Дарья Баранова. Знакомый наш Сергей Есенин

Ненавижу
всяческую мертвечину!
Обожаю
всяческую жизнь

В. Маяковский

Наш класс сидел в кабинете литературы в ожидании новой учительницы, потому что старая наконец сбежала на пенсию, хотя директриса её никак не отпускала из-за нехватки кадров. К нам заскочил мужчина с портфельчиком, одетый по моде восьмидесятых, и стал с интересом оглядывать помещение.

- Восьмой «Г»? – обратился он к нам. – Приятно познакомиться, Михаил Иванович, ваш новый учитель.

- Надо же, мужчина – преподаватель литры, – сказала моя соседка по парте Аня, размазывая по щекам тональный крем. – Я думала, такие вымерли.

Услышав мою подругу, Михаил Иванович объяснился:

- Я работаю литературоведом и критиком. То есть пишу всякие статейки о живых и о мёртвых писателях. В вашу школу я залетел по ошибке, а точнее, по просьбе вашей директрисы, моей бывшей…бывшей коллеги. Так бы я не за что преподавать не пошёл. Мне школьная программа по литературе категорически не нравится. В школе Пушкина, Лермонтова и всяких других хоронят в пыльных гробиках и детям преподносят в страшном виде. А я может, каждый день с этими писателями общаюсь, они все живые люди.

- Каждый день болтать с Пушкиным – это уже диагноз, – Аня красила губы помадой, но от смеха промазала и на подбородке осталась красная линия.

- Надеюсь, со мной вы полюбите писателей. Кто у нас по плану? – Михаил Иванович заглянул в методичку. – Ага. Знакомый наш Сергей Есенин. Что вам о нём рассказывали?

- Он последний поэт деревни, – сказала я.

- Ну во-первых, далеко не последний, во-вторых, не только деревни. Нужно уметь отличать всякую шелуху от сути. Весь этот крестьянский наряд – его сценический образ ради пиара. Вот, какой он милый в этом скоморошьем костюмчике, гляньте, - учитель вывел на экран фотографию поэта. – Стране в эпоху революционных настроений нужен был мужик из народа, вот он и появился. Но талант Есенина слишком большой, чтобы вместиться в одни рамки «деревенской поэзии»…

Аня, доставая тушь из колпачка, бросила взгляд на экран, и вдруг выронила косметику из рук и с восхищением спросила меня:

- Это кто?!

- Есенин. Поэт, о которым мы говорим уже несколько минут.

- Да ладно! Поэт – на фотографии?! Я думала они только на портретах могут быть.

- Есенин жил в двадцатом веке, тогда фотография уже существовала.

- Да?! Я слышала, смартфон только в наше время изобрели, – увидев моё выражение лица, Аня сама себя поправила. – Есенин, видимо, на кнопочный фоткался. Качество-то плохое.

Весь оставшийся урок Аня как никогда в жизни внимательно слушала учителя, а под конец сделала вывод:

- Какой этот Сергей Есенин молодец! Индивидуальность! Все остальные либо символисты, либо туристы, а он сам по себе!

- Футуристы, – поправила я.

- Вот-вот, фу - туристы! А Есенин не фу, он классный! Следит за внешностью, милый, добрый…

На следующий день Аня весь урок математики читала стихи Есенина из толстого сборника, переписывала понравившиеся цитатки цветной ручкой себе в блокнот и шептала мне на ухо:

- У Сергея такая тонкая душевная организация! Он и о зверюшках пишет, и о природе…И сестре и матери письма пишет, не забывает про семью, молодец какой! А я раньше думала, идеального мужчины не существует.

На обществознании Аня что-то гуглила о жизни поэта, и вдруг всхлипнула:

- Сергей умер, ты представляешь!

- Аня, он родился в 1895 году. Было бы странно, если бы он ещё не умер, – ответила я.

- Нет, ты не понимаешь, как он трагически ушёл! Конечно, он слишком гениален для этого мира…Знаешь, я его ещё больше люблю теперь!

Наконец, наступил урок литературы, где Михаил Иванович предложил перейти к Горькому, но Аня отчаянно завизжала, преподаватель испугался, и мы опять говорили о Есенине. Не хотелось бы весь восьмой класс обсуждать одного классика из-за увлечения моей подруги, поэтому я сказала:

- Александр Иванович, расскажите о личной жизни поэта.

- Там и рассказывать-то не хочется, – ответил учитель. – Он некоторых жён избивал, у других деньги вымогал. В общем он, выражаясь современным языком, был слегка абьюзером, и сейчас бы его захейтели феминистки. Вот например, последняя жена поэта – Софья Толстая…

- Это что он, у Льва Николаевича жену увел? – ахнула Аня. – Ну и правильно, а то Толстой заставлял «Войну и мир» переписывать, да и старый уже был, Есенин по-любому лучше.

- Софья Андреевна была внучкой писателя, – отсмеявшись, сказал Михаил Иванович.

- Вот тебе и кроссовер русской классики! Семья Толстых и Есениных, два разных фандома, а канон, оказывается! – обрадовалась Аня. Учитель не понял, а я зато поняла главное: Анька безнадёжно втюрилась в Есенина и даже количество пассий её не смутило.

В конце урока мы писали сочинение, и Аня развила мысль на 5 страниц, хотя раньше никогда не могла выжать из себя и трех строчек, и назвала Есенина "крашем, эмо-боем, и душечкой". Но четвёрку она кое-как за это получила, видимо Михаил Иванович решил сжалиться над психически нездоровой.

Любовь Ани со временем прогрессировала и принимала опасные формы. Она купила шоппер и футболку с Есениным, распечатала его фотографии и наклеила на обложки учебников и чехол телефона. В социальных сетях она вместо статусов писала строчки из его стихотворений. Однажды мы с Аней пытались сбежать с уроков, но когда надевали куртки, нас настигла директриса:

- Вы куда собрались?

- В поликлинику,– соврала я.

- Что у вас, воспаление хитрости? – сложила руки директриса, но Аня тихо сказала:

- Друг мой, друг мой, я очень и очень болен.

- Никакой я вам не друг! – директриса опешила, но быстро пришла в себя. – Если сейчас улизнёте – поставлю вам прогул в дневнике.

- Ах! какая смешная потеря! Много в жизни смешных потерь – ответила Аня. Директриса внимательно нас оглядела:

- Вы правда идите. Здоровье у вас не очень…

- Мы теперь уходим понемногу в ту страну, где тишь и благодать, – кивнула Аня, а я потащила её за собой за руку, пока директриса не передумала.

Во время нашей прогулки Аня продолжала декламировать строчки из стихотворений Есенина, и мне стало за неё страшно. Дома я решила посоветоваться с мамой:

- Представляешь, Анька влюбилась в Сергея...

- Жукова?!-воскликнула мама.

- Есенина.

- А я вот в юности в солиста группы «Руки вверх» была влюблена, – мечтательно вздохнула мама, а потом взволнованно покосилась на папу, лежавшего на диване. Он вовсю следил за матчем и не услышал маминого признания. – Хорошо, что Есенин. А то Жуков для неё староват, все-таки он кумир для моего поколения, а не вашего.

- А Есенин что, не староват?! Даже сказать сложно, какого поколения он кумир.
- Есенин-кумир всех поколений. Ты смотри на ситуацию позитивнее: если современная школьница влюбилась в поэта серебряного века, значит есть в его лирике что-то вечное и берущее за душу.

- Это к нам пришёл здоровский учитель. Так интересно обо всех рассказывает, что в каждого писателя хочется влюбиться, – объяснила я.

После очередного урока литературы я заметила, что наш здоровский учитель взволнованно складывал все бумаги в портфель. Я подошла к нему и спросила, как его дела.

- Плохо, плохо, – вздохнул Михаил Иванович. – Может, критик я хороший, но препод – ужасный, и моя система никуда не годится. Это испытание для детской нестабильной психики! Это же твоя подруга влюбилась в Есенина? У вас восьмой класс, ещё цветочки. Выпускницы, знаешь по кому фанатеют?! По Бродскому! Смотрят на его фото с котами и визжат от умиления. Я, конечно, всегда мечтал заставить подростков любить писателей, но не в таком же смысле! Пусть лучше для школьников классики будут казаться мёртвыми картинами и тремя строчками в энциклопедиях.

Михаил Иванович собрал бумаги и отправился к директрисе, писать заявление об увольнении. Я хотела сесть за парту и рассказать Ане, до чего довело её увлечение Есениным, но увидела, что моё место занято: к моей подруге подсел Алёша из параллельного класса.

- Я слышал, ты любишь поэзию, – бормотал Алёша. – Может, мои стихи прочитаешь?

Аня взглянула на листок, протянутый ей, ахнула, и посмотрела на Алёшу также, как совсем недавно смотрела на Есенина. Алёша смутился и сказал, что оставит ей свои стихи, а сам убежал к себе в класс. Аня зачарованно глядела ему вслед, а потом убрала сборник стихов Есенина поглубже в рюкзак. И соскребла длинными ногтями фотографию поэта с чехла телефона.

- Сергей, конечно, в моей жизни всегда останется светлой страницей благодаря Михаилу Ивановичу, – стала объясняться Аня, увидев меня. – Но, всё-таки надо возлагать надежду на будущих поэтов, а не на прошлых… Алёша непременно станет поэтом. Он написал стихотворение про реально важное - про меня, а не как Есенин про всякую деревню, рябину, собаку... Да и школьная дискотека скоро! Не с Есениным же мне на неё идти!

Я побежала к Михаилу Ивановичу, чтобы уговорить его остаться, потому что его система работает.

На дискотеке Аня и Алёша танцевали под песню Жукова "потому что есть Алёшка у тебя…только о Серёге позабыла ты», а Михаил Иванович вальсировал с нашей директрисой. Кто-то расклеил по стенам фотографии классиков: профили Есенина, Маяковского и Бродского переливались неоновыми цветами в такт светомузыки.

Ульяна Бацких. Мари пятая

Маше недавно исполнилось тринадцать, и она была твёрдо уверена в том, что повзрослела. Её уже не интересовали детские сказки о говорящих котах, игры в «резиночки» и «дочки-матери» с соседними девчонками и рассказы про доброго Деда Мороза и коварную Бабку Ёжку. А ещё она просила называть её «Мари» – красиво изящно, так, как обычно обращаются к принцессам, которые носят платья с длинными юбками, гуляют в садах с пышными цветущими кустами и пьют чай из маленьких расписных чашек. Втайне она хотела быть похожей на них: такие девушки не сидят допоздна, пытаясь решить геометрию, не ходят в магазин за луком и морковкой, когда их туда отправляет мама, и уж конечно же не моют посуду!

Но где-то глубоко-глубоко в душе Маши таилась немного наивная вера в чудеса. И иногда перед сном, закрывая глаза, она мечтала о том, чтобы с ней случилось что-то невероятное: что-то, что врежется в память и останется в ней навсегда, что-то, на что она сможет оглядываться, когда станет совсем взрослой, и улыбаться. Поэтому, когда Маша увидела божью коровку, которая ползала по стволу ещё совсем молодой липы, растущей в парке возле её дома, девочка посадила её к себе на палец и машинально сосчитала точки на алой спине – их оказалось ровно пять. Мама раньше говорила ей, что для того, чтобы божья коровка исполнила желание, нужно узнать, сколько ей лет – пересчитать заветные точки.

Маша оглянулась по сторонам – нельзя же, чтобы кто-то увидел как она, уже совсем взрослая девочка, мается такой ерундой! – и отпустила её, сказав:

– Божья коровка,

Улети на небо,

Принеси нам хлеба,

Чёрного и белого,

Только не горелого!

Хочу жить во дворце!

Но, как бы сильно ни хотелось верить в чудо, его не произошло: всё осталось на своих местах. Вдали слышались возгласы играющих детей, а не пение парящих в саду птиц, рядом с Машей, у дерева, лежал бродячий пёс, грустно опустивший лохматую морду на лапы, а не толпились дворцовые слуги. Маша вздохнула и прикрыла глаза – а на что, она, собственно, надеялась? Понятно же, что она, отпустив божью коровку, не перенесётся в королевские покои.

***

Маша почесала закрытые глаза, распахнула их и едва удержалась от вскрика: прямо над ней нависал пожилой мужчина в огромном, немного заваливающимся набок парике. Он внимательно вглядывался в лицо Маши, испуганно бегая по нему взглядом, и, когда увидел, что она пришла в себя, улыбнулся так, что щёки наплыли на маленькие, глубоко посаженные глазки-бусинки, и склонил голову.

– Ваше величество, ну наконец-то, наконец-то вы очнулись! Право, мы уже не знали что думать. Вы позавтракали, вышли из зала, но вдруг застыли и упали, – мужчина говорил быстро, часто дыша и взмахивая руками, – представьте, весь двор на ушах: думает, что с Вами случилось! – он застыл, переводя дыхание, и платком промокнул пот, выступивший на лбу.

- Всё… хорошо, – Маша оглянулась по сторонам, отметила, что лежит на мягкой кровати, а на высоком потолке с лепниной выведены сложные узоры с диковинными цветами.

– Врач стоит за дверьми, покорно просит позволить ему осмотреть Вас, говорит, что состояние королевы Мари всегда должно быть под контролем.

Маша застыла и по-совиному, совсем непонимающе моргнула. Она – и королева? Не может же такого быть на самом деле! Значит, это чудный сон, который воплотил в себе все её фантазии.

– Не стоит, я совершенно в порядке, – Маша поудобнее устроилась на кровати, заваленной подушками, и улыбнулась, – лучше подайте мне чай. И пирожные.

– Как прикажете, Ваше величество, – мужчина низко поклонился, придерживая рукой парик так, чтобы он не свалился, – приказать служанкам, чтобы они помогли вам приготовиться к государственным делам?

Маша благосклонно кивнула мужчине. А дальше всё слилось в единый, яркий и красочный круговорот событий: одни служанки подходили к ней, низко склоня головы, и приносили подносы с ароматным чаем и воздушными пирожными, другие – подавали платья, расшитые золотистыми нитями, и заплетали Машины волосы в изящные высокие причёски.

Когда королева Мари пятая – никак иначе назвать её было нельзя – посмотрелась в зеркало, стоящее на резных ножках, она едва не ахнула: все детские черты девочки Маши пропали – она стала статной и величественной молодой женщиной с мудрыми глазами.

– У королевы же есть распорядок дня? – Мари оглянулась на вмиг притихших служанок, которые в волнении мяли ткань юбок дрожащими руками.

– Герцог Ландау помогает Вашему величеству составлять его, – пролепетала одна из девушек.

– Это тот, который недавно ушёл? – нахмурилась королева, а служанка быстро-быстро закивала головой, словно болванчик. – Что ж, пригласите его сюда.

Парик герцога Ландау постоянно кренился и смешно покачивался при ходьбе, поэтому, когда он вошёл в комнату, Мари не смогла сдержать улыбки. От мужчины это не скрылось:

– Вам уже лучше?

– Да. Я бы хотела ознакомиться со списком дел. Но перед этим, – Мари подошла к витражному окну, которое пропускало сквозь себя разноцветные лучи, скачущие по полу, – королева желает посетить сад.

Мари с уверенностью могла сказать, что ей всё больше и больше нравилось в этом сне: никаких забот, все выполняют, что она пожелает, и дрожат от одного взгляда. И как же вокруг красиво! Раньше она видела такие места только в фильмах – просторные комнаты с расписанными стенами, бальные залы, украшенные тысячами подсвечников, сады с каменными фонтанами и высокими деревьями, выстроенными в ряд.

Все «важные королевские дела» казались эфемерными: сейчас она наслаждается своим положением, к тому же, не может же она с ними не справиться! Это ведь ни решать задачи, в которых нужно пересказывать десятки теорем, а просто поставить свою подпись внизу документа – Мари уже решила, что та будет размашистой, с многочисленными завитками. Поэтому, когда герцог Ландау пригласил Её высочество пройти в кабинет для обсуждения государственных дел, она не расстроилась и не испугалась: подумаешь, дел на пару минут, а потом можно вновь гулять, разглядывая диковинные растения, и лакомиться кулинарными изысками от дворцового повара.

– Пока Вам нездоровилось, – начал герцог Ландау, подавая Мари ровную стопку бумаг, – в королевстве накопилось множество дел, требующих Вашего решения. Что ж, – мужчина положил рядом с документами перо и чернильницу, а потом глубоко вздохнул, словно готовясь к чему-то, – начнём?

Решать государственные вопросы оказалось невероятно нудным делом: она почти не ставила изящную подпись на листы бумаги, а только слушала многочисленные доклады чиновников, жалующихся на нехватку средств в казне, военных генералов, рапортующих о положении дел на границах страны, и крестьян, недовольных соседними фермерами. Когда вереница просьб закончилась, больше всего Мари хотела поспать, – право, нельзя же так утомлять королеву! – но герцог Ландау напомнил об оставшейся кипе бумаг, требующих немедленного рассмотрения. Девушка, вздохнув и потерев глаза, попыталась возразить:

– Кажется, мне всё ещё немного нездоровится, – она наигранно приложила руку ко лбу и откинулась на спинку стула.

– Но, Ваше величество, – потупив взгляд в пол, сказал герцог, – Вы откладываете эти бумаги уже неделю, и мы не знаем, что делать…

– Ладно. Но это – последнее на сегодня!

Герцог быстро закивал и пододвинул к ней поближе исписанный мелким почерком лист:

– Вот, смотрите, – мужчина провёл пальцем по строчкам, – здесь записано дело служанки, укравшей хлеб из кухни. Обычно такие мелкие происшествия не стоят Вашего времени, но тут, сами понимаете, покусились на честь и репутацию дворца.

– Её опросили? Она сказала, зачем сделала это? – протянула Мари, втайне мечтая поскорее прийти в свои покои.

– Опросили Ваше величество, конечно, опросили, она сказала, что ей не хватает жалования, а дети у неё из-за этого голодают. Вы представьте, какая наглость! По закону она должна быть наказана: воровство карается казнью.

– Постойте, – вскинулась королева, – казнью? За кусок хлеба? Не находите, что закон неправ? – вся усталость вмиг сошла с Мари, она приосанилась и выжидающе посмотрела на герцога.

– Закон неправ?! Да что Вы такое говорите, как Вам это в голову пришло? Просто подпишите документ! – мужчина упёрся руками в стол, за которым сидела королева, и сощурил глаза.

– Вы не заставите меня ничего делать! Я – королева! – Мари резко встала и рывком отодвинула стул, жалобно скрипнувший ножками.

– Ах, не заставлю?! Стража! – герцог лязгнул зубами. – Уведите королеву в темницу!

Мари была уверена – никто не пойдёт против воли королевы и не послушается старика в смешном парике. Однако в комнату тут же ввалилось два стражника, и, звеня железными доспехами, постоянно ударяющимися друг о друга, они схватили Мари за руки.

– Да как вы смеете? – закричала она, задыхаясь от злости и страха, когда её повели к выходу из дворца. – Кто вы такие, чтобы покушаться на честь королевы?

Мари было невероятно страшно: она одна, в незнакомом месте, которое вмиг обернулось кошмаром. Руки тряслись, ноги путались в длинной юбке, не слушаясь хозяйку, и даже дышать было трудно. Когда девушка вывели на улицу, она начала лихорадочно осматриваться вокруг: а вдруг есть что-то, что ей поможет? А потом на плечо Мари села божья коровка с пятью точками на спине. И она, жмуря глаза и надеясь на чудо, зашептала:

– Божья коровка,

Улети на небо,

Принеси нам хлеба,

Чёрного и белого,

Только не горелого!

Хочу, чтобы всё стало как раньше!

Когда Маша, всё ещё подрагивая от страха, открыла глаза, никаких стражников рядом не было: она сидела под липой, а рядом с ней развалился лохматый пёс.

***

Машина мама пришла с работы раньше обычного, поставила тяжёлые пакеты на тумбу в коридоре, погладила по голове дочь, сидящую на кухне, но почти не двигающуюся, и села на кресло возле открытого окна. На подоконник приземлилась божья коровка с пятью пятнышками на спине.

– Маша, смотри, божья коровка! Давай загадаем желание?

– Мама! – вскрикнула девочка, встрепенувшись, – не надо никаких желаний! Давай лучше чай попьём? С пирожными!

Арсений Беляев. Мой первый литературный опыт

Когда-то давно, когда я был маленьким, было мне лет пять, случилось мне пробовать сочинять. Ну как сочинять? Вдохновленный известными авторами вроде Барто, Пушкина, Чуковского и, конечно же, народными прибаутками, небылицами, сказками, звучащими в нашем доме, по словам очевидцев, ещё в период моего внутриутробного развития, а после рождения, занявший большую часть моей несмышлёной жизни, мой мозг сам начинал подыскивать какие-то рифмованные строки. И особенно часто такое происходило во время чтения книги, в сюжет которой я нередко вносил свои поправки и замечания. Наверное, это и был самый подходящий момент для самостоятельного литературного шедевра. И если бы вдохновение не сдерживалось уставшим за день мозгом (других причин не вижу), тогда бы уж меня распёрло. Но только ничего такого в течение пяти долгих лет не происходило, ведь читали мы обычно перед сном. А что может произойти перед сном? Ничего особенного: разве только захочется попить или наоборот. Но, как вы уже могли понять по названию, ко мне все же пришла муза.

На улице было пасмурно, а на душе тоскливо. Половинки пазла не складывались в картинку, а у машинки отлетело колесо. Мама как-то слишком долго готовила обед на завтра, и я решил добавить свежих ноток в интерьер нашей комнаты. Взял ярко-жёлтую гуашь и покрасил ею белые трубы отопления. Комната заиграла радостными красками, а я побежал поделиться своим приподнятым настроением к маме. Мама была рада меня видеть, хотя её явно смутила краска на руках. Она вымыла мне руки и даже хотела сделать то же самое с трубами, но я предупредил её желание (потом они ещё долго были в жёлтых разводах). Приготовление обеда перешло на стадию «горячее сырым не бывает», а моё самостоятельное развитие наконец-то обрело смысл: колесо, как по мановению волшебной палочки, оказалось на месте, пазл смотрел на меня весёлым Винни-Пухом, и мама предложила почитать книгу.

Надо сказать, что мама уделяла огромное внимание моему культурному и духовному просветлению. Вот как раз за этим просветлением в виде книги, которую мы решили прочесть раньше, на часов так пять чем обычно, у меня возникло желание пойти погулять. И как вы думаете, согласилась ли моя мама с моим желанием? Безусловно! Со мной вообще трудно было не согласиться, потому что я был ребёнком, не терпящим возражений. Итак, спустя несколько минут в кофте, застёгнутой не на ту пуговицу, и в сопровождении взъерошенной от быстрых сборов мамы я уже был на улице. Вы можете подумать, к чему такая спешка? Ответ также прост: я был страшен в гневе. Даже самые стойкие воспитатели детского сада предпочитали выполнять мои желания сиюминутно, в надежде избежать сорванного тихого часа для всей группы. Вот за этим и спешка. И ведь как можно отнять у ребёнка возможность насладиться миром! Правда?

И вот мы гуляли-гуляли, гуляли-гуляли. Что мы так много гуляли? Честно сказать, я не знаю, почему, где и как мы гуляли (это моя цепкая детская память решила утаить от меня взрослого), но точно помню, что гуляли. Всё живое в виде насекомых и животных предпочитало побыстрее отправиться по своим делам, чтобы не попадаться на глаза, жаждущему гармонии с природой ребёнку, поэтому приходилось довольствоваться необычной формой камушков, давно изученными беловатыми прожилками на листочках и никогда не оставляющей равнодушным формой облаков.

Но вдруг моё внимание привлёк кот. Он сидел на досчатом заборе заброшенной лачуги и с интересом смотрел на громкоголосого мальчишку, тащащего за собой полусонную маму. Мне безумно захотелось сначала его погладить, потом покормить, потом забрать домой, потому что он такой несчастный и одинокий и обязательно не кормленный. Но коту повезло, потому что сидел он высоко и спускаться явно не собирался. Видимо, его вполне устраивал и хозяин, и жизнь «полная невзгод и лишений». Мама уговаривала меня оставить бедное животное, приводя достаточно весомые аргументы в виде того, что его дети дома ждут и что его хозяева будут плакать, если мы его заберём и он не вернётся домой к ужину, и вообще, он сегодня не мылся, поэтому трогать его никак нельзя. После долгих уговоров я оставил свои попытки вскарабкаться на забор и не без усилий повернул в сторону дома. И вот когда мы уже свернули на нашу улицу, я, переполненный впечатлениями этого дня, вдруг выдал:

Сидит серенький котейка

На заборе беззатейно,

Если хочешь подойди,

Его хлебом угости.

Будет он доволен точно.

И погладь его ты срочно!

Только если чистый он.

Мама, безусловно, удивилась, но я куда больше, увидев на что способен. Этот стишок взбудоражил меня, и я не мог собой нарадоваться. Понимая, что стихотворный талант затмил во мне дизайнерские способности, я ждал обильной похвалы. И первое, что я услышал от своей родительницы, была такая фраза: «Можно, конечно, последнюю строчку опустить, а так замечательно! Поэт ты мой!» Замечание, честно говоря, меня смутило. Зачем его гладить, если он грязный? Ну ладно, я как-то с этим смирился и дальше принялся собой восхищаться.

Вот так и случился мой первый литературный опыт!

София Белякова. Месть сквозь века

– Мавки – довольно занимательная часть славянской мифологии. Считается, что они заманивали к себе людей и убивали. В основном топили.

Голос преподавателя разносился по аудитории и шел трещинами, доходя до углов. Зрелище со стороны лектора открывалось унылое: на занятии с трудом насчитывалась половина группы, и то пришли студенты лишь потому, что планировали под увлекательную сказку восполнить недостаток сна перед сессией. Без всякого зазрения совести они выполняли свой план, а кто-то настолько старательно, что с последних рядов долетало тихое посапывание.

Профессору оставалось лишь вздохнуть. Мало кому был интересен фольклор. Студенты любили эпичные истории с войнами и заговорами. Как жаль, что они не понимали: именно это и можно найти в мифах. Кто же, к примеру, останется безразличным к коварным девушкам? Красивым и опасным.

– Эти существа прятались в лесах и озерах. Они представляли собой души умерших, которые винили в своей смерти других и губили невинные жизни. Когда мавка осознавала, что человек не причастен к ее смерти, он был уже мертв.

Блеклые лучи солнца медленно опускались вниз, пытаясь заглянуть в окна к учащимся, и покрывали золотом мирно спящие лица.

– Извините, – в воздух взмыла тонкая рука студентки, сидящей в первом ряду. В глазах светился неподдельный интерес, – мавкой могла стать любая душа умершего? Как люди тогда пытались обезопаситься?

Преподаватель улыбнулся. Приятно осознавать, что его слушает хотя бы один человек в аудитории и что он не выглядит так, будто разговаривает сам с собой в помешательстве.

– Не любая смерть могла стать тому причиной. Только жестокая и несправедливая. – Глаза мужчины заблестели, он увлеченно вскинул руки, и бумажный стаканчик с уже остывшим кофе полетел на паркет. Жидкость, растекаясь, будто образовала размытый силуэт.

Лектор тихо выругался, но продолжил рассказ:

– Чаще всего мавки принимали образ молодых девушек и тем самым завлекали людей…

– Вы говорите так, – сонно пробормотал студент, лежащий на парте, – будто они когда-то существовали. – Парень не поднялся и даже не открыл глаза, когда говорил, а затем перевернулся на другой бок и продолжил похрюкивать.

– Кто знает, кто знает, – загадочно ухмыльнулся профессор, хотя тот его уже не слышал. – В любом мифе есть хоть малейшая крупица правды, иначе его бы и не было. Запомните это.

В коридоре заливисто прозвенело, трубя об окончании пары. Студенты с каким-то негодующим удовольствием – во-первых, их посмели разбудить, но ведь теперь можно доползти до дома и продолжить сопение в уютном доме – один за другим поднимали головы и направлялись к выходу.

Девушка, задавшая вопрос, стояла и наблюдала за уходящими одногруппниками. На ней было летнее платье с мелкими цветочками – не самый подходящий наряд для только начинавшейся весны. Когда по аудитории начала расползаться тишина, она подошла к преподавателю.

– Вы правда считаете, что мавки когда-то существовали?

Профессор, голову которого теперь занимало лишь пятно пролитого кофе, остановился в недоумении. А затем тихо засмеялся.

– Прям чтобы жили и ходили по земле? Нет. Хотя это, наверное, не самое лучшее сравнение, раз мы говорим про покойников. Я не верю в мавок. Но я верю, что в те времена люди слишком часто уходили в лес и не возвращались. Густые заросли, медведи, волки… Надо было объяснить, почему так происходит. И, конечно же, напугать детей. Чтобы не ходили туда одни.

Увидев, как потухли огоньки в глазах у девушки, он продолжил:

– Сами подумайте. Будет ли справедливо, если ты отправился за грибами, а тебя по дороге утопил злой призрак, жаждущий мести? Сомневаюсь. А к чему приводят такие смерти? К новым подобным существам. И тут круг замыкается. По такой логике в лесах должны были появляться кланы мавок, которые бы массово охотились на будущих себе подобных. Это глупо, не находите?

– Находчиво, – фыркнула девушка. Взгляд ее был устремлен вдаль и, казалось, не видел ничего. По крайней мере, из этого мира.

Мужчина не понял, что она имела в виду, хотя особо это его не волновало. По правде говоря, он даже был готов поставить девушке зачет автоматом только из-за того, что она его слушала. Глупо, но когда сталкиваешься с такой неблагодарной аудиторией, которая соизволила его посетить сегодня на последней паре, снижаешь свои требования к студентам, даже не замечая этого.

– В таком случае мне не жаль, – прошептала студентка так тихо, что профессор долго не мог понять, что она сказала. К тому моменту, как он все-таки смог разобрать слова, она шагнула и крепко вцепилась ему в предплечье. Он бы посчитал это возмутительным, если бы его сознание не выбило куда-то очень далеко, в пучину, полную боли и отчаяния.

***

Утренняя роса блестела так, что превращала молодую траву в гору изумрудов. По лужайке пробежала маленькая девочка в простой рубахе. Босые ноги собирали капли, и девочка весело визжала от прохлады. Новый день полнился красками, любопытное солнце все сильнее выглядывало из-за горизонта, чтобы посмотреть на жителей деревни. На их тихую жизнь. Все было просто, и эта простота грела душу девчонке. Впрочем, лучи солнца тоже делали свое дело.

В детском сознании не могло быть по-другому. Девочка с хохотом бегала, напрочь отказываясь надевать лапти. Ей нравилось после свежей травы прыгать по пыльной дороге, бежать на окраину, туда, где солнце светило ярче всего.

