков... с картошкой, твоих любимых!

— Говорящих?! — машинально спросила я.

Мама, скорее всего, не поняла моего вопроса, но как-то таинственно улыбнулась.

Белобородов Дмитрий. ЦВЕТ ЧЕРЕМУХИ

Ранним хмурым утром по вещевому рынку, именуемому народом барахолкой, шли два молодых человека. Оба плечистые, крепкие, спортивные, да и одеты были они в спортивные костюмы с надписью

«Адидас». Сонные торговки развешивали на плечиках цветастые сарафаны, яркие платки, джинсы - варёнки. В некоторых лотках уже развевались на ветру платья с люрексом, висели китайские кожаные куртки. Кое-кто из продавцов уже покупал с тележек растворимый кофе в бумажных стаканчиках, бутерброды с дешёвой колбасой, а следящие за правильным питанием - горячую геркулесовую кашу из термосов.

Рыночное утро начиналось, как всегда, по своему определённому режиму. Люди радовались весеннему солнцу, но, завидев издалека парней, торговцы вещами либо поспешно отворачивались, либо начинали заранее заискивающе улыбаться. Одного из парней звали Саймон, а другого - Даймон. На самом деле близкие и знакомые их звали Семён и Димон, но так представляться они не хотели: новые выдуманные имена казались более солидными и модными. Целью прогулки «качков» являлась охрана торговых рядов на рынке, защита «своих» людей от непрошеных гостей, конечно же, не безвозмездно. Когда-то эти ребята окончили техникум физкультуры и спорта и даже с год поработали в соседних школах физруками, но наступили тяжёлые времена: зарплату копеечную ждали по три месяца, денег не было. А хотелось … многого хотелось. Волею судьбы они попали сюда, на рынок. Появились денежки, прикупили джинсы, костюмы. В общем, зажили неплохо…

-Сём, смотри, Чёрный идёт.

- Да пусть идёт, он же не к нам направляется, а как подойдёт, так и отойдёт.

После этих слов Саймон очень громко рассмеялся и привлёк внимание всего рынка. Чёрный, как будто услышав насмешку и поняв, что говорят про него, направился в их сторону.

-Сём, ну ты и придурок, вот ты и доржался. Он человек серьёзный, так что ты подбирай выражения.

-Димон, не буксуй, я же педагог по образованию, подход найду.

- Ты такой же педагог, как и я: проработали в школе без году неделя.

- Ты смотри давай, при нём молчи, не сболтни лишнего, подходит уже.

К ним подошёл угрюмый мужчина, действительно, во всех смыслах чёрный: чёрные волосы, чёрные глаза, чёрная одежда. Тяжёлым взглядом он посмотрел на парней и задал вопрос:

- Кто главный у вас?

Саймон лихо отшутился:

- А у нас демократия - главных нет, все равны.

- Знаю я вас, демократов, ты смотри, договоришься,- угрожающе произнёс Чёрный,- так кто главный?

Димон решил сгладить накалившуюся обстановку и проводить Чёрного к главному по рынку.

- Давай я провожу до начальства, Чёрный.

-Веди, только ты смотри, аккуратно, я не один.

-Да мы давно заметили, что ты у нас не один, Чёрный, вас здесь много,- засмеялся Саймон.

Чёрный не оценил шутки, посмотрел на Саймона презрительным взглядом и молча последовал за Даймоном.

Они вышли с рынка, пересекли дорогу и подошли к ларьку с сигаретами. Даймон постучал в окошко три раза. Он ожидал, что выйдет начальник, но из окошка показалась продавщица Машка и сказала:

- Чего расстучался? Нет его!

Чёрный нахмурился, отошёл и кому-то подал знак еле заметным кивком головы, а затем закурил сигарету.

-Знаешь, пацан, хороший ты парень, но не повезло тебе просто.

-Что? – непонимающе спросил Даймон. И хотел было добавить, что работает он здесь совсем недавно и многих законов рынка ещё не изучил, как почувствовал сильный удар чем-то тяжёлым по голове… И всё вокруг померкло.


***

Очнулся Даймон уже в палате городской больницы. Голова раскалывалась так, что трудно было даже повернуть её на подушке. Скосив глаза, Даймон увидел, как на соседней кровати читал книгу какой- то дед. Даймону хотелось пить, губы пересохли.

-Здравствуйте, - решил вежливо начать разговор Даймон.

- Добрый день,- ответил дед и отложил книгу, - очнулся, сынок. А как ты сюда попал, помнишь?

- Помню, что ударили сильно по голове,- ответил Даймон.

Дед покачал головой:

- Что ж вы все воюете друг с другом? Мало вам войн в истории было?

Даймон задумался, как ответить на этот вопрос, зачем они воюют, с кем и за что.

- Да не знаю я, отец, по-другому нельзя, наверное.

-Почему нельзя, ты посмотри вон на меня, я сижу, книжку читаю и войны никакой не веду. Вот подлечусь и поеду к своей Кате, заждалась меня. Мы с ней уже как сорок лет вместе живём.

- А как вы сюда попали?

-Да я сарайчик ремонтировал и доска с крыши на голову упала. Очнулся и вот уже лежу тут вторую неделю. Жду свою Катерину, обещала блинчиков с творогом принести. Вот принесёт, тебя угощу. Ты такие блинчики никогда не едал, моя Катя – большая мастерица их печь. Ажурные, в дырочку, тоненькие, во рту тают.

Даймон слушал болтовню деда вполуха и думал о Семёне. Что с ним?

Парню нужно было срочно чем-то заняться, чтобы избавиться от дурных мыслей, и он решил продолжить диалог с соседом по палате.

- А вы что читаете? - спросил Даймон.

- Про демонов, - ответил дед.

- А как звать вас?

-Виктор Петрович.

- А меня -Даймон.

Дед засмеялся:

-Кто ж тебе такое имя собачье дал? Мать-то с отцом как тебя назвали?

-Дмитрием,- засмущался юноша,- да друг у меня есть, Сёма, решил он посолиднее выглядеть на деловых встречах: он представляется всегда Саймоном, а я решил имя Даймон взять.

Дед не прекращал смеяться:

- А у меня в книжке так демона зовут.

Молодому человеку стало не по себе. Это что же он демоном себя все время называл?

Дед понял, что нужно подбодрить соседа.

- Ладно, не унывай, демоны- это же кто? Да те же ангелы, только заблудшие, не тот путь они выбрали, так что нужно исправить свои ошибки, и всё нормально будет.

Эти слова успокоили Димона:

- Спасибо тебе, отец, я понял. Попробую встать и сходить на первый этаж, в киоск, хочу воды купить.

Он медленно встал с кровати и так же медленно вышел в коридор.

Юноше ужасно хотелось пить. Он дошёл до киоска, где продавались предметы первой необходимости для больных, купил воды и тут же выпил всю бутылку. Стало намного легче. Димон пошёл обратно в палату, но по дороге ошибся этажом и поднялся не на четвёртый, а на третий.

Поняв, что он заблудился, Даймон развернулся и пошёл по коридору, как вдруг его окликнул знакомый голос:

-Дима!

В приоткрытую дверь палаты была видна кровать, на ней сидела учительница английского языка Варвара Викторовна, с которой Дмитрий работал раньше в одной школе.

-Варя, ты как здесь?

-А ты?

Варя улыбнулась:

-Вот так встреча! Ты как? Где? Кем работаешь?

Даймон хотел было сказать, что всё у него ништяк, но почему-то постеснялся рассказать о своём новом ремесле.

Он огляделся. Палата была на четыре человека, но лежала Варвара в ней одна. Окно было приоткрыто, и в комнату проникал приятный аромат расцветшей черёмухи. На подоконнике стояла литровая банка с букетом той же черёмухи.

-Ученики принесли,-заметив взгляд Дмитрия, сказала Варя. - Смешно получилось: принесли букет черёмухи, а она под моим окном цветёт.

Варя помолчала, разглядывая молодого человека.

-Кстати, дети про тебя спрашивают, говорят, что Дмитрий Иванович был хорошим физруком. Возвращайся, Дима, в нашу школу. Дети тебе будут рады.

Варя внимательно посмотрела на Дмитрия, и он заметил, что у девушки красивые карие глаза, пушистые ресницы, смуглая бархатистая кожа. Густые пышные волосы были заплетены в косу. Дмитрий вспомнил, как в учительской он всегда шутил, исказив немного всем известную фразу из русской сказки: «Ну, что, Варвара-краса, русая коса. Много двоек сегодня ребятишкам поставила?»

И хотя волосы у Вари были не русые, а чёрные, коса у девушки была действительно шикарная: длинная, толстая, всем на зависть.

Варя опять помолчала немного, посмотрела в окно и вдруг тихонько запела:

-Под окном черёмуха колышется,

Распуская лепестки свои,

За рекой знакомый голос слышится,

И поют всю ночку соловьи.

Дима вздрогнул: такую же песню любила петь когда-то его мама ( она умерла пять лет назад). Голос Вари разбудил в молодом человеке воспоминания о матери. Вдруг вспомнилось, как они вместе ходили в лес за смородиной. Белый платок в мелкий синий цветочек, выбившаяся из-под него чёрная прядь волос, а на груди, в разрезе простого ситцевого платья, виден нательный крестик. Мама смахивает налипшую паутину со щеки, обирает с куста спелую душистую ягоду и поёт.

И вдруг его как кипятком окатило: кем он сейчас стал, чем промышляет?! Ему вдруг стало противно. Если бы мать была жива и узнала, чем занимается её сын, она бы со стыда сгорела…

Дима очнулся от нахлынувших воспоминаний. Ласковый, внимательный взгляд Вари успокоил его.

-Пойду я, Варя, в свою палату, а то меня, наверное, уже потеряли.

***

Вернувшись в палату, Дмитрий увидел, что на его кровати сидит Семён, на тумбочке лежит пакет с апельсинами.

Дима обрадовался и обнял Сёму:

- Как ты? Всё нормально?

Семён начал хвастать:

-Да тебя как по голове ударили, я вытащил из кармана учебную гранату и заорал, что всех взорву. Они и убежали. Потом скорую для тебя вызвал.

Виктор Петрович, слушая разговор друзей, неодобрительно покачал головой:

- Вояки …Тебя, хлопец, как звать-то?

Дима быстро, не дав сказать ни слова другу, ответил:

-Семён, мой товарищ.

Семён недоумённо посмотрел на Диму: почему это вдруг он опять стал Семёном.

- Молчи, дурак, а то, не дай бог, и такой есть, -шепнул ему Дима на ухо.

- Кто есть?

-Демон.

Семён испуганно в ответ прошептал:

- Сильно, видать, тебя по голове стукнули.

Дмитрий облегчённо сказал:

-Да и хорошо, что ударили. Мы с тобой больше на рынок не пойдём, вернёмся обратно в школу физруками.

Семён вдруг неожиданно поддержал друга:

-И то правда, надоела мне эта барахолка. Я тоже скучаю по детям, по школе. Вот часто вспоминаю Вовку Смирнова, которого я готовил к соревнованиям по волейболу.

Друзья посмотрели друг на друга, засмеялись, ударили по рукам и стали чистить апельсин…

Бессараб Мария. ВАШИ СЛОВА, ДА МУЖУ МОЕМУ В УШИ...

- А я считаю, что жить нужно на широкую ногу! Да! Да! Именно так! Вот вы вылупили на меня глаза так, будто я не прав! Я не прав?! Скажите! Ну?! Скажите, я не прав?!

Тишина.

- Вот! Во-о-от!А жизнь? Зачем она нам иначе дана, если не для того, чтобы жить?! А вы... Вы уткнулись в свои телевизоры! И сидите весь день! Сели на просиженный диван, вооружились пультом с стертыми кнопками и сидите! Деньги на новое жалеете! Что? Нет?! Не жалеете?! То-то и оно! Глазки попрятали! А чего их жалеть?! Скажите, зачем и для чего мы их жалеем?! На мебели, на воде, на еде, на всем экономим! Мы, получается, на жизни экономим, товарищи! Так?! В-о-от! Что это за жизнь тогда получается?!

- Виктор Петрович, Ваши слова, да мужу моему в уши! - запричитала Раиса Васильевна из тридцать второй квартиры, опираясь на потертую палочку.

- Правы! Абсолютно правы! Нельзя так! - седая старушка, которая редко выходила из квартиры, чье имя мало кто знал, подала голос, ерзая на облупленной лавке.

Гул голосов разрывает чуть хриплый бас Виктора Петровича:

- А молодежь наша! Почему она больная то вся?! Вон! Каждый второй с гастритом. аппендицитом, диареей или золотухой! А отчего оно все?! Потому, что едят всякую дрянь!

Шум поддержки и согласия поднимается у подъезда провинциальной сталинки.

- И потому, что на продуктах экономят! - Новое заявление 65-ти летнего соседа встречаются выкриками, голом, кивками и, даже, аплодисментами.

Старушки в какофонии хриплых голосов, вздохов и отдышки выдвигают новые тезисы.

- А женщины! Вы посмотрите! Что твориться! Они же сейчас главные работяги! Они, считай, и готовят, и детей воспитывают, и работают, и дом, дом на себе тащат! А мужики! Сели на их выросшие от труда горбы и едут! Едут! Ножки свесили и едут! А сами! Сами, что?! Скажите! Скажите, ну разве это правильно?! Разве это нормально, что женщина на себе все и всех тащит?! Разве это по моральным законам?! Скажите! Скажите, разве это по-людски?!

На шум ковыляют еще несколько пенсионерок с соседних подъездов.

- Не правильно!

- Не по-людски!

- Ваши слова, Виктор Петрович, да мужу моему в уши! - поддерживает Раиса Васильевна из тридцать второй.

- Вот! Вот до чего дожили, товарищи! А я! Я считаю, что женщина, женщина должна быть принцессой! Королевой, понимаете, должна быть?! А не горбатиться! Сначала дома, потом на работе, а потом снова дома! И так всю жизнь! Всю жизнь!

Тут уже на гомон и речи сползается весь двор. Бабки подхватывают и несут, несут светлые мысли, пересказывая их соседкам, тяжело вздыхая, аплодируют. Женщины с колясками воинственно поглядывают на мужей. Послушать прибежали даже 5ти - 6ти летние дети и теперь взирали на хилого, обвисшего дяденьку с блестящей, как карамельна солнце, лысиной, редкими волосами вокруг нее и желтыми, как снег во дворе зимой, глазами, словно на героя из мультика, который крутят по единственному детскому каналу и день, и ночь, и вообще все время.

Виктор Петрович вальяжно вскидывает запястье, бросает взгляд на механические часы, на синем ремешке которого светятся желтые буквы, образующие название аптечного лекарства, и важно, с бывалой драматичностью, заявляет:

- А сейчас, Миледи и, - презрительно щурится, находя в толпе пару молодых людей, - мужчины, мне необходимо вас покинуть! - ныряет в глубь сырого подъезда.

Поднимается по лестнице. Останавливается между вторым и третьим этажом. Прислушивается и, убедившись, что дискуссии у подъезда все ярче разгораются, отправился дальше с самодовольной ухмылкой.

Дома, на звук захлопнувшейся двери прибегает жена.

- Витенька, ты вернулся?

Тонкие бледные ручки, усыпанные родинками разных диаметров, трясутся, сжимая кухонное полотенце.

- Вернулся. - Кроссовки летят по коридору и останавливаются у дальней стены с оборванными серыми обоями.

- Я кушать приготовила, ты...

- Не буду. - Потрепанная ветровка приземляется на качающуюся вешалку.

Виктор уходит в зал.

- Витенька, у меня там плита сломалась - Анна Степановна входит вслед за мужем, который уже сидит на диване и нервно оглядывается в поисках чего-то, - может ты посмотришь...

- Потом, - резко обрывает ее муж - пульт где? Я занят.

Женщина аккуратно подходит к дивану, смотрит по сторонам, на мебелью, на тумбах и полу в поисках устройства. Виктор соскакивает с места, издает злобный рык и демонстративно громко топает, вылетая из комнаты. Анна Степановна вздрагивает при звуке хлопка двери, которая отделяет зал от коридора.

Виктор резко открывает дверцу холодильника, от чего та со всей скорости влетает в стену, получая новую глубокую вмятину. Видит на полке пару консервных банок, хлеб и масло.

- Да что ты за хозяйка такая?! Дома грязь, еды в холодильнике нет, мужа совсем не жалко, да?! Что ты за женщина вообще?! - Озирается на Анну Степановну, которая замерла в дверном проеме.

Глаза устремлены в пол. Руки сжимают кухонное полотенце. По впалым морщинистым щекам катятся слезы.

Божанова Юлия. СОЛИПСИЗМ


Всю свою жизнь был я один,
А рядом мой ученик.
И под обложкой скучных рутин
Вдруг я увидел плавник.

Чудо! Рыбий хвост, пустота и корона
Мне посмотрели в глаза.
В тот момент осознал, что богатства Мамона,
Не иначе, большая слеза.

Мы вдвоем, я один, череда грустных дней,
Моё чадо никак не уснёт.
Время маленькой сказки про глупых людей,
И я слышу, никто не зовёт.

***

Он краски мешает с собственной кровью
И громко в углу кричит,
Целуется в губы с чужою свекровью
И телом своим творит.

Мягким, податливым пальцем товарища
Автор начертит узор.
Под жаром и светом чужого пожарища
Художник покрасит забор.

Мама ему обещала любовь,
Папа давал в кредит.
Он покупал себе кисти и кровь,
И до сих пор "торчит".

Холсты разрывались под натиском рук,
Краски слезами он делал пожиже,
Под дверью квартиры бросал всех подруг,
А люди шептали:"куда еще ниже?"

Она ненавидела этих детей,
Глаза закрывала и слышала стоны,
И пальцы читали те списки смертей,
И на могилах бутоны.

Рвала одежду, мяла тетради,
Кричала, топтала кота.
Шкаф открывала, бутылка вся в яде
К ночи уже допита.

Мама всегда говорила:"учись!"
Папа ушёл из семьи.
Года учитель, пела: "молись!"
У подсудимой скамьи.

Чужая рука на голой груди
К себе подвигает поближе.
Ладонью поправит свои бигуди
И шёпотом спросит:"куда еще ниже?"

Он идеальный, пример для других,
Та самая главная елка,
Что стоит на виду у всех городских,
Статуэтка живого ребенка.

В этом мире из грязных, больных людей
Он делает все, чтобы выжить.
В пищевой цепочке из толстых свиней
Себе лучшую часть отчекрыжить.

Мама сказала:"ты должен стать лучше!
Я ведь работаю ради тебя!"
В приятно-холодном утреннем душе
Клетку разрубит, по жизни скорбя.

Последний экзамен, его он не сдал,
Все рухнули сразу мечты о Париже.
Ему мама дома закатит скандал
И закричит:"ну куда еще ниже?"

Вместе под землю, есть куда ниже,
Жизнь застывает в их жилах.
Теперь навсегда они будут поближе,
Разные люди
в трех равных могилах.

***

Малёк мой заснул, вы тоже идите,
И ваше время пришло.
Пока есть возможность: любите, живите,
Иначе сотру всех назло.

Однако перед сном я плачу в своём однообразии.
Жаль, вы с миром просто плод моей извращённой фантазии.

Боковая Александра. МЫ МЕНЯЕМСЯ


-Какая же ты тупая, господи!

Я закрыл голову руками и сел на мягкое учительское кресло.

-Сам ты тупой! –обиженно крикнула Лена. –То, что я не поняла молекулярно-кинетическую теорию с первого раза, не означает, что я тупая!

-Да ты не поняла ее и с десятого раза! А все знаешь, почему? Потому что ты баба! Че ты вообще приперлась в физмат, если физику не понимаешь?!

Моя собеседница покраснела от гнева так, что казалось, будто она сейчас лопнет. – Хватит говорить, что я тупая! Это ты не можешь нормально объяснять, все кричишь и кричишь! А нам в понедельник проект по физике сдавать!

-Вот именно, в понедельник проект по физике сдавать, а меня поставили в пару с тупой курицей!

Я встал с кресла и зло посмотрел на Лену. Она низко опустила голову и начала всхлипывать.

-Господи боже, только не это! Не реви ты, а?

Я немного успокоился. Вот всегда так, стоит только симпатичной девчонке начать слезы лить, как ты уже теряешь хватку и сидишь ей сопли вытираешь.

-Максим, ну почему ты такой жестокий? Почему ты по-человечески не можешь к людям относиться? – Лена подняла опухшие глаза и жалобно на меня посмотрела.

Да, девчонка она и правда и симпатичная. Я бы даже сказал, красивая. Длинные светлые волосы, завитые в пружинистые локоны, водопадом струятся по спине, а голубые глаза-льдинки пронзительно смотрят из-под опущенных ресниц. Я бы даже, наверное, стал к ней в парни набиваться, если бы она не пыталась всем постоянно про равные права втирать. Разве она не понимает, что таким макаром, какой бы она красивой ни была, от нее все парни сбегут?

-Я с людьми-то и не жестокий. А вот с бабами, которые лезут, куда не надо – какой есть.

-То есть, для тебя умные женщины – не люди?

-Ну че ты опять начинаешь, а? Ты уже всех со своим феминизмом задолбала! Мужикам в тысячу раз сложнее живется – и ничего, не ноют, как некоторые.

Лена медленно встала из-за парты и, хищно улыбаясь, подошла ко мне. Мы были в классе одни. – А критические дни каждый месяц тоже ваша проблема? А убираться и готовить тоже мужиков с раннего возраста заставляют?! А мужикам тоже страшно одним вечером по улице идти?

Лена смотрела на меня взглядом голодного волка, который был готов наброситься на свою добычу в любой момент. Я никогда в жизни не видел у нее таких злых глаз.

-Так, погоди! У мужиков тоже свои проблемы есть. Армия, шахты…Ой, да что тебе объяснять вообще. Молекулярно-кинетическую теорию сначала пойми, а потом уже другое попробуй переварить. – Я начал собирать свои учебники, кидая их как попало в сумку. – Мозг себе только не сломай. Если есть, что ломать.

-Гулянов! Я тебе это припомню! – голос рассерженной Ленки заглушил хлопок железной двери. Я как можно быстрее захотел покинуть свою сумасшедшую одноклассницу и вернуться домой, где меня ждал вкусный мамин борщ и бабушкины пирожки.

Домой я добрался в добром здравии, съел все, что приготовила мама и сел за свой проект. От него зависит, выйдет ли у меня пятерка по физике, а так как я иду на золотую медаль, мне нельзя сдавать свои позиции. Даже несмотря на тупицу, которую мне дали в пару. Так, Максон, как-нибудь выкрутимся.

Посидев немного над презентацией, я понял, что если я сейчас не лягу спать, то моя голова просто взорвется от количества информации, которую я должен был выучить. Ничего, завтра все остальное доделаю, в том числе и Ленкину часть. Нельзя же из-за нее опозориться. Я лег спать, укрывшись легкой простынкой и включив кондиционер на ночь, потому что не переносил жару, и уснул.

Проснулся я весь в поту. В комнате было невыносимо душно, хотя кондиционер работал всю ночь. Не могла же мама зайти ко мне в комнату и выключить его? Нет, она никогда не заходит в мою комнату без стука.

Не открывая глаз, я стал шарить по простыне в поисках пульта от кондиционера, и вдруг наткнулся на что-то гладкое и шерстяное. Я вскочил и увидел перед собой спящего черного кота. У меня нет кота!

Мои уши уловили какой-то грохот, доносившийся из другой комнаты, и тут я понял, что что-то не так. Я не у себя дома!

Я стал оглядываться по сторонам – маленькая комната с зелеными обоями, самый обычный письменный стол, заставленный всякими книгами, учебниками и справочниками по подготовке к ЕГЭ, а также фотографиями какой-то девочки. Я присмотрелся и ахнул – на фотках же Ленка!

«Это Ленкина комната что ли? Что я здесь делаю?» - ошарашенно подумал я и медленно побрел к выходу из комнаты. Навстречу мне вдруг вышла растрепанная Лена. Я бросился к ней навстречу.

-Лена, как это вообще… - начал было я, но заметил какую-то странность в однокласснице. Она тоже бросилась ко мне навстречу и начала шевелить губами вместе со мной, но не произнесла ни звука.

Пребывая в немом шоке от происходящего, я медленно поднял правую руку. Одновременно со мной Лена сделала тоже самое с расширенными от ужаса глазами. Я взял себя за лицо, и Лена незамедлительно сделала то же действие, еще больше расширяя глаза. До меня дошло. Я стоял перед зеркалом. И в отражении был не я, а Ленка.

Я опустил голову вниз, и растрепанные блондинистые волосы упали мне на лицо. Я осел на пол и прямо подо мной вытянулись две стройные девичьи ножки.

«Какого черта происходит?! Что со мной?!» - я был в таком шоке и отчаянии, что даже не мог до конца осознать ситуацию, в которой оказался. Я даже не знал, что мне делать и, наверное, просидел бы на полу так весь день, если бы не услышал чьи-то торопливые шаги.

-Лена! Ты чего на полу сидишь? – Удивленно спросила вошедшая в комнату женщина. Ее черты лица чем-то напоминали мою одноклассницу. – Давай, дочка, вставай, в школу пора.

Я медленно повернулся в сторону женщины.

-Какая школа? – слабо произнес я. Какая школа, если я вообще не понимаю, что тут, черт возьми, творится?

-Хватит дуру-то включать! – она странно на меня покосилась. – Если тебе не здоровится – таблетку выпей. Но в школу ты пойдешь. Иди завтракай.

Я медленно встал и пошел на кухню за Лениной мамой. Ладно, надо будет все спокойно и логически обдумать, но чтобы мозг соображал, нужна небольшая подзарядка. В любом случае, поесть мне не повредит.

Я уселся за кухонный стол. Мама Лены хлопотала по кухне, а потом обернулась и уставилась на меня каким-то странным взглядом.

-Ну и чего мы сидим? Уселась она. У нас тут не ресторан.

Я стал удивленно хлопать глазами. За все 11 лет школы моя мама ни разу не говорила мне подобного. Утром я всегда съедал вкусную горячую рисовую кашу, которая уже аппетитно лежала передо мной в тарелке. Я бы просто встал из-за стола и пропустил бы завтрак, но мой живот предательски заурчал, поэтому мне ничего не оставалось, как приготовить еду самому. Я сделал бутеры на скорую руку, натянул на себя одежду, которая первой попалась мне под руку и поплелся в школу.

По пути туда я попробовал рассуждать логически, не обращая внимания, что прохожие как-то странно на меня косятся. Я оказался в теле Ленки, значит, я столкнулся с типичным клише из фильма про обмен телами. Я никогда не думал, что такое возможно на самом деле, но, если предположить, что возможно, значит…Ленка сейчас в моем теле! Мне надо найти себя! Все хорошо, Максон, не все еще потеряно!

Когда я пришел в школу, я заметил, что парни из параллели и из классов помладше как-то странно на меня пялятся.

-Че палишь, ушастый? По щам давно не получал? – Я взбесился, увидев, что один тихоня из моего класса продолжает заниматься тем же, чем остальные. Одноклассник стремительно развернулся и почти побежал прочь.

-Лена, у тебя все хорошо?! – ко мне подбежала староста нашего класса и по совместительству моя бывшая девушка Вика. До меня долго доходило, что она обращается ко мне.

-Ну…да.

-А чего ты тогда сегодня в школу в таком виде пришла? – Девушка перешла на шепот.

-В каком таком?

-Без лифака.

-И?

-У тебя блузка просвечивает. Все пялятся. На, кофту мою накинь.

Я ненавидел Вику всей душой, но в этот момент она стала моим лучиком спасения в этом страшном темном бабьем мире. Теперь в мои задачи входило только найти Лену в своем теле и решить, что делать дальше.

Я нашел ее, то есть, себя стоящей у окна с компанией моих друзей. Странно, когда Ленка успела подружиться с ними?

-Здорова, пацаны. Максон, можно тебя на пару слов?

-Ну пошли. – Лицо, которое раньше принадлежало мне, окинуло меня каким-то презрительным взглядом. Показалось?

-Че хотела? – спросил другой я. Стоп, что?

-Хотела? Ты сейчас прикалываешься надо мной? Мне вот вообще не смешно! – Я был почти в ярости.

-Понял, зови, когда ПМС закончится.

И тут я понял. Это была не Ленка в моем теле. Это был я. Я смотрел сейчас на самого себя со стороны. Лена не смогла бы так хорошо притворяться, она бы паниковала не меньше моего. Да и кто сможет так хладнокровно себя вести в подобной ситуации?

Так, если это не Лена, а я, то так даже лучше. Я хотя бы смогу на себя положиться и попросить помощи.

-Максон, слушай…- начал я.

-Господи, да не называй ты меня так, из твоих уст это звучит убого. Ты свою часть проекта сделала?

-Нет, но сейчас…

-Нет? О чем ты вообще тогда поговорить собиралась?

Я был очень сильно взбешен. Я даже и не думал, что сам когда-нибудь настолько буду зол на себя. Я понял, что я не смогу получить помощь от этого человека. От самого себя. Я развернулся и молча пошел прочь. За спиной послышалось:

-Кстати, Лен, классная блузка. Надевай почаще.

Мне стало мерзко так, как никогда не было. Я ненавижу себя, ненавижу это тело, ненавижу ситуацию, в которую попал, ненавижу своих друзей, которые стояли и впивались взглядом в мою грудь, ненавижу пошлые шуточки, которые летели мне вслед и резали острее, чем нож. Раньше я так шутил. Моя ненависть достигла предела. И я проснулся. В своей комнате.

Это была точно моя комната, и я выдохнул. Ни одно пробуждение не дарило мне ощущение такого облегчения и спокойствия. Я был под сильным впечатлением от своего сна, и почему-то решил написать Лене.

«Прости»

«За что?» - быстро пришел ответ. Почему же она не спит?

«За все. Почему не спишь?»

«Проект наш делаю. Я разобралась в молекулярно-кинетической теории! Спасибо, что помогал!»

Я прочитал последнее сообщение и закрыл лицо рукой. Тупая курица тут только я…

Бороданёв Сергей. КАМЕНИСТЫЙ БЕРЕГ

Прибой. Острые грани мелкой гальки впивались в стопы, но идущего это не смущало. Он не приходил сюда – на этот каменистый берег – без цели: ему нравились издаваемые прибоем гортанно гудящие звуки, они резонировали с настроением; море было большим. Возможная любовь к этому берегу объяснялась просто: здесь можно было кричать; кричать так, как нельзя было нигде больше – даже сцена не позволяла такой роскоши, но он, идущий, не кричал. Другой процесс поглотил его: он шёл и думал, думал и шёл. Мысли казались ему столь значительными, что споткнись он о камень – мир разойдётся по швам. Если бы он мог прочесть Аристотеля, то назвал бы себя перипатетиком.

Словно в пику гудящему морю возвышались отдельные монолитные скалы с отполированными краями и сколами. Они были редки, одиноки. Особенно одиноки посреди бесчисленной раздробленной гальки – скалы казались идущему личностями, стоящими над мелкой породой людей. В общем, казалось ему очень многое и именно сейчас он думал о том, что сам человек наделяет вещи значением, смыслом, идеей. И сам несёт за это ответственность.

Волны сменяли друг друга; шедший уже замедлялся, замедлялась и его мысль, но вдалеке он увидел резную скалу, к которой явно была приложена рука человека: рука, ведомая религиозным чувством. Подойдя, он понял, что перед ним идол бога, ныне покинутый. Ему подвернулась иллюстрация собственных мыслей: вещь, некогда имеющая божественное значение, заброшена, ибо люди, смыслом её наделявшие, сгинули. Он замер – решил утвердить, воплотить свои размышления. Напрягшись, он душой и естеством наделил этот идол божественным для себя значением, вложил все представления о высшем суде, принял его за своего создателя. Внешних изменений не было.

Он сокровенно слушал, ждал слов своего нового бога. И бог-идол сказал: «иди и убей». Замерший отвёл руку, напряг мышцы и ударил. Осколки разлетелись, упали на землю, поглотились прибоем.

Булатов Савелий. РАБОТЯГИ

Меня Флопин зовут - довольно забавное имя, за которое можно сказать спасибо матери моей: так звали любимого её певца 22-го века, француза по корням или типа того. Я в истории плохо разбираюсь, особенно в части до основания Межзвёздного Союза Советских Социалистических Цивилизаций. Говорят, Земля тогда была разделена множеством областей или государств, что даже для меня, жителя Венеры, кажется довольно странным и забавным. Работаю я строителем обычным - работёнка не из простых, да и сложно с этим на Венере. Там кроме уборщиков и очистителей не нужен никто: огромная помойка, что с неё взять? Но за жильё цены дерут так, что я и за 20 лет не скоплю, всё же вторая от Земли планета, или третья, в общем, от Москвы не так уж и далеко. На работу свою не жалуюсь. Платят - и на том спасибо. Да ещё и на объекты летаем в разные места. В основном, конечно, открытый космос, но виды порой завораживают. Взять хоть последний объект. Занимались мы облицовкой звёздного кольца. Сам я принцип работы его не объясню - это работа физиков и учёных, а я - простой работяга. Моё дело малое - таскай, вари да пили. Но в двух словах, думаю, расскажу. Штука такая в космосе, даже не штука, а диск, огромный такой. Там корабли движутся в разы быстрее, что ли пространство сжимают или что-то ускоряют - я толком то и не объясню. Но, в общем, время экономит знатно: за пару часов можно пролететь десятки парсек! Даже представлять боюсь, сколько это километров... Подъём в семь, по земным часам, конечно же. Там два часа на рыльно-мыльные и на пожрать, хотя дрянью в этих бараках космических кормят отборной. Ел я, значится, как-то раз суп, да там глаз плавает - один в один, как у моей бабки! Бледный, как смерть, и безвкусный, тварь такая. Есть-то толком нечего, да и попробуй нормальный магазин найти в открытом космосе! Только Ёрик, барыга хитрый, как ящиков 7 водки накупит на Земле, так и продаёт втридорога их! И ведь приходится покупать - другой то нет. На отдых отпускают только в семь вечера. Мы как с мужиками соберёмся у иллюминатора с водочкой да гитарой, так и смотрим в бескрайний космос. Помню, строили станцию рядом с лазурной планетой! Прикиньте, полностью водой покрыта и светится от звёзды! Я такой красотищи в жизни не видывал!

- Посейдон. - звук гитары остановился, и был слышен только треск костра. Флопин и ещё один мужчина, сидевший у костра, подняли взгляды на гитариста. Лёгкий ветер завывал всё сильнее, раскачивая рыжие растения, отдалённо напоминавшие медуз и осьминогов своей вытянутой и мясистой листвой. - Так планета называется. Открыли недавно, полагаю, и станцию вы строили в 3010-ом году. Его хотят заповедником сделать и восстановить популяции земных китов, пока они не вымерли как кашалоты.

Пальцы снова стали перебирать струны гитары и души собравшихся у костра приятелей

- А ты что расскажешь, таксист? - с усмешкой выкинул юноша, слегка ускоряя темп мелодии.

Мужчина у костра чуть поёрзал, сжимая в руках алюминиевую кружку с горячим напитком внутри. От исходящего пара у него даже запотели очки.

- Мои родители ухищряться не стали, поэтому назвали Олегом. Работаю таксистом и где только не бывал: Земля, Марс, Луна... Ой, ёлы-палы, да что там Солнечная Система! И до Бетельгейзе летал, а как-то раз и вовсе приходилось до созвездия Дракона лететь. Прекрасней Тубанских равнин я ещё ничего не видел. А животины сколько. Один лишь табун копытней чего стоит. Здоровенная такая махина, раза в полтора больше коня, так ещё и шестилапая. Грива у них развевается, как флаг, а мех блестит ярче моей ласточки после полировки. Птицы там покрыты чешуёй да шипами какими-то, чёрт бы их побрал. Даже сейчас птицами называю с трудом. Вытянутые как гуси, и морды как у змей, а вместо клюва отростки какие-то костные. Но всё же прелесть моей работы не в местах, да даже не в деньгах, да, порой много платят, но то на топливо деньги уйдут, то на ремонт, так ещё и за проход в кольца эти, чёрт бы их побрал. Остаётся на руках меньше половины, но ничего, живём. Но всё-таки, братцы, прелесть работы таксиста в людях и в историях, порой даже рад, что с больницы попёрли. Стою значится, на Венере как раз, ну вызвали меня. А там баба с брюхом как запрыгнет в ласточку мою, да орёт мол, так и так ребёнка только на Марсе рожу. Никаких денег не пожелаю, говорит, а сама уже еле-еле держится, ну видно прям, что вот-вот, с минуты на минуту. Но так у неё глаза горели, я ж отказать не могу человеку. Летим мы на всех порах, я и маршруты обходные ищу, чтоб в пробку не встрять, и на подлёте к Марсу она орёт из каюты пассажирской: "Ой, мамочки, не долетим!" Я ж чё, не растерялся, чёрт бы меня побрал, сам врачом работал раньше. Ну в общем, на коробке ей роды и принял, ни копейки с женщины не взял - сердце не позволило. Ну и сынишку она Олежкой назвала. Вот оно как братцы, на душе приятно и тепло стало, а они такие чувства за деньги не покупаться. И жизнь, какой бы она ни была, в такие моменты ценишь и любишь. Ну а ты что поведаешь?

Гитара не переставала играть в руках юноши, который вальяжно развалился на поваленном бревне. Длинные и довольно худые пальцы перебирали струны, словно паук паутину, а сам парень расплылся в довольной физиономии.

- Я то побольше вашего рассказать могу, хах, хоть и не принимал роды на пассажирском транспорте. Работа? Да работаю где попало, и на кусок хлеба хватает: где руки рабочие нужны - строителям там, дачникам всяким; где провести людей надо, экскурсию там провести; а бывает и вовсе у Московского зоопарка встану с гитарой и играю на публику, пока не прогонят. В детстве ветеринаром стать хотел, животных люблю больше, чем людей. Иной раз кошечке в глаза посмотришь, а у неё взгляд умнее, чем у любого другого гуманоида. Или же вот нюхачи с Бетельгейзе - преданнее собаки, не то что люди. Всё-то эти звери чувствуют: и что хозяин переживает, и что рад чему-то безмерно. Нет, мы их не заслуживаем, таких друзей. Аж зубы скрипят, как люди, да и не только они, с животными обращаются. Они ведь тоже живые, а для кого-то просто игрушки на один - два раза. Помнится мне, разок в детстве котёнка на улице подобрал, лет мне 12 было что ли. Замызганный весь звереныш, грязный до чёртиков. Ну я не удержался да к себе домой взял, помыл, почистил, накормил досыту. А потом через неделю вижу объявление: девочка младше меня года на 2 как раз такого и потеряла. Недолго думая, я его ей и вернул. Сколько радости было… Причём у котейки в глазах больше, чем у девчушки. Тут я и понял, что у каждого своё место, и нельзя это место ни у кого отнимать. Будь то человек или животинка какая маленькая. Так ведь и по сей день зверушек всяких по домам возвращаю. Недавно вот с подпольного аукциона в нейтральном космосе выкрал феникса-комету. Этих птиц на весь космос 400 штук осталось. Ну и я, значится, без церемоний врываюсь на корабле в здание аукциона. Где-то 2-3 помещения я им ещё протаранил, благо обшивка как у транспортёра. Ахахаха, видели бы вы их лица! Особенно того тощего усатого. В общем, они мне на хвост потом сели, я думал там и душу выбьют. Благо этот кусок железа раскрыл паруса, и я от них на территорию Советов и улетел. Потом, как выпустил птицу домой, на душе стало так тепло и свободно, как будто бы это я летел, а не она. Аж прослезился. Меня, кстати, Жуком все зовут. Сколько себя помню, кличка приелась, даже отец порой имя забывал.

- Сколько людей возил, ни разу не видел, чтоб зверей, да на родные планеты! Чёрт меня подери, так ты, выходит, альтруист. Кто ж ещё будет одержим такой безумной идеей?

- Складно байки рассказывайте. Я слышал от мужиков всякое: и про то как люди на дятлах женятся, и про рыбу с меня размером, а такого ещё ни разу не слышал. Ты вот, Олежа, с тёзкой своим часто видишься?

- Да бывает заезжаю. Мать у него такой борщ готовит, а всё ещё одна столько лет. Такая баба пропадает. Да и малой мне крестник, почему бы и не заезжать. У самого-то семьи тоже нет.

- Да оно и без неё неплохо живётся. Я как в 17 из дома убежал, так родителей и не видел. Отец всё уши полоскал: "Какой ветеринар?! Династия военных! И ты по стопам моим пойдёшь!". Но так ветеринаром и не стал.

- Да уж, братцы. С нашей жизнью и о семье то думать грешно. Я вот постоянно на объектах по несколько лет, ты Олежа, постоянно в разъездах таксуешь, да и все равно денег на семью не хватит. А про тебя, Жук, и говорить нечего. Молодой ещё, ходи да девок зазывай! Я в твои годы, ух, ни одной юбки на Венере не пропускал! А ты всё возишься со зверьём своим.

- Да чё там ходить?! Порой у местного семипала мозгов больше, чем у некоторых девушек. А он у него с пол горошины, между прочим. По себе знаю, пару часов назад только выпустил, а там уж и вы подошли.

- Так вот как ты тут оказался. Мы думали ты местный.

- Я вам что, на фермера похож? Сами как тут оказались? А то толком ничего и не сказали.

- Да я вот Флопина вёз, как таксист, а не как друг. И в меня метиорит как влетит. Стоим вот, ремонтируем. Кстати, не можешь нас до Марса подкинуть на прицепе?

- Ерунда. По 2 тысячи с каждого.

Васильев Кирилл. БАРАН В ВОЛЧЬЕЙ ШКУРЕ


- Ты знатно напугала меня тогда! И не говори, что это было мне на пользу! Ты ведь не могла знать, во что это обернётся.

- Конечно, не могла. Я и не рассчитывала как-то повлиять на тебя. Я просто развлекалась, – нагло и улыбчиво отвечала моя новая спутница.

Лукавство в её светящемся образе я заметил очень давно. Но нам с ней не приходилось познакомиться лично. Так, наблюдали друг за другом со стороны, присматривались. И только сейчас я узнаю, что всё произошедшее со мной – её рук дело.

Конечно, был бы я сообразительнее, схватчивее – давно бы обо всё догадался. Но в то время я был ребёнком, который всего лишь притворялся взрослым. Все нетривиальные мысли, яркие выдумки, игры фантазии я отбрасывал, ведь взрослые дядьки, каким я тогда хотел стать, не набивают голову подобной чепухой. А эта чепуха как раз и являлась незаметным ключиком.

Но давайте по порядку!

Как я и сказал, в детстве я равнялся на взрослых, самым близким из них был мой дядя Михал Палыч. Имя у него звучное, я ни разу не слышал, как кто-то называл его отдельно по имени или отчеству, только вместе «Михал Палыч». И так по-разному от каждого звучало это имя! Дед Костик, например, так тоненько и протяжно обращался к нему «Миха-а-ал Па-а-алыч», как птичка слетала с ветки, не издавая лишних звуков. Сосед же Андрей с такой же долготой, но отрывисто рычал в тубу своего голоса «Ми! Хал! Па! Лыч!». Я же просто и по-семейному «Михал.. Палыч». Что тут ещё скажешь, каждый звук о моём родственнике характеризовал его по-особенному.

Имя у меня совершенно не совпадает с фамилией и отчеством, не то что у дяди, этого не изменить. Зато у него всегда усы были красивые, прям таки роскошные. А при том, что он ружьё с собой носил всегда, моё детское сердце замирало от восторга. Поэтому я начал ему подражать.

Дядя был охотником, а я был его хвостом – носился везде за ним, то в лес, то на болото уток стрелять. А он и не против.

Каждое лето к концу августа мы отправлялись в лесной домик где-то на самой границе Смоленской области. Дядя приметил это место, подружился с хозяином, а после начал собирать друзей, брал меня в охапку и отправлялся на охоту за молодым кабаном.

Уж не знаю, отчего он решился на это, но в конце концов он даже выкупил тот домик и переехал в ту Тмутаракань. Я, конечно, остался дома, с мамой. Обидно почему-то до сих пор. Я скучал по нему, пусть и не понимал, чего мне не хватает. Виделись мы всё реже.

Но спустя пару лет, когда я уже и думать забыл про охоту, маме пришло письмо от Михал Палыча. Он приглашал нас к нему погостить как раз к концу августа. Мама долго не думала, она и вида крови не переносит, поэтому с благословением я один отправился в это прекрасное далёко.

Долгожданная встреча оказалась несколько неловкой. Помимо меня, Михал Палыч пригласил старых товарищей, которых мы должны были дождаться, чтобы приступить к застолью. Собрались они все только к глубокому вечеру.

Солнце тогда уже село, лишь отблески его тонули за горизонтом. В этих краях ночь наступает незаметно, выглядывая из-за макушек хвойного леса. Тёмные еловые головы сосен и елей потрескивали от лёгкого ветра, который наносил на звёздное небо рваные тучи. Ближе к полуночи заблестел и знакомый жёлтый небесный свет, клочьями освещавший придомовую лужайку.

Дядя сколотил вокруг дома забор, который вовсе не выглядел надёжно, зато придавал этому месту нужный антураж. К тому же на этом палочном заборе было удобно сушить туши и шкуры зверей. А охранял всё это богатство один лишь… баран. Пушистый, почти не стриженный баран. Дядя вряд ли намеренно купил его, скорее так с ним обошёлся случай. Тем не менее это необычное приобретение скрасило дяде одиночество.

В тот вечер баран всё время пялился в окно. Я сидел к нему спиной, изредка поворачивался и подмигивал, а тот просто стоял и жевал своё сено. Смотреть на застолье же оказалось менее весело. Дяде, конечно же, был счастлив, ведь с каждого края стола звучали тосты в честь таких звонких «Михал Палычей». А я даже не помню, улыбнулся ли тогда хоть разочек. Есть тоже не хотелось, поэтому я одиноко играл глазами с узором занавесок.

Вдруг, висящая без люстры лампа потухла! Из-за туч только яркий свет пробивался и чуть освещал комнату. Зато в квадрате окна, как на портрете, вырисовывался баран. Я смотрел на него, а он ехидно так выдвигал нижнюю челюсть. Все негодовали, бурчали что-то, а потом свет снова включился, как ни в чём не бывало. Я зажмурился, повертел головой и гул праздника вернулся. Рядом с моей тарелкой лежала кнопочная ручка.

Но не успел я протянуть руки к салфетке, что-то резко толкнуло меня в грудь, словно лопатой ударило. И за один миг, за момент, что я моргнул, я смотрел на себя уже со спины. Не из дома, за окном. Я заморгал, попытался протереть глаза, но руки не поднимались, только сердце сильнее колотилось.

Я замотал головой, но случайно задел ею стекло. Хорошо, что не разбил! Я услышал, как Михал Палыч вскочил из-за стола и закричал: «Уйди! Кыш отсюда, рогатый!» Я попятился назад и зацепившись за траву споткнулся, сел и, опустив голову, на удивление понял, что у меня вместо рук – копыта!

- Бе-е-е-е! – от беспомощности заблеял я и передними копытами опёрся на дряхлые наличники.

Тут уж Михал Палыч подбежал к окну, стукнул по нему, и я в страхе помчался к другому концу ограды.

- Ну, делать нечего. Всё, это финал. Финал жизни человечьей. Я теперь баран. Ба-ран.

Тут я в панике забегал кругами по лужайке, пока вовсе не выдохся, прилёг и закрыл глаза. А когда открыл, страх ушёл. Я выдумал неожиданную мысль: а ведь скука смертная прошла. Я больше не докучаю дяде своей кислой миной. Я теперь жить по-новому начинаю. Тем более это просто сон. И как-то даже легче стало сразу, я поднялся уже на четыре конечности и побрёл вдоль забора искать, как правильно проживать уже баранью жизнь.

Ветер добегал до изгороди из лесной тьмы, где свистел между стволами, которые кольями вылезали из земли под самое небо. Я всё шёл, забор теперь казался выше и длиннее. На его дальней части я заприметил серое пятно. Я подошёл ближе. Это развивалась, как шторка, потрёпанная волчья шкура. Её вот-вот бы снесло на землю, но я сделал вовремя пару шагов, и она примостилась у меня на спине. Ещё немного усилий, и я вдел свои новые копыта в волчьи лапы, натянул волчью морду на свою. Один момент я не учёл – уши у волка оказались ну очень большие. Прямо слон какой-то, а не волк. Зато большой, мех мой заполнил всю волчью тушу.

Теперь волчья доля потянула меня в лес. Рассудок взвывал в унисон с ветром, доносившимся из-за деревьев, зовущих меня к себе. Гул, шёпот звёзд вынудили меня переступить через ограду и отправиться в неизвестность. И вот я в бараньем теле и в волчьей шкуре растворился в дурмане леса.