Жители уже начали просыпаться, скоро выплывут из своих домиков. И начнется бурная, шумная жизнь. А пока девочка слушала тишину и, когда ей это надоедало, звонко подвизгивала, а потом снова затихала…

Она увидела их первой – на улице не было никого из жителей, кроме нее. Когда большие мужчины въехали на конях в деревню, девчонке стало не по себе.

После этого все стало непонятно. Почему-то пыль поднялась так, что солнца стало не видно. Или большие мужчины его закрывали, девочка не могла разобрать.

Слышались крики – не такие, как обычно, когда соседи переговаривались через дорогу. Было в них что-то, от чего становилось так холодно, что хотелось поскорее надеть на ноги лапти и обнять солнце. Ну где же его лучи?..

Кто-то набросился на больших мужчин, его поддержали. Она будто наблюдала за всем из-под воды: холодно, темно, звуки вроде есть, а слова понять невозможно. И дышать почему-то не получается.

Ее, должно быть, толкнули… нет, схватили за руку и куда-то повели. Наверняка ее хотят увести подальше. Да, так и делают. Так будет правильно.

Вот только повели девочку вовсе не за какой-то из домов, чтобы она не видела, что происходит на улице. Наоборот. Ее тащили ближе к людям, так больно, что та невольно обернулась. Сквозь мутную дымку она увидела большого мужчину.

Что-то ледяное коснулось ее шеи. Ей было и так холодно, а от этого прикосновение внутри, где-то в районе груди, будто все покрылось тонким слоем льда. Девочка не знала, что происходит, но ощущение того, что сейчас нельзя даже шелохнуться, не покидало. Зато ее больше никуда не волокли. Но руку сжимали все так же больно.

Девочка могла смотреть только вперед, а там были люди. Она их знала, каждый день пробегала мимо, они ей что-то говорили, кто-то даже угощал свежим урожаем. Сейчас что-то с ними было не так. Все, кого она смогла разглядеть, уставились на нее, а глаза у них стали такими большими, что девочка вначале не смогла никого узнать.

Все как-то застыло, раньше движения было так много, что мир уходил в сторону и кружил, а сейчас время будто остановилось.

Большие мужчины кричали. Она не могла понять, говорили они на чужом языке или ее родном. Ни одно слово, даже ни один звук не показался ей знакомым.

Резко шею что-то защекотало. Двигаться в этот расколотый момент было нельзя, она чувствовала, но все равно потянулась свободной рукой к шее. Пальцы стали мокрыми. Странно. Она ведь не плакала!

Немного отведя пальцы, она посмотрела на руку. С нее капали яркие капли. Такого цвета были ее коленки, если она падала во время своей игры. Такого цвета были узоры на ее рубашке. Такого цвета было небо, когда солнце покидало свой пост и пряталось за холмами.

Может быть, не стоило шевелиться. От ее движения проснулись и окружающие. Из толпы выбился мужчина с каким-то странным – звериным – взглядом и побежал прямо к ней. Девочка узнала его. Он часто вырезал из дерева маленькие фигурки, а она завороженно наблюдала. Однажды он даже подарил ей одну – маленькую птичку, которая сейчас лежала дома.

После этого не было ничего. Она не знала, добежал ли он до нее. Она не знала, ушли ли большие мужчины из их деревни. Да и что они хотели, в конце концов, она тоже не знала.

***

Профессор очнулся. Постепенно перед его взором проступали окна в аудитории. Большие шкафы вдали и мерзкое пятно под ногами. Откуда оно вообще взялось?

Последней появилась бледная девушка, все еще вцепившаяся ему в предплечье. «Совсем как тот человек в маленькую девочку», – неожиданно подумал он. В какую-то секунду он увидел столько боли, криков, эмоций, что сейчас у него не осталось своих. Он недоуменно смотрел на студентку, взгляд его никак не мог сфокусироваться, а когда наконец это удалось, он увидел ее глаза. Злые и пустые одновременно. Отчаявшиеся и жаждущие возмездия.

Он не знал, как выглядели глаза девочки из его видения, но не сомневался, что те были полной противоположностью этих. И тем не менее были их отражением.

Осознание постепенно разливалось по жилам профессора. «О, нет», – пронеслось у него в голове.

– Вы снова пришли, – прошипела девушка. Ее ярость искрилась в воздухе и сгущалась так, что воздуха становилось все меньше и меньше. – Вы большой мужчина. Но на этот раз бояться буду не я.

Преподаватель так и не нашел в себе силы закричать.

Диана Богданова. Пространство Звезд

Краска светлого оттенка, только не могу понять какого,
Разливается по всей картине…
Ты подумаешь: «Ну что такого?»

Мальчик напевает песню, вставая с диванчика в своём пространстве. Пространство, что создал он сам - пространство звёзд. Оно довольно абстрактное, но в нем так спокойно. Здесь не так много вещей. Книга, которую мальчик любит читать, блокнот, в котором он пишет свои песни, одинокий диван, на котором удобно сидеть, и ваза с анемонами. Это его любимые цветы, которые в этом пространстве растут круглый год и не засыхают. Пол по текстуре напоминает воду, и на нем можно разглядеть свое отражение. Мальчик спокойно всматривается в него и поправляет свои круглые очки, разглаживая жёлтую мантию. Этот день ничем не отличается от того, что шёл до этого. И до этого тоже.

- Эх...

Мальчик вздохнул. И эхо-звезды повторили за ним, вздыхая вслед. Они не умели ничего, кроме того, чтобы повторять все слова этого мальчика. Эхо-звезды - довольно плохие собеседники.

«Но чем же тогда здесь заняться?» - спросите вы.

Мальчик знал, чем занять себя. Он пел. Это было его любимое хобби, как и одного его близкого человека. Он быстро перебрал слова в голове и начал петь:

«Любовь моя - чёрные розы,
Что делят тоску на четыре…
А эти безвкусные прозы -
О них позабыл, как о мире.


Велю я морозу убраться
И свет потихоньку включу.
Как хочется сил мне набраться,
Но я лишь сижу и смотрю...»

Он не закончил и замер, услышав какое-то пение. Это пение отличалось от его, потому что песни мальчика всегда были довольно грустными, а чужая мелодия ощущалась жизнерадостней и ярче.

Мальчика одновременно и настораживала эта песня, и интересовала. Он ведь один в своём пространстве, и никто не может зайти к нему. Тогда кто может петь эту песню? Мальчик прошёл немного дальше и заметил звезду. Она отличалась от других звёзд, она и светилась по-другому, и, кажется... Что-то пела? Он подошёл ближе к ней. Звезда будто обрадовалась, что на неё наконец-то обратили внимание, и начала петь свою песню:

«Привет-привет!
Как твои дела?
Снова грустишь?
Не грусти, ведь с тобой я!
Пойдём со мной, покажу тебе весь мир!
Наедимся сладкой ваты и отведаем зефир!
Полетаем по планетам и изучим млечный путь!
Будем бегать и смеяться, разгоняя грусти муть.
И забудутся невзгоды... Только смех, и ты, да я!»

Мальчик завороженно слушал. Эта песня отличалась от его песен. Она была... Детской? Но при этом такой теплой и приятной для него, будто чай, который заваривал ему дедушка перед тем, как взять гитару и начать петь старые казацкие песни. Дедушка... По лицу мальчика пробежала грустная тень. Звезда тоже, похоже, заметила это, потому что дальше она пропела:

«Ты не хочешь?.. Тогда ладно...
Не грусти, давай, пока...»

Допев, звезда испарилась, а мальчик озадаченно уставился на то место, где она только что светила. Нет... Нет-нет-нет! В его пространстве только что появилось что-то новое! Это что-то не может уйти сейчас! Он не может просто взять и отпустить эту звезду, он должен найти её любым способом!

Мальчик осмотрелся по сторонам. Но вокруг лишь светили привычные ему звезды. В отражении на полу также не было той яркой и особенной звезды. Тогда... Где она? Мальчик посмотрел в сторону своего дивана, книжки и цветов. Его пространство огромное, он ведь может заблудиться. И потерять свою измученную книжку, которую он уже зачитал до дыр, и одинокий диван, так похожий на него, и свой любимый букет анемонов. Но та звезда... Одной своей глупой и детской песней она подарила ему такие странные и приятные чувства, что его сердце будто наполнилось теплом.

Он махнул рукой на диван и на книжку, и на цветы и пошёл прямо. Он не знал, идёт ли правильно, но чувствовал, что звезда все ещё где-то в его пространстве, а значит, он найдёт её. Он должен найти её!

Он отошёл на довольно далёкое расстояние, но звезды все ещё не было. Он решил позвать её, но в ответ ему ответили лишь эхом другие звезды, повторяя слова мальчика. Он раздражённо выдохнул и остановился. Может, все попытки найти ту звезду напрасны? Может, и не стоило пытаться с самого начала? Ведь он стоит один наедине с эхо-звездами и своим отражением. Он вздохнул и решил попробовать спеть что-то. На душе чувствовалась небольшая тяжесть, но песню он решил спеть более веселую:

«Я хочу подарить вам улыбку,
Чтобы вы были счастливы чаще,
Чтобы вы позабыли картины,
Что приносят нам только ненастье...»

Петь весёлые песни, оказывается, намного приятнее, чем его привычные грустные, он уже и позабыл, как это. Неожиданно он увидел яркий свет прямо перед собой. Свет знакомой звезды открыл портал. Вот только куда? Мальчик осторожно посмотрел в него, за порталом была довольно тёмная картина. Что это за место? Неожиданно вверх начали подниматься разноцветные брызги фейерверков, наполняя небо своими радостными эмоциями. Глаза мальчика заблестели, зрелище трогало душу. Это то, что происходило в реальном мире? Он посмотрел немного ниже. Видимо, это была какая-то площадь, заполненная людьми. Их взгляды были обращены лишь в небо. Мальчик давно не выходил в реальный мир. Слишком страшно, но... Чего он боится? Люди, как и он, смотрят на звезды и восхищаются ими. Другие люди никак не отличаются от него. Он должен двигаться дальше. Он шагнул вперёд, переступая порог портала. Переступив, он обернулся в последний раз. Где-то там остались анемоны, диван и книжка. Но сейчас для него это было не важно, ведь он решил начать новую жизнь. И он чувствовал, сколько интересного и удивительного ждет его впереди.

Татьяна Волкова.
В одном парке* можно встретить кого угодно, от белочки, с воодушевлением поедающей свои орешки, до абсолютно разных людей, которые врежутся тебе в память и останутся там на очень долгое время. Тебе даже будет не так важно знать их имена, ведь оказавшись с тобой рядом они останутся в твоей душе и на страницах твоей тетради.***Так осенью гуляя по золотистому парку, в свой единственный выходной, твой блуждающий взгляд останавливается на утонченном молодом человеке, который сидит на лавочке и фотографирует, подбежавшего к нему чёрного щеночка, при этом чарующе улыбаясь.

Ты аккуратно подходишь к этой лавочке, присаживаешься на корточки и чешешь пёсику за ушком, наблюдая за тем, как его хвостик мотается из стороны в сторону, а на мордочке безграничное счастье. От этого невероятно приятного занятия, тебя отвлекает звук затвора фотоаппарата. Ты узнаешь этот звук из тысячи, твой папа очень любил фотографировать на старые, пленочные фотоаппараты и заразил тебя своей страстью. Именно поэтому у тебя дома стояло на полочке несколько фотоаппаратов разных видов и тот самый поларойд, который держал в руках красивый незнакомец. Ты поднимаешь взгляд, чтобы увидеть камеру, а натыкаешься на улыбающиеся глаза и веснушки, разбросанные по всему лицу. Это заставляет тебя улыбнуться в ответ и встать, отпуская собачку, которая мило лизнула твою ладо

шку напоследок и унеслась к хозяйке. — Вы очень мило выглядели, я не удержался. Все с той же улыбкой, негромко сказал он. Его голос был бархатистым, глубоким и приятно ласкающим слух, от него по твоему позвоночнику пробегают мурашки, ты слегка краснеешь и убираешь прядку с лица, лишь бы не смотреть в его глаза, они были желто-карие. Очень редкая смесь, как нельзя лучше дополняющая его внешний вид. На нём было темно бежевое пальто, очки без линз, светлые штаны в клеточку и до блеска начищенные коричневые ботинки. Он пристально смотрел на тебя, размахивая фотокарточкой, которую ты заметила только сейчас. Жестом он предложил тебе сесть рядом.


Ты пожала плечами и села на предложенное место, продолжая наслаждаться опьяняющим запахом, исходящим от этого молодого человека. Откинувшись на спинку, ты достала из своего, маленького и потрепанного временем, но зато любимого и такого родного, рюкзака новую тетрадь с твёрдой обложкой и на кольцах. В кольцах находился обычный простой карандаш, слегка покусанный на конце. Золотая осень всегда была для тебя временем, когда вдохновение ещё не ушло в спячку вместе с хорошим настроением, которое поздняя осень безвозвратно забирала, до новогодней поры, своей серостью, слякотью и голыми деревьями. Но каким бы вдохновляющими ты не находила это время года, на что-то большее, чем маленькие словесные или карандашные зарисовки ты была не способна, однако ты знала, что придёт весна и ты создашь из этих зарисовок, что-то стоящее. А сейчас же, твоя рука быстро скользила по слегка шершавой бумаге, зарисовывая воробья на ветке рябины, напротив тебя. За всем этим, ты не замечала, как молодой человек разглядывал контуры твоего лица, любимые, но разбитые вансы, выглядывающие из них носки с авокадо, твои руки и волосы. Он был как художник, нашедший музу и впитывающий каждый ее изгиб. — Вы не против что я посижу немного с вами
?Ты отрицательно мотнула головой и дорисовала последние штрихи своего воробья. Он же просто начал смотреть вглубь парка наслаждаясь осенним днем. Периодически его собачка подбегала к лавке и он кидал ей игрушку. Ты переворачиваешь страницу тетради, хватаешься за карандаш и начинаешь рисовать, отображая на бумаге все: изящные руки фотографа, линию подбородка, тонкие губы, воротник пальто, горло водолазки и уделяя особое внимание его морщинкам вокруг глаз. Спустя пару минут он ловко пристегивает поводок к ошейнику и встает. А


ты успеваешь дорисовать эту, казалось бы простую картинку, которая показалась тебе невероятно эстетичной.Ты продолжаешь любоваться своим творением и вздрагиваешь, услышав его голос— Красиво. Было не понятно, о чем именно он говорил, о рисунке, природе вокруг или может, о тебе, кто знает. Но ты не спрашиваешь, а только киваешь, слегка краснея. Наверное, со стороны вы выглядели достаточно мило, особенно когда он протянул тебе термос с горячим чаем
. Но тебя это почему-то именно тогда, абсолютно не волновало. Ты лишь мягко сказала ему спасибо, сделала пару глотков и отдала тару обратно. Казалось, он хотел сказать, что-то ещё, но у него резко зазвонил телефон. Услышав мелодию его звонка, ты заулыбалась. Это была та песня, без которой не обходился ни один квартирник твоей компании друзей. Он ответил, по его лицу проскользнула досада, как ты надеялась, из-за того, что ему надо было идти.

Он встал с лавки, закинул свой рюкзак на плечи, как-то неловко кивнул на прощание и быстрым шагом удалился в глубь парка, оставив после себя лишь аромат дорогого парфюма и мятного чая.
Ты поплотнее запахнула края своей куртки, вдохнула полной грудью оставшийся шлейф и вспомнила о рисунке в твоей тетради. Мимолетная улыбка появилась на твоём лице. А пока что, ты осталась сидеть на лавочке в одном парке, чтобы насладиться последними лучиками солнца и набрать тепла для подступающей зимы, наблюдая за множеством разноцветных листьев, которые порыв ветра сдернул с деревьев и раскидал по земле, как бы заметая следы этого изящного молодого человека. ***Как же прекрасны летние ночи. Особенно в августе, когда звездное небо так стремиться обнять всю землю, что придвигается как можно ближе к ней. В твоем любимом парке есть даже специальные поляны без фонарей, чтобы ночью можно было искать очертания Андромеды, Кассиопеи или Персея. Иногда ты приходила на эти полянки и читала там мифы Древней Греции. Было ощущение, что стоит только поднять голову и все герои сами начнут рассказывать тебе о своих приключениях.

Как же прекрасно летним утром. Когда ночная прохлада еще не испарилась, а солнце только запрыгивает в колесницу Гелиоса и начинает свой путь по небосклону. Птицы щебечут с четырех часов утра, бегуны начинают свои тренировки в шесть утра, а в семь утра выплывают утки и начинают резвиться в озере. Очень приятно приезжать на велосипеде в это время суток в парк. Читать, делать зарядку или рисовать у озера по утрам было твоей отдушиной в загруженных буднях.

Как же прекрасно летом. Когда ты идешь по улице, а вокруг счастливые люди. Они радуются редкому в этих краях теплу, едят свежие ягоды, купленные у бабушек в киосках, и стараются как можно больше загорать, чтобы частичка солнца была с ними до следующего лета.

Но в эту ночь т

ы шла по берегу озера в слезах. Шикарная прическа вся растрепалась от вечернего ветра, остатки макияжа блестели темными полосками на щеках, а идеально выглаженные брюки безнадежно испачкались из-за песка под босыми ногами. Почему у тебя босые ноги? Все просто, каблуки, так же как и твои счастливые мечты, сломались посередине вечера. Когда ты летела на крыльях любви в ресторан на встречу с самым дорогим человеком на свете, ты надеялась на предложение руки и сердца. Да что там, все ваши знакомые уже давно поженили вас кто в голове, кто в Симсе. На деле же он сказал, что разлюбил тебя, потому что нашел другую. Как назло именно в этот момент у тебя отломился давно шатающийся каблук на любимых туфлях. В ушах стоял оглушающий гул

и ты как будто бы ловила перезвоны осколков своего сердца. Стараясь держать лицо ты мило улыбнулась ему, сняла каблуки и медленно вышла из ресторана. Оставляя там его наедине со счетом за еду и своим разбитым сердцем ты спешила в свой любимый парк. На закате у озера самый красивый вид. Возможно он не исцелит твои раны, но станет немым свидетелем твоей печали. Именно поэтому ты оказалась босая на берегу озера на закате. Невероятно красивая и одинокая. Хотелось рыдать на полную громкость, бросаться вещами и исцарапать его лицо. Но мозгом ты понимала, что это все бессмысленно и лишь усугубит рану на сердце. Поэтому ты продолжала идти вперед с прямой спиной, ощущая ласковые прикосновения ветра к щекам. Он как будто стремился утереть твои слезы. В голове играла песня из сериала, совсем не подходящая к моменту. Все было неподходящим, неправильным, нелепым. Как будто все это время ты врала сама себе. Возможно, так оно и есть. Возможно, это была не любовь, а лишь попытка сбежать от одиночества, которую вы оба воспринимали, как невероятное чувство.

Сформулировав эту мысль в голове, ты застыла как громом пораженная. Колени моментально подогнулись и ты упала на песок, глазами же цепляясь за свое отражение в водной глади. Оно было не в лучшей форме. Как же так долго можно было игнорировать этот потухший взгляд? Разве это ощущение "нужности" того стоило? Стоило обманывать себя только лишь из-за страха упустить возможность? Стоило соглашаться на такого человека, для которого ты в итоге оказалась пустым звуком? Как раз кстати в голове всплыла цитата из какой-то книги " Зачем он обещает подарить звезду, если у меня гвоздь в туфле, а он не может его вытащить?" По ощущениям ты стояла на коленях и смотрела на свое отражение вечность. Перебирала в голове все воспоминания, смотря на них со стороны и откладывая их в коробку "опыт". Это все еще не было исцелением. Даже близко не оно. Ты все еще стояла на коленях и плакала, а единственными свидетелями твоей душераздирающей боли были закат и озеро. Но ты чувствовала, как зарождается что-то новое внутри тебя. Что-то сильное и всепоглощающее. Возможно это любовь к себе самой? Кто знает...Ты поначалу даже не заметишь, как рядом окажется милая девушка и обнимет тебя. Она прижмет тебя к своей груди и даст тебе время выплакаться. Она будет рядом с тобой на самом пике твоих терзаний и в какой-то момент ты почувствуешь, что боль притупляется. Рыдания переходят в тихие всхлипы, а руки уже не дрожат. Она отпустит тебя, обхватит твое лицо ладонями и вытрет слезы с твоих щек.
— Спасибо.— Actum ne agas
Спустя время, ты узнаешь, что брошенная напоследок незнакомкой фраза - это латынь. И означает она " С чем покончено, к тому не возвращайся". Именно эту фразу ты напишешь в своей тетради и вложишь в нее одну ромашку, которая упала с венка на голове девушки, ставшей тебе опорой на тот вечер.

Мария Гнеушева. Домовенок-путешественник

Маленький взъерошенный Домовенок вышел на балкон. Он на время переехал туда из платяного шкафа и проводил почти все жаркое лето в прохладе. Но прохлаждаться ему явно было некогда! У всех домочадцев были либо каникулы, либо отпуск, поэтому они летом жили на даче, а Домовенок остался один. К нему на окно прилетала семейная пара ворон, которые хвалились, как они хорошо отдохнули в теплых краях. Домовенок, раздобывший старый смартфон кого-то из членов семьи, смотрел фотографии других сказочных персонажей из отпуска. Ему не очень хотелось покидать свою уютную квартиру, но знакомые настойчиво рассказывали о прекрасных путешествиях и выкладывали манящие к приключениям фотографии.

Домовенок сидел на подоконнике у открытого окна, поливал цветы и слушал ворон, у которых клювы не закрывались.

– Да я тебе говорю, Кларочка, в этом году полетим еще дальше!

– Ох, Карл, как же мне с тобой повезло!

Домовенок лишь кивнул: болтливые птицы не позволяли ему вставить ни слова.

– Там жучков-червячков столько, водичка теплая, везде пальмы, песочек, камешки красивые всюду. А в городе летом чем заняться можно?

– Только в пыли на асфальте разгоряченном скакать! Или дома сидеть, носа не высовывать!

– Мне и тут неплохо! – буркнул Домовенок.

– Ага, как же! Сидишь дома как сыч! А жизнь мимо проходит!

– Вот мы уже полмира облетели! – поддакнула Клара.

Домовенок нахмурился. Конечно, вороны любили хвастаться, но сейчас они точно заврались. Только вот не скажешь им об этом, иначе потом всякие безделушки с улицы носить перестанут.

– Да ну? – все-таки не удержался он.

– Конечно! Вот видишь, эту ракушку я своим клювом вытащила из моря! – продолжила хвалиться Клара, демонстрируя Домовенку обычный камень, который можно найти в песочнице.

– Кларочка, он нам не верит, полетим-ка мы лучше туда, где наши таланты по достоинству оценят!

– Точно, Карлуша! Вот просидит все лето дома и ничегошеньки не увидит!

Вороны горделиво вздернули головы и собрались улететь.

– А ну подождите! Пойду я в путешествие! Больше вас увижу! Я вам покажу, что я не домосед вовсе! – рассердился Домовенок, спрыгнул с подоконника и побежал в платяной шкаф.

Вороны удивленно переглянулись. Домовенок твердо решил доказать, что он вовсе не домосед, да и ему самому было интересно отправиться в путешествие. Он вытащил потрепанный рюкзачок, положил в него свои самые любимые безделушки – как же можно отправиться в путешествие без них? Сверху запихнул пакет с любимым печеньем – вдруг проголодается в пути. Он надел кепочку, а потом покрутился перед зеркальцем.

– Ну, красавец! Настоящий путешественник! – довольно сказал он.

– Домовенок! Ты куда? – на паутинке покачивался его друг, паучок по имени Бублик.

– В путешествие. В отпуск. Мир увидеть! – пробурчал Домовенок и выскочил из шкафа.

Паучок приуныл. Ему тоже хотелось увидеть мир, но он боялся покинуть родной шкаф, в котором сплел такую чудесную паутину.

– Ну вот, смотрите! Я готов! – Домовенок запрыгнул на подоконник и горделиво прошелся по нему перед воронами.

Они лишь расхохотались и чуть не упали с подоконника.

– Смейтесь, смейтесь, курицы летающие! – сказал он и посмотрел на свое отражение в окне. Кепка спадала ему на глаза, растрепанные волосы торчали во все стороны.

Домовенок фыркнул и пошел к выходу из квартиры. Он замер на лестничной площадке и задумался, что лучше – лезть в пасть к железному чудищу или спускаться по лестнице целую вечность.

– Эх, была не была! – вздохнул Домовенок, допрыгнул до кнопки вызова лифта, подождал немножко и оказался внутри.

Лифт замер.

– Э! Чучело железное, ну мы поедем или нет? – пискнул Домовенок, который хотел показаться храбрым.

Лифт молчал и не двигался.

– Ну, вот какой ты вредина, я к тебе по-доброму, а ты! Тьфу, железка бездушная! – хмыкнул Домовенок, задрал голову вверх и увидел на стене табличку «от 15 кг».

Домовенок быстренько выпрыгнул из лифта. Придется идти по лестнице.

– Ну ладно. Если начать путешествие с преодоления трудностей, то потом легко будет! – Домовенок вспомнил умную фразу, сказанную кем-то из домочадцев.

Он завернул за угол и замер перед длиннющей лестницей.

– Ох! – вздохнул Домовенок, но тут же вспомнил, как отец семейства, дремав на диване, смотрел по телевизору программу о храбрых альпинистах – покорителях гор.

– Да чем я хуже?! У меня ж тоже рюкзак есть! – топнул ножкой он и шустро запрыгал по ступенькам.

Сначала было легко, он напевал песенку про ловких домовят, но уже через пару этажей загрустил и присел отдохнуть.

– Вот же люди! Придумают лестницы! Лучше сделали бы горку. Вжух – и внизу, – высказал свои мысли вслух Домовенок.

Назойливая муха, случайно залетевшая в подъезд, услышала это и, скорее всего, соглашаясь или почуяв запах печенья, закружилась над ним.

– Ух, уйди! Не позволю! Сейчас в дырочку в рюкзачке пролезешь и все печенье мое съешь! Ух! – он задрал голову и погрозил кулаком.

Домовенок с трудом забрался на гладкие деревянные перила, зажмурил глаза, чтобы не было так страшно, и поехал вниз. Ему показалось, что он мчится быстрее ветра. Но, доехав до конца, Домовенок шлепнулся на пол.

– Нет бы подложить что-нибудь мягкое, подушечку какую-нибудь!

Домовенок подумал, что теперь он действительно стал настоящим покорителем гор, совсем как в папином телевизоре. Путешествие началось очень даже неплохо.

– Ну, я вам покажу, Карл и Клара! Вы у меня еще попрыгаете! – радостно пискнул Домовенок и побежал к выходу из подъезда. Там его поджидало новое препятствие – огромная железная дверь, которая открывалась с помощью кнопки.

Домовенок изловчился, подпрыгнул и нажал на кнопочку. Дверь тихонько пискнула, но не открылась.

– А ну-ка открывайся! Или волшебные слова какие-то сказать надо? – задумался Домовенок.

– Ж-ж-ж! Надо одновременно и на кнопку нажать, и дверь толкнуть! Я тут давно уже ж-ж-живу, – опять закружилась над ним муха.

Домовенок попытался, но не успел одновременно сделать это все.

– Помоги мне, муха! – взмолился он.

– Ага, прям так тебе и помогла! Ты со мной печеньем поделиться не хотел! Ш-ш-шоколадное печенье – мое любимое.

Домовенок вновь задумался. Конечно, ему было жалко делиться, но не хотелось закончить свое путешествие, когда он уже столько всего прошел. Он нехотя достал из рюкзачка шоколадное печенье и положил в уголок. Довольная муха сразу же накинулась на угощение.

– Ишь, резвая какая! Ты мне дверь-то сначала открой! – замахал на нее руками Домовенок.

Муха сердито прожужжала что-то неразборчивое, но села на кнопочку, а Домовенок изо всех сил толкнул дверь.

На мгновенье его ослепил яркий свет, Домовенок прищурился и увидел огромную клумбу с пышными цветами, над которыми кружились разноцветные бабочки. Цветы были почти такие же, как дома, только их было гораздо больше. Он вдохнул аромат и даже немного заскучал по своим цветам, которые он бережно выращивал. Домовенок посмотрел вверх – в голубом небе не было ни облачка. Около подъезда росли гигантские деревья. По ветвям, покрытым зеленой листвой, прыгали воробушки, они хором пели радостную песенку о лете.

Он посмотрел вниз и увидел, как муравьи несли веточки, комья земли и травинки к муравейнику. Домовенок повернулся в другую сторону. На детской площадке, которая находилась недалеко, играли ребята. Домовенок увидел, что один мальчик катался на доске с длинным рулем и даже не отталкивался ногой от земли.

– Ух ты! Вот же чудо чудное, диво дивное!

Вдохнул Домовенок свежий воздух, совсем осмелел и ловко прыгнул на самокат сзади мальчика. Хорошо, что люди домовых видеть не могут. Они ехали так быстро, что ветер свистел в ушах. У Домовенка немного закружилась голова, и он спрыгнул с самоката на песок.

– Так, что же там эти вороны про отдых говорили? Пляж, песок? – высказал свои мысли вслух Домовенок и помчался к большой песочнице.

Домовенок быстренько сделал пару фотографий, а потом принялся строить песочный замок, который всегда мечтал сделать. Рядом играли дети, порхали разноцветные бабочки, светило теплое солнышко. Он радостно фотографировал цветы, небо, деревья и даже устроил небольшую фотосессию воробьиному хору. Так Домовенок и отдыхал, пока не наступил вечер.

– Ладно, попутешествовали, отдохнули и хватит, пора и честь знать. Дом без присмотра нельзя оставлять.

Домовенок прихватил цветную формочку для лепки куличиков в качестве напоминания о путешествии. К счастью, в это время дверь в подъезд открывала их соседка, поэтому Домовенок шустро прошмыгнул туда и тайком поднялся с ней на лифте.

Он пробрался в квартиру, бережно положил все свои драгоценные вещи в шкаф.

– Домовенок, ты вернулся? – пропищал паучок Бублик, который уже успел десять раз переволноваться и подумать о том, что его лучший и единственный друг оставил его навсегда.

– Конечно! Как же я дом-то оставлю? Я столько всего видел, но ни на какие путешествия не променяю милый дом и лучших друзей! Смотри-ка, что я принес из путешествия! Дарю, – Домовенок гордо положил перед паучком разноцветную формочку.

– Ух ты! Сувенир! Какой красивый. Спасибо тебе, Домовенок.

Домовенок поспешил взяться за работу. Все домочадцы отдыхают, ну а он отлынивать не должен. Домовенок набрал в чашку воды и залез на подоконник, чтобы полить любимые цветы. Домочадцы вечно были заняты какими-то делами, поэтому обязанность поливать растения взял на себя Домовенок.

– Кар! Ну что, путешественник? Увидел хоть что-то? – Клара постучала в стекло клювом.

– Конечно! Я сначала боролся с железным чудищем, спускался по горам, потом открывал ворота, видел волшебные цветы, гулял по пляжу, строил гигантский песочный замок, катался на волшебной доске, слушал хор воробьев, любовался бабочками.

Вороны слушали рассказ Домовенка с раскрытыми клювами.

– В путешествиях хорошо, а дома все-таки лучше. Дом без домового не дом.

Ему понравились приключения и преодоление препятствий. Путешествовать прекрасно, но возвращаться домой тоже хорошо. Домовенок выложил свои фотографии в социальную сеть сказочных персонажей. Пусть все знают, что домовые тоже отдыхать умеют, и увидят, какие чудеса бывают рядом с нами! Потом он часто пересматривал фотографии, вспоминал удивительное путешествие и думал, куда он отправится в следующий раз.

Евгения Грошева. Нуу-Ланг

Потом говорили, что он пришёл с Востока. Возможно, ничего бы не случилось, если бы он не показался Гунгру смутно знакомым. Но живущий скучную закрытую жизнь Гунгру встретился с ним глазами и остановился.Человек с Востока указал Гунгру туда, где находится город Манн – выплывающий из неизвестности на закате и замирающий в той жаркой дрожащей полосе, где жёлтое солнце соединяется с горизонтом. Он помог Гунгру найти в ночном небе рыжую звезду Нуу-Ланг. Он предостерëг его, что рыжая звезда Нуу-Ланг тихо воет в летние предрассветные часы и что, если он услышит когда-нибудь этот таинственный чужеродный зов, ему следует двинуться за ним вслед. Человек с Востока говорил, что только рыжая звезда Нуу-Ланг может привести его в город Манн и подарить ему счастливую жизнь. Он подселил в душу Гунгру мечту о прекрасном городе и утреннем зове неба и исчез.Гунгру с тех пор жил одной только этой мечтой. Он вставал под конец ночи и сразу же выходил под чёрное полотно неба, искал на нём немигающую рыжую точку, и следил за ней, и вслушивался в сонную тишину. Он вычислил координаты рыжей звезды Нуу-Ланг в чёрной бездне над головой.Он мысленно прощался с прошлой жизнью каждую ночь в надежде услышать наконец далёкий зов и пуститься вслед за ним. Всë, что окружало его, теперь казалось искусственным и чужим. Гунгру смотрел на окружающую его действительность, как смотрят нудный фильм, и как скучающий зритель поглядывает на светящуюся табличку над выходом из кинозала, так и он глядел на рыжую звезду Нуу-Ланг. С каждым днём её облик становился ему всë приятнее и милей.В нём просыпалось смутное чувство тревоги каждый раз, когда он видел небо, затянутое плотными серыми облаками. Он ждал, очистится ли оно до того, как стемнеет.Одной ночью Гунгру проснулся и не увидел в окне звëзд. Над миром повис тусклый серый туман. Он в страхе бросился на улицу.Ночь была душная и сырая, и в этом затхлом мареве стоял потерянный Гунгру, которому больше не за что было держаться.Ударил дождь. К утру выплакавшиеся облака расступились, и у горизонта показался бледный след уходящей за горизонт рыжей звезды Нуу-Ланг.Чем дольше это продолжалось, тем чаще Гунгру видел во снах море покатых крыш, мощëнные брусчаткой улочки, центральную площадь, о которой ему рассказывал Человек с Востока, и невысокую статую на ней. Гунгру всё старался разобрать, что за существо она изображала, но чего-то ему всегда не хватало.Наяву, в тягостном ожидании, Гунгру пытался запечатлеть те образы, которые видел по ночам. У него ничего не выходило. Попытки изобразить город Манн краской выглядели плоско и тускло, слова отказывались складываться в стройные стихи или прозу, и вскоре Гунгру бросил эту затею.Потом говорили, что тогда он завёл дневник, в который писал каждую ночь ожидания. Одни считали, что он унёс этот дневник с собой, другие – что дневник нашли и куда-то запрятали, когда Гунгру исчез.Так или иначе однажды ночью он ушёл, ни с кем не попрощавшись, и больше не возвращался.Потом говорили, что в последней записи было сказано: «Туда, где лежит город Манн, к утру скатываются звёзды. Там призывает проснуться низкий голос трубы. Кажется, я слышал его прошлым утром – этот звук можно было бы спутать с зовом Нуу-Ланг, но её тогда уже не было на небе. Никогда раньше мне не доводилось слышать утренней трубы города Манн».Дошёл ли Гунгру до чудесного города Манн и оказался ли этот город так прекрасен, как он его себе представлял? Объяснили ли ему, что за существо изображает статуя на центральной площади? Просыпается ли он теперь каждое утро под утробный голос трубы?С того дня, как ушёл Гунгру, Человека с Востока больше не видели. Потом спрашивали, откуда он был родом, но никто не мог сказать. Потом кто-то задался вопросом, почему весть о городе Манн пришла с Востока, когда сам город появляется в горячей полосе на Западе.Но никто не мог сказать ни Гунгру, пока он ещё не ушёл, ни всем остальным потом, когда странного Гунгру не стало, что никто в городе Манн никогда не видел рыжей звезды Нуу-Ланг.Потом говорили, что с тех пор ветер у горизонта шепчет имя Гунгру в тёмные безлунные ночи. Потом говорили, что последнее слово, выведенное в его дневнике неверной рукой, было «Нуу-Ланг».

Павел Егоров. Мамонтёнок Юка

Юка найдена была
Почти в цельном своём виде
– Мамонтёнком умерла:
Не хватило, видно, прыти

Выжить в пору ту, когда
Выживали единицы
– Сохранила мерзлота,
Поисписаны страницы

Во трудах научных, что
Объяснили уникальность
Появления её
– Такова сейчас реальность,

Сотворив из Юки факт,
Очень важный для науки,
О чём был составлен акт
Об отжившей своё Юке,

Но зато сколь родилось
О ней сразу детских сказок
– Жалко, что не довелось
Мне увидеть Юку... Красок

Не хватает завершить
Эту дивную картину,
Где могла бы Юка жить
Под стать папе-исполину.

Алёна Заика. Песчинки

Крошка Еинами пересчитывала звёзды.

– Спорим, ты уже тысячу раз сбилась, – горько заметил Ноп и принялся с ещё большим остервенением дуть на пламя. И вот опять его, бедолагу двенадцати лет отроду, оставили с младшей сестрой, оставили Хранителем очага…

Нами на него даже не глянула – рыжие всполохи костра выхватывал из наползающей тьмы фигурку пятилетней девчонки. Ноп уже порядком выдохся, но огонь всё горел еле-еле. Нет, нельзя, чтобы он потух. Энергия тепла иссякнет, и у Нопа просто не хватит сил на то, чтобы управлять материей… песок перестанет слушаться, Ноп не сможет удержать дом… Ну почему Нами никак не идёт спать?

Ноп не любил день Красного солнца, когда воздух до вечера пропитывался рыжей дымкой, а ночью она растворялась бесследно, и тогда над Марсом разевало пасть ужасающе бездонное небо. Никогда, кроме ночи после Красного солнца, оно не было таким чистым и громадным… Целый необъятный космос… И звёзды… Еинами их обожала, а вот Ноп знал: именно в этот день родители улетают на Вселенское вече, а, значит, он будет до утра сидеть с Еинами. Заставить сестрёнку заснуть в эту ночь было миссией невыполнимой, потому что… потому что – звёзды.

Ноп догадался-таки скинуть куртку и махнуть ей на огонь. Пламя взвилось веселее. Ноп опустил окаменевшие ладони на песок – те сейчас же пошли мелкими трещинками. Пластинки камня расплавились и перетекли в самую обыкновенную кожу. Ноп всегда считал, что кремний – это лучшее, из чего можно состоять. Не страшны кислотные дожди, а ещё, если мама ругает, можно заглинить барабанные перепонки и делать вид, что внимательно слушаешь… Между пальцами заструился бархатный песок.

Ноп сел рядом с Нами.

– Слушай, ну зачем ты их считаешь?

Сестра ответила совершенно серьёзно, только без буквы «л»:

– Я жеваю звёздам «спокойной ночи». Кроме меня некому. Все заняты.

– Звёздам? Спокойной ночи? Что, вот прям каждой звёздочке? Тебе делать нечего?

Ноп запрокинул голову. Чернильное небо хлынуло на него со всех сторон. Как полотно в мелких-мелких дырках, – будто кто-то истыкал его иголкой, – а через проколы виден свет…

– Знаешь, я слышал от одного путешественника, что на зелёной планете люди иногда считают овец, когда хотят уснуть. Может, и ты бы уже на боковую собиралась?

– Как я буду считать, если усну?

«Логично», – подумал Ноп и понял, что, видимо, он сегодня тоже не уснёт. Учитывая, что ночь уже свалилась за полночь, и вчерашнее «сегодня» плавно переплыло в «завтра».

– А «овецы» – это кто?

– Овцы. Звери такие, – вздохнул Ноп.

– Ааа… я их не видева. Только офцевотов…

– Вот и считай своих оцелотов! – нервно дёрнул плечами Ноп, – их хотя бы не так много. И учись уже говорить нормально!

– Угу… А знаешь, зачем я звёзд успокаиваю?

– Не знаю. И знать не хочу! Давай быстро спать! Как там мама поёт усыплялочку? «Спатиду добримус, ночас унд спасибус…»

– Не надо! У тебя всё верно не повучится.

– Почему это? – сощурился Ноп, – и не «всё верно», а «всё равно».

Нами долго рассматривала в полумраке его глаза, а потом покачала головой, смахнув с лица тёмные кудряшки.

– Ты не понимаешь… Лучше расскажи сказку. Пожавуйста.

– Сказку… – Ноп почесал затылок. – Ну, слушай. Жила-была одна девочка, которая думала, что никто её не понимает. А ещё она спать не хотела и брата не слушалась. Да и… ну вот… сбежала она из дома. Идёт, идёт по тропинке, а навстречу ей – огромный тёмно-серый оцелот. Пардус Саднесский, если по-научному, ну или просто «Саднесс». Он серым песком питается. А девочка почти вся уже из серого песка состояла… Ну, вот и сказочки конец.

Нами удивлённо похлопала ресницами.

– А что дальше?

– Что-что! Съел её кот. Спокойной ночи.

Еинами нахмурилась.

– А он на самом деле существует?

– Кто? Саднесс? – Ноп вздохнул, – конечно нет. Это же сказка. Всё, спи.

– А ты мою искорку в Асю положишь?

– Куда? А, в куклу… При условии, что ты сейчас закроешь глаза!

Нами послушалась. Песчаным ручьём протекло несколько минут… Бархан защищал их обоих от ветра, а под барханом стоял их дом. Вокруг уже затихал шелест, с которым рассыпались здания города, укрывая своих обитателей. Очаги соседей давно погасли, столбики дыма уходили к небу. И только Ноп не мог закрыть глаза: если ветер задует пламя, дом осыплется без них с Нами, а их искорки так и будут лежать снаружи…

Ноп посмотрел на сестру. «Да засыпайся же ты уже!»

Нами нервно вздохнула во сне… и рассыпалась на миллиарды золотых крупинок. Они упали на песок, впитались в него, и только на том месте, где секунду назад стучало маленькое сердце, остался тёмно-рыжий камушек. Абсолютно круглый, не то, что у Нопа…

Ноп облегчённо выдохнул. Теперь надо было дождаться нового порыва ветра: он затушит угли и уронит песчаный дом чуть вперёд, прямо на них… останется закрыть глаза и отключиться, засыпаться между камней… песок от дома укроет их камушки-искры так, что и не видно будет. Утром вернётся мама, разожжёт угли, взмахнёт руками, и стены дома вновь поднимутся к небу, а под ними – дети, спят мирным сном…

А, да, надо ещё отыскать эту куклу, – как её, Ася? – и положить ей в кармашек хозяйку-Нами… Неужели, это так важно? «Она меня не простит, если не сделаю», – и Ноп, кряхтя, встал, поплёлся в дом. С порога оглянулся на искорку Нами. Взять что ли с собой? Нет, пусть греется у костра.

Нопа окутал холод пустого дома. На крышке песчаного сундука лежала кукла сестры, прикрытая запиской от мамы. Там темнели уже знакомые фразы про «береги огонь! Ты держишь дом и отвечаешь за Нами» и «Нопи, милый мой, не ссорьтесь там, ты умничка!». Ноп отложил лист, посмотрел на тряпичную Асю. «Не задерживайся, там сестра одна на улице...» – мелькнула мысль. Но Нопу страшно хотелось с кем-нибудь поговорить. Он вздохнул, усадил куклу на сундуке, сам сел напротив.

– Почему хозяйка твоя такая вредная, а? Дотянула до полуночи… звёзды она спать укладывает... Зачем?! Наверное, ждёт, пока одна свалится, чтобы загадать себе платьишко новое. Она и рада, что родители улетели – никто спать не загонит!

Кукла смотрела на Нопа блестящими бусинами.

– Знаешь, мы, кремниевые, состоим из светлого песка. Ну, такие песчинки, в которых энергия есть. Но от грусти эта энергия теряется, и песчинки становятся серыми. Это сложный процесс, я сам не до конца понимаю. Но я, вон, на глазах седею… Понимаешь?

Кукла слегка наклонилась в сторону под весом своей головы, набитой песком. До Нопа вдруг дошло: то, что он сейчас делает, ещё более глупо, чем разговор со звёздами.

– Да ничего ты не понимаешь!

И толкнул куклу рукой – та слетела с сундука на пол. В воздухе зависло несколько серых крупинок: прямо в лучике света, отражённого Фобосом, – или Деймосом, поди разбери из окна!

– Тьфу, какая пыльная, – Ноп сморщился и слез у сундука, от всей души надеясь, что никто не слышал этого разговора.

Костерок уже почти догорел, только угли посверкивали красными трещинами. А искры Нами не было.

Ноп остолбенел. Что… «Грифы склевали», – пронеслась в голове скользкая мысль. Лицо у него посерело. Нет! Нет-нет-нет! Не может быть так! Ноп стал шарить руками по камням, по песку, заглянул в костерок… Да что ж это… Отбежал в сторону:

– Нами! Намилька!!!

Крик получился слабым: звук не влетал из пережатых страхом лёгких, а что вылетало – тонуло в песках. И во все стороны – бесконечные пески… И во все стороны – бесконечное небо… И звёзды – как тысячи серебряных слезинок… А маме он что скажет?..

Ветер взвыл. Следующий порыв вырвал из костра последний свет. Стало темно. И холодно. За спиной у Нопа рассыпался в прах их дом… Зачем они вообще переехали с Венеры на этот ледяной Марс?!

Ноп обернулся. Несколько секунд он смотрел, как струйки песка бегут по голым камням. Осталась только дюна… и кукла в песке… На окаменевших ногах Ноп обошёл бархан…

Нами.

Да, за дюной сидела сестра. А над ней возвышалось что-то огромное, лохматое… Ноп приоткрыл рот. «Я брежу…».

Это был тёмно-серый оцелот высотой больше их дома… да, особенно теперь… «Я-со-шёл-с-ума…».

Ноп подумал, что должен хоть что-нибудь сделать: крикнуть, подбежать, увести Нами… Но удивление прилепило его к месту. Нами прижималась к боку Саднесса, тонула в его шерсти. И оба смотрели на звёзды.

– Я тебя понимаю. Грустно, когда в тебя не верят...

С шорохом антрацитовой шерсти Саднесс улегся рядом с Нами. Она стала гладить его меж гор-ушей, хотя вряд ли он чувствовал её крошку-ладошку.

– Я очень хочу, чтобы у всех звёзд быва спокойная ночь… Если у каждой-каждой звёздочки всё будет хорошо, значит, и во всей Вселенной тоже… И у мамы с папой – тоже. Я вовнуюсь за них… Понимаешь?

Саднесс выдохнул раскатистым, тёплым звуком. Ноп навалился плечом на громоздкий камень. Он отлично видел: серые крупинки кружат вокруг Нами и впитываются в шерсть оцелота. Но не насовсем. С шерстинок кота слетали блестящие искорки, летели к Нами и таяли на её щеках, как снежинки на зелёной планете, когда там бывает холодно. «А что, так можно было?»

– Да, ты понимаешь. И ты не звой. Ты лечишь людей. Ходишь и собираешь чужую грусть… непросто тебе, наверное: все боятся, даже поговорить не с кем...

Саднесс снова одобрительно заурчал.

– Понимаю. У меня-то есть мама, и папа, и братишка… А у тебя есть семья?

Саднесс долго смотрел на небо. Потом шерсть его дёрнулась ударом ветра, оцелот вильнул гигантским хвостом, прикрыв от песка Нами. Она молча кивнула, прижав к себе пушистый кончик хвоста.

– Приходи к нам почаще. У нас костерок… и побовтать можно…

Ноп всё стоял и смотрел на это безобразие… Он знал, что глупо просто стоять. Если Саднесс и не опасный, то надо подойти к ним и сесть рядом… Там тепло… Но усталость навалилась на него вместе с ветром, он смог разве что приподнять голову и посмотреть на небо: «Да что они все там нашли?» По тёмному небосводу рассыпались блестящие сокровища… нет, это миллионы радостных, смеющихся глаз смотрели на него из недр молочной галактики и изредка подмигивали. Светлые глаза, как у Нами…

Ноп улыбнулся. Да, кто-то явно сошёл с ума: либо он сам, либо мир вокруг него. Сестра нашла сказочное животное… Или оцелот её нашёл? Она, выходит, обманула, его, Нопа: притворилась спящей и сбежала? Или это кот её… позвал? И с какого кварца он вдруг такой милый?.. Или в чём подвох?.. Мир продолжал засыпать Нопа вопросами, а ему просто хотелось стоять и смотреть на небо. Потому, что с грустью расставаться оказалось не сложно. И потому, что среди всей сумасшедшей Вселенной, существуют ещё они – Еинами и Ноп. И в обратную сторону – тоже. И есть этот огромный кот, и он добрый – как бы странно то ни звучало, – и это факт. И просто потому, что не нужны были другие «потому»… И можно гладить оцелота и просто смотреть на небо. И улыбаться. Просто, потому что есть звёзды.

Песчинки света среди тёмной пустыни.

Мария Иванова. Песчинки

Во мраке скверной ночи, смотря на белые листы,
Я увядаю в тишине, идеи в голове пусты.
В них нет ни чувства, ни морали,
Они бессмысленны, бездарны!
Но я пытаюсь вновь и вновь,
Сбежать от траура, печали,
Хоть каждый раз, сквозь дебри строк
Не вижу я очарования.
И снова сломлен и подавлен
Мне все сложнее продолжать…
Да в этом ли мое призвание?!
Не надо было начинать.
Однако, бьюсь над этим делом,
Неужто нравится страдать?
И затмевая дарованье
Так неожиданно встречать
Сплошное
Разочарование.
Оно преследует меня, лишь стоит посмотреть поближе.
Труды становятся глупы,
А люди мерзки, ведь они
Погрязли в лжи и лицемерье,
Казалось были так близки…
Одна случайность роковая,
Мне вновь пощечиной была.
Сквозь мысли, боль и отрицания,
Она открыла мне глаза.
Все стало пусто, грязно, серо.
Страница предо мной пуста.
Здесь много разочарования,
И нет здесь места для творца…
Но обещаю, я не сдамся!
Пытаться буду что есть сил,
Найти в кромешном сером краски,
Забыть об этом как о сне.
Быть может, будет то не скоро,
Об этом сложно говорить.
Ведь боль так быстро не проходит…
И это нужно пережить.

Арина Кабузенко. Ласточкина Сказка

Как только весеннее солнышко пригреет поласковей, снег оседает, пыжится и … первые ручейки устремились в своё путешествие. Один, два, десятки и сотни ручейков встречаются, пенятся, становятся всё шумнее и задорнее.

На деревьях робко и несмело пробиваются первые почки. Снежные бабы стоят погрузневшие от воды и теперь больше похожи на сказочных, вымышленных персонажей.

Весна первыми звуками радует слух: журчанье ручейков, щебет озорных пичуг, писк полёвок и страстный ор котов. Радостная суета зверей и птиц напрочь прогоняет остатки ненавистной зимы. Возрождается земля.

Но настоящая весна наступает лишь с прилетом ласточек. Вчера их ещё не было, а сегодня … Сотни птах расположились на электропроводах, делают перекличку: все ли здесь, никто ли не отстал. Пора строить гнезда, высиживать птенцов. Ласточки старались жить ближе к человеку, так безопаснее.

Весенний день подходит к концу. Неведомая сила легко и свободно втягивает податливое, все еще ленивое, солнце за обросшие хвойной щетиной таежные сопки. Птицы, устав от изнурительной дневной суеты (весна есть весна), лениво пересвистывались. Тени становились длиннее и длиннее. Песик по кличке Соболь пытался лапкой остановить ее рост.

Пожилая женщина на летней веранде готовит ужин. От плиты идет тепло, да и глаза у нее добрые, авось не прогонит птицу. Залетит ласточка в помещение, сделает круг и обратно. Место здесь хорошее - вороны боятся человека, кошки не достанут, а злых мальчишек бабушка и тряпкой может прогнать. Хотя, у такой старушки и внуки должны быть добрыми. Ласточка подмечает все - от этого зависит жизнь ее будущих детей.
Вот так, год из года прилетали ласточки к пожилой женщине, и гнезд становилось больше и больше. Ласточки жили аккуратно, мусора от них нет. Принесут кусочек глины и на потолочную балку прилепят, соломинку - туда же. Соломинку к соломинке, веточку к веточке - гнездо и готово. Женщина птиц не прогоняла - одинокому и птичка - собеседник.

На плите пекутся оладушки, закипает чай с липовым цветом, запах вишневого варенья сводит с ума. Все заняты своим делом, да и не скучно.

Баба Люба рассказывает птичкам о жизни своей, о детях, о внуках.

-На днях загостилась у старшего сына. Глядь, и вечер на дворе, стемнело быстро. Благо, что живем рядышком, на соседних улицах. Ходьбы пять минут. Сереженька, внучек младшенький, говорит, мол, провожу, тебя, бабушка. Храбрец и защитник, хоть и семь лет отроду. Вышли на улицу - темень непроглядная, фонари не горят, тучка Луну бочком прикрыла. Да... Тут-то мой провожатый и приуныл. Довел до угла дома, все, дальше сама иди. "Да ты, что, дружочек? А если меня злые люди обидят?" - говорю.

А он так бодро мне отвечает, мол, не боись, на нашей улице еще таких случаев не было, чтобы бабушек обижали. Пошла дальше сама, а смех сдержать не могу, видел бы кто, решил, что с ума сошла старушка.

Бабушка умолкает, думая о чем-то своем. Ласточка слушала, качала головой, ей хотелось поведать доброй старушке о трудном перелете, о страшных ястребах, которых встретили в пути. Перелет был долгим и сложным. Не все добрались до родной земли.

Теперь нужно гнезда строить, птенцов высиживать. Опять же тема для разговоров.

Казалось, хозяйка пожалела птичку.

- Птенцы пойдут, опять же, хлопот не оберешься, кормить, заботиться, ухаживать нужно. А они такие забавные! Мой младшенький птенчик семимесячным родился. Не доносила, работа тяжелая на пилораме была - бревна катать, не каждый мужик-то выдержит! Вот и надорвалась. Недоношенный родился. Если б не старшие братья, не знаю, как и выходила бы. Помогали они мне, через все село за козьим молоком бегали, нянчились. Умницы! Старший за хозяина был, мужичек...

А ласточке вспомнилось разоренное кошкой гнездо. Первые птенчики у нее тогда были. То ли троих кошка съела, то ли пятерых, не помнит. Заставила себя забыть, а в то лето горевала она очень. Благо, стая прогнала кошку, но успела та бед натворить.

Нынче же ласточка к выбору места для гнезда ответственно подошла. Здесь и тепло, и сухо, и защита имеется. Еще мать наказывала, чтоб гнездо у людей добрых делала. А как узнать птичке, добрый ли человек? Да по глазам. Коли добрые глаза, если взгляд не прячет - быть тут гнезду. Не врут глаза человеческие, любовь и доброту глазу видно. От души тепло исходит, как от Солнышка, ошибиться трудно!

Так дальше и жили; вроде каждый сам по себе, а вроде - вместе.

В одну из весен вернулись ласточки из дальних краев. Вроде, все - как всегда, а что-то не так. Не встретила их женщина.

Полетали рядом с верандой ласточки, пощебетали, хотелось своими повзрослевшими птенцами похвастаться. Полетали и улетели.

Не стали вить здесь больше гнезд.

Нельзя ласточкам без человека.

Нельзя и человеку без ласточки. Он, говорят, другим - диким - становится.

Нуруллах Камалуддин. Ананас

В мире много интересных историй. Что же насчет мира, в котором внезапно появилось огромное количество аномалий? В нем их в разы больше. Самые интересные происходят на новообразованном аномальном материке Сингулярности.

«Сингулярность – материк, поглотивший половину Северного полюса после аномальной катастрофы. Является единственной аномальной средой обитания с собственной экосистемой»

Реваскович спокойно работал, как вдруг его прервал глухой звук удара. Доктор повернулся и увидел престранную вещь. Вплотную к окну прижался голубь, размахивая крыльями и ведя себя так, будто он всё ещё летел. Тут птица опустилась на карниз, повернувшись к окну боком, но всё ещё махая крыльями, как в полёте. Затем, она прекратила двигаться. Казалось, всё нормально, но она вдруг поплыла по воздуху и скрылась.

- Типичная Сингулярность, - подумал он, но плохое предчувствие не давало ему покоя. Доктор решил посмотреть, что происходит в части по камерам.

«Доктор Реваскович – гениальный ученый, добившийся огромных успехов в изучении аномальный объектов. Верхняя часть его тела, начиная с пояса, парализована. Доктор носит экзо-скелет, который двигает верхнюю часть его тела и озвучивает выбранные доктором мысли электронным голосом. Характер: спокойный, вдумчивый»

На первый взгляд, всё нормально. Солдаты спят, механики меняют колесо, а ученые продолжают работу. Доктор наклонился поближе к экрану и посмотрел на камеру с учеными. Они сначала записывали результаты, а потом уже проводили опыты. Солдаты спят на службе – ничего странного, но на одних были только майка и трусы, а у других виднелись линии зубной пасты. Механики же каким-то образом смогли установить запасное колесо поверх поврежденного, после одни начали снимать поврежденное колесо, а другие побежали в соседнюю часть снимать колесо с другого БТР.

- О нет, - подумал Реваскович, - причинно-следственная связь, она сломана. Какой глупец это сделал!? – доктор был сильно обеспокоен. Он подозревал, кто может быть виновником сего торжества абсурда, но прежде, чем отправиться к нему, а точнее к ним, он вдруг заметил, что на его столе появились царапины. Они образовывали фразу: «Напомните мне, как правильно какать».

- Ммм, - задумчиво протянул доктор, но, не уделив сколько-нибудь внимания надписи, направился к подозреваемым.

Реваскович был уверен: в нарушении следственно-причинной связи были виновны участники Черного отряда.

«Черный отряд – экспериментальный отряд по устранению аномальных активностей, состоящий из трех клонов из разных параллельных вселенных. Каждый клон – подросток четырнадцати лет, среднего роста, худого телосложения. Все носят черную кожаную куртку и черные штаны. Все участники - меж-пространственные клоны. Имеют ряд различий. Все трое имеют одинаковые имена. Их позывные: Металл, Вампир, Пушка. Проживают в блоке содержания аномальных объектов в треугольной комнате, вдоль каждой из стен которой расположены кровать, шкаф, стол и стул.

Бойцы отряда. Краткая характеристика.

Металл

Представитель металлической формы жизни. Питается щелочами, кислотами, металлами и радиоактивными элементами. Способен в огромных количествах синтезировать металл из любой части своего тела, меняя его форму и свойства в процессе. Характер угрюмый, вспыльчивый. Поддерживает хорошие отношения только с членами отряда.

Вампир

Порождение тьмы. Владеет множеством магических способностей. Питается кровью и, предположительно, эмоциями. Характер спокойный, обаятельный. Поддерживает хорошие отношения со всем окружением.

Пушка

Клон, способный проецировать игровые механики на реальность. Характер тихий, задумчивый. Редко общается с кем-то, кроме членов отряда»

Все трое отдыхали в своей комнате, как вдруг из ниоткуда возник человек в одних трусах и в маске, с ананасом в руках.

- Слушай, нет времени объяснять. Суй ананас взад! – прокричал он Пушке.

- Я, конечно, могу попробовать, но не думаю, что получиться, - озадачено ответил Пушка.

На такой ответ незнакомцу только и оставалось, что взорваться кучей ананасов.

- О, еда! – воскликнул Пушка и взял в руки один из фруктов. Но ананас тут же сгнил на глазах.

- Что за дичь? – произнес Металл своим хриплым голосом.

- Это последствия нарушения причинно-следственной связи, - появился в двери доктор Реваскович, - теперь любое действие приводит к любому последствию и наоборот. Нам нужно сейчас же это остановить.

- Да почему именно нам? – повалился на кровать Вампир.

- Потому что я знаю, что вы виновники. Никто кроме вас не мог это сделать. Поэтому только вы можете всё исправить, - пояснил доктор.

- Опять выходной запорот, - закатил глаза Металл, - ладно, быстрей начнем – быстрей закончим. Че делать?

- Сначала вытащите меня из двери. Я почему-то в ней появился, - сказал доктор, пытаясь пошевелиться.

- Легко! Я профессионал в вытаскивании из текстур, - сказал Пушка и вскочил с кровати.

- Результат гарантирую, но не выживание, - с этими словами клон подошел к доктору, а в его руках появился игрушечный молот. Стоило Ревасковичу икнуть, как Пушка выбил его.

- Надеюсь, вы в порядке, - открыл дверь Пушка.

- Да, но стоит быть аккуратнее, - погладил доктор свою голову, - идем, надо торопиться.

Все поспешили на улицу. Там творился полный бардак: в воздухе летали здания, земля стала жидкой, и в ней тонули люди, вся техника сплеталась между собой, создавая огромных роботов, которые пытались заменить ноги механикам, и Бог знает, что ещё.