Не знаю, сколько прошёл вперёд мерным шагом. Вокруг не изменилось ничего, а за собой я не оставил ни одного ориентира. Я шёл просто и беззаботно, пока в округе ели и сосны всё сгущались и ширились. Меж деревьев проглядывали места, куда, кажется, никогда не заглядывал свет. И иголки у елей становились всё длиннее, как будто те пытались добраться до меня сквозь шкуру и шерсть.

Я тогда до конца не понимал, что мог в этой шкуре сгинуть в чащобе леса. Всё-таки страшное место. Но, к счастью, я заприметил перед собой огонёк, слабый такой, красненький, но пылкий. Так же по-бараньему спокойно я побрёл в его сторону.

Перехватывая по пути лесную траву, я пробирался через длинные грузные лапы елей. Огонёк уже мерцал в глазах, потрескивал меж веток. Я ожидал увидеть там кого угодно: охотников, туристов, лесника, потерявшихся грибников и, может быть, даже Бабу Ягу на худой конец. Но по своей беспечности, заходя в лес, я не учёл, что в нём живёт не только мой дядя, но и многая лесная живность. Например, волки.

Так что, распахнув последние ветки, я ошарашенно смотрел на круг волков, сидящих вокруг костра. Откуда посреди леса на опушке оказался костёр? Может, нерадивый турист или охотник всё-таки оставил за собой след? И почему волки решились сесть здесь? По их угрюмому виду можно было предположить, что они и сами не знали. Их было около одиннадцати. Видимо, шкура двенадцатого брата-месяца грела мою спину.

Длинные усатые морды с чёрным носом и серо-бурыми шкурами. И глаза у всех горят, не от огня ли, в который они так пристально устремлены? Одна красная пара таких повернулась на меня, оскалилась. Моё сердце стучало из каждого бока, будто скакало по всему телу. А грозный волк рычал, но продолжал сидеть. Облизнулся, а затем мотнул мордой обратно к огню и говорит:

- Садись, тут все свои.

Деваться было некуда, я поковылял к свободному месту у огня. Хоть я и не замёрз, от костра стало по-человечески теплее. Он лишь самую малость напоминал о доме, о такой же волчьей компании моего дяди. Мои же волки расшевелились. По всей видимости, подошли к костру также недавно, прогрелись. И теперь все встали на лапы и заходили вокруг огня кругами. Их размеренные движения ускорялись, пламя внутри круга разгоралось. Волки начинали какой-то адский бег по кругу пока огонь не достал бы до самого неба.

Я же смотрел за этим отстранённо, не без удивления и интереса. «Надо же! Они ведь и не догадываются, что я баран. Бывали волки смелые, пробирались в овечьих тулупах к стадам, но баранов, как я, думаю ещё не было», - замечтался я и не заметил, как копытцем начал рисовать на рыхлой земле эти волчьи пляски.

Из-за дыр между туч снова забил дружелюбный жёлтый свет. Волки разом подпрыгнули, развернулись к огню, а затем резко завыли на Луну. Я посмотрел на собственный рисунок, зажмурился и очутился дома.

Михал Палыч танцевал посреди комнаты с друзьями под радио старого магнитофона. Стол был переполнен ошмётками ночного пиршества. Тусклая лампа покачивалась от глухого топота взрослых мужиков. Я же сидел на прежнем месте, моя тарелка была так же пуста, только в руках я держал салфетку, на которой скомкано разместился мой рисунок.

Я обернулся к окну. Над лесом блистала Луна, моя новая спутница, не заметившая, как обворожила меня своим жёлтым колдовством.

Васин Евгений. ГОЛУБАЯ ЧАШКА

Шустрый микроавтобус, до этого довольно резво протискивающийся по узким улицам Ростова-на-Дону, кажется, безнадежно застрял между двумя большегрузами. Пассажиры, разморённые полуденным зноем, лениво переговаривались между собой, почем зря ругая автомобилистов, городские власти и аномально жаркое лето. Только одна пожилая дама безучастно смотрела в окно, не реагируя ни на шум, ни на духоту, ни на бесконечную пробку.

«Иностранка, наверное, на экскурсию», – подумал водитель, глянув в зеркало заднего вида. Словно прочитав его мысли, женщина вздохнула и опять стала напряженно вглядываться через стекло в проплывающий мимо ландшафт, будто пытаясь что-то вспомнить или узнать…

***

Солнечный зайчик по-хозяйски разместился на носу. Розочка тихо засмеялась, стукнула наглеца потной ладошкой и окончательно проснулась. В комнате было тихо: ни мамы, ни брата дома не было. Девочка соскочила с кроватки, быстро надела платьице и, подбежав к столу, схватила вчерашний рисунок.

«Чего-то в нём не хватает», – придирчиво вглядываясь в натюрморт, подумала Розочка. Она хорошо рисовала и давно, ещё до войны, даже брала уроки у старенькой учительницы. Повинуясь порыву, она подтащила стул к шкафу и, оглянувшись ещё раз на дверь, стащила с полки толстый альбом. В нём брат хранил свои марки. Одна ей особенно нравилась: голубая чашка с изысканным узором и надписью на непонятном языке. Марик её очень ценил, говоря, что эту марку привёз прадед из далёкой страны Австралии. Что это за страна, девочка не знала. Ей она представлялась волшебной, бесконечно зелёной, где все люди как раз пьют из такой красивой посуды.

«Вот такую бы чашку добавить к вчерашнему кувшину с васильками», – девочка задумчиво вглядывалась в небесную синь орнамента, стараясь запомнить его форму. Задумавшись, она упустила момент, когда неожиданно стукнула входная дверь: Неужели Марик?»

Застигнутая врасплох, Розочка быстро сунула марку в карманчик платья. «Потом на место положу», – успокоила она себя и, сев удобнее, придвинула поближе незаконченный рисунок.

***

– Уезжаешь? – Мишка пригладил непокорные волосы и вопросительно взглянул на Марика. Несмотря на два года разницы, он отдавал пальму первенства Марку Лейбману. Казалось, что тот знает всё: как работает двигатель внутреннего сгорания, почему бывают землетрясения и кто открыл Каймановы острова.

– Не знаю, на пункт пока только собирают, то ли на очередную перепись, то ли на переселение, – Марик задумчиво оглянулся на флягу, которую они вдвоём катили с водокачки.

– Ну их фрицев. Давай сбежим. К партизанам, например. Будем поезда взрывать.

– Не могу, – Марк поправил сползавшие с переносицы очки, – я отцу обещал беречь девочек, когда он на фронт уходил. Поехали, народный мститель, а то воду до вечера домой не довезём.

***

– Не вздумай ребенка никуда тащить, – горячилась тетя Люба.

– Как же я её брошу, – возражала мама. – Немцы о нас заботятся. Не способен народ, давший миру Бетховена, на недостойные поступки. Мария Лейбман, талантливая пианистка, как всегда мерила всё на свой музыкальный аршин. В еврейской семье детям уделяли большое внимание.

– Пять лет, уже не маленькая. У нас пока поживёт, – тетя Люба была непреклонна.

От обиды, что мама с Мариком куда-то едут, что её не берут, что придётся жить с ненавистным Васькой, который, дергая за косичку, всегда презрительно называет её «прынцесской», Розочка горько разрыдалась.

«Не останусь я с ними», – прошептала она. Подумав несколько минут, она залезла в самое укромное место, в старинный шкаф. «Пусть меня здесь найдут ещё, будут знать, как без Розочки путешествовать», – строя бесконечные планы мести, она свернулась калачиком и незаметно уснула. Как глубокой ночью тетя Люба уносила её в соседний дом, Розочка уже не запомнила.

***

О том, что творится неладное, умный Марик понял, когда офицер, сверившись со списком, вырвал из маминых рук ключи, а два солдата, больно ткнув в спину прикладами, загнали их в шевелящуюся людскую массу. От удара разболтавшиеся очки слетели. Громко кричали женщины, плакали грудные дети.

«Хорошо, что Розочка не с нами», – подумал юноша, поддерживая побледневшую мать. Людская толпа обречённо двинулась на запад.

– За Дон ведут, к Змиевской балке, – шелестело то тут, то там.

Марк не выпускал мамину руку, сейчас он был для неё единственной защитой и опорой. По обе стороны дороги высились вековые дубы, пахло травой. Люди этого, казалось, не замечали. Обессиливших и упавших стариков затаскивали в ехавшие за колонной машины. Толпа смыкалась и брела дальше. За воротами бывшего санатория их разделили. Падающий от усталости Марик даже не успел обнять маму, как прозвучал приказ на русском: «Дети парами направо, взрослые – налево».

– Можно я пойду с тобой?

Юноша обернулся на звонкий голосок. Его он узнал бы из тысячи. Лиля, которую он мечтал пригласить в сентябре на шестнадцатилетие, смотрела на него испуганными глазами.

– К Вашим услугам, сударыня, – Марик галантно протянул руку и сжал маленькую девичью ладошку. Он не выпустил её и тогда, когда высокий человек в белом халате брезгливо мазнул его по лицу чем-то липким и противным.

«Что за ерунда», – подумал Марик, с удивлением наблюдая, как Лиля странно оседает вниз. Через секунду его собственные ноги стали ватными, в голове появился противный гул.

«А как же мама?» – была последней его мысль. Ни он, ни сотни других детей уже не слышали ни криков ужаса матерей, на глазах которых погибли собственные дети, ни пулемётных очередей, оборвавших это многоголосие. Было одиннадцатое августа тысяча девятьсот сорок второго года.

***

Маршрутка тяжело вздохнула, повернув на указателе «Змиевка», и замерла. Перед глазами открылся целый мемориальный парк: зеленые оазисы с красными тяжёлыми шапками георгинов, вечный огонь и печальные серые камни.

Пожилая дама на несколько секунд закрыла глаза, стараясь унять расшалившееся сердце, и спустилась к центральному обелиску. Там Розалия Лейбман долго смотрела на гордую женщину и узнавала в ней свою маму. Гранитный юноша со склонённой головой напоминал ей брата, а маленькая девочка, в последней надежде спрятавшаяся за спины взрослых, тех детей, которых не пощадил Холокост.

«Зачем люди убивают друг друга? – подумала она, всматриваясь в незрячие глаза каменной матери. – Как они живут после этого? Едят, спят, рожают детей? Разве после этого можно жить?» Розочка, за спиной которой была уже целая жизнь, потрогала нагретую от солнца табличку со страшной надписью о том, что Змиевская балка – единственное в России место массового уничтожения евреев, что здесь были зверски убиты двадцать семь тысяч мирных граждан. Женщина опустилась на священную землю и достала крошечный кусочек бумаги. Это всё, что осталось у неё от близких.

«Марик, я привезла тебе марку с голубой чашкой из Австралии. Знаешь, ничего особенного в этой стране нет. Волшебная страна здесь… Где Родина».

***

Мать и сын Лейбман – реальные персонажи. Их фамилии я нашёл в списке погибших в Змиевской балке.

Волобуева Юлия. ПОСЛЕДНЯЯ ЗВЕЗДА

Эта охота у нас с Гиришей не задалась. Мы не только в этот раз остались без добычи (ее и так становилось с каждым годом все меньше), так еще я поранила ногу. И стало понятно, что к вечеру мне до города через пустошь не дойти.

-Брошу я тебя тут, ага.–разозлилась сестра, когда я предложила ей возвращаться одной.–Утром на той скале дверь Звёздного Дома видела? Там и заночуем.

Это был шанс. Если окажется, что дверь могут открыть такие как мы, потомки Звёзд, то мы будем спасены. Нет-умрём страшной смертью. Проблема в том, что по внешнему виду двери нельзя было сказать, сможем ли мы её открыть. Дверь нашлась почти сразу (что тоже было удачей, темнеет на пустоши быстро). Это действительно был древний Звёздный Дом, построенный среди скал самими Звёздами до прихода Тёмных. На этом наше везение закончилось. Дверь, несмотря на старания сестры, не открывалась. В этот дом могли проникнуть лишь Звёзды.

Наверно, из-за раны я быстро смирилась с гибелью. А Гириша всё пыталась открыть дверь, пока у нее не закончились силы. Тогда она села рядом со мной и тоже смирилась со своей участью.

Причина, из-за которой мы уже собрались умирать, заголосила вдалеке. Диклодох. Эти многоногие огромные твари с белёсыми глазами спустились с неба вместе с Тёмными и стали жрать всё, что движется. За двести лет проживания на земле, эти гады размножились до такой степени, что сами Тёмные убивали их из своих огнестрелок. Обычных людей и животных диклодохи просто ели, а из таких как мы они высасывали всё тепло, обращая наши тела в камень. Нам, с нашими копьём и арбалетом, одолеть диклодоха было невозможно. Сестра дрожащими руками вцепилась в своё копьё, сказав, что желает умереть в бою, я, желая просто умереть из-за адской боли, взяла свой арбалет. Однако, с той стороны, где орал диклодох, прозвучали выстрелы и протяжный стон тварюги. Кто-то из Тёмных хозяйничает. Через какое-то время этот Тёмный нашёл нас.

Сестра отшвырнула копье и выругалась.

-Лучше б тварь меня сожрала!

Да уж, лучше стать добычей диклодоха, чем быть обязанным жизнью ненавистному Тёмному.

Тёмный приближался к нам. Высокий, как человек, одетый в черное, с серой кожей. Пока он шел, я разглядывала двери Дома. Фрески на них изображали приход Звезд к людям. Тысяча сияющих, почти бессмертных дев делали жизнь прекрасной в обмен на частичку нашего тепла. Пятьсот лет Звезды давали нам чудесные машины и предметы, строили величественные здания,заепчатывали память наших предков в особом песке. Но потом с неба пришли Тёмные. И нашего мира не стало.

-Здравствуйте, девочки,-сказал Темный, подойдя к нам. Палку-огнестрелку, сгубившую диклодоха, он держал дулом вниз.-Я – Амис.

-Плевать, кто ты,-процедила Гириша.–Иди, куда шёл!

-И это ваше «спасибо», - укоризненно покачал головой Тёмный.–До города далеко?

-А вот и не скажем тебе!–сестра насупилась. Ей не пришла в голову идея показать Тёмному неверное направление, чтобы он загнулся в пустоши. Он оглядел нас с усмешкой.

-Девушки, мне не нужна дружба. Но я хочу попасть в город, чтобы пополнить припасы. Вам нужно пережить эту ночь. В Дом не попасть – его открыть могут лишь Звёзды, от очередной твари ни спрятаться, ни убежать, ни оборониться. Но мы можем помочь друг другу.

-Обойдемся!–крикнула сестра.–Иди, ищи свою Звезду!

Амис вздохнул.

-Утром вы покажете мне дорогу в город. А я помогу вам выжить. Дам защиту от тварей, пищу…

-Проваливай!–рявкнула сестра.–Без тебя обойдемся!

Я молчала. Но Тёмный, видно, в нашем согласии уже не нуждался. Он уселся на камень напротив, угнездил в ямке из щебня какую-то пластинку, над которой без единой ветки разгорелся огонь. Амис предложил мне помочь вылечить ногу, но я гордо отказалась, достала из сумки бинты и, под ругань и причитание Гириши, начала перевязывать рану. Пока я возилась с ногой, от костра потянуло чем-то вкусным– это Тёмный грел еду в странной металлической банке.

-Отравит… – жалобно буркнула сестра. В ответ Амис протянул ей ложку.

Сначала мы ели молча, потом Гириша неуверенно проворчала:

-Притворяешься добреньким, да?

-Зачем?–спросил Амис.

-Сожрать нас хочешь.

-Это же страшилка для непослушных детей! Вы веддь несъедобные,- рассмеялся Амис, не обидевшись.–Вас даже твари не едят- в прямом смысле этого слова.

-Ваши твари жрут все подряд, - огрызнулась сестра, - спасибо, в города не лезут. Зачем вы их сюда притащили?

-Чтобы выслеживать Звёзд, - вздохнул Амис.–Мы не знали, что они у вас так расплодятся и одичают Это наша ошибка, мы ее исправим, когда найдем последнюю Звезду.

-Вы всех давно нашли!–ощетинилась Гириша.–Украли 999 Звёзд, еще одна погибла!

Амис поморщился. Наверно, вспоминать о случайной гибели последней Звезды было неприятно.

-Есть еще одна. Тысяча первая, - нехотя пояснил он.–Её никто не видел, но она где-то скрывается, оставляет следы.

-Какие следы?–тихо спросила я.

-То древняя машина заработает, то диклодохи в одно место побегут.

-И откуда она взялась?

Амис пожал плечами.

–Наверно, у пары гибридов, то есть Звездных Детей родился ребенок-Звезда.

-Бред!–Гириша снова разозлилась.–Не бывает такого! Звёзды рождаются только на небе!

-Слова «гены» ты не знаешь, так что поверь на слово–так бывает.

-То есть мы могли родиться Звездами? Наши родители тоже были Звёздными Детьми!

Амис развёл руками:

-Могли. Но родились гибридами. Случайность.

Гириша хотела возразить, но тут Амис глянул мимо моей головы и сказал другим тоном:

-Не прячься, малыш! Иди к нам!

Мы с Гиришей оглянулись. Из-за обломка скалы у двери Дома осторожно выглядывал странный ребенок в черной маске, закутанный в плащ с капюшоном.

-Можно к вам?–тихо спросил он.

-Садись.–сказала я.–Откуда ты? Где твои родители?

Мальчик неуверенно подошел, сел рядом с Амисом и доверчиво взял его за руку, чтобы разглядеть резные наручи. Тот не возражал. Гириша что-то пробухтела про плохое влияние Тёмных на маленьких детей.

-Я тут живу,-сказал мальчик.-А родители окаменели, когда я маленьким был.

-Ты живёшь один?

-Да.

-Как так? Мы, взрослые, без помощи и ночи тут не продержимся!

-Прячусь хорошо, - чудной мальчик погладил затянутой в перчатку ладошкой узоры на наручах Амиса, потом спросил, указывая на Звёздный Дом:-Что это?

-Дом, построенный вашими ненаглядными Звёздами,- ответил Амис.

-Чем построенный?

Мы с Гиришей переглянулись.

- Ты не знаешь?

Ребёнок покачал головой.

Я вздохнула и рассказала ему о Звёздах, их пришествии в наш мир. Мальчик внимательно слушал о том, как Звёзды силой мысли поднимали горы и осушали моря. Он даже пересел от Амиса к нам.

-У Звёзд и наших предков появлялись Звёздные Дети–полукровки, как мы, с белыми волосами и сияющими узорами на коже. А потом пришли они, - я кивнула на Амиса, - и их звери, которые сожрали почти всех животных и людей. Мы пытались защитить Звёзд, но тщетно. За двести лет Тёмные украли у нас всех Звёзд и отправили в свой мир. А без Звёзд мы жить уже не можем. Их дарами пользоваться не умеем, строить разучились, живём в развалинах.

Амис фыркнул.

-Мы не крали Звёзд, и у нас была причина.

-А нам плевать на вашу причину!–вскинулась Гириша.– нас было все хорошо, пока не явились вы! Нас было много, каждый знал, что доживёт до завтрашнего дня!

-А мне интересно, - перебил её мальчик, положив руку ей на локоть.–Расскажите!

Гириша сердито отвернулась.

-«Пришествие Звёзд на землю».–Амис засмеялся.–История нашей жизни со Звёздами похожа на вашу. Мы тоже думали, что они несут нам добро. До их появления мы жили самостоятельно, у нас была культура, письменность, традиции. А потом к нам явилась тысяча сияющих, почти бессмертных дев, назвались Звёздами, предложили помпезные здания, чудесные технологии за ничтожную плату-частичку нашей энергии, тепла. Мы зажили в раю. Но потом в центре нашей столицы появился источник вечной энергии для звездных машин, который убивал природу и людей вокруг себя. Да-да, мы себя тоже людьми считаем. Когда Звёзды услышали наши просьбы и попытались выключить источник, он взорвался, отравив воздух. И тогда Звёзды удрали из отравленного мира, хотя могли все исправить. Ушли к вам, оставив после себя нерабочие механизмы и закрытые Дома. Мы остались одни со своей бедой, пустоголовые, как вы сейчас. Правда, мы смогли использовать воспоминания предков, запечатанные в песок. Они еще хранили остатки наших собственных наук. Благодаря им мы восстановили знания и пошли дальше - научились ходить между двумя мирами.

-А ещё создали вечно голодных гигантских тварей,–Гириша снова разозлилась.–На охоту не выйти!

Амис нахмурился.

-Мы пытаемся их контролировать, защищаем вас, а когда найдем последнюю Звезду, всех уничтожим.

-Далась вам эта Звезда! Вам 999 мало? Возвращайтесь домой!–рявкнула сестра.–Зачем вообще вы их крадете? Из мести?

-По каким-то причинам Звёзды могут восстановить наш мир, но только если их будет ровно тысяча. Наверно, это как-то связано с их магией. Поэтому гибель последней Звезды была трагедией. Но когда были обнаружены следы тысяча первой, появилась надежда. Мы найдем ее, и Звёзды возродят наш мир.

-Они не согласятся,-сказала я.

-Уже согласились. А потом мы вернем их вам, раз вы без них не можете.

-Бедные добренькие Тёмные! Все их обижают, а они белые и пушистые!-Гириша вскочила.–Только относятся к нам, как к недоразвитым!

-Ну а как к вам относиться? Вы за двести лет скатились до деревянных копий. Мы сумели восстановить свои знания, а вы даже свой алфавит забыли. И разве мы вас обижаем? Никого не убиваем, помогаем, когда можем.

Они стали спорить, а я задумалась. Получается, не такие уж и добрые эти Звёзды.

Тут странный мальчик спросил, указывая на Звездный Дом:

-Как Звёзды открывали эти двери?

-Вроде, как и мы, касались руками.

-А вам туда надо?

Я пожала плечами:

-Там безопасней.

Мальчик встал и пошел к Дому, а я безрезультатно попыталась успокоить Гиришу и Амиса.

И тут яркий синий свет залил пустошь, с порывом ветра от Звездного Дома до нас долетел глухой рокот. Спорщики замерли. Амис тяжело рухнул на колени, неотрывно глядя на источник света, и растерянно улыбнулся.

Я обернулась. Мальчик, сняв маску и капюшон, стоял у распахнутых дверей Дома и смотрел на нас. Этот ребёнок был последней звездой.

Гаврилин Евгений. МАГАЗИНЧИК

– Карманное предсказание на неделю! Только сегодня два по цене одного... – орала магическая кричалка из ларька, на котором голубой краской было выведено "Пятая чакра".

– Подходи, покупай! Подушки с кошмарами для любимой тёщи! – вопил какой-то паренёк у магазинчика с гордым названием "СПАЛ".

– Всё для дома: магические мётлы, швабры и пылесосы, – вещал банер, на котором была нарисована жизнерадостная ведьма.

Я спешил на работу.

Колокольчик на двери приветственно звякнул, и я вошёл в небольшое помещение, отделанное деревом и разноцветными тканями. На полках стояли бутылочки, баночки, скляночки, с потолка же свисали пучки трав и лапки какого-то неизвестного зверя. Шум с улицы здесь не был настолько громким, но всё же отчётливо слышался – до сих пор удивляюсь, как наши маги сумели отгородить весь этот рынок от мира обычных людей. Явно использовалась какая-то запрещённая подпространственная магия.

– Явился! – из каморки показалась дородная (нет, ни в коем случае не толстая, такое даже в мыслях произносить нельзя) ведьма, одетая в коричневый балахон. – Опять опаздываешь, Аль, опять...

– Ну тёть Лен, вы же знаете, что по этому рынку даже рано утром чёрт пройдёшь! Вам-то хорошо, у вас метла...

– А ну не поминай чёрта всуе!.. – она чуть замахнулась на меня. – Нам вот сейчас только и проверки из управления не хватало для полного счастья! И так аврал полный с этой ярмаркой, клиентов даже не успеваем обслуживать, и зелья кончаются...

В дверь постучали. Я приоткрыл её, и внутрь влетел чёрный ворон, приземлился на стол, важно осмотрел нас, выложил письмо из клюва и вылетел. Тётушка осторожно, как будто это ядовитая змея, взяла конверт в руки, вскрыла печать министерства и принялась читать... Её лицо сначало вытянулось, потом побледнело, а затем пошло красными пятнами.

– Ах ты ж паразит! Всё-таки накаркал! Не зря у тебя прапрадед ведуном был, счастливой ему реинкарнации! – тёть Лена взяла какой-то пучок травы и принялась потихоньку наступать на меня. – Будет тебе и чёрт, и всё остальное... К нам едет проверка!

***

– Да куда ты это..! Не туда! – прокричала тёть Лена, протаскивая мимо меня ящик с вроде как запрещёнными приворотными зельями в каморку. Я послушно переложил веник из "шаманских" трав в другой ящик шкафа. Метла спешно летала по помещению, старательно подметая пол, стены и потолок.

– Так, ну вроде всё просроченное и запрещённое мы убрали, осталось только прибраться, – тёть Лена выглянула из каморки и оглядела пустое помещение.

– Мдя... – я качнул пальцем чьи-то одиноко висящие высушенные лапки. – Как-то мы перестарались. А тип всё, что мы убрали... У нас действительно нет ничего разрешённого в лавке?

– Да чёр... Кхм, – тёть Лена закашлялась, – в общем, если верить вот этому списку, – она развернула длинный скрученный в трубку лист бумаги, – то нет.

– А что у нас тогда разрешено к продаже? – я озадаченно оглядел сушёные лапки. Было у меня скромное подозрение, что это не они разрешены, а просто составитель сего огромного списка даже не знал о существовании того животного, которому эти конечности некогда принадлежали.

– Хм-м-м.... Надо посмотреть, – тёть Лена поправила свой балахон, надела очки и принялась читать. Прошёл час. Шум с улицы начал потихоньку затихать, и народ стал проходить под окнами всё реже и реже.

– Слушай, Аль... У меня есть такое подозрение, что мы ничего из легального приготовить не можем... Если только... – тёть Лена ещё раз пробежала глазами по тексту. – Вот. Коржики из мховой муки.

– Ммм... Что? – я пару раз моргнул. – Коржики? Но ты же не серь...

– Так, всё, у нас вся ночь на то, чтобы приготовить эти самые коржики. За мукой сбегай к Вельде, она ещё закрыться не должна была... – тёть Лена начала доставать из каморки котелок. Что-то хрустнуло, и на свет божий показался огромный чёрный котёл. Тёть Лена довольно протёрла его бок рукавом, посмотрела, как тот сменил свой цвет с коричневого на серый, хмыкнула и строго посмотрела на меня:

– Ну и чего ты встал?! Давай... Дракончиком – туда и обратно! Вз-з-з-з-з-зь...


***


Все полки и шкафы были забиты нашими "коржиками". Они были похожи на большие ассиметричные пельмени и радовали глаз своей кислотной расцветкой. В общем, стильно, модно и молодёжно.

Тёть Лена стояла за прилавком и улыбалась. Весьма натянуто и периодически зевая. Я сидел в каморке вместе с немытым котелком.

Колокольчик на двери звякнул.

– Здравствуйте, Чёрт Александрович! Как приятно вас видеть, – тёть Лена расплылась в ещё более натянутой улыбке. – Уважаемые проверяющие, проходите, пожалуйста, в наш скромный магазинчик... – вслед за чёртом вошли, а вернее будет сказать, влетели четверо маленьких горгулий.

– Странно... – Чёрт Александрович взял один "коржик", понюхал и откусил кусочек. – По нашим сведениям, здесь должна быть ведьминская лавка, а здесь... Кондитерская. Непорядок, будем разбираться... – он откусил ещё чуть-чуть.

Мы с тётей Леной переглянулись: я из-за двери, она с прилавка, кинув будто бы случайный взгляд в сторону каморки.

Вот же ж чёрт! Перестарались...

Долматова Софья. СРЕДИ ОБЛАКОВ

« 3 число 7 месяца 21 года со дня второй тысячи лет

9 часов вечера

День закончился. Пишу в полной темноте, даже очки с подсветкой помогать мне не собираются. У нас на платформе существует жестокое (на мой взгляд) правило: выключать все светящиеся приборы (кроме очков) после заката солнца. Могли бы наши умы что-нибудь и помощнее этих очков придумать. Правило это создано, чтобы ни один земной житель не увидел нашего света, который отличается от свечения звёзд своей голубоватой синевой, схожею только с одним явлением Земли – северным сиянием.

Это одна из моих нередких записей. Постараюсь рассказать, кто я такой, ведь надеюсь, что эту запись ты прочитаешь…

Человек небесный – самое распространенное понятие, которое ты встретишь в наших электронных словарях. Мы – люди, только живущие на высоте нескольких тысяч километров над Землёй и абсолютно незаметные ни для человеческого взора, ни для радаров самолётов, ни даже для земных учёных. А всё потому, что наши «платформы» (особые летательные аппараты, служащие нашим домом) окружены оболочкой, пропускающей солнечный свет. Ещё нас защищают несколько слоёв облаков, которые наши платформы могут вырабатывать искусственным путём при опасности обнаружения.

Я – инженер. Однако вряд ли встретишь инженера на Земле, похожего на меня. Нет, я не нахваливаю себя и небесные технологии. Просто наша цивилизации всего лишь на тысячу лет обгоняет современные технологии и знания земных людей. Сказать честно, в этом заключаются страдания небесных граждан, ведь нам так хочется передать людям хотя бы малую часть всех тех недоступных землянам знаний, что есть в канцелярии нашего мира. Тем временем, мир наш огромен и состоит не из одной платформы, где я живу, а из безумного количества платформ, отсеков, космических станций, расположенных во всех пяти слоях атмосферы. «Почему бы нам не жить на другой планете или вообще в другой галактике?»- возникал вопрос даже у меня. Однако это невозможно: мы связаны с жизнью людей. Мы живём для людей, для сохранения человека, как духовной материи. Вот мой простой ответ.

Да, я – инженер, но меня называют несколько иначе. Вы меня простите, но на земные языки невозможно перевести этот термин, поскольку общение наше строится на Прамировом языке – великом создателе языков Земли и кумире небесных жителей. Что же это я постоянно отвлекаюсь. Инженер я в отделе «Незыблемой человеческой материи». Ещё мы называем это - ДУША (Данный Умиротворению Шанс в Атмосфере).

Помнится, раньше был я обычным инженером-ракетостроителем, не думал ни о каких высоких целях, кроме полётов на Марс. Быстро всё изменилось, приобрело смысл иной и далёкий, поэтому прошлое я помню так, будто смотрю через скопище облаков. Теперь же каждый мой день посвящён истинно настоящему делу, которое не прервётся ни на миг, пока Земля будет чувствовать тяжесть людских тел.

Заинтриговал? Для меня это просто работа, но перечитывая свою запись (перечитываю, потому что забываю мысль, извините, я уже не молод), я понимаю, что всё, сказанное мной, звучит многообещающе. Нет, всё просто. На Земле изо дня в день люди совершают те или иные поступки, которые делятся, согласно нашим протоколам, на два типа: умирающие и возрождающие. Первый тип недостоин сохранения и не долетает даже до тропосферы, что во многом облегчает нам работу. Второй же тип сохраняется в особых сосудах, напоминающих правильный звёздчатый многогранник. Когда мы помещаем эту духовную субстанцию, которая состоит не только из поступков, но из чувств, эмоций, порывов, в общем всего того, что составляет сущность человека, сосуд наполняется едва видимым синим туманом, а потом вспыхивает и горит. Сосуды эти мы отправляем в космос – таково наше поручение.

Всё хорошее должно быть вечным.»

Данную запись я нашёл у себя в почтовом ящике несколько недель назад. Вообще, я вовсе не проверяю почту, даже боюсь дотрагиваться до этих ящиков, прогнивших и еле держащихся на стене. Видя, что дверка моего ящика уже не выдерживает мощи слов, я решил опустошить его. Пришёл домой, начал разбирать письма, среди них – счета, повестки, штрафы, даже одна открытка от друга из Египта (кто-то ещё посылает открытки, думая, наверное, что это передаёт «атмосферу»). Мельком увидел просто лист, без конверта и всего такого, но этот лист был настолько белый, что, казалось, он светится. Сказать честно, манящий вид, несвойственная обычной бумаге белизна меня заинтриговали и я немедленно прочитал текст. Прочитал и понял…кто-то явно ошибся адресом. Я бы обязательно понял, кому записка адресована, что она обозначает, но ничего…никаких опознавательных знаков, кроме гладкой сверкающей бумаги. После прочтения в моей голове засела несуразная мысль, которая может объяснить всё и в то же время ничего.

Я тоже инженер, но не в этом суть. Я восторгался своим отцом, который был инженером, и ещё в детстве решил продолжить его карьерный путь. Только вот отец мой умер пять лет назад. Слова, манера письма, даже род деятельности – одним словом всё из записки заставляет меня вспомнить о нём. Небесный житель и отец – будто бы один человек.

Я скучаю по отцу в последнее время всё сильнее, вспоминаю его слова: «Всё хорошее должно быть вечным». Хочется верить, что небесный житель – это отец, мой отец. Верить, что никто и ничто не умирает, не исчезает в глупой темноте. Верить, что люди не зря живут и все ценности сохранены в каких-то непонятных сосудах. Только вот умники-учёные, которые не справляются с планетой, скажут вам обратное. Однако многие старые аксиомы давно разрушены, а новые рушатся у нас на глазах.

Теперь я тоже веду свой дневник…

Евстигнеева Анастасия. МЕЖДУ НАВЬЮ И ЯВЬЮ


-Быстрее, сейчас всё начнётся без нас! - сказав это, Мирослава взяла подругу за руку, и они побежали на поляну, где должно состояться ночное гулянье в честь Ивана Купалы.

Когда девушки оказались на месте, остальные уже собрались у большого костра, от которого в небо уходили яркие языки пламени, напоминающие красные ленты. Именно такие Мира сегодня вплела в свои длинные темные косы.

Подружки быстро нашли свободные места рядом с дядюшкой Светозаром, который уже приготовился рассказывать легенду о Костроме и Купале. Это давняя традиция - начинать праздник с истории о брате и сестре. И каждый раз она звучит из уст старейшины:

-Раз в году, в день осеннего равноденствия Семаргл Сварожич откликается на зов Купальницы и сходит с поста стража, охраняющего мир от зла,- начал запевать Светозар.- А через девять месяцев, в день летнего солнцестояния, у них родились дети - Кострома и Купала... По преданию, в день Купалы к Ра-реке прилетает птица смерти - Сирин, от пения которой люди забывают обо всём.

Все присутствующие притихли, так как никто не хотел забывать ни возлюбленного, ни родителей, ни собственной жизни.

Старейшин продолжал:

- Кострома и Купала не послушали предостережений матери, тайком убежали посмотреть на птицу. Но случилось несчастье - младенца Купалу Сирин унесла за тридевять земель...

Мире очень нравится эта история, поэтому она так внимательно слушала сказителя, что не заметила, как перед ней появился букет полевых цветов, среди которых были ее любимые ромашки. Отвлекшись, она обернулась и увидела своего возлюбленного. Девушка рукой пригласила Ярослава присоединиться к остальным, так как ей очень хотелось услышать продолжение. Юноша выполнил желание невесты.

-Прошло много лет. В эту ночь Кострома, гуляя вдоль реки, сплела венок. Она хвалилась, что ветру не сорвать его с головы. По поверью, это означало, что она никогда не выйдет замуж.

Мирослава схватила Ярослава за руку, испугавшись такой участи.

-Однако ветер сорвал его и унес на воду, таким образом боги наказали девушку. Но его подобрал Купала, проплывавший мимо. Они не узнали друг друга, поэтому исполнили обычай - сыграли свадьбу. Лишь после стало известно, что приходятся братом и сестрой. Убоявшись небесной кары, решили больше не жить на белом свете, пошли к реке и утопились. Так Кострома стала мавкой, но, к счастью, боги сжалились и превратили их в цветок Купала-да-Мавка, ныне известный как Иван-да-Марья.

***

Ярослав наклонился к Мире и шепнул:

-Давай сбежим отсюда? Мы проводим так каждый год, тебе не хочется чего-то нового?

-А что ты предлагаешь?

-Что замышляете?- будто из воздуха появился Сева, их друг.

-Тшш!- шикнул дядюшка Светозар.

-Есть одна идея. Все же слышали о цветке папоротника?

-Конечно, но ведь его так никто и не нашел. А те, кто пытался, даже не вернулись.

- Мира, ты боишься? - с ехидством спросил Всеволод.

-Нет, но я не хочу рисковать,- лицо девушки резко порозовело, то ли от жара костра, то ли от одной мысли о походе в лес.

- Мы будем с тобой. Я буду рядом, – Ярослав взял руки девушки и почувствовал, как они начали дрожать.

***

Ребята зашли уже в такие дебри, из которых не слышно ни петухов, ни собак из деревни.

-Может, вернемся? Я уже устала, но даже намека на папоротник нет.

Но никто не успел ответить, как откуда-то послышалось прекрасное, женское пение, именно такое Мирослава представляла, когда старейшин рассказывал о птице Сирин.

-Вы слышали?

-Это опасно, вспомните, что говорил Светозар, если это правда?

-Ты веришь в эти сказки?

Пение становилось всё громче: тот, кому оно принадлежало, был совсем рядом. Ярослав побежал на звук, чтобы не потерять, но когда он думал, что вот-вот поравняется с ним, оказывался ещё дальше. Так юноша не заметил, как оказался у реки, на берегу которой стояла девушка с длинными светлыми волосами и звала его. Он даже забыл, что где-то в лесу находятся его друзья.

***

-А если с ним что-нибудь случилось? — на лице Миры появились маленькие кристаллики слез. — Мы должны найти его!

-Успокойся, с ним всё будет хорошо. Он сможет постоять за себя,- обнимая подругу, прошептал Всеволод, мало веря в собственные слова.

***

-Ну же, подойди ко мне, не бойся, - пропела незнакомка.

И он делал шаг, один за другим, будто находясь под действием неких чар. В это время девушка заходила все дальше в реку, протягивая бледные худые руки к Ярославу. Он невольно выполнил те же движения. Когда их пальцы практически коснулись друг друга, из леса показались Всеволод и Мирослава, которые одновременно крикнули:

— Ярослав, стой.

Но юноша даже не отреагировал. Не долго думая, Мира побежала к возлюбленному. Насторожило девушку то, что вода в реке была ледяной, хотя шёл второй месяц лета, из-за чего идти становилось труднее. Но она не сдавалась, сейчас некогда думать о себе. Наконец расстояние между ними сократилось. Мирослава положила руку на плечо юноши, легонько разворачивая туловище. То, что она увидела в следующий момент, заставило ее вскрикнуть. Его глаза были пустыми: уже не горел прежний огонь.

— Ты ничего не сможешь сделать, теперь он мой, — сквозь ухмылку проговорила светловолосая девушка.— Даже не пытайся, у тебя ничего не получится.

Мирослава, встретившись глазами с речной красавицей, произнесла:

-Ты же, Ирина, верно? Девушка, которая пропала несколько лет назад... в эту самую ночь, - Мира подбирала каждое слово, чтобы расположить к себе.

-Пропала? Этой истории все придерживаются в деревне? Ну конечно, батюшка не стал говорить всей правды, да кому она нужна, если даже я сама никому не нужна, - сначала в голосе Ирины послышалась злость, но это не она, это скорее обида, потому что на ее лице выступили слезы.

После ее слов наступила тишина, прервать которую осмелилась лишь сама Ирина.

-Действительно, в ночь Купалы я … стала мавкой, но не из-за неразделенной любви, как говорят, а я слышала, что говорили обо мне в деревне. Мой отец не желал, чтобы я сама выбирала себе жениха, так как знал, что я уже все решила. Но в эту ночь я сбежала из дома на праздник и провела его с сыном кузнеца. Когда отец узнал об этом, он проклял меня, собственную дочь. Именно из-за него я стала такой. Это и есть моя история.

-Я …могу помочь, я… знаю как, но, пожалуйста, отпусти его,- Мира показала на Ярослава.- Это мой единственный близкий человек.

-Помочь мне? Ты даже себе помочь не можешь!

-Ааа...- что-то схватило Мирославу за ногу и потянуло на дно.

-Мира, цветок…достань его,- крикнул Всеволод, продолжавший стоять на берегу.

Девушка нащупала на поясе мешочек, быстро развязала его и достала ярко-оранжевый цветок, осветивший всё вокруг. От этого света хватка, того кто держал Миру, ослабла, поэтому она смогла освободиться.

- Это невозможно,- закрываясь от исходящих лучей и прячась за камень, крикнула мавка.

- Его можно найти, если намерения будут чисты. Он нужен мне не для власти над Навью, с помощью него я хочу лишь спасти и тебя, и Ярослава,– с этими словами Мирослава коснулась любимого, держа в другой руке цветок.

Серо-голубоватое лицо юноши постепенно начало принимать розоватый оттенок, а в глазах снова зарождалась жизнь. И, конечно же, первой, на ком сфокусировался его взгляд, была Мирослава, которая сразу же оказалась в объятьях своего жениха.

Как только Ярослав начал осознавать происходящее, тут же попытался вывести Миру из реки, но по девушке было видно, что у нее еще есть незавершенное дело. Мирослава подошла к Ирине, которая пряталась за большим валуном, и они оказались скрыты от взора ребят.

***

Прошло немного времени, как девушки показались из-за естественного препятствия. Они прошли немного вглубь водоёма, Мирослава достала цветок и взяла Ирину за руку. У обеих в волосах заиграл ветер, становясь с каждой секундой напористее, свет от папоротника исходил такой яркий, что юных красавиц практически не было видно. Это действие продолжалось несколько минут, хотя мальчикам, стоящим на берегу, эти минуты показались вечностью. Когда они немного привыкли к ночной темноте (цветок уже перестал светиться), заметили, что на том месте, где стояли Ирина и Мирослава, была только последняя, а рядом с ней постепенно уменьшался водоворотик.

Девушка вышла на берег и, начав удаляться от недавнего капища, сказала, что им пора возвращаться в деревню. Мальчишки побежали за ней, догоняя вопросом о произошедшем. Ответом послужило лишь: «Ирина заслужила покой».

Емельянова Елизавета. 7-А

Дождь, заливавший вторую половину сорокового века, шел и сегодня. Из серых, тяжелых облаков толщиной в пару километров он шлепался на серую пористую мостовую, а если повезет – на посеревшие от пыли стволы и листья деревьев. В воздухе пахло озоном, фонари светили голубым неприятным светом. По одной из самых пустынных волнистых улиц на довольно большой скорости туго тащилась старая колымага сыскной управы – 4 колеса да желтая мигалка. Тащилась она конкретно по направлению к одному из детских садов на максимальной скорости, а внутри жестяных стенок ее слышались ругательства, подпитый смех и бряцанье защитных пластин группы задержания эдеров. Машина припарковалась у ржавой калитки, из которой тучно выперся сторож с щетиной вместо лица.

- Чаво вы тут… Эк… Чаво?

Из машины выперся почти такой же, только в защитных доспехах и с мерзкой ухмылочкой власти на лице.

- Не чаво, а на задержание. В пятую группу.

Сторож выпучил белесые полуслепые глаза.

- Ча… А… Понял… Вы… Это…

- Ну, реще. Беглый эдер из сферы «Зэ» был сюда входящим, значит, это… Замечен.

- Да вы… Да я бы его дальше порога-то по голове лопатой…

Из машины вывалился еще один человек – этот был худее, а энергии в нем было больше. Он сунул тонкую пластиковую карту в руки сторожу.

- Вот приказ, что мы, Су-6 и Бу-6, можем тут находиться. Беглый эдер представляет опасность, он подлежит уничтожению за нападение на человека. Также ему вменяется кража менчивого состава, так что он даже, думаю, и замаскироваться успел, железка… Впускай уже, или мне быстрее будет отправить «совочку» директору чего-нибудь, на ваш выбор?

Сторож попятился, приглашая неловким жестом команду во двор. Мужчины ступили на разъехавшуюся грязную тропинку, доковыляли по ней до двери в приземистое, расползшееся квадратной лужей по пустырю здание. Внутри было так же, как снаружи – только звук дождя становился не таким заметным. Снаружи послышался визг тормозов, сторож выглянул.

- Это?..

- Это врач, ответственный за эдеров «Зэ» сектора в больнице, из которой этот экземпляр. С нами.

- А… Эк… Понял… Только он пусть никого тут… Ничего… Иголками своими…

- Никто у вас пробу крови брать не будет просто так.

Сторож недоверчиво пошевелил усами и скрылся в своей коморке.

- Эй, а пятая-то где?

- Прямо и… Эк… Налево до конца… Эк…

- Ага, понятно.

В дверях появился промокший до нитки молодой человек с тусклыми синими глазами, тряхнул полами серого пальто.

- Позвольте… Здравствуйте, я Марк, меня вызвали сюда, потому что Сёма… Экземпляр 7-А сбежал.

- Ага, здравствуй… те. Сбежал и скрывается здесь. У нас приказ его уничтожить. Расшалился твой этот А, странно, они ж спокойные обычно, медики ж.

Молодой человек поморщился. Его привыкшее к парам медицинского спирта обоняние угадывало, сколько стаканов этого самого спирта двое полицейских осушили перед приездом сюда, и получалось двухзначное число на двоих. «А тут вообще-то дети…» Эти сыскные, черт бы их… Полицейские двинулись по коридору прямо, он пошел в некотором отдалении, пытаясь пригладить растрепанные, мокрые черные волосы и одновременно протереть очки в проволочной оправе… Серые стены были серыми не везде, и глаза Марка тут же впились хоть во что-то, отличавшееся от ежедневной скудной палитры. Преобладали, как и в сознаниях всех детей этого века, желтый и зеленый – воспоминания о старых временах, когда эти цвета еще были в природе, чистые, не прокуренные насквозь заводами. Худой полицейский из отряда Су, заглянул за дверь с кривой табличкой «№5» и криво нарисованным подобием цветка. Он что-то сказал, и через минуту из комнаты вышла худая хрупкая девушка лет 19 в простом платье, шали поверх него и с небольшой серебристой косой. Она подняла на полицейских огроменные, просто воловьи глаза и тихо, тоненьким голосом спросила:

- Вы… Вы почему здесь? Кто вам нужен?..

Су ответил:

- В вашей группе одним из детей прикидывается эдер из сферы «Зэ». Нам нужно его определить и уничтожить.

С лица девушки схлынула и так не густая краска.

- Что… Не может быть…

Марк мягко втесался в разговор, девушка была симпатичной, хоть в таких обстоятельствах, конечно, не до этого…

- Не бойтесь, все будет хорошо. Эти экземпляры на убийство не способны. Меня зовут Марк.

- Рита… Но… Вся моя группа на прогулке, я не знаю, что и как вы там… Как вы определите, кто из них?..

- Надо, чтобы они рисовали.

Марк глянул на полицейских.

- «Зэ» умеют рисовать и имитировать рисунки, даже детские. В базах данных их огромное количество.

- Нам не особо важен результат, знаешь, умник, ты меня не учи. Эти железяки, они ж тупые, это просто ходячие компы, машины – дети там вырисовывают какие-то свои мутнявые кружочки-бабочки, а эдеры… Мдэ… Как принтер. Полосками рисуют.

Рита вернулась через несколько минут со стопкой бумаги и пучком тусклых карандашей, бесцветным взглядом прошлась по полицейским, спросила:

- А вы ведь… Не на глазах у детей будете…

- Как получится.

Она дрогнула, прошла в комнату, впустив мужчин. Дети были на обширной веранде с прозрачными стенами и потолком, дверь на улицу была заперта. Рита села за большой стол, стоявший в углу веранды, с явным усилием натянула улыбку. Дети оробели от грозного вида полицейских…

- Детишки, сейчас… Сейчас будем рисовать. Садитесь, вот бумага…

Дети сели, Марк тихо подошел к Рите, она нервно поправила блеклую шаль на мелко дрожавших плечах. Дети, косясь на полицейских, стали рисовать, Марк тихо спросил у девушки:

- Все сегодня пришли?

Ее голос стал тише и тоньше, чем раньше.

- Да… Трое опоздали… Или четверо…

- А сколько вашей группе?

- Всем от пяти до шести…

Сидевший справа от нее мальчик отложил листок, надув щеки, в его глазах дрожали слезы. Рита испуганно охнула.

- Ох… Коля… Коля, ты что?

- Не получается! Не хочу рисовать!

К нему тут же с криком подскочил Бу:

- Ага! Попался, гадский металлолом!

Рита загородила собой ребенка, в ее глазах плескались слезы и ужас.

- Нет, нет! Я вас умоляю… Это не… Коленька не…

- Отойди! Отойди, мелочь, а то обоих!..

Бу уже достал оружие, Марк лихорадочно думал, бросил взгляд на рисунок.

- Нет! Он не так рисовал, он живой ребенок, видите, тут фигура не доведена, вы…

На кончике узкой кремниевой трубки уже формировался заряд, молодой человек бросился к девушке, иступленно прижимавшей к себе мальчика, и оттолкнул их. Тонкий лазерный луч распорол его грязные брюки чуть пониже колена, Марк зарычал от боли и повалился на бок. Су глянул на рисунок.