- Как же тут прикольно стало! - улыбнулся Вампир.

- Если эта прикольность продолжит развиваться, то весь мир погрузится в хаос, - возмутился доктор.

- Ага, - пробурчал Металл и отрастил из своих ног корабль, который подхватил всех на борт.

- Куда держим курс? - спросил Пушка у доктора.

- На научный центр – в лабораторию.

- Под такое нужна подходящая музыка, - сказал Вампир и включил на полную громкость главную тему из «Пиратов Карибского моря».

Корабль под задорную музыку поплыл по жидкой земле. Воздух пах бензином и жженой пластмассой, всюду слышались крики, а из асфальта выныривали мутанты, напоминающие смесь крота и дельфина. Команда двигалась к цели. Мутанты и роботы – не помеха. Вампир взрывал их головы тьмой, лежа слушая музыку. Казалось, путь будет недолгим, но вот показалась груда зданий.

- Придется в обход, - поник доктор.

- Не придётся, - борзо ответил ему Пушка. В его руках появилось РПГ-7. Клон нажал на курок и замахнулся прикладом, после чего РПГ сменилось пулеметом. Пушка, не отжимая курка, завершил удар. В следствие, пулемет стал стрелять плотной струей из ракет. От такой огневой мощи груда буквально испарилась.

Уже виднелась лаборатория, но внезапно по кораблю выстрелили фугасным снарядом, и всех выкинуло за борт. Доктор закричал, но его крики заглушила металлическая сфера, в которую его поместил Металл, после клон зацепился крюком за окно лаборатории и влетел в него. Вампир последовал за ним, а Пушка отбросил себя взрывной волной ракеты туда же.

- Отлично, мы на месте, - Реваскович подошел к круглой металлической двери шлюза. Рядом находилось панорамное окно с видом на черную дыру.

- Держите, - сказал доктор и раздал каждому по датчику, но они сразу превратились в ананасы.

- Откуда она здесь? – спросил Вампир, глядя на черную дыру.

- Она появилась в результате создания машины пространства и времени, - пояснил доктор, - Вам нужно зайти в неё, найти точку во времени и пространстве до начала коллапса и восстановить причинно-следственную связь. Но не заходите во времени раньше поломки связи, это лишь всё усугубит и запутает.

- А как её восстановить? – спросил Пушка.

- Сейчас следствие стоит перед причиной. Вам нужно создать новое следствие. Тогда старое следствие потеряет связь с причиной, а новое будет стоять после причины, как и нужно.

- А может, ну его? Пушка, давай удалим сохранение и загрузимся вчерашним днем, - предложил Металл.

- А на нас вам плевать? – возмутился доктор.

- Нет, не плевать, - сказал ананас в руках Пушки.

-Я не тебе. Я им. При удалении эта вселенная будет стерта. Я знаю, вы уже давно живете не в родном мире, но вы не одни такие. Подобных клонов много, вы на них тоже плюнете?

- Ох, - раздражённо вздохнул Металл, - нет.

- Отлично, - кивнул доктор, - Пушка, датчик показал, что ты эпицентр, значит, ты должен будешь восстановить связь. Твои друзья сольются с копиями из прошлого, а ты - нет. Прошлый ты не должен себя узнать.

- Понял, - сказал Пушка. Его одежда вмиг сменилась на наряд из маски и трусов, - А какое действие нужно сделать?

- Не знаю, ты должен догадаться сам. Есть идеи?

- Ну да, - ответил Пушка, вспомнив того незнакомца.

- Есть подсказка: вспомни, как какать.

Подростки только непонимающе переглянулись, как доктор открыл шлюз, и весь отряд улетел в черную дыру и попал в причудливое место, где одномоментно существовали все позиции времени и пространства. Пушка хорошо разбирался в этой трехмерной проекции пятимерного пространства и быстро нашел нужную точку. Металл замахнулся, но Вампир его остановил.

- Не выйдет. Купер пытался – не вышло, - пояснил Вампир.

- Он просто не бил с моей силой, - ответил Металл и пробил грань пространства. Все мгновенно переместились в утро того же дня. Вампир и Металл слились со своими копиями из прошлого, а Пушка стал пытаться поймать самого себя, сжимая ананас. Но прошлый он тут же рассыпался.

- Нет! Что же за следствие нужно? – вскричал Пушка, сорвав маску.

- Всё хватит! Давай во вчерашний день, - тут же настоял Металл.

- Вчера, - осенило Пушку, - Точно! Я же вчера на спор и сломал связь, когда багом сначала сходил в туалет, а потом съел тот ананас.

- Точно, - кивнул Вампир, - тогда тебе нужно снова сходить в туалет.

- Ещё нужно оставить сообщение Ревасковичу в прошлом. Вампир, лети!

Вампир кивнул и улетел. Пушка же достал молоток, три раза ударил по земле, и на ней появился унитаз.

- Чего ждешь? – спросил Металл.

- У меня нет туалетки, - промолвил Пушка.

- У меня есть, - Металл медленно протянул кусок наждачной бумаги. Пушка со слезами взял её и сел.

Всё вокруг начало рушиться, материя вскипела, пространство искривлялось во все вероятные формы, вокруг бурлил суп из остатков реальности. Посреди этого хаоса стоял унитаз, на котором сидел Пушка, а перед ним был Металл. Оба пристально смотрели друг на друга.

- Может, отвернёшься? – попросил Пушка.

- Не хочу, - ответил Металл.

- Кста, ты сотку должен.

- Не должен.

- Жмот, - сказал Пушка и смыл воду. Всё вокруг приобрело нормальный вид. Причинно-следственная связь восстановлена. Все трое оказались в своей комнате. Клоны легли на кровати, продолжив просто валяться. Не удивительно. Для них это капля в море других историй Сингулярности.

Конец.

Анастасия Килейникова. Формула Человечности

Мы пришли сюда ангелами, а уходим с сердцами самых счастливых бродяг…

«Делай сердцем, в сердце не впуская» - именно эта фраза, выведенная на ребристой поверхности Врат Благодетели ни разу не дрогнувшей рукой Заботы, встречала нас у входа в Обитель. Каждый вечер, возвращаясь домой из их мира, и каждое следующее утро, трепетно ступая в него, мы неизбежно взращивали в себе силу смысла вновь читаемых слов. Их мир был тяжело болен: уже тысячу лет его лихорадило, и он то приходил в себя, то вновь терял рассудок в череде искушений и жадности упрощения. В минуты беспамятства находиться там было особенно опасно: пропащие души возводили храмы жестокости ради получения власти, несчастливые рабы нужды жадно лапали их стремления, пытаясь ухватить себе жалкий ошметок «счастья», а люди… этих бедняг парализовала беспомощность, мурашками пробегавшая по всему телу, превращавшая еще вчера бушующий океан Души в коряво облупленный кусок грязного льда. Они называли это войной за светлое будущее, мы же просто чуяли, как воняет смерть и истошно, с надрывом то ли плачет, то ли воет Любовь. Мы приходили туда, чтоб эти невежды по глупости не похоронили пока ещё живой мир: оберегали хрупкость улыбающихся глаз ребенка, зашивали прочной ниточкой сочувствия разорванные в клочья человекоподобными зверьми сердца. Именно поэтому те слова в Обители были так важны: мы должны были не навредить людям, но и не позволить их бесчеловечности повлиять на нас. Мы пришли сюда ангелами - единственными хранителями Чистого Сострадания, так что мы никак не могли потерять себя. Если бы только можно было найти ещё и…

- Опять пишешь, Искатель? - уверенный голос Благоразумия прервал мой диалог со страницами дневника; он всегда приходил неожиданно, но вовремя. - Зачем тебе это? Ведение подобных рукописей напоминает повадки этих чрезмерно эмоциональных людей. С ангелами такие недоразумения не случаются.

- Да он опять размышляет, как найти это свое Волокно Человечности, - нагло вмешалась пролетающая мимо Прямолинейность. - У тебя есть Сострадание, но нет ещё одного элемента, так ведь? И никогда не будет!

- Не стоит так резко, сестра, - вступила в разговор Дипломатия, убаюкивая размеренным темпом своей речи нарастающее внутри негодование. - Но, действительно, Волокно Человечности - лишь древняя легенда, никто никогда не видел недостающего элемента. Так что вряд ли возможно его получить.

Благоразумие улыбнулся:

- Искатель, прислушайся и перестань напрасно тратить свои жизненные силы. Ты и так в последнее время стал чересчур слаб.

И он был прав: с каждым новым посещением мира я все больше отдалялся от себя прежнего, словно обретал нечто новое, непостижимое ранее, но это нечто разрушало меня со стремительной скоростью. Я пока ещё не ощущал, чем именно мне приходилось жертвовать, но четко знал, что во мне гостит некий, как его называют люди, вирус. Ещё недавно он только стремился проникнуть хоть в одну клеточку этого стойкого тела, а теперь, несмотря на упорное противостояние моей спасительной консервативности, его присутствие в организме было заметно любому глупцу. Неужели я тоже могу быть болен? Только вот чем?

И вдруг я вспомнил, как все это началось.

Был дождливый ноябрьский вечер, такой, в который тело знобит от капризной погоды, а душу - от очередной порции выплюнутой в неё несправедливости. Уже немолодая женщина стояла около дверей детского дома и ждала ответ. Ее миниатюрная, сгорбившаяся фигура совсем не подходила к глазам истинного борца, в которых теперь же прослеживался упорно скрываемый отблеск беспокойства. Мне уже сказали, что она пришла сюда, чтоб подарить мальчику-счастливцу дом, однако из-за каких-то нелепых проблем с документами человеку не позволяли осуществить истинно человечный порыв души. Я долго наблюдал за этим миром и знал, что здесь так принято, однако упорно не понимал, почему и зачем. Я прибыл сюда, чтоб помочь, и уже выполнил свою миссию: через 5 минут откроется эта потрепанная, хранящая в себе свой век дверь, и из неё в старых ободранных лохмотьях выбежит совсем ещё юный мальчишка навстречу новой жизни.

Я улыбнулся, представляя эту картину, и уже собирался уйти, как вдруг что-то остановило меня. Эта женщина…Она…важнее всего на свете стала необходимость подойти к Ней:

- Здравствуй, добрая душа!

- Кто вы? - спросила женщина, улыбнувшись чуть шире, чем могла бы позволить ей усталость и жизненные обстоятельства. Я почувствовал, что Она всегда улыбается именно так. - Поверьте, Вы можете мне доверять. Меня мучает один вопрос: почему Вы здесь?

Она взволнованно посмотрела мне в глаза, так, как смотрит ребёнок, наконец услышавший столь заветное «понимаю» из далеких уст взрослого. Я не знаю, как долго мы говорили, но казалось, что прошла целая жизнь, а Она ни разу не отвела свой взгляд. Я сразу понял все, что должен был; во мне навсегда осталась эта череда событий: наполненная звонким смехом школа; беспощадно разрушающие правильную действительность выстрелы; кучка зверей, готовых наступить на горло морали ради выгоды; политические требования, озвученные на фоне криков перепуганных детей; смерть. Стонущая, вымученная смерть ребёнка, столь похожего на Неё.

- Спасибо… - прохрипел я.

Тогда-то это и началось.

В тот вечер мое тело вернулось в Обитель в прежнем приемлемо безупречном виде и отправилось в постель, я же, точнее уже не совсем я, а нечто, рождённое союзом моей души и рассказом этой Женщины, теперь хаотично билось в рёбра и не могло уснуть. Ангелы не страдают бессонницей и не принимают лекарств. По крайней мере, нам так говорили.

- Кажется, кто-то нарушил главное правило и никому об этом не сказал! - слащавым голосом промурлыкало Лицемерие, посмотрев мне в глаза спустя несколько дней, - это ещё ничего, я тебя понимаю: порой так и хочется поиграть в людей и сделать все наперекор своей сущности. Тут главное себя не обмануть…

- Я и не обманул. Наверно.

Я продолжал посещать Землю, однако теперь это был уже не тот по-приятельски ненавистный мне мир. Теперь каждый раз я встречал здесь незнакомку, которую позже прозвал Истиной, и каждый раз с ней был первым, даже если мы были вместе вчера. Страстным порывом или мирным ожиданием, на каблуках или босыми, стесанными в кровь ногами, с манерами обозленной на жизнь девицы или робостью новоиспеченного убийцы, под звучащий в сердце вой стаи волков, двигаясь в темпе медленного вальса, ломая кости и оберегая свет – она являлась ко мне без приглашения, беспардонно усаживалась в самом сердце, вынуждая меня вновь и вновь нарушать закон. Она приходила всегда, когда я выполнял миссию: стояла за спиной одинокой матери, смотрела глазами преданного, вылетала пулей из пистолета, направленного на ребенка, верещала в ушах творца, загнанного в лапы исправительно-трудовых лагерей. Я не знал ее, но в моменты встречи она была мне ближе, чем кто-либо еще во Вселенной. А потом, в один день, я просто не смог взлететь.

В свое время я увлекался людским кино, поэтому внешне картина была мне знакома: дождь, кусающий едва сохраняющее тепло тело, пианино, доносящееся из открытого окна полуразрушенного здания, звук сирен. Протяжный, томительный, непрекращающийся вой чьей-то беды. Все это было вокруг, и, кажется, во мне. Странная, соленая жидкость, сползающая по щеке. Ангелы не умеют плакать. По крайней мере, нам так говорили.

Прошли уже сутки с того момента, как я застрял на Земле, не способный ни взлететь, ни попросить помощи у кого-либо. Струйка алой жидкости текла из оставшегося светлого кусочка перьев, что-то щипало. Не у раны. Внутри.

Светлое создание, лет 15, с запутавшейся в кудрях золотистых волос верой в жизнь, услышав стон, сразу направилось в мою сторону. Теперь ее Душа, словно впустив в себя за секунду весь спектр глубоких, истинных чувств разной окраски, смотрела на меня парой глаз, одновременно изумлённых и взволнованных от противостояния полыхающего желания и мучительной невозможности помочь.

- Что… что с тобой случилось? - с робостью самого тактичного человека в мире спросила она, взором исследуя меня с целью найти причину, как вдруг в воздухе повисло разрезавшее поперёк мягкую и удобную тишину «Твои крылья!»

- Они из стали, да, - выдавил я единственную правду. - Я не могу вернуться домой, так как потерял способность летать. Смешно, не правда ли? Ангел, неспособный подняться в небо, падающий при мысли о полёте. Ха, жалкое зрелище! А я ещё думал, что смогу найти Волокно…

- Сможешь. Хоть я и не знаю, что это. - Девочка на секунду задумалась, словно искала что-то в бесконечных коридорах своего чуткого сердца. - Знаешь, в детстве я слышала легенду о падении вверх. Всем известно, что бесконечное падение невозможно: рано или поздно каждая надежда находит свои скалы. Однако мало кто задумывается, что эти устрашающие зубцы могут скрывать самый прекрасный рассвет в их жизни. Людям свойственно забывать направление своего пути, и тогда они пытаются наполнить его лишь тем, что видят вокруг. Иными словами, ты можешь вовсе и не падать, а попросту стремиться туда, где сейчас должен быть. «Боль – это путь в новое небо», - она сделала паузу и рассмеялась так, как звучит скрипка в руках влюбленного, - я пыталась быть максимально серьезной, правда, но у моей мамы явно получалось лучше. Пускай это всего лишь сказки, но…

- Но в них есть смысл, - перебил ее я. - Я хотел сказать…

Но девочка неожиданно куда-то исчезла.

Боль. Я чувствовал боль. С того самого момента, как впустил в себя рассказ женщины около детдома. Этим чувством пропитан весь мир, однако оно недоступно для ангелов, иначе мы просто не смогли бы оберегать людей. Я нарушил закон. Потерял свою суть. И обрел нечто большее.

Волокно Человечности. Вот оно, совсем не такое, как я себе его представлял: рожденное противоречием, вечной борьбой и нелепым союзом двух элементов. Чистое Сострадание и Боль. Волокном Человечности обладают лишь те, кто живут на грани двух миров, те, кто, увидев и впустив в душу все паршивое и поломанное, смогли сохранить в себе свет. Будучи ангелом нельзя познать Боль, как и, живя в этом мире, сложно уберечь Сострадание. Однако есть те, кто находит Волокно не ради Волокна, а ради Человечности, и они гораздо чище, чем мы.

Так странно, я ведь не раз встречал Настоящих людей, да только вот не замечал их Дар. Та самая женщина, девочка-скрипка, парень, что мелком на асфальте написал: «Улыбнись». Они никогда не искали Волокно Человечности, а просто тихо создавали его в своих делах.

Я посмотрел на небо и сбросил крылья. Я был рожден, чтоб оберегать этот мир. Что ж, пожалуй, этим и займусь.

Киселев Павел. Баллада о мальчишках

Он молод был, совсем мальчишка
Ещё вчера за партой с книжкой
Сидел, и дёргал за косу
Маринку, девочку- красу.

Ещё вчера сидел за партой,
Смотрел в окно куда то в даль,
И май своей ладошкой жаркой
Трепал его кудрей спираль.

Вчера, дрожащею рукою,
Как испугавшийся воришка,
Тянул билет ни весть какой,
Такой смешной: совсем мальчишка.

Ещё,.. вчера был выпускной,
И первый танец с той Маринкой…
Потом извилистой тропинкой
Он проводил её домой…

Ещё вчера, и так давно,
Как будто бы из прошлой жизни.
Как чёрно-белое кино
Перед глазами… мысли… мысли…

О чем же думать, вспоминать
Когда так тихо перед боем?
Так неохота умирать,
Такое небо голубое…

И тишина на уши давит,
И гладит рожь бесшумно ветер,
Ствол автомата солнце плавит,
Скорей бы вечер… скорей бы вечер…

Скорее бы закат багряный
Свой фрак оденет с перламутром.
От ожидания чуть пьяный
Скорей бы вечер,… скорей бы утро…

###

Вдруг небо раскололось, как орех!
От взрыва рожь к земле прижалась!
Я знаю, Господи, бояться грех,
Я не боюсь, ну если только малость!

Я не боюсь, я знаю, ты со мной,
И крестик, что Маринка мне надела!
Я, маме обещал, вернусь живой…
Она меня пускать так не хотела!

А я не смог, я сам пошёл, я здесь!
И этот страх немой меня не сломит!
Да ну какая, ну какая это спесь?!
За Родину, за мир бороться стоит!

И тут его толкнул сосед окопный
Ты что? Сейчас в атаку все пойдём…
Сапог мне жмёт: ну очень неудобный…
Я Колька, побежим вдвоём?

И я-Колян, вот это да, мы тески!
Держись меня авось и не помрем?!
Сейчас бы табачку для папироски…
Ну брат, пошли, и мы ещё курнем!

Рывок, мы за чертой, там смерть.
В костлявые ей руки не дадимся.
За этот шаг успели повзрослеть
Её теперь мы вовсе не боимся.

И вот враги… они такие же, как мы
Бегут навстречу, тоже спотыкаясь.
И между нами никакой стены
Бегут на наши пули натыкаясь.

Эй, пуля-дура, ты меня не трожь!
Я маме обещал, вернусь живой!
Зубами буду рвать, ядрена вошь,
Я этих гадов! Гнать с земли родной!

Смешалось всё… и жернова войны
В кровавую муку стирают нас!
И не спастись в прорехе тишины
В столь страшный, жуткий, неурочный час.

Взрывной волной отбросило назад,
К сырой земле ударом пригвоздило
И если он и есть, то это ад!
Но мы сильней, мы праведная сила!

Бой стих… перемешалось всё в бою:
И поле ржи, и небо голубое,
И этот едкий дым волною
Всё мёртвое устал и всё живое.

А наш солдат, склонясь над теской
Рукой дрожащей слезы вытирает.
Колян, ты обещал мне папироску
Качаясь, Колька другу повторяет.

А тот лежит, уже не с нами:
В рай ангелы ведут под мышки.
Израненный, с потёртыми ногами
Герой-солдат, совсем мальчишка.

Я часто думаю, они почти, как я…
Хотели жить, творить, любить, смеяться.
Отчизны нашей славной сыновья
Хочу гордиться ими, восхищаться!

Живу за них и воздухом весенним
За них дышу: бесценный дар примя…
Они ведь рядом, в этом нет сомнений
Отчизны нашей славной сыновья!

Ещё вчера, и так давно…
Как будто бы из прошлой жизни.
Как чёрно-белое кино
Перед глазами… память… мысли!

Елизавета Крамарова. Волн Хозяйка

Что такое счастье?
Это полновластье над своей
собственной судьбой
вопреки превратности любой.

"Море вернулось говором чаек,
Песней прибоя рассвет пробудив.
Сердце как друга море встречает,
Сердце как песня летит из груди…"

Дед хриплым голосом пытался петь в унисон с Магомаевым, пока Тойота гнала свои 100 по дорогам Лазовского района к побережью Японского моря.

Ещё в машине была бабушка: она тоже пыталась аккомпанировать знаменитому певцу, правда, своим храпом. Наш хор стремительно летел к морю от духоты Хабаровска, всё больше предвкушая свежий бриз, которым окатит нас ласковый ветер. Это была традиция: каждое лето приезжать на дедову дачу в Волчанцы, где у бабушки был огород, а у деда, как он сам любил шутить, его любовница - надувная моторная лодка. На ней мы ходили рыбачить, а после пытались продать улов в поселке на импровизированном рынке.

По приезде никто и не заметил, как я сразу прошмыгнула к морю. Оно представлялось мне верным псом, который каждый год провожал и встречал своего друга не лаем, а гулом волн. В этот раз видимо Дружок рассердился на наше долгое отсутствие, поскольку рычал и кидался на берег, будто дикий. А может и наоборот был настолько рад, что даже готов был смести близлежащие строения к себе в пучину.

Погода не располагала к купанию, но на песчаную часть пляжа все равно высыпало немало народу, так что я отправилась в самый уголок гавани. Там волны грозно бились об осколки древних скал. Брали начало они где-то вдалеке в виде небольших бугорков с картин Уинслоу Хомера, потом все быстрее росли, вбирая в себя тонны воды, становясь девятым валом Айвазовского. Истончаясь до безобразия на самом своём пике, обрушивались эти красавицы с грохотом, оставляя позади шлейф из узорчатой пены, покрывающей взволнованное море паутиной из пузырьков. Затем опять появлялся гребень, и так до бесконечности. Волна капризно билась и билась о камни, которые в свою очередь непоколебимо сдерживали натиск. Это противостояние было вечным, но все мы знаем, что вода камень точит, значит и эти валуны рано или поздно поддадутся и расколются, осядут на дно и в конечном итоге превратятся в песок, по которому пройдёт нога человека.

В небе тоже был шторм: массивные тучи упали на плечи сопок, грязно-серые, они медленно шагали по небосклону куда-то за пределы видимости.

Меня окружали скалы и отвесно росший на них лес. Частые тайфуны со своими ливнями слепили из известняка причудливые формы, ветер выбивал песчинку за песчинкой из этих монолитов, а корни раскрошили часть скалы, так что сейчас я сидела именно на этих обломках. Кроны дубов щекотали облака, выпрашивая дождь, видимо не долго мне тут ещё сидеть.

Погода навевала плохое настроение. Пришлось вспомнить, что скоро грозит переезд ещё дальше от моря и, возможно, я уже никогда не увижу свои любимые волны.

Одиночество вскоре закончилось. Незаметно рядом села какая-то Незнакомка и заговорила со мной.

- Чудесный шторм, да?

- Угу, - промычала я.

- Хозяйка что-то совсем своих питомцев распустила...

- Какая Хозяйка?

Повернув голову, я смогла получше разглядеть девушку: загадочная собеседница сидела в профиль, на её загорелые аккуратные плечи упали кудрявые смоляные локоны, глаза восхитительного синего оттенка смотрели далеко вперёд, а в руках она держала поводок для собаки.

- Ну как, Хозяйка моря, Хозяйка волн. Ты ничего о ней не слышала?

- Если честно, нет. Расскажите о ней, пожалуйста!

- Тогда слушай..

Я распахнула глаза и навострила уши, чтобы ничего не пропустить.

- Есть Царь всех морей, в каждой стране его зовут по-своему: у кого-то Посейдон, у кого-то – Нептун.. Главное, что суть одна - он отвечает за эту стихию во всем мире и царь он с незапамятных времен. Больше всего в своей работе не любит он укрощать волны. Это его самые упрямые, самые непослушные и самые буйные подопечные. В первые дни его царствования в океанах Земли, будучи ещё совсем молодым, он распустил этих бестий: позволил им гулять, где вздумается, крушить горы, когда захотят. Не думал тогда Царь, к чему эта свобода приведёт. Когда люди заселили прибрежные районы, волны стали затоплять их, крушить хижины и забирать себе на прокорм скот, а с появлением первых мореплавателей повадились топить их суда. Эти волны же просто вода для человека под светом солнца, а ночью во мраке они проявляют свой истинный облик. Они подобны животным земным. Мы называем их океанскими вольницами, внешне они похожи на диких собак, но полностью состоят из воды, лишь глаза горят как живые.

Эти вольницы стали кусать и самого Царя, пытались выгнать его с просторов океана, чтобы ещё больше им раздолья было. Тогда Царь и понял, что пусть эти вольницы и собаки морские, а все же женского пола, их понять и усмирить сможет только женщина. И стал он искать в водах хозяйку: себе жену, а волнам надзирательницу. Искал долго на дне и в толще вод, среди рыб и дельфинов, акул и касаток. Но никто не подходил на эту роль. Однажды упала с поверхности ему прямо в руки утопленница- красавица. Не был бы он царём коль не умел бы земных делать водными обитателями. Оживил деву и рассказал ей о своём несчастьи. Та была не дура, себе цену знала и другим бы её ещё назначила, сразу видно - хозяйка! Дал ей царь день. Если укротит на час хотя бы вольниц, то навсегда оставит девушку вживых и одарит в придачу золотом. Согласилась девушка и тут же приступила к работе. Потребовала самые длинные водоросли и связала их в одном месте, сделав из них поводок. А после стала петь. Прекраснее голоса не слышали киты северных вод, прелестней мелодии не могли воссоздать дельфины Карибского моря, а волны тем более не могли не прибежать к источнику этой чудесной песни. Пока вольницы слушали, девушка надевала каждой на шею по самодельному ошейнику, а поводок держала в руках. По окончании песни почти все волны были спокойны, а самые буйные не могли уйти дальше длины водоросли. Держала она их так неделю и ещё один день, чем очень удивила Царя. Уговор был выполнен, а сама девушка запросила не золото, а другое вознаграждение: согласившись стать женой владыки моря, она потребовала, что, когда захочет, сможет в любой момент выйти на берег, вернувшись назад в назначенный срок.

- И Царь согласился?

- А деваться ему некуда, влюбился, морской черт.

- Раз у волн есть хозяйка, то почему сейчас они так распоясались?

- Так видно, Хозяйка на сушу вышла, чтобы помочь какой-нибудь печальной душе справиться с переживаниями. Держать повода она может только в глубинах, а когда покидает водное царство, отпускает вольниц, так сказать, погулять. И опасно тогда выходить в море рыбакам, никого не щадят проказницы злые.

- Ой, я тогда дедушке расскажу об этом.

- Вот и умничка. Кстати! - тут она вытащила из кармана ракушку. То была не раковина спизулы или песчанки. Таких в наших краях я никогда не видела.

- Если ты когда-нибудь заскучаешь по морю, то приложи к уху эту ракушку. Подождешь немного и услышишь песню Хозяйки. Тогда вся печаль развеется.

Сказав это, она встала и собралась уже куда-то уходить, когда я её окликнула:

- Погодите, а где можно найти Хозяйку волн?

- Какая ты любопытная! Она живёт на вечном морском горизонте. Приближаясь к горизонту хоть на один узел, ты на столько же от него отдаляешься. Хозяйка не очень жалует гостей...

-Запомню, а зовут вас хотя бы как?

- Окусан, с японского - Хозяйка.

После этих слов она подмигнула мне и исчезла, просто растворилась, оставив меня ошарашенную, смотреть, как буйство волн потихоньку прекращается, сменяя шторм на штиль.

- Неужели это и была Хозяйка?....

С тех пор прошло уже много лет. Я отучилась на судоводителя и стала одной из немногих женщин- капитанов дальнего плавания, как мечтала ещё в детстве. Теперь, стоя на мостике, я задавалась этим вопросом снова и снова, поглаживая пальцами подаренную ракушку и вглядываясь в горизонт.

Я спустилась на палубу, подошла к краю судна и стала рассматривать воду. Пусто, никого не видно. Вдруг в метре от места, где я смотрела, стало белеть пятно, оно становилось все больше, на поверхности стали появляться пузыри и наконец из морской глади вышла та самая девушка, которую я встретила двадцать лет назад на берегу. В одной руке она держала все тот же поводок, а другой рукой ласкала собаку со сверкающими глазами, смотрящими прямо на меня. Хозяйка и в этот раз мне подмигнула, приложила руку к уху, мол, уточняя, сохранила ли я её подарок. В ответ я лишь достала раковину и прислушалась. Действительно, там пели не волны, а какой-то таинственный прекрасный голос. Окусан помахала рукой и исчезла за морским валом. Больше никогда я её не видела.

А моё судно так и продолжило идти своим курсом, не зная, что встретило саму жену Царя океана.

Думаю, та встреча много лет назад всё-таки помогла мне во многом. Даже оказываясь на берегу, я вспоминала и Хозяйку, и волны, а на душе становилось так легко, будто уносит меня в просторы океана песня прекрасной Окусан.

Влада Кузнецова. Они

Девочка бежит по траве, все быстрее и быстрее, ветер гудит в ушах, треплет ее рыжие волосы. В его порывах ей чудится, будто кто-то зовет ее по имени: «Эми!», «Эми!», и ей хочется крикнуть в ответ: она уже близко, она пришла…

Древний лес принимает ее в свои объятья, исполинские сосны уносятся вверх и скрываются в дымке. В нос ударяют запахи земли и влажной хвои. Старый дуб, поросший папоротником у самых корней, выступает из тумана. На его стволе виднеется полустершаяся руна, напоминающая глаз, слепо глядящий в темноту. Она останавливается возле него и срывает с шеи каменный амулет в виде звезды, бросая его на землю. Предвкушение и волнение переполняют ее, и девочка пускается в пляс по мокрой траве.