- А медбратик был прав, Бу-6, это и правда живой. Ну ничего. Рита, перебинтуйте врача.

Рита с белым лицом принесла аптечку, дети сидели молча, не смея двинуться… Полицейские осматривали помещение, Марк и Рита, сжав зубы, смотрели на них.

- Марк, спасибо… Вы так храбры…

По ее щекам текли слезы, он успокаивающе стер их, повернув к себе ее лицо, установил с ней зрительный контакт, с трудом улыбнулся краем рта, благодарные и страдающие глубоко-карие глаза жалостливо моргнули.

- Тихо, тихо… Скоро это кончится, Рита. К слову, все дети здесь?

Она потерла виски, пересчитала детей… Замерла.

- О нет… Нету Милочки и Сени, он… Опаздывал сегодня…

Су вдруг подскочил к двери на улицу, махнув по ней грязным платком, он окрасился в ярко-красный… Рита плакала.

- Как это… Марк…

Врач с трудом встал.

- Откройте.

Девушка дрожащими руками звякнула ключом, полицейские вывалились на улицу, Марк следовал за ними. Следы крови вели по лужам к треугольной формы грязному брезентовому сараю у самого забора. Марк опередил полицейских, загородив им вход.

- Дайте мне с ним поговорить. Убить его вы успеете.

Су прищурился, кивнул.

- Сам на смерть идешь, кто остановит? Только быстро.

Марк поднял брезентовый занавес сарая и вошел. Горел одинокий больно-голубой фонарь, прицепленный к балке. Под ним на деревянном ящике сидело нечто, пугающе похожее на осьминога. Из спинной пластинки металлического каркаса высовывались несколько щупалец – на двух эдер сидел, а на других двух, опиравшихся на нижние, была маленькая девочка с очень красивыми золотыми волосами. Марк выдохнул.

- Семён, что случилось? Чья кровь?

Осьминог направил один механический глаз на Марка и повернул к нему девочку, которая испуганно пискнула и прижалась к 7-А. Ее коленки были содраны, щупальце эдера мягко вытирало выступающую кровь мятой бумажной салфеткой. Врач подошел к ним, оперся плечом о балку и тихо сказал:

- Ты зря так поступил, Сёма. Те двое, что снаружи, тебя убьют. Зачем напал на поставщика во время проверки?

Одно из щупалец осьминога развернулось на всю длину, открыв небольшой динамик меж пластин. Зазвучала плохая, шуршащая запись голоса Марка, отрывок из разговора.

«… и продал больнице эти аппараты. Ох, Семён, не знаю я, что нам делать… Я не смогу потом спать спокойно, зная, что эта пыль в рентгенной установке… Там столько пыли, а она вызывает… Это ведь не лечится… Что же делать… А кто-то ведь их принял, а? Главврачу, наверное, пары тысяч не хватало…» - робот выключил запись и продолжил щелкающим, безжизненным голосом - Марк страдал. Марк в отчаянии. Медицина чтобы помогать. Не вредить. 7-А не смог. Теперь 7-А погибнет.

Марк сжал кулаки до боли в костяшках.

- Не должно так быть, понимаешь? Ты – робот, набор алгоритмов, хоть и гениальный... Но человечнее многих живых, потому что не мог причинить боль человеку.

В сарай ворвались сыскные, в глазах молодого врача потемнело. Выстрел, опавшие щупальца, крик девочки, быстрое шлепанье ее маленьких ног по лужам. Сердце Марка упало в груди… Две тени надвинулись на него.

- Слышали мы, что ты тут говорил, кудрявый. Поедешь с нами в отделение, а там уже Юст-8 скажет, что с тобой положено делать за подрыв порядка в больнице.

Марка поволокли в здание. Рита следовала за ними до двери и приблизилась, пока сторожа будил Бу. Марк чуть улыбнулся.

- Спасибо за помощь, Рита…

Она смотрела на него глазами, таившими в себе океан слез, потерла горло.

- Вас… Увозят?

- Да.

- А 7-А…

- Мертв.

- Ох!

- Он хотел помочь мне, не беспокойтесь. Преступник тут я, а не мой восьминогий друг…

- А… А мне нравятся осьминоги.

Он посмотрел ей в глаза, улыбнувшись шире.

- Посадят. Года 4 меня не будет.

Она вложила в карман его пальто трясущимися пальцами смятую бумажку.

- Я осталась без родителей, их убила… Пыль… Заглянете как-нибудь? Я… Я буду счастлива увидеть вас снова.

Марк кивнул, Бу уже шел назад со сторожем.

- Прощайте?

- До встречи, Рита.

Заика Алёна. СКАЗКА ПРО АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО

1

Снег сверкающим дымком кружился в воздухе. Морозное солнце прыгало разноцветными искрами по сугробам и звенело ажурным инеем на ветках деревьев.

Одна из таких веток вздрогнула, качнулась и, сбросив с себя снег, упруго распрямилась. Из-под неё выглянул белый зайчик.

– Хорошее утро! – подумал зайчик и выкатился из мягкого сугроба на плотный наст. Он осмотрелся по сторонам – нет ли кого – и побежал по снегу к протоптанной людьми тропинке.

Зайчик любил смотреть с холма на деревню. Там всё было так необычно! Гораздо интереснее, чем в зимнем уснувшем лесу. Люди куда-то ходили, что-то делали. А сейчас они ещё и готовились к непонятному для зайчишки празднику. А что непонятно, то интересно, не правда ли? Зайчик уселся на привычном месте – на самом краю обрывистого холма (оттуда можно было без труда разглядеть любой уголочек деревни) – и с любопытством стал следить за первыми прохожими.

Вдруг зайчик заметил, что кто-то сидит на старой скамейке под холмом. Кто же это мог быть? Ведь сюда давным-давно никто не ходил! Зайчику стало так интересно это узнать, что он совсем забыл про осторожность и, чтобы получше разглядеть незнакомца, сидящего под обрывом холма, начал потихоньку подползать ближе и ближе к краю. Ушастик не удержался и полетел с обрыва, Слава Богу, что он упал в пушистый сугроб.

– Вот это да, – подумал зайчик, отряхивая ушки от снега, – ведь я мог упасть и похуже!

Теперь он видел незнакомца всего в нескольких заячьих прыжках. Тихо подкрался к скамейке. Незнакомцем был мальчик лет восьми. Он усердно что-то читал по слогам. Стало интересно. И зайчик запрыгнул на спинку деревянной скамейки, аккуратно подполз к самому уху мальчика.

– Бра… тья… Вс…пом...ним… Сло...ва... , – читал мальчик.

Он настолько был увлечён книгой, что даже не заметил своего пушистого слушателя. Зайчик не выдержал и тихо спросил:

– А что ты читаешь?

Мальчик, даже не оборачиваясь, ответил:

– Книгу. Про Александра Невского.

– А кто это? – тут же поинтересовался зайчик.

– Александр Невский? Это великий князь и полководец Древней Руси.

– А кто такой "полководец"?

– Ты не знаешь? Полководец – это тот, кто водит полки. Вое… во-е-на-чаль-ник, – мальчик с трудом сказал это длинное слово.

Зайчик притих и стал с любопытством рассматривать картинки в книжке. На одной из них было много людей в железных одеждах, а на другой стоял всего один человек, тоже в железной одежде, но какой-то другой, самый высокий, самый красивый и, как показалось зайчику, самый сильный и умный. – Это, наверное, и есть "полководец", – подумал зайчик.

За спиной этого красивого человека возвышалась большая белая постройка. Мальчик молчал, пытаясь найти место, где он остановился, а зайчик подумал, что читатель ждёт нового вопроса:

– А что это за белый домик?

– Что ты! Это не "домик"! Это храм Святой Софии. Вот сейчас Александр Невский выйдет из храма и скажет своим воинам…

Мальчик, найдя нужное место, снова стал читать:

– Бра… тья! Не в си…ле... Бог, а в пра…вде!

Мальчик немного подумал и сказал:

– Я очень хочу быть похожим на Александра Невского! Он ни одной битвы не проиграл, представляешь?

– Вот это да! Тогда я тоже хочу быть похожим на него.

Мальчик задумался, вдруг обернулся и спросил:

– А ты кто?

Зайчик скатился со спинки скамейки, встал перед мальчиком, гордо пошевелил ушами и сказал:

– Я – Ушастик!

– Привет, Ушастик! А я Серёжка.

– Рад знакомству. Давай дружить!

– Давай.

– А можно, ты ещё почитаешь?

–Ну хорошо, – ответил Серёжа, открыл книжку и начал читать...

И вместо снежного деревенского поля развернулось вдруг перед ними Чудское озеро, и пошли по нему тяжёлые кони. На одних сидели немецкие рыцари, на других – русские воины, а среди них – сам князь Александр. И началась великая битва. Вместо скамейки оказался под Серёжей белый конь.

– Прыгай! – крикнул он Ушастику.

Зайчик запрыгнул на коня, и они понеслись помогать князю Александру. А под копытами трещал лёд, и звенели вокруг копья, стрелы, мечи. Вдруг налетела вьюга, закрыла солнце, стало темно, как ночью. Замело Чудское озеро, воинов уже не было, ничего не было. Теперь была река Нева. Серёжа с Ушастиком стояли на берегу на том же белом коне. Вдруг с неба спустился корабль и поплыл по реке, а на корабле стояли святые.

– Смотри! – воскликнул Серёжа. – Это же святой Борис! А рядом с ним святой Глеб! Мне мама про них рассказывала!

Потянулся шведский флот по Неве. Грозно плыли тяжёлые корабли. Высадились враги на русскую землю. А навстречу им идёт русская дружина, и впереди всех – князь Александр. Снова началась битва. Те святые, что плыли по Неве, обрушились с неба на шведов, помогая великому князю. Белый конь Серёжи и Ушастика понес их в бой за родную землю!

2

Снег уже потемнел, то там, то тут обрывались сосульки и со свистом летели вниз. Пели птички, всё бежало, стучало, шелестело, всё радовалось весне.

С раннего утра Ушастик ждал своего друга на скамейке. Они встречались здесь каждый день. В книге про Александра Невского оставалось не так уж много страничек. Но друга всё не было и не было. Ушастик уже начинал волноваться. Вдруг зашелестели кусты. Да, это он!

– Привет!

– Привет, – буркнул Серёжа.

– Скорее начинай читать! Мне уже не терпится узнать, что там дальше! Почему ты вчера не пришёл? Я так тебя ждал! Даже не знаю, как там князь Александр без нас. Ему, наверное, нужна помощь!

– Я не буду сегодня читать, – хмуро ответил Серёжа.

Ушастик печально опустил ушки:

– Почему?

– Настроения нет.

– А… А куда оно делось?

– Ну нету его, и всё.

Ушастик положил мягкую лапку на руку Серёжки и спросил:

– Что-то случилось? Я чем-то тебя обидел?

– Нет. Не ты. Меня Гордей обидел.

– Кто это? Это шведский король? Сейчас покажем ему, как русских обижать!

– Да нет, это не король! Это мой одноклассник.

Зайчик не понимал, что такое "одноклассник", но если это был не шведский король, то Ушастик просто не знал, как помочь другу. А помочь надо было.

– Он сильно тебя обидел?

– Он меня обозвал! – фыркнул Серёжка. – Трусом!

– А ты?

– А я с ним подрался!

– Так он тебя ещё и побил!

– Нет. Это я его побил. А мама меня наказала, поэтому я и гулять не пошёл вчера. И сегодня у меня настроения нет, потому что завтра в кино не пойду.

– Это, конечно, печально, – вздохнул Ушастик. Он не знал, что такое "кино", но по разочарованному голосу Серёжи понял, что это что-то очень важное.

– Я на маму обиделся.

Ушастик вдруг отдернул лапу от Серёжкиной руки и укоризненно посмотрел на него.

– Ты лучше так не говори, с мамой нельзя ссориться.

– Почему? Она же не права!

Ушастик подумал и сказал:

– Она права.

– Как?! – вскрикнул Серёжа. – Меня обозвали, побили, а она меня ещё и наказывает!

– Не надо было лезть в драку, – объяснил Ушастик, – Александр Невский никогда сам войны не начинал. А ты же хочешь быть как князь?

– А если меня оскорбили, я должен это терпеть?! Ещё чего! Александр Невский был сильный. И он не позволил бы такого отношения к себе!

– Ты что, забыл, как говорил Великий Князь: "Не в силе Бог, а в правде!"

– Ну и что?

Серёжка задумался. И вдруг глаза его стали круглые от удивления.

– Ой!...

– Что такое?

– Да я же Гордею соврал! Я рассказывал ему про то, как от собаки убежал, и приврал. Сказал, что собака, добежав до Картофельной улицы, превратилась в бегемота, а я запрыгнул от него на самое высокое дерево, куда ещё ни один мальчишка не мог залезть....

Вдруг Ушастик рассмеялся.

– Ха-ха-ха! Теперь я понимаю, почему он тебя назвал трусом! Бегемоты же людей не едят! Ты мне как-то рассказывал. Зачем тогда ты прыгнул на дерево? Неужели ты испугался бегемота?

– Ой, – тихо сказал Серёжка, – это значит, что я зря наврал?

– Конечно же!

– Подожди! - вдруг вскрикнул Серёжка и убежал.

Ушастик остался сидеть один. Он смотрел на весеннее небо и сам не заметил, как закрыл глаза и уснул. Ему снился тот день, когда они познакомились с Серёжкой, те люди, которые ходили по деревне и готовились к какому-то празднику. Что это был за праздник? Серёжка говорил, что он называется Рождеством. Почему-то мама зайчиха была в этот день очень радостная. И тоже поздравила Ушастика с праздником. С каким? С этим людским "Рождеством"? Или был ещё какой-то праздник? Ушастик не знал. Он видел только, что мама была радостной….

– Ушастик! Ушастик! Ты представляешь! Меня мама простила!

– Что? Что? Ничего не понял, – Ушастик не мог разобрать, что происходит.

– Я пришёл к Гордею и всё объяснил, попросил прощения. А он у меня попросил прощения, представляешь! Мы помирились. Я тогда пошёл к маме. И она тоже меня простила! И сама попросила у меня прощения! Ну и я… попросил, конечно же, за своё поведение…

– Ну вот! – улыбнулся зайчик. – Я же говорил: "Не в силе Бог, а в правде"! Ой, то есть, это не я говорил, конечно же, но…

Серёжка улыбнулся другу:

– Читать-то будем?

– Будем!

– Стой! – вдруг вскрикнул Ушастик. – Стой! Подожди! Не читай!

– Что случилось? – удивился Серёжа.

– Мне тоже надо сбегать домой. Очень надо. Я понял, почему мне снился тот день, когда было Рождество! Я ведь тоже слукавил! Мама спросила, хочу ли я морковный суп, а я ответил, что не хочу, только потому, что тогда надо помогать готовить суп, а я был занят рисованием сосулькой на снегу. Я рисовал воинов и тех святых в лодке, которые плыли по Неве. А они смотрели на меня укоризненно, и я не мог понять почему. Я ведь, на самом деле, хотел морковный суп, но обманул! Мне надо срочно перед ней извиниться!

– Перед кем? – удивился Серёжка.

– Перед мамой! Она же меня любит! И никогда не жалеет сил и времени ради меня! А я!...

– Но ведь это такая мелочь! Это было так давно! Уже весна на дворе!

– И что! Мелочь или не мелочь, мало ли во что она может разрастись. Я не могу помогать князю Александру и стремиться быть на него похожим, если я обманываю любимую маму, тем более по каким-то мелочам!

Ушастик подумал и сказал:

– Извини, не начинай пока читать. Я быстренько сбегаю! Это для меня очень важно!

И Ушастик ускакал. А Серёжка остался сидеть на скамеечке. Он чувствовал, что сегодня им уже так и не удастся пуститься в бой и спасти родную землю от крестоносцев.

– Ну и пусть! – тихо произнёс Серёжа. – Зато мы спасли её от лжи! А это, как говорил Великий князь и полководец Александр Невский, не менее важно.

Зенькова Кристина.

Ночь. Темно. На улицах безлюдно. И очень тихо. А на душе пустота и отчаяние. В свете ярких фонарей видно, как падает снег. «Подождите, снег? Да, точно… первый снег в этом году… а ведь он так хотел его увидеть…»

Таня сидела на скамейке, тихо всхлипывая и осторожно крутя в руках разбитое зеркало. Устремлённый на него взгляд был теплым, но таким измученным, печальным… Казалось, весь мир рухнул в этих глазах.

***

Осенние каникулы закончились, и сегодня первый учебный день. Таня посмотрела на часы и, осознав, что уже опаздывает, попрощалась с родителями и помчалась в школу. К счастью, идти было недалеко: всего лишь пройти через небольшой сквер с белыми скамейками. Пять минут – и она на месте. Дети вяло плелись к большим дверям, у которых с улыбкой их встречали дежурные учителя. Как заведённые, они бесконечно повторяли: «Здравствуйте!». Таня прошла через турникет и вплела в общий хор очередное: «Здравствуйте!».

День в школе пролетел незаметно. Никаких самостоятельных работ не было - новая четверть только началась, но на уроке русского языка дети писали сочинение о прошедших каникулах. Одноклассники Тани были не очень довольны, но сама девочка любила писать сочинения, поэтому настроение было прекрасным. Когда уроки закончились, она быстро собралась и выбежала на улицу. Солнце пробивалось сквозь тучи, но становилась все холоднее. Конечно, ведь уже ноябрь. Напевая весёлый мотивчик, Таня вприпрыжку побежала домой, чтобы не замерзнуть. Проходя по скверу, девочка замедлила шаг: ее внимание привлек какой-то предмет, блеснувший в пожухшей траве. Он ярко сверкал, рождая солнечных зайчиков, прыгающих по деревьям и скамейкам. Таня остановилась, украдкой огляделась и подбежала к источнику чудесного блеска. В траве она увидела красивое зеркало с ручкой и ободком, украшенными красивыми узорами. «Интересно, как оно здесь оказалось? Может, кто-то его потерял?» - подумала Таня и ещё раз огляделась - никого вокруг не было. Внезапно краем глаза девочка увидела какое-то движение, взглянула на зеркало и - чуть не выронила его из рук. По зеркальной поверхности пошла рябь, отражение начало слегка расплываться. Девочка стояла с округлившимися от удивления глазами и не могла пошевелиться. Тут она увидела в отражении силуэт, который нарисовался за ее спиной и, вскрикнув, выронила зеркало и зажмурилась. «Эй, больно же, зачем кидаться-то?» - услышала она мальчишеский голос. Открыв один глаз, она увидела перед собой высокого парня с ярко зелеными глазами и каштановыми волосами, свисающими на лоб непослушными прядками.

- Ты… Ты как здесь появился? - ошеломленно спросила Таня, заикаясь на каждом слове.

- Дак… ты меня уже видела. И за такое короткое время умудрилась почти покалечить.

- Подожди… только не говори, что это тебя я видела в зеркале… клянусь, сзади меня никого не было, но… почему я видела твое отражение?

Таня смотрела на парня изучающим взглядом. В ее глазах отчётливо читались страх и недоверие, но в то же время светились искорки любопытства.

- Тааак, хватит шутить. Ты прекрасно знаешь про мир по ту сторону зеркала.

- Ч.. что? Мир? Сторона зеркала? О чем ты?

- Разве не ты хозяйка Зазеркального портала?

- Какого портала? Что происходит? – От резкого тона девочка начала паниковать, в уголках глаз замерли слёзы.

- Откуда у тебя это зеркало? - насторожившись, спросил парень.

- Я нашла его в траве, когда возвращалась домой.

Таня стояла в тонкой куртке, но не чувствовала ни ветра, ни холода.

Услышав ее ответ, парень округлил глаза и зашагал, наматывая круги около скамейки. Он явно о чём-то задумался. Достал маленькое зеркало и произнес какое-то непонятное слово. Зеркальная гладь засияла, и послышался строгий женский голос. Мальчик, понуро опустив плечи, грустно доложил, что о Зазеркалье знает еще один землянин. Женщина была очень рассержена, и, когда узнала, что это девушка лет 16, приказала привести к ней «новенькую».

Таня не могла оторвать взгляд от виновато извиняющегося перед собеседницей парня. Она была ошарашена, поэтому ноги будто приросли к земле. Но за это время она успела рассмотреть гостя: парень был одет в черные джинсы, белую рубашку и черный пиджак. На вид ему было лет 17.

Поговорив по зеркалу …знаю, звучит странно… парень резко повернулся к испуганной девушке и решительно сказал: «Ну, теперь ты узнаешь о Зазеркалье. Только запомни, что ты никому не должна рассказывать об этом мире». По зеркалу пошли волны, и мальчик, взяв Таню за руку, прикоснулся к нему.

Девушка на секунду будто потеряла сознание, а открыв глаза, увидела, что стоит на улице и её окружают зеркала. Машины, дома, деревья - абсолютно все имело блестящую поверхность. «Я и не знала, что стекло может быть таким прочным и… разноцветным». Зеркала и вправду были разных цветов, поверхности были то матовые, то сверкающие. Пейзажи завораживали.

- Ой, я же совсем забыл представиться. Меня зовут Леша.

- Меня Таня. Очень приятно.

- Взаимно. Давай я введу тебя в курс событий. Как ты уже поняла, существует мир по другую сторону зеркала. Он называется Зазеркалье. Мой мир вбирает в себя все страхи и ужасы людей с Земли. На вашей планете очень много зла, зависти, предательства, ненависти и лицемерия, темных мыслей и страхов. Зазеркалье, можно сказать, делает жизнь на Земле немного легче. Жители нашего мира намного сильнее духовно, поэтому они могут справиться с темнотой, которая приходит с Земли. Здесь она перевоплощается: в существ, погодные условия и много всего другого. Возможно, ты увидишь эти воплощения зла, пока находишься в нашем мире. Зазеркалье существует ровно столько же, сколько и ваш мир. Когда появились зеркала, открылся проход между мирами, но зеркал-порталов, которые могут переместить нас из одного мира в другой, всего несколько. Один из них ты сейчас держишь в руках.

Таня только сейчас осознала, что ее рука крепко сжимает то самое зеркало, которое валялось в траве. Она внимательно его рассмотрела: оно было очень старым, но сохраняло красивый вид. Камушки, украшающие его ручку и рамку, сверкали разными цветами, переливаясь перламутром.

- А почему зеркало оказалось в траве в сквере? - наконец смогла вымолвить Таня.

- Я не знаю, видимо хозяин портала выронил его. Вообще, эти зеркала-порталы есть только в нашем мире, а на Землю они попадают вместе с нашими людьми. Я перепутал тебя с хозяйкой этого портала, поэтому и подумал, что ты шутишь.

- А куда мы сейчас идем?

Парень не успел ответить. Подростки оказались перед огромным стеклянным замком, у ворот которого сидели какие-то огромные животные, больше похожие на чудовищ: они были похожи на огромных собак метра в два ростом. Девочка сжалась, увидев их.

Леша взял зеркало из рук бледной Тани и прикоснулся к его поверхности. Она заколыхалась, и через секунду ребята очутились внутри замка.

- Я не стал рисковать и проходить мимо базров, - оправдал свой поступок Леша

- Базров? Это чудовища, которые сидели у входа?

- Да, те самые.

Кажется, Таня поняла, во что превращается зло, переходящее в этот мир с Земли.

- В моем мире очень опасно, поэтому лучше тебе показаться императрице и поскорее вернуться домой.

- Императрице?

- Да, я разговаривал с ней по зеркафону.

- Ммм… понятно.

Таня не стала расспрашивать о зеркафоне и императрице. Не хотелось потерять сознание, которое и так путалось. Слишком уж много необычного и пугающего она сегодня узнала…

***

Императрица сердито посмотрела на вошедших в огромный зал двух подростков и сказала: «Леша, почему ты постоянно попадаешь в какие-то неприятности?» От ее голоса по спине побежали мурашки. Он словно завораживал, и Таня стояла будто оглушённая, не понимая смысла слов. Она очнулась, только когда услышала: «Таня, теперь ты должна вернуться домой. Но помни, что ты никому не должна рассказывать об этом мире. Иначе он погибнет».

Покинув зал, Леша на секунду задумался и сказал:

- А ты смелая. До сих пор держишься на ногах после всего, что с тобой случилось.

- Да уж, сама в шоке.



- Я не хочу, чтоб ты уходила прямо сейчас. Давай я проведу тебе мини-экскурсию по Зазеркалью? - улыбнувшись уголками губ, парень вопросительно посмотрел на девушку, наклонив голову.

Таня задумалась и - согласилась. Когда ж еще она сможет попутешествовать по другим мирам? «Даже если это сон, то… я не хочу просыпаться», - подумала девушка и сама поразилась своей реакции.

Оставшийся день подростки гуляли по зеркальным дорогам, рассматривали город и угощались вкусной едой. Леша рассказывал о своей жизни, о семье и о законах Зазеркалья. А еще Таня узнала интересный факт: здесь никогда не бывает снега! Леша сказал, что родители рассказывали ему, что на Земле существует снег, поэтому он всегда мечтал увидеть его вживую. Когда начало темнеть, Леша сказал, что уже пора возвращаться, но Таня с ужасом обнаружила, что в руках нет зеркала. О нет! Что же делать? Ребята побежали на поиски портала. Тане мешали слёзы, но всё же она искала взглядом по стеклянным скамейкам, прилавкам и земле.

«Ррр…» Что это? Подростки оглянулись, и увидели страшного базра, играющего огромными лапами с потерянным зеркалом. Вдруг по стеклу пошла рябь…

«Нет!!» - закричал Леша и, схватив Таню за рукав, быстро потащил ее за собой в взволнованную поверхность.

Открыв глаза, Таня увидела перед собой знакомые белые скамейки и выдохнула с облегчением. Увидев, как чудовище играет с порталом, девочка испугалась, что больше никогда не сможет вернуться домой.

- Ррр…

Дыхание опять перехватило. Таня медленно повернула голову и почувствовала, как кто-то огромный дышит ей в спину.

- Не двигайся, прошу, - побледневший Леша стоял за скамейками на газоне и с ужасом в глазах протягивал руки к девочке.

- Что мне делать? - еле слышно прошептала Таня, чувствуя, что вот-вот упадёт в обморок

- Раз… два… три… беги ко мне!

Девочка перепрыгнула через скамейку и встала за спину Леши. Базр зарычал, глаза налились кровью. Таня дрожала как осиновый лист, а парень закрывал ее собой. Вдруг чудовище понеслось на подростков. Леша быстро оттолкнул девушку в сторону. Она полетела на землю и быстро спряталась за другую скамейку. Подняв голову, она увидела, как базр навалился на бледного парня всем весом и злобно зарычал.

- Леша!! - испуганно закричала Таня и встала с земли, чтобы бежать ему на помощь.

- Ничего не говори! Просто разбей зеркало!!

- Что?

- Разбей зеркало!

- Подожди, это же портал! Я не могу его разбить! Это плохо закончится!

- Если ты его не разобьешь его, то базр останется здесь и может навредить тебе! Я этого не хочу! А ещё он навредит твоему миру! - кричал Леша, из последних сил уворачиваясь от острых когтей животного, - Просто разбей его!

Таня, понимая, что сейчас случится что-то непоправимое, дрожащими руками взяла зеркало, замахнулась и… ударила стеклом о подлокотник скамейки.

Осколки разлетелись во все стороны, зеркало разбилось вдребезги… девушка подняла голову и сквозь слёзы увидела, как базр и ее друг исчезают, будто краску смывают водой.

- Нет, я прошу, не оставляй меня!! - закричала Таня, бросилась на колени и заплакала.

***

Прошло уже два часа, а девушка всё сидела с разбитым зеркалом в руках. Она аккуратно собрала осколки и, как пазлы, собрала в одну ровную поверхность. Слезы катились по щекам и падали на стёклышки, которые уже никогда не склеишь воедино. На волосы Тани, кружась, опускались снежинки, которые таяли, как только касались ее головы. «А ведь он так хотел увидеть снег…»

Коляда Дарья. РЫБКИ


Этим утром мои глаза открылись. И ничего более я не почувствовала, не говоря уж об удовлетворении от ночного сна. Белый потолок выглядел голубым. Осмотрев видимые без поворота головы грани комнаты, в которой я находилась, я поняла, что всё, попадающее под мой взгляд, имеет искаженный цвет. И я зажмурилась от непривычки видеть мир в подобном обличии; всю эту ночь в глазах будто горело солнце, а по пробуждению меня головой окунули в голубую жидкость.

Я поднялась с постели, так же не чувствуя ничего, кроме смены положения тела и перераспределения центра тяжести. Немного кружилась голова, ощущаясь большим круглым надувным шаром, пытающимся улететь вверх от своего хозяина. Что-то было не так и не тем привычным, но это ощущение чужеродности меня и мира исчезло за пару секунд; с первых рядов рассуждений оно отошло к задворкам мыслительных процессов, выдвинув вперед каждодневные нужды, как и полагалось обычному человеку в обычном мире. Это чувство несоответствия все же присутствовало, притаившись в одном из углов квартиры. Возможно даже, оно, разделенное на мелкие частички равных величин и качеств, расползлось по периметру пола в ожидании моей слабости, чтобы незамедлительно напасть и оградить возможные пути к отступлению. Грудную клетку сжимало и сделать глубокий вдох не выходило. Должно быть, думала я, стоило бы меньше пить кофе перед сном.

И все же, яснее не может быть факт, что пробуждение повлекло за собой и вход в привычный день. Сегодня должна была наступить выходная суббота. На прикроватных светящихся часах время сдвинулось лишь на десять минут с первого сегодняшнего взгляда на них. 4:30. Еще так рано я ни разу не бодрствовала. Но оно и к лучшему.

Тишина. И когда я открыла кран в голубой (хотя раньше казалось, что она была белой) раковине для умывания, не услышала шума бьющейся о керамику жидкости. Так и было всегда, видимо, и звук – это что-то фантастическое и небывалое. Но он все же эхом раздается внутри черепной коробки, не имея никакой существенной связи с внешними вещами. Шелест зеленой листвы и отдаленно знакомого голоса – чей он, я не смогла припомнить, как ни старалась – беспорядочно перемешались и с другими более тихими. Отыскав вскоре нужный, раздалось журчание воды, и картина холодных ощущений обрела свое звучание.

Меня заштормило, как только я подняла голову к зеркалу. В нем отражалась сегодняшняя я, никаких изменений не произошло, хоть я и мало помнила, какой была вчера. Глядя в точку примерно меж глаз, благодаря которой я могла видеть полное отражение, без моего ведома зарождались странные мысли о неправильности видимого или неправильности смотрящего. Будто кто-то издалека упорно кричал мне, заранее зная, что не будет услышан.

Резкая боль ударила в область глазниц, и я обхватила двумя руками свою (в этом я почему-то уже сомневалась) голову. Все внезапно перевернулось, левая сторона словно переменилась с правой, после снова вернувшись на место. Глаза, как рыбки мечутся по маленькому аквариуму, перебегали от одной черты лица к другой не переставая, но, как бы ни силились возвратиться на место своего обитания, им это не удавалось. Они смотрели на меня – я видела себя, стоящую в страхе. Она не знала, что делать, потому как нечего было и предпринять. Наверное, это нормально и волноваться не стоит.

Пара круглых рыб устремилась вперед к зеркалу. Белые неровные шары с равными пятнами: черное поменьше внутри светлого. Они неустанно крутились, от чего в голове моей мутилось. Глазки-рыбки, врезавшись в отражающую плоскость, растворились в ней, оставив меня. Сами же оказались в чем-то скользком, по ощущениям – вода. И потонули, накрывшись ледяной волной моря неизвестной мне глубины, а, опустившись к самому дну – спрятались меж камней, зарывшись в песок.

Я была уверена, что, как и три минуты назад, в эту секунду стою на том же самом месте у умывальника. Я не двигалась, боясь наткнуться на острый угол стола или удариться лбом о стену. В мозг передавалась лишь картина песка, водорослей и камней под бирюзовым мутноватым течением. Совершенно нереальная в сравнении с этой крохотной квартиркой.

Но вот мы, убедившись в безопасности, всплыли к поверхности. Солнце на безоблачном лазурном небе безжалостно обжигало поверхность рыб, поэтому они старались не поворачиваться к нему напрямую. Но все равно на секунды темнел обзор, а восстановившись, меняющее цвета яркое пятно некоторое время не покидало их, сбивая с прямого пути.

Я не знаю, куда мы направлялись. Возможно, с самого начала не было пункта назначения. Вокруг – соленые волны, конца которым не видно. И меня переполнял страх.

Мы подплыли к маленькой, в длину не больше полутора метров, выступающей над водой насыпи песка с галькой. Вокруг островка вода стелилась гладью. Не спеша подниматься на сушу (если это было в их планах), мы висели на воде, словно буйки. Тут вблизи всколыхнулась вода, от которой преломленный луч солнца попал в рыбок, и в глазах у меня потемнело на мгновение, от чего невозможно было что-либо рассмотреть. Этот мрак давил тягостным принятием беспомощности слепого. Разноцветные круги и кривые линии, как визуализатор плеера, не давали рыбкам и мне освоится в происходящей ситуации.

Из ниоткуда взявшаяся большая птица длинными грязно-серыми крыльями ударила по поверхности воды и села в центр земли, устраивая пару веточек около себя. Ее иссиня-черная голова провернулась вокруг несколько раз на тонкой серой шее и неожиданно замерла статуей. Как вдруг ее перья встали, и одновременно с этим она разинула свой алый крючковатый клюв в страшном гоготе, от которого все близко находившееся задрожало, будто под действием вулкана. Рыбок начало заворачивать в сторону, и они сбились в кучу, прижимаясь друг к другу. Закружилась голова. Крик становился только громче, а воронка набирала обороты, приближая рыбок к смерти.

Я проснулась, почувствовав, что уши разрываются от металлического звона будильника. Шум улиц просачивался сквозь неплотно закрытое окно, сквозь него же попадал и запах табачного дыма, исходящего от живущего этажом ниже соседа. Полосками от жалюзи свет утреннего солнца тянулся до глаз, словно в попытках разбудить. На часах большая стрелка дошла до семи. Сегодня была суббота конца лета.

Лаванда в черных квадратных горшочках на подоконнике уже отцвела и еще не полностью высохшие цветки ее от дуновения ветра из открытого окна разлетелись на пол комнаты. Увяли цветы, но аромат все крепко держался в воздухе, не колеблясь под запахом уличной пыли. Я вспомнила тут, почему так не любила комнатные цветущие растения. Именно из-за их привычки вянуть, засыхать и опадать, что всегда, как и сегодняшним утром, приводило меня в унылое состояние.

Но кроме легкой грусти пришло ничем не вызванное беспокойство, спрятанное где-то в груди. Я напряглась в попытках найти причину испугу, но ничего не выходило. Все-таки со мной часто случалось подобное, и я подумала, что стоило бы перестать пить кофе перед сном.

Голова гудела от стараний вспомнить только забытый сон. Я знала, что в нем все дело, из-за него этот выходной пройдет через призму тревоги. Чувство, будто не закрытый как следует смеситель начал течь. Резкий звук падения холодной капли со временем лишь наслаивается сам на себя, отражаясь от твердых поверхностей и превращаясь в гулкое эхо. Так…закрыла ли я тогда кран?

Конькова Елизавета. ДОБРЫЙ ПОСЛАННИК НЕБЕС


Река. Ветер. Волны. Красота! Я расслабленно плыву им навстречу, попутно отталкиваюсь ото дна, потому что плохо умею плавать. И вот – очередная волна, и в мой нос снова попала вода. Я притормаживаю и неожиданно понимаю, что дна подо мной уже нет. Мгновенная паника – и стало тяжело дышать. Стараясь выкарабкаться, я лихорадочно замолотила руками по воде. У-ф-ф!.. Наконец, у меня все-таки это получилось. Я остановилась, чтобы перевести дыхание.

И вдруг… что это?? Вода вокруг меня отливает красным!..

Замечаю маленькую красную точку на поверхности воды. А потом ещё одну, и ещё, и ещё.

Оказалось, это божьи коровки. Ничего себе! Что они тут делают? Вспоминаю, что когда-то где-то слышала об этих божьих тварях. Но на ум, как на грех, приходят только глупые стишки, повторяемые в детстве: «божья коровка, улети на небо, принеси нам хлеба…» Помню, мама научила этим словам меня и сестру. И мы повторяли их без остановки, пока божья коровка не улетит с ладони. Еще помню, что они полезные, но чем – этого моя память как-то не зафиксировала.

Совесть не дала мне пройти мимо этого божьего чуда, и я начала собирать их одну за другой, пока в итоге за мной не пришли и не отправили домой. Хоть я собрала много божьих коровок и посадила их на листья, там ещё оставалось их великое множество! Некоторые болтались на воде, а некоторых уже вынесло на берег, и они барахтались в мокром песке. Придя домой, я, конечно тут же загуглила, чем же полезны божьи коровки. Оказалось, что они истребляют тлю. А коровками их прозвали потому, что они выделяют такое рыжее молочко из лапок. И мама подтвердила.

Конечно, пропустить это было просто невозможно, и я снова помчалась на берег, чтобы взять эти прекрасные создания с собой и посадить их на терновник. «Э-эй! Божьи коровки! Вы где?» Для меня то, что с ними случилось и почему они оказались в воде, все еще оставалось загадкой. И разгадать ее хотелось еще больше.

Все так же ярко и тепло светило солнце, зеленели кусты на берегу, и краснело в воде. Присев на бревно, я задумалась. Как же они здесь оказались, и зачем? Про миграции насекомых я, конечно, слышала, да и на уроках биологии проходили. Но миграции ведь так просто не происходят. Телефон был у меня с собой, и я просмотрела новости, но ничего про это не нашла. И решила считать прилет божьих коровок чудом. Чудо??? Чудес ведь не бывает! Ха! Чудо-коровки! ЧУ-У-У-ДО.

Чудо… Я попробовала это слово «на вкус». Оно отдавало чем-то приятным, и чуточку волшебным!

Божьи… Божьи посланники,приносящие удачу. Рассказывается, что по старым поверьям, божья коровка обитает на небесах и спускается на землю изредка, в качестве доброго посланника. Она может подсказать, какая погода ожидает в ближайшее время и каким нынче будет урожай…

Только она может спуститься на ладошку, чтобы услышать и передать Всевышнему что-то личное, волнующее или мечту, заветную и далекую.

Не зря именно деток считают ангелами на Земле, и только они повторяют волшебные стишки со словами: «Божья коровка, улети на небо, принеси нам хлеба…».

Я присела на корточки у воды, взяла божье чудо на ладошку и загадала желание. «Божья коровка, улети на небо…» В конце концов, ведь не важно, откуда ЧУДО берется, важно, что оно ЕСТЬ.

Корнева Мария. СОРОК И ОДИН ГОД ВМЕСТЕ


- Хорошая новость. Российские деньги не будут бездарно проедены российскими же пенсионерами. Им вновь удалось найти лучшее применение. Иран обратился за кредитом в 5 миллиардов долларов, - беспристрастно вещала женщина-диктор из радиоприёмника.

- Тьфу ты… - Измаил Лукич нахмурился, и продолжил чистить картошку.

- Не плюйся, ишь ты, как расстроили. Одними овощами пропитаемся. Изя, да хватит пыхтеть! – Лизавета Петровна бросила своё занятие – она уже второй час увлечённо перебирала клубнику, которую они привезли с утра с дачи.

- Да не пыхчу, успокойся, занимайся яходами. Неужто о пенсионерах хосударство совсем не думает? – Измаил Лукич, если и сталкивался с несправедливостью, то потом долго не мог успокоиться. Такая уж у него была натура – неспокойная и упрямая. Единственное, чего он не терпел, кроме несправедливости – когда жена в гневе называла его «Изей».

Лизавета вообще было очень доброй женщиной. Они никогда не ругалась с соседями, всегда помогала, чем могла – соли дать, помочь обои поклеить, с внуками посидеть. Все её любили, а многие жалели. Мол, такому мужику с норовом, и такая жена досталась – ласковая, нежная, хозяйственная.

Но семейство Фишманов, Изя и Лиза, не жаловались, и их браку исполнялся сорок один год. Сколько всего приключилось за это время между ними – всего и не перечесть.

Для Измаила самым тяжёлым временем, как он уверен, и для Лизаветы, стала смерть сына. Отец поседел на двадцать лет раньше. Жена вообще перестала разговаривать, и именно тогда у неё начались проблемы с сердцем. Её верными друзьями были валидол и совершенно спокойное отношение к жизни и жизненным неурядицам.

***

Троллейбус мирно ехал по рельсам, когда нагружённые сумками и садовым инвентарём семейство Фишманов ехало с дачи. Накрапывал мелкий дождик, и Изя всё время ворчал, что зальёт всю картошку.

- Да Господи, успокойся уже, Измаил! – жена расправила приготовленные для подруги Софочки усы клубники. Она всё хотела научиться варить варенье для внуков, да не знала, где взять рассаду. Лизавета с радостью предложила помочь, и вот теперь везла клубнику в широкой корзине.

- Остановка «Улица Героев Советского Союза», - проговорила женщина-контролёр.

- Наша остановка, Лиза, выходим! – Изя подхватил сумки, лопату и грабли, и посеменил к дверям.

- Пойдём, командир, – с улыбкой взяв корзины – одну с клубникой, а другую с букетиком и вещами для прополки, вышла из автобуса вслед за мужем.

Пройдя три двора, пара прошла на уже хорошо знакомое им городское кладбище. Ноги как будто сразу несли на могилку к Толе. Лизавета прополола цветочки, Измаил поправил оградку. Супруги помолчали. Жена плакала, как и всегда, когда они навещали сына. Изя тоже смахнул набежавшие слёзы и поплотнее закутался в пальто.

***

В квартире было темно, и уставшие пенсионеры уже валились с ног. Лизавета отправила мужа в душ, а сама прошла в комнату. Там, на стене, на обоях в цветочек, среди рамочек с картинками котят и фруктовых натюрмортах висел портрет Толи. Лиза погладила пальцами фотографию и смахнула набежавшие слёзы. Каждый раз, когда у неё прихватывало сердце, она уже мыслями обращалась к сыну. Как она ждала встречи с ним, кто бы только знал! Но, только смотря на Измаила, бежавшего к ней с валидолом в свои нелепых домашних тапках, она понимала, что не может его бросить. И жила. Жила, скрепя сердце.

- Я спать, Лизавета, сил нет, - Измаил Лукич взглянул на жену, - ну шо ты, в самом деле? Рано тебе ещё думать…

- Толечка меня уже ждёт, к нему мне надо, - женщина вытерла слёзы.

- Я таки не понимаю, шо ты хаворишь? А хозяйство на кого? Я хоть мужчина и в самом рассвете душевных сил, но на закате физических!

- Ой, ну ладно тебе, выключи юмор, электрик. Я пойду, чайник поставлю, ещё посижу.

- Спокойной ночи, Лизочка.

- И тебе не хворать.

***

Утро началось со звонка в дверь. Лизавета уже заранее знала, кто посещает их квартиру набегами ежедневно.

- Здравствуй, Евлампушка, заходи, - улыбнулась хозяйка соседке, полной женщине в паричке на коротких седеющих волосах.

- Лиз, я чё пришла-то. Морковки не одолжишь, на суп-то?

- Конечно, Лампочка…да ты садись.

Хозяйка умчалась на кухню.

- Лиииз! – зычно прокричала из прихожей гостья.

- А? – собирая морковку в принесённую соседкой миску, крикнула Лизавета.

- Подкинь-ка ещё сметанки, - невозмутимо приказала Евлампия.

- Ой, а я и не знаю, есть ли у меня сметана-то…

- Да как же ж, в холодильнике, вторая полка справа! – зевая, протянула Лампа.

Послышались шаги, и перед женщинами предстал Измаил Лукич, в брюках и рубашке, с утренней газетой в руках.

- Доброе утро соседям, - наклонив голову, культурно проговорил мужчина.

- Здрасьте, - Евлампушка взаимно не переносила на дух Фишмана-мужа.

- Вы к нам опять, Евлампушка Прокопьевна, как в хастроном?

- Я не к вам, я к Лизе!

- И слава Боху, шо не ко мне. А то у меня на вас аллерхия.

- Изя! – Лизавета Петровна упёрла руки в бока, - Евлампушка, чувствуй себя, как дома.

- Да не забывайте, шо в хостях.

Соседка встала, взяла свою миску, и направилась к выходу.

- Я ещё зайду, к Лизе!

- Конечно, у нас ещё полный холодильник. Часы работы те же.

И, с достоинством отвернувшись друг от друга, ссорящиеся разошлись.

Жена подошла к мужу и сложила руки на груди.

- Изя, сколько можно? Ну что ты, тебе сметаны жалко?

- Я не продуктов жалею. Эта старая перечница только свет в подъезде жжёт и яблоню, которую мы с Толиком ещё сажали, кипятком заливает. Свету ей мало! Херцохиня какая!

- Ну она же одинокий человек! Ну что ты, в самом деле!

- В следующий раз зови её, добрая душа, кохда меня не будет. А то я ей-Боху, запущу все корнеплоды ей вдохонку.

***

В последнее время Лизавета всё чаще пила таблетки и хваталась за грудь. Сердце беспокоило чаще, но она не спешила в больницу, думала, что это всё из-за работы на огороде, да из-за возраста. Измаил всё время нудел над ухом, что её пора-бы к врачу, да в санаторий, на отдых. Но супруга ничего слышать не хотела. Она не могла оставить всё на мужа – не то чтобы не доверяла, а просто беспокоилась, что он не протянет. Но не протянула она.

Случилось это вечером, уже поздней осенью, когда лили бесконечные дожди. Как будто тиски сдавили тело, и закружилась голова. Она только успела до кресла дойти и упасть. Изя, чинивший радиоприёмник, не сразу и понял, что случилось, когда не дозвался жену с кухни. Как только вошёл в зал, сразу всё понял, и вызвал скорую.

***

В квартире Фишманов стало тихо. Лизавета Петровна после наблюдения врачей теперь лежала дома, под присмотром мужа. Измаил Лукич ни на шаг не отходил от супруги.

- Лизочка, давай выпьем таблеточки, - ласково проговори муж, и помог ей подняться. Поправил подушку и подоткнул одеяло.

Лизавета без сил проглотила таблетки и сделала глоток воды. Ей всё не становилось лучше, бессилие и одышка постоянно преследовали женщину. Она не могла уже заниматься хозяйством, и муж таскал из магазина всё по приказанию врачей. Он сам удивлялся – таких мудрёных фруктов не знал.

Евлампушка часто забегала. Рассказывала Лизавете последние новости, читала газеты, пока Измаил управлялся по хозяйству.

В один из таких дней, когда Евлампия Прокопьевна была в гостях, Фишман попросил её посидеть часика два, чтобы он смог отлучиться. Соседка согласилась, и мужчина сел на автобус до остановки «Улица Героев Советского Союза».

На кладбище никого не было. Измаил сел на лавочку у могилы и погладил крест.

- Толя, ты это, ты не спеши забирать её к себе, ты подожди ещё. Ты обо мне-то подумал? Я ведь без неё и дня не проживу, ты же знаешь. Так что, повремени маленько, ладно? Мы к тебе же все придём, скоро. Только сейчас-то не надо, ты оставь её. Пусть поправится, пусть ещё поживёт. Ты уж меня прости, сынок…

Вечером снова пошёл дождь.

***

Измаил всё никак не мог остановиться плакать. Слёзы так и лились на стол. Мужчина, стоя в чёрной рубашке и брюках, резал лук. Послышались шаги, в комнату вошла Евлампия.

- Что это у вас дверь нараспашку?

- Да мы уж давно с открытой дверью-то живём, - вытерев слезинки, Изя приосанился.

- Придёт кто-нибудь? – Евлампушка выложила на стол от себя банки с зелёным горошком и кукурузой.

- Да должен народ-то быть. Хотели прийти. Спасибо, Евлампушка.

Снова послышались шаги, и вошла Лизавета Петровна с полными сумками.

- Лиза, ты шо так долхо-то? Ещё и сумок столько набрала, ты шо делаешь? Давай я разберу, сумки-то.

Жена отдала сумки и прошла в свою комнату.

Евлампия помогала резать картошку, а Изя прошёл к шифоньеру, переодеть рубашку.

- Ой, Измаил, сегодня встретила Пашу, который у нас на заводе работал. Такой одинокий, без жены. Может позвать его? – крикнула Лиза из своей комнаты.

- А кто это? – с интересом спросила Евлампия.

- Ишь, чего придумала! Этот Пашка за тобой так ухлёстывал, думал, прибью заразу. Давай его ещё звать, ещё прослезимся, шо ты, Пашку не позвали! – в негодовании крикнул Измаил.

- Ну что ты, ну ты не ругайся так, - Лизавета Петровна вошла в зал и соседка с Изей обомлели.

На Елизавете было красивое платье, волосы она уложила в парикмахерской, а лицо подкрасила. Она вся будто святилась. И понятно почему – сегодня был 41 год, как она стала Елизаветой Фишман.

-Яркая женщина… - восхищённо проговорила Лампа.

А Измаил с блестевшими глазами почесал затылок.

Все сели за стол.

Первой слово взяла соседка.

- Поздравляю Вас с сорокалетием и одним годом, здоровья, и долгих лет жизни! – с искренней радостью поздравила Евлампия.

- Ой, спасибо, спасибо дорогая! – Лиза положила руку на ладонь мужа.

Измаил Лукич встал.

- Знаете, однажды я услышал такие слова: «Наслаждайся жизнью с женой, которую ты полюбил, во все дни своей суетной жизни, подаренной тебе Им». И как же я убедился в этом спустя сорок один год. Как я сейчас себе завидую, хлядя на тебя, Лизавета, и как я тебя понимаю, хлядя на себя. Меня невозможно терпеть, а ты терпишь. Меня невозможно любить, а ты любишь. И хочу я сегодня выпить за тебя, моя хорошая. За самую любимую женщину на свете.

- А я за любимого мужа. С праздником, Измаил, - улыбнулась Лиза.

- Чокнемся! – зычно крикнула Евлампия.

Зазвенели бокалы с шампанским.

Крайзель Алексей. СНОВА В ПУТЬ...

И учись летать высоко и смело. Ты сумеешь. Если тяжело будет - выдержишь, если больно - вытерпишь, если страшно - преодолеешь.

В.П. Крапивин

Когда-то давно я знал одного очень хорошего, доброго человека. Познакомился я с ним случайно. Это было, когда я владел небольшим магазинчиком в совершенно прекрасном месте…

Однажды я бродил по лесу недалеко от своего магазина. На глаза мне попался человек, который не был похож на путников, которых я видел каждый день. Я решил проследить за ним. Он шёл между деревьев, явно стремясь к конкретному месту неподалёку. Вдруг я наступил на ветку, она с громким хрустом разломилась, и я приостановился, смотря под ноги.

В этот момент я потерял его из виду. Продолжив идти вперёд, я оказался на тропинке, на которой никогда ещё не был. Я стал оглядываться и увидел, что на небольшой поляне поблизости стоит высокий широкоплечий человек крепкого телосложения и с небольшой головой.

Я тихонько похлопал его по спине.

– Добрый день, - негромко проговорил я.

- О, добрый день, - обернулся он, тепло улыбнувшись. Я увидел, что у него были короткие кудрявые рыжие волосы, недлинная борода, большой нос и маленькие добрые глазки.

- Я хозяин магазинчика неподалёку. А вы? – дипломатично спросил я.

- Я… хочу обосноваться тут. Построить пекарню, понимаете?

- Да, понимаю, - ответил я.

- Мне надо найти магазин, где можно было бы купить материалы для постройки. Вы можете мне помочь?

Я вспомнил, где покупал материалы для своего магазина и рассказал ему, как до туда добраться и что лучше взять с собой. Он горячо поблагодарил меня и сказал:

- Мы ещё, может быть, увидимся.

- Да, конечно. Вы заходите, если что, - радостно подхватил я.

- Хорошо, спасибо.

- До встречи, - попрощался я, отходя от поляны.

- До свидания, - сказал он, снова тепло улыбнувшись.

С этого момента начинается именно его история.

Взяв с собой все свои сбережения, продав квартиру, он собирался исполнить свою мечту. И он сделал это. Найдя на карте отдалённое место, он решил отправиться туда. Отступать было уже поздно.

Путь был неблизок, ведь он жил в крупном городе. Самолёт, автобус, лодка – и потом пешком несколько километров. Но зато местом, в которое он пришёл, нельзя было не восхититься.

Дело в том, что это была территория, полностью занятая лесом. Правда, около него встречались давно и недавно вырубленные участки, нужные людям для дорог и новых городов, но таких мест пока было немного. А сам лес пронизывали сотни тропинок. И было несколько основных, по которым ходило много путников. Около них временами встречались места, которые можно назвать небольшими полянами, - там не было деревьев и было достаточно места, чтобы устроить привал и отдохнуть. Такую полянку и заприметил Пекарь.

А вся эта территория была особенна тем, что в ней витал давно забытый дух приключений, древних тайн, удивительных секретов. И длинной, возможно, бесконечной Дороги. Здесь можно было увидеть жизнь во всех её проявлениях. Этот лес был местом, где сохранилось то, что, кажется, уже нельзя было найти нигде, - то чувство, что ты впитываешь в себя все накопленные природой за века знания.

Поэтому сюда приходили путешественники со всех частей света. Бывали здесь не только обычные путники: через несколько километров находилась деревушка, через которую проходили все паломники. Недалеко от неё, на горе, было священное место, куда они и направлялись.

Итак, где-то через полтора месяца Пекарь закончил работу над небольшой постройкой, повесил красивую табличку: «Пекарня» и занялся готовкой. В первые же дни у него побывало очень много путников. Выпечка шла нарасхват, поэтому он только и успевал, что готовить её.

На прилавке пекарни, на плотной бумаге, уютно расположились аппетитные круассаны, рулеты, булочки, багеты, маффины... Чего тут только не было! Около них лежали рукописные ценники с названиями этих вкусностей. Уже по одному тому, как это было оформлено, можно было понять, как мастер относится к своему ремеслу. И нельзя было не обратить внимание на причудливые формы этих кексов и булочек!..

Спустя неделю после открытия у Пекаря закончились ингредиенты, которые он покупал по дороге сюда, и с этих пор он стал частенько наведываться ко мне, чтобы покупать их. В эти моменты я успевал узнать немного о его жизни и просто о нём.

Проходили годы. Пекаря теперь знали все – даже те, кто ещё только собирался проходить через лес. Его уютная и тёплая пекарная смогла, в какой-то степени, стать известной. Но, несмотря на это, она всё же оставалась тихим, скромным местом для отдыха не только физического, но и душевного. Каждый, кто сюда приходил, чувствовал какое-то удивительное спокойствие и умиротворение, которое не было похоже на обычное ощущение того, что все проблемы остались позади. Это было чувство светлой, тонкой гармонии, которое помогало ощущать, наверное, весь мир.

И сам Пекарь чувствовал себя в этом месте прекрасно. Его кулинарный талант, смешиваемый с огромной любовью к творчеству, не знал границ. Ведь он всегда любил придумывать и создавать что-то новое, чем удивлял и радовал путешественников. Возможно, именно в моменты готовки он получал истинное удовольствие…

Но вот однажды Пекарь, зная, что сегодня будет приток путешественников, приготовил новую партию выпечки и принялся ждать. Но никто не пришёл. Лишь перед обедом и уже под вечер появилась пара паломников. Пекарь был сильно удивлён и взволнован. У паломников он узнал, что в нескольких километрах отсюда что-то строят. В эту ночь он с трудом заснул, потому что был обеспокоен этим. Конечно, уже были такие дни, когда мало кто приходил в пекарню, но потом выяснялось, что или ночью была плохая погода, или в городе неподалёку устраивали роскошный праздник. Но то, как прошёл этот день, настораживало его.

На следующее утро Пекарь приготовил выпечку, какую не делал ещё никогда, и в ожидании посетителей начал смотреть, как листья в окне колышутся на ветру. Тут перед дверью появилось две фигуры, чему Пекарь сначала обрадовался. Но когда они зашли, он понял, что здесь явно что-то не так.

Это были два молодых мужчины, на одном был тёмно-синий пиджак, на другом – голубая рубашка. Выглядели они достаточно официально. Один из них сразу же сел за столик около двери, другой подошёл к прилавку.

- Здравствуйте, - сказал первый, который был в пиджаке.

- Здравствуйте… – неуверенно проговорил Пекарь.

- Мы из органов местного самоуправления, - продолжил первый. – Дело в том, что мы проводим ряд проверок на этой территории, сейчас мы совершаем обход, - он выдержал небольшую паузу. – Ваша пекарня зарегистрирована где-то?

- Зарегистрирована? Да вроде бы нет…

- А сколько лет вы уже здесь… э-эм… работаете?

- Ну, около десяти.

На лице второго появилась гримаса удивления, и они с первым переглянулись.

- Около десяти… - переваривая эту информацию, процедил первый. Он начал прохаживаться вдоль прилавка. – А вы знаете, что вообще-то надо платить налог? Вы же занимаетесь коммерческой деятельностью.

- Но я просто пеку булочки и продаю их путникам, - в растерянности ответил Пекарь.

- Ясно, - первый остановился.

Второй встал и проговорил твёрдым низким голосом:

- В течение нескольких дней вам придёт письмо. Там будет указано, сколько вы должны заплатить властям в качестве налога и когда вы можете прийти для этого.

Открыв дверь, он добавил:

- И да, прийти надо будет в город, в восьми километрах отсюда. Это если что. А то я вижу, от жизни вы тут совсем оторваны.

После этих слов второй вышел. Первый посмотрел на Пекаря сверлящим взглядом и ушёл следом.

Пекарь был полностью подавлен. Весь оставшийся день он не мог найти себе места, не мог понять, что ему делать дальше. Он посчитал все свои сбережения и решил, что вряд ли сможет заплатить за все года, которые он тут жил. Кто же знал, что в таком, казалось бы, отдалённом от всех месте надо будет платить за то, что ты готовишь выпечку?

На следующий день Пекарь решил проведать соседний магазинчик. Но когда он подошёл к нему, то увидел, что дверь заперта, и на ней висит табличка «Закрыто», которую раньше он никогда там не видел, даже если хозяина не было на месте. А под дверью он обнаружил записку:

«Из-за того, что у меня забрали практически все сбережения, пришлось закрыться. Мне быстро надо искать новое пристанище. Зайти и попрощаться, к сожалению, не успею, извини.

Найди новое подходящее место для твоего ремесла. Я знаю, ты справишься.

Твой сосед и друг»

Пекарь с трудом дочитал эту записку. Его мысли спутались, ноги и голова не подчинялись ему. Как же так? Что же будет дальше?..

Он решил пройти по лесу вперёд и вдруг вышел на опушку, которой раньше здесь не было. За ней что-то виднелось. Он прошёл сквозь деревья и оказался прямо перед жёлто-серой гладью. Ле́са здесь практически не было видно. Вперёд, до самого горизонта, растянулась широкая дорога. Вдоль неё были раскиданы магазины, бистро, мотели. Их были очень много. Пекарь не мог понять, когда всё это успело здесь появиться, ведь вроде бы ещё совсем недавно здесь везде был лес.

Через несколько дней ему принесли письмо. Сумма, которую он должен был принести через неделю, была очень большая. Пекарь снова посчитал все свои сбережения и понял, что сможет заплатить. Вот только тогда он потратит совершенно все свои деньги – у него не останется больше ничего. В его душе наступило полное опустошение. Он понял, что не может больше тут оставаться.

Люди теперь нечасто приходили к нему, но он смог продать оставшуюся выпечку случайным путникам. Хотя были и те, кто уже знал его: они специально приходили, чтобы увидеть пекарню. Но как же они расстраивались, узнавая, что скоро она закроется!.. Кое-как Пекарь собрал небольшую сумму. С болью на сердце он уезжал из этого места, ведь от леса уже практически ничего не оставалось, везде были пыльные дороги с их бистро и мотелями, а город всё разрастался и разрастался. Больше о Пекаре никто ничего не слышал.

Хотя кто-то мне говорил, что не так давно где-то в Отдалённых Краях появилась уютная пекарня с очень добрым владельцем, где можно съесть удивительной красоты и вкуса булочки, поговорить по душам с пекарем и почувствовать себя необычайно спокойным – так, как будто бы ты узнал и почувствовал весь мир. И над дверью там весит аккуратная вывеска «Снова в путь»…

Краснобаева Вера. ТЫ, ТО ЕСТЬ Я, ТО ЕСТЬ МЫ


Чих разлетелся по комнате. Из-под свитера выскочил градусник.

- И не думай разбиваться!

Веня достиг температуры кипения. Снаружи и изнутри.

От письменного стола его не отпускал диплом. Сила притяжения к компьютеру умножилась на близость защиты.

- Завтра, уже завтра… Я даже до постели не доползу. Когда писал эту дребедень хоть через одно слова понимал, а сейчас как корякские сказания об оленеводах.

Голова пристроилась на локоть. Пальцы нашарили телефон. В полусне Веня зашел в фотогалерею. Первый экспонат - селфи у заборной надписи «ВАРОВАТЬНЕ!» - был доставлен в неё только вчера.

- Так у меня еще со вчера фотки есть? А потом под дождь попал. Да, под дождь… И под снег! Двадцать первое июня… Единственный выходной между госами и дипломом - и тот со снегодождем. Дорого во вчера возвращаться… А диплом слетит - еще дороже! На оленях в Камчатку, коряки…

Веня оторвался от стула. И в поисках одежды с фотографии окунулся в шкаф с головой.

- Так, что у нас там? Вот эта красная кофта есть. А штаны какие? Бежевые, кажется. Носки, носки… Вот один. Второй, второй, второй… Ага, под кроватью. Ну а кроссовки у меня и так только одни.

В прихожей Веня завернулся в бабушкину шаль и дедовой ушанкой придавил очки.

- Всё, иду на вчера!

Путь до «Копирки» лежал через миски бездомных кошек и броские строки дворового творчества. Надпись «ВАРОВАТЬНЕ!» ухмыльнулась каждой буквой, когда Веня топал мимо нее.

- Здрасте. Мне отвчераниться по фотографии.

Под каждой ладонью копирщицы было по клавиатуре. С одного монитора на другой перебегали глаза. Перебежали они и на Веню, когда он начал обстреливать салон чихами.

- Фотография у вас вчерашняя? Точно? Давайте сюда. Снимайте все лишнее, вот этого вашего кокона с ушанкой на фотографии нет. Можете в сейф положить, завтра заберете. Оплачивать по карте будете?

Веня вздохнул и одним касанием смахнул мечту поездить по камчатским вулканам…

- Ложитесь на вчеранер. Сейчас я фотографию на большой монитор выведу, чтоб почётче было… Смотрите, руку правую надо присогнуть, левое плечо повыше… И вот вы на фотографии улыбаетесь так… ехидно, постарайтесь так же улыбнуться. Вроде, похоже. Захлопываю! Сейчас в один атом сожметесь, потерпите немного. Минута-две, и будете во вчера.

Если до этого Веня горел и кипел, то теперь он плавился под крышкой вчеранера, пока не превратился в густую бесформенную лужу. Минуя испарение, он почувствовал, как снова конденсируется в руки, ноги, красную кофту и, наконец, голову.

Вписаться в фотографию было всё равно что вынырнуть из вязкой реки. Первым делом Веня аппетитно вдохнул воздух. И понял, что он во вчера и снова здоров.

Веня стоял у заборной надписи «ВАРОВАТЬНЕ!» и видел перед собой… Веню. Вчерашний Веня только что щелкнулся на телефон и смотрел на Веню, как кот на свое отражение в зеркале.

- Опа… Вот и первые симптомы. - Вчерашний Веня с полминуты поморгал. - Конкретные… Эх, не надо было к госу по общей психологии за день до него готовиться.

- Черт! Слияния личностей не произошло! – Веня продолжал стоять в стороне от себя.

- Смотри-ка, он еще про какое-то влияние личности бубнит.

В завтра в «Копирке» вчеранер дал сбой…

- Брось дураком прикидываться, Вень. Никакое не влияние личности, а слияние. Это я из завтра к тебе отвчеранился. И мы с тобой сейчас должны быть как один…

- Ага, еще скажи, что ты все, что на Камчатку накопил, потратил, чтоб отвчераниться.

- Это потом… Сейчас снегодождь пойдет, а завтра сляжешь с температурой. Я уже там был, знаю. - Веня схватил вчерашнего Веню за локоть и потащил себя к своему подъезду. - А тебе, то есть мне, то есть нам диплом послезавтра защищать. Пошли, пошли!

- Эх ты, буянит! Для галлюцинации больно резко за локти дергаешь!

***

Вени пришли домой. Ледяные капли обстреливали окна и двор.

- … И черт тебя дернул во вчера возвращаться!

- Диплом надо было спасать, Вень, диплом. Вот ты бы сейчас попал под снегодождевой обстрел, а завтра бы с постели не встал. Может, оно даже лучше, что слияния не произошло: в две хари быстрее выучим этот палимпсест, а завтра будем снова как один.

- На заправку сначала сходим.

- Бесспорно.

Когда Вени очистили кухню от последних запасов мятных пряников и шоколадных вафелек, они уселись делить восемьдесят три тягучие резиновые страницы. Снегодождь, диплом о кататонии, запитые чаем стратегические запасы монотонно завальсировали в двух экземплярах одного сознания, и к полуночи компьютер, Веня и Веня дружно перевелись в спящий режим.

***

- Вень, Веня! А ну, просыпайся!

- Объектом ис… исследования является ката… какатата… кататонический ступор…

- Это у меня ступор! Веня, посмотри на компьютер! Видишь, какое число? Двадцать первое июня! Время десять утра. Мы, то есть я опять во вчера! А ведь там уже послезавтра без меня наступило, защита вовсю идет!

Потому что чинить вчеранеры в «Копирке» никто не умел. Да и не собирался.

Кузнецова Арина. НА ЭТОМ ВСЕ И ЗАКОНЧИЛОСЬ...

А началось все с того, что в справочном бюро мне сказали: «Делаем деньги с «Почтой России»: заказываем в интернет-магазине стул и выбираем доставку почтой. Через год получаем посылку, а в ней уже антиквариат!» Женщина очень вдохновенно это произнесла. При всем моем негодовании и возмущении говорившая и глазом не моргнула, и нервом не повела. Ничего не добившись на почте, я пришел домой и весь разбитый сел пить чай.

Зазвонил телефон.

‒ Да. Я вас слушаю, ‒ сухо ответил я.

‒ Добрый вечер! Вас беспокоит компания «Просто забери!». Заика направила вас к нам, мы позаботились о вашей посылке, а вам остается только забрать ее!

«Та странная женщина даже не заикалась…» ‒ подумал я. Этот мужчина начинал меня раздражать. Да он даже не представился!

Словно прочитав мои мысли, тот сказал:

‒ Вы не отвечаете? Успокоитесь, думаю, для лучшего и продолжительного нашего с вами знакомства мне следовало бы для начала представиться. Меня зовут Аклиматрипочповликурленко Генадий Сергеевич. Я главный почтмейстер нашей успешной компании.

‒ У вас такая фамилия длинная… - его фамилия меня действительно удивила.

‒ Андрей Прокаевич, если вы не перестанете себя так вести, доставка вашей посылки будет такой же длинной, как и моя чертова фамилия! ‒ видимо, «длинная фамилия» уже многих удивила. Я бы посоветовал фамилию ему сменить, но не успел, потому что он быстро протараторил:

‒ Значит так, вам необходимо проехать на улицу Пустую, и там у дома №1 вас в любое время дня и ночи недели напролёт будут ждать мои люди. До свидания!

Что ж, делать нечего, надо самому забирать. Застигнутый врасплох, я не смог ничего спросить по поводу адреса. К сожалению, я не знал, как дойти туда, и поэтому решил обратиться к Алисе. Она меня не поняла: «Отличная тема для разговора, чтобы обсудить ее не со мной».

«Понятно, значит, Интернет не в силах… Тогда мне лучше поспрашивать у знакомых. Может кто-нибудь из них знает…» ‒ думалось мне.

Целый день обзванивая знакомых, обхаживая соседей и не соседей, вымотался. К вечеру, обезнадеженный и усталый, я поплелся домой. К моему удивлению, никто не знал, что такая улица вообще существует. Только я хотел открыть дверь в квартиру, но вдруг увидел, что на коврике лежала какая-то листовка.

Рассмотрел ее, когда забрел в свою конуру. На ней была указана информация об интернет-магазине навигаторов «Путеводитель», ниже дан телефон для справок и номер главного курьера. Я тут же решил заказать всесильный навигатор, с помощью которого смогу найти улицу Пустую. Оформив заказ и выбрав сверхбыструю доставку, я связался с курьером, которому как раз тоже надо было объяснить, как добраться до моего места жительства. Я подробно рассказал, как меня найти и 8 раз продиктовал точный адрес (по буквам!).

Но, видимо, не видать мне ни навигатора, ни посылки. Через 2 недели курьер из магазина навигаторов «Путеводитель» сообщил, что не знает, как добраться до моего дома…

Куликова Анастасия. СКАЗ О РУСАЛКАХ

Воздух в лесу был такой приторно-сладкий с небольшой кислинкой, влажный, но не сильно, позволяя маленькому огоньку освещать небольшую полянку с кучей детей. В Антоновке время сказок. Все желающие собираются у костра и рассказывают легенды, мифы – всё, что захотят. Участниками такого события были дети с Антоновки и соседнего села, пара взрослых, и, конечно, самый главный и частый рассказчик – дедушка Гордей. Но сегодня к небольшой компании присоединилась и новенькая девочка, что поразила всех окружающих своей красотой.

- Юстина, - кратко и немногословно представилась она.

- Девчонка – сирота, как и Гришка наш, - перешептывались взрослые, с жалостью глядя на новенькую, - к бабке поселили, совсем недавно мать потеряла, бедняжка… Восемь лет, а уже…

- Тшить! – обратился Гордей к мешающим ему сплетникам. - Сегодня хочу поведать вам, ребятишки, про русалок. Народ весёлый, но очень опасный. Столько моряков из-за них ушло под воду. Голосом обладают волшебным, внешность притягивает сразу, разговоры ведут интересные. Но топят, детишки, топят люд. Был в молодости у меня товарищ, который еле как справился с чарами русалок, но глух стал, бедняга. Вот что он мне рассказал, - дедушка принялся за историю.

Яркие и блестящие глаза, в которых отражался тот самый огонек с поляны, пристально наблюдали за всеми движениями губ рассказчика.

- Не верю ни единому слову! – выкрикнул белокурый мальчуган лет семи.

- Хочешь – верь, хошь – не верь, Гришка, да русалок берегись, если жить хочешь.

- А я докажу, что они хорошие, подружусь с одной из них! Вот увидите, она научит меня быстро плавать, песни петь красивые и чарующие.

- Научить-то – научит, да с собой потом утащит! – проворчал Гордей. - Вот увидишь, что будет, если старших не слушать.

- Не неси чушь, Горя, - присоединилась к огоньку старушка, - запугаешь детей, а они и в воду глядеть перестанут. Гришенька, пойдем, тебе уж спать пора, - она взяла мальчика за руку и повела прочь.

Следующее утро выдалось аномально жарким. Люди деревенские, как пчелы на мёд, на пруд слетелись. Мальчишки, девчонки, их родители, которые оставили всю садовую работу до прохладных дней, резвились на водоеме, забыв про вчерашние вечерние страшилки.

Девочки с мамами, закопавшись в песок, разговаривали, наслаждаясь солнечными лучами и изредка выкрикивая сильную половину, что устроила состязание «кто дальше заплывёт».

- Вот увидите, я далеко плаваю! А еще нырять глубоко умею, дыхание надолго задерживаю! – кичился Гришка перед взрослыми ребятами.

- Что, подружка-русалка уже научила? – те лишь смеялись над ним.

- А я докажу ведь! – парень нырнул под воду.

Да только ребята и не заметили. Лишь Юстина следила за всей этой шумихой. Следила, следила, да поняла, что долго мальчишка не выныривает. Поднялась и бросилась бежать к воде.

- За бабкой его бегите! – засуетились взрослые.

Раз, два, три, и так до тридцати. Повторили. Десять, двадцать, тридцать.

- Фух, живой… - облегченно вздохнула женщина, после того, как Гриша откашлялся. Минут через десять уже и бабушка его прибежала, запыхалась, вся в муке да косынке домашней.

- Ух, получишь ты у меня, паразит! - она шлепнула его тряпкой. - Родители твои потонули, так и ты туда же в речку метишь! Меня одну оставить решил? Ух, получишь! За мной! Из дома ни ногой!

Так и ушли под взгляды сельчан.

Хоть и выпускать бабушка Гришку не хотела, но ближе к вечеру отправила спасительницу благодарить: вручила огромную сумку с продуктами собственного производства да наказала аккуратней впредь быть.

Мальчишка еле как доволок эту авоську до соседнего поселения, остановился у ворот. Прислушался. Детский тоненький голосок очень умело брал высокие ноты. Парню не хотелось прерывать эту усладу для ушей, но пришлось, не хотел получить вторую порцию взбучки от бабушки.

Стук в дверь. Тишина.

- Да? – раздалось за калиткой.

- Я тут это… Спасибо сказать пришел.

Опять тишина. Звук щеколды.

- Привет, - застенчиво произнесла Юстина.

- Привет… В общем… Спасибо. Это тебе, - Гришка вручил девочке сумку.

- Спасибо, - она с легкостью взяла её из рук парня. - Слушай, а не хочешь прогуляться? У меня пока бабушка к соседке ушла, а дома скучно.

- Да, давай, а то в ближайшие дни меня вряд ли из дома выпустят, - парень хмыкнул.

Ребята дружно пошли туда, куда глаза глядят. Говорливый Гришка и Юстина, что лишь отвечала на его вопросы, но очень мудро, по-взрослому.

За разговором они и не заметили, как оказались у пруда, который, благодаря закату, красиво отливал розовой палитрой красок.

- Впечатляет, да? – блондин показал на воду.

- Угу.

- Слушай, а не русалка ли ты, случайно? - парень улыбнулся. - Красивая, сильная, плавать умеешь, да и поешь хорошо.

Девочка лишь засмеялась.

- А жаль, тебе бы пошло, ты хорошая, мы только таких к себе и забираем… Плохих людей и на суше хватает… Что смотришь удивленно? Думала, что русалки лишь девушками бывают? Ха! Выдумки это всё! Надо мной уже все водные смеются. Мне по-нашему семнадцать, а я ещё никого не увлёк за собой.

- Что? Гриш, смешной ты! Мне уже домой пора.

Но парень схватил Юстину за руку да очень сильно.

- Вода силы мне прибавляет. Да и тебе прибавит. Вот увидишь. Но там тебе придется остаться, не от рождения ты русалка, - Гриша потянул девочку в воду. Волны тем временем всё нарастали, да нарастали, пока не сотворили из себя арку переливающуюся.

Девочка вырываться пыталась, но так и не смогла выбраться из крепкого хвата семилетнего мальчишки. Так и ушли в воду вдвоём. Да вот только вышел Гриша из арки один. Сухой, спокойный и довольный. Теперь есть среди русалок у него подруга, как и обещал.

Лимонова Мария. ПРЯНИКИ

Сколько я себя помню, Екатерина Станиславовна всегда жила по соседству. Это была худенькая, маленькая старушка с добрым морщинистым лицом и редкими седыми волосами, всегда спрятанными под серый платок. Никто из нас, соседский детей, ничего о ней толком не знал. Знали мы только то, что на участке у нее росла большая плодоносная яблоня, с которой в конце лета и в начале осени можно было рвать спелые, крупные яблоки. Соседские мальчишки, которые хорошо умели лазать по деревьям, без труда забирались на низенький забор и обрывали самые красивые и спелые плоды, до которых могли дотянуться. Родители всегда на нас за это ругались, говорили, мол, чужое брать нельзя. И только Екатерина Станиславовна всегда добродушно посмеивалась и выносила нам еще яблок. Зимой и в особо засушливые лета, когда яблок было не так много, Екатерина Станиславовна всё равно находила, чем нас, озорников, угостить.

Полки её старенького буфета никогда не пустовали: то они были заставлены различного калибра банками с вареньем и компотом, то места было не найти из-за кулечков с конфетами, печенюшками и прочими сладостями. А особенно часто у нее водились пряники. Большие такие, размером с почтовый конверт. Пряники были красивыми, расписными, даже жалко было их есть. Мы делили один пряник на всю компанию и наедались сполна, но добродушная соседка все равно давала нам еще несколько штук с собой, про запас. Долго встревоженные родители не могли понять причину нашего отказа от полноценного обеда и ужина.

Мы росли, становились старше, умнее, опытнее. Мы познавали мир, изучали историю этого мира, в особенности историю нашей страны, на долю которой выпала не одна кровопролитная война. Мальчишки превращались в юношей, девочки – в девушек, и только Екатерина Станиславовна не менялась. Мы, когда-то неугомонные ребятишки, становились более серьезными и занятыми, но все равно были не против порой навестить старушку и угоститься пряниками.

Пряники были точно такими же, как восемь лет назад, сладкими и ароматными, разве что чуть поменьше. Наверное, оттого, что сами мы становились больше, выше. Посиделки за чашечкой чая становились маленькой традицией, которую не хотелось прерывать. Хозяйка дома всегда была так рада нашему приходу, что никто не смел огорчать ее своим отсутствием.

Как мы знали из рассказов родителей, детей и внуков у женщины не было, только со стороны старшего брата остались племянники, но и те жили далеко, навещали родственницу редко. Оттого ребята с нашей улицы старались как можно чаще посещать дом Екатерины Станиславовны, а не только заглядывать на чай по вечерам. Зимой моих одноклассников часто можно было застать за уборкой снега в небольшом дворике бабушки Кати, а летом на скромных грядках работали мы с одноклассницами.

В один особенно дождливый весенний день, где-то в начале мая, вся наша компания вышла из класса озадаченной. Приближался День Победы, в связи с чем всем классам нашей школы дали поручения. Кто-то должен был приготовить пролог к поздравительному концерту, кто-то написать стихотворение или рассказ. Нам же досталось иное задание. Наш класс должен был написать статью по рассказам очевидцев того страшного времени. К сожалению, в нашем небольшом поселке людей, преодолевших тяготы Великой Отечественной войны, осталось очень мало, что и стало причиной нашего беспокойства.

Придя домой, я поделилась новостью с мамой. Та удивила меня ответом:

– Так ведь бабушка Катя тоже Великую Отечественную войну застала. Вы у нее спросите.

Поделившись с ребятами неожиданным известием, я предложила в тот же вечер навестить Екатерину Станиславовну. Увидев нас на пороге своего дома, баба Катя, как всегда, обрадовалась нашему визиту. Она усадила нашу компанию за стол и как обычно начала доставать из закромов конфеты, сахар в кубиках и, конечно же, пряники. Мы быстро разговорились и постепенно начали вскользь упоминать о наступающем празднике, но никто не мог напрямую спросить женщину о войне. Почему-то всем нам было страшно и неловко поднимать эту тему. Учителя в школе столько раз рассказывали об ужасах и тяготах того кровавого времени, что мы не хотели вновь заставлять кого-то вспоминать о нем. Однако вскоре один паренек из нашей компании решился:

– Екатерина Станиславовна, а вы ведь войну помните? – тихо спросил он, и все замолчали.

– Конечно, помню. Как такое можно забыть? – вздохнув, ответила бабушка Катя. Улыбка исчезла с ее лица. Осталась только непривычная для неё, всегда озорной и веселой старушки, усталость.

– А нам можете про нее рассказать? – осторожно спросила одна из моих одноклассниц.

– Отчего же? Могу и рассказать, – вздохнула старушка. Казалось, морщинки на ее лице вдруг стали отчетливее, заметнее. Волосы, что сейчас выглядывали из-под серого платка, напоминали тонкие белые ниточки. Вся она в один миг будто постарела на несколько десятков лет. Если до этого момента мы даже старушкой назвать ее могли с трудом, то сейчас Екатерина Станиславовна была действительно бабушкой.

– Правда, всего все равно не упомню, маленькая я тогда была. Когда война началась, мне только три года было. Как отец на фронт ушел, я не помню, помню только, что он с него не вернулся. Оттого и знала я о нем только по рассказам матери.

Все сидели тихо, внимательно прислушиваясь к словам старушки. Голос ее был едва слышим, словно шелест страниц, которые перелистывало время, возвращая воспоминания о былом. А Екатерина Станиславовна, казалось, и не замечала наших виноватых взглядов, продолжала рассказ:

– Особенно отчетливо я запомнила последний год. На моей памяти он стал самым трудным. Люди были истощённые, ведь все, что росло на полях и убиралось с них, отправлялось на фронт. Нам ли было не знать. Мой старший брат, ему на то время было лет пятнадцать, как только снег с полей сходил, оттуда не вылезал. Как только война началась, он все пытался на фронт убежать, а его не пускали, маленький еще был. Ловили и домой волокли. Ему потом хорошо от матери попадало, так что через несколько попыток он эту затею бросил. Мужчин тогда в поселке совсем не было, все ушли, а урожай кто-то убирать должен был. Вот он и пошел на поля, где тогда одни женщины работали и мама наш в том числе. Его почти сразу же назначили командиром тракторной бригады, так как он в машинах смыслил. Отец его научил в технике разбираться, перед тем как на фронт ушел. Я когда подросла уже, спросила маму, с кем же она меня оставляла первые годы. Я ведь совсем тогда неразумной была. Та призналась, что на печь меня сажала и тряпками к трубе приматывала, чтобы я с печи не упала да не покалечилась. А когда мне пять лет сравнялось, то не было в этом необходимости. В то время, знаете, рано дети взрослели. И я понимать начала рано, что в мире творится. Впервые страшно тогда стало. Я все боялась, что разруха, смерть, голод и холод всегда будут. Ребята, что постарше, рассказывали, что когда-то небо над головой было голубым, а не серым. Никто из младшеньких не верил. Только я верила, потому что мама то же самое говорила.

–А голодно было?

– Очень голодно. Все работали не покладая рук, а еды все равно было мало. Всё отправляли солдатам, на фронт, и никто себя не щадил, никто не жадничал. Кто-то вместе с едой туда носки вязаные отправлял, шапки. Лишь бы защитники наши не мерзли и не голодали. Мама всегда говорила, когда я печальными глазами фуры с зерном провожала: «Ничего, мы стерпим. Вот освободят солдаты нашу землю от фашистов, тогда и наедимся». А ведь, и правда, наелись потом. Далеко не сразу после окончания войны, но наелись. Помню я тот май счастливый и никогда не забуду. В день, когда объявили нам о победе, люди из домов на улицу выбегали, кричали: «Победа! Победа!» Обнимались со знакомыми и незнакомыми, поздравляли друг друга, плакали и смеялись от радости. Все плакали, даже те, кто серые конверты с четырёхугольной печатью – похоронки с фронта не получил, все равно плакали. И паренек-почтальон тоже плакал, плакал от счастья, что не придется больше эти серые конверты кому-то отдавать, видеть горе да боль людскую, – тут старушка притихла, глядя на миску с пряниками, но будто не видя их. – Помню я, как в начале лета стали к нам в поселок посылки приходить. Часто мы видели, как мальчишка-почтальон на старом велосипеде их по домам развозит. Родственники и друзья из тех городов, где жизнь помаленьку налаживаться стала, начали отправлять в село наше коробки с продуктами, которые могли долго храниться. Однако посылки такие были редкостью. Мы все еще голодали, ждали, пока начнут на огороде расти хоть какие-то овощи, но до этого времени еще далеко было. И вот однажды, когда мы с местными ребятишками по улице бегали, появился тот самый мальчик-почтальон. С посылкой на багажнике. Только была это не коробка, а небольшой пакет. И видно было, что пакет тонкий, а потому надорванный сбоку. А в пакете…Мы чуть в голодный обморок не упали, когда поняли, что в нем. А в нем были пряники. Некоторые из нас их вживую даже не видели, только слышали о них да в редких книжках могли картинки посмотреть. Мы почтальона долго провожали взглядом, слюной захлебываясь. Как вдруг у поворота велосипед подпрыгнул на кочке и из надорванного пакета посыпались прямо на землю эти самые пряники. А мальчишка и не заметил, поехал дальше, по дороге все больше теряя драгоценную на тот момент еду. Мы все, как оголодавшие животные, замерли, уставившись на эти пряники. Теперь я понимаю, что нужно было окликнуть того мальчишку, догнать, рассказать о потере. Но тогда нами управлял только голод. Не способны были мы себя остановить, кинулись к этим пряникам, подняли и, не отряхивая их от песка, есть стали. До сих пор вкус их помню. Ничего, кажется, слаще не ела. Нам хватило на один укус каждому, после чего мы, словно трусливые зайцы, разбежались по разным сторонам улицы. Боялись, что почтальон вернется и наругает, пристыдит.

–И что же..? Он вернулся?

– Вернулся, – тяжело вздохнула Екатерина Станиславовна и с досадой, всё еще стыдясь того поступка, опустила голову. – Он потом приехал на то место, всё бродил, пропажу искал, но, конечно же, не нашел. Больно было на него смотреть. Больно и стыдно. Мальчишка был бледным от страха. Его можно понять. Наверное, за ту посылку ему сильно попало. Но больше мы его не видели на нашей улице…

Мы молчали, задумчиво рассматривая белую скатерть на столе. Каждый в этот момент думал о чём – то своём, старался поставить себя на место оголодавшего ребенка, детство которого безжалостно украла война. Екатерина Станиславовна, погружённая в свои мысли и тяжёлые воспоминания, казалось, забыла о нас. Не успевая смахивать набегавшие слёзы, которые так и катились по её морщинистым щекам, она печально смотрела на лежавшие перед ней пряники.

Макаров Александр. РЕМОНТ КАБЕЛЯ

Она в объятиях роскошных одеял,
Рабыня скуки, одиночества, вина.
Спасенье лишь – дешёвенький роман (его послал
Иль Ангел, или Сатана)…

…Его послал иль Ангел, или Сатана – точно одно из двух, и вот почему:

1) Спасительный досуг. Кажется, этот роман мог быть дарован разве что Ангелом, который смиловался над одинокой скучающей Тиффани, предательски-внезапно лишённой возможности наслаждаться кабельным телевиденьем в этот дождливый, не годящийся для внедомашнего досуга, вечер.

2) Бездарно и пошло. Художественной ценности не несёт абсолютно. Человек интересует автора исключительно как инструмент удовлетворения низменных нужд. Но самое страшное, что содержимое этой книги оказывает соответствующее воздействие на одинокую и скучающую женщину, что находится в плену скуки, одиночества и вина, заставляя её воображать и желать нечто непозволительное и даже невообразимое…


Тиффани уже давно позвонила в ремонтную службу и, дав оператору понять степень трагедии, ожидала, что через мгновение явится он — рыцарь эпохи становления сферы услуг, героические поступки которого содержатся не в зрелищных победах на арене или в логове дракона, а, к примеру, в починке кабельного телевидения, без которого одинокая и скучающая женщина в дождливый вечер может сойти с ума — но время тянулось настолько мучительно долго, что разгорячённая бульварным чтивом Тиффани забоялась стать причиной пожара в своих роскошных апартаментах на Беверли-Хиллз, из-за чего ей пришлось бы вызывать и дожидаться ещё и пожарных…

Хрустальная тишина разрушается звонком в дверь.

А точно стоит ли открывать? Не сам ли это Князь Тьмы, который разогрев Тиффани на адской сковороде страсти, наконец явился за ней, чтобы в этот дождливый вечер поужинать великими Красотой и Молодостью?!

Но на пути к двери моя милая Тиффани бесповоротна, решительна и страшна, как отчаявшийся перед прыжком со скалы…

— Вызывали кабельщика?

Рельефы его тела подобны античным творениям Евфранора и Фидия; в его голосе — терпкая маскулинность героев вестернов Серджио Леоне и обаятельная дерзость звёзд рок-сцены шестидесятых… Опьяняющий, не вызывающий отторжения, запаха пота, переносящий на поле древнего сражения, где тьма и тьма яростных, грязных и израненных воинов на протяжении множества часов отстаивают перед кем-то своё право называться мужчинами… Кто он, если не сам Дьявол?..

Тиффани, осчастливленная приходом своего героя, решила пока плеснуть в своё пылающее сердце холодную и педантичную манерность, высокомерная грациозность которой завораживает, не давая и шанса увидеть хоть глазком весь каскад настоящих эмоций и страстей одинокой души…

— Вызывала.

Промокший насквозь, кабельщик чуть заметно дрожал и заглаживал назад сырые волосы, а облегающая после дождя рубашка ещё больше подчёркивала его физические достоинства. Чувствуя лёгкую неловкость, он решил разбавить обстановку ироничным рассуждением:

— Ну и погодка сегодня. За какие же грехи солнце решило оставить свой любимый Город Ангелов?..

— Иногда кажется, что оно оставило нас навсегда ещё очень давно… Нам остаётся лишь спасаться, удобно устроившись перед телевизором или читая… всякие глупости… Вы совсем промокли, возьмите полотенце. Вы не хотите чаю? Я привезла его со Шри-Ланки, вы будете в восторге…

— Спасибо, но от чаепития я откажусь. А вот полотенце явно не будет лишним…

Мужчина вытер волосы и руки шикарным полотенцем от Hermes. Это полотенце — самое любимое у Тиффани.

— В такой одежде, должно быть, вам будет очень некомфортно работать. Я могла бы положить её в сушильную машину; к моменту, как вы закончите работать, она уже высохнет…

Наступило мгновение неловкого молчания, вызванного разумными сомнениями в голове кабельщика, после чего он вдруг ответил на одном дыхании:

— Это было бы замечательно.

Сделав вид, что ей абсолютно не интересен оголённый торс мужчины, Тиффани пошла относить рубашку в ванную комнату, на ходу говоря мастеру:

— Раз вы не хотите чаю, то можете сразу заняться ремонтом кабеля в гостиной. Вы без труда найдёте место поломки: провод испорчен прямо у телевизора, и я предполагаю, что испорчен мышью, причём мышью крайне сильной и настойчивой, ведь для того, чтобы перекусить такой толстый провод нужно, очевидно, много силы и настойчивости…

Кабельщик застыл в одной позе на несколько секунд, уставившись в след этой прекрасной молодой женщине, скрывающейся всё дальше и дальше с его насквозь промокшей рубашкой в руках…

— Что с вами? — раздался голос из ванной — Неужели вы боитесь мышей? Бросьте, это было лишь моё предположение, виновником поломки мог вполне стать и йоркширский терьер Винсент Соломон Третий моей близкой подруги Аманды – уверяю, этот кобель одержим самим Сатаной. Каждый раз у меня в гостях он намеревается совокупиться с моей мебелью, а на прошлой неделе и вовсе съел два шоколадных кекса со стола! Это не было бы столь страшно, если бы маленьким собакам вроде Винсента Соломона не было категорически противопоказано мучное, ведь это чревато… Стойте, вы же не боитесь собак?

Не услышав ответа, Тиффани поняла, что её рассказ про зловещего йоркширского терьера растворился в пустоте, не дойдя до слушателя: кабельщик, опомнившись, уже ушёл в гостиную, чтобы, наконец, заняться ремонтом кабеля.

Выпитая за вечер бутылка вина вскружила голову и оставила лёгкую слабость в теле, из-за чего стоять на ногах, любуясь незнакомкой в отражении зеркала было затруднительно — поэтому Тиффани решила совершить блаженное самораспятие на кровати в спальне, где, лишившись чувства времени, она смогла бы рассматривать узоры на потолке, которые в этот момент смогли обернуться целой вселенной, а изучать её — стало захватывающим путешествием…

Постучавшись, в спальню зашёл кабельщик, почёсывающий затылок. С лёгким прищуром он попросил клиентку пройти в гостиную, чтобы обсудить «некоторую особенность поломки».

— Меня смущает, что края разрыва очень ровные, — указывая на поломку, говорил мужчина, — ни одна мышь не способна на такую… ювелирную работу… Кажется, кто-то специально перекусил провод клещами или другим инструментом; не подумайте, что это как-то влияет на возможность ремонта, просто посчитал нужным сообщить, что у вас есть повод для беспокойства насчёт безопасности вашего имущества. Вдруг это тот случай, когда разумнее ловить саму «крысу», вместо того чтобы бесконечно латать дом после её проказ…

Кабельщик ожидал, что его гипотеза почти шокирует клиентку, но та была спокойна, даже отстранённа и хранила в глазах что-то вроде насмешки.

— Но что делать, если эта «крыса», которую ты хочешь поймать — и есть ты сам?.. — вдруг спросила она, подняв свои по-дьявольски лукавые глаза.

Мастер сделал гримасу недоумения.

— Простите?

— Не прощу. Вы ранили меня в сердце своей нерешительностью. Вы бы могли взять меня ещё в коридоре, когда я буквально стащила с вас эту рубашку, но вы решили разыгрывать эти рыночно-деловые отношения…

— Подождите, так это вы…

— «…так это вы сами испортили кабель?». Да. Мышей здесь травят каждый сезон, а Винсент Соломон Третий умер от простуды два года назад… Это я всё наделала. Это я преступница. Прижмите меня к стене и наденьте наручники, посадите меня далеко и надолго, навсегда…

Змеёй она начинает обвивать его тело, шепчет сладостно в самый слух и опьяняет своими ароматами. Так предсказуемо и приземлённо, что я просто закрою глаза, чтобы не видеть…

— Нет! Жен-щи-на! — громом разразился голос кабельщика, вставшего неожиданно в величественную позу. — Послушай! Это не то, чего ты действительно хочешь! Возьми мою руку, и я покажу тебе, что такое настоящая любовь!

Гостиная и вся мебель в ней вдруг начала обращаться в пыль. В образовывающихся на стенах дырах стал проглядываться глубокий мрак, пока, наконец и вся комната не исчезла, улетев с ветром мелкими частицами. Очертания мастера растушёвывались мягким светом, и всё в нём было тёплым и приятным, как этот свет. Так остались только он и Тиффани, окутанные мраком в астральном пространстве где-то на стыке нескольких миров.

— Правда?.. – спросила она.

— Да! Мы взлетим выше звёзд и станем быстрее самого времени, чтобы я смог показать тебе, что любовь не может убраться в слово из шести букв. Мы промчимся сквозь эпохи и увидим великих людей, которые не стали бы великими, не откройся им истина любви…

— Я просто не верю в это… Я умерла?.. Ты… Вы… мой ангел?

— Всему своё время. Пока тебе лишь стоит знать: чтобы взлететь так высоко, ты должна постараться освободить себя от всего, что тянет тебя вниз к земле, не давая увидеть истину. Ты готова на это? Готова узнать тайны подлинного счастья, которое не купить ни за какие богатства мира?

Близость к великой истине лишила Тиффани дара речи, и лишь по одному сиянию её влажных глаз было понятно: она согласна… Вместе со слезами, казалось, она уже начала освобождать себя от тяжестей земной жизни…

Тиффани неожиданно ощутила в левом ухе томное мужское дыхание. С недоумением она увидела стоящего прямо перед ней мастера, который без всякого предупреждения или пояснения просто начал дышать в её ухо.

— Мастер?.. Что… что вы делаете? Мастер?..

Смущённая Тиффани случайно заметила во мраке знакомый узор — точно такой же, как и на потолке в спальной. Рисунок начал становиться всё чётче и чётче, пока Тиффани с волной мурашек по коже не осознала: это и есть потолок в её спальне…

Она всё так же лежала на кровати, но уже не одна: оказавшийся над ней кабельщик, томно дышащий на ухо, претворял в реальность один из сюжетов того дешёвенького романа, который спасал её недавно от гнетущей скуки… С колющей болью в сердце она осознала, что всё случившееся после её самораспятия в спальне оказалось предательски навеяно бутылкой французского шардоне, усталостью и путешествием по чарующему узору на потолке.

Мог ли кабельщик, с порога прочитавший намерения клиентки, догадываться сейчас, что происходящее не вызывает у неё ничего кроме отвращения? Вряд ли, ведь у смертельно разочарованной Тиффани не оказалось ни сил, ни голоса, чтобы выразить свой протест.

Ей оставалось лишь зажмуривать глаза, чтобы вновь перенестись в то астральное пространство, где великие тайны были столь близки, но во мраке, который получался при закрытии глаз, она больше не могла увидеть того таинственного путеводителя…


Как и бокал вина, она сама
Испита будет до последних капель,
Над светом воцарится тьма,
И не починен будет кабель…

Мальцев Терентий. КОДЕКС НЕБЕС

Рассказ написан на основе реальных событий.

Было 20 декабря 1943 года, несколько дней до Рождества. Снежинки бились о лобовое стекло кабины американского бомбардировщика B-17 с именем «Старый паб» (Ye Old Pub). Он шёл над Северным морем на высоте 20 тысяч футов и был частью восьмимильного строя машин, летевших бомбить север Германии. Их целью был авиазавод «Фокке-Вульф» в Бремене.

Пилотом «Летающей крепости» был новичок по имени Чарли Браун, и в его руках находились жизни десяти членов экипажа из 379-й бомбардировочной группы. На борту было двенадцать 500-фунтовых бомб.

В районе 11 часов утра они пересекли немецкую границу и стали нервно озираться в поисках истребителей врага. Если ты видишь Германию, значит, и немецкие наблюдатели тебя видят — измеряют высоту и скорость полёта, вычисляют цель рейда. Начеку был и эскорт из «тандерболтов» - лёгких истребителей-штурмовиков прикрытия, которые должны были перехватить врага.