Они здесь. Они глядят на нее отовсюду – сотни глаз среди деревьев, из тумана вдруг доносится порывистая мелодия флейты, и вскоре звуки музыки заполняют всю поляну. В воздухе повисают яркие огни, пахнет сиренью и яблоневым цветом. Она танцует в такт музыке, и весь мир кружится вокруг нее множеством красок. Они покидают свои укрытия и окружают ее, они играют с ее волосами, хватают за руки и тянут, тянут в бесконечный пляс. В ее ушах звенит их хрустальный смех, они всегда смеются, и мир начинает расплываться в дымке, лишь руна в виде глаза на стволе древнего дуба горит ярко-синим огнем. Она видит их лица, светлые, сияющие, от них пахнет весной и первыми грозами, их глаза - прозрачные капли дождя, а волосы белее льда на горных вершинах. Само их тело словно соткано из летних ветров и озерной воды, они тянут ее за собой, шепчут ласковые слова, смеются, и она смеется с ними… Нога задевает брошенный амулет, и в то же мгновение призрачные руки отпускают ее, мелодия обрывается и все стихает. Она одна на поляне, и древний дуб смотрит на нее полустершейся руной в виде глаза.

- Ты ходила к облачному лесу?

В глазах бабушки плещется тревога, одеяло, которое она вышивала, выпало из рук и лежит на полу.

- Энни видела, как ты убежала к опушке.

Девочка бросает на сестру злобный взгляд, и пятилетняя малышка испуганно прячется за спинку бабушкиного кресла.

- Энни просто ябеда.

- Эмилия!

В голосе бабушки звучат стальные нотки, и девочка виновато опускает голову.

- Ты знаешь, почему мы не ходим в лес. Дай слово, что больше не выйдешь за пределы деревни до конца месяца!

Эми прикусывает губу. Ее пальцы играют со шнурком от холодного амулета на шее. Старушка вздыхает и поднимает шитье.

- Присядь.

За окном стемнело. Ветер отчаянно бьется в стекла, заглушая треск камина. Бабушка поднимает взгляд и качает головой.

- Слышишь? Суховей пришел. Дурной это знак. Граница между сферами размылась. Они пробираются в наш мир, играют на своих зачарованных флейтах, танцуют под луной. Дети вечной весны, жители холмов, чей король правит в царстве грез, восседая на троне из сновидений в вечно-зеленом венце…

Глаза старушки затуманиваются, словно она вспоминает что-то из далекого прошлого.

- Но, возможно, они вовсе не злые?

Осторожно прерывает ее Эми. Бабушка смеется.

- Злые? О, нет. Для них не существует добра и зла. Они сотканы из света, но повелевают тенями, они несутся сквозь миры, подобно дикой охоте… То, что мы называем пороком, они зовут весельем, и веселье – единственное, что их волнует. Они вечно пируют, танцуют, и не знают старости, не знают зимы…

- Разве это плохо?

-Пойми меня, милая, это не жизнь. Это бесконечное сновидение. Мы, люди, видим мир во всех его красках: и цветущим, и увядающим. Разве ты радовалась бы так сильно первым весенним ручьям, если бы не долгие месяцы безмолвной зимы? Наш мир наполнен жизнью, их мир мертв. Вот почему они так тянутся к людям, сами того не ведая. Дети, вроде вас с сестрой, любимая их добыча. Они завлекают их в леса своими песнями, проникают в их сны и уносят в свой мир. Там они похищают их имена, а вместе с ними и память, пока те не станут такими же, как они, обреченными навеки кружить в их танцах…

Эми вздыхает, завороженная рассказом.

-Но от них ведь можно спастись?

Старушка задумчиво склоняет голову.

-Говорят, если предложить им честный обмен, они не смогут отказать, и есть надежда, что их удастся провести. Но ты должна отдать что-то не менее ценное, чем то, что они забрали. Однако это лишь старые сказки. Вот почему ты не должна снимать амулет, моя дорогая. Он достался мне от моей матери, а ей – от ее. В нем сила Рогатого бога, хозяина лесов. Лишь его они страшатся.

Эми невольно касается амулета. В слабом свете камина ей чудится, будто спираль в самом его центре сияет.

Бабушка ласково улыбается ей.

- Ничего не бойся. Лесной бог защитит тебя. И помни: «a eftir nott kemur dogun.»

Девочка кивает. В переводе с древнего наречия это означает: «после каждой ночи приходит рассвет».

Эми лежит без сна, одеяло сбилось в сторону, рыжие волосы разметались по подушке. Она вслушивается в гул суховея за окном, и ей кажется, что сквозь порывы ветра прорываются звуки флейты. Она видит, как наяву, их сияющие лица, слышит их смех. Разве что-то настолько прекрасное может причинить ей вред? Нет, бабушка просто не видела их, она не знает…

От размышлений ее отвлекает скрип двери.

Энни стоит на пороге, босая, в одной лишь тонкой рубахе. Ее синие глаза светятся страхом.

- Ты не спишь? Кто-то стучал в мое окно. И такие звуки, словно колокольчики звенят…

Она тянется к Эми, пытаясь обнять ее, но странная злость проносится в душе девочки, и она отталкивает сестру.

- Нет там никого. Иди спать, сейчас же!

И она выталкивает малышку из комнаты. Перед тем, как лечь в кровать, Эми снимает амулет, не замечая свечения, исходящего от спирали. Сон обволакивает ее со всех сторон, Эми словно тонет в бездонном озере, и свет исчезает над головой… А затем бьет ей в лицо, ослепляя…

Она стоит на зеленом холме и смотрит на закатный город далеко внизу. Золотые лучи проходят сквозь хрустальные башни, рассыпаясь бесконечными солнечными зайчиками. Мосты, увитые цветами, изящными арками высятся над ручьями и водопадами, а вдали виднеется гора, поросшая деревьями с сиреневыми листьями, на ее вершине – замок, сияющий, словно алмаз. И конечно, они тоже здесь, они танцуют вокруг нее, их прозрачные одежды развиваются на ветру, их головы увенчаны сверкающими венцами из драгоценных камней, а запястья обвили золотые браслеты. Они зовут ее с собой, в дивный город внизу, они подносят ей жемчужную диадему, и платье, сотканное из ветров. Нужно сделать лишь шаг, и она будет там…

Перед глазами вдруг мелькает испуганное лицо сестры, и свечение амулета. Эми замирает, ее словно обдает ледяным потоком. Тени змеятся по земле, воздух застыл на месте, а солнце, что давно должно было зайти, зависло красным диском над горизонтом. Все недвижимо, неизменно, и Эми отступает назад, ей душно, она задыхается. Их прекрасные лица искажаются странной вспышкой злобы, они тянутся к ней, и все вокруг дрожит от их смеха. Девочка закрывает глаза, и в отчаянной мольбе шепчет молитву Рогатому богу. В тот же миг все вокруг размывается, закатный город исчезает, и наступает тьма...

Девочка выныривает из сна. Ее рубашка промокла от пота, она стоит на подоконнике возле открытого окна, и горячий ветер треплет ее волосы. Сердце гулко колотится в груди, голос внутри нее кричит, что случилось что-то дурное. Эми спрыгивает с подоконника и бросается в комнату сестры, но распахнув дверь, бессильно замирает на пороге. Энни исчезла. Окно распахнуто настежь, простыни разметало по полу. Слезы текут по щекам - не послушалась, не уберегла...

В суховее отчетливо гремит зловещий напев флейты. Эми сжимает кулаки. Страх и раскаяние внутри сменяются яростью. Как они могли, как они посмели! Девочка бежит к себе и хватает амулет. Вся его холодная поверхность сияет синим светом, и Эми понимает: либо сейчас, либо никогда.

Она прекрасно знает, куда идти. В ночной полутьме дуб со сверкающей руной возвышается на опушке зловещей тенью. Визгливое пение флейты становится все ближе, порывы ветра сбивают ее с ног, но Эми бежит вперед, в одной рубашке, на ее груди горит звездой старый амулет. Она видит множество огней, и призрачные костры, горящие на поляне.

Они здесь. Они смеются, они танцуют, и среди них Энни, с пустыми, застывшими глазами, на голове венок из белых лилий.

Эми яростно врывается в их толпу, и смех становится сильнее, из-за амулета они не решаются подойти слишком близко, и кружат вокруг, пытаясь ухватить ее за рукав, ущипнуть за руку.

- Мы знали, что ты снова придешь. – смеются они -Ты вернулась потанцевать с нами?

Девочка пытается схватить сестру, но один из них подхватывает малышку на руки и отступает.

- Верните.

Голос Эми звонко раздается в ночи.

- Верните мою сестру и убирайтесь в свой мир. Здесь у вас нет власти.

Воздух дрожит от их смеха.

- Твоя Сестра? Разве она была нужна тебе, когда пришла, испуганная, в ночи? Мы утешили ее, с нами она счастлива! Хочешь вернуть ее? Тогда сними этот камень с своей шеи и иди с нами, в страну вечной весны! Как ты не поймешь? Ты уже наша, ты принадлежишь королю! Мы заберем тебя из смертного мира, и ты будешь плясать вместе с нами! Идем же, Идем!

Ветер становится все сильнее, и Эми едва стоит на ногах. Она тянется к сестре и кричит:

- Энни, очнись, это я, я здесь!

Но малышка не шевелится, застыв в окружении танцующих теней.

- Вот видишь. – хохочут они – Она не любит тебя, она любит нас, нас!

Эми в отчаянии сжимает кулаки. Выхода нет. И прошептав молитву рогатому богу, она срывает с себя амулет.

- Отпустите ее, и забирайте меня. Это честный обмен.

Они замирают на мгновение, а затем с явной неохотой отпускают малышку и тянутся к ней. Их призрачные руки вцепляются в ее одежду, словно когти, их голоса шепчут угрозы в перемешку с ласковыми обещаниями. Все вокруг растворяется в тумане, в ушах раздается гулкий звон...

Вдруг всю поляну заливает серебристым светом, звуки флейты обрываются, и слышится громовой стук копыт. Лежащий на земле амулет горит огнем, и что-то проносится мимо, прогоняя тени прочь. С яростным криком они исчезают, выпуская свою добычу, и на мгновение Эми видится белый олень, мелькнувший среди деревьев. А затем все стихает, и остается лишь темнота, тишина, и Энни, посапывающая на влажной от предрассветной росы траве.

Когда дети возвращаются домой, солнце уже встает над горизонтом. Ветер полностью стих, и над полями разносятся запахи цветов и сена. Энни мирно спит на спине у сестры, и Эми иногда останавливается, чтобы перевести дыхание. Глядя на первые лучи солнца, она улыбается:
«a eftir nott kemur dogun».

После каждой ночи приходит рассвет.

Мария Лагутина. Все слова – к словарю

Все слова – к словарю,
Вы их все говорите,
И я тоже их говорю,
Я человек гранитный,
Я человек избитый,
Не желаю открыть рта!
Лезть бы в пыльные книги,
Пропитаться эхом цитат,
Человечек слов не видя,
Оживлять желает сердца,
Тыкать в сонные веки,
Что задвигают глыбы,
Желает быть человеком
Собственного лица,
Я есть ничей ребёнок,
Я пленник своего слова,
Будто покойник из гроба
Волю решил дать костям,
Слово грохочет звонко,
Диким взывает голосом,
Спать не дает по ночам,
Слово воскликнет «кто я?!»,
«Тот, кто от боли воет
или тот, чьих ударов
терпят болючий жар?»
В бреду отвечаю: я мим!
Я есть бесплотное слово,
Битым мне быть и здоровым,
Лишь бы не стать пустым.

Елизавета Лозовая. Как рождаются звёзды

Большие лапы тяжело шагали по песчаному полу, оставляя длинные неясные следы – зверь устал. Прошуршал тяжёлый хвост, и животное грузно, легко подгибая под чешуйчатое тело лапы, укладывалось как можно удобнее. Положив длинную серо-зелёную морду на пол, зверь уснул.Прошла ночь, и первые солнечные лучи озарили вход в пещеру. Длинная голова зверя сонно зевнула. Из-под живота показалась маленькая длинная мордочка, которая подражала движениям мамы.Зелёно-серый чешуйчатый хвост сдвинулся, обнажая миру белое тельце, нерешительно поднимающееся на лапки.
– Добр-р-рое утро, – улыбнулась большая и страшная морда мамы.Белый малыш попытался повторить движение, но получилось криво:
– Добр-р-рое утро, – пробурчал кроха.
Мама улыбнулась, подвигаясь к выходу из пещеры, маня за собой сына движением хвоста. Сынишка подбежал и зажмурился - слишком ярко. Но прошло две секунды, и его янтарно-ржавые глаза с изумлением распахнулись.
Вокруг возвышались деревья с широкими зелёными лапами, почти касающимися неба, а под ними шелестел ковёр из зарослей зелёных рассеченных перьев, среди которых топорщилась трава, украшенная красивыми рыжими пятнами на стебельках. Издалека донёсся пронзительный вскрик, и кроха втянул шею, отступая назад к маминым лапам.
Мягкая чешуйчатая морда ткнулась в тоненькую белую шейку, подбодряя робеющего с непривычки малыша.
– Боишься?
– Ничуть! – гордо заявил малец, опасливо делая шаг прочь. – Я просто изучаю обстановку!
Из тени показалась сначала длинная зелёно-серая морда, а после и всё массивное тело, отливающее на солнце глянцем чешуй. Малыш любовался мамой, а потом поднял крохотную лапку и взглянул на неё: лапка как лапка, не блестит.
– Не волнуйся, ты тоже будешь блестеть, – показала в улыбке длинные зубы мама.
Она сделала шаг к зарослям папоротников, и сыну пришлось пойти следом. Он бросил тоскливый взгляд на пещеру, а после, пытаясь не выходить из-под маминого живота, пошёл к пугающим травянистым зарослям.
Они прошли спокойно: неизвестные крикуны, завидев крупного хищника тут же исчезали. Кроха бросил попытки рассмотреть незнакомцев, следя лишь за мамой. Вскоре впереди что-то начало тихо урчать, и малыш заинтересованно поднял голову, пытаясь рассмотреть новое место, но ничего не было видно.
Через несколько мгновений впереди показались сначала хрустальные зайчики, пляшущие на ветвях деревьев, а чуть погодя заросли папоротников. Малыш замедлил шаг, подбирая хвост - невольно брала робость.
Душный запах леса отступил. Послышался звонкий свист. Кроха спрятался за маму, настороженно сверкая глазами.
Вот из зарослей мелькнула махонькая мордочка и тут же скрылась.
– Мам, кто это? – пискнул малыш.
– Маленькая стая всеядных орнитомимов. Динозавры бывают очень-очень разные, но этих не бойся.
Кроха прошёл на пару шагов вперёд, когда из кустов снова показалась острая мордочка с большими испуганными глазами. Молодой орнитомим, приоткрыв клюв, смотрел на малыша со смесью страха и интереса.
Внезапно маленький белыш завизжал, бросаясь с разбега в воду. Вспугнутый орнитомим тут же скрылся в тени кустов, а звонкие крики стаи стали удаляться, тревожа кого-то в ветвях деревьев. Весело скалясь, маленький хищник прыгнул, было, вперёд, когда его лапка вдруг за что-то зацепилась.
С пронзительным криком чешуйчатый зверёныш рухнул в ледяную воду, отплевываясь и пытаясь бить лапами по воде. Что-то на спине мешало плыть и постоянно загребало воду. Внезапно хвост пронзила боль - мама решила помочь.
Обиженно поджав лапы, сынишка надулся, выбираясь на песок.
Кроха ощупывал зубы - было ощущение, что левый клык сломан.
– А мы ещё встретимся с этими орни…томи…орними…Ну этими?
– Орнитомимами, – мягко поправила его мама. – Не знаю, милый. Вряд ли.
– Почему? – удивился кроха. – Мы больше не пойдём пить?Пустив сына под лапами, периодически посматривая наверх, самка покачала головой.
– А почему тогда? – искренне удивился малыш.
– Нам надо домой, а когда мы снова здесь появимся - они умрут.Белыш от неожиданности остановился, хлопая глазами, в них проявилась влага. Он всхлипнул и сел на теплую землю, отказываясь идти дальше. Мама замерла, поглядывя на сына с тревогой.
– Я никуда не пойду! Да и почему надо так далеко идти, ведь пещера - вот она! Да и вообще, раз будет всё так плохо, то мы тоже умрём! – решительно заявил тот.
– Почему? Они умрут, но умирать - это нормально, – качнулась тяжёлая серо-зелёная голова. – Пещера - не наш дом, на самой деле мы живём очень высоко…
– Я не хочу просто так бросать их! – запальчиво крикнул малыш, скалясь. – Мы можем им помочь?
– Как? Мы никто для эволюции, – удивилась мама.
– Ну и что? Ну и все равно на твою эту… Эво-лю-ци-ю, вот! А кто их всех съест? – кроха успокоился так же быстро, как и распалился.
– Кого мне потом надо съесть?
Мама тепло засмеялась, хвостом поднимая на ноги строптивого сына и загоняя его под своё брюхо.
– Их никто не будет есть, но я могу тебе кое-что показать. Это возможные виновники, из-за кого почти все динозавры погибнут. А взамен ты не будешь кукситься и пойдёшь домой.
– Договорились! – важно кивнул сынишка.
Прошли они совсем немного, перед желтыми цветами мама остановилась и ткнула в них лапой.
– Первые виновники.
– Цветы? Но они никак не могут повлиять на этих больших и страшных рептилий! Ведь эти совсем тихие и нестрашные, а все динозавры грозные и быстрые! Или это будет ловушка из стебельков?
Кончик хвоста мягко шлёпнул по носу сына:
– Дурашка, конечно нет, – покачала головой мама. – Давай расскажу. Траву едят многие динозавры, а их уже другие динозавры, так?
– Да, – кивнул сын, напустив на себя самый серьезный вид.
– Эти цветы за счёт своей быстрой приспосабливаемости могут подстраиваться под самые разные условия, а вот динозавры не успевают за своими конкурентами. Ведь вкусную сладенькую травку хотят съесть все, но не все могут отхватить лакомый кусочек.Дерево сзади жалобно заскрипело ветвями и мама тревожно обернулась, скалясь на замершего чуть поодаль серо-черного ящера. Тот обнажил зубы и настороженно наблюдал за добычей маслянистыми глазками.
Белыш замер в ужасе, ощущая, что по спине струится холодный ужас, этот явно голодный динозавр воспринимал его с мамой за добычу. Сидя около деревьев, зверь не шевелился, выжидая.
Тихий шелест и тёплая от солнца земля покрылась большой тенью, крошка поднял глаза, увидев, что за спиной мамы раскрываются раскидистые кожаные перепонки. Охотящийся хищник и не подумал пошевелиться.
Было душно и страшно, малыш часто дышал, видя, что мама и зверь играют в гляделки. Что будет с проигравшим, думать не хотелось.Резкий толчок.
– Мамочка!
Мир закружился и земля резко отдалилась, когда охотник рванул вперед, раскрывая для укуса пасть.
Мамин голос был почти не слышен из-за ветра на высоте, но трепыхающийся чешуйчатый зверёныш всё же услышал и безвольно повис в её лапах. Вцепившись коготками в спину и зажмурившись от страха, белыш громко закричал:
– Кто это был?!
– Тарбозавр, хищник, охотник! Тот самый большой и страшный динозавр, который ест тех, кто меньше! – Громко ответила мама, выравнивая полёт.
Какое-то время они летели в тишине, лишь где-то вдалеке слышались звонкие посвисты птиц и летающих ящеров. Подумав, белыш крикнул:
– А кто ещё будет виновником?! Ты так и не рассказала!
– Открой глазки, милый, тут так красиво! Мы с тобой как раз летим глянуть на вторых виновников!
Малыш сильнее выпустил коготки и отчаянно замотал головой, боясь даже на капельку приоткрыть глаза. Ветер кололся и пытался поиграть с кожаными перепонками на спине.

Прошло время, а они всё летели и летели.
– Мы скоро?!
– Мы летим вон к тем зеленым полям.
Наконец белышу наскучила темнота, и он трусливо приоткрыл глаза. Впереди расстилалось бесконечное море празднично зеленеющей саванны с бродящими туда-сюда силуэтами ящеров, под редкими деревьями желтела вытоптанная трава, а на горизонте рассыпанной пылью паслось какое-то стадо гигантских животных с длиннющими шеями. Кроха восхищенно приоткрыл пасть, аккуратно взглянув вниз, где проносились маленькие редкие деревца - переход между саванной и лесом.
– А кто там на горизонте?!
– Стадо травоядных аргентинозавров! Они куда-то идут, возможно, на новое пастбище.
Мамина спина постепенно накренилась вправо, приближая парочку к земле. Белыш настороженно замолчал, прижавшись к длинной серо-зелёной шее.
– Не бойся, пока ты со мной, гадрозавры тебя не достанут, – успокоила сына взрослая особь. – Смотри на желтые гнёзда, во многих уже лежат белые большие яйца. А в некоторых гнездах мелькают черные тени, следи за ними!
Они мягко приблизились к земле, и малыш свесил голову, заглядывая в гнездо, когда они пролетели над вставшими на задние лапы динозаврами с длинным, похожим на шлем, продолжением головы. Белыш высунул голову чуть больше и заметил, что в их гнёздах мелькнула чья-то волосатая шкура.
Самка взмахнула крыльями, поднимаясь выше.
– А кто там был такой волосатый? – удивлённо спросил малыш, тыкая маму.
– Вторые виновники, – объяснила та.
Кроха упрямо покачал головкой:
– Не верю! Они такие маленькие, эти волосатики, а динозавры громадны!
Взмахнув крыльями, самка сделала вираж, поднимаясь в этот раз выше. Её гибкую длинную шею осветили медные искры солнца, заплутав в чешуйках.
– Да, но каждый динозавр вырос из маленького яйца. Такие яйца не могут себя защитить, а маленькие "волосатики" - репеномамы. Они любят подгрызать новорождённых динозавров.
Малыш кивнул, теперь с большим уважением присматриваясь к маленьким точкам в напоенной солнцем прерии.
– А почему динозавры просто не сядут на свои кладки?
– Потому что хрупкие яйца можно раздавить, а охотиться на убийц детей нерационально из-за размера. Ведь репеномамы неимоверно малы по сравнению с ящерами.
А теперь мы с тобой летим далеко-далеко.
Тёмная удаляющаяся точка исчезла в лазури неба, провожаемая внимательными взглядами гадрозавров.
Саванна внизу была очень скучна, неслась неимоверно быстро, но уставший от переживаний белыш обнял мамину шею и пытался смотреть вниз, выискивая других необычных динозавров, но глаза слипались. Кроха свернулся кое-как, и его почти сразу же подхватили мягкими большими лапами сонные грёзы.
Холодный ветер лизал чешую, и белыш проснулся от холода. Внизу расстилалось бесконечное водное поле, нигде не было видно на нём зацепок-островов. Лишь морская синь и голубое, медленно темнеющее небо. Солнце постепенно кренилось вниз, сонно оглядывая морские просторы янтарным глазом.
– А где мы?
– Летим над океаном, скоро уже будем на месте. Как раз темнеет, что хорошо для нас! – незамедлительно ответила мама.
Малыш свесился над водной безбрежностью, вглядываясь туда. Там скользила по гребешкам робкой зыби небольшая тень мамы, а под плёнкой воды плыли, немного отставая, какие-то существа.
– А кто это? – крошка ткнул лапой в этих незнакомцев.
– Рыбоящеры, мирные морские создания, – мама улыбнулась каким-то своим воспоминаниям. – Смотри!
Тени под ними резко бросились врассыпную, а гигантский морской ящер, распахнув утыканную зубами пасть, грузно вырвался из-под воды, сумев зацепить одну тень. Парочку окатило волной брызг. Малыш ахнул.
Большая, исполосованная шрамами морда хищника пронеслась в считанных метрах под ними, оставаясь далеко позади из-за скорости
полёта.
Где-то за спиной мягко порвалась во второй раз водная гладь, скрывая под собой хищника с неудачливым рыбоящером.
Медленно оседало облако водяной пыли, а после всё вновь стало тихо. Лишь ветер плутает в чешуе и мягко шуршит мамиными крыльями.
– А вот это кто такой? Такой страшный…
– Мозазавр, – в её голосе промелькнул страх. – Ужасный морской зверь, который мог убить и съесть почти любую морскую рептилию из-за своих размеров и умений! Спустя многие тысячи лет он вымрет из-за изменения климата и недостатка добычи, но сейчас он - могучая сила, с которой считается весь морской мир. Малыш кивнул, крепче впиваясь в спину мамы коготками. Уж если она боится этого мозазавра, то ему и подавно следует. Теперь безбрежная красота океана уже не казалась такой спокойной, и с затаенной радостью белыш заметил на горизонте в дымке силуэт материка. Там точно нет этого водного чудища!Но суша приближалась слишком медленно.
– А есть в воде другие страшные хищники?
–Есть плезиозавры с длинными шеями. Они едят они рыбу. А есть плиозавры с короткой шеей. Они любят добычу крупнее. Есть ихтиозавры, у них длинные морды и очень острые зубы, а ещё они громадны и очень опасны. Но самый опасный сейчас, конечно, мозазавр. Он на вершине всей пищевой цепи.
– А что такое – эта цепь?
Мамина спина качнулась, когда она взмахнула крыльями и взяла чуть левее. Белыш судорожно впился в её чешую.
– Ну смотри, это цепочка, когда звери едят друг друга. Например, какой-то гадрозавр ест траву. Гадрозавра ест тарбозавр.
Малыш фыркнул.
– Глупости! Никто не может съесть грозного тарбозавра! Он чуть тебя саму на сожрал! Он ужасен!
– Верно, но ведь однажды он сам умрёт от старости, голода или болезни. И тогда его уже съедят. Маленькие падальщики или бактерии.
Материк стремительно приближался, и в свете закатного солнца большие ели казались медными. Какой-то бегающий по берегу маленький динозавр поднял морду, настороженно смотря на летящую по небу тень.
Мама слегка повернула голову и вздохнула, увидев задумчивое лицо сына:
– Ты ведь не знаешь, кто такие бактерии, да?
Тот стыдливо покачал головой.
– Бактерии - это микроскопические существа, которые есть везде.
Какие-то из них вредные и при попадании в тело вызывают болезни. Какие-то полезные и живут в теле, помогая защищаться от вредных. А каким-то всё равно, и они питаются солнышком или чем-нибудь неживым. Понял?
– Теперь понятнее, – кивнул белыш. – А куда мы летим?
Внизу теперь стлалось зеленое море леса с темнеющим дном-землёй. То и дело кто-то перекликался в ветвях, а по траве далеко внизу пробегали тени динозавров. Океан остался позади.
– Мы летим туда, где разыграется одна из самых больших трагедий этого мира. И там мы не увидим третьего виновника.
– Не увидим? – малыш нахмурился.
– Да, потому что сейчас не время. Но в своё время он появится там и станет тем, кого нам лучше бы не видеть здесь, на Земле.
Кроха замолчал, настороженно смотря на засыпающий лес. Не хотелось терять этот мир. Этот красивый, живой, уже какой-то родной по-своему мир.
– А все умрут? – спросил сын тихо.
– Многие, но не все. И первенство схватят те самые волосатые звери, они - млекопитающие. Они сумеют поймать умирающий мир и занять в нём самые выгодные места. А ящеры проиграют и отойдут на второй, а то и третий план. Мир оживёт и станет снова зелёным. Но исчезнут мозазавры, исчезнут тарбозавры, исчезнут многие страшные звери.
Они замолчали. Лишь ветер шептал что-то на своем рассеянном языке. Внизу становилось всё тише и тише, вишнево-кровавое небо потемнело, стекая жидким пурпуром вниз, к умирающему тускло-алому кругу солнца.
– Наверное, это хорошо, – спустя несколько томительных мгновений прошептал белыш. – Этот мир живуч. И по-своему прекрасен в любой
из моментов своей жизни.
Мама кивнула.
– Ты прав.
Самка резко спикировала вниз, пожирая расстояние до земли, вставая на крыло в сантиметрах от верхушек деревьев. Малыш испуганно взвизгнул, а после заинтересованно взглянул вниз. Но там стелились прежние непроходимые джунгли.
– Почему мы снизились?
– Потому что под нами сейчас то место, где спустя сотни тысяч лет падёт третий виновник. А сейчас он там. – Мама указала лапой на небо. – Это громадный метеорит. Он так сильно потрясет Землю, что ящеры упадут с пьедестала первенства, а остальные виновники не дадут им встать. И эра динозавров закончится. Всё закончится.Кроха задумался, а после вскинулся:
– Но, постой, ты говорила, что мы не увидим после этих ящеров! И откуда ты знаешь всё это? Откуда?!
Резко полет оборвался, и вскрикнувший белыш чуть было не улетел дальше, когда мама зацепилась за толстую ветвь какого-то дерева и, топя когти в древесине, уселась высоко-высоко над землёй.
– Потому что мы с тобой не ящеры, не млекопитающие, не рыбы, – она мягко обняла дрожащего сына крылом, не давая упасть. – Посмотри на свои лапки.
Белыш опустил взгляд ниже и с удивлением заметил, что в звездном свете тусклого Млечного Пути белая чешуя слегка блестит.
– У тебя редкий дар, – улыбнулась мама, – твоя шкура белая. И когда ты вырастешь, ты будешь освещать путь не только сам себе, но и мириадам существ внизу. Потому что ты - моя маленькая звёздочка, а я - уже большая звезда. Не такая яркая, но уже взрослая. А ты маленький, но уже такой сияющий…
Она грустно улыбнулась чему-то своему, а спустя мгновений протянула ему лапу.
– Приятно познакомиться, меня зовут Поллукс, а тебя?
Он задумался. А после протянул маленькую лапку.
– Меня зовут Полярная Звезда, рад знакомству!
Они пожали друг другу лапы, знакомясь снова. А после, взмахнув крыльями, мама оторвалась от ветки, улетая далеко вверх. Полярная Звезда сначала с сомнением взглянул на свои махонькие крылышки, а после тоже взмахнул ими и полетел следом за Поллукс.
Они удалялись всё дальше и дальше, а их тела постепенно загорались всё ярче, сияя мириадами чешуек. Наконец, они отдалились настолько, что стали казаться светящимися пылинками, и спустя несколько мгновений две крохотные точки потерялись в бесконечном звёздно-чёрном небе.