В 11:30 самолёты окружили облака чёрного дыма. Немецкие зенитки открыли огонь, начав швырять в небо 20-фунтовые снаряды. Взрыватель каждого был установлен на своё время, поэтому они взрывались на разной высоте.

«Паб» тряхнуло взрывом, дым заволок Чарли обзор. Внезапно прямо перед глазами у него сверкнула вспышка, и носовое остекление самолёта разлетелось вдребезги. Никто не пострадал, но внутри машины теперь гулял ледяной ветер. Температура снаружи была -60 по Цельсию.

Обстрел не утихал. Ещё одна вспышка — и замолчал двигатель номер два. Другой снаряд пробил левое крыло и взорвался выше. На правом крыле мотор номер четыре получил повреждения и пошёл вразнос. Чарли пытался сладить с ним, чтобы не оторвало крыло, когда самолёт получил очередное попадание.

По радио пришла команда на сброс бомб. Сил Чарли хватало только на то, чтобы держать машину ровно. «Паб» вздрогнул и всё-таки отправил свой груз на дымящийся город внизу. Пришла пора лететь домой. Строй повернул обратно в сторону моря, но опасность не миновала — это всё ещё была территория врага.

Экипаж Чарли судорожно высматривал противника, но небо было пусто — ни чужих истребителей, ни своих.

Целым не остался ни один бомбардировщик, но серьёзные повреждения получили только два — «Паб» и его сосед по строю. Чарли видел, что дела у соседа плохи — он терял высоту, из двух его моторов валил дым. Сам «Паб» держался в воздухе, но и у него два двигателя были повреждены. Оба самолёта отставали от строя.

Второй бомбардировщик ушёл в пике в попытке сбить пламя. Он исчез в облаках, а потом Чарли увидел там вспышку взрыва — сосед погиб.

Второй пилот подал сигнал. На горизонте возникли тёмно-серые силуэты — быстро приближалась эскадрилья «фокке-вульфов» FW.190 - тяжеловооружённых истребителей. Одновременно с ними из облаков на месте исчезновения второго бомбардировщика появилось несколько «мессершмитов» Bf.109 - лёгких истребителей поддержки.

Экипаж Чарли развернул пулемёты в сторону головной пары «фокке-вульфов» — те заходили на кабину «Паба», чтобы первой же атакой лишить его управления. Чарли развернулся и полетел навстречу нападающим, уменьшив тем самым до минимума свой силуэт и быстро сократив дистанцию. Немцы не ожидали этого и промахнулись — их пули срикошетили от фюзеляжа бомбардировщика. Верхний стрелок открыл ответный огонь и попал в один из немецких истребителей — тот отвалил, объятый пламенем. Второй "Фоккер" попытался избежать столкновения и попал под огонь носового стрелка «Паба». «Летающая крепость» ещё была способна огрызаться.

Сзади зашли «мессершиты» . Хвостовой стрелок попытался прицелиться, но ничего не вышло. Его пулемётная установка замёрзла. Ледяной ветер, гуляющий по самолёту, заморозил смазку, лишив оружие подвижности. Истребители приближались. Хвостовой стрелок подал Чарли сигнал, и тот отправил машину в пике. Пули врага простучали по фюзеляжу, разбили остекление нижней турели и срезали половину руля направления.

Радист призывал подмогу, но эфир молчал — пули прошили рацию. Снаряды вражеских авиапушек пробили машину и ранили нескольких членов экипажа, хвостовой стрелок погиб. Все живые страдали от жуткого холода. Чарли с трудом держал самолёт в воздухе. Только один пулемёт остался исправным. Следующая атака пришлась по кабине, пуля пробила кислородный баллон Чарли.

Бомбардировщик накренился влево и начал неуправляемо снижаться по спирали, всё быстрее и быстрее приближаясь к земле. Задыхающийся Чарли пытался восстановить контроль над машиной, но повреждение руля делало это почти невозможным. В глазах Чарли потемнело, и он отключился.

Очнулся он, когда бомбардировщик падал на город Ольденбург. На низкой высоте кислорода хватало для дыхания.

Чарли немедленно навалился на штурвал, пытаясь выровнять машину. Из пике он вышел всего в трёх тысячах футов — это меньше километра. Над остроконечными крышами Ольденбурга, которые он через несколько секунд мог протаранить, самолёт — точнее, то, что от него осталось, — выровнялся и начал набирать высоту. Почти весь экипаж был ранен или без сознания.

Максимальная скорость не превышала 135 миль в час — 217 км/ч. А чтобы вернуться в Англию, надо было преодолеть немецкую линию обороны — страшный Атлантический вал — комплекс береговых укреплений, укомплектованный лучшими зенитчиками в мире.

Чарли объявил, что все желающие могут выпрыгнуть с парашютом — в плену всё же лучше, чем в могиле — но экипаж отказался. В этот момент они пролетали мимо аэродрома под Йевером, где запускал мотор своего истребителя Франц Штиглер.

Накануне Франц сбил один американский бомбардировщик и теперь ему не хватало одной победы до Рыцарского креста (высшей немецкой военной награды) . Для него эта награда была больше, чем просто признанием его навыков машины убийства. Она придавала смысл всей войне, символизировала выполнение долга перед согражданами. Франц сам видел немецкие города, такие как Гамбург и Бремен, превращённые бомбардировщиками в руины. Но сражался он не ради мести, а ради долга и выживания.

Лётную карьеру Франц начал в Ливии, где летал вместе с «Рыцарями пустыни» под командованием известного аса Ганса-Йоахима Марселя. Он потерял на войне брата, видел разгром Африканского корпуса, участвовал в безнадёжной битве за Сицилию с Адольфом Галландом. Сбив «Летающую крепость», что была перед ним, он честно заслужил бы Рыцарский крест.

Франц начал атаку, зайдя бомбардировщику в хвост, но палец почему-то не мог нажать на гашетку. Его что-то остановило. Чувство неправильности происходящего.

Сначала он обратил внимание, что бомбардировщик не стреляет в него. Потом заметил и его повреждения. Он приблизился и пролетел вдоль вражеской машины, поражённый, как в таком состоянии она вообще способна летать. Единственный уцелевший пулемёт находился в нижней турели и не мог подняться достаточно, чтобы попасть в него.

Франц понимал: пары попаданий хватит, чтобы отправить эту развалину на землю, но ему не понравилась идея расстреливать беззащитных людей, пусть даже их бомбы совсем недавно убивали на земле его соотечественников. Он подлетел прямо к кабине «Паба».

Чарли вглядывался в горизонт, думая о зенитках Атлантического вала, когда прямо перед ним возник «Мессершмит». Представьте его ощущения.

Франц помахал Чарли и показал вниз, намекая, что тому стоит вести машину на посадку — преодолеть Атлантический вал у неё шансов не было. Чарли отрицательно помотал головой, и Франц понял, что американцы погибнут. Если, конечно, он им не поможет.

И он остался с ними, проводив бомбардировщик через Атлантический вал. Опытные немецкие наблюдатели легко узнали дружественный самолёт, так что зенитки не сделали по ним ни одного выстрела. Всю оставшуюся жизнь Франц гадал, что же наблюдатели подумали о сцене, которую увидели в небе в тот день. Хотя они пролетели невредимыми, Чарли не понимал, что этот немец сделал для них, пока он не отсалютовал им и не отвалил в сторону. Именно в этот момент Чарли всё понял.

Героизм не всегда измеряется пролитой кровью. Иногда пощадить врага — это настоящий подвиг

Матвеева Елизавета. МАЛЬЧИК, КОТОРОГО СЪЕЛИ ЛАСТОЧКИ

– Бедный мальчишка, остался совсем один, – всхлипнула женщина в чёрном чепце.

– Поедет теперь к своей тётушке на окраину Йоркшира, в настоящую глухомань, – прошептала собеседница и выглянула из-под зонтика.

Холодная весна принесла за собой внезапную и странную гибель маленькой английской семьи – на похороны лорда и его жены пришло не более десятка человек. Слуги и специально нанятые плакальщики стояли под дождём, вытирая слёзы.

Глядя на комья сырой земли, мальчик сжимал в карманах штанов веточку розмарина. Незнакомые женщины ходили кругом, пытались приласкать и уберечь ребёнка хотя бы от дождя. «Лерой, бедный Лерой, как же ты теперь будешь?..» – вздыхали они.

Единственный сын лорда смотрел на гостей с непониманием. Цвет его глаз был похож на голубую плитку, которой выложен фонтанчик в родительском поместье. Сейчас эта плитка пошла трещинами и поблекла, в мутной эмали теперь отражалась только чернота мокрых комьев земли.

Неделю спустя Лерой отправился к тёте – баронессе, живущей в отдалённом поместье на севере Англии. Служанки наспех собрали небольшой чемоданчик, вручили бумажку с важными пометками и посадили мальчишку на поезд, при этом строго наказав ему ни с кем не общаться. Мальчик кивнул, попрощался с провожающими и уселся на своё место в вагоне, свесив худые ножки. Детские ручки обхватили птичью клетку, на которую накинули тёмную ткань.

Поезд тронулся. Любимая канарейка вскоре уснула, как и сам Лерой. Монотонный шум оберегал сон ребёнка до того момента, пока пальцы не выронили клетку из рук. Ткань слетела, и канарейка тут же начала биться о железные прутья. Мальчик было потянулся к упавшей клетке, но его опередили. Мужчина, сидевший напротив, легко поднял канарейку и поставил Лерою на колени.

— Ты, случайно, не к баронессе Мороу путь держишь? — молодое, чисто выбритое лицо незнакомца сияло. Он заинтересованно наклонил голову в сторону и смотрел на мальчишку чёрными жеодами, пугающими и завораживающими одновременно.

Лерой хотел ответить, но вспомнил наказ провожающей и сильнее сжал клетку.

— Извините, мне не разрешали разговаривать с такими людьми, как вы.

Мужчина засмеялся и протянул мальчику смятую бумажку, выпавшую из детских штанов.

— С какими «такими»? — попутчик весело усмехнулся, достал сигару и закурил. — Я муж баронессы Мороу. Тебе со мной по пути, Лерой.

Остальную часть поездки они молчали. Доехав до нужной станции, Мороу помог мальчику с багажом и вместе с ним сел на кэб до поместья. Лерой выглядывал из кэба, внимательно смотрел сначала на высокие хвойные деревья, потом на своего спутника, читавшего книгу на неизвестном языке.

Вскоре дорога окончилась тупиком — пришлось пешком идти по узким тропинкам. Лерой семенил за мистером Мороу, не задумываясь, верно ли тот шёл.

— Мистер Мороу, а как вы оказались в одном вагоне со мной? Мы встретились случайно? — спросил Лерой, пиная мелкие камушки.

— Говорят, что случайности – самая неслучайная вещь на свете.

Смеркалось. Вдали показались столб дыма и верхушка деревянной крыши. Когда Лерой со своим спутником подошёл ближе, то немного замедлил шаг и уставился вперёд. Поместье баронессы оказалось намного больше, чем семьи Лероя: позади главного здания виднелся сад с оранжереей, правее находились конюшня, беседка и маленькая псарня.

Вдруг двери дома распахнулись и на порог вышла полная дама средних лет. Седые волосы женщины были так туго и аккуратно собраны в пучок, что весь её вид будто бы говорил: "Здесь свой строгий порядок, я — всё, и я везде".

Мистер Мороу поднялся по ступеням и поцеловал пухлую руку хозяйки. Лерой отвёл растерянный взгляд: «И это его жена?..»

Затем баронесса сухо поприветствовала племянника, проводила новоприбывших в дом и расселила по разным его частям. Лерой зашёл в свою комнату, поставил клетку возле приоткрытого окна и выглянул в сад. Зелёные листочки уже проклёвывались из почек. Пахло свежестью и морем.

— Уже ложишься?

Мальчик вскрикнул от неожиданности: мистер Мороу стоял в двух метрах от него, вытянутое красивое лицо в темноте казалось неприятным.

— Птицы утром громко поют — закрывай окна. Хорошо выспись на новом месте.

Мужчина вышел. Лерой не сразу закрыл окошко: пальцы дрожали и не слушались. Тяжело дыша, он прямо в одежде залез на кровать и уткнулся в подушку. Слишком много всего произошло за день, поэтому сон быстро успокоил мальчика и его канарейку.

На следующий день баронесса показала племяннику сад с прудиком, оранжерею с живущими в ней цветастыми птицами, наказала не ходить в конюшню и сторониться собак. Потом, допив обеденный чай, она попрощалась и уехала в город.

Лерой ещё немного побродил по саду и вернулся в дом. Прошёлся по всем трём этажам, заглянул в спальные комнаты и кабинет баронессы: мистера Мороу нигде не было видно.

Мальчик ходил вдоль коридоров и засматривался на картины, изображавшие главным образом птиц: изящных и бескрылых, чёрных и пёстрых, живых и мёртвых. Среди них чаще всего мелькали ласточки, написанные на фоне неба, разрезавшие хвостом низкие облака.

Остановившись в конце коридора, Лерой замер и прислушался. За прикрытыми дубовыми дверями играла приятная музыка. Мальчик глянул в щель и увидел мистера Мороу, играющего на флейте. Его лёгкие пальцы бегали вдоль инструмента, создавая красивую трель.

Лерой никак не мог понять, что не так с мужем баронессы. Он чаровал и пугал одинаково сильно, в его облике сочетались строгость и какая-то искрящаяся детскость, искренность и миллион стыдливых секретов.

Флейта замолчала, и Лерой вынырнул из дум. Он сразу же захотел скрыться в своей комнате, сконфуженный, но мужчина открыл тяжёлую дверь, и мальчик чуть не упал на колени прямо перед ним.

– Если нравится звучание флейты, то научись на ней играть, – Мороу говорил тягуче, делал длинные паузы между словами, глядя мальчику прямо в глаза. – В следующий раз просто постучись и я, так уж и быть, научу тебя играть.

Лерой кивнул и выпорхнул из комнаты. Добежав до своей спальни, он прыгнул на кровать и зарылся в одеяло. Уши горели от смущения, стало жарко. Пришлось выбраться из душного кокона, чтобы открыть окно.

Следующим днем баронесса всё ещё отсутствовала. Лерой, со стыдом вспоминая вчерашнее, отвлёкся на рисование. Нарисованные зверьки выглядели настолько нелепо с крыльями, рогами и кучей глаз, что Лерой не мог не усмехнуться им.

Когда сзади скрипнула дверь и кто-то скрылся в темноте коридора, мальчик выронил карандаш и кузнечиком отскочил от письменного стола. В открытую форточку влетело существо, спикировало зигзагом в угол и затихло.

Лерой подошёл ближе и увидел ласточку, безжизненно лежавшую на полу. Пальцы осторожно потрогали птичью головку и крылья: на ладонях остались красные разводы. Лерой без раздумий подобрал ласточку и кинулся к мистеру Мороу, который поливал цветы в оранжерее.

– Её уже не спасти, Лерой, – мужчина перебирал тонкие перья и хмурился. – Странно, – продолжил он, глядя вверх на чистое небо, – дождя не предвидится.

Слёзы, некрасиво пучась в уголках глаз, текли по подбородку и капали на землю, в которую мистер Мороу закапывал птицу. Впервые стало больно и страшно. Очень сильно хотелось почувствовать большие и тёплые (они точно должны быть тёплые!) руки мистера Мороу: чтобы они гладили по голове, высушили безобразные слёзы и потом, когда плач прекратится, научили играть на флейте. Однако мужчина просто отвёл мальчишку в дом и передал в другие, совсем не те руки, которые вручили чашку чая с мелиссой и небрежно похлопали по плечу.

Вскоре приехала баронесса. По угрюмому лицу женщины было видно, что в её слаженном мире дела пошли не так, как ей бы хотелось. Весь оставшийся день Лерой провёл в спальне, бессмысленно таращась в угол. Листки с рожицами зверей рассыпались по полу и насмешливо смотрели на своего творца снизу-вверх. Мальчик злобно, как никогда до этого, вцепился в бумагу и порвал её на части. Собрав все белые куски, он швырнул их из окна.

Через секунду Лерой изумлённо выпучил глаза: бумажки превратились в перья, а из кусочка, на котором была изображена рогастая голова с острыми зубами, выпорхнула настоящая ласточка – прямо как та, которая сегодня влетела в комнату. Лерой улыбнулся – ему показалось, что это было доброе знамение.

Баронесса же стала часто ругаться с мужем. Пока Лерой жил в доме, лицо женщины избороздили морщины, словно десятки фьордов.

После одной склоки мистер Мороу пришёл в комнату Лероя и тихо сел на краю кровати, опустив голову. Тогда Лерой не понял, почему испытал к столь закрытому и странному человеку сочувствие. Он осторожно взял его тяжёлую руку, посмотрел в уставшее лицо и улыбнулся: «Научите меня играть на флейте?»

С тех пор всё изменилось: Лерой не заметил, как муж баронессы стал его лучшим другом. По крайней мере, Лерой называл это именно так. Утром его учили игре на флейте, днём устраивали прогулки верхом, где мальчик рассказывал всякие глупости из своей детской жизни, а вечерами… После последнего чая, когда прислуга и хозяйка дома засыпали, закрывались тяжёлые дубовые двери, и из окон в пустой комнате Лероя дул тревожный ветер.

Любимая канарейка, одинокая и забытая мальчиком, жалобно пищала от холода и вскоре, пискнув в последний раз, неподвижно вжалась в железные прутья. Однако Лерой не сразу обратил на это внимание.

В один из летних деньков баронесса сильно разозлилась на мистера Мороу, да так, что ему пришлось уехать из поместья. Вечером тётушка больно ударила племянника по щеке и, не сказав ни слова, скрылась в своей комнате.

Лерой долго не мог уснуть, всё думал о своём и глядел на опустевшую клетку. Ночью мальчика потревожил стук в окно. Потом ещё один. И ещё… Что-то настойчиво билось о стекло. Краем глаза Лерой заметил ласточку, пытавшуюся влететь в окно. Крикнув ей «улетай прочь!», он накрылся одеялом и зажмурился. Стук всё не прекращался, он стал настойчивее и громче. Замерев, Лерой услышал трепет крыльев, удары клюва и щебетание.

Прилетела ещё одна ласточка. Вторая, третья… Они бились клювами и телами о стекло так сильно, что раздался хруст птичьих шей, и истошный птичий вопль затопил уши Лероя. Мальчик вцепился ногтями в щёки и беззвучно кричал, безобразно корчась. Плитка его голубых глаз разбилась, впиваясь острыми концами в счастливое детство.

Матиенко Алина. В КАКОЙ МОМЕНТ?

Конец 19 века. Много ли вы о нем знаете? Царствование Александра второго, продажа Аляски, Берлинский трактат, создание «Тройственного союза», первый конгресс в Париже – всё это сухие, неоспоримые, железные факты, прописанные в учебнике.

Но сегодня я хочу рассказать историю, которой нет ни в сети, ни в библиотеках. Возможно, летописцы просто не предали ей значения. Но, может быть, люди забыли о ней специально. Так или иначе, я считаю своим долгом рассказать вам об этом.

Всё началось три столетия назад, когда бабушки, живущие на облаках, захотели сделать людей счастливыми.

Собирать ромашки в полях, поливать помидорчики в теплицах, готовить шарлотки, положить одну ножку на другую и читать на солнышке – вот рецепт счастья Хильды, одной из десятков бабушек, живущих на облаках. Она была самой что ни на есть обычной бабулей. Два раза в неделю старушка спускалась на землю, чтобы посетить своих внучат: Дэни и Энн. В каждый свой визит на землю бабушка хотела осчастливить свою семью и каждого человека, которого она встретит на своем пути. Лучезарные глаза, милая улыбка, нежные руки прилетали на землю для того, чтобы подарить всем по капельке добра.

Но никому на земле не было до этого дела. Люди, загруженные своими проблемами, смотрели на Хильду как на чокнутую, сумасшедшую бабульку. При каждый попытке помочь её либо прогоняли, либо… прогоняли. Расстроенная, она прилетала к себе на родное белое мягкое облачко и заваривала ароматный медовый чай с травами. А потом вязала целый вечер мягкие носочки и шарфы своим внучатам, которые даже не удосужатся сказать «спасибо».

Каждую субботу все бабушки слетались в одно место, чтобы обсудить как обстоят их дела. Сколько улыбок они подарили людям, кого осчастливили.

Но эта суббота изменила не только их жизнь, но и жизнь всего мира.

Бабушки сидели на облаке. Повсюду были воздушные пушистые одуванчики. Ветер нес огромное облако в сторону Мичигана.

– Девчонки, у меня тут такое приключилось. Представляете, я вчера хотела побывать в городе. Мимо меня как раз проезжала телега, а в ней паренек молодой. Говорю: «Милок, будь добр, довези до городу!» А он посмотрел на меня и проехал мимо. Бывает же такое! - возмущенно, но чуть не плача рассказывала Таисия, бабушка, на чьем облачке проходило собрание.

– Да ты что…

– Ужас какой!

– С ума сойти, надо же…

– А со мной вообще невиданное приключилось! Пошла на рынок, торговать молочком Дуськи моей, а вы знаете, она у меня болеет последнее время часто. Ой, беда-беда…

– Любка! Так и что? Пошла ты на рынок…

– Ах да, рынок! Стою уже четыре часа, молоко не берут совсем. И тут девушка подходит, лет так восемнадцати. Два литра попросила, она со своим ведром. Я и налила ей два с лишнем. А она взяла и убежала, да еще и выкрикнула, что я старая и никчемная, раз торгую на рынке.

Одновременно все ахнули. Так громко, что еще чуть-чуть и на земле бы услышали.

Так и лились ужасные истории со скоростью Ниагарского водопада... К слову, бабушки как раз его пролетали.

– Так. Стоп. Хватит этого ужаса. Нужно что-то придумать. Мы же несем добро и счастье. И если зло завоевывает мир и поглощает сердца, даже детские, то нам нужно что-то предпринять, – Хильда даже подлетела на метр.

Все немного похихикали над такой важной речью, но задумались.

– Можем прилетать на землю чаще. –, тоненьким голосом предложила, откуда-то из далека Лика, самая скромная из всех.

– Как ты не понимаешь, нас уже не воспринимают всерьез, о нас забывают, кто нас вообще еще слушает? Да мы и не сможем разом достучаться до всего человечества!

Все понимали, что люди в преклонном возрасте мало кому нужны, и всё, что они пытаются делать – давно уже бесполезно. Но добрые бабушки не хотели в это верить. Поэтому, когда такую суровую правду озвучили вслух, у всех побежали мурашки.

– А нам до всего мира и не надо! – неожиданно, чуть ли не крича, сказала Хильда. Дети! Вот через кого мы будем направлять потоки своего счастья.

Все начали переглядываться.

– С катушек что ли съехала, девица… – кто-то сказал шепотом.

Возникла неловкая пауза. Хильда думала, что её идею поймут и примут сразу же, но что-то пошло не так. Старушка парила в воздухе, и все смотрели на неё.

– Дети. Мы зарядим их позитивом, передадим свое счастье им.

Дети же, в свою очередь, пронесут этот волшебный ресурс через всю жизнь и станут раздавать добро людям, как мы!

Все начали шептаться.

– Хорошо, а как мы донесем до всех детей мира свое счастье? Нам нужен единый рычаг давления.

Все чуть ли не испепелили взглядом Хильду.

– Нужно придумать… А пока приглашаю всех ко мне на фирменный медовый чай. Пока будем лететь что-нибудь да придумается.



На пороге дома всех встречал Симба – маленький вислоухий котеночек. Он был настолько мягок и чудесен, что пока все говорили, он потихоньку перемещался из рук в руки по кругу, засыпая то у Лики, то у Любки, то еще где-нибудь.

Когда все наконец расположились на газоне, беседа завязалась. Сначала говорили о кулинарии, потом окольными путями разговор перешел на вязание теплых зимних шарфиков. Но бабушки вовремя опомнились и не дали себе позабыть, для чего они здесь.

Несколько часов им потребовалось для того, чтобы всё придумать. Стояла глубокая ночь. Светлячки порхали вокруг фонарей. План был создан.

– Счастью быть! – чокнулись кружечками и разлетелись по своим облачкам уставшие, но самые счастливые бабушки.

Следующие несколько недель они только и работали над своим главным проектом. «Что объединяет всех детей? Желание получать подарки. Нужно создать подходящую атмосферу… Праздник! Можно все связать с торжеством! Тааак, какое время года является самым волшебным? Зима! Зима+праздник= Новый Год. Все дети будут получать подарки на Новый Год. Но как заставить их верить в чудо?» Было решено разработать вымышленного персонажа. «Давайте сделаем кого-то, кто будет похож на нас. Во-первых, он несет добро, радость и статье. Записываешь? Записывай! Во-вторых, он будет летать и разносить подарки! И третье. А что еще? Девочки, что еще забыли? А, точно! Веру в чудо! Этого героя никто не будет видеть, он будет приходить ночью, оставлять подарки и улетать. Так у детей появится чудесный образ кого-то волшебного и вот, они уже верят в чудо! А когда чудо случается, это самое что ни на есть счастье».

-Девчонки, а как мы этого героя величать-то будем?

–Что-то связанное с зимой и нами?

– Бабушка Сосулька?

Все захохотали.

– Да, Галь, к тебе придет Бабушка Сосулька и защекочет тебя до смерти.

– Очень смешно!.. – пробормотала в ответ Галя и продолжила строчить что-то на листке.

Несколько часов спустя, какими-то высшими силами, наши, уже хорошие знакомые милые бабушки пришли к единому варианту.

«Дед Мороз». Так стали его звать. Почему именно «Дед» мы не узнаем никогда, потому что рассказчик во время той увлекательной беседы уже уснул.

Прошел не один месяц до воплощения их проекта в жизнь. Бабушки почти не летали на землю. У всех горели глаза от возможности сделать всех людей счастливыми. Днями и ночами разговоры были только о проекте под названием «Дед Мороз». Бабушки просчитали все риски и понимали, на что идут. Энергия нескольких десятков бабушек шла на создание, как они иногда его в шутку называли, «Спасителя человечества». Бабушки трудились без перерыва и, следовательно, не восстанавливали свою энергию. А это означало, что, возможно они уже будут не в состоянии летать на землю снова. Но наши самоотверженные героини верили в счастье, их вела душа, а они ей доверяли.

И у них получилось. Славным зимним утром Дед Мороз отправился на своих санях, запряженных оленями, в путь. Бабушки в ожидании пили чай и играли в карты. Но кто в тот момент думал о тузах? Все с нетерпением ждали возращения Деда Мороза. У них все было рассчитано. До прибытия оставалась пара часов. Силы не восстанавливались, как это было прежде, они лишь покидали жизнерадостные лица бабушек. «Верь в чудо, оно произойдет». Именно по такому принципу жили наши с вами знакомые. Поэтому… Не самыми бурными, но всё же овациями встретили они Деда Мороза

– Как оно, Дед Мороз? – хриплым дрожащим, но оптимистичным голосом спросила Хильда.

Это была самая тихая тишина в моей жизни.

– Да! – выдохнул Дед Мороз, а за ним и все остальные.

Десятки лет проходили как одно мгновение… Каждый год дети получали подарки на праздник, утопали в море улыбок и счастья. Вера в чудо, хоть и находилась в самых дальних уголках души, сопровождала их всю жизнь.

Но в какой момент всё сломалось? В какой момент дети потеряли веру во что либо? В какой момент дети потеряли веру в жизнь?

Матылина Екатерина. РЫБАЛКА

Узкая тропинка вилась между сосновых стволов, выходя к тихо журчащей речке. Солнце проглядывало через раскидистые ветки сосен, подмигивало солнечными зайчиками. По небу текли неповоротливые облака, ветер поигрывал пылью и тополиным пухом, а птицы, еще недавно шумевшие в листве, стихли от опустившейся на землю жары.

В высокой траве, росшей по берегу реки, было гораздо прохладнее: тени деревьев спасали от зноя. Здесь и расположилась Оля. Устроившись у корней старой сосны, она сонно наблюдала, как стрекозы неровно летали вокруг камышей. Речные волны покачивали красный поплавок.

Вдруг он задергался. Один раз, второй - леска натянулась. Она стала укорачиваться, и из воды появилось сплюснутое тело леща. Отец Оли снял рыбу с крючка и вышел из кустов.

- Хороший улов, - отец заулыбался, - Ты же, наверное, и не знаешь, что это за рыба.

Оля знала. Она с самого детства рыбачила на этой речке с дедом. Тот знал местную флору и фауну на зубок и с удовольствием делился своими знаниями с внучкой.

- Лещ, - пожала плечами она.

- Молодец. Тебе, кстати, скоро пятнадцать? Уже есть пожелания, как хочешь отметить?

- Мне шестнадцать. Месяц назад исполнилось.

Отец нахмурился.

- Уже шестнадцать лет… Это девятый класс, да? Экзамены…

Оля отвела взгляд. Желания общаться с отцом не было. Тот этого не замечал.

- Десятый класс. Но экзамены да, через месяц.

- Мне твоя мама рассказывала, что ты усиленно готовишься. Похвально. Уверен, ты прекрасно все сдашь.

Отец скрылся в кустах, перед уходом кинув леща в ведро с другими рыбами. Оля вернулась к созерцанию стрекозы. Диалоги дома совсем не отличались от этих. Винить отца ей было не за что, да и не сильно хотелось. Наоборот, он поступил правильно, уехав на два года в другой город на более высокооплачиваемую работу. Это тоже было "похвально". Но не отменяло того факта, что теперь перед ней был совсем другой отец. А перед ним совсем другая дочь.

Она поглядывала на ведро с влажными рыбами, что медленно открывали рот и жадно хватали им воздух. Скользкие тела пытались выпрыгнуть, но емкость была слишком глубокой. В один момент ей показалось, что лещи смотрят прямо на нее. Рыбы напряженно, не отводя взгляд, таращились своими выпуклыми, стеклянными глазами, медленно моргая.

"Рыбы же не моргают", - только и успела подумать Оля, как речная вода хлынула на нее быстрым потоком. Волны, до этого едва касавшиеся ее ног, набегали все чаще, постепенно затапливая песчаный кусочек земли. Одна особенно крупная сбила ведро с рыбами, и те быстро скрылись в воде. Оля проследила, как темные лещьи спинки пропали в глубине реки, но огромная волна, грозившая обрушиться на нее, заставила быстро очнуться от сонной неги и забраться выше по склону. Застыв там, она наблюдала за бушующей стихией. Речка выходила из узких берегов, песчаная полоса была полностью залита. В воде иногда появлялись высокие стебли травы, где до этого сидел отец.

"Отец", - не успела она и подумать, как вода заволновалась, и из глубины стала появляться огромная спина с черным, размером с парус, плавником. Морское существо, совсем не похожее ни на леща, ни на какую другую местную рыбу, расплескивало воду длинным хвостом. По его округлым бокам стекала вода, и ее вспенивали мощные плавники. Под солнцем серебристая чешуя слепила глаза. Жабры, похожие на широкие щели, плавно поднимались и опускались. Бесцветные глаза, каждое размером с тарелку, неотрывно смотрели на Олю. В узком проливе рыбине было тесно, как киту в ванной. Рыбина молчала, но ее рот двигался под толщей воды.

Оля попрочнее перехватила сосновые корни. Рыбьи глаза внимательно следили за каждым ее движением.

- Я тебя не понимаю, - Оля покачала головой. А вот рыбина понимала: рот задвигался с усиленной скоростью.

- Не понимаю! - рыба не дернулась.

- Уйди! - рыбьи плавники начали взбивать воду.

Оля не знала, откуда взялась эта ярость.

- И без тебя все нормально было! Думаешь, можешь просто так, из ниоткуда появится, ворваться в эту спокойную реку, где рыбам и без тебя хорошо было, и все и дальше будет хорошо? - голос срывался от крика.

Рыбина перестала мотать хвостом. Плавники больше не взбивали пену. Оля глубоко вздохнула. Горло болело от крика, и ярость уходила так же быстро, как и пришла.

Вдруг вода начала быстро убывать, будто в огромной ванной открыли слив. В волнах мелькнул серебристый рыбий бок, и она пропала.

С деревьев раздался шум. Несколько сорок слетели на песок, где подпрыгивали выброшенные рыбы. Птичий гомон нарастал с каждой секундой, заполняя все окружающее пространство. В один момент он стало оглушающим, Оля со всей силы зажала уши и закрыла глаза.

Открыв их, она больше не видела вышедшей из берегов речки и выброшенных на берег рыб. Река тихо текла, не планируя ни выходить из берегов, ни затапливать близлежащие территории.

Оля огляделась. Около ведра с рыбой ходила нахального вида сорока, которой хотелось полакомиться лещиками. Оля вскочила, и, размахивая руками, кинулась на птицу:

- Кыш! Пошла отсюда! - сорока обиженно улетела на ближайшую сосну.

Оля заглянула в ведро: к лещикам прибавилась плотва и несколько мелких рыбешек. Стараясь не смотреть в рыбьи глаза, она направилась в заросли травы.

Там, сгорбившись, на раскладном стульчике сидел отец. Оля устроилась рядом.

- Я Оля. Твоя дочь, - отец удивленно обернулся.

Оля вздохнула. Она сомневалась, что это как-то поможет, но нужно же с чего-то начинать, в конце концов.

- Ты мой отец, тебе сорок три года. Я знаю, что когда ты жил с нами, ты очень любил мамины котлеты. И тебе нравится рыбачить.

- А я в десятом классе, тоже люблю мамины котлеты. А еще капустный пирог. Я знаю всю рыбу, которую можно поймать в этой речке.

Она серьезно посмотрела на отца.

Давай попробуем узнать, что у нас еще общего, кроме любви к рыбалке.

Мельситова Виолетта. НИКОГДА

Морозное зимнее утро. За оконным стеклом ветер неспешно качает тонкие ветви деревьев. Город постепенно просыпается и погружается в привычную надоедливую суету. Лучи январского солнца торопливо проникают сквозь окна, наполняя комнату приятным светом.

На краешке потертого кресла сидит старушка в тонком темно-синем халате с небольшой картонной коробкой в руках. Нервно постукивая пальцами по крышке, она снова и снова перечитывает надпись, сделанную яркими акварельными красками. «Моя коробочка памяти» – было написано разноцветными буквами, неаккуратно расположенными на коробке. Здесь долгие годы хранились памятные сувениры, подарки друзей и другие предметы, связанные с определёнными моментами, этапами жизни Софии Михайловны.

Еще будучи ученицей средней школы, Сонечка терпеливо наполняла коробку различными мелочами и представляла, как когда-нибудь, уже став совсем взрослой, она случайно наткнётся на секретную коробочку и будет с интересом разглядывать каждую вещицу, найденную в ней. И вот старушка с трепетом в груди поднимает крышку, ведь точно знает, что содержимое заставит ее погрузиться в воспоминания детства, а эмоции захлестнут ее с головой.

Первый предмет, который попался ей на глаза – бледно-розовый браслет с тонким шнурком, подаренный Сонечке ее лучшей подругой на один из праздников. На секунду старушке показалось, что в детстве оттенок браслета выглядел совсем иначе. Пытаясь по памяти восстановить этот насыщенный коралловый цвет, София Михайловна медленно погружалась во времена своего детства и юности.

Первым делом она вспомнила о той беззаботной легкости, которая сопровождала ее все детство. Казалось, в такие беспечные годы не существует ничего, что могло бы принести в жизнь расстройства и переживания. Все существующие проблемы были мелочами, если сравнивать с тем, что ждало ее во взрослой жизни.

Эти мысли наполняли сердце и всё тело приятным согревающим теплом, но при этом приносили грусть и душевную боль, которая постепенно превращалась в физическую. Старушка никак не могла избавиться от тяжести в теле, а мысли и воспоминания сдавили грудь так сильно, что на мгновение ей показалось, будто вот-вот она услышит хруст собственных костей.

Следующим предметом, найденным в коробочке, оказалась миниатюрная модель пассажирского самолета. Он выглядел точь-в-точь как и в день рождения Сонечки, когда ей исполнялось 11 лет. В этот самый день ее старший брат, который был наслышан о заветной мечте сестры – стать стюардессой, принес в подарок крохотный самолетик. Крылья аэроплана светились металлическим блеском, а лучики солнца игриво переливались, попадая на гладкую поверхность корпуса. Этот подарок был для Сонечки неким талисманом и главным символом ее мечты.

Но, к сожалению, родители Сони не поддержали ее желание. Ее брат – единственный человек, который готов был принять любой ее выбор. Он всегда повторял сестре: «Я ни на секунду не перестану верить в твои силы и точно знаю, что ты сможешь получить всё что угодно, стоит тебе только захотеть и приложить немного усилий».

Но в тот момент решающее слово было за родителями Сони, которые настояли, чтобы она поступила в медицинскую академию и связала своё будущее именно с этой отраслью. Мама Сони работала кардиологом, а папа был хирургом. Вместе они считали врачебное дело благородной профессией и старались убедить в этом дочь. Соня была не вправе отказаться от наставлений родителей, и, отучившись в академии, всю жизнь проработала медсестрой в одном из городских госпиталей.

В детстве Сонечка с горящими глазами мечтала, что каждый день будет наблюдать за белоснежными пушистыми облаками из маленького окошечка пассажирского самолета и разглядывать города с высоты птичьего полета. Она так любила засматриваться на пролетающие над ее головой самолеты, провожать их взглядом и думать, как однажды на одном из таких лайнеров она осуществит свой первый рейс. Но эти мечты были разбиты на миллионы мелких осколков, которые и по сей день ранят уже повзрослевшую Соню.

Даже спустя столько лет обида не перестает терзать ее душу, а надоедливые токсичные мысли проедают тело изнутри. Сначала ей стоило лишь пустить эти мысли в голову, затем она разрешила им задержаться совсем ненадолго, а позже уже была не в силах прогнать их. А самое страшное чувство – жалость, стало постоянным и неотъемлемым спутником жизни Софии и следовало за ней, куда бы она не направлялась.

А сегодня постаревшая Соня, держа в руках самолетик и вытирая горячую слезу с морщинистых век, осознала, что та жизнь, которая осталась за ее обветшалыми плечами, – однородная материя, не имеющая никакого веса в этом мире. Ее жизнь больше походила на серое безрадостное существование без ярких положительных эмоций, счастливых моментов. Из-за того, что она посвящала всю свою жизнь работе, она так и не смогла найти ни любимого человека, ни близких понимающих друзей, и одиночество стало обыденным явлением.

Теперь, когда она находилась на закате своей жизни, поздно было жалеть и винить себя. Теперь, когда столько времени потрачено впустую, а все возможности прожить эту жизнь достойно были упущены, поздно было оглядываться и думать, что всё можно изменить. Самый яркий этап жизни Сони – ее детство, навсегда остался в далеком безвозвратном прошлом. Навсегда исчезли все сокровенные цели и мечты маленькой Сони. От них остался лишь игрушечный самолетик и пара приятных воспоминаний.

Слезы медленно стекали по огрубевшей коже и капали на блестящие крылья самолетика. Старушка опустила тяжелые веки и положила голову на руки. И никогда уже не загорятся глаза юной Сони при виде самолета среди кучевых облаков. Никогда ей не окунуться с головой в мечты и размышления с надеждой на лучшее будущее. И никогда уже не получить ей второго шанса вернуться назад и всё исправить. И никогда впредь не откроются ее глаза и не начнется новый день. Никогда.

Минхатыпова Алина. ПРИСНИТСЯ ЖЕ ТАКОЕ...

Шел последний урок этого дня . Восьмиклассники внимательно слушали учителя по экологии, а Веня не слушал, его мысли были далеки от урока. «Когда же закончится этот урок ?»- подумал Веня. Он особо не «уважал» уроков экологии и не старался слушать, о чем говорил учитель . Веня еле дождался окончания урока, чтобы пулей вылететь из класса. Он уже продумал свои дальнейшие действия после уроков: как он первым делом пойдет в кинотеатр и посмотрит свой долгожданный фильм, а потом…

Учитель давно , оказывается, заметил, что Веня «ерзает» на своем стуле, не слушает урок ,занят совсем другим, и решил дать ему задание создать проект по экологии. Возражать было бесполезно , потому что от оценки проекта зависела и оценка на четверть. У Вени рухнули все планы на этот день.

Веня пришел домой с грустным, озадаченным лицом. Он отказался от обеда, так как кусок не лез в горло. Он попробовал выполнить домашнее задание. Оказывается, про экологию он совсем ничего не знал. Прошел час, два … , но бумага перед ним как лежала, так и осталась нетронутой. Часы пробили одиннадцать. Веня ,сам того не замечая, постепенно засыпал…

Задыхаясь от непривычного воздуха для него, он проснулся на незнакомом месте . Веня не поверил своим глазам: небо было темного цвета, у людей на лицах были противогазы, на земле наступать было некуда-везде валялись пластиковые бутылки и полиэтиленовые пакеты. От противного запаха он закрыл нос ладонью. Наш Веня осмотрел все вокруг. Необычность этого места была в том, что кожа людей была синего цвета. Эти «синие» люди бродили по куче мусора и что-то искали. Потом выяснилось, что люди искали воды, чистой питьевой воды.

Вдалеке Веня заметил какой-то островок, оттуда веяло свежим ветром. Он ни в коем случае не хотел оставаться здесь и изо всех сил побежал в сторону синего ясного неба. Вдруг он наткнулся на что-то твердое. Попятился назад-перед ним стоял робот, который охранял этот остров. Из уст робота он узнал, что по земле шагает две тысячи сорок восьмой год, что этот остров не принадлежит человечеству. Там, где живут люди, чистой воды не осталось, воздух испортился из-за халатного отношения людей к экологии. Люди безобразно относились к природе: разбрасывали мусор, рубили леса, осквернили матушку-землю всякими ядовитыми химикатами , уничтожали зверей, реки повернули вспять.

А позади стояли люди, Веня увидел в глазах людей мольбу о помощи , что нужно беречь природу, охранять ее богатства, размножать их, а не истреблять...Пока это возможно...Пока это в наших силах. Пока не поздно…

-Возвращайся в свой год, расскажи людям, что их ждет через несколько лет,-сказал робот. Мальчик полетел.

Веня проснулся в своей комнате. Первым делом он побежал к окну и удостоверился, что за окном две тысячи двадцать первый год. Наш герой вздохнул с облегчением.

-Приснится же такое…

На часах было два часа ночи.

- Проект!!!

Веня сразу же приступил к делу. Теперь -то он знал, каким образом будет делать проект. Все оставшееся время Веня делал проект: чистый воздух, прозрачная вода, экономия ресурсов, мусороперерабатывающие заводы.

За окном уже светлело. Прозвенел будильник.

- Наконец-то!- сказал Веня с облегчением и стал собираться в школу.

Мальчик защитил проект на отлично, и все были приятно удивлены.

Веня был безумно рад, даже не потому, что он получил пять, а тому, что он знал, чем будет заниматься в будущем.

Нечаева Елизавета. ПЁС ПОЛКА

Посвящаю моему прадеду ветерану
Великой Отечественной войны
Николаю Ивановичу Зубову.



Ещё вчера ты по утру выходил в поле в полотняной рубахе, рвал колосья и ложился на мягкую траву, которая пахла Родиной. Закидывал голову, а там – оно - вечное, бездонное, с белыми перистыми облаками. И так сразу становилось покойно, тихо. Хорошо…

А что теперь ? Подёрнутая инеем чужая земля хрустела под ногами, тёмное и безликое небо точно пыталось раздавить нас, но как бы ни хотелось кинуться назад - в родные края, зайти в родимую избу и обнять семью – нельзя было делать ни шага вспять. Война. Холодным ветром пронеслась весть по всему миру, и, если бы мы могли тогда представить себе, какую цену придётся заплатить за мир…

Наш батальон попал в окружение на границе с Эстонией неделю назад и почти все наши товарищи пали в боях. Нас осталось лишь несколько групп по 3 - 5 человек. Я и двое моих однополчан – Степан и Егор – по ночам пробирались к своим. Днём мы обычно скрывались на полузаброшенных хуторах. Надо сказать, что угроза исходила не только от врага, но и коллаборационистов – предателей. Однако мои товарищи держались храбро, духом не падали.

К полуночи мы успели добраться до окраины одной из Эстонских деревень. Почти все дома были либо сожжены¸ либо просто брошены, но кое-где всё же оставались люди. Наши войска были полностью вытеснены из тех мест и отошли на восток. Мы по сути были в тылу врага.

- Сегодня дальше идти нельзя, ребята.- сказал огромный – почти двухметровый - Степан. В соседнем селе справа от реки немец. Надо узнать у кого-то как можно обойти. Придётся переночевать тут.

- А ежели они начнут сужать кольцо? – усомнился Егор.

- Всё равно идти нельзя! – Стоял на своём Степан.

Спор Егора и Степана быстро прекратился - нас окликнула невесть откуда появившаяся старушка.

- Наши, робятки? – с надеждой в голосе поинтересовалась бабулька.

- Свои, мать, русские мы.

- Русские…Родные! Сама я из Ленинграда. Видать не знаете, что нельзя тут вот так вот. Вставайте, вставайте. Тут каждая вторая рожа – предательская . Сдадут фашистам . Уходите лучше. Бога ради. Бегите в лес.

- Да, рады бы, мать, только кругом все перекрыто . Ты лучше подскажи , где ночь переждать. На утро уж, что будет, то будет.

- Вон там у яра изба горелая, туда, чай, не сунутся, ступайте с Богом, родненькие.

Мы осторожно пробрались к большому обгоревшему пятистенку с зияющими окнами и выломанной дверью. Степан вошёл первым, мы за ним.

- Стойте! Кажись, мы тут не одни. – сказал Степан. Как будто кто-то шевелится…

Егор поднял свой автомат ППШ. Мы медленно прошли через узкий коридорчик в горницу, глаза постепенно привыкли к темноте и стало очевидно, что дом пуст.
Я чиркнул спичку, чтобы получше осмотреться, и среди разбросанной мебели в углу комнаты мы ясно увидели довольно крупную собаку. Она сидела прижавшись к стене и с испугом испытующе смотрела на нас.
- Вот это сюрприз! – воскликнул Степан. И лицо его расплылось в доброй улыбке.

- Ну иди к нам, дружище. – сказал Егор. Пёс нерешительно , прижав уши, подошёл.

- Похоже, прибыло нашего полку, мужики. – радостно заявил Степан.
Пёс был рослый, но ещё совсем молодой – почти щенок. Внешне он напоминал немецкую овчарку, но чистопородным явно не был.
-А дрожит-то! Глядите - пугливый. Били видать. – заключил Степан, наглаживая своими огромными ручищами собаку.

В нашем убежище нам пришлось просидеть 3 дня. Немцы постоянно разъезжали по деревне на мотоциклах с колясками и днём и ночью. Они проезжали буквально метрах в трёхстах от нас, но обгоревший дом на краю деревни их не интересовал.
Все эти дни пёс был с нами. Мы кормили его тем же, что ели сами, и он с благодарностью принимал пищу. Больше всех времени с ним проводил Степан и наш четвероногий приятель тоже явно признал его за хозяина. Мы даже в шутку назвали собаку Полкан-Степанычем.

Пару раз к нам огородами потихоньку приходила наша знакомая бабушка, приносила картошки и даже яиц. Всякий раз она с озабоченным видом вновь и вновь говорила, что в окрестных деревнях очень много предателей – тех, кто сотрудничает с фашистами, переживала за нас. И, как оказалось, не напрасно. На четвёртую ночь произошло следующее: поужинав, мы как обычно уселись на полу и стали шёпотом разговаривать, обсуждая как и когда прорываться к своим. Обычно мы спали, а скорее дремали по очереди. А тут – надо ж такому было случиться – заснули все разом! И чуть не поплатились за это жизнями. Мы проснулись все разом от приглушённого потявкивания Полкана. Пёс с тревогой глядел в проём выбитого окна, вставал, переминался с лапы на лапу, втягивал ноздрями воздух и глухо рычал.
Мы, пригнувшись, метнулись к окнам и ужаснулись – по полю перед домом шарили лучи нескольких фонарей, быстро двигаясь в нашу сторону. Изредка раздавался лай собак и обрывки каких-то гортанных команд на немецком языке. Схватив оружие, мы кинулись в дальнюю комнату дома, выпрыгнули через окно в огород и кинулись к реке.
Молча мы бежали по кромке воды - нужно было избавиться от следов, чтобы немецкие овчарки нас не обнаружили. Так мы преодолели километра два. Потом поднялись на берег и легли на траву, вглядываясь в ночное поле и прислушиваясь.

- Оторвались… - прошептал запыхавшийся Степан. В этот момент я заметил, что сбоку от него торчат два острых уха.
- А этот тут откуда? – удивился я.
- Я ж его с собой утащил – сказал Степан. Сначала на руках нёс, а потом он сам уже сзади бежал.
- Ну ты даёшь! – с изумлением сказал Егор. – Где бы самому спасаться, а он собаку на себе попёр!
- Да тьфу, в нём весу-то и двух пудов нету, поди. – протянул великан Степан.

- А, правда, зачем ты его потащил? – спросил я.

- Немцы нас нашли. Завтра днём они наш дом жечь будут. Он бы там и остался. А ты, не забывай, кто нам нынче всем жизнь-то спас! – сказал Степан серьёзно. В этот момент мы с Егором осознали, что так они и есть.
К полудню следующего дня мы вышли к своим. В той роте было человек семьдесят. Четверо были из нашего батальона. Вместе мы медленно отходили на восток, ожидая подкрепления. Полкан сразу стал всеобщим любимцем. Вместе мы ходили в караулы, совершали разведывательные вылазки в соседние населённые пункты. А когда выпал снег, то наш четвероногий сослуживец стал таскать сани с поклажей, заметно облегчая наши передвижения.

Все изменилось в один декабрьский день. Мы со Степаном и ещё четырьмя сослуживцами пошли впереди нашей роты, чтобы разведать дорогу. Поначалу всё было тихо, мы шли по лесной дороге почти не таясь, но когда вышли на поле и двинулись мимо одной из казалось бы брошенных деревень, по нам застрочили автоматчики, засевшие в одном из домов. Мы кинулись назад в лес, я бежал предпоследним, как вдруг, как мне тогда показалось, меня словно с размаху ударили в правое плечо молотком, я упал. Но тут же вскочил и снова побежал, а рукав гимнастерки стал быстро набухать от горячей крови.

Я плохо помню, как мы добежали до своих. У меня сильно кружилась голова, начался жар. Меня отвели в медпункт – обычную большую избу, в одной из комнат которой стояли 8 кроватей. К вечеру я потерял сознание. Более-менее очнулся я только на следующий день к обеду. Моё ранение считалось не тяжёлым. Гораздо хуже дело обстояло со Степаном – у него было задето лёгкое. Он не добежал до своих и упал в лесу, его нашли благодаря Полкану, который, судя по следам на снегу несколько раз выбегал на дорогу и снова возвращался к своему боевому другу и хозяину.

После госпиталя я вновь отправился на фронт в свой батальон, но война уже подходила к концу. Полкан очень тяжело переживал разлуку со Степаном. Он стал тревожным, плохо ел. Мы развлекали и утешали его, конечно, как могли. Бывало, он заиграется с солдатами и, вдруг, замрёт, посерьёзнеет разом и всматривается куда-то, будто ждёт кого-то. Мы-то знали, кого он ищет и ждёт…

В мае 1945 я демобилизовался и наконец-то вернулся в родную деревню Андрейково. Помню это как сейчас: на краю – в аккурат напротив нашего дома - большая деревянная ветряная мельница, слева от неё - неспешная река Молога, а кругом поля, поля. Я увидел на пороге нашего дома мать и сестёр. Тот день был самым счастливым для нас. Полкана я взял себе, пёс был благодарен мне за это, но постоянно как-то незримо чувствовалось, что настоящий хозяин у него всё же не я.

Я знал, что мой боевой товарищ Егор тоже вернулся с фронта, и сразу женился, пошёл работать трактористом в своём селе. Ничего не было известно только о судьбе Степана. Я писал ему в госпиталь. Писал много, с надеждой, но обратных писем так и не получил.

Полкан, тем временем, возмужал, остепенился. Он сразу показал в нашей деревне, кто главный среди местных собак. Но взгляд его тёмных глаз часто с тоской устремлялся куда-то в поле. Я знал, он ждал его – своего Степана.

Так прошёл почти год. И вот однажды субботним днём в окно нашего дома постучали. Мать открыла дверь и тут же позвала меня. На пороге стоял огромный бородатый мужик!

Мы долго хлопали друг – друга по спинам. Не сдерживая слёз радости. А потом долго-долго вели беседу, смеялись, плакали.

Но главная встреча случилась позже. Полкан ещё в обед ушёл с ребятишками на реку, и домой вся компания заявилась только к вечеру.
Мы со Степаном сидели на лавке у дома. И я подготовил его к встрече, но пёс ничего не подозревал.
Когда толпа ребят с собакой приблизилась к нам метров на пятьдесят, Степан не выдержал, поднялся им на встречу, протянув руки.
- Полкаша, ко мне! – зычно крикнул он.
Пёс встал, как вкопанный, вытянув вверх шею. В следующее мгновение он как молния метнулся в объятия к своему другу. Огромный Степан грохнулся перед ним на колени, сгрёб пса в охапку и долго – долго тискал в своих могучих объятиях, казалось, абсолютно сошедшего с ума от безумного счастья Полкана.
- На, на, чёртушка ! – Степан развернул небольшой полотняный мешочек и скормил собаке несколько кусков сахара и каких-то леденцов. - Это я в госпитале ему гостинец припасал. Сам не ел – ему складывал. Помню, поклялся себе, что если выживу, то обязательно его найду и отдам это угощение. Вот эта мысль меня тогда и спасала, что надо, дескать, выжить, друга отыскать своего обязательно. Ну вот – исполнил обещание!

Утром они уехали на Новгородчину. Там у Степана была семья.

А я пошёл в поле, лёг на траву и долго - долго смотрел в небо. А оно – спокойно и величаво глядело на меня. На душе было необыкновенно хорошо. Степан нашёлся – жив! Полкан – наш спаситель - теперь с хозяином, счастлива собачья душенька.

Кончилась проклятая война, её больше никогда не будет! Никогда!

Новопашин Алексей. КАКИЕ ЧЕРТЫ МОЕГО ПОКОЛЕНИЯ Я СЧИТАЮ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫМИ
эссе

Немного предыстории: не так давно мы, одиннадцатиклассники, писали Итоговое сочинение. Одна из предложенных тем звучала так: «Какие черты моего поколения я считаю положительными?»

Конечно, я, как представитель «моего поколения» могу перечислить множество замечательных качеств и характеристик сверстников. Мое поколение, как и любое другое, представляют, как люди думающие, целеустремленные, трудолюбивые и нравственные, так и те, от кого нужно держаться подальше. Мои сверстники не хуже и не лучше остальных людей «не нашего поколения» – мы другие, как будут другими наши дети. В отличие от поколений наших родителей, мы более мобильные, легче ориентируемся в меняющемся мире. Мы менее подвижные и физически развитые, чем наши родители, но обладаем большим объемом, правда, иногда разрозненной информации. Среди нас есть много людей, способных быстро принимать решение в сложной ситуации и видеть выходы из нее. Мы не боимся ошибаться и хотим реализовать в своей жизни как можно больше возможностей. Для нас большое значение имеет финансовое благополучие, но деньги нам необходимы, как возможность для того, чтобы самореализоваться, а не для статуса. Мы более демократичны в одежде и менее приспособлены к жизни вне цивилизации.

Тема интересная и, вроде близкая нам, но статистика показала, что ее выбрало менее 1 % писавших… Я тоже не взял эту тему… Хочу пояснить почему.

Если кто не знает, то Итоговое сочинение предполагает опору на литературные аргументы, желательно использовать именно аргументы, а не аргумент. А попробуйте найти среди произведений литературы те, которые бы описывали современные или будущие поколения, обладающие «положительными чертами»? Все произведения, что приходят на память, рисуют наше будущее, как экологическую или техногенную катастрофу, где людьми управляют роботы или зарвавшийся диктатор-самодур. Люди в этих произведениях доведены до скотского состояния, они не способны принимать самостоятельные решения, предают друзей, изменяют любимым. Есть, правда, фантастика с ее параллельными мирами и альтернативными вселенными, но и там мы не найдем даже относительного благополучия, максимум – одинокий герой, вынужденный приспособиться, смириться. Есть, современные сказки вроде «Гарри Поттера», но и там положительному герою, в принципе, везет, ведь он не обладает ни чрезмерным трудолюбием, ни уникальными способностями.

Люди, воспитанные на этих произведениях, часто получают достаточно размытое представление о том, «что такое хорошо и что такое плохо». Отсюда в сочинениях моих одноклассников встречаются такие слова: «нравственный выбор – это свободный выбор каждого человека, его нельзя осуждать за то, что прошел мимо, не вмешался, не помог…» Многие хотят, не прилагая усилий иметь все, «ведь они этого достойны» и живут одним днем, ведь дальше не светит ничего хорошего. У многих нет крепких дружеских связей, так как эгоцентризм превыше всего!

А теперь давайте сравним с литературой 19 - начала 20 века. Многие авторы, пытающиеся заглянуть в будущее, прогнозировали его со знаком «+». Например, И.С. Тургенев в «Отцах и детях», выводя во многом спорную фигуру нигилиста – Базарова, заставляет нас восхищаться его целеустремленностью, работоспособностью, верностью своим убеждениям. В.В. Маяковский в пьесе «Клоп» показывает нам какими замечательными, высокообразованными станут люди будущего. Конечно, нельзя обойти вниманием Жюля Верна, многие его прозрения – научные изобретения применяются сейчас нами, а лучшие его герои обладают такими качествами, как высокий интеллект, твердые нравственные принципы, целеустремленность, способность быть настоящими друзьями и верными супругами. Они готовы пожертвовать жизнью ради своих убеждений, ради блага близких людей.

И что мы видим? У людей, воспитанных на этих произведениях, есть вера в завтрашний день, оптимистический взгляд на жизнь. Они понимают, «что такое хорошо и что такое плохо», и не пройдут мимо несправедливости. Они умеют дружить и любить.

Все это наводит меня на мысли о том, что, возможно, если мы хотим в будущем видеть «поколение людей с положительными чертами», то стоит писать о них, выводить на сцену героев, с которых хочется брать пример. И героев современных, так как классические герои часто непонятны нам, в силу изменившихся устоев, воспитания мы часто не понимаем мотивацию их поступков. А будущее рисовать не только в темных красках, предупреждая нас о грозящих катаклизмах, но и позитивным, разумным, в которое хочется верить и, для создания которого, хочется приложить все усилия!

Перелыгина Софья. ДОМ

Нежно-оранжевые лучи заходящего солнца мягко согревали прощальным светом хвойный лес, по которому быстро и осторожно шагала чёрная угловатая фигура человека по имени Отто. Одетый в длинный грязно-серый плащ с глубоким капюшоном, скрывавшим лицо, Отто прерывисто дышал, содрогаясь от страха, и несколько раз порывался обернуться, но снова и снова подавлял навязчивое желание. Отто старательно убеждал себя, что не вспоминает ни о чем, что могло бы заставить его повернуть обратно, когда вдруг увидел перед собой зеркальную гладь круглого озера и невольно остановился.

«Озеро. "Глаз леса", как говорила Лиля. До Дома деревьев всего ничего. Добежать бы только до ворот», – подумал Отто, тайно постыдившись своих мыслей, и поспешно отвёл воспалённый взгляд от воды и двинулся дальше.

До «ворот», о которых думал Отто, идти осталось не так долго, и Отто побежал, задевая полами плаща кустарники и разрывая тонкую ткань о ветки, но усталость и бессилие вскоре вынудили его остановить бег.

«Еще немного», – со злостью подумал Отто и сделал новый рывок, пытаясь не обращать внимания на всё увеличивавшуюся боль в боку.

Он мысленно повторял «еще немного», пока, шатаясь и задыхаясь, не дошёл до границы, названной им и его друзьями «воротами». Ворота представляли собой плотно сросшиеся многолетние могучие деревья по обе стороны от широкой тропинки, и от вида знакомых деревьев внутри Отто будто что-то оборвалось.

«Спасибо Дону за это место», – без эмоций подумал Отто, переходя с бега на быстрый шаг.

Как только Отто оказался за вратами, здешний яркий свет любовно окутал его сгорбленную чёрную фигуру, будто пытаясь согреть и приласкать, но Отто испуганно отшатнулся от света в тень. Страшный и мрачный хвойный лес остался позади; теперь вместо худощавых пихт, весь путь норовивших поцарапать Отто когтями-иголками, к Отто, как к старому другу, тянули пушистые ветки большие высокие дубы.

«Давайте построим дом!» – раздался откуда-то звонкий голос Лили; Отто обернулся, вздрогнув, и лишь через пару мгновений понял, что знакомый голос ему померещился.

Отто зажмурил глаза и закрыл руками уши, но почти сразу одёрнул себя и твёрдо решил не думать и не жалеть ни о чём, пока не выберется. И стоило ему отчаянно поднять голову, чтобы двигаться дальше вперёд, как взгляд его упал на дом. Тот самый дом, который он и его друзья соорудили все вместе больше двадцати лет назад и воспоминание о котором уже почти было стёрлось из памяти Отто.

Стоявшие близко друг к другу толстые стволы деревьев образовывали некое подобие стен, а крышей приходился большой тряпочный и уже сгнивший от времени навес, закреплённый тугими узлами прямо на могучих ветвях. Отто не мог отвести взгляда, не мог сделать шага, и долго время безвольно стоял, искривив уставшее лицо в гримасе страдания.

«Эти деревья не возражают», – вспомнил он тихо сказанные слова Моны в тот самый день и будто очнулся: прошло двадцать лет, он больше не такой, каким был, и он не позволит своему прошлому испортить его будущее.

Отто со злостью опустил глаза в землю и быстро зашел в дом. Внутри оказалось тихо и темно, и лишь шум листьев, шелестящих под порывами ветра снаружи, нарушал глубокую тишину.

Подавив то ли вздох, то ли стон и крепко сжав зубы, надеясь этим сдержать почему-то накатившие на глаза слёзы, Отто вытащил из кармана несколько красных ягод, спешно сорванных по пути, и, замешкавшись секунду, отбросил их прочь. Гнев, печаль и стыд смешались с усталостью и безразличием; Отто из-за слабости не мог выдержать столько эмоций сразу. На дрожащих ногах он прошёл дальше в дом, сложился, обмяк и рухнул на пол и сам не заметил, как провалился в беспокойный тяжёлый сон.

Ему снился тот самый день двадцать лет назад.

Отто узнал всех из этих детей, каждому из которых было лет семь-восемь, узнал по лицам, взглядам, улыбкам и по тому, как они дружно шагали друг за другом, держась за руки.

– Мы с папой нашли те ворота, когда ходили шишки собирать, – самодовольно улыбаясь, сообщил самый высокий мальчик, шедший впереди всех. Его звали Дон. – Мы не пошли дальше, уже же темнело, но он, ну папа, папа разрешил нам сходить туда вместе с вами.

– Здесь безопасно, потому что лес нас любит, – добавил другой мальчик, следовавший за Доном. Это был его младший брат, Виктор. – А еще папа сказал, что около берега он всегда оставляет свою деревянную лодку для рыбалки и что Дон может привести нас на ней домой.

– Лодки – это слишком опасно, – тихо и недовольно возразила девочка, плётшаяся в самом конце, Мона. – Но опасности – это весело, – чуть подумав, добавила она и чуть улыбнулась, будто этой улыбкой доверив друзьям свою жизнь.

Вдруг картинка сна поменялась, и Отто увидел тех же детей, но уже с лиственной части леса: они были здесь, за воротами.

– Как тут чудесно! – восторженно вскрикнула еще одна девочка, самая низкая и веснушчатая из всей компании, та самая Лиля, голос которой не давал Отто покоя в продолжение его побега. – Я бы здесь даже жила! А может… можно остаться тут жить?

Сам Отто, только значительно младше, восторженно рассматривал солнечный приветливый лес.

– Я люблю наше озеро и те деревья, но это место нравится мне больше, – едва слышно призналась Мона, подходя к дереву и проводя рукой по его коре.

– Мы же говорили, – довольно и польщённо сказал Дон, оглядываясь на Виктора.

– Точно! – закричала Лиля так громко, что маленький Отто немного дернулся от неожиданности. – Давайте построим дом! Прямо здесь! Прямо из деревьев! Они все тут такие огромные, что можно устроить себе гнездо и сидеть в нём прямо до вечера!! Мы можем, мы можем… сделать себе тайное убежище здесь. Да!!

Сон снова переменился. Сначала Отто увидел Дона, Виктора и Мону, с сосредоточенными лицами раскладывавших на земле тряпки, корзинки и палочки. Потом заметил и Лилю, весившую на одну из веток верёвку, на которой болтался один из её рисунков. Отто во сне видел и маленького себя, который сосредоточенно тащил в руках огромную коробку, и не мог поверить, что прошло целых двадцать лет с того самого дня.

– Украшения – мой конёк, – напряженным шёпотом, выдававшим сосредоточенность и физическую усталость, проговорил маленький Отто, бросив коробку на землю и принимаясь завязывать узел на стволе, тем самым прикрепляя к стволу часть навеса. – Ещё я могу сделать фонарики и нарисовать другие картинки. Водоросли, например, или ежей.

– А я могу принести сюда несколько своих книжек или кукол или и книжек, и кукол, – добавила Лиля, с теплотой и благодарностью посмотрев на Отто.

– Принесите лучше лимонада и пирожков, – проворчал Виктор, но не смог сдержать счастливой улыбки.

И все пять друзей начали приходить к будущему Дому деревьев каждый день, несмотря на капризы погоды и запреты родителей, приносить с собой вещички для декора и проводить вместе многочисленные часы, полные веселья и безмятежности. Мона вечерами читала свои стихи, Дон и Виктор рассказывали о морских обитателях, с которыми они сталкивались во время рыбалки, Отто приносил печенье и пироги, приготовленные его мамой, а Лиля приводила свою ручную белку, такою же рыжую и энергичную, как она сама.

Все это вспомнил Отто, наблюдая бесконечно мелькающие картинки его сна.

Вдруг всё прекратилось.

Несколько мгновений была лишь темнота, поглотившая, как бездна, звуки и воспоминания. Но потом как будто откуда-то издалека Отто услышал знакомый голос и узнал давно заученные и недавно забытые строчки песни.

– Дом получился таким… таким прекрасным, – вспомнил он слова Моны, когда она, Виктор и Дон довольно оглядывали получившийся Дом деревьев. – Я даже…я даже не могу описать, сколько всего чувствую. Вы же тоже это чувствуете, так ведь? И к этому важному моменту, когда закончилась наша работа, я…

Мона стояла перед друзьями, отдыхавшими на большом поваленном дереве, сжимала в руках листочек бумаги и бросал смущённый взгляд на каждого, стесняясь и робея.

– Что такое? – забеспокоился Отто, услышав в голосе Моны страх, а во взгляде увидев грусть.

– Я придумала для всех нас песню, – улыбнулась она, и на ее глазах выступили едва заметные слезинки, заблестевшие в оранжевом свете заходящего солнца. – И если вы…

– Да пой уже, – перебила ее Лиля и подбадривающе улыбнулась, сгорая от любопытства.

Мона глубоко вздохнула, и дрогнувшим голосом начала:

– Под солнечным светом мы в этом лесу
Вновь встретимся летом, и я расскажу
Про небо, про море, про яблочный сад,
Про светлое поле, где каждый был рад.
Возьмёмся за руки, зажжём фонари,
Забудем о скуке до самой зари.
Мы встретимся вместе, минуя года,
У Дома деревьев…

Она прервалась, чтобы вытереть слезы со щек, и, наконец, договорила последние слова с жалкой и красивой улыбкой:

– Друзья навсегда.

Не говоря ни слова, друзья будто по команде поднялись со своих мест, подошли к Моне и осторожно и крепко обняли ее, осознавая хрупкость и важность этого момента.

Отто все еще слышал слова из песни Моны, когда в ужасе проснулся и понял, что глаза его опухли, а лицо стало мокрым от слез. На него обвалились все пережитые моменты прошедшего дня: он вспомнил отчаянно сражающихся с захватчиками Виктора и Дона, громко, отчаянно и бессмысленно плачущую Мону и, наконец, Лилю, которая просила его помощи и, не получив её, пыталась выбраться из-под полуразвалившегося дома. Отто видел всё это несколько часов назад, когда, стараясь быть незаметным, никому не знакомыми путями выбирался из родного города, куда прошлым утром пришла война.

Да, он сбежал. Да, сбежал! Но ведь это не значит, что он больше не любит своих друзей, он любит их, любит, как никого никогда не любил, но страх толкал его вперёд, прочь, великий первобытный страх за свою жизнь, страх такой величины, что самая внеземная, бездонная и необъятная любовь в сравнении с ним покажется пылинкой, ненужной и незначительной. Он любил их, он любит их сейчас, и он боялся за них – но как он мог остаться с ними? Как он мог помогать им, отказавшись помочь себе?!

Отто резко поднялся, твёрдо и бесповоротно решив, что отдохнул достаточно, чтобы продолжить путь, и вдруг увидел в полумраке старые игрушки, журналы и коробки со всем на свете, увидел, как все старые обитатели дома уставились на него с нескрываемыми презрением и отвращением. Отто с трудом отвел взгляд и в одну секунду оказался на улице. Он удивился, заметив, что время движется к рассвету.

«Нужно поторопиться, иначе меня заметят, быстрее, быстрее», – судорожно подумал Отто, пытаясь звуком мыслей заглушить навязчивый стук сердца.

Отто последний раз в своей жизни взглянул на Дом деревьев, и, прогнав мысль о возвращении в город окончательно, направился в сторону берега, где под низкими ивами надеялся отыскать лодку отца Дона.

Плюснина Наталья. БИБЛИОТЕКА ЖИЗНЕЙ ЛЮДЕЙ

Потолок светился изнутри, Эдвард такого ещё нигде не встречал. Между вековыми кольцами деревьев как будто пролетали крохотные светлячки. Свет слегка рябил, но это не мешало Эдварду пораженно оглядывать огромные стеллажи, которые в высоту были не меньше шести метров. На полках каждого стояли белые кожаные блоки, занимая все место. Некоторые были чуть меньше, некоторые совсем, ну, сравнительно, тонкие. Эдвард обошел один стеллаж с другой стороны.
- Так это не блоки... Книги! - он провел рукой по страницам.
- Да, не каждый день такое видишь, - Эдвард обернулся на звонкий голос, и увидел мальчика лет тринадцати. Он был одет в белую мантию; такие же белые волосы с красными кончиками чуть прикрывали рубиновые глаза. - Я тоже в первый раз глаз отвести не мог.
- Ага, - только и смог выдавить Эд, возвращаясь к книге.
В библиотеках он бывал чаще, чем дома. Учеба, проекты, а информация из воздуха, как назло, не появлялась. Но эта библиотека отличалась, даже запах: старые страницы и молодые листья дерева.
- Дальше пойдут книги, которые занимают всю полку, а то и две. Хочешь посмотреть?
- Хочу! - мальчик улыбнулся и подошёл к Эду. Положив руку ему на спину, он подтолкнул парня вглубь библиотеки.
- Расскажи немного о себе, - мальчик не поднимал головы, даже не оглядывался. Просто лавировал между стеллажами, ни на секунду не задумываясь.
«Сколько же он тут уже?» - Эдвард перестал тут ориентироваться спустя пятнадцать поворотов.
- Что рассказать?
- Планы, хобби, - что хочешь. Опиши себя.
- Ну, я люблю читать, рисовать тоже нравится. На фортепиано учусь играть.
- А кем в будущем стать хочешь? - Эдвард задумался.
- Не знаю, мало ли работ на свете.
- А ты создашь что-нибудь? - он посмотрел на один из стеллажей, на котором рядом с белой книгой стояла стопка ярких книг. На других полках рядом с книгами тоже встречались посторонние предметы: картины, статуэтки.
- Создам? Зачем?
- Ну как же? Нужно же что-то после себя оставить! - он посмотрел прямо в глаза Эдварду.
- Миллионы людей проживают жизнь, не оставляя после себя ничего.
- Но зачем быть как миллионы людей? Ты ведь можешь стать одним на миллион! - они вышли в широкий проход. Впереди виднелись коварные черные ворота, к ним ребята и пошли.
В этом отсеке пахло влажной землёй и влажным нагретым асфальтом; на полках стояли книги в черной коже.
- Как думаешь, где мы сейчас?
- В библиотеке. - мальчик звонко рассмеялся и этот смех эхом прошелся по залу.
- Очаровательно. А что это за библиотека? - Эд прошел вперёд и провел по корешку десятиметровой книги.
- Петр Ильич Чайковский. – прочитал он. - Можно?
- Ну, если сможешь поднять, - мальчик ухмыльнулся.
- Понял, - Эдвард подошёл к стеллажу с небольшими книгами, которых стояло штук по тридцать в ряд. Этих имён он не знал, но одну книгу все-таки вытащил. Положив ее на неизвестно откуда возникший стол, он открыл первую страницу.
- Воронов Алексей Михайлович; 29.02.1624 - 01.03.1624. - а дальше шли почти выцветшие строчки: - родился на три месяца раньше положенного. При родах пострадала голова. - мальчик рядом чуть поджал губы и подошёл к столу.
- Не самое захватывающее чтиво. - он закрыл книгу и убрал ее обратно.
- Что это было? - Эдвард подошёл обратно к стеллажу, разглядывая.
- Книга жизни, - чуть помедлив, ответил мальчик.
- Как это?
- Вот так, оглянись вокруг: всё это - люди. Их победы, поражения, сны, мысли - всё.
- Значит, та книга…
- Ребенок, да. Но он прожил чуть больше суток, заполнять было нечем. - мальчик вздохнул, - как думаешь, что стоит рядом с книгами? - Эдвард вернулся к книге жизни Петра Ильича и достал одну из пачек с нотами.
- «Колыбельная». Изобретения человека?
- Ага, каждый его труд, в который человек вложил свою душу и силу. У кого-то рядом стоят авторские книги, как вот тут, - он указал на толстую книгу. Рядом стояло две стопки небольших книг в светлых обложках.
- Сколько здесь книг? - Эдвард совсем по-другому взглянул на стеллажи вокруг. На мгновение ему показалось, что с них на него смотрят люди. От этого стало как-то не по себе и парень едва заметно поежился.
- А сколько человек жило на свете?
- И все они?..
- Здесь. - мальчик с улыбкой смотрел, как расширяются глаза у Эдварда.
- Какого же размера эта библиотека?
- Ни малейшего представления, я так и не смог дойти до конца. С каждой секундой библиотека увеличивается. Отсек, в котором ты появился - это часть с живыми людьми.
- Моя книга тоже там?
- Ага, но можешь даже не пытаться ее найти. Во-первых, она сама не захочет этого, а во-вторых, она должна быть уже далеко. Представляешь, даже те книги, среди которых ты появился, уже далеки от того места. А теперь подумай, как далеко должна быть книга, которая началась пятнадцать лет назад. - Эдвард только присвистнул.
- Но я очнулся рядом с толстенной книгой.
- Просто пришло время заполнения, вот она и приблизилась ко мне. Не на своем же горбу её тащить!
Они вернулись обратно в отсек живых.
- А кто ты здесь? - мальчик чуть улыбнулся и вздохнул.
- Библиотекарь. Заполняю книги, переправляю их, когда дописывается последняя строчка; слежу за тем, чтобы изобретения стояли рядом со своими создателями, или хотя бы появлялись своевременно.
- Ты читаешь книги жизни?
- Нет, только труды самих людей. Если браться читать такой фолиант на пару сотен тысяч страниц - свихнуться можно. А представляешь, если у них в жизни ничего интересного не произошло? Это же ужас! Гораздо интереснее смотреть на то, что создал человек.
- А твоя книга тут есть? – Эдвард огляделся, как будто та должна была вот-вот клубнично-феерично выплыть из-за угла.
- Нет, моей нет.
- Но ты ведь тоже человек, да? - мальчик поморщился, как будто вспомнил что-то неприятное.
- Не совсем, - он задумался, - вернее, совсем нет.
- Сколько ты уже здесь? - Эдвард оглядел такое юное лицо, и ещё раз взглянул в слишком взрослые для ребенка глаза.
- По моим скромным подсчётам, с начала времён, - мальчик с усмешкой наблюдал, как вытягивается лицо Эдварда. Ещё бы, так молодо выглядеть в столь преклонном возрасте.
- Почему ты сюда попал?
- Я... - мальчик нахмурился, вспоминая, - я просто появился тут, вместе с библиотекой. На меня возложили ответственность за сохранность историй человечества. - он горделиво выпятил грудь, широко улыбаясь. - Сперва ничего против я не имел, да и выбирать не из чего было, но потом в библиотеку начали попадать книги, их становилось больше, а в один момент рядом с ними начали возникать главные труды жизни автора.
Каждый день мне приходилось иметь с ними дело, каждый день смотреть, как люди добиваются чего-то и описывать это в их книгах. И в один момент... - он замолчал, собираясь с мыслями, - в один момент я осознал, что тоже так хочу. Представляешь? Променять бессмертие на один человеческий век и когда-нибудь увидеть на полке свою книгу, а рядом с ней труд всей моей жизни. - он улыбнулся, хотя потускневшие глаза с головой его выдавали. - Горько было осознавать, что это невозможно. Что у меня никогда не будет того, что есть у простого смертного: друзей, семьи, человеческого счастья, выбора.
- Так ты поэтому меня про будущее спросил? - Эдвард прервал затянувшуюся тишину. - Буду ли я что-то создавать? - мальчик кивнул с грустной улыбкой, и Эдвард заметил, что та почти не сходит с его лица.
- Запретный плод сладок. Раньше я об этом не задумывался. Но каждый раз я раскладывал изобретения рядом с их создателями, записывал первые и последние строчки книги, переплетал страницы и подписывал корешки и... Я завидую тебе, Эдвард, и хочу кое-что предложить. Ты ведь не планируешь становиться великим человеком, так?
- Я... - мальчик рванул вперёд и схватил Эдварда за плечи, сильно сжав их. "Откуда в нем столько силы?!", - Эдвард смотрел на мальчика широко распахнутыми глазами, прижимаясь спиной к стеллажу. Громадина угрожающе зашаталась, а за ней, как будто подражая, зашатались и остальные стеллажи вокруг. Эдвард с ужасом озирался по сторонам, но вдруг его глаза встретились с красными глазами напротив.
- Замени меня, Эд, я так устал, - он сильнее сжал плечи парня, не разрывая зрительный контакт, и улыбнулся виноватой улыбкой: - прости, я не желаю тебе зла, но больше так не могу. - внезапно парень почувствовал, как земля будто уходит у него из под ног. Голова резко закружилась, а в груди что-то скрутило прямо там, где билось сердце.
Неужели теперь он будет здесь? Вечность среди книг-людей, и никогда не сможет уйти? Нет! Нет-нет-нет! Эдвард из последних сил схватился за руки мальчика, и в этот момент произошло нечто необъяснимое: от стеллажа позади него начали исходить толчки, как будто кто-то ломился сквозь книги. Мальчика отбросило назад, и Эдвард почувствовал, как силы медленно начали в него возвращаться. Он отшатнулся от книг и встал напротив мальчика, не зная, что делать. Бежать? Куда?
- Прости, - мальчик встал и виновато посмотрел на Эдварда. Затем он обхватил себя руками, будто замерзая. - Не знаю, что на меня нашло. Тебе уже пора.
Не говоря ни слова, мальчик рукой указал на центр зала и пальцем упёрся в лоб Эдварда.
- Пообещай мне кое-что. - улыбки на лице как не бывало, и теперь Эд с трудом мог узнать того парнишку, который его встретил. Глаза потемнели, а черты лица заострились. - Ты не потратишь жизнь зря, ни одного дня. Используешь все возможности, данные смертным, но не данные мне. Иначе я пожалею, что отпустил тебя отсюда. - Эдвард успел только кивнуть.
В следующую секунду в библиотеке снова был лишь один человек. Мальчик повернулся к стеллажам книг - единственным и самым верным его спутникам на пути вечности. Скольких бы людей он сюда не привел, все заканчивалось одинаково: гнев библиотеки. Кончено, ведь должность библиотекаря занималась лишь раз и на веки вечные. Глупо, жестоко, бесчеловечно, но... Dura lex, sed lex.
Мальчик вздохнул, а потом выпрямился, выгоняя из головы тяжёлые мысли. На опять не пойми откуда взявшийся стол спланировал очередной толстенный фолиант, ожидавший заполнения. Мальчик усмехнулся и закатал рукава мантии до локтей.
- Ладненько, отставить меланхолию, - бодро сказал он и взял в руки перо, - и так дел невпроворот.

Попова Ксения. МУЗЫКА МАРИНИНОГО СЕРДЦА


Это было в тёплом и ясном мае. На берегу моря сидела маленькая девочка Марина в зелёном платьице цвета фисташки. Марину - белёсую девчонку, с оранжевыми веснушками и яркими серо-голубыми глазами - всегда можно было найти в этом месте. Оно было удивительным. Сама природа надёжно спрятала его от людей, оградив зеленью с двух сторон. Марина любила здесь бывать, поскольку чувствовала себя в безопасности, в гармонии с природой. С раннего детства она ощущала эту связь со стихией, любила наблюдать, слушать шум моря, он увлекал её. Это было связано с тем, что жила девочка в таком месте, где невозможно не увлечься природой, а еще, должно быть, из-за того, что папа постоянно перед сном повторял одни и те же строки. За столько лет она сумела наизусть их выучить, а как только подросла – сразу же нашла их в интернете. Как оказалось, цитировал он Цветаеву. И теперь, смотря на то, как волны разбивались о крутые скалы, строчки крутились в её голове.
«Мне имя – Марина… — девочка произнесла не так громко, но достаточно уверенно и гордо — Я - бренная пена морская». Она вздохнула, о чем-то задумалась, продолжая поглядывать на то, как эти волны врезаются в камни и за секунду исчезают.
«Ах, действительно, жизнь так быстротечна и непостоянна. Как же я хочу, чтобы люди это поняли и стали ценить каждый момент. Жизнь - самое дорогое, что у нас есть», — подумала Марина. И тут она ещё сильнее погрузилась в себя, размышляя над тем, что же будет с ней дальше, ей было любопытно. Девочка закрыла глаза и почувствовала, как солнышко греет её щечки, отчего они мигом и покраснели, румянец придал какую-то свежесть её бледному лицу. Марина просто была здесь и сейчас, как говорят, полностью отдалась моменту, все сильнее и сильнее прислушиваясь к шуму моря и крикам чаек. Она открыла глаза, в них искрилось солнце и отражались облака. Ей было так хорошо, Марина чувствовала то самое простое человеческое счастье, которое не имеет никаких объяснений. Но, к сожалению, поток её мыслей и мечтаний прервал звонок. Это был папа. Он предложил ей поехать с ним на рыбалку. Девочка безумно любила отца, природу и путешествия, поэтому с радостью и без всяких раздумий согласилась. После того, как разговор был окончен, она сорвалась со скамейки и бросилась домой, чтобы собрать вещи. Марина бежала так быстро, как не бежала никогда (и даже на уроках физкультуры она так не бегала, как сейчас). Встретившись и обнявшись с отцом, Марина узнала, что в этот раз маршрут нестандартный: поедут они не в соседний поселок, а в деревню к бабушке, которая находилась в полутора часах езды от их дома. Они загрузились в фургон, что безумно походил на машины для путешествий из самых лучших приключенческих фильмов. Наверное, из-за того, что Марина разрисовала его. Им было так хорошо и легко вместе, поэтому и время в пути пролетело незаметно. Пока ехали до бабушки, девочка включала кассеты времен папиной молодости, и они вместе подпевали, даже больше кричали, чем пели, но это было так весело и искренне, что иногда Марина, не веря тому, что происходило, поглядывала на отца, пытаясь уловить движения его мимических морщинок и запомнить этот момент навсегда. Приехав в деревню, они забежали к бабушке, чтобы проведать её. Все-таки как же давно они не виделись. Марина тут же почувствовала этот родной запах бабушкиного парфюма, которому та никогда не изменяла. Это был аромат свежести, утренней росы и каких-то цветов, каких девочка до сих пор не могла разгадать. Бабуля накормила их свежеиспеченными оладьями, подала компот из вишни, а завершением их обеда стало мороженое с земляникой. Ааай! Как же это было вкусно! После встречи с бабушкой Марина с отцом наконец отправились на рыбалку. Достаточно долго искали они тихое место, однако все же сумели найти то, что хотели. Когда окончательно остановились, папа потихоньку стал выкладывать удочки, снасти и другие штуки, названия которых Марина так и не смогла запомнить. В это время девочка перебралась с переднего сидения в багажный отсек, который они обустроили, чтобы, например, дождливыми вечерами лежать здесь вместе, слушать шум дождя и разговаривать обо всем. И вот сейчас Марина лежала на этом месте в обнимку с обклеенной картинками гитарой черного цвета, что-то бренчала и мурлыкала себе под нос. Так прошел первый час, а потом…
А потом она в секунду вскочила, закричала «Папаааааа», полезла на крышу фургона и крикнула то же самое еще раз. Отец, испугавшись, обернулся, побежал навстречу, отчего упустил рыбу, которая только-только начала клевать.
— Эй, ты чего кричишь? Что-то случилось? — но, увидев довольное лицо дочки, он понял, что ничего серьезного не произошло.
— Пап, я сочинила песню! Ты представляешь? Я! Что-то сочинила! — изумленно кричала Марина, взбираясь по лестнице, что вела на крышу.
— Мариш, ты такая умница! Ну-ка сыграй, я послушаю.
Тут девочка устроилась поудобней, взяла в руки гитару, приготовилась и начала играть, подпевая себе. Тонкие, но короткие пальчики не дотягивались до некоторых аккордов, поэтому иногда звучало грязно. Хоть последовательность аккордов была самая простая: am, e, f и c, но песня и вправду получилась очень хорошая, легкая и удивительно добрая. Марина пела про природу, любовь к себе и счастье, которое появляется само по себе. Самый первый и главный для нее слушатель был так потрясён. Он был в растерянности от того, что это сочинила его дочь. В эту секунду отец гордился ею. После того, как девочка закончила, он зааплодировал, подошел к фургону, взобрался на первую ступень, наклонил голову Марины и поцеловал в лоб, как делал это каждое утро, когда она просыпалась, и каждый вечер, когда девочка засыпала. Он так был заворожен её «выступлением», отчего казалось, что совсем забыл про рыбалку. Оказалось, что за то время, пока папа наслаждался творчеством Марины, его удочку унесло куда-то по течению, а рыба перестала клевать. Но, конечно, он, как «грамотный» и почти профессиональный рыбак (много лет он посвятил этому занятию, это было что-то вроде хобби), достал другую удочку, чтобы продолжить заниматься любимым делом. Марина же, сидя на крыше, продолжила играть, но сейчас это были уже достаточно известные мелодии. Эти песни были для них особенными, они всегда напоминали о хороших днях. И тут и она, и отец тихонечко стали подпевать, чтобы не спугнуть рыбу. Спустя некоторое время, когда уже начинало темнеть, стали собираться домой, чтобы успеть к ужину. Марина слезла с крыши, убрала гитару в чехол, помогла собрать папиных червяков, которые каждый раз так и норовили «убежать», а папа отпустил обратно в реку весь улов. Так он поступал каждый раз, потому что рыбалку считал развлечением, а не способом насыщения. Так звучал его главный принцип. Собрав все свои вещи, они отправились домой. Несмотря на то, что за день они очень устали, в целом, обратная дорога была такой же легкой и веселой. По приезде, Марина приготовила себе наггетсы, а папе положила в глубокую тарелку окрошку на квасе, которую сегодня утром приготовила. За ужином они говорили о впечатлениях, полученных за день, а также помечтали о том, что завтрашний день обязательно подарит новых эмоций. Папа еще раз похвалил дочь за такую прелестную песню, что она сочинила, и пошел отдыхать. После того как ужин был окончен, девочка закинула грязную посуду в посудомойку, убежала к себе в комнату, предварительно выключив свет. В темноте она нащупала свой маленький сиреневый плеер, который, к счастью, был заряжен. Марина воткнула наушники в уши, включила свой плейлист. Она была меломаном, слушала почти все подряд. Почти все, потому что у нее все же был хоть какой-то вкус: она не воспринимала современные однотипные мелодии, бурчания под нос и все вот эти непонятные, чаще всего оскорбительные напевы. Однако она принимала и такое, понимала, что это может существовать. К тому же, кто она такая, чтобы как-то влиять на музыкальные вкусы других. Ладно, сейчас не об этом.
Марина села на подоконник, музыка шла вразброс: то английские, то русские, то грустные, то веселые песни. Она стала вслушиваться в каждое слово, тихонечко подпевая. Из-за того, что уже стемнело, а звездочки давно появились на небосводе, девочка стала разглядывать их. Здесь была Большая Медведица, а здесь - Гончие Псы. На небе было очень много звезд, названия некоторых Марина даже не знала, хотя очень любила астрономию. В потоке мыслей, наслаждений музыкой и красотой небосвода Марине вдруг пришла идея вылезти наружу и дойти до своего тайного места. К счастью, все это можно было устроить с легкостью, так как жила она на первом этаже, не так высоко, да и вряд ли она себе что-то повредит. В общем, Марина решила рискнуть. Она спрыгнула с подоконника, чтобы закрыть дверь в свою комнату, затем вернулась, открыла настежь окно и тихо слезла. Девочка добежала до места очень быстро, села на скамейку, чтобы отдышаться. Все это время в наушниках играли песни Harry Styles'а, которые всегда вдохновляли и поднимали ей настроение. Сидя на лавке, она осмотрелась по сторонам. Ночью природа была еще прекраснее, чем днем. Такая спокойная, будто нетронутая. Листья на деревьях отражали свет моря, которое, на удивление, было безмятежно. Марина решила подойти поближе, села на камни, которые по-прежнему сохраняли тепло ушедшего дня.
—Море, луна и звезды! Как я люблю Вас! Как я счастлива, что могу ощутить Вас!, — прошептала девочка.
Встав с земли, она запрокинула голову, чтобы еще раз насладиться этими маленькими жемчужинами.
«Ах, Маяковский был так прав! Эти «плевочки» нужны мне!», — подумала Марина. Тут вдруг заиграла она… Это была её любимая песня. «Golden» — Harry Styles. Если она её слышала, то не могла сдержаться, чтобы не затанцевать. Поэтому и в этот раз, зная, что здесь она совершенно одна, Марина позволила себе танец вслепую («электричество» ведь отключили), чувствуя эту свободу. Кружась в танце, она поняла, насколько счастлива быть. Да, просто быть. Как оказывается мало нужно для счастья. Удивительные вещи. И это все с ней и про нее!

Приступина Анастасия. ЮНЫЙ ИМПЕРАТОР

Совсем нефантастический рассказ.

«Цееезарь. Цеееезааарь!»

Дорогой мой читатель, Вы, наверное, думаете, что попали в сотый год до нашей эры и слышите глас неистовствующей римской толпы, восторженно встречающей любимого императора. Или в ресторан, где кто-то громко требует любимый салат с одноименным алкогольным коктейлем? Может, телевизор предлагает Вам очередную порцию назойливой рекламы пельменей или собачьего корма? Ни то, ни другое, ни третье! Тогда что? А вот что…

Два вышеназванных предложения, произнесенных с весьма звательной интонацией, а также странное дополнение к ним в виде фразы, произнесенной с несколько иным тоном ( «Да посмотри в сарае хорошенько, я его, стервеца, вчера в зерне закрывала») были зафиксированы лингводешифратором межгалактической дальразведки одной гуманоидной цивилизации.

Так случилось, что этой цивилизации позарез нужен был толковый император, а доморощенного такового не оказалось. Да-да, дорогой мой читатель, Вы, вероятно, знаете, что и в нашей, Земной, истории удачные примеры прихожан бывали, а тут, скажу Вам честно, намечалось дело прямо вселенского масштаба. Но разведчикам пришлось нелегко: достойных кандидатов по другим планетам не встречалось. И неудивительно: секрет времени другие давно уже открыли. Следовательно? Правильно, торопиться некуда, делать ничего неохота, лежи себе на боку, пока не надоест. И никому не надоедало, как ни странно! Но такие императоры галактике не нужны. Требовался молодой, сверхэнергичный гуманоид, мыслящий масштабными категориями, не слишком скромный, но, желательно, однолюб (для блага цивилизации) и мало заботящийся о собственном благе, а больше о всеобщем.

Как Вы уже догадались, Земля-матушка такими изобилует, но отыскать их слёту как-то не удавалось. На беду дальразведчиков еще и зонд не давал четкого изображения, что-то в нем испортилось, а сами они не имели космического права явить себя землянам во всей неописуемой красе. Приходилось вслепую считывать чужие мысли. Чего они только не начитались: про бабки и баб (и в чем только разница?!), очень много про какие-то айфоны и их нумерацию, лайки и лаек, кучу средств передвижения, почему-то связанных с пробками. Хотя пробки служат, как они поняли, для закупоривания сосудов с эликсирами жизни (чем дольше хранится, тем выше у него эта… цена; или нет… такса, ой… собака). Сверхчасто попадались фразы на очень древнеславянском, практически непереводимые, одинаково употребляемые почему-то в совершенно разных ситуациях. Да уж, мысли на языке землян понять было не так-то просто! И не попадалось того гуманоида, который бы был императором голубых кровей, хотя бы в собственных мыслях. И вдруг они уловили слово, означающее царскую особу, потом пошел поток замечательных фраз, в которых чувствовалась такая мощь и колоссальный размах, что дальразведчики поняли: всё, их миссия выполнена, теперь дело за коммуникаторами!

Лингводешифратор выдал следующее. «Зовите-зовите, а я возьму и не приду. Я вам не эти «двое из ларца одинаковых с лица» глупых рыжих футболиста без голов в белых гетрах, Рыжик или Тимошка, чтобы бежать по первому зову. Я парень вольный, личность самодостаточная, лизать вам руки не стану. Значит, вы так: закрыли на ночь и даже ухом не повели. Ладно, я на волю выбрался и пока посижу тут, а вы поволнуйтесь, поищите. Скажу открыто, что меня больше всего удивляет в людях, так это огромное чувство непревзойдённости. Они считают, что мыслить, чувствовать могут только они, но это совершенно не так. Посудите сами.

Я красавец в полном расцвете лет, моим усищам позавидует любой мужчина на Земле. Серый костюм из такого меха, что всем императорам мира не снилось ничего подобного. Мои мускулы подобны пружинам. Ноги быстры, движения точны и безукоризненны. Глаза подобны огромным сверкающим изумрудам чистой воды. Перед моим манящим взглядом нельзя устоять. Я великолепен! (Тут дальразведчики разом зааплодировали невесомыми ладонями.) Не скрою, у меня есть маленький недостаток. (???!) Мой голос. Увы, голосом я пошел в своего отца, в этом призналась мне моя мать. Я уверен, что она чистокровная принцесса. Судьба обошлась с не жестоко: малышкой ее выбросили на улицу, к иностранцам. Бедняжка не понимала чужого языка, лишь жалобно плакала. Девочка нашла ее и взяла в свою семью. Так императрица поселилась в чужой семье инкогнито. Она была юна, миниатюрна, но так прекрасно сложена, что все домочадцы отметили ее изящество. Красотой и манерами я пошел в мать. А писклявостью голоса в отца. Мать просила меня всегда: «Не позорься! Свое требуй молча. Повелителя должны понимать без слов!» (Бурные продолжительные аплодисменты). Мне дали имя Цезарь. Значит, я с рождения царь. Гай Юлий Цезарь отличался своей неуемной энергией. Мог одновременно читать, писать и надиктовывать послания четырем писцам одновременно, не теряя мысли. А я умудрялся одновременно находиться сразу во всех местах. Да, с младенчества я успевал быть везде и сразу! (О!!!)

Я единственный повелитель в моей женской империи, состоящей из Матери, рыжей тетки и трех особей женского пола. Они именуют меня своими хозяйками, а на самом деле они мои служанки. Посудите сами.

Старшая с рождения готовит мне еду. Конечно, она иногда бывает чрезмерно шумной и деятельной, включает громкую страшную мясорубку, может шлепнуть меня полотенцем. Но я душу продам за ее умопомрачительные румяные утиные котлетки!

Средняя, я думаю, рождена поломойкой, но возомнила себя доктором. С утра до ночи драит кухню, причем руками, без швабры, убирает мой горшок (???) и проводит все самые неприятные процедуры: купает, колет, травит паразитов, заливает лекарства. Не скрою, она бывает невыносима, но столько раз уже спасала меня, что кусаю ее я часто только для порядка.