Летисия Лоуренсо Да Силва. В соседском окне

Моя соседка старушка Альбина всегда была язвой. Сводить сплетни, строить мелкие козни, грубить, в целом портить идиллию на нашей спокойной улице - это все по ее части. Недавно у нее появилось ещё одно любимое занятие. Уже на протяжении двух недель она следит за мной из своего окна на втором этаже, буквально ни на секунду от него не отходит. Как так выпала карта, что ее дом прямо напротив моего и все, что я делаю подлежит ее подлому любопытному взгляду?Выхожу кормить своего пса - она глазеет, думая, что тюлевая шторка ее не выдаст. Ругаюсь с соседом, ибо он опять объел целую сторону моего куста малины - эта старушенция уже наблюдает. Привожу в гости свою девушку - Альбина первая узнает об этом!И это ещё цветочки. Куда хуже, когда я прихожу вечером домой, поднимаюсь к себе в спальню, смотрю в окно, а в другом темном окне напротив ее неизменный силуэт. Я неконфликтный человек, поэтому не пойду ругаться с ней из-за этого. Старики часто чудят, так что-ж теперь, суетиться по этому поводу? Пусть следит сколько влезет, мне-то что.Утром я проснулся из-за каких-то громких голосов, какой-то возни. Выглянул в окно, а около дома соседки стоят машины полиции. Быстро накидываю халат, спускаюсь, выхожу на улицу. Около ворот моей пожилой соседки замечаю ее плачущую навзрыд дочь Анфису, с соседней улицы. Подхожу к ближайшему полицейскому, спрашиваю, что стряслось. Он посмотрел на меня внимательным взглядом...Старушка Альбина повесилась две недели назад.

Екатерина Мазго. Беззаботное лето

Склонится уставшее багряное солнце к земле,
Посмотреть своими лучами на всё живое и близкое.
Это тот самый неуловимый момент,
Когда понимаешь, в чём жизнь заключается и в чём истина.

Горячие потоки света окутают меня полностью.
Где-то недалеко упадет дубовый листок.
Я это услышу, но не обращу особого внимания,
А дойду до ближайшего сухого пенька поступью.

И не отводя глаз буду долго смотреть на солнце,
Пока то не решит скрыться за нежно-розовое облако, похожее на зефир.
Оно, солнце, такое большое и тем временем такое маленькое,
А всё же как-то успевает обнять своими лучами весь мир.

Вместе со мной на солнце смотрят тысячи, нет, миллионы людей,
Провожая его до утра вместе со своими запутанными мыслями-паутинками.
Надежда и вера внутри обещают, что всё наладится с рассветом.
Но кутерьма событий будет играть в догонялки изо дня в день, как бы потешаясь над человеком.

Постепенно янтарный свет растворяется и сменяется на холодную туманную дымку.
Кажется, что с уходом жгучего танца замирает вся бурная жизнь.
Либо она улетит так же быстро, как движение крыльев стрекозы,
Либо скроется за стволами зелёных деревьев и превратится в невидимку.

Ночь шаг за шагом забирает в свои объятия всё, что увидит фарфоровая луна.
Она такая властная, но благосклонная к природе. Всё живое находится под её спокойным и синим светом.
Пение птиц становится всё тише и тише. На их место приходят сверчки.
Они устраивают ночной концерт, который оборвётся с приходом утра́.

Ночи в начале июня весьма приятные. Видимо, всё тепло, во всех пониманиях этого слова, перешло к нему от мая.
Смотришь вверх на этот бесконечный и яркий океан звезд, который переливается разными красками,
И не можешь найти, где же заканчивается это живописное полотно. А ему нет конца и края.
Всё небо наполнилось волшебными героями из различных сказок.

Около самой яркой звезды можно увидеть золотую рыбку в тёмных волнах.
Она может исполнять самые искренние и сокровенные желания.
Наверняка пастух, сидящий на рожке месяца, летает в мечтах,
И думает, как бы собрать всех своих овец обратно в загон.

Но овцы не вернутся до самого утра, ведь они блуждают во снах людей.
Куда интереснее путешествовать по волшебным мирам,
Нежели сидеть за оградой, монотонно жевать траву
И с нетерпением ждать тёплых порывов ветерка.

Если отвлечься от этих небесных картин и закрыть глаза,
То чувствуешь, как сознание и мысли растворяются и пропадают во мгле.
Кто знает, может они бегут навстречу тому же пастуху на луне,
Что бы радостно крикнуть: «Мы с вами! Мы остаёмся здесь!»

Под этим манящим и приятным гипнозом можно быть бесконечно долго,
Пока не скроется последняя звезда из-за первых утренних лучей рассвета.
И снова небо наполняется розовыми, голубыми и фиолетовыми красками.
Вновь просыпается природа и радуется беззаботному лету.

Ольга Максимюк. Улыбнись

- Улыбочку, снимаю!

Уголки губ, немного криво и смешно, приподымаются. Плиссированная синяя юбка, белая рубашка, милые кудряшки и знак мира пальцами правой руки. Я замираю на мгновение - оно остаётся в памяти фотоаппарата.

Мы снимаемся для выпускного альбома. Красивые, счастливые, немного уставшие, но довольные. Вокруг много людей хотят запечатлеть этот момент со мной. Улыбаюсь и киваю, позирую. Снова сверкаю весёлыми глазками в объективе, обнимаясь с пятым по счёту человеком.

Осень в самом расцвете: красно-оранжевые листья, как карты, падают на уже холодную землю. На чистом небе висит одинокая хмурая тучка.

Мы снимаемся полтора часа. Закончив, я подхватываю сумку с земли и обнаруживаю около неё раненую осу. Лапки задраны, крылья, похожие на хрусталь, - такие же хрупкие и блестящие - из последних сил трепыхаются.

Бессмысленно.

- До завтра! - громко доносятся со спины слова одноклассниц. Я весело кричу то же самое в ответ.

Под подошвой лакированных туфель хрустит насекомое.

Я иду по улице, подставляя лицо солнцу. Оно греет, но уже не так как летом. Мимо пролетает знакомый на велосипеде. Он делает крюк, чтобы вернуться и поздороваться со мной - я лучезарно улыбаюсь и машу рукой, но в тот же момент запинаюсь, падая коленями на асфальт. Больно.

- Ты в порядке? - Рома подъезжает вплотную.

Поднимаюсь, отряхивая грязь. Капли крови размазываются по ладоням, но на моём лице улыбка. Тёплая, хоть и немного натянутая.

- В полном. - достаю из сумки салфетки и, ничуть не поморщившись, прикладываю к разодранным коленям.

- Может тебя подвести?

- Не стоит, всё хорошо.

В подтверждение слов смотрю прямо в серо-зеленые глаза Ромы. Я не проронила ни слезинки.

- Ну... Ладно. - неуверенно тянет тот и уезжает. По инерции продолжаю улыбаться.

Ссадины горят.

Несмотря на это не сбавляю шаг, приближаясь к остановке. Мой автобус останавливается с десяток метров дальше положенного, из-за чего приходится бежать. Подворачиваю ногу. Вспышка боли, но на меня смотрит старушка в цветастом платке, груженная авоськой с продуктами.

- Давайте помогу? - с улыбкой предлагаю я, уже закидывая сумку на подножку.

Старушка рассыпается в благодарностях и активно треплет меня по волосам. На голове - хаус. Это первое, что я вижу в стекле, сев в конце автобуса. Брезгливо поправляю причёску, но вскоре понимаю, что она безвозвратно испорчена. Досадно.

Сквозь грязное окно мир вокруг выглядит, как выцветшая акварель. Веки сами собой закрываются, погружая в вязкую, клейкую темноту. Я тону в ней. Холодная жидкость с привкусом бензина заполняет лёгкие.

Резко тормозим. Я ударяюсь лбом о стекло, мгновенно просыпаясь и понимая, что чуть не пропустила свою остановку. Радует слово "чуть", огорчает толстый мужчина в шортах, сквозь которого приходится проползать, чтобы добраться до двери. От него за километр несёт ацетоном. Тошнит.

Воздух остановки превращается в глоток свежести, даже учитывая четырехполосную дорогу рядом. Шагая мимо овощного ларька, встречаюсь взглядом с тётей Надей. Звонко кричу:

- Здравствуйте!

- И тебе хорошего дня, дорогая! Не зайдешь за помидорами сегодня? Ток привезли.

- Нет, пока есть. - склоняю голову на бок, продолжая идти. В последний раз тётя Надя подложила мне тухлый огурец, от которого плесенью заразились все остальные. А до этого обсчитала на лишних сорок рублей. Подло. Но это подружка бабушки, так что и ей я вынуждена улыбаться.

На детской площадке около дома под лавкой нахожу кота-бродяжку. Шерсть всклочена, вся в грязи, одно ухо погрызено мышами. Он недоверчиво смотрит на меня, сверкая жёлтыми радужками.

Я достаю из сумки столовскую сосиску в тесте и отламываю кусок, с мягкой улыбкой протягивая еду заморышу.
- На, поешь.

Кот шипит и отползает дальше под лавку. Не верит. Я и сама себе не верю.

Бросаю хлеб на землю и ухожу. Перед подъездом останавливаюсь. Поднимаю глаза вверх, смотрю на небо сквозь ржавую листву. Под ногами прохожих она хрустит, словно чипсы.

- Снова ты?

Я не заметила, когда ко мне подошла главная по дому и по совместительству хозяйка квартиры, в которой я живу. Она остановилась напротив, затянулась сигаретой и выдохнула мне в лицо дым. Я не закашлялась.

- Завтра срок оплаты. Просрочишь вновь, выставлю. И плевать, что тебе только восемнадцать исполнилось.

Улыбаюсь, наощупь ища в кармане ключи. Они шумно бряцают у меня в пальцах, едва не падая.

- Завтра всё будет. Хорошего вечера!

- Ага.

Сквозь плотный смог открываю дверь и вваливаюсь в подъезд. Его исписанные дьявольскими молитвами стены встречают меня безмолвными аплодисментами. Бабушку я потеряла три месяца назад, а родителей никогда и не знала. Работать начала с пятнадцати, но из-за обещания закончить одиннадцать классов и поступить в институт в семнадцать пришлось бросить подработку и плотнее засесть в учёбу. Стать отличницей, притворившись, что мне нравится читать учебники и выходить к доске.

Поворот ключа. Хлопок. Я всё ещё не привыкла к тому, что живу одна и поэтому, входя в квартиру, на автомате говорю: "Я дома". И после горько усмехаюсь.

Скидываю обувь, плюхаясь прямо в одежде на кровать. Тишина серых стен ужасно громкая, но от неё не скрыться, даже если закрыть уши. Она давит, вжимая в простынь. Я ощущаю, как пульсирует подвернутая нога, щиплет ссадины, горят от удушливого дыма легкие.

А затем смеюсь. Долго, до слез, до боли в горле. Смеюсь и тысячей ленточек рассыпаюсь по подушке.

Я улыбаюсь.

Улыбаюсь шпаклеванному потолку, пустому чайнику, треснувшему зеркалу, пыльной шторе, алому закату, пролившемуся меж соседних домов...

Да, я улыбаюсь.

До тех пор, пока улыбка не сворачивается и падает, глухо стукнувшись о пол.

Кирилл Мальцев. Муська

Моя бабушка очень позитивный человек. Она не очень хотела лететь в Москву, но кто-то должен был сопровождать меня «литературного гения», и она решилась на путешествие. Её вопрос «А вдруг мы сядем не на тот самолёт?» ввёл мою маму в ступор, но мы решили, что я буду в ответе за бабулю. Она постоянно ищет ключи, очки, и не может вспомнить, принимала ли таблетки от диабета. Но события девяностых она помнит в мельчайших подробностях. Итак, рассказ про корову от лица бабушки.

У всех соседей были коровы, свиньи, куры, кролики. У нас тоже было хозяйство. Мы особо не страдали от того, что зарплату не выдавали по три месяца, потому что были и молоко, и сметана, и творог, и яйца. Члены семьи были упитаны и довольны.

У нас была корова, ее звали Муська. Корова была с характером, бабушка называла её «тварь рогатая», потому что корова легко перепрыгивала соседскую изгородь и поедала или надкусывала капусту, морковь, и прочие овощи. Прямо не корова, а арабский скакун.

Однажды наша любимица корова Муська захромала. В местной ветстанции посоветовали пригнать корову на их территорию, загнать её в станок, найти дюжего мужика, который согласится держать коровью ногу, и специалист займётся больной ногой. Мысль о том, как брести с коровой через весь город не вдохновляла. Бабушка выбрала другой путь. В городе был ветеринар-частник Жорж Александрович. Он знал своё дело и не раз помогал в лечении разной живности. Цена вопроса была две бутылки водки. Он придёт, сделает корове укольчик, корова уснёт, и мы обработаем ногу. На том и порешили.

Утром ветеринар пришёл вовремя, из специального пистолета ввёл снотворное корове пока она бродила по двору, пощипывая травку. Мы прождали около часа, но корова лениво бродила вокруг дома и не собиралась отключаться. Пришлось сделать второй укол. Движения коровы замедлились, и она рухнула посереди дороги, которая вела к нашему многоквартирному дому. Жорж Александрович промыл копыто, удалил занозу, вылил флакон йода, нанёс вонючую мазь, забинтовал ногу. Корова спала. Он сказал, что через час животное встанет и можно будет отогнать её на пастбище.

Вы когда -нибудь видели, как спят коровы? Муська лежала посреди дороги, раскинув копыта. Глаза были открыты, глазные яблоки закатились, из пасти текла слюна, изредка корова издавала хрип. Бабушка потом говорила, что она поняла выражение «откинуть копыта». Сначала семейство несло дежурство около коровы, газеткой отгоняя мух. Потом животное накрыли простынкой и пошли в дом по своим делам. И тут началось! Через каждые двадцать минут к нам стучали, звонили и разговор был примерно такой.

-У вас корова сдохла!

-Она не сдохла, а спит.

-Пусть спит в сарае.

-Где хочет, там и спит.

Или прибегали соседи и начинали громко орать с порога.

-У вас корова уснула!

-Можете разбудить.

-А что это она у вас спит на улице?

-Устала немного. У неё тихий час.

Потом опять звонки в дверь.

-Мы привезли баллонный газ соседям. Уберите корову!

-Ага, сейчас подниму. Она весит около тонны, наверное.

Мужичок тащил баллон на спине, проклиная корову и бабушку. Прохожие подходили к корове, разглядывали, слегка толкали ногой. Некоторые крестились.

Вечером Муська проснулась. Она удивлённо оглядывалась вокруг, а потом пошла в сарай есть скошенную траву.

Через месяц нога прошла, а любимая корова продолжала вспоминать свое «арабское» прошлое.

Иван Манько.

В наше время мало где на Васильевском найдешь домашний телефон с цифровым барабаном, еще и рабочий.
Мне доподлинно известно о таком. Располагался он на кофейном столике в квартирке, которая уже не один век стояла на одной из тех линий, что подальше от метро.
Телефон этот совершенно белый - будто сделан из нового унитаза.
Сейчас над ним склоняется бородатый мужичок, по виду лет пятидесяти. На деле, конечно, старше. Его огаленную худощавость скрывал белый халат, а нервное ожидание пыталось скрыть красное вино, бокал которого нервно сжимали большие руки.
Он ждет звонка. Тишина давит, а мрак ей помогает. Хочется крикнуть, что же ты делаешь, Андрей?
-Ну? - недовольно выдавил Андрей.
- Скажите, как вы относитесь к пионерскому движению во времена советского союза?
- Нормально.
- А вы сами были частью этого движения?
-Нет, я там не жил.
-Хорошо. А как вы относитесь к таким движениям, как юнармия?
-Думаю, друг тебе нужон, брат.
-У меня есть.
-Так с ними и болтай, собака подземная!
Андрей повесил трубку. Сделал глоток.
Он снова начал закапываться в себя, стены давили. В его силах было раздвинуть их, но он плевал на эту давку, все, что его волновало, это звонок, и он его ждал.
И он раздался, зазвонил так, что мурашки пустились по коже. Он взял трубку.
-Андрей, здравствуйте! Меня Люда зовут, мне Мария про вас рассказала, вы могли бы мне помочь?
-Давайте, - я добавлю, что Андрей всегда был рад искренне и бескорыстно помочь, но сейчас он был совсем не настроен на это, и оттого говорил с некоторой тяжестью.
-Спасибо, от всего сердца. Вообщем так: муж-то мой, Ванька, моряк раньше был, а нынче года пол как на пенсию вышел, так запил страшно, не знаю, чего делать. Помогите, родной, бьёт он меня, при соседях позорит, из окна матерится.
-Значится, слушайте, Людмила. Возьмите досочки с метр на метр, скрестите их по середине и поверните так, чтобы два угла были примерно по 115 градусов, а два других по 65. Потом скрепите это дело тремя гвоздями да освятите, можете сами: дома святой водой. Потом пусть муж сам выпьет этой же воды и поцелует крест, а потом повесьте его на балкон или крышу, и будет он оберегать вашего мужа.
-Хорошо, хорошо, я все сделаю. Спасибо вам большое, я свечку за вас поставлю. Только а гвозди, гвозди, какие лучше брать?
- Любые.
- А доски берёзовой, наверное, лучше?
- Не важно. Разве что не сосновой, с них смолы натечет.
- Конечно! Спасибо вам, молиться на вас буду!
- Ну все, пожалуйста.
- Храни вас бог!
- И вам того же.
Андрей повесил трубку.
-Спасибо, пожалуйста, спасибо, пожалуйста, пожалуйста, спасибо, мне бы кто помог.
Андрею действительно нужно выбраться. Он спускался в яму - ему было плохо, но вино не давало это понять, и некому было помочь.
Снова звонок, и снова любовная надежда заиграла в душе.
- Андрей, здравствуй! Как самочувствие?
- Петя, третий раз подряд! Скажи, вы там сговорились? Я жду одного единственного нужного звонка, а вместо этого вы!
- Что, все не звонит?
- Нет, черт возьми, ни слова, а я скучаю, мне нехорошо.
- Тебе нужно выбраться, развеяться, отвлечься.
-Мне не до этого.
-Сколько ты уже из квартиры не выходил? Мы все переживваем.
- Я знаю, но мне не до этого.
- Хочешь, я приеду. Выпьем чаю или вина, поболтаем?
-Нет. Не сегодня.
-Андрей, ну ты же знаешь, что эти отношения ничем хорошим не закончатся. Это как с Ромео и Джульеттой.
- Мне все равно, я люблю.
- Но, Андрюш, так нельзя.
- Люблю, Петя, Люблю!
Трубка ударилась о собственный корпус.
Было грустно, досадно. Он выпил. Захотелось покурить, но в доме не было никакого табака. Андрей задумался о распятии, как вдруг сзади раздался голос.
- Ты все пьёшь, проказник.
Андрей вскочил с дивана, его душа ожила, выскочила из этой гнилой ямы. Все сразу стало хорошо, они утопли в крепких объятиях, поцеловали друг друга.
- Я люблю тебя - сказали они одновременно и громко рассмеялись.

Артём Матасов. Что? Где? Когда?

Бард начинает играть на лютне. Никто не знает, что он будет рассказывать, даже он сам. Звучит интерлюдия на одной струне. Наверно она у всех одинаковая, такая простая и завораживающая, словно сказка. Все с предвкушением ждут. И вот, спустя минуту, начинается действо.

Музыка приобретает подробности. Аккорды, перепады в тональности, как будто сейчас всех накроет волна моря. Бард уже почти придумал песню. Но это были древние для нас времена; я упрощу, и просто перескажу в своей манере.

Предисловие

Прошу я вас, дайте мне свежего воздуха,
Чтоб рассказать историю.
История та о храбром мальчишке,
Погибшем в бою за семью.

Чёрная дымка окутала землю,
А деревья окутал огонь.
История эта приводит в восторг,
Пора начинать.

Глава I

Артемон - наш главный герой,
Обычный парнишка,
Искавший счастье везде.
Жить в семье кузнеца -
Дело сложное для большинства.
Но наш главный герой не прохвост, а трудяга,
Кузнечное дело - любимое дело.
Единственное дело всей жизни.
Однако отец с ним был строг.
Но Артемон не терял надежд
Убраться отсюда,
В любимый им град.
Мама хотела увидеть в сыне мужчину.
Но случилась беда…

Эта "беда" была такой протяжной и пугающей, что бард решил, что пока зрители не успели додумать что-то своё, он будет первей, и вернулся в прежнее русло мелодии.

Гонец короля пришёл из града того
В глухую деревню и начал кричать…
[Голос гонца был как молоток и отчеканивал каждое слово]
"Я прибыл собрать молодых смельчаков
Тех, кто не падут от вражеского меча,
И смогут постоять за себя.
Ведь войско врагов уже на подходе,
Жгут деревни и города."

Наш главный герой,
Уже готовится к бою.
Его единственный друг,
Его верный соратник -
Быстрый и ловкий скакун.
Он рвётся вперёд несмотря ни на что,
Вокруг все кричат: "Стой! Ты куда?"
Артемон наш не слышит,
Он лишь защищает семью,
Среди первых в атаку пойдёт;
Победит семерых, но сам упадёт.
Элизиум станет домом его.

Это "упадёт" было протяжное и горькое, словно сам бард был на том поле боя, сам там сражался и видел его смерть.

Элизиум - в древнегреческой мифологии часть загробного мира, обитель душ блаженных.

Поле боя утихло. Упал наш герой на колени. Его смерть дала надежду на свет, и не напрасно. Смерть его была явлением второго солнца. Солнце дало надежду на лучший исход. Полчище врагов было побеждено.

Но какою ценой?
Никто не поможет маме родной.
Рыдает деревня, смотря в небосвод.

Елизавета Машичева. Мир

И вот я снова продолжаю приключение:
Другой тот мир, он высушен до дна.
Здесь думают, что мысль - спасенье,
Не зная, что она на всех одна.

Чудной тот мир, с одной лишь теоремой:
Чудовища здесь - исключительно все люди;
Чудесный цвет зовется хризантемой,
Что взять с того, что он оттенка ртути?

Веселье здесь - порок,
Закон любви гласит быть в отдалении...
Такой вот серенький мирок,
И ждёт он жизни воскресения.

Похожее я знаю место:
Там мнения всегда расхожи,
И чтоб не делал в знак протеста,
Мой мир внутри, такой, как прошлый.

Полина Михайлова. Чёрная тучка

Небо заволокло грозовыми тучами.

– Кап... кап... кап...– настырно тарабанят по крышам хлесткие струи. Ломятся в окна. Они не щадят даже лавочку, одиноко стоящую в сумрачном дворе... В конечном итоге достигают земли. Бороздя колеблющееся от ветра воздушное пространство и минуя зелёные джунгли, маленькие прозрачные парашютисты завершали свою посадку в акватории бескрайнего океана (позже было приятно решение назвать этот водный объект Лужей). Что-то невнятно булькнули спасатели-кольцевые. Вероятно, они пытались связаться с базой. Помехи. Связь пропала. «Посадка прошла успешно! Слияние прошло безупречно!», – голосили пузырьки.

Каждый из этих бесстрашных любителей путешествовать совершил небывалый подвиг – бросился в бездонный омут. Но это останется в тайне.

Я же тем временем ловил сигналы, находясь под прикррытием зонта (замуррчательная кррепость). Мне удалось рассмотреть одного из этих крохотных человечков. Он упал мне на нос и усы. И ррастворился (признаться, меня это совсем не радовало). Хвост прромок. Досадно. Мне не привыкать. Я лишь хотел непременно посмотреть на эти акрробатические трюки стрранников. Это зрелище захватывает и отталкивает. Мокррывисто. Я противорречу сам себе… Очевидно, во всем виновата моя кошачья натурра.

Скоротечный ритм приземляющихся капель похож на звуки, издаваемые большой деревянной коробкой. Словно кто-то мягко нажимал на невидимые клавиши. Так рождалась мелодия природы. Сквозь неё почти неуловимо звучал струящийся шёпот звенящего бубенчика. Вдали, напевая летнюю песню, свистел тёплый ласковый ветер.

На чёрную, как тучка, мордашку упал лучик солнца. Кот зажмурился. Представление подошло к концу. На небе появились разноцветные полосы. «Они должны привести вас к заветному горршочку рыбы!» – кричал я. Но все слышат лишь одно «Мрр…мяу!мяу!». Печально. И так всегда.

Я спрыгнул с лавочки. Проскользнул мимо прохожих. Почему на меня все оглядываются? Зачем вы бежите и кидаете в меня камни? Люди странные. С вашего позволения, я все же прродолжу лежать на лавочке, поджав лапы, и мечтать о самом заветном: чтобы каждый нашёл свой дом...

***

Шаг. Ещё шаг. Ближе. Чьи-то руки аккуратно протянулись к Тучке. Когда-то безымянному коту.

Арина Назарова. Пижама

Звёзды загорались на небе подобно маленьким светлячкам. Они кружились и летали по небесной синеве. Воздух пах вереском и мёдом. Сладкий запах будоражил рецепторы и погружал в воспоминания. Я бежала по каменистой тропинке и смеялась от счастья. Слёзы, подобно сверкающим алмазам, скатывались с моих щёк, а шлейф платья путался у меня в ногах, но я не обращала на это никакого внимания, наслаждаясь прохладой летней ночи. Впереди меня ждало что-то неизведанное и прекрасное в своей новизне. Я оставляла позади свою прошлую жизнь, но нисколько не сожалела об этом. В ней я уже должна была стать его женой.

Мы познакомились весной, когда в воздухе пахло подтаявшим снегом и распускающимися цветами. В тот день солнце светило особенно ярко, но абсолютно не грело. Помню, что стоило мне увидеть его, как я замерла, а сердце в груди неистово забилось. Глядя на него, я поняла, что встретила идеал. Он был похож на принца из детских сказок. Я читала их, будучи романтичным подростком, втайне от родителей и знакомых, которым я стеснялась рассказать о своем маленьком увлечении. Я знала, что они не скажут и слова против, но не хотела видеть снисхождения на их мягко улыбающихся лицах. В их глазах мне почему-то всегда хотелось выглядеть старше, чем я есть на самом деле. Но сейчас моим единственный желанием было познакомиться с ним.

Он заговорил со мной первым, от волнения путая слова. Я не обращала на это никакого внимания. Краснея старалась поддержать разговор, но с трудом понимала, о чем идет речь. Он пригласил меня погулять, и я не смогла отказать: рядом с ним было тепло и уютно. Я чувствовала, что нахожусь на своем месте. Мы шли по шумным городским улицам, мимо нас проносились машины, громко сигналя друг другу или кому-то еще. Усталые дворники методично расчищали дороги. Маленькие дети с огромными ранцами, похожие на божьих коровок, уныло шли в школу. Внезапно я подумала о том, тяжело ли им нести свои портфели, но эта мысль моментально потерялась на задворках сознания. Я не могла думать ни о чем другом, кроме своего прекрасного спутника. Он тоже был очарован мной.

Когда опавшие листья укрыли промерзлую землю, как лоскутное одеяло, я все еще любила его, но мое сердце уже не трепыхалось в груди при виде его силуэта. Он все еще был идеальным, но я начала замечать, что во многих вещах наши мнения не сходятся. В это не было ничьей вины, но это вызывало у меня сожаление. Мы видели наше будущее по-разному, потому что представляли счастье по-своему. В этом не было чего-то удивительного, так как, несмотря на то, что мы были влюблены друг в друга, оставались разными людьми со своими привычками и жизненными идеалами.

Знойным летним днем он сделал мне предложение в шикарном ресторане, опустившись на одно колено, я была счастлива и не смогла сказать нет. Наши родственники и друзья были рады за нас, и я не могла признаться, что не уверена в своем решении. Это бы их очень расстроило. Я засыпала с мыслью, что день нашей свадьбы неумолимо приближается, я все еще фальшиво улыбаюсь, а на душе у меня тяжесть.

Мне казалось, что я ничего не могу изменить, когда мне помогали со свадебным платьем, красивым, как у принцессы, и укладывали волосы. Лишь перед алтарём, услышав голос священника, я как будто очнулась ото сна и неожиданно поняла, что все происходит здесь и сейчас, больше у меня не будет возможности что-то изменить. И в этот момент я решилась – и сделала, возможно, самую главную ошибку в моей жизни или, наоборот, приняла самое правильное решение. Я бросила свадебный букет и побежала, не оглядываясь. Кроваво-красные розы рассыпались перед алтарем. Я знала, что пути назад уже не будет. Встревоженные гости удивленно переглядывались, что-то кричал мой несостоявшийся муж, но я не останавливалась.

Я уверена, что в этот день я разбила не одно, а два сердца, потому что я все еще любила своего идеального принца. Но я также дорожила своими мечтами и планами, которые я бы не смогла исполнить, если бы вышла замуж. Я не жалела о своём решении, но мне было стыдно, что я обманула своих родителей и друзей, которые не знали о моих переживаниях.

Уже ничего нельзя было исправить и изменить, я знала, что поступила правильно, выбрав свое счастье в этот день. Белый шлейф свадебного платья развевался за мной, словно крылья прекрасной птицы – возможно, белого голубя, который считается символом счастливого брака. Как иронично! А в моих руках лежал букет из полевых трав: сладко пахнущего клевера и ярко желтой пижмы.

Все люди совершают ошибки. Это нормально и естественно, важно лишь вовремя осознать, что ты заблуждаешься, и что-то изменить. Многие поступают определенным образом под влиянием чужих советов, но важно помнить, что самое главное мнение – твое собственное. Нужно всегда прислушиваться к внутреннему голосу и поступать по велению сердца, а не слушать мнение окружающих. Только тогда человек может стать поистине счастливым.

Валерия Озерова. Гав? Мяу!

Огромная пушистая лапа повалила Адама на спину и с силой прижала к земле. Мальчишка задёргался, завертелся, попытался отбиться или укусить, но безуспешно. Огромный серый волк глядел своими жёлтыми глазищами Адаму в душу, скалил ровные ряды зубов и острых клыков, дыбил холку, словно бешенный дикобраз. Волчий рык сквозь сжатые зубы смешивался с тихим скулежом, как тёплое мокрое дыхание с весенней прохладой. Адам поднял задние лапы, упёрся волку в брюхо и на последнем издыхание толкнул его вверх. Получилось, мягко говоря, так себе. Зверь зарычал, щёлкнул зубами, ткнулся мордой Адаму в шею и перевернул его, прижимая всем своим весом вниз. Дышать стало тяжело, удар грудью о землю выбил последние крохи воздуха из лёгких, и вместо скулежа стал доноситься хрип.

Влажный чёрный нос уткнулся Адаму в спину, и волк вдруг громко чихнул, попятившись назад, мотая мордой из стороны в сторону. Дверь подъезда громко хлопнула, раздался недовольный мамин крик:

- Боря! Какого вурдалака ты мне щенка трепать решил?

Зверь, утирая лапами нос, что-то пробурчал в ответ. Он отошёл в сторону, стряхнул с себя капли влаги и мигом обратился из серого громадного волка во взрослого мужчину с седой бородой.

- Юль, я же его учить пытаюсь. Всяко лучше твоих книжек.