О младшей следует сказать особо. Девочка так мила, у нее удивительно ласковые пальцы, она так приятно чешет мне за ушком, что от одного ее голоса я улетаю на седьмое небо (здесь следует продолжительный инопланетный вздох умиления). Она вынянчила меня с колыбели, качала на качелях, носила на руках. Я учил с нею уроки, рисовал, слушал ее чтение, поэтому имею обширные знания во многих областях гуманитарных наук. (Она может стать прекрасной императрицей!) Я нарочно смотрю на нее с царственной холодностью и делаю вид, что милостиво приемлю ласки нежнейших в мире пальчиков. Но мое сердце в это время готово выпорхнуть из сильной груди. Я хочу в это мгновение бросить к ее белоснежным ножкам всех задушенных и еще не задушенных мною мышей и крыс, ящериц и кротов, пойманных птичек и стрекоз и даже подарить свои когти Росомахи, о которых, видимо, мечтают сейчас многие современные красавицы. У нее таких нет, но в ее телефоне я видел. (Инопланетяне недоуменно переглядываются)

Я замечаю, что людям всё время его не хватает. Времени, я имею в виду. Всё они куда-то бегут, торопятся. Им некогда остановиться, оглянуться, подумать о вечном. О смысле жизни. В чем же он состоит, этот смысл? Не спорю, трудно сразу ответить. Должно быть в нашем существовании что-то такое, особенное! Но какое оно, а? Кажется, вот-вот поймаю его, этот смысл, как трясогузку за хвост поймал вчера, за что был отшлепан старшей хозяйкой-кухаркой, видно, мясо у птицы невкусное. Да отвлекся, поэтому и тогда, и сейчас этот смысл потерял…

Жалко мне всех. И служанок моих. И футболистов в телевизоре: смотрю я на них, всё бегают чего-то, суетятся, а мяч не поймают. Прямо, как двое рыжих в белых гетрах меня гоняют, а поймать не могут. Потому что гоняют без смысла…

Если б мог, всех бы сделал счастливыми. Как я счастлив, когда мы с Девочкой смотрим вечером на плывущие облака, сидя рядышком. Благодать…»

На этом, дорогой читатель, запись великих мыслей будущего императора обрывается. Можно представить, что сказали бы коммуникаторы: «О будущий Цезарь нашей галактики, мы предлагаем Вам совершить таймфаговый переход в гиперпространстве, чтобы остаться таким же молодым и энергичным, чтобы вас не сожрало время». Вероятно, они сказали что-то немного иначе, нам трудно это угадать наверняка. Но наш император, всеобщий любимец молодой кот Цезарь, отдыхавший на крыше сарая и размышлявший о смысле жизни, наверное, был согласен отправиться в другое измерение, потому что домой не вернулся.

Старшая хозяйка всплакнула, не дождавшись кота к ужину. Средняя ее успокаивала, ссылаясь на молодость и свободолюбие хулигана. Только Девочка, вечером смотревшая на облака, увидела в небе темно-рыжую тучу, распластавшегося в беге Тимошку с развевающимися на ветру лохматыми ушами, и невесомое серое облачко, удивительно похожее на её любимца кота Цезаря, которого пёс никак не мог догнать. Так выглядел след недавнего таймфагового перехода. Девочка поняла, что её Цезарь обязательно вернется. В следующей жизни…

Сафонова Мария. КОМНАТА С ВИДОМ НА АБРИКОС

Первый раз я увидел Красные Очки, когда только-только открыл окно в «своей» комнате.

Это была девчонка в красных очках. Она сидела на ветке дерева, поджав под себя ноги, и смотрела вниз. Видимо, прислушивалась. В руке у неё была пара больших абрикосов.

Уж меньше всего я ожидал увидеть за окном девочку. Поэтому нет ничего удивительного, что я уставился на неё.

Красные Очки (я решил называть её так) повернула голову и заметила меня. Теперь мы оба друг на друга смотрели. Девчонка разглядывала меня с таким любопытством, что мне даже стало неловко.

- Абрикос будешь? - почти шепотом спросила она.

Я кивнул.

- Лови, - она прицелилась и бросила мне абрикос. Я его поймал. Он был мягким и с красными "веснушками".

Девчонка широко улыбнулась.

Снизу послышались шаги, а потом раздалось громкое:

- Тиш, это ты что ли? А ну слезай немедленно! - потребовал строгий мужской голос. Красные Очки встрепенулись.

- Не выдавай меня, - попросила она, засовывая в карман шорт оставшийся абрикос. Девочка заговорщицки мне подмигнула, а через секунду на ветке её уже не было.

Я так и остался стоять у окна с абрикосом в руке.

В комнату вошла мама, волоча за собой чемодан.

- Миш, ты чего застыл? Давай, разбирай рюкзак, сейчас на море пойдём, - проговорила она пыхтя. - О, а откуда абрикос? Тут растут что ли?

- Мам, - я не отводил взгляд от окна, - а тут кроме нас какие-нибудь постояльцы есть?

- Вроде нет, - мама пожала плечами. - А что?

- Да так, ничего, абрикос будешь?

***

Мама решила, что хорошей идеей будет снимать комнату где-нибудь у моря. Денег на комнату в красивом коттедже не хватило, поэтому пришлось искать жильё в одном из тех домов, которые стоят на набережной. Обычно рядом с такими висят таблички "сдаём комнаты".

Хозяином нашего дома был дедушка Януш. Он был смуглым, на лице у него была куча морщинок и тёмных пятнышек обычно такие появляются от солнца.

- Ой, а это что? - спросила мама, указав на дерево, которое росло под моим окном. - Это абрикос?

Дедушка Януш улыбнулся.

- Да, - сказал он, лукаво глянув на меня. - Правда, абрикосов на нём в последнее всё меньше, правда, Михаил?

Я покраснел и кивнул. Мама вопросительно посмотрела, но ничего не сказала.

Спросить про девочку я не решился.

***

Второй раз я увидел Красные Очки на третий день. Она тащила на задний двор авоську с арбузом. Арбуз был очень красивый и большой, а девчонка, которая его несла, особенно силой не отличалась.

- Давай помогу, - предложил я. - Это кому?

- Деду Яну, - прокряхтела она. - Давай, ты за одну ручку бери, а я за другую.

Я взял, мы потащили. Авоська и в правду была тяжёлой.

- Откуда арбуз? Тоже стащила?

- Очень смешно, - огрызнулась Красные Очки, а потом уже спокойнее добавила:

- Дед просто арбузы любит. А мне несложно ему принести.

Хотелось съязвить что-то вроде "ага, я вижу", но промолчал.

На заднем дворике, в тени, в кресле-качалке сидел дедушка Януш. Рядом стоял виниловый проигрыватель из которого звучала какая-то французская мелодия.

- Мы арбуз принесли, - бойко заявила девочка, отбирая у меня вторую ручку авоськи. - Куда его?

- Поставь на стол и неси тарелки, - дедушка Януш глянул на нас из-под полуприкрытых век и мягко улыбнулся. - Спасибо.

Девчонка водрузила арбуз на стол, прямо рядом с проигрывателем, и скрылась в доме. Я остался в дворике один на один с дремлющим Янушем.

- Я пойду, наверное, - нерешительно сказал я.

- Да ну, Михаил, разве ты не хочешь попробовать? - дед снова приоткрыл глаза. Сейчас он больше походил на ленивого кота, чем на человека.

- Хочу.

- Тогда оставайся, дрога.

Из дома вернулась Красные Очки, с тремя тарелками в руках и большим-большим ножом.

- У Джано сегодня был привоз, - сказала она, ставя тарелки на стол. - Поэтому я, считай, ухватила самый свежий.

- Вертихвостка, - хмыкнул Януш, вставая из своего кресла. - Я разрежу, Тиш, не утруждайся. Михаил, присаживайся.

Я сел на табуретку и посмотрел на Красные Очки. Она была тонкой и загорелой, и очень красивой. Увидев, что я её рассматриваю, она улыбнулась и протянула мне руку.

- Тиша, - сказала она.

- Миша, - я пожал её ладонь.

- О, рифмуемся, - фыркнула она.

А потом мы сидели на заднем дворе и ели сладкий арбуз. Играла приятная французская музыка, и пахло морем.

***

- Миш, сходи, купи каких-нибудь фруктов, мы на юге всё-таки, - попросила мама, не отрываясь от томика Чехова, который каждый раз брала с собой в поездки.

К середине отдыха у мамы всегда оставались силы только на то, чтобы лежать и читать.

- А ты? - спросил я, косо глядя на неё.

- А мне жарко, - мама посмотрела на меня таким взглядом, что стало понятно, что все остальные вопросы излишни.

Выбора не оставалось. Я спустился вниз. На заднем дворе, за столом сидела Тиша и дедушка Януш. Тиша задумчиво смотрела на шахматную доску.

- Здравствуйте, - сказал я.

- День добре, Михаил, - ответил дед, переводя взгляд с доски на меня. - Куда собрался?

- Мама хочет фруктов. Не посоветуете, куда лучше сходить?

Тиша наконец переставила фигуру, и внимание деда Яна переключилось с меня на партию.

- Иди к Джано, - сказала она. - Он отличается гостеприимством.

- Сейчас вместе пойдёте, - улыбнулся её противник, ставя слона на E6. - Шах и мат. Собирайся, проводишь нашего гостя.

- Ну и пожалуйста, - буркнула Красные Очки, вставая из-за стола. - Вечно тебе проигрываю!

- Тебе просто не хватает концентрации, дрога, - ухмыльнулся дедушка Януш.

Через пятнадцать минут мы вышагивали по базару. Девчонка бойко шла вперёд к только ей известной цели.

- А ты кем приходишься дедушке Янушу?

- Никем, - ответила она. - Я его соседка.

- А, - выдавил я и замолчал. - А почему тогда?..

- Ему тут одиноко, - коротко пояснила она. - Мне тоже одной скучно. Вот мы с дедом Яном и коротаем время вместе. Так, сюда.

Она повернула, и мы оказались прямо перед прилавком, заваленным фруктами и ягодами. За прилавком стоял высокий юноша.

- Тиша! - громко и радушно произнёс он. - Рад видеть! Как арбуз, деду понравился?

- Ага, - кивнула Тиша, довольно улыбнувшись. - Джано, будь добр, можно нам, пожалуйста, самых лучших фруктов, которые у тебя есть.

- А тебе Янушевых абрикосов не хватает? - хмыкнул он.

- Это для гостя, Джано, - с укором проговорила Красные Очки.

Обратно мы еле шли. Я тащил две сумки фруктов, Тиша снова тащила арбуз. Абрикосы, персики, черешня, одна маленькая дыня, целый пакет разных слив...

- Миша, - мама испуганно посмотрела на мою добычу, - ты же понимаешь, что мы это всё не съедим?

- Мам, если не съедим - поделимся. Тут кроме нас - ещё два рта, - сказал я, выбирая из пакета с абрикосами самый мягкий и веснушчатый.

***

Красные Очки деловито постучалась в моё окно. Я вскочил с кровати. На часах было всего семь. Обычно, она не приходила раньше, чем в девять.

- Ты решила разбудить меня пораньше, чтобы воспользоваться моим недосыпом и выиграть в шахматы? - пробубнил я, открывая окно.

- Миш, подъем, мы идём купаться, - бодро прошептала Тиша. - Я такое место знаю, закачаешься!

- Тиш...

- Никаких "Тиш"! - возмущенно шепнула она. - Быстро собирайся, через пять минут уходим.

Место и правда было такое, что закачаешься. Маленький галечный пляж, на котором людей совсем не было. Может, потому что раннее утро, а может потому, что этот пляжик был далеко.

- Догоняй! - крикнула девчонка, на ходу сбрасывая с себя майку. - Спорим, не догонишь!

Тишины локти и колени были полностью в ссадинах и синяках. На плечах красовались светлые, не загорелые полоски от майки.

Мы лежали на камнях, смотрели в небо, оно было синее-синее. Тиша рассказывала о дедушке Януше, о том, как они обычно проводят лето, и о том, как он учил её играть в шахматы.

Дул слабый морской ветер. Шумели волны.

Было хорошо.

Но мама так не думала.

- Миша, ты где был?! - закричала она, стоило мне открыть калитку. - Я тебя обыскалась!

Тиша, стоявшая рядом со мной, схватила меня за руку.

- Мам, ну я же записку оставил, - сказал я, аккуратно сжимая Тишины пальцы, - да и не было меня всего два часа. Сейчас только девять, ну что со мной может случиться?

- Это возмутительно, Миш! Одному, не пойми куда, с какой-то девочкой...

- Мам, Тишу не трогай, она тут не при чём!

На пороге дома появился дедушка Януш. Он был в фартуке и с белым кухонным полотенцем, перекинутым через плечо.

- Добродейка, ну что ж вы так ругаетесь? - он улыбнулся мягкой, хитрой, кошачьей улыбкой. - Как гласит народная мудрость: отважным принадлежит мир, а влюблённым вообще вся Вселенная.

Он насмешливо подмигнул мне, а потом обратился к маме:

- Не хотите блинчиков?

***

- Миш, ты вещи собрал? - спросила мама, смотря на мой рюкзак. - Эх, жалко всего на две недели приехали, надо было подольше оставаться...

На заднем дворе играла какая-то французская музыка. Дедушка Януш поливал цветы в горшочках. Тиша, в этих своих извечных красных очках, красовавшихся у неё на лбу, сидела рядом с проигрывателем и расставляла шахматный этюд.

Когда я зашел на задний двор, Тиша отвлеклась от фигур, а дед Ян от лейки.

- Я уезжаю, - сказал я. - Спасибо вам большое.

Дедушка Януш хитро улыбнулся:

- Я, пожалуй, отойду поставить лейку. Сейчас вернусь.

Дед Януш скрылся за дверью, а Тиша взяла меня за руку:

- Ты только пиши мне, ладно? - попросила она. - И деду Яну пиши, ты ему тоже понравился. И следующим летом приезжай обязательно.

- Конечно! - кивнул я. - Я приеду! Обязательно!

Она улыбнулась, но уже не так широко, как две недели назад.

Я пожал дедушке Янушу руку, поблагодарил его за жилье. Он поблагодарил меня за помощь. Я спросил, что за пластинки он обычно ставит. Он сказал, что это Эдит Пиаф. Я сказал "спасибо".

Красные Очки стояла рядом с калиткой, готовая к тому, что я в любой момент уйду. А мне не хотелось уходить, потому что это был мой мир, который принадлежал мне. Тем более, если я буду отважным.

Я подошел к Тише и как-то неловко её обнял, а потом также неловко поцеловал.

И в этот момент для меня остался только задний дворик, кресло-качалка, виниловый проигрыватель, Эдит Пиаф и запах моря.

Святохина Екатерина. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Иногда к Данилу приходил ангел, и жить становилось чуточку легче. Он приходил по своему, очень строгому и совсем непонятному расписанию — может быть, каждый пятый лунный день солнечного месяца или что-то такое — Данил просто решил, что каждый раз это было «самое время». Самое время для чуда, то время, когда невыносимо и тоскливо жить без чего-то волшебного — где-то между тремя и четырьмя часами холодного зимнего утра. Зимой утро гораздо противнее ночи — тянется, липкое, чёрное, стылое, освещаемое лишь желтым цветом настольной лампы и её отражением в стекле. Утро колышется, как остывший кисель, глухое и онемевшее, — какая глупая птица стала бы петь зимой — стрелки на часах мерно щёлкают, солнце никак не встаёт. Порой Данилу казалось, что солнце уже никогда и не встанет — наступит пять, шесть, семь, восемь, девять утра, а за окном так и останется пусто, как в мертвом космосе. Он знал, что есть люди, живущие при полярной ночи, но никогда не мог понять, что заставляет их вставать по утрам. Сам он боялся тьмы с детским отчаянием, боялся затмений и отключения электричества, боялся темных коридоров и неосвещенных подъездов, но долгих зимних ночей боялся более всего.

Тогда же, когда страх перед вечным мраком становился особенно невыносим, заставляя Данила в панике выискивать малейшие просветы на горизонте, тогда приходил ангел.

Он был слегка похож на фонарь и немного — на ночник. Ангел светился тёплым оранжевым светом и слегка мерцал, как лампочка, которая по всем срокам должна перегореть, но работает из уважения к хозяину.

Данил обычно замечал его не сразу, и ангел ждал, грустно и терпеливо, как ждут хозяев привязанные у супермаркета псы, сидя на краю незаправленной кровати. Когда он приходил, дома моментально становилось жарко, даже душно, словно ангел был переносным масляным обогревателем. Этот жар и тихое, еле заметное потрескивание, свойственное электрическим приборам и лесному костру, оставались единственными признаками того, что Данил больше не был один на один с холодной пустотой за окном.

В этот раз ангел пришёл, когда Данил стоял перед стулом, служившим дополнительной вешалкой посреди комнаты, и пытался выудить из кучи вещей на нем что-то приемлемое и не слишком мятое для завтрашнего дня, который, хоть и являлся сегодняшним, назывался завтрашним по негласному закону, согласно которому новый день наступал не в полночь, а с восходом солнца и звонком будильника. Одежду на уличную и домашнюю он, как и все мальчики, которых обошла карательная длань строгого родительского контроля, не делил, поэтому вещи на стуле обретались весьма разномастные по степени заношенности и загрязненности. Отопление, таящееся в скромных белых столбиках батарей, работало исправно, прогревая комнату на недурные для зимы 25 градусов, поэтому сам Данил по комнате расхаживал в футболке, разумно полагая, что штаны по ночам носить не то чтобы совсем неприлично, но как-то неловко, словно сидеть на ступеньках подъезда в отглаженных брюках. Футболка являла собой явление сродни оксюморону: будучи белой с большой, хоть и поистершейся надписью «PURE», она с завидным упорством от стирки к стирке сохраняла желтые пятна в подмышках рукавов и неуловимый кондиционерами для белья запах пота. Данил футболкой слегка гордился и подумывал как-нибудь предложить музею современного искусства в качестве арт-объекта, а пока носил сам, тайно надеясь, что окружающие понимают его замысел, а не считают неряхой.

Ангел покашлял, вырывая Данила из размышлений о гардеробе. Это был нонсенс — он не слышал раньше, чтобы тот издавал хоть какие-то звуки, кроме треска, роднившего его со сверчками, давно покинувшими убитую капремонтом квартиру. Как будто этого было мало, ангел вздохнул. Зачем ему было дышать? Это было так же нелепо, как если бы Солнце вздохнуло отсутствующими и никогда не планировавшимися у него лёгкими.

— Иногда хочется попробовать, как это, — пожал ангел шестью случайными плечами на приподнятую Данилом бровь. В человеческих эмоциях он разбирался неплохо, правда, знания до этого дня, занудно являющегося ночью, никак не проявлял. Данил не знал, как и чем тот говорит, но спросить постеснялся. Голосовых связок у ангела не было однозначно.

Зато плечи у него были немного везде, и из каждого росли крылья в количестве двух штук. Сам он по себе был круглым и слегка стеклянным, просвечивающимся, как бутылка на солнце. Если постучать по крыльям, те издавали звук, похожий на звон старых елочных игрушек на украшенной разлапистой ёлке. Данил как-то попробовал и тогда впервые узнал, что ангел умеет укоризненно смотреть сразу всеми своими глазами. Они навевали смутные мысли о прожекторах и тактических фонарях, заставляя судорожно отмаргиваться от летающих в искристой темноте малиново-синих пятен. Больше он к крыльям не лез, но те все равно звенели, стукаясь друг о друга, когда ангел поворачивался всем телом, чтобы что-то рассмотреть. Шеи, в отличие от плеч, у него не было ни одной.

Помолчав, Данил присел рядом с ангелом. Это было похоже на ощущение, какое бывает, если входишь на кухню, где что-то долго готовят — спина моментально покрылась испариной, жар ошпарил тело и медленно стек по ногам. К этому, в отличие от давящей темноты, вполне можно было привыкнуть.

— Скоро у меня день рождения, — сказал ангел.

— Когда?

— Через два года.

— А когда он был до этого?

Ангел ничего не ответил, но погрустнел — заморгал перегорающей лампочкой, и Данил пожалел, что спросил. Может, это была слишком личная информация. Или ангел боялся взрослеть. Он никогда раньше не говорил, что чего-то боится — как минимум, потому, что не говорил вообще, — но взрослеть, наверное, боятся все. Данил утешающе похлопал ангела по парочке плеч. Тот снова вздохнул, но мигать прекратил.

Где-то в пустоте за окном шуршали машины, проходили гигантские роботы и динозавры. Пару раз с гулом, мерцающим красными огнями, пролетало НЛО. Музыка из него доносилась совершенно попсовая.

По стенам скользили лучи, нелепые в сравнении с пропастью за окном. Лучи дергались и нервно шуршали — пытались остаться в комнате, подальше от зовущей тьмы.

Они молчали, а солнце никак не всходило, и Данил все же решился спросить:

— Почему ты приходишь?

Он хотел сказать: «Почему ты приходишь именно сейчас, как ты понимаешь, что я невыносимо нуждаюсь в тебе, в свете, в том, чтобы не быть одиноким в холодную зимнюю ночь?», но не смог — откуда у тринадцатилетнего мальчишки могли взяться эти слова? Он спросил то, на что хватило сиплого шепота, такого, чтобы не будить родителей.

Ангел прикрыл большую часть своих глаз, оставив только два, чтобы печально посмотреть на Данила. Его грусть была грустью красноглазых сенбернаров (в ангеле от собак было много, едва ли не все, кроме внешнего облика) и тоской портретов на могильных табличках — осуждающе-спокойной, смирившейся с тем, что живые приходят и уходят от них.

— Потому что тебе нужно.

Не вопрос, утверждение, верно, нужно же, не поспоришь.

— А как ты это понял?

Ангел развернулся всем телом к окну, указывая отсутствием рук на серую (уже не чёрную!) темноту за стеклом.

— Люди — это сосуд. Внутри — либо свет, либо тьма. Либо тепло, либо холод.

Он замолчал, и Данил терпеливо ждал продолжения, стараясь не сильно дергать левой ногой. Ангел позвенел крыльями и продолжил:

— Люди — открытый сосуд, да ещё и со множеством отверстий. Так что заливается внутрь всё, что есть вокруг: холод, свет, одиночество, покой.

Он снова умолк, а Данил не знал, обижаться ли ему на то, что он какой-то горшок, да ещё и без крышки. Подумав, решил, что обижаться не станет: ангел знал его лучше, чем он себя сам, так что пусть будет горшком, ничего.

На востоке чёрные трещины — ветви деревьев — проявились на фоне неохотно сереющего неба, когда ангел заговорил опять:

— В каких-то отверстий больше. Чувствуют сильнее. И ночь для них холоднее. Приходится греть. Иначе треснут и сломаются.

Для них?

— А нас, с отверстиями этими, много?

Ангел снова позвенел крыльями — видимо, это его успокаивало. Данил слегка посочувствовал соседям — звук стал громче и теперь напоминал стук по батареям.

Наконец ангел пожал тремя плечами сверху:

— Хватает.

— И ты приходишь к каждому? — почему-то до сжатых кулаков захотелось, чтобы ангел ответил «нет», чтобы оказалось, что только ему одному греют душу, когда он боится темноты. Не хотелось ни с кем делиться своим не очень-то маленьким (с холодильник) чудом. Данил подумал и устыдился, но думать продолжал все равно.

Ангел, конечно, все понял, но ругаться не стал, только светиться начал потише, и Данилу стало стыдно вдвойне. Огромные и слепящие прожекторы ангельских грустных глаз смотрели в него, и Данил наконец понял, откуда взялись рентгеновские лучи.

— Я прихожу только к тебе, — наконец сказал ангел, и Данил поверил.

— И ты не оставишь меня? Как долго ты будешь приходить? — Он никогда не думал об этом, потому что не помнил той ночи, когда ангел пришёл впервые. Он просто знал, что если тьма накрывает с головой, то надо подождать, и тогда станет легче. Страх потери был таким внезапным, что Данилу захотелось спрятать ангела в шкаф, чтобы тот никуда не ушёл. Это было глупо — во-первых, ангел бы все равно не поместился, во-вторых, у него, наверное, было полно своих дел.

Ангел молчал, и Данил все понял. Они сидели в тишине, и ангел лишь слегка потрескивал внутри. Иногда он гудел, и этот гул сливался с шумом старого холодильника на кухне.

— Почему ты ничего не говорил раньше? — Ему не так был важен ответ, но молчать не хотелось, хотя раньше это никогда не было проблемой. Ангел из источника тепла и света вдруг стал чем-то невыносимо живым, со своим разумом, своими мотивами и мыслями. Это пугало, пугало почти так же, как и одиночество. Осознание, что нечто, то, что ты считал своим, отдельно и самостоятельно, было ошеломляюще сильным, сравнимым с ударом о воду при прыжке, и Данил чуть не прослушал ответ:

— Я не знал о чём. Ангелы не разговаривают.

— И вам не скучно?

— А тебе было скучно со мной молчать?

Данил замотал головой, потому что нет, вовсе нет, ему не было скучно, и ангел знал это лучше всех.

Знал и отчего-то всё равно собрался уходить.

По комнате, всё ещё темной даже за золотистыми тряпками штор, призванными хотя бы имитировать отсутствующий свет, бродили шорохи и скрипы, никак с ангелом не связанные. Это были сны, домовые, парочка унылых призраков-алкоголиков и отваливающаяся кусками за обоями штукатурка. Об этом ему рассказал — молча, но очень понятно — ангел, когда Данилу было девять и он от страха не спал уже третью ночь, боясь закрывать глаза. Футболка-арт-объект белела в темноте, и Данил сам напоминал себе призрака, бледного и картонного рядом с ужасающе реальным ангелом.

Почему-то он никогда не чувствовал страха — он знал, что ангел, мудрее которого только дворняги, может только греть, не обжигая. Но теперь тот, заговорив, стал ему почти незнакомцем.

Они молчали, когда за окном заревел и загрохотал мусоровоз, с металлическим скрежетом переворачивая ржавые баки. Это значило только одно: скоро ангел уйдёт, унеся с собой оставшуюся темноту, как делал годы до этого. Но заберёт ли её он сейчас, уходя навсегда? Остаться без света и тепла не хотелось отчаянно-эгоистично, до топота босых ног по свалявшемуся ковру.

— Это всё потому, что я взрослею? — вдруг выпалил Данил. — Как в идиотских книжках и фильмах, где тем, кто взрослеет, приходится расставаться с волшебством и жить тупой серой жизнью только из-за цифры в документах?! — Злость кипела внутри, и от неё, кажется, ангел слегка потух.

Он укоризненно смотрел на Данила, и тот постепенно замолк. Ледяной волной накатило понимание того, как глупо выглядел этот крик, и Данил застыл, надеясь, что не разбудил родителей.

Ангел ещё немного посмотрел сквозь него пронзительными и плотными лучами из глаз и отвернулся.

— Это потому, что взрослею я. Я же говорил. У меня скоро день рождения.

За окном занимался рассвет.

Серова Дарья. КУЗЬМА И СЫРНИКИ

Решил как-то раз Кузьма налепить себе сырников. Вот как это случилось.

Время было позднее, из бабушкиного дому все уехали. Уехали вечером и забрали с собой всю еду с расчётом вернуться к следующему утру. Но для Кузьмы утро начиналось примерно тогда, когда у бабушкиных родственников – вечер. Поэтому в четверть двенадцатого ночи он достал из кармана шумоздык и набрал сестру:

- Привет!

- Привет! - отвечала сестра через полчаса. – Ты не спишь чего?

- Сижу. Ощущаю вкус свободы, - сказал Кузьма. – А ты?

- А я сырники на завтра делаю.

Кузьма подумал, почесал макушку и ответил:

- А вышли рецепт.

Шумоздык молчал до полуночи, а потом напечатал квитанцию за однокомнатную квартиру в другом регионе. На обороте было написано: «Две пачки творога, по яйцу на каждую. Четыре ложки муки. Разогреваешь духовку градусов до шестидесяти и ставишь на полчаса. Всё».

Кузьма отправился искать духовку. Из всех дверц на бабушкиной кухне он знал лишь одну – с цветочками, скрывающую склад зачерствевших ромовых баб, из которых бабушка по выходным делала весёлые сухарики. В общей сложности Кузьма насчитал около двух сотен дверц, с замочками и без, прозрачных, матовых, разрисованных и прочих и пошёл бы уже открывать их одну за другой, но тут из-за самой крупной, закоптелой, послышался чих, а следом возня. Кузьма открыл эту дверцу. Из огромной, как лифтовая комната, полностью чёрной духовки вывалился, чихая и кашляя, Мятлик.

- Ну ты даёшь, - сказал Кузьма.

- Хыс! – сказал Мятлик, состроил недовольную рожу, вылизал замаранную шёрстку, встал на все четыре куриные лапки и поцокал прочь.

Кузьма подумал, почесал макушку и написал сестре:

- Вот забава, я в духовке Мятлика нашёл.

- Молодец. А как там сырники? – спросила сестра.

- Я вот тут подумал, - сказал Кузьма. – Зачем мне духовка? Это же сырники. Их едят сырыми.

- А яйца в рецепте? – сказала сестра.

- Так ведь яйца – их же варить надо, – сказал Кузьма.

Несколько минут транслировались помехи. Сестра, кажется, даже немного хрюкала.

- Перемешай яйца с творогом. Это нужно, чтоб сырники можно было лепить как куличики.

Тут Кузьма разволновался, заломил руки, пошёл к холодильнику и убедился, что у них нет и яиц.

«Что ж» - решил он. – «Я, конечно, уже достаточно большой мальчик, чтоб покупать в ночи яйца и творог. Но достаточно ли большой мальчик Мятлик, чтоб я оставил его в квартире наедине с духовкой?»

После таких мыслей Кузьма взял велосипедный тросик и закрыл духовку за ручку на ключ.

Ночной городок привычно всосал Кузьму прямо от подъезда и подвёл знакомой дорогой к лавочке у соседнего дома.

- Две пачки творога и яйца, пожалуйста, - сказал Кузьма и протянул три монетки.

За прилавком стоял длинный гражданин и, не глядя на Кузьму, покручивал пыльными пальцами узкие вытянутые усищи.

- А вы скажите-ка, молодой человек, - протянул он и повернул в направлении Кузьмы один глаз. Второй остался глядеть под потолок. – Вам две пачки твόрога или творога?

Кузьма почесал макушку и сказал:

- Вы знаете, не принципиально.

Гражданин, негодуя, сплющился и растянулся, став ещё длиннее.

- Как не принципиально? – взвился он.

- Если честно, есть очень хочется, - сказал Кузьма.

- Тем более должно быть принципиально! – сказал гражданин. – Вы, маленькие детки, никогда не смотрите, что кладёте в рот. А между тем еда, в особенности молочные продукты, есть важная часть растущего организма. Вижу, вы красивы, молоды, амбициозны, обладаете определённой силой воли и физической силой – особенно судя по выражению безрассудства на вашем лице, с которым вы вышли гулять так поздно…

- А давайте одну пачку такого, другую такого, - сказал Кузьма.

- А давайте, - сказал гражданин.

На том и порешили.

Вернувшись домой, Кузьма с холодком на затылке обнаружил, что велосипедный тросик с ручки пропал, духовка распахнута и измазана чем-то жирным, а под столом валяется длинное письмо. Кузьма пригляделся – это оказалась та самая квитанция за квартиру с рецептом на обратной стороне. Правда, теперь слово «духовка» было зачёркнуто, а весь рецепт неровным почерком был переписан под готовку в микроволновке. Кузьма покосился на Мятлика. Мятлик деловито улепётывал по коридору вдаль.

- Ну как там дела? – прогремел шумоздык.

Кузьма разложил всё купленное, достал огромную стеклянную миску и треснул по ней ложкой.

- Тоже вариант, - ответила сестра.

Кузьма приступил к смешиванию. Была в нём некоторая первобытная тяга, свойственная, наверное, любому молодому человеку не старше пятидесяти лет – смешать что-то с чем-то, довести до однородной массы, посыпать и кинуть во всё вышесмешанное маленькую вещь, да так, чтоб всё к чертям взорвалось и налипло на стены.

Кузьма высыпал в миску пачки творогов, кинул два яйца, потом разбил их аккуратно ножиком, потом выловил кусочки скорлупы, потом перемешал и вдруг вспомнил, что забыл купить муку. Ну должна же быть мука у бабушки как у любой уважающей себя бабушки! Кузьма полез снова за кухонные дверцы, нашёл закрытый пакетик и высыпал его полностью.

- Кузьма, - вдруг заговорила сестра. – Проверь, что ты высыпал.

- Муку, - сказал Кузьма, а потом посмотрел на надпись на пакетике. – Ох ты ж блин! Это манная крупа.

- Ну, что ж…

- Остаётся смириться.

- Хыс, - сказал, как бы смеясь, из-за угла Мятлик.

Кузьма налепил шариков сырниковидной формы и разложил их на блюдечке с каёмочкой. Сырники были похожи на пельмени, по которым проехались кухонным комбайном. Кузьма подумал, почесал в макушке и попробовал один. Чтобы вести себя по-мужски, он поделился и с Мятликом. Мятлик заглотнул один шарик целиком, плюнул в Кузьму комком творога и ушёл в духовку спать.

Когда кухонные часы показали два часа ночи, Кузьма наконец-то поставил сырники в микроволновку. Мятлик переписал сестрин рецепт – вместо получаса духовки шарики надо было микроволновать пять минут. Кузьма решил, что пять – жирновато, и поставил три с половиной.

Шумоздык заговорил:

- Кузьма! Я тут красивое нашла. Послушай, это Свиридов в обработке.

Полуночную кухню залили голоса дюжины угрюмых виолончелей. Кузьма, стоя рядом с микроволновкой, смотрел в окно на город, считал издалека горящие окошки и перебирал письма от сестры за последний год.

Три с половиной минуты закончились на середине вальса. Кузьма распахнул микроволновку и потрогал шарики.

- Ысьх? - сказал Мятлик.

- А, ты ещё не уснул, - ответил Кузьма. – Ничего не работает. Они даже не припеклись! Поставлю, что ли, семь минут – чтоб наверняка.

Честно говоря, он недокрутил до семи – вышло около шести с половиной. Верно, для ровного счёта. Чтобы в сумме получилось десять минут, то есть в два раза больше положенного. Ведь, как хорошо известно, когда рецепт говорит, что готовить необходимо час-полтора, то вы управитесь в лучшем случае за два, а в худшем провозитесь не меньше суток. Конечно, в счёт идёт и покупка продуктов, и их нарезка, а в случае Кузьмы и почёсывание макушки, и погони за Мятликом, и отдраивание кухни от последствий готовки. Кулинария всё-таки тонкое дело.

Слегка беспокойный свиридовский вальс усыпил Кузьму прямо около кухонной батареи. Вскочил он, когда микроволновка запищала в четвёртый раз. За окнами начало светлеть. Кузьма распахнул микроволновку и достал тарелку с абсолютно чёрными шариками. Вокруг ароматно запахло горелой манкой.

Кузьма подошёл к шумоздыку и сказал:

- Знаешь что? Музыка отличная. А вот сырники – дрянь.

- Насколько? – спросила сестра.

- Вот настолько, - сказал Кузьма и постучал сырником по тарелке. На тарелке остался чёрный след, а под ним – маленькая трещинка.

- Ой, беда, - сказала, помолчав, сестра.

- Ну и не надо, - сказал Кузьма. – Как-нибудь перебьюсь до утра. Жил же Мятлик на одной траве прошлым летом.

- Настрой по ветру, - сказала сестра. – Молодцом. А ты приезжай – нормальных сырников сделаем. Заодно духовку свою отдраю. А то Овсяница тоже в ней ночевать повадилась.

Словом, в тот раз ночные сырники для Кузьмы так и остались дырой, прожжённой на географической карте мира. Зато творог он, несмотря на подгорелость и сырое яйцо, доел и, довольный, лёг спать под самое утро. Бабушка приехала через десять минут после того, как он уснул, и долго не могла понять, куда делась заныканная на воскресный завтрак манная крупа.

Синицына Наталья. ОКРЫЛЕННЫЙ МЕЧТОЙ

С первыми лучами солнца по горной долине разливались звуки нового дня. Утренняя роса блестела на лепестках лаванды. Беркут в небе начал свою любимую игру в догонялки с ветром. Голубые глаза сонно открылись. Из палатки, раскачиваясь, вышел худой бледный юноша. В нем не было ничего примечательного для такого же странника, как он сам, но для обывателей парень был ходячим недоразумением. Пепельные волосы, почти прозрачная кожа и потерянный взгляд всегда вызывали у горожан десятки вопросов. Однако главным объектом их внимания были крылья за спиной юноши. Большинству они казались нелепыми, их хаотичный черно-белый окрас напоминал им далматинца. Однако всех поражало другое: зачем крылья человеку, который не хочет летать!?

- Марк, почему ты не используешь их должным образом? - взгляд матери был направлен за спину мальчика.

- Не хочу. Смысла в этом нет. У меня есть ноги, я прекрасно справляюсь, - он отвел взгляд в сторону и прошептал: да и не умею я летать…

Этот диалог состоялся десять лет назад, но парень вспоминает его до сих пор. Люди мечтают иметь крылья, а он, получив их при рождении, за двадцать лет так ни разу и не взлетел, все попытки подняться в воздух оказались безуспешными... С возрастом его начали обременять не только крылья, но и чувство вины.

В школе мальчику приходилось нелегко из-за неумения летать: одноклассники часто дразнили его, а учителя недовольно качали головой.

«Марк, всего лишь один процент населения Земли имеет крылья. Я понимаю, что твоё поведение объясняется юношеским максимализмом, но пора бы уже подумать о будущем. С твоими возможностями можно свернуть горы и помогать людям, а ты просто не ценишь то, что тебе досталось по праву от рождения», - так однажды заметила классная руководительница парня. Она редко вставала на его сторону в конфликтных ситуациях и при любом удобном случае упрекала юношу в бездействии и лени.

Юноша терпеть не мог своё окружение. Изо всех сил он старался не обращать внимания на чужие советы и упреки. Длительное время Марку удавалось держать невидимую защиту. Но каждый раз после долгого дня мальчик запирался в комнате, и только звезды за окном могли видеть его слезы и тщетные попытки взлететь.

После окончания школы Марк не стал долго думать, собрал самое необходимое, попрощался с семьёй и отправился навстречу новой жизни.

Уже два года парень скитается по земному шару в попытке найти то, что поможет ему взлететь. Он побывал в гостях у лучших целителей мира, испробовал всевозможные физические и духовные практики, но крылья по-прежнему неподвижно висели за его спиной. Однако юноша не отчаивался и продолжал поиски волшебного снадобья.

… Марк вдохнул свежий воздух нового утра. Ветер весело заиграл в его длинных волосах. Сегодня он точно приблизится на шаг к своей цели. Позавтракав крапивной похлебкой и выпив терпкий чай, парень двинулся в путь. На этот раз он решил завернуть в небольшое селение, которое раскинулось в этой горной долине, чтобы пополнить запас воды и провианта.

Под вечер Марк добрался до места. Древний каменный храм и угловатые домики вдохновили его сделать небольшие эскизы. С детства парень любил изображать на бумаге красивые места и интересных людей. Благодаря этому занятию молодой путешественник ни разу не остался голодным.

- Неплохо получается, - сказал незнакомый басистый голос.

Марк вздрогнул от неожиданности и поднял глаза на незнакомца. Перед ним стоял высокий крепкий мужчина. Первое, что бросилось парню в глаза, его приветливая белозубая улыбка.

- К нам редко захаживают гости. Особенно такие необычные, - мужчина протянул руку, - мое имя Торнике Каландия.

- Марк, - парень пожал руку нового знакомого.

- Что привело тебя в наши края? – в приветливых карих глазах мужчины Марк смог увидеть свое растерянное лицо.

- Я путешественник. Буду очень признателен, если подскажете, у кого можно раздобыть еду и воду. Взамен могу нарисовать Вашу семью и рассказать много интересных историй со всего света.

-Хорошо. Нам как раз нужен семейный портрет, а вот твои рассказы развеселят всех за ужином.

Марк на удивление быстро получил расположение Торнике. На вопрос почему мужчина в шутку ответил, что горы не пускают сюда плохих людей. Юноша на это только забавно качнул головой.

Местные жители отличались смуглостью кожи и радушным отношением друг к другу. Марка поразило, что у всех без исключения были длинные волосы. Мужчины заплетали их в одну косу, а женщины в две. Торнике пояснил, что по народному преданию в волосах хранится жизненная сила и мудрость предков, живших в горах на протяжении тысячи лет.

Как оказалось, семья Каландия была главенствующей и самой древней в селении. Дом мужчины располагался рядом с храмом. Он был больше, чем все остальные, на двери был нарисован белой краской неизвестный Марку символ.

Мужчины подоспели к ужину. За столом путешественник познакомился со всей семьей Торнике. Ламара - мать семейства - с радушием угощала Марка сочным мясом ягнёнка и хрустящим картофелем. Маленькие близнецы Резо и Арчил с интересом рассматривали крылья юноши и с нетерпением ждали, когда он начнет рассказывать свои удивительные истории. Самой застенчивой из семейства была старшая дочь - семнадцатилетняя Этери, девушка с удивительно красивыми зелеными глазами. Во время ужина она почти не разговаривала, только изредка делала замечания младшим братьям. У неё была одна особенность - передвигалась девушка с помощью инвалидной коляски. Как сказал Торнике, в детстве Этери упала с лошади и получила серьёзную травму, из-за которой лишилась возможности ходить. Несмотря на это, семья никогда не относилась к ней с жалостью, девушка так же, как и другие члены семьи, выполняла обязанности по дому и не чувствовала себя неполноценной.

После сытного ужина Марк увлеченно рассказывал семейству Каландия о своих странствиях. Он с восторгом вспоминал историю о мужчине с живыми татуировками на теле, с которым юноша познакомился в маленькой английской деревушке, о черноморской сирене с плохим слухом и о многих других удивительных людях и существах, которые повстречались на его жизненном пути. До позднего вечера из дома у старинного храма слышались смех и удивленные возгласы.

На следующий день глава семейства предложил Марку погостить у них еще некоторое время, на что юноша с радостью согласился. Все жители в селении были приветливы и учтивы, каждый занимался своим делом. Особенно понравилось юноше, что здесь никому не было дела до его крыльев.

У местного торговца он купил сухофруктов и вяленое мясо. Когда юноша возвращался в гостеприимный дом новых знакомых, его внимание снова привлек неизвестный символ на двери.

Торнике ещё не вернулся с охоты, Ламара трудилась на участке, близнецы стерегли овец в горах. Дома была только Этери. Она сидела у открытого окна в гостиной и переплетала косы, длинные волосы девушки красиво струились по её хрупким плечам. Марк остановился. Их взгляды встретились. Этери смущенно потупила взор.

- Я хотел спросить, - парень прервал неловкое молчание, - что означает символ на двери?

Марк сел на мягкий диван, подобрав под себя ноги.

-Это древняя руна, - прошептала Этери.

На лице Марка появилась едва заметная улыбка. Он посчитал забавным поведение девушки.

- Руна означает, что наша семья находится под покровительством богов гор, а значит, все поселение тоже, - чуть смелее ответила она.

Время близилось к закату. Легкий ветер трепал распущенные черные волосы девушки. В свете уходящего солнца Этери преобразилась. Её зеленые глаза засияли ярче самых дорогих изумрудов. Парень невольно залюбовался девушкой.

- Можно я тебя нарисую?

Марк понял, что такой момент больше не повторится. Она кивнула, пряча глаза.

Парень достал блокнот из рюкзака и приступил к делу. Карандаш сам вёл руку по бумаге. Линии получались плавные и мягкие, все больше стали узнаваемыми черты натурщицы. Марк сам не заметил, как закончил рисунок. Это была его лучшая работа. Юноше удалось передать всю красоту девушки: ясные глаза, аккуратный нос с лёгкой горбинкой и нежную полуулыбку. Этери несколько минут разглядывала свою карандашную копию. Марк впервые увидел её радостную широкую улыбку.

Наступили сумерки. Этери заплела косы. Ламара с близнецами вернулись домой. Вся семья восхищалась талантом парня. Портрет повесили в гостиной на самое видное место. После ужина Марк с Этери сидели у дома за чашкой ароматного чая. Девушка наконец-то осмелилась открыться юноше. Она рассказывала о своем детстве и увлечениях. Оказалось, что ей нравится собирать гербарий и придумывать незамысловатые мелодии на ходу.

- Марк, расскажи, у тебя есть мечта? - вдруг спросила Этери.

После долгой паузы он ответил:

- Наверное взлететь.

- А зачем тебе летать?

- Ну…все с детства мне твердят, что если у меня есть крылья, то я должен ими воспользоваться.

- Я думаю, когда ты поймешь, что ты можешь сделать благодаря своим крыльям, тогда у тебя обязательно все получится, – легко и беззаботно ответила Этери.

- А о чём мечтаешь ты? -спросил Марк.

- Я мечтаю дотронуться до облаков. Понять, где рождаются дожди и заканчивается радуга,-сказав последнюю фразу, девушка обратила взор к небесам. Этим вечером звёзды сияли гораздо ярче, чем обычно.

На глазах парня заблестели слезы. В центре груди тягучим мёдом разлилось незнакомое чувство.

Третье утро в селении выдалось туманным. Марк выпил стакан прохладной воды и шагнул за порог. Луна уходила на покой и отдавала последние поручения солнцу. Юноша поднялся на горный склон. В том месте, где каменные боги охраняют вечность, Марк встретил Этери. Она сидела у самого края. Коляска осталась на тропинке далеко позади. Ветер трепал ее длинные косы. Глаза девушки были закрыты, на лице сияла светлая улыбка. На фоне бескрайних горных просторов хрупкая девичья фигура казалась маленькой звездочкой в бесконечной вселенной.

Марк присел рядом, закрыл глаза и позволил себе отпустить всё, что накопилось в его душе. В голове пронеслись воспоминания, которые, словно железные цепи, сковывали его тело. Ветер зашептал свою мелодию. Все обиды и ярость беспомощности в один миг померкли, а внутри разлилось неизведанное чувство свободы.

Парень открыл глаза, подошел к обрыву и обернулся. Этери улыбнулась ему. За своей спиной он впервые почувствовал мышцы. Марк расправил крылья и бережно поднял девушку. Её тонкие руки обхватили шею. От Этери исходило приятное тепло. Стук сердца гулом отдавался по всему телу. Марк сделал шаг навстречу ветру. Тот же, как старый добрый друг, подхватил их. Каждый новый взмах крыльев приближал пару к облакам.

Сняткова Елизавета. УСТУПАЙТЕ

В возвращении домой поздним вечером в душном метро мало приятного. Радует одно – толпа рассасывается часам к девяти, и даже сев на Невском нет нужды волноваться, что придется уступать кому-то место. Вагон полупустой. Можно даже позволить себе роскошь вздремнуть, пока колеса убаюкивающе стучат по истертой колее рельс, а тихий мужской голос монотонно диктует:

"Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Черная речка. Будьте взаимовежливы. Уступайте места инвалидам, пожилым людям, беременным женщинам и пассажирам с детьми".

Алексей Геннадьевич – офисный работник сорока лет, занял место в углу в самом конце поезда. Точнее, несколько больше одного места. На одно, как ни старайся, он бы не поместился. В общественном транспорте ему всегда было стыдно как ребенку, хотя, казалось бы, стыдиться ему совершенно нечего, ведь он никому не вредит и не нарушает правил. Но Алексей Геннадьевич, как добропорядочный и очень ответственный гражданин, каждый день дожидался, пока рассосется давка, и он сможет, никому не мешая, забиться в самый дальний угол, уложить на колени маленький портфельчик и лениво пролистать десяток страниц "Бойцовского клуба".

Эта вечерняя поездка ничем не отличалась бы от всех предыдущих, если бы не неожиданно ударивший в нос запах перегара и раздавшийся над ухом хриплый прокуренный голос:

- И че сидишь? Сидишь и в книжку пыришь. Хрена?

Алексей Геннадьевич резко поднял взгляд к источнику звука. Перед глазами смазанными картинками мелькнули грязные затертые штаны, черная потрепанная косуха, налитые кровью выцветшие глаза, такие же кроваво красные клоки волос, разбросанные по голове, и только потом – костыли под мышками. Алексей Геннадьевич обеспокоенно оглядел почти пустой вагон и неловко поежился. Немногочисленные пассажиры лениво зыркали в их сторону, стараясь сделать вид, что ничего особенного не происходит.

- А ты задницу не хочешь поднять? Или я должен стоять и ждать пока ты свои жиры перетащишь? – рявкнул панковатый инвалид, стукнув костылем по полу.

Обескураженный Алексей Геннадьевич совсем потерялся от его тона и непонимающе пробормотал:

- Так э-э-э… Мест же куча свободных…

Но инвалид глубоко навис над ним и пялился в упор, явно никак не восприняв сказанное. Алексей Геннадьевич нервно потер нос и только было раскрыл роман на заложенном большим пальцем месте, как получил ощутимый тычок в лодыжку.

- Да что вам нужно? – раздраженно спросил он и засунул книгу в портфель.

- Сдрыснул отседава.

- С чего это я должен! – вспылил клерк, но, заметив укоризненный взгляд бабушки, постарался унять свой пыл. – Садитесь вот… рядом свободно...

Правда, его собеседник, очевидно, униматься не собирался. Он выпрямился и, не изменившись в лице, будто они просто разговаривали о погоде, заорал на весь вагон:

- Ты че, слепой что ли? Почему я должен куда-то переться? Я инвалид! Я на костыля-я-я-я-ях!!!

Вагон синхронно вздрогнул. Молодой человек в наушниках, стоящий у дверей, оторвал взгляд от телефона и тихо прыснул. Бабушка, завернутая по самый нос в цветастый платок, громко охнула. Алексей Геннадьевич сильнее вцепился в портфельчик, ссутулив огромную спину, но своего места не оставил.

- Оглох?!

- Мужчина, ну уступите вы, - пискнула маленькая женщина с громоздкой авоськой. Бант на ее безвкусном красном берете вздрогнул от того, как жалобно она подняла вверх тонкие брови. - Видите же... инвалид...

- Да с чего я должен уступать?! Мест полно! – наконец взорвался Алексей Геннадьевич, и даже немного приподнялся от возмущения на своих коротеньких ножках.

- Вы всему вагону мешаете, вы всему вагону мешаете, вы всему вагону мешаете! – заголосила бабуля, ударяя в конце каждой фразы колесиками хозяйственной тележки по полу.

- Это мое место, я сюда раньше пришел. Что, вагон что ли забитый? Ну свободно же все! Что ему, принципиально именно здесь сидеть?

-Вы всему вагону мешаете!

- Мужик, уступи ты ему место!

- Прекратите скандалить!

- Вам так сложно уступить?!

Но шквал вопросов потонул в неожиданно вновь прогремевшем на весь вагон голосе:

- Я сейчас ментов вызову и скажу! Как ты над инвалидом издеваешься. У-у-у-у падла! Сесть не дают! В какой стране живем! Разожрались в край, сгорите вы в аду! Уже и инвалидов не уважают, только о себе думают!

Алексей Геннадьевич оглядел пассажиров вагона, но на этот раз не смог найти поддержку ни в чьих глазах. Кто-то смотрел со страхом, кто-то – со злостью. Но понимания он не увидел ни в ком. Теперь уже все беззастенчиво смотрели прямо на него. Инвалид откровенно пожирал его взглядом и явно ждал, что соперник вот-вот примет "правильное" решение. Бабушка перестала кричать и таращилаcь на него через толстые стекла очков. Маленькая женщина съежилась до того, что превратилась в один комок со своей авоськой. Молодой человек у дверей нашел себе занятие поинтереснее телефона, и наблюдал с нескрываемым любопытством. Сейчас все эти люди вывалят из вагона на конечной, и наверняка каждый – как и он – поплетется уставший к своей семье, в маленькую, слишком тесную для родителей, двух детей и бабушки квартиру, упадет перед телевизором и будет долго и бессмысленно листать каналы под аккомпанемент ругани и визга, надеясь утопить хоть часть своей вселенской усталости в счастливых загорелых лицах на экране… Алексей Геннадьевич не без труда встал и смиренно поплелся в другой конец вагона.

- Давай-давай, растряси бока. А то еще будешь выходить - в дверях застрянешь.

"Я порядочный гражданин, я должен уступить, мне ведь не сложно, я знаю как правильно, я сделаю все правильно", - повторял он в голове как мантру, пока за спиной у него с каждой секундой все больше разрастался издевательский хохот. Постепенно он заменил все звуки, казалось, что смеется всё и отовсюду. Клерк остановился.

- Что, затекли бочка? Живот помялся? Или еще чего?

Инвалид не прекращал насмехаться над поверженным соперником и не скрывал, что получает от этого удовольствие. А недавно такие активные пассажиры вагона вдруг стали слепоглухонемыми. Алексей Геннадьевич уже не мог сдержать гнева. Он чувствовал себя таким маленьким, буквально ничтожным по сравнению с остальными, и в то же время огромным, нелепым, неповоротливым. Клерк даже поморщился от отвращения к себе самому – такому жалкому и неловкому. Почему же он не может за себя постоять? Почему всегда должен уступать?

Инвалид расхохотался еще громче и подтолкнул его концом костыля в спину. Алексей Геннадьевич сжал в пальцах свой маленький портфельчик, резко развернулся и ударил весельчака на костылях по голове. Смех прекратился. Инвалид пошатнулся и ошалело уставился на него.

- Ах ты… - прошипел он и набросился на толстяка.

У аппарата связи с машинистом раздался чей-то громкий голос:

- В вагоне 7477 нарушение общественного порядка, здесь... инвалида бьют!

Поезд затормозил на станции Проспект Просвещения. Так резко, что инвалид отцепился от Алексея Геннадьевича, а тот, не помня себя от испуга, схватил свой портфельчик, выскочил на платформу, не доехав до своей конечной станции, и зайцем побежал прочь. Пассажиры вагона успокоились и постепенно начали неловко, будто стыдясь этого, утыкаться в экраны телефонов. Инвалид гордо встал с пола, подобрав поближе к себе костыли, и с невероятным самодовольством развалился на три места, одно из которых было так услужливо нагрето специально для него Алексеем Геннадьевичем, офисным работником среднего звена и просто добропорядочным гражданином.

Сулейманова Таисия. ГЛАЗА-ОКЕАНЫ

-Мама, а это кто?

Перед глазами крохи Лин величественно скользила синяя рыба с массивной синей чешуёй, напоминавшей броню древнего воина.

-Это латимерия, Лин, её сородичи жили ещё во времена динозавров. Многие учёные думали, что этой рыбы больше не существует.

-Ого!

Лана любила рассказывать дочери о морских обитателях. Она мечтала стать морским биологом в молодости, но по совету родителей стала юристом. Однако знания о подводном мире хранила с бережностью дракона, стерегущего золото.

Пару лет назад Лана развелась с мужем, а вскоре после этого решила, что пора расставаться с приевшейся рутиной и возвращаться в родной город. Именно это решение вернуло её к гармоничной и счастливой жизни.

Океанариум для Лин и Ланы с первого же похода стал «местом силы». Среди стен-аквариумов, уходящих в бесконечность потолков, и залов с неоновой подсветкой царила практически святая атмосфера. В аквариумах уживались вместе самые удивительные создания: от крохотных полупрозрачных рачков до причудливых морских драконов, от крадущихся по дну скатов до парящих у поверхности рыб-бабочек.

Лана всматривалась в глубину и внимательно следила за мелькавшими в разные стороны чешуйками, а ее васильковые глаза вбирали в себя текучую синеву воды и превращались в два маленьких океана.

***

-Л-лана...

Он переминался с ноги на ногу, трясущимися руками поправлял волосы и прикусывал нижнюю губу.

-Что с тобой? Тебе здесь не нравится?

-Нет, что ты! В-всё хорошо, - дрожащим голосом произнёс Джейк.

Джейк - долговязый парень с жёсткими рыжими волосами, напоминавшими мочалку, и роем веснушек на щеках, Лана – невысокая, стройная и грациозная девушка с лоснящимися иссиня-чёрными волосами.

Он знал её примерно десять лет. Каждое лето они старались проводить вместе: за прогулками по парку, вечерними побегами к открытому кинотеатру с чёрно-белыми фильмами, походами в океанариум. Лана любила это место всей душой. Она с особым трепетом слушала рассказы работников о морских обитателях, а при каждом взгляде на аквариум её васильковые глаза наполнялись густой лазурью воды и превращались в маленькие океаны.

Лана обожала море, а Джейк обожал Лану. Обожал, но не мог открыться. Он ждал лета каждый год, мечтал, что однажды откроет свою тайну и останется в жизни Ланы навсегда. Какая наивная самонадеянность…

-Ты ещё не устал от наших похождений? – ласково спросила она.

Джейк что-то промямлил и попытался выдать что-то наподобие непринуждённой улыбки.

– Эх, знаешь,… Я бы очень хотела остаться здесь. Работать в океанариуме, изучать морскую жизнь. Но родители хотят переехать. Никак не могу понять, почему им тут не нравится! От одной мысли о переезде не по себе становится. Я очень люблю наш город. Не представляю свою жизнь без океанариума, без подсолнухов, без черно-белых фильмов и влюблённых парочек в парке…без тебя. Ты мой единственный друг, Джейк. Возможно, это лето для нас с тобой станет самым-самым важным. И последним летом, которое я проведу в этом городе, так что…спасибо за то, что ты есть!

Васильковые глаза Ланы стали ещё влажнее. Она бережно взяла Джейка за руку, крепко её сжала и плавно опустила. Прикосновение Ланы заставило Джейка вспомнить о словах, которые он берёг для «идеального момента»:

-Лана! Мы знаем друг друга десять лет. Я знаю твои любимые места, помню наизусть строчки из твоих любимых песен и книг. Я даже твои любимые блинчики печь научился! Делаю их каждое утро. Правда, частенько они сгорают,…Я постоянно о тебе думаю. Ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю!

Именно это мечтал сказать Джейк, но сейчас он стоял с разинутым ртом, невпопад что-то мыча, сопя и краснея. Заветный момент был упущен.

-Джейк, ты в порядке? Джейк! Как же зря я тебе всё это наговорила! Прости меня! Я… я сейчас позвоню твоим родителям, ты только не уходи никуда, хорошо?

Она выбежала на крыльцо. Джейк к тому моменту сумел собрать остатки воли в кулак и «оттаять».

-Лана, постой! Лана! Где ты?! Какой переезд?! – он кричал так громко, как не кричал никогда. - Идиот, какой идиот!

До закрытия океанариума оставалось десять минут. Родители ждали Джейка с явным беспокойством, но тот не смог обнадёжить их ни неловко оброненным словом, ни слезой отчаяния. Дорога домой показалась неестественно короткой. Джейк не помнил, как вошёл на порог и что говорили родители, пытаясь привести его в чувства. Он прошёл мимо тревог своей семьи, вопрошающего лая любимой собаки и остывавшего ужина. Джейк поднимался к своей комнате в полном молчании, проигрывая в голове одну и ту же мысль – мысль о своей главной неудаче…

Лана пыталась дозвониться до Джейка, но он не брал трубку.

-Джейк, пожалуйста, ответь…

Зрелый вечер согревал прохожих терпкой ноткой надвигавшейся осени. Наливное закатное солнце обрамляло небольшой дом, у которого стоял грузовик с вещами. Лана вместе с родителями села в машину, и грузовик, скрипя резиной колёс, двинулся с места. Из васильковых глаз капелью падали слезинки.

«Прощай, дом, прощай, океанариум. Прощай, Джейк…»

***

Лин с искрящимися от восторга глазами оглядывалась вокруг. После маминых лекций каждый сантиметр океанариума казался ей полным тайн и открытий. Малышке до последнего не хотелось покидать это потрясающее место.

На полпути к выходу из парка Лане и Лин встретился мужчина в сером пальто. Человек выглядел уставшим, но прогулка по парку слегка его оживила. Он поднимался ровно, пока не запнулся на одной капризной ступеньке.

-Будьте внимательны на этой лестнице. Я постоянно спотыкалась именно здесь, - улыбнулась Лана. Она протянула руку и помогла мужчине подняться.

Джейк поднял голову. На него смотрели невообразимо чистые васильковые глаза.

-Лана?..

Она начала всматриваться в черты незнакомца. Внезапно его лицо показалось ей необычайно родным. Веснушки на впалых щеках грели подобно сотням маленьких солнц. Джейк.

-Ты совсем не изменился, - она сдержанно улыбнулась и продолжила рассматривать лицо друга.

-Эх, Лана, как же мне жаль. Я…я не отвечал на твои звонки, не решался тебе написать, стал каким-то затворником! Я так опозорился перед тобой там, в океанариуме. Прости меня.

-Неужели ты до сих пор это вспоминаешь? И почему ты говоришь, что опозорился? Ты тогда переживал из-за моих слов, я прекрасно это понимаю.

-Я переживал не из-за них. Вернее, не только из-за них. Мне хотелось сказать тебе кое-что очень важное, но…я не смог. У меня не получилось себя пересилить.

-Что же ты хотел мне сказать? Мне казалось, мы всегда могли поделиться друг с другом чем угодно. Почему ты так разволновался?

-Потому что я хотел сказать, что люблю тебя! – выпалил Джейк. – Я люблю тебя, Лана, и не переставал любить. Каждый день я прихожу сюда и вспоминаю, как ты смотрела на воду, как твои глаза становились глубже океанов…

-Мама, нам домой пора.

Закатное солнце поглотило все видимые очертания, за исключением трёх силуэтов.

- Уже иду, милая…

Троханович Мария. ВЕЧНОСТЬ


Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
И зачем судьбою тайной,
Ты на казнь осуждена?

Александр Сергеевич Пушкин

А вы когда-нибудь чувствовали на себе взгляд вечности? Пристальный такой взгляд, изучающий. Оценивает будто: нужен ты здесь или нет. А вот я чувствовала. И ещё я чувствовала дыхание вечности: стояла я себе спокойно, а потом будто воспарила над этим миром, поднялась на необозримую высоту, пролетела на миллионы лет назад и вперед, увидела всех людей – рождение нашей цивилизации и её гибель. И уже это новое ощущение слилось со мной, переполнило душу и сознание и сбило с ног своей тяжестью. Я уже не могу жить просто так, нужно время привыкнуть к этому грузу. Потом он не отпускает. Я постоянно оглядываюсь на вечность назад и на вечность вперед. Метаюсь, мучаюсь, пытаюсь понять, что это такое.

А может, нам это вообще недоступно? Мы здесь так ненадолго. Как же мы можем понять это необозримое ничто вокруг? Или наоборот – всё? Да и зачем нам это понимать? Мы приходим и уходим. Как солдаты, несем свою вахту, сменяем друг друга. Но, стоит нам встретить горе или трудность, проблему, мы думаем: а зачем же это все? Эти жизненные неурядицы. Кому они нужны? Нам? Или мы все жертвы огромного эксперимента? Но кто этот учёный? Бог? А откуда он взялся? Он был всегда… А как это – всегда? У нас есть папа и мама, день рождения… А у него кто папа и мама? В детстве меня всё не опускал этот вопрос. Как же он мог так вот всегда быть, он что, не был ребенком? И где он жил, когда ничего вокруг не было? На небе… А кто сделал небо? Большой взрыв… А что взорвалось то? А кто сочинил атомы, молекулы, вещества? Откуда вообще взялась вся эта материя? Или разум… Так, стоп. Это действительно слишком сложно. У меня уже кружится голова. Пусть эта загадочная вечность не будет иметь названия.

И всё же, кто ставит над нами этот эксперимент? Вечность… Тогда у меня есть к ней пару вопросов. Почему я такая, Вечность? Зачем ты мне это всё придумала? Кто-то ответит за неё: ты сама можешь изменить свою жизнь, всё в твоих руках…Я даже слушать не буду. Серьезно? Вот говорят: все проблемы из детства. А в детстве мы что-то могли изменить? Сейчас своим недетским взглядом я вижу, что уже тогда что-то было, какая-то порочность, какое-то зерно… «Взрастет оно или нет – зависит от среды». Я выбираю среду в детстве? Что может понять этот пятилетний, семилетний ребёнок? Получается, сейчас я чувствую себя так плохо из-за того, что тот семилетний ребёнок свернул не туда?

Вот я стояла недавно в душе, знаете, всегда там тянет заняться самокопанием, как будто хочешь смыть с себя всю грязь… с души конечно, не с себя. Верующие скажут: исповедайся и смоешь. Нет, она там, внутри, эта мерзкая натура. Что бы мы ни желали, как бы ни сдерживали себя, мы, там, внутри, не меняемся. У кого-то получается сдерживать, у кого-то нет, с виду мы, может, и хорошие, но внутри у каждого своё. Если есть душа, то она потом будет вечно, всегда…и ты вечно будешь осознавать свою ничтожность. Я бью кулаками стены, взываю к чему-то, а зачем? Кто виноват? Я виновата? Или не я… И почему всё это? Потому что какой-то Вечности вздумалось сотворить меня такой?..

Кто-то скажет – «родители виноваты». А родителей кто такими сделал? Бабушка с дедушкой?.. Так можно до Адама и Евы дойти. Тогда получается ещё несправедливее – мы страдаем из-за наших предков. Такого не может быть. И мы обречены пронести это в себе. Что бы мы ни желали, что бы ни говорили вслух… сокровенные желания у нас другие, а, судя по таким выводам не можем мы с ними ничего сделать… Забыть? Жизнь напомнит, она ничего не забывает. Иногда так радуешься, что мы не умеем читать мысли, если бы мы и умели… как говорится, пусть бросит камень тот, кто сам без греха.

Слишком много мыслей для одного душа…

Эй, вечность! Ты слышишь вообще? Я же не подопытный кролик! (хорошо, если кролик, а не крыса, кролики безобидны, а люди…) Если уж душа вечна, то когда-нибудь она встретится с этой Вечностью и сможет свести с ней счеты… Хотя, столько уже умерло, а мы все маемся в этом глупом эксперименте…

Все это наше земное так… мелко и несерьезно. Любовь, дружба, вражда… Работа, учеба… Полжизни тратим на учебу ради работы, работаем ради пенсионных баллов (может, кому-то повезет, и он будет работать в радость. Но ещё неизвестно – везение это или нет), живем на пенсии вроде бы для себя… Бежим, бежим, готовимся к жизни. А Вечность смотрит и смеётся, мы для неё – большой анекдот. И эта наша любовь, со страданиями, наслаждением, сотнями легких, мягких, пушистых слов, эти горящие взгляды, сдвинутые горы. Постой, Вечность, и ты не хочешь любить? Ты смотришь и думаешь: какие глупцы! А на самом деле? А если ты нам завидуешь? Ты - Вечность, у тебя есть всё, а у нас – только миг. У тебя – тяжесть веков, а у нас – легкость бытия. И да, чёрт возьми!, мы счастливее как-то. У нас есть только это, но тем оно ценнее. А у тебя – тысячелетия, но что с ними делать? Верно сказано: «Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец! Слава безумцам, которые живут себе, как будто бы они бессмертны!».

Мы храбрецы, а не глупцы, слышишь! Наверное, поэтому ты, Вечность, сталкиваешь нас друг с другом, играешь в шахматы нашими судьбами, потому что тебе…скучно? Ты смотришь на нас, и вот уже ты не так бесконечно одинока, вроде уже зачем-то нужна. Ты смотришь на нас, на то, как мы безрассудно вгрызаемся в эту жизнь, бросаемся в самое пекло и даже не обращаем внимания на тебя. И вот уже не мы грустим и боимся, думая о тебе, а ты боишься нас. Знаешь, мы не загадываем желания, смотря на Марс или Луну, мы доверяем свои откровения падающим звёздам – тем, что лишь на мгновение озаряют темное небо. А Луна… что она может знать о людях с её постоянством?

И всё-таки почему-то у меня щемит сердце, вспоминая о тебе. И почему-то перехватывает дыхание, когда чувствую твои движения. Грусть и страх перед вечностью… Как их описать? Как их рассказать? Да никак. Вот вспомните всё, что у вас есть, соберите все свои мысли, а потом представьте, что всё это будет летать где-то вечно. И не поймешь, что лучше: летать вот так неприкаянным или принять правила игры и исчерпать всё, что в приделах дозволенного здесь, на Земле.

А знаешь, ты, наверное, нас любишь, Вечность? Несмотря на все наши разногласия… и мы тебя, скорее всего, любим. Хотя, есть у меня к тебе, конечно, пару вопросов. Не только про «сокровенное» - про ту гадость, что всегда будет тлеть где-то в душе. Раз ты так хорошо всё придумала, сделала бы побольше людей, которые понимают друг друга. А то вот, встретила человека, прошли вместе огонь, воду и медные трубы, привожу его посмотреть на тебя, Вечность, стою на краю и понимаю – нет, не тот. Боится он тебя или себя боится… Трудностей боится, а для меня эти трудности уже как родные. И взгляд пустой какой-то. Сделала бы мне человека, Вечность, я бы с тобой говорила поменьше, и недовольства, претензий меньше было бы.

Или по-другому. Зачем ты заставила меня думать, понимать? Простым людям живется проще. Простым таким, круглым, полым. Говори теперь о фатализме, если даже разум, мысли мы не выбираем.

Вечность, что так грустно-то?! Мы не вечны, мы не вечны… Да может это и счастье, что мы не вечны! Вы представляете вообще, как со всем этим жить вечно? Вечность, послушай, что мне делать? Мне так плохо. Я хочу поменяться, стать другой. Измени там что-нибудь у себя. Как же мы бессильны! Как же слаб человек, и сколько он о себе возомнил! А всех нас обволакивает это великое всё. Или ничто?

А вдруг там… ничего нет? Представьте, что умер и – некуда податься. Пустота. Вас нет, как будто и не было. Душа ваша вся испарилась. И летает вокруг только CO2, O2, N, H2O… Стоп, нет. Где эта ненавистная Вечность, которая нас так злит? Вернись. Как без тебя, куда нам дальше? Получается мы тебя всё-таки любим, ты нам необходима, мы ищем в тебе опору. Ведь как это страшно, когда не на что опереться…

Так что ты не уходи, Вечность. Ты, конечно, та ещё вредина, но родная, своя. Когда здесь, на Земле, всем на меня наплевать, приятно думать, что где-то там, далеко (а может и близко) обо мне думает целая вечность. И лепила она меня, и недостатки мне давала, но чтоб свои, собственные, да и радости… что уж таить, много у нас радостей.

И когда Вечность посмотрит на вас, а она посмотрит, вы не бойтесь её и не тоскуйте, улыбнитесь ей и продолжайте дальше жить так, как будто бы мы не вечны.

Червонная Яна. СКАЗКА

"Теперь, устроив свой собственный мир, он мог устроится в нем поудобнее"
Антуан де Сент-Экзюпери, "Маленький принц"


Жила-была маленькая девочка. Звали ее... Впрочем, неважно как ее звали, важнее для нас будет то, что она была принцессой, крохотного такого королевства, укрытого от всего мира огромными каменными стенами.

Точнее сказать, камни то как раз обычный человек вряд ли бы принял за большие, самые высокие из них едва достали бы ему до колена, а таких насчитывались лишь единицы. Чаще же случалось так, что камни были ему вовсе незаметны, как и любому серьезному человеку, который не замечает ничего кроме выгоды или, наоборот, того, что может помешать ему завладеть тем, чего он хочет. Такие уж были люди в этом мире. Не нужны были им какие-то камни. Кроме драгоценных, разумеется.

Но вернемся к нашей Принцессе. Как раз ей каменные стены не могли быть безразличны, ведь это была ее защита, лучшая из существующих (отталкивающая правда, не столько грозностью и неприступностью, сколько своим совершенно никого не интересующим видом), которую она воздвигла сама, своими крохотными девичьими ручками.

Кто-то спросит, зачем же ей нужна была эта защита, кто может обидеть Маленькую Принцессу, неужели кто-то может желать зла этому ранимому существу?

Тут стоит объяснить, что сделало ее такой особенной, чувствительной и ранимой. С самого детства в ее душе поселился дар. Совершенно незаметный, крохотный, которому предстояло еще вырасти и превратится во что-то большее. Но этот дар, совсем еще неразвившийся и слабый, мог пока еще отогреть лишь ее сердце. Слишком рано и совсем не с теми людьми она поспешила поделиться им. Они просто не смогли понять ее стремлений. Так она впервые познала их жестокосердие и поспешила укрыться от них подальше. Да, и так бывало в их мире, сложно обвинять лишь тех, кто просто не следил за словами. Вот так и получилось, что наша Маленькая Принцесса, забрав с собой свои творения, навсегда ушла от людей.

Начнем же сказку.

Однажды Маленькая Принцесса, хотя, уже даже не маленькая - уж тринадцатый год минул, называться маленькой было уже просто неприлично. Так и стала она зваться просто Принцессой. Мало что, правда, осталось в ней и от принцессы - только крохотное королевство, которое она обходила за полчаса и маленькая корона, украшенная серебряным узором и сапфирами. В общем, однажды наша девочка только разложила стол, собравшись приступить к чинному завтраку, как вдруг услышала голос прямо у себя за спиной. Он прокричал что-то, обращаясь к ней, но принцесса, отвыкшая уже от звука человеческой речи, не расслышала и бросилась бежать в другую сторону королевства.

- Постой же! - раздался все тот же голос уже чуть вдалеке.

Принцесса побежала еще быстрее, вот-вот уже подбежит к одному из больших камней-укреплений, но вдруг, споткнувшись, просто перелетела одну из своих стен, в том месте, где камень давно начал осыпаться, образуя нишу почти до земли. Поднявшись с земли, она боязливо огляделась вокруг. Мир за стенами был огромным, если зайти чуть подальше, можно найти людей, много людей. Но она знала, что всем либо нет до нее дела, либо у них есть свои корыстные планы. "Таков уж это мир" - подумала девочка. Ей хотелось обратно, в свое уютное крошечное королевство, но там сейчас сидел опасный враг, а помощи вокруг было не дождаться. Подумав, она взяла небольшой прутик, один из тех, которыми она обычно сбивала разные фрукты с высоты, когда еще не умела лазать по деревьям. Приблизившись к стене с нишей, она заглянула внутрь королевства, с криком, что тому, кто вторгся в ее владения лучше уйти, и, воинственно помахивая прутиком, она зашла в свой дом. Этот "жуткий враг", которому услужливое воображение уже успело пририсовать клыки и огромные мохнатые лапищи, оказался вдруг обычным мальчишкой, с удивлением смотрящим на нее.

- Кто ты такая? - спросил он.

- Я принцесса, а вот кто ты? - удивленная таким наглым вопросом ответила она.

- Почему ты здесь живешь? - он избегал ответов на ее вопросы.

Сама не понимая из-за чего, она вдруг рассказала ему всю свою историю с самого начала, с момента своего

рождения, до самого переезда из другого мира в свой уютный уголок.

- Эти записи?..

- Мои стихи. Вот такая простая причина. Я не хочу туда возвращаться.

- Они должны выйти на поверхность.

- Люди не примут их, - принцесса начала подозрительно всхлипывать, - те, кто увидел их первыми говорили ужасные вещи...

- Они были не правы. Всегда найдутся те, кто просто не понимает этой красоты, или еще хуже, осознающие эту красоту, но порочащие ее обидными словами и необоснованной критикой. Но есть и другие люди, на самом деле. Просто ты их не увидела за критикой, которая первая бросается в глаза и рушит всю твою уверенность. Я чувствую, что твое творение полно жизни и красоты. Мир обязательно должен увидеть ее и полюбить.

- Я все еще не думаю, что это хорошая идея. Вдруг они осудят меня и я больше не смогу никогда писать? - по ее щекам побежали непрошенные соленые дорожки слез.

- Я помогу тебе, даже если весь мир вдруг обернется против тебя, - уверенно и очень спокойно сказал мальчик.

Принцесса сгребла в охапку свитки стихов и остатки мужества и отправилась в свой путь. Этот маленький человек неотступно следовал за ней до самых стен огромного города. Принцесса с торжеством оглядела его, ощущая в себе какую-то необычайную, все возрастающую силу.

- Начнем отсюда. Помни о том, что я всегда буду с тобой, чтобы ни случилось. Возможно мы поговорим с тобой многим позже, когда оба подрастем. А пока, прощаться не буду, скажу всего-лишь - "до свиданья"! - сказал он и вдруг растаял в воздухе.

- Подожди, ты же так и не сказал мне, кто ты? - крикнула она, рукой дотрагиваясь до места, где еще секунду назад была его рука.

Возможно, ей предстоит узнать это позже. Помните начало истории, где говорилось о том, что Маленькая Принцесса ушла от людей навсегда? Так вот, не считайте своего сказочника обманщиком, ведь она действительно ушла от них навеки, заперев свою душу на сто замков. Но детям свойственно вырастать, перерождаться, пусть и за каменными стенами. А наша Принцесса, уже совсем взрослая, зашла в новый, огромный восхитительный мир, который ей еще только предстояло познать...

Шаталова Виктория. ИДУТ БЕЛЫЕ СНЕГИ

Во всём мне хочется дойти
До самой сути.

Б.Л. Пастернак

Снег. В очередной раз он падал на землю, принося с собою предновогоднее ощущение, как это называла Катя. Ей казалось, что в снежинках есть что-то волшебное, завораживающее. Быть может, думалось девушке, они даже живые и имеют чистые души, которые почти неслышно поют незадолго до Рождества — от счастья или горя, надеясь на чудо.

В поезде же всё как всегда — шум, толкотня, громкие разговоры и стук колёс. Несмотря на прозаичность, брат и сестра, студенты журфака из Санкт-Петербурга, находили в этой атмосфере что-то особенное.

Катя долго не могла уснуть: в голове мелькали неясные мысли, сопровождаемые строчками из разных стихов о поездах, дорогах, жизненном пути... Проснулась она от шума и услышала голос:

― А это что? Не помню, чтобы мы брали эту сумку, ― громко спросил кто-то. Женский тихий голос ответил:

―Тут самое необходимое: Блок, Пастернак, Маяковский...

― Зачем нам Маяковский в Соликамске? Он расскажет о достопримечательностях?

― Приветствую, ― недовольно перебил их Саша. ― Имейте уважение, ещё, между прочим, темно.

Катя открыла глаза и приподнялась на верхней полке. Внизу стояли молодой человек с растрёпанными тёмными волосами и девушка с каштановыми волосами по плечи и ярко-зелёными, выразительными глазами.

― Доброе утро, ― ответил этот человек Саше, приветливо протягивая руку. ― Юрий.

― Александр, ― всё ещё раздражённо отозвался тот.

Девушку же звали Лилией, и они тоже оказались студентами журфака, только московского. Также брат и сестра, но ― двоюродные.

Стучали колёса, а за окном сменялись пейзажи. День они провели в молчании и своих делах.

― Вы откуда? ― вдруг спросила Лилия вечером.

― Из Питера, ― ответила Катя.

― А куда?

― В Пермь. Хотим написать статью о том, мог ли этот город быть прототипом Юрятина в «Докторе Живаго».

― Раз вы на журфаке, значит, наверное, любите литературу? ― продолжала Лилия.

― Да, но наши предпочтения различаются, ― сказал Саша, взглянув на Катю.

― Наши тоже, ― сказал Юра. ― Лиличка обожает Цветаеву, а я её не то чтобы не люблю, но...Хотя постепенно ко всему привыкаешь: послушаешь стихи и начинает нравиться. Надо же находить компромиссы, искать общие взгляды.

― Есть мнение, ― перебил его Саша ― Что москвичам и петербуржцам иногда сложно найти общие взгляды...

― Можно, ― отрезал Юра, ― всегда можно. А насчёт Москвы и Питера вообще интересный вопрос возник...Вы же наверняка ненавистники Москвы?

― Нет, просто больше любим Петербург, ― сказала Катя.

― А почему? Из-за стереотипов наверняка. «Культурная столица России»...

― Нет. Каждый город особенный, тем более ― Петербург и Москва. Две столицы, две противоположности, две стороны одной медали. Как Ахматова и Цветаева, понимаете? Вспомните, Ахматова жила и писала в Питере, даже цикл у неё есть, «Стихи о Петербурге». Цветаева ― наоборот, «Стихи о Москве»...

― Но почему вам ближе Петербург?

― Это как-то от природы. Я с детства тут живу. Мой город знаком мне по ощущениям и местам, связанным с ним. Это Исаакиевский собор, Летний сад и постоянные дожди, к которым привыкаешь ― они становятся уже частью тебя. И такие закаты почти каждый день!

― Но Петербург холоден. Мне он чужд, непонятен. Помните, как у Достоевского? «Это город полусумасшедших». Москва ― другое дело! Процитирую ту же Цветаеву: «Какой огромный странноприимный дом!»

― Но сейчас Москва совсем другая! ― оживлённо и даже отчаянно воскликнул Саша. ― Теперь там только пыль, шум и миллиарды машин с безразличными друг к другу людьми!

― Сейчас, может, и да, ― возразила Лилия. ― Но она хотя бы была другой, а история, прошлое живёт в нас, сделало нас такими, какие мы есть. И нельзя обобщать, есть гостеприимные люди. Кроме того, есть старая Москва, полная приятных и даже уютных мест, музеев, памятников, где можно прикоснутся к старине! А Питер был всегда таинственным, мрачным...

― Вовсе нет! ― сказал Саша. ― В нём всё если и величественно, то хотя бы прекрасно, одухотворённо! В Москве же ― лишь пыль и шум теперь. А вы живёте одним прошлым, так нельзя! Надо видеть реальность...

― Но как же жить? ― с тоской спросила Лилия. ― Без мечты и фантазий, без чего-то неземного? Можно сойти с ума...

― Нужно искать золотую середину, ― тихо заметила Катя, и все на неё посмотрели. Она решительно взглянула на них своими проницательными голубыми глазами и продолжила: ― Ответа на вопрос, какой мир выбрать ― реальный или нет, не нашёл никто, даже гении. «Я вышла в сад»,— я написала. Я написала? Значит, есть хоть что-нибудь? Да, есть, и дивно, что выход в сад — не ход, не шаг. Я никуда не выходила. Я просто написала так: «Я вышла в сад»... ― девушка не продекламировала, а как-то проникновенно договорила строки Ахмадулиной. Все помолчали.

― Я схожу за чаем, ― пробормотала Катя и вышла.

― Во всём есть третье, ― продолжал Саша, задумчиво глядя в окно. ― Тип людей, например. Есть люди не только московские и петербургские. Это люди других городов, гор, деревень и те, кому нигде нет ни уюта, ни покоя, люди дороги. Ведь тот же Есенин из деревни, но при этом он и «московский озорной гуляка», и долгое время жил в Петербурге, где многое написал...

Хлопья снега кружились, как и души этих четверых людей, случайно встретившихся на перекрёстке судьбы. Они спорили и рассуждали, пытаясь докопаться до истины, до правды жизни.

Катя принесла четыре стакана с чаем в старинных подстаканниках, Лилия достала овсяное печенье. Споры возобновились и продолжились с новой силой. Темы сменялись одна за другой: это были размышления о жизни, любви, дружбе, счастье, литературе, истории и многом другом. Время и слова неслись, как и поезд. Молодые люди ничего не замечали вокруг, и один раз они настолько разошлись, что стали говорить слишком громко, когда была уже ночь.

― Счастье во всём! И в ощущениях, мгновениях, природе, простых радостях! Пусть оно глупое, простое, но счастье! ― увлечённо рассуждал Юрий.

Кто-то из соседнего купе вошёл и заявил, что, если они продолжат, он будет жаловаться. Они извинились и продолжили тише:

― Счастье ― в вечном, ― с жаром заявила Катя. ― В любви, дружбе, творчестве... Творчество ― невероятная вещь, оно и для творящего ― самоотдача, и для воспринимающего часто ― радость. Значит, и счастье. ― Катя почему-то взглянула в карие глаза Юрия – в них светилась сосредоточенная задумчивость.

Близилось утро, когда они решили немного поспать: завтра трудный день.

Лилии снилось что-то странное: мощёные улочки, экипаж, в котором она ехала с человеком в цилиндре и фраке, стук копыт, Пётр Первый, руководящий постройкой города, дворец, где танцевали на балу, и корабль с алыми парусами, величественно качающийся на волнах на закате.

Она проснулась и решила выйти из купе, чтобы немного пройтись.

― Куда ты? ― послышался голос. Сзади стоял Саша.

― Прогуляться. Не спится.

― Мне тоже.

Они шли по коридору, вдоль вагонных окон, и Лилия вдруг спросила:

― С каких пор мы на «ты»?

― Давно. Ты не заметила? ― она покачала головой.

― Знаешь, мне снился Питер, причём старый. Там были и лошади, и кареты, и балы... - она запнулась, подумав о том, что человек в цилиндре был похож на Сашу.

― Не поверишь, но мне снилась Москва! Старые домики, приветливые люди, поэты-шестидесятники, читающие стихи у памятника Маяковскому, кремлёвская звезда, сияющая на закатном солнце..

― Ты романтизируешь! ― улыбнулась Лилия.

― Не смейся, теперь я думаю, что ты была права. Почему бы и не романтизировать? Надо жить, а для этого ― иметь что-то радостное или хотя бы думать, что имеешь, да?

― Не знаю, ― отозвалась та, глядя куда-то в сторону.

― Эти разговоры немного изменили мой взгляд, признаюсь. Например, я понял, что все люди слишком противоречивы. Это как у Рождественского: «Буду предельно Тихим. Очень Тихим. И всё ж таки ― Океаном!» И города: есть совершенно разные районы, не похожие друг на друга, и в каждом есть что-то хорошее...Знаешь, в том сне была ещё девушка, похожая на тебя. Она мне показывала Москву.

Лилия промолчала и подошла к замёрзшему окну, в котором уже рассветало. Серые глаза встретились с ярко-зелёными. Молчание затянулось.

― Пойдём назад, ― сказала Лилия.

Когда они вошли, Катя с Юрой уже сидели внизу. Увидев Лилию с Сашей, они радостно сказали, что надо сходить за чаем.

― С ума сошли! ― воскликнул Саша. ― Все спят!

― Нет, пойдёмте! ― запротестовала Лилия. ― Вдруг не спят.

Они шли, чувствуя, что их встреча ― и есть то глупое, но самое настоящее счастье. Все спали, и чай они не получили, однако молодые люди даже не расстроились: у Кати нашёлся остывший кофе и пара пледов, а у Лилии остались печенья. Всё было холодным: кофе, пледы и купе, но они были счастливы. Лишь когда солнце появилось на горизонте и поезд проснулся, зашевелился, они поняли, что близится разлука.

Шаг на платформу ― и всё волшебство той ночи исчезло, а с ней то прекрасное, что они пережили за несколько часов!

Хотя они не выяснили смысла жизни, их души неуловимо изменились. Нет, они не влюбились, это не была любовь, лишь возвышенное чувство, свойственное людям, понимающим друг друга, ― искренняя и настоящая дружба.

Они стояли, вдыхая свежий морозный воздух и глядя в успевшие стать родными глаза. Казалось, надо сказать что-то важное, но Юра резко прервал эти мысли:

― На прощание нужна не пустая болтовня, а понимающее молчание, ― и слова застыли на губах, стали ненужными. Они не говорили, что будут звонить и писать, понимая ― бесполезно. Их жизни, мысли и чувства навеки разъедутся на разных машинах на тысячи километров, а когда они вернутся домой, их будут разделять огромные расстояния и в прямом смысле.

Они разошлись спокойно, без долгих прощаний, лишь с печальными улыбками и словами из стихотворения Ахмадулиной, которые прочитал Саша:

― Что будет, то и будет, пускай судьба рассудит.

Снежинки плакали оттого, что эти четверо расстались. Они летели и пели тоскливый мотив о жизненных путях, которым надо разойтись.

Встретятся ли они? Может и да, но, наверное, не узнают друг друга в суете взрослой жизни. У них ещё многое впереди : радости и печали, взлёты и падения. А это ― лишь маленький эпизод их жизней, почти ничего не значащая встреча.

Ярлыкова Диана. ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ

Если бы у Евы спросили, что такое счастье, она бы сразу ответила – это полёт, где рождается чувство свободы, крылья вспарывают небесную мощь, сводит дыхание, а горло сжимают тиски восторга. В полёте была вся её жизнь! Ева верила, что мир открыт для неё, как никогда и ни для кого прежде. Она радовалась восходящему Солнцу, к которому каждый раз стремилась добраться, обжигаясь его лучами. Радовалась ледяным брызгам воды, что целовали её ноги, когда она пролетала над озёрами и морями. Радовалась каждому вздоху.

Ева не могла поверить, что наконец-то покинула родительский дом, ей открылся новый мир, ведь она боялась, что опоздает, так и не увидит собственные рассветы, не встретит свою судьбу.

Из всех птенцов Ева полетела первой. Она всегда стремилась вперёд и вверх - мир казался вечной весной. Она не верила в страшные легенды о прошлом, никогда не воспринимала всерьёз предостережения матери и наставления отца…

Когда мама расчёсывала в детстве Еве волосы, то всегда рассказывала одну и ту же легенду, которая заканчивалась словами: когда ива заплачет кровавыми слезами и огонь потухнет в чужих руках, – птица споёт свою последнюю песню. Ева тогда лишь улыбалась, говоря, что ива – дерево, а кровь есть только у живого. Мама смеялась, хвалила за знания, но предостерегала, говоря, что в любой легенде скрыта правда. Ещё мама рассказывала о кентаврах, которые топтали своими копытами землю и их стрелы пронзали крылья свободных в полёте существ.

– Мам, – маленькая Ева держала в руках разноцветные ленты, что на пару с ней перебирал ветер, – а почему кентавры опасны?

– Потому, птичка моя, что мы летаем высоко и смотрим в самую суть вещей. Мы познаём новое, а кентавры держатся за старое. Им дорога их земля, и это не плохо. Просто мы разные, и мир для нас разный. Это не значит, что их убеждения неправильные, но то, что мы не понимаем друг друга, опасно для нас, - мама грустно улыбнулась, – кентавры и сирены никогда не смогут принять друг друга. Мы рождены для разного, – мама нежно перебирала ещё детские пёрышки, – ищи только того, кто будет смотреть с тобой в одну сторону. Так что… лучше летать одной, чем не летать вовсе.

Но Ева жила сейчас. Искала лучшие впечатления, необычные, порой опасные, но неизменно прекрасные. Небо было её главным вдохновением. Порой она даже забывала, что все существа рождены землёй. Родители не раз сдерживали её стремления, не понимали и остужали её пылкую душу, отчего Ева всегда желала поскорее вырваться из родного гнезда. Она хотела доказать, что сама способна решать, как ей жить.

Ева сидела на ветке старого раскидистого дерева, сложив крылья за спиной и вплетая нежные цветы в свои рыжие волосы. Солнце целовало её веснушки, а всё вокруг прислушивалось к её мелодичному голосу. Ева пела о путешественниках, что ходят на своих кораблях по морским просторам, в поисках потерянных миров.

Вдруг эту гармонию нарушил пронзительный свист выпущенной стрелы, что попала точно в цель, – с соседней ветки замертво упала ядовитая змея. Ева вскрикнула, и из-за деревьев вышел молодой кентавр с луком в руках.

– У тебя прекрасный голос, – первым заговорил кентавр, – и красивые крылья.

Подозрение вспыхнуло в ней, Ева быстро заколола волосы на затылке и вскочила на ноги. Она знала, что должна была лететь прочь. Сейчас же. По рассказам матери, кентавры были опасны, ненавидели народ, которому было доступно небо, охотились за их крыльями и драгоценными волосами, в которых была сосредоточена вся магия естества.

Но Ева не смогла заставить себя бежать. Она была далеко от дома, а ещё – никогда не верила в легенды. Она впервые видела кентавра, и он точно не казался ей ужасным монстром, наоборот – он спас её.

– Не бойся! – воскликнул кентавр и сделал шаг назад, – я не хотел тебя напугать. Моё имя – А´дам. Впервые вижу сирену…

Ева молчала, металась взглядом по конской фигуре, стремясь заметить хоть намёк на опасность. Почему-то ей казалось, что именно сейчас она принимает важное решение в своей жизни: улететь или остаться.

– А я впервые кентавра.

Она расправила крылья, а он улыбнулся ей.

– Ты далеко от своих земель, – заметил Адам, тихо гарцуя, – на тысячи километров вокруг нет ваших гнёзд.

– А мне не страшно быть одной, со мной Небо.

– Мы совсем не похожи, - усмехнулся Адам, - ты другая.

– И какая же?

– Как и говорили о сиренах: смелая и безумно красивая.

Возможно, Еве стоило бы быть осторожнее, но она лишь взмахнула крыльями, пикируя перед кентавром, и уверенно заглянула ему в чёрные глаза. И она будто утонула в их бездонности.

– А я Ева.

Эта встреча предрешила всё. Ева впервые решила задержаться на одном месте. Ей было любопытно, что выйдет из этого знакомства. Ей льстило, что за многие-многие годы, она возможно первый житель небес, что не пострадал, а просто поговорил с тем, кто не имел крыльев, не знал радости полёта и свободы. Но в то же время она неожиданно вспомнила о матери, о её предостережениях. Ева испугалась своей смелости, отчаянно взмахнула крыльями и поднялась в небо, услышав лишь только одно слово: «завтра»…

А завтра будет новый день, новая встреча. Так и случилось. С рассветом Ева вернулась к дереву, где её уже ждал кентавр. Молчание не затянулось надолго.

– Хочу понять таких, как ты. Расскажи о себе, – сказал Адам.

- Я счастливая, что родилась сиреной. У нас есть крылья, что несут вперёд! Мы ищем что-то новое среди обычного, смотрим только ввысь, в голубое небо, и видим прекрасное во всём. Ощущаем свободу в каждом глотке свежего воздуха. Наши песни дарят надежду и радость всему живому. Мы в постоянном поиске знаний, ведь в них наше будущее…

– А я люблю бежать по земле, – Адам раздражённо вскинул голову, – разве счастье не в том, чтобы быть уверенным в каждом следующем шаге?

Ева не знала, что ответить. То, куда её несли крылья, было для неё важнее – ведь она не думала о каждом взмахе, это было так же естественно, как дышать.

– Мы, кентавры, - гордо заявил он, - быстрые, сильны, выносливые… Под нашими копытами дрожит земля… В наших жилах огонь… Мышцы горят от напряжения…

Каждый говорил о своём счастье, не осознавая, что им не дано понять друг друга.

На следующий день Солнце не грело, скрываясь на погрустневшем небе. Этим утром Ева не летела вверх – не было тех приятных лучей, обжигающих кожу, – она кружила над поляной, ожидая Адама. Ей столько надо было ему рассказать, поведать о тайнах своего счастья. Но теперь ей хотелось понять и его:

– Расскажи о ваших песнях.

Адам тогда улыбнулся. Его руки легли на набедренный пояс, к которому были прекреплены ножны. Он неспешным шагом направился из леса.

– Мы поём о прошлом, о подвигах наших отцов, дедов и их дедов. Поклоняемся земле. Она даёт нам дом, укрытие, еду. Благодарим землю за жизнь. Кентавры поют о силе.

– Но посмотри в небо, – Ева одним взмахом поднялась вверх, – оно несёт в себе тайны.

– Твоё небо сегодня без Солнца. Откуда мне знать, может эти тайны несут мне несчастье?

Ева не верила в это. Она заговорила о своих песнях. О свободе и выборе. Адам в это время с ненавистью смотрел на её крылья, но Ева не замечала этого.

На третий день Адам пришёл поздно, когда и так слабое и больное от непогоды Солнце клонилось к закату, повёл Еву к реке, по берегам которой росли кудрявые ивы.

– Я кое-что тебе принёс...

Ева кружилась над Адамом, с восторгом ощущая, как холодный ветер бьётся о её крылья, как яростные потоки, что несут с собой дождь, врезаются в мышцы, толкают прочь.

– Ева, спустись ко мне... Такие плоды растут глубоко в земле, питаясь её соками.

Еву тянуло в новый полёт, но ей хотелось попробовать угощение. В своей жизни Ева ела лишь то, что росло на деревьях, кустах – высоко на поверхности. Она коснулась ногами земли.

– Давай, попробую.

– А ты спой мне, – Адам вытащил нож и начинал не спеша убирать с плода грубую кожуру, – мне нравится твой голос. Подари мне его сейчас.

И Ева запела. Она улыбалась, рассказывая о Дожде, что дарует новую жизнь с самих небес, о нежном Солнце и их дочери Радуге, что хранит драгоценности и тайны. Адам внимательно слушал, сосредоточенно хмурясь.

Адам протянул плод Еве. Они впервые были так близко. Ева задержала дыхание. Было волнительно, сладко. Солнце мелькнуло в разрезе серых туч, освещая алым. Ева поднесла сочный плод к губам, осторожно откусила и прикрыла веки в наслаждении.

А потом всё будто померкло, стало больно и холодно. Ева испуганно взмахнула крыльями, но они не откликнулись. Страх сжал сердце. Ева оттолкнула Адама, отскакивая на безопасное расстояние. Но было уже поздно. В его руках догорал огонь её волос.

– Теперь ты будешь петь для меня, - гордо произнёс Адам.

А на реке заплакали ивы, а их слёзы опалились кровавой зарёй.

Прошло много лет. Волосы больше не отрастали и лишь вспыхивали жалким пеплом. Ева не смогла больше взлететь. Её крылья ослабли и служили лишь напоминанием о былом величии и несбывшихся мечтах. Адам учил жить среди таких, как он, смотреть себе под ноги, слепо благодарить за то, что найдено на земле. Ева так и не смогла их понять, и пока Адам не видел, она карабкалась на дерево и смотрела в такое далёкое сейчас небо. Со злезами думала о неувиденных мирах, о забытом счастье полёта. Слишком поздно она вспомнила слова матери, что нужно смотреть в одну сторону с тем, кому решаешь довериться. Ведь нельзя насильно повернуть чужую голову, иначе сломаешь жизнь не только другому, но и себе.

Ева была совершенно одна далеко-далеко от дома. Единственное, что в её новой жизни теперь приносило хоть какое-то успокоение, - тихое место у реки. Среди раскидистых ив она чувствовала себя защищённой, приходили тёплые воспоминания о прошлом, согревающие искалеченную душу. Она закрывала глаза и снова была прежней Евой – счастливой и свободной.