Дядя Боря помог Адаму подняться, а потом, раскинув руки в стороны в примирительном жесте, направился к маме. Но мама, нервно дёргая пушистым хвостом и сложив руки на груди, только звонко клацнула зубами, да отвесила дяде подзатыльник.

- Сам потом стирать его одежду будешь, учитель-мучитель.

Дядя Боря закатил глаза.

- Да малец так расслабился, что от него кошкой уже несёт!

Мама возмущенно ахнула и принялась махать снятым с пояса полотенцем. Дядя Боря прижал уши к голове и, несмотря на то, что он был выше мамы головы эдак на три, сжался и побежал прочь.

Взрослые ещё о чём-то говорили и ругались, но Адам уже не слушал. Он позволил ветру пробраться под шерсть, взъерошить её и спутать. А потом мальчишка медленно обратился.

Весна была в самом разгаре. К горизонту тянулись тяжёлые синие тучи, такие грозные и мясистые, что лёгкий холодок пробегал по спине от одного их вида. Они выглядели угрожающе на фоне залитого солнцем городка. Хотя городком назвать это место было сложно – с одной стороны раскинулся густой зеленеющий с каждым днем лес, с другой стороны бескрайние голые поля, которые только начали засеивать местные фермеры, и маленький населённый пункт посреди всего этого. В самом городке было всего пару трёхэтажных многоквартирных домиков – один из них полностью принадлежал стае Адама, - штуки две магазинов, ветхая школа и на окраине несколько амбаров с коровами, лошадьми, козами и прочей живностью. Адам любил это место, хотя и видел иногда во снах высокие стеклянные здания, толпы людей и сверкающие фарами потоки машин.

- Дорогой! – оторвал от размышлений голос мамы, - там к тебе Лёшка пришёл, я его тебе в комнату отправила.

- Хорошо, ма, - кряхтя отозвался Адам, резким движением сбрасывая с себя грязь и пыль.

Родная комната была тесная и крошечная, но уютная. Всё здесь было знакомо, и пахло так приятно, как нигде не пахло. Но кое-что неместное разрушало иллюзию безопасного пристанища волка-одиночки. Среди ароматов выпечки и запаха нагретого на солнце дерева слышались нотки лесных ягод и хвойной свежести, словно кто-то спрятал воздух из самой глубокой чащи в банку и открыл её здесь.

Лёша сидел на кровати. Его зелёные волосы с вплетёнными в них подснежниками падали на плечи и спускались до самых колен, укрывая то, что мальчик бережно держал в руках. Лицо его было белое, как берёзовая кора, а тело тонкое, словно веточка. И весь он был как призрак в пышущем жизнью мире. Адам аккуратно прикрыл дверь и быстро юркнул на стул, подобрав ноги и хвост под себя.

- И тебе привет, - улыбнулся Лёша, и нечто в его руках завертелось, а потом противно мяукнуло.

Адам неосознанно ощетинился, прижал к голове уши, отпрянул от друга, но все же кивнул в знак приветствия. Из худых рук друида на него смотрели два зелёных глаза Мурки. Кошка мягко виляла хвостом, часто дергала носиком и мотала головой в стороны, пытаясь перебраться с рук Лёши на ноги Адама.

- Фу! Кыш! У меня и так вся одежда в твоей шерсти!

Адам дёрнул полы футболки, и в лучах солнца закружились короткие чёрные шерстинки. Лёша тихо рассмеялся.

- Ты ей понравился!

- Ещё бы, я же её не съел. Хотя надо было, - пробурчал Адам и потянулся к коробке, которую Лёша достал из-под кровати, - всё слопала! Аппетит, как у слона, ей Велесу, у меня карманных на её корм не хватит! Она всё жрёт и жрёт!

Лёша фыркнул и достал из небольшого мешочка какие-то травы вперемешку с сушёными грибами, а после положил всё это Мурке в миску. Адам недоверчиво изогнул бровь и молча наблюдал за тем, как Мурка, ткнувшись носом в еду, брезгливо сморщила мордочку и отскочила к его ногам. Лёша непонимающе захлопал глазами.

- Она же хищник, видел её клыки? Какая мелисса, какая лисичка, Лёх.

- Вот видишь, - улыбнулся Лёша, - ты уже профессионал! Как знал, что тебе её надо нести.

Адам слабо оттолкнул Мурку от себя ступнёй и нахмурился. Лёша принёс ему Мурку в понедельник, сегодня уже четверг, а значит кошка покинет его квартиру только послезавтра утром. Не подумайте об Адаме плохо, он не переносит не только кошек, но и все, что с ними связано – лотки, шлейки, запахи, шерсть, звуки. Адам ни какая-то чихуахуа, он породистый лесной волк! Но Лёша так умолял его помочь, даже пообещал покатать на пегасе, если Адам сдержится и не слопает беднягу в первую же ночь. А на пегасе не всякий городской маг катался, разве мог Адам от такого отказаться?

Оказалось, что не съесть кошу – это легко. А вот протащить её в дом, полный от подвала до крыши волками – вот тут пришлось попотеть. Лёша принёс кучу трав, настоек и веток, а маме уверенно заявил, что это чтобы Адаму спалось лучше, и черти ночью не донимали. Ребята нашли какую-то коробку, запихали туда всё, что надо было, и спрятали Мурку под кроватью. И вот уже четвёртый день Адам делил свой маленький островок безопасности и спокойствия с чёрным пушистым чудовищем, оставляющем везде шерсть и царапающим всю мебель! Иногда Адаму казалось, что шерсть у него уже и в глазах, и во рту, и что однажды вместо волчьего рыка он издаст противное тягучее «мяу».

Пегас того стоил – уверял себя Адам, накладывая противную жижу из пакетика Мурке в миску, - да и друга подводить не хотелось. А Лёша… А что Лёша, он уже попытался бедную накормить грибами, и в лес к лисам сводить, кое-как ноги унёс. Он, может, и любит природу, но ещё плохо её понимает.

- Смотри, она видит в тебе маму! – раздался умилительный шёпот Лёши, и Адам опустил глаза к Мурке.

Кошка тёрлась о его ноги и аккуратно лизала шершавым языком косточку на ступне. Адам подскочил, с грохотом рухнул под стол и зарычал. Мурка только дёрнула хвостом и без капли страха молча утопала обратно в коробку. Лёша же подорвался к другу и помог ему вылезти, тут же докучая расспросами и мазями. Друиды по природе спокойные, но вот этот конкретный был иногда слишком навязчивый и громкий. Адам отмахнулся от него и потёр ушибленный бок.

- Жив я, ветеринар, жив! Отвянь уже, а?

Так они и просидели до позднего вечера в комнате – Мурку одну оставлять Лёша не хотел, да и погода радовать не собиралась. С первыми каплями дождя Лёша начал собираться. Потискал на прощанье сонную Мурку, откормленную молоком, отдал Адаму какую-то мазь и, попрощавшись с мамой, ушёл. Мама о Мурке, конечно же, не знала. Ужинать ею Адам не хотел, а потому молчал и прятал упрямую кошку ото всех членов стаи. Но Мурка всё лезла, мяукала, пыталась прорваться сквозь щель в двери. Адам даже начал верить, что у кошек и вправду нет никаких инстинктов, только тупая отвага и девять ненужных жизней.

В этот вечер Мурка была спокойна. Она забралась на подушку, потопталась на ней и уютно улеглась свой тушей, тихо заурчав от удовольствия. Адам уже даже не боролся, знал, что бессмысленно. За неделю Мурка дала понять, что кровать теперь её, а любое сопротивление и несогласие наказывалось когтями. Приходилось прятать длинные розовые ссадины на руках бинтами или кофтами.

Дождь значительно усилился, когда ночь сгустилась за окном. В окнах стали гаснуть огни, в лесу не виднелось ни блеска фей, ни фонарей дотошного лешего и старших друидов, а значит пора было спать. Капли яростно барабанили по крыше, бились о стёкла, взлетали на гудящих потоках ветра, а потом вновь обрушивались на город сплошной стеной. Ближе к полуночи раздался первый гром. Он прокатился по облакам, словно тяжелая колесница проехалась по неровной дороге, и удалился за горизонт, оставляя после себя оглушающую тишину. Потом вдруг окно осветило яркой вспышкой, ровная изящная молния ударила за лесом, а за ней раздался очередной, более сильный и яростный рык грома, сотрясший землю.

Адам сел в полной темноте на кровать, достал книгу и, борясь со сном, принялся читать. Очень скоро он почувствовал, как Мурка мягко-мягко прыгнула на край одеяла и принялась бродить. Сначала Адам не реагировал, иногда только дергал хвостом, чтобы отогнать от себя мохнатую, но та лезла к нему напролом. Устав сопротивляться и желая углубиться в книжку, Адам оставил попытки согнать Мурку, и та улеглась ему под ободранный днём бок.

- Глупая ты, мурчало, глу-па-я. Я же тебя съем и даже глазом не моргну.

Мурка фыркнула розовым носиком и сжалась в клубочек, теснее прижимаясь тёплым боком. Адам пожал плечами, перевернул на страницу, да так и замер. Кошка вдруг завибрировала. Маленький чёрный комок стал издавать урчащие звуки сквозь сон, грея и успокаивая боль от царапины. Адам поднял было руку, но медленно ее опустил на голову Мурки, проведя пальцами между ушей.

- Так и быть, лежи. Но только как лекарство!

А ещё спустя полчаса Адам не заметил, как провалился в сон, запустив ладонь в пушистую чёрную шерсть.

Утром в субботу Лёша аккуратно вынес коробку с Муркой и передал кошку её новым хозяевам – молодой паре магов из большого города за полем. Адам радовался. Мурка на прощанье оставила ему жёлтую лужу посреди комнаты и испорченную когтями новенькую гитару. Поэтому кошку Адам отдавал с широкой улыбкой, глядя в её недовольную морду. Лёша грустно гладил Мурку по спине, что-то ей шептал и уточнял много деталей у новых хозяев.

А потом они катались на пегасе, собирали в лесу шишки, гоняли кур тети Зои – и в итоге бегали от самой тети Зои, - сидели в комнате за новыми настольными играми. И всё в жизни Адама было прекрасно. Комната кошатиной больше не пахла, ночью никто не будил его требовательным мяуканьем, и не царапал ноги, стоило только войти в комнату. Жизнь вернулась в прежнее спокойное русло волка-одиночки.

Спустя месяц, сидя за завтраком с мамой и дядей Борисом, Адам довольно жевал бекон и махал хвостом из стороны в сторону. Мама говорила о планах на отпуск, дядя Боря накладывал себе ещё больше мяса, облизывая усы.

- Адам, с тобой всё хорошо? – тихо спросила мама, - ты выглядишь грустным, весь месяц ходишь, нос опустив. Не заболел случаем?

Адам нахмурился. Он сжал в руках вилку и уверенно посмотрел маме в глаза.

- А давай заведем кота?

Дядя Боря, подавившись хлебом, рухнул со стула.

Алиса Паньшина. Рыцарь

Рыцарь Ричард Солнце в Ночи вошёл в супермаркет, и от этого ничего особенно не поменялось. Но когда он подошёл к кассе, никаких звёзд не понадобилось, чтобы слегка переменить расположение фигур на доске жизни — хотя обычно это их задача. Ричард мало верит в звёзды и много — в свой меч и своё предназначение. Это — хорошо. Правда, это не нравится его ангелу-хранителю.

- Здравствуйте, пакет? - вежливо поздоровалась с ним продавщица. Ричард привык не замечать слуг и так бы не заметил, но было когда-то счастливое время, когда продавцы говорили полностью «Здравствуйте, будете брать пакет?» или что-нибудь в таком роде. Так случилось, что именно для этой продавщицы оно закончилось именно тогда, когда к её кассе подошёл Ричард. А звёзды тут были совсем не при чём, это даже подтверждал потом ангел-хранитель.

- Я не пакет, - объяснил Ричард, - вы ошибаетесь, миледи.

- Что? Вы издеваетесь, молодой человек? Я спрашиваю: вам пакет нужен?

Ричард находился в затруднительном положении. Он не мог обнажить меч против дамы, а между тем, она серьёзно задевала его честь. Он задумался и остановился. Начала гудеть очередь.

- Вы пьяный, что ли? Ну так идите отсюда! - сказала продавщица, и Ричард не успел оглянуться, как оказался за дверью супермаркета. «Когда это я успел выйти?» - думал он, - «Я ведь и шагу не сделал. Может быть, это у них такая новая охранная система? Или, может быть, она волшебница?»

Ричард, однако, не успел придумать, зачем бы волшебнице вздумалось работать в супермаркете и к тому же так грубо разговаривать с настоящим рыцарем, потому что из-за угла супермаркета показался настоящий волшебник. Ангел вспомнил, что в его задачу входит подтасовка реальности, и приступил к исполнению обязанностей. Так что Ричард сразу понял, что это волшебник: в руках у него был жезл, на голове шляпа, и, в общем, всё как полагается. Волшебник подошёл к Ричарду и расстроенным голосом пожаловался:

- А мне сказали, что я наркоман.

- А мне — что я пакет.

Волшебник и Ричард посмотрели друг на друга понимающими взглядами.

- А вы же рыцарь? - наконец спросил волшебник.

- Да, - и, приосанившись, добавил — Ричард Солнце в Ночи.

- Красиво.

- А вы же волшебник?

- Да, - и так же гордо, как и Ричард, волшебник заявил, что он Мерлин Великий.

Ричарду не давал покоя вопрос, как же волшебника Мерлина могли счесть наркоманом. То, что его самого приняли за пакет, его не смущало — он всё списывал на хамство продавщицы. «Однако, - думал ангел, - ты и правда похож на пакет. Надутый, завязанный и гонимый ветром. Глупый такой пакет, того и гляди, лопнет»

А волшебник не стал дожидаться, пока Ричард об этом спросит, как будто бы его вовсе не интересовало, хочет ли его новый знакомый слушать. Мерлин с радостью и странным вдохновением рассказал историю своих гонений: как он хотел быть простым волшебником, ходить по свету, исполнять желания, как стал раздавать детям сладости и как тут же ему сказали, что стыдно сажать таких маленьких, и спасло его от тюрьмы только то, что экспертиза не нашла в конфетах ни одного следа наркотических веществ.

Ричард слушал с большим вниманием, а когда волшебник закончил (с горестным вздохом), похлопал (или погладил) его по плечу и сказал сочувственно:

- Держись. Знаешь, мне кажется, мы одной крови… И тебя хотя бы пакетом не называют.

- Тебя зато не считают наркоманом, - и Мерлин уронил свою голову Ричарду на плечо в знак того, что боль и тоска у них общая. Ричарду из-за этого стало не очень удобно стоять, поскольку Мерлин был ниже его на целую голову, и он упал на скамейку, стоявшую прямо за ними в продолжение всего разговора. Мерлин уселся рядом. Тут оба они заметили, что до того, как они оказались на этой скамейке, здесь уже обитало одно живое существо. Это была женщина неопределённого возраста, которой можно было дать от шестнадцати до пятидесяти шести, с афрокосами, только до плеч сплетёнными из её собственных волос, а дальше продолжавшимися искусственными волосами кислотно-зелёного цвета — вся причёска кончалась между коленями и бёдрами — в розовом платьице в горошек, похожем то ли на бабушкин халатик, то ли на одёжку трёхлетней девочки. Мерлин потянул воздух носом.

- От неё пахнет смертью, - вдруг прошептал он в самое ухо Ричарду, - сссмертью! - от этой интонации Ричарду стало очень смешно.

- Ничем от неё не пахнет, - сказал он в голос, но тут подул ветерок, и рыцарь понял, что ошибся. От существа этого несло чем-то очень знакомым, детским, что было ещё до всего этого, в родном родовом замке, в праздник… Ричард невольно проникся симпатией к существу. Он давно уже не мог восстановить в памяти то, что было до всего этого. И ему было приятно на минуту оказаться до этого всего. Существо повернулось к Ричарду и сказало:

- А, это вы… А у вас случайно нет денежек?

Мерлин задрожал и прижался к Ричарду. Ричарда всё это очень смущало, тем более, что у него были деньги.

- Миледи, - сказал рыцарь, - будьте счастливы, - и дал ей денег, ведь он был очень богат.

Но миледи не отвязалась. В ответ на реплику о счастье она начала рассказывать о несчастной своей жизни, и в какой-то момент оказалось, что она вскочила со скамейки, говоря при этом:

- Вот скажите мне, что делать, если правду запрещают говорить? А мне правду хочется говорить! Мне бы свободы только! Вы же умный, скажите — как сделать, чтобы тоже быть умной? Тогда и свобода будет, да ведь? И правда! - и несмотря на видимую умственную отсталость, существо говорило почти в том же духе и теми же словами, какими обычно говорил и Ричард. Это поразило его. Он считал себя умным. Ему показалось, что это его душа говорит с ним. Что он нашёл что-то давно потерянное — и тут его осенило. От существа пахло ладаном, как на ёлке в детстве и как в замковой часовне.

- Мерлин, друг, не бойся. От неё пахнет ладаном и не более того, это запах моего детства!

Мерлин задрожал ещё сильнее.

- Для меня это запах инквизиции. Знаешь, какая это нервная работа, волшебником! В одном веке называют пособником дьявола, в другом наркоманом, и нигде почему-то волшебником…

- Погоди, - тут Ричард очень удивился, потому что знал, что и в этой земле когда-то были рыцари, драконы и в общем настоящая жизнь, - а как же король Артур, Ланселот и другие? И красавица Вивиан? - в это время существо потихоньку стало зарастать перьями, и в конце концов его совсем стало не видно. Наверное, от стыда.

- А потом Вивиан заперла меня в башне, и я лет двести никуда не выходил, а когда колдовство рассеялось, я вышел уже совсем в другой мир. Да и сказки это всё. Это не здесь было.

Ричард помолчал.

- Всё-таки обидно, когда тебя называют пакетом, - сказал он, - и ты даже и сделать ничего не можешь, поскольку так поступает дама. И главное, я же знаю, она совсем не это имела в виду.

Мерлин снова наклонился к Ричарду:

- Женщины, женщины, так всегда — они зовут нас чем попало, а нам нечем и защититься от слов… Вивиан, например, обзывала меня солнцем ясным, и пришлось быть солнцем ясным. Я тебе открою секрет, - это он уже совсем шептал, - она прекрасно знает, как тебя обозвала! Они все всё знают. И не только женщины. Все, всегда всё знают, и только смеются, - а за спиной Ричарда стоял грустный оперившийся ангел-хранитель.

Ричард хотел бежать, бежать обратно в магазин и объяснять продавщице, что он намерен вызвать её отца на дуэль, но увидел, что магазин закрылся — они слишком долго болтали языками. Он, грустный, уселся обратно на лавочку. С левого бока к нему опять прижался Мерлин — наверное, потому что становилось холодно. Смерклось. Вдруг дверь магазина отворилась, и оттуда вышло несколько человек, но среди них не было той самой. Ричард, всё ещё полный злости, подошёл к ним и спросил о ней (такая, с короткими кудряшками… Рыженькая. Немолодая), и ему ответили, что она дежурит. Тогда он вернулся к Мерлину.

- Ты же и в самом деле волшебник?

- Да, только никто не верит.

- Тогда ты можешь открыть дверь с помощью магии?

Волшебник обрадовался.

- Конечно! Это одно из моих увлечений. Жаль, редко кто просит, а то я очень люблю двери открывать, - и тут же, уже всё поняв, открыл дверь в магазин, - Милости прошу!

Ричард зашёл в магазин и застал ту самую продавщицу в подсобной комнате за заполнением какой-то глупой бумаги. Она испуганно повернулась, услышав его шаги.

- Молодой человек! Что вам надо! Мало того, что вас уже выставили… Ну что вы как невменяемый?

- Я пришёл, - сказал Ричард твёрдо, - сказать, что вызываю вашего отца, или мужа, или брата, на дуэль, поскольку никак не могу снести оскорбления, которое вы мне сделали, обозвав меня сегодня пакетом.

Женщина сначала не поняла и решила, что Ричард то ли шутит над ней, то ли сумасшедший, но скоро ей захотелось ему верить. По его рассказу получалось, что есть другой мир, где принято поступать по чести, вещи и людей называют своими именами, и где каждый есть то, что есть. Ричарду показалось, что она раскаивается.

- Так вы теперь сожалеете о том, что назвали меня пакетом?

- Господи прости, вы бы сами посидели за кассой! Там и сама скоро станешь пакетом, и хорошо, если не наркоманом, как вы говорите, - и здесь Ричарду стало её жалко. Вдруг, через пелену между мирами, он увидел то, что было до всего этого, и ему показалось, что эта женщина — вылитая его королева-мать. Он взял её за руки и хотел сейчас же отвести туда (ему представилось, как истинному романтику, что теперь-то он непременно отыщет дорогу), но она сказала, взглянув на него глубокими синими глазами:

- Постойте! Куда вы меня тащите! Отпустите, молодой человек!

- Домой. Понимаете, мне кажется, вы были королевой в замке.

- Молодой человек, попробуйте меня представить королевой. Это же ужас что! Куда мне в королевы?

- А я представляю.

- Вот и идите, а у меня дежурство.

И грустный Ричард ушёл в потёмки. Там ждал его Мерлин.

Ричард сказал:

- Мерлин, я торжественно клянусь тебе: как бы меня ни обзывали, я никогда не сделаюсь пакетом.

Мерлин с левого бока тесно прижался к Ричарду. На очень тёмном небе горели белые звёзды.

Анастасия Полякова. Где берёт рассвет своё начало?

Где берёт рассвет своё начало?
Там, где лес угрюмый и простор.
Где лучами солнце согревало
Склоны величавых снежных гор.

Дышат степи утренней прохладой,
И с горы спускается туман.
Здесь поля Отчизны необъятной,
А за ними синий океан.

Здесь дороги не ведут обратно,
Путь бывает сложен и тернист.
Время вдаль несётся безвозвратно,
Оставляя позади лишь свист.

И поспешно, летний день сменяя,
Догорит вечерняя заря.
Ночь, по небу звёзды рассыпая,
Лист перевернёт календаря.

Здесь окутаны цветочным ароматом
В сумерках просторные луга.
Волны тут могучим, властным градом
Бьются о крутые берега.

Только здесь язык огня, вздымаясь,
Тянется к сияющей луне.
А потом, на искры рассыпаясь,
Тает в наступившей темноте.

Ночь пройдет, как будто не бывало
Троп лесных, петляющих во мгле.
И возьмет рассвет своё начало
На свободной и Родной земле.

Дарья Пономарева.

- У меня было множество имен и кличек, одни меня превозносят, пока другие отказываются верить в мое существование. - он поднялся с обычного, ничем непримечательного деревянного стула и подошел к окну. Я приблизилась к нему и то, что я увидела уже не перестанет преследовать меня в кошмарах.

Я увидела Землю. А также другие планеты и звезды, Луну и Солнце, которые выглядели довольно реалистично, но в то же время напоминали кукольный домик. Несмотря на это, я все еще была уверена, что нахожусь в каморке писателя: стеллажи были обставлены мириадами книг, свитков и блокнотов, стены обклеены исписанными непонятным почерком заметками, нечеловечески огромное количество грязных кружек из-под кофе можно было заметить на любом свободном местечке, единственными источниками освещения служила маленькая настольная лампа и экран ноутбука.

Передо мной предстал болезненно бледный молодой человек с мешками под глазами и темно-рыжими торчащими в разные стороны волосами. В запачканной толстовке он больше напоминал богемного художника, находящегося в творческом кризисе, никак не Б-

- О, и, конечно, мне невероятно льстят те, кто мне поклоняются, пусть и по твоему выражению лица понятно, что они представляли меня совершенно неправильно. Однако неверующий тип людей меня всегда интересовал больше... - он нахмурился и поджал губы, задумавшись. - Они более рассудительны, нежели слепо верующие, и играть с их жизнями, сплетая их судьбы в клубок, всегда казалось мне заманчивее и веселее! - он нервно хихикнул, на лице растянулась пугающая улыбка до ушей. - В общем, да, ты, наверное, уже догадалась. Меня зовут Богом, величайшим создателем мира сего. Но мне больше нравится думать о себе как о писателе...

Я остолбенела и не могла выдавить из себя ни слова. Язык словно вырвали с корнем, а челюсть задрожала. Что происходит? Это просто сон? Я свалилась с горячкой и теперь мне снятся сумасшедшие боги?

- Ну, раз уж ты здесь, проведу тебе небольшую экскурсию. - он в нетерпеливом предвкушении хлопнул в ладоши.

Он пальцем поманил меня подойти в другой конец комнаты к деревянному покоцанному стеллажу, который словно трещал по швам от количества книг в нем. Я заметила плакат с названием: "Антропогенез: от Теории Большого Взрыва до жизни в симуляции. Доводы за/против каждой теории + алгоритм их возникновения и развития."

- На этом стеллаже хранятся сюжеты, которые уже случились: мне кажется, я слегка переборщил с двадцатым веком и двумя мировыми войнами за пятьдесят лет... но мы все совершаем ошибки, не так ли? А вот здесь. - он развернулся и подошел к стене напротив, указав рукой на самый большой и вычищенный до блеска стеллаж с книгами и золотой табличкой "Будущее":

- То, что должно произойти в течение века примерно, плюс-минус три столетия. Не стану тебе раскрывать главные сюжетные повороты, но боже, как же я жду тысячную адаптацию Шерлока Холмса! А сто двадцатый эпизод "Звездных Войн" унылый и скучный, казалось бы, куда ещё хуже? Что же, "бесконечность - не предел"! Ладно, неважно. Ты, должно быть, задумалась, что это такое?

Он собрал пальцы в кулак и небрежно постучал по запыленной огромной связке книг:

- Это - черновики. Здесь хранятся только мои любимые "неопубликованные произведения". Например, ты даже не задумывалась, но Джоан Роулинг на самом деле является ведьмой и её просто исключили из магического мира, который, разумеется, существует, потому что она всех задолбала. А потом она написала сагу о Гарри Поттере, стала самым успешным писателем, бла-бла-бла...

- Но это интересный сюжет, почему ты от него отказался? - я наконец смогла сложить слова в предложение. Я интуитивно зажала рот ладонью. Подумала, что он придет в гнев от того, что я его перебила. Однако он даже бровью не повел.

- Да фиг знает. - он пожал плечами. - показалось, что для мира это уже слишком.

- А две мировые войны за пятьдесят лет, страшная эпидемия чумы - не слишком?

- Мы все делаем ошибки! - он нахмурился. - Поверь мне, тебе лучше меня не злить, если не хочешь быть стертой из реальности! - он раздраженно уставился на меня, а потом успокоился также неожиданно, как рассердился, блаженно улыбнувшись. - Да и вообще, чума и войны имеют причинно-следственную связь, и ход мысли там логичный и продуманный. А вот такие необоснованные, но, признаю, прикольные штуки норовят... как бы сказать помягче... разорвать пространственно-временной континуум... - он резко замолчал. Тяжело и устало вздохнул, завел руки за голову. - Ну, что ты насчет этого всего думаешь?

Честно? Я даже не знаю. Глаза бегали от места к месту, с любопытством рассматривая все, что находилось в комнате. Взгляд зацепился на его рабочем столе. На экране компьютера жирным шрифтом был написан заголовок: "Том 2, глава 2024". На столешнице валялись в хаотичном порядке всякие заметки и обрывки бумажек, я приметила "Том 2, глава 2023 (кратко)", а также "Том 2, глава 2025 (наброски)". На закладке-липучке, прикреплённой прямо к монитору, неразборчивым курсивом было выведено "почему стремительный рост непереносимости лактозы у homo-sapiens не приведет к апокалипсису и перенаселению коров" (неужели кто-то вообще так думает?). Но все же больше меня поразил толстый фолиант "сборник всех мемов глав 2020-2029 тома 2". Рука непроизвольно потянулась к книжке, но я себя одернула. Повернувшись к его выжидательному, слегка насмешливому взгляду, я все же выдавила из себя ответ:

- Ну... это подало для меня Историю с весьма... будоражащей точки зрения.

Он победно ухмыльнулся, разводя руки в стороны.

- На этом моменте у тебя должно возникнуть куча вопросов ко мне, не так ли?

Я кивнула.

- И чего ты ждешь, испугалась что ли? - лукаво заметил он, склоняя голову набок.

- Нет, все еще обидно за сто двадцатый эпизод "Звездных Войн". - ответила я с ноткой сарказма. На удивление, ни толики страха не осталось во мне, а наоборот, в груди разожглось жуткое любопытство к нему и его работе.

- Если это тебя настолько не устраивает, то я могу с легкостью сделать так, чтобы весь мир остался от него без ума и он стал "долгожданной реанимацией для легендарной саги", как бы сказали все таблоиды! - он щелкнул пальцами и напротив него материализовался свиток. Он достал ручку из-за уха и начал стремительно строчить что-то в свитке.

- Это... совсем необязательно. - промолвила я, чувствуя, как порозовели щеки.

- Нет-нет, что ты! - воскликнул он, силой мысли отодвигая свиток в сторону. Он заглянул мне прямо в глаза, будто загипнотизировав своим изумрудным взглядом. - В последнее время я понял, что нуждаюсь в обратной связи... ну, чтобы не повторилось такого эксцесса как две мировые войны за пятьдесят лет.

- И не одиноко так сидеть, запертым в четырех стенах своей писательской каморки? - неожиданно вырвалось у меня. Я удивленно захлопала ресницами, беспокоясь, что могла случайно перегнуть палку настолько резким вопросом.

- А почему ты думаешь, что я не выбираюсь из каморки? - он ухмыльнулся, обнажая идеально ровные зубы и снова щелкнул пальцами.

В мгновение ока мы покинули каморку и оказались в незнакомом мне мегаполисе. Тут и там сновали занятые зеваки, сигналили машины. Стремящиеся в небо небоскребы с огромными рекламными щитами и доносящиеся мелодии уличных музыкантов контрастировали с его скромной комнатушкой. На улице шел сильный ливень, но нас укрывала крыша крыльца какого-то здания.

- Когда человечество построило первый небоскреб, я начал переживать, как бы не случилось второй Вавилонской башни. - честно признался он, засовывая ладони в карманы джинсов.

- Мы на Земле? И как на нас никто не обратил внимание?

- Мы находимся в сердце огромного мегаполиса. Появись тут из ниоткуда хоть три слона, никто не обратит внимание. - фыркнул он. Я скептически выгнула бровь. Он раздраженно рыкнул, ударяя себя ладонью по лбу. - Забыл в сценарии прописать тебя слепо верящей любому моему слову. Мы невидимы для общества и не можем никак контактировать с людьми или вещами. Зато мы можем летать!

Он подпрыгнул и повис в воздухе на пару сантиметров от земли.

- Я бы показал тебе Марс, но, наверное, одна экскурсия за раз. - он взял меня за руку и утянул за собой в воздух.

Мы полетели ввысь и остановились на уровне верхнего этажа небоскреба. С такой высоты вид открывался ошеломляющий: люди носились, будто муравьи в муравейнике, разномастные дома напоминали игральную доску. Сгустившиеся над городом тучи придавали мрачности, и картина передо мной поражала до глубины души.

- И часто ты выбираешься на прогулку?

- Нет. - он опять щелкнул пальцами и мы очутились в прежней каморке. - У меня редко получается покидать рабочее место, а доверять сотрудникам такую важную часть работы, как писательство, мне не хочется.

- И тебе не скучно? - я прищурилась, стараясь высмотреть в нем хоть кусочек одиночества или тихой меланхолии, присущей людям... подобным ему.

- Конечно, скучно, я же не робот! - цокнул он, скрещивая руки на груди. - Как ты думаешь, зачем ты здесь?

- Если честно, это был первый вопрос, возникший у меня в голове.

- Я в курсе. - он шутливо закатил глаза и шумно вздохнул. - Я же писал сценарий!

Он на пятках развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел в сторону рабочего стола, взяв с него небольшой блокнотик. С торжественной улыбкой вручив его мне, я робко взяла его из его рук и с ужасом заметила, что на нем золотым было выведено мое имя.

- Если тебе правда так интересно узнать, что ты здесь делаешь и что будет дальше, то смело листай в конец двадцатой главы. На свой страх и риск, естественно. - он подмигнул правым глазом. - Ты же не хочешь себе проспойлерить концовку?

Дарья Потапова. Полоса невезения

Ян бежал через лес, опаздывая на урок, как вдруг наперерез ему выскочил чёрный кот. Ученик стал тормозить, но скорость была слишком высокой. Чудом обогнув кота, Ян наступил на какие-то цветы, споткнулся о камень и кубарем полетел по склону вниз. Портфель открылся, и тетради с учебниками вывалились на траву.

Ян поднялся, потирая колено, и показал кулак коту вслед. На душе стало легче, и он с новыми силами стал ползать по поляне, закидывая вещи в портфель. Вдруг солнце, прежде услужливо освещающее окрестности, исчезло. Ян задрал голову и увидел тёмные тучи.

Откуда они тут взялись? Утром небо было совсем чистым.

Когда мелкая капля упала на возмущённое лицо Яна, он понял, что времени на раздумья нет, и, поспешно собрав оставшиеся вещи, побежал дальше.

Дождь застал Яна на половине пути. Ученик вбежал в школу, и мокрые подошвы заскользили по гладкому полу. Проехав по коридору порядочное расстояние, Ян с грохотом врезался в дверь класса и распластался на полу. Он приложил руку к ушибленной голове. За дверью послышался стук каблуков.

– Ян? – из класса выглянула ошарашенная учительница. – И как это понимать?

– Я под дождь попал, Мариванна, – ученик попытался подняться, но, снова поскользнувшись, упал прямо в объятия учительницы.

Из класса донеслись смешки. Ян совладал с гравитацией и, смутившись, сделал шаг назад.

– Где ты умудрился его найти? – Мариванна вздёрнула бровь и указала на чистое голубое небо за окном.

– Что?! – глаза Яна чуть не вывалились из орбит. – Но я же…

– Так, давай дневник и иди попроси у уборщицы полотенце. Как обсохнешь – возвращайся.

– Я, вообще-то, жертва несчастного случая!

– Да, конечно, – Мариванна скептически хмыкнула. – Проспал и решил в речку окунуться, чтобы избежать наказания? Давай, не тяни.

На ладонь учительницы шлёпнулся влажный дневник с примесью лесной земли, и Ян, со вздохом стянув мокрую кофту, отправился сохнуть.

Вернулся он только когда услышал звонок на перемену.

– Ну привет, водяной, – к Яну подошла подруга, протягивая дневник.

– Очень смешно, Ия.

– Ты чего так долго не возвращался?

– Я бы сох ещё дольше, если бы вторым уроком тоже была математика.

– Слушай, а ты правда под дождь попал?

– Да. Я в лесу со склона свалился, стал тетради собирать, и тут, откуда ни возьмись, – тучи. А ещё, похоже, шишку набил, когда поскользнулся, – Ян дотронулся до лба и поморщился.

– А ты примет никаких не нарушал? Зеркала, например, не бил?

– А это здесь при чём?

– Ну как же! Ты бы ещё спросил, как меня зовут. Тут невооружённым глазом видно, что у тебя началась полоса невезения.

– Не верю я во всё это, – неуверенно возразил Ян.

– Какие ещё доказательства тебе нужны? Хочешь, чтобы штукатурка с потолка по башке прилетела?

– Ого, вы что, поссорились? – к друзьям подскочила одноклассница.

– Не твоё дело, – фыркнул Ян.

– Я просто спросила, что ты сразу так?

– Ты в прошлом году у Ника про шпаргалку тоже просто спросила, а потом перед контрольной Мариванна его обшарила и двойку поставила.

– Ну нечестно ведь, когда все готовятся, а он…

– А месяц назад тебе Юля рассказала, что влюбилась, и ты всем донесла, – Ия нахмурилась. – Над ней две недели смеялись.

– Так ведь она не говорила, что это секрет!

– Ась, иди отсюда, а то порчу наложу.

– Я тоже, – Ян показал кулак.

– Да ну вас! – Ася резко развернулась и ушла.

– Ну, так что насчёт примет, Ян?

– Ну, я споткнулся из-за того, что передо мной пробежал чёрный кот.

– Вот! Я же говорила, тут дело в примете!

– Ты лучше не кричи, а придумай что-нибудь.

– Судя по количеству неудач, проклятие довольно сильное. Мне надо вспомнить что-нибудь подходящее…

Раздался звонок, и друзья нехотя поплелись в класс.

– Сдаём тетради, – без приветствия объявила учительница.

– Чёрт… – прошипел Ян, лихорадочно роясь в портфеле.

– Что случилось? – Ия с любопытством наклонилась к другу.

– Тетрадка, похоже, осталась в лесу.

– Ян, где твоё домашнее задание?

– Потерял, Зоя Пална, – нехотя ответил Ян.

– Тогда давай дневник.

– Ну что, всё ещё не веришь? – ехидно шепнула Ия, когда учительница села на место.

– Ты давай вспоминай лучше, как с этой невезухой бороться, – буркнул Ян. – А то у меня в дневнике скоро пустого места не останется.

– Не торопи меня! Против такого сильного проклятия нужен мощный ритуал, в котором куча действий и ингредиентов. Так что припомнить всё не так про…

– Нет, ну вы посмотрите на него! – возмутилась Зоя Павловна. – Тетрадь не сдал, а теперь ещё и болтает. Я вам, случайно, не мешаю?

– Он сейчас молчал, – возразила Ия.

– Так, ещё один звук, и я пишу послание в дневник для твоих родителей, – учительница строго взглянула на Яна.

Раздражённо выдохнув, ученик подпёр лоб кулаком.

– Ай!

– Ну всё, Ян! Что за клоунаду ты здесь устраиваешь?

– Да я случайно, у меня там шишка.

– И ты специально на неё опёрся. Молодец! Всё, не хочу ничего слушать, благо, твой дневник как раз рядом.

Весь оставшийся урок Ян боялся лишний раз вдохнуть, чтобы не привлекать неудачи. Когда раздался звонок, он устало развалился на стуле.

– Ну что, вспомнила что-нибудь?

– Да, – Ия покосилась на приближающуюся Асю, но одноклассница прошла мимо. – Отлично, мешать не будет. Итак, для одного ритуала нам нужна дохлая крыса…

– И где мы, по-твоему, её найдём?

– С твоим невезением, у тебя в портфеле наверняка кто-то помер, – усмехнулась Ия. – Ладно, есть и другой ритуал. Пойдём на завтрак, расскажу по дороге.

Из столовой Ян вернулся с огромным пятном на штанах – неудачи не давали ему перерыв даже на еду.

– Ну, скажи спасибо, что компот хотя бы был холодным, – улыбнулась Ия.

– Давай просто побыстрее проведём этот твой ритуал, – Ян умоляюще сложил руки. – Потому что такими темпами я к концу уроков инвалидом стану.

– Ладно, закинем портфели в класс и пойдём на первый этаж, через окна нарвём травы и сплетём из неё три косички.

– На это весь остаток перемены уйдёт.

– Ничего, думаю, уже на следующей всё будет готово.

Ян замер. В приоткрытом портфеле что-то шевелилось. Он осторожно подошёл и заглянул внутрь.

Из-за угла, злорадно улыбаясь, высунулась Ася.

– Ия, смотри! – лицо Яна осветила улыбка.

– Ого, то, что нужно! – Ия выудила из портфеля друга несколько червей. – А я думала, самим копать придётся. Всё, теперь остались только мелочи.

– Мы сможем провести ритуал сразу после звонка! – Ян обрадовано подпрыгнул и, не удержав равновесие, ударился об угол.

– Давай я лучше сама травы нарву, а ты садись на своё место и не шевелись лишний раз.

– Спасибо.

– Сумасшедшие, – прошипела Ася и зашагала прочь с места преступления.

Когда раздался звонок с урока, друзья спешно побросали вещи в портфели и ринулись на третий этаж.

– Отлично, химик, как всегда, пошёл пить чай в учительской, – Ия довольно потёрла руки и подбежала к двери класса. – Открыто!

Войдя в пустой кабинет, друзья сели на колени друг напротив друга. Ия вынула из кармана мел и стала чертить замысловатую кривую. Замкнув линию, она положила по бокам от рисунка косички из травы, трижды плюнув на каждую.

– Теперь ты должен лизнуть червей.

– Что?! Ты ничего об этом не говорила!

– Ты хочешь избавиться от проклятия, или нет?

Тяжело вздохнув, Ян достал червей и, зажмурившись, дотронулся до них языком.

– Хорошо, теперь со всей силы кинь их в центр.

Ян с радостью отбросил от себя скользкий комок. Ия взяла друга за руки и, задрав голову, стала бормотать что-то зловещее.

Когда она замолчала, Ян с надеждой посмотрел на неё:

– Ну, проклятье снято?

– Не знаю, тут нужно наблюдать.

Вдруг дверь распахнулась, и в класс влетел разъярённый учитель:

– А ну-ка, что вы здесь устроили?! Загадили мой кабинет, паразиты!

Вздрогнув, друзья повернулись на шум и за спиной химика увидели довольно улыбающуюся Асю.

Когда уроки закончились, Ян медленно вышел из школы, потирая затылок и поясницу.

– Не понимаю, должно же было сработать, – хмуро пробормотала Ия.

– Зря я тебе поверил! Сидел бы тихо, и химик не вызвал бы родителей! И на физре, может быть, не зарядили бы мячом, и со стула бы случайно не свалился! – сжав кулаки, Ян гневно повернулся к подруге. – Ерунда эти все твои ритуалы! Как я только мог согласиться лизнуть червяков?!

– Ну, знаешь ли, магия – штука сложная, – возразила Ия, скрестив руки на груди. – Может, без неё всё было бы в разы хуже, а?

– Я никогда не слушал, чтобы кто-то так сильно страдал из-за какого-то жалкого чёрного кота, – Ян опустил голову.

– Стой, а может, дело не в коте? – встрепенулась Ия. – Может, само место проклято? Тогда и подход другой нужен!

Ян нерешительно взглянул на подругу.

– Ну же, просто отведи меня туда. А я постараюсь оберегать тебя от всех неудач по дороге.

– Червяков лизать не придётся? – ухмыльнулся Ян.

– А что, хочешь повторить? – засмеялась Ия.

За разговорами дорога прошла незаметно, и вскоре друзья стояли возле склона.

– Вот, отсюда я упал.

– Так, надо обойти… Смотри, бедные цветочки!

– А я что, не бедный? Не отвлекайся, нам нужно снять проклятие.

– Ян, им нужно помочь, – Ия решительно повернулась к другу. – Поищем упавшие ветки, чтобы подпереть их.

– Но…

– Давай! Это дело пяти минут. Ты только представь, какими красивыми они вырастут!

– Ладно, только быстро.

Обежав окрестности, друзья набрали несколько сухих веток. Сев возле цветов, они воткнули палки в землю, подперев стебли примятых растений.

– Вот, теперь они совсем скоро поправятся и будут радовать своей красотой прохожих, – Ия осторожно погладила бутоны.

– Да, – Ян улыбнулся, но тут же мотнул головой. – Цветам помогли, теперь давай снимем проклятие.

Вдруг над головой раздалось карканье, и возле Яна приземлилась белая лепёшка.

– Ия, давай быстрее!

– Подожди… – задумчиво протянула подруга. – Если она упала не на тебя, то, получается, тебе повезло!

– Может быть, – Ян почесал затылок и вдруг вскочил. – Смотри, моя тетрадка! – он подбежал к кусту и схватил находку. – Сухая!

– Похоже, ритуал подействовал! – обрадовалась Ия. – Видишь, а ты не верил.

– Ладно, прости. Пойдём ко мне, отпразднуем это мороженым?

– Я только за!

Друзья направились в деревню. За их спинами солнечный луч, словно прожектор, осветил спасённые цветы.

Дайаана Прокопьева. Четыре фото

На фото, которое я снял,
Ты, на фоне кирпичей и стен вокзала,
На зависть мне и всем другим,
Так открыто и легко,
И ярко улыбался.

На фото, которое ты снял,
Я смотрел на камеру с презрением.
Чашка чая в жаркий август,
Птицы, ветки в волосах
И карамель на крае губ.

На фото, которое я снял,
Я стоял у голых стен.
На мне форма, новые очки;
В руках тетради и учебник,
И белые цветы.

На фото, которое ты снял,
Ты был расплывшимся пятном,
Но я все так же мог тогда
Разглядеть твои улыбку
И синие глаза.

Татьяна Сидоренко. Ветер и ребенок?

Ветер подружился с Ребёнком. Их миры смешивать нельзя, но у каждого правила есть исключения.

Ветер приглядывал за ним давно, с самого рождения. Он играл со шторами в детской утром, поднимал в воздух листки бумаги с неумелыми рисунками, вытирал слёзы с лица, дул на раны после первых проб велосипеда. Иногда, в его песне, можно было услышать рассказы о древнем, а в кругах на воде и зимних узора на стекле – увидеть отголоски далёких странствий. Ветру немногое надо – только бы слышать весёлый детский смех. И, может, найти внимательного слушателя.

Ребёнку уже было пять – Ветер помнит очередной праздничный торт со свечой-цифрой, на вершине которой прыгал маленький огонёк. Он не удержался, помог его задуть, открыв нараспашку форточку, и теперь навсегда сохранит воспоминание о своём участии в этой маленькой и милой человеческой традиции.

Ветер сопровождал Ребёнка везде. Однажды он заметил, как Ребёнок полюбил собирать перья, маленькие сокровища природы – и с тех пор приносил ему на сугробы под окном самые красивые, какие только находил в округе. А с приходом тепла и ливней им стало особенно весело вдвоём. Ветер привык скрываться – но тогда сдержаться не смог, став закручивать капли дождя в причудливые и красивейшие узоры. Ведь капля волшебства, очевидно, затеряется в чертогах человеческой памяти без вреда.

Лето же стало самой дорогой порой для Ветра. Он всей своей безграничной душой полюбил воздушного змея, которого Ребёнок запускал в поле с родителями. Потому что Ветер был уверен: змей летает только ради него. Ради них обоих.

Их связь росла, хоть и была односторонней – и Ветер потерял контроль в один день. Тогда к игравшему в песочнице Ребёнку пристали хулиганы. Ветер был зол – подняв резким порывом в воздух пыль и опавшие листья, он бросил их в глаза обидчикам. Сорвал с окна сушившуюся простынь и накинул на их головы. Ветер обязан был защитить Ребёнка – и он смог это сделать.

– А я знаю, что ты есть, – сказал Ребёнок потом, ища в осеннем дожде желаемую фигуру.

И тогда в каплях воды впервые проявился силуэт такого же дитя.

Волшебству нет места рядом с людьми, это знает каждый. Но может ли невинный ребёнок быть опасен? Ветер не обратил внимания на предостережения уличного кота – впервые за долгую жизнь он обрёл друга.

Ветер знает много – но никто не услышит его историй, прошёптанных в полёте снежинки и шелесте птичьих крыльев. Ребёнок же понимал его и без слов. Чувствовал величие вихрей нутром.

Вместе с Ветром они бегали по лужам. Запускали бумажные самолётики. Играли в листопаде. Они были неразлучны – и волшебство влекло дитя за собой всё сильнее. Намёки и недомолвки более не утоляли его любопытства.

Ребёнок заболел. Заболел тайнами, которые не мог постичь. Заболел, желая стать больше, чем человек. И Ветер не был способен ему помочь. Он рисовал на окнах узоры, рассказывая в них сказки, услышанные в разных уголках Земли. В открытую иногда форточку приносил красивое перо и прятал под подушкой. Выл от бессилия вьюгой и бураном – ведь не мог сказать даже простое «выздоравливай».

Ребёнок угасал. Уличный кот только с сожалением качал головой. А Ветер почти всё время проводил у стен больницы, бился в стены и заглядывал в окна.

Ребёнку не помогало ничего. Ни людские лекарства, ни пение Ветра. Он всё больше спал, всё реже улыбался. Снегопады в этом году были особенно сильны.

С первыми днями весны Ветер позвал его за собой.

Ребёнку, которого коснулась мягкая длань волшебства, не было места среди людей.

Ветер больше не был одинок. Вместе с юным Зефиром они могли облететь весь мир и разделить каждую тайну на двоих.

Но каждый из них будет помнить цену, заплаченную за эту дружбу.

Софья Симонова. Русалка

Вязкие мысли, духота летней ночи, ни единого шороха на безлюдной улице, только капает кондиционер, перенося меня в другое место и время, превращая меня в меня прежнего: морщины между бровей разглаживаются, щёки становятся розовее, а на губах снова играет…

Улыбка - именно с улыбки всё и началось, что «всё»? Спустя столько лет до сих пор не могу найти ответ, но это «всё» однозначно было чем-то важным.

Кап - капает первая капля дождя, кап - вторит ей скупая слеза на обветренной ржавой щеке.

Только представьте - 99-й год, конец декабря, все предвкушают начало нового тысячелетия, что-то щекочет кончики пальцев и покалывает в сердце. Что с нами будет завтра? Что нас ждёт лет через 20? Будем жить на Марсе, или нашу планету захватят роботы? Может мы изобретём таблетку от бессмертия? Каждый из этих вопросов будоражил сознание, которое всё подкидывало новые, делая этот механизм бесконечным и…

Смех, девчачий звонкий смех, по дорожке бежало что-то розовощёкое в голубом плаще и с нелепой красной шапочкой на голове, жёлтые резиновые сапоги задорно хлюпали по лужам, а это «что-то» визжало и убегало от маленькой собачонки, которая тянула свою хозяйку за повадок и гавкала. А та даже не сопротивлялась и улыбалась, так искренно, что невольно становилось завидно, и грусть сажалась на плечи,придавливая меня к ближайшей скамейке. Однако взгляд было оторвать невозможно, хозяйка собаки продолжала улыбаться, девочка всё также смеялась, а собака и не думала останавливаться… Лай приближался и… всё перед глазами смазалось, мир резко поплыл вверх, а спина больно ударилась о спинку оказавшейся ещё не прикрученной лавочки, которая уже лежала на асфальте. Мокрый язык коснулся моей щеки один раз, второй, я безуспешно пытался увернуться…

⁃ Фу! Фу! Ну же, перестань!

Ко мне подошла та самая хозяйка, беспомощно размахивая руками. Только сейчас я отметил неестественную бледность на её лице, синеватые подтёки под глазами и рыжие, ярко-рыжие волосы, выглядывающие из-под шапки и абсолютно не вписывающиеся в её образ. Тем временем, собаку наконец-то усмирили, мне помогли подняться, и подошла та девочка.

⁃ Ты очень грустный, совсем, как воон та тётенька - пухлый пальчик показывал на бронзовую скульптуру русалки, выглядывающей из-за камня в толще воды.

Лишь сейчас я понимаю, что девочка не ошиблась, а наоборот - точнее всех определила, что меня беспокоило, и ,может, беспокоит до сих пор. На лице крепко стискивающей в руках ребёнка русалки была видна тревога, она с неподдельным страхом смотрела вперёд. А знаете, дети ведь всё понимают лучше взрослых, я уже не раз замечал это, и то, что, чем больше в человеке остаётся детского, тем лучше и острее он всё воспринимает. Я действительно боялся, боялся того, что меня ждёт дальше, и даже новое тысячелетие тут совсем не при чём. Это же всего лишь цифры, у кого-то сейчас вообще 5760-й год. Всё это совсем неважно, страх неизвестного, страх будущего всегда преследовал меня, но сегодня нагнал окончательно. Я знал, что не усну и остался сидеть на лавочке, девочка со мной вежливо попрощалась, а её мама уже издалека слегка помахала рукой, в её глазах я тоже увидел...

страх?

Смеркалось, русалку становилось видно всё хуже, но мозг сам дорисовывал уже въевшийся в голову образ, он одновременно тревожил, передавая свой страх мне, но и успокаивал, говоря, что я не один, не один…

Так ли просто мне произнести эти слова сейчас? Честно, да я даже и мечтать об этом боюсь…

А пока меня утешал тревожный взгляд бронзовой скульптуры, я даже чувствовал какое-то странное умиротворение, наблюдая за волнами, бьющимися о камень.

Плеск, стук, плеск, стук, плеск, шуршание гравия, тяжёлый вздох.

Рядом со мной на лавочку опустилась та самая женщина с огненно-рыжими волосами.

– Знаете, мне иногда кажется, что скульптуры это просто застывшие люди, точнее заключённые в бронзу или там… гранит…- её голос перекатывался, как галька и почти сливался с шелестом моря - Мне всегда было их жалко. Как это, смотреть на жизнь вокруг, на людей и не иметь возможности жить самим? Это же ужасно, самый страшный кошмар, мне до сих пор кажется, что я сплю. Такое часто бывает со мной в клинике и потом, дома, когда на меня запрыгивают дочь с собакой. Я смотрю на них, и понимаю, что больше не смогу жить, а только наблюдать, да и этого навыка вскоре лишусь. - Она уже давно не смотрела на меня, рассказывала не мне, а себе - Я не хотела верить врачам, и почему они так много говорят о смерти? Ну разве это важно? Подумаешь, просто конец, пустота! Но нет же, нужно проводить пышные похороны, пускать слёзы, ставить громоздкие памятники и приходить на могилу стабильно раз в пол года… пожизненно. Всё это так глупо… - её речь была похожа на детский лепет, иногда её слова терялись где-то в ткани шарфа, а некоторые наоборот звучали слишком громко, разрезая ночную тишь. Казалось, она сама не могла поверить в то что говорит, но отчаянно пыталась в этом убедиться. Я же никак не мог понять, почему она всё это рассказывает именно мне. Перед глазами и в мыслях была плотная пелена.

Хотя сейчас я наверняка сложил бы всё в единую картину, тогда я не мог догадаться, чего же она боится.

А она всё продолжала…

⁃ Вот, например, я раньше работала в музее, и одной из экспозиций была история жизни семьи Барятинских. На первых стендах была показана историях их рода, яркие и счастливые моменты их жизни, должности, победы… Но посетители всегда сначала подходили к предпоследнему, с громким заголовком, где рассказывалось про их расстрел. Почему к нему? Почему же людей так влечёт смерть?- она задавала вопросы, но не ожидала от меня ответов, а просто продолжала говорить. - Хотя, может, это только мои предубеждения… Я стараюсь не думать о смерти, но эти мысли лезут мне в голову. Особенно тяжело ночью, когда их нечем и некем заглушить. Я погружаюсь в них и меня начинает трясти от бессилия, а горло сухо сжимается. Мне так стыдно, вы даже не представляете…- но я представлял, и представлял отчётливо. Её исповедь длилась ещё долго, она иногда прерывалась и смотрела куда-то вдаль, переводя дыхание. Было заметно, что она быстро уставала и любое движение стоило ей усилий. Затем она резко поднялась с лавочки, и ,потеряв равновесие, ухватилась за моё плечо.

⁃ Пойдёмте…- в первый раз за всё время разговора её взгляд был обращён на меня. Сейчас я даже и не вспомню цвет глаз, да и тогда это было совсем не важно, важнее было то, что я в них видел.

Мы с ней пошли на пирс, небо уже светлело, меняя цвет с чёрного на тёмно-синий, начало светать. А она всё шла впереди, и её рыжие волосы предвещали рассвет.

Шаг, другой, плеск.

И вот мы уже на середине бетонной пристани, с моря дул ледяной ветер, волны зимой больше чем обычно не давали подойти ближе, чем на середину. Но и этого хватало, чтобы в нос ударил резкий запах йода. Чёрная без света вода напоминала дёготь, о котором я старательно писал в своих ночных бреднях, как там:

«Сойдёшь с Ума и бросишься в ноги,

Царапая стену ногтем.

Нет уж назад дороги,

Осталось лишь море с дёгтем.»

Точно, я не заметил, как произнёс это вслух. Она снова посмотрела на меня, но в глазах больше не было страха. Сейчас я осознаю: она просто поняла, что не одна такая, как я понял тогда с русалкой, но той ночью я был почему-то особенно слеп, и перемена в её взгляде оказалась мне неясна.

Не успел я опомнится , как она резко остановилась и опустилась на мокрый бетон в позу лотоса.

⁃ Вот так мне говорит успокаиваться мой психолог, но она очень…странная женщина.

⁃ А вы сейчас разве встревожены?- я впервые заговорил с ней. Однако даже если она и была удивлена, то не подала виду.

⁃ Конечно встревожена! Ну же, а я подумала, что вы меня поняли, когда произнесли те пару строк. Дёготь, темнота, ночь — нет ничего страшнее! Особенно для таких людей, как мы, да? Людей, которые каждую ночь остаются наедине с собой и своими мыслями, жужжащими в голове роем и жалящими наш воспалённый мозг. Темнота поглощает этих людей и никакой искусственный свет не может нас спасти .Только рассвет. Чёрный человек будет сидеть у изголовья наших кроватей пока не взойдёт солнце…Мне страшно до безумия, а вам? - пряди рыжих волос становились всё ярче, рассвет был близко. Я лишь неопределённо пожал плечами. ⁃ Правильно, ничего не говорите, так я вас лучше понимаю. - сказала она и вытащила из переднего кармана джинсов что-то красное. Платок? Это был ярко-красный платок, который тут же начал дёргаться от резких порывов ветра.- Знаете для чего этот платок, и почему он красный? Чтобы дочь не видела следов крови, когда я кашляю. Ох, не знаю зачем я все это вам говорю - она засмеялась громко и отчаянно, этот смех вызывал мороз по коже, но отчего-то мне захотелось смеяться тоже. И вот мы сидим с ней, не зная имён друг друга, на мокром холодном пирсе, до одури боимся будущего на фоне рассветного солнца. Её рыжие волосы развеваются, рука протягивает мне красный платок, вся она дрожит от смеха или от холода, по щекам стекают слёзы. Запомните её такой, это единственное, чего я хочу. Не буду вам рассказывать, что было дальше, нет… Скажу только одно - она не дожила до нового года.

Ах, да, важное уточнение, я совсем забыл упомянуть об этом вначале. Подло, не спорю, но я не просто так не могу уснуть, справа от меня на кровати лежит красный платок, а слева…револьвер. Старомодно? Долгая история. Да уж, спустя 23 года страх неизвестности исчез, теперь меня преследует только чувство безысходности. Ну…что сказать, я не живу на Марсе, мир не захватили роботы, и ничего примечательного 1 января того года не случилось, да и этого тоже не случится. Я знаю это, и именно поэтому рядом со мной лежит револьвер. Надежды нет, в 21 веке она умерла одна из первых вместе с правдой, люди всё также ненавидят друг друга, они не просто не придумали таблетку от бессмертия, но и изобрели 1000 и 1 способ, как изощрённее убивать самих себя. Я даже не знаю, как редактор потом разберёт мои каракули, и это, пожалуй, единственное, чего я не знаю. А ,впрочем, всё равно. Когда-то она дала мне силы жить, заставила ценить то, что я не заключён в бронзу, но сейчас чувствую, что покрываюсь гранитной коркой. Запомните меня лучше таким, каким я сидел тогда на пирсе, ведь я не дожил до нового года.

Александра Ситникова. Ночной позор или сказ о дворянине Василии Когтистом

Лежу под столом, прижав уши. Опять ругаются… и было бы из-за чего. Катенька, солнце мое, угомонись, ну не помыл он сковородку… мир то из-за этого не рухнул. И с тобой ничего дурного не стряслось. Это домовые от немытой посуды хуже чем от блох чесались. Но ты же не домовой… А те давно от вас сами разбежались: не хотят жить в квартирах. Да и ваш технический прогресс им не по душе. Как началась в стране демократия, сказали: "мы народ вольный" – и подались от людей подальше. Кто в лешие, кто в кикиморы заделались. Остается только нам, котам, оберегать ваш дом.

Извините, отвлекся. Хочу представиться: зовут меня Василий. Я из древнего рода чердачных котов. Можно сказать, дворянин. Свою очередную жизнь проживаю в маленькой однокомнатной квартире с молодоженами: Катей и Лешей. Ребята они у меня хорошие, послушные – воспитываю, как могу. Правда, ругаются часто. А вот это вот совсем не хорошо. Вы сами, люди, не понимаете, кого вы порождаете своей руганью. Ну вот и сейчас разгневанная Катюша опустилась до оскорблений…. С каждым грязным словом из ее рта вылетает мохнатый черный зловонный комочек. Сейчас они маленькие и слабые. Cо мной связываться не будут, поэтому с подленьким хихиканьем разбегаются по углам. Катенька, ради бога, остановись. Дай хоть одну ночь поспать по-человечески.

Но не тут-то было. До сих пор молчавший Леша не смог стерпеть оскорблений в свой адрес и разразился грозной тирадой. Комочки стайками посыпались у него изо рта. Ну все, покой отменяется. Где ж я так прогневал кошачьих богов, что получил таких хозяев? Ночью будет бой. Тяжелый бой. Поэтому сейчас мне нужно хорошо выспаться. Они-то разберутся и помирятся через полчаса, а мне всю ночь из-за них воевать. Лучше всего спится на глаженых Лехиных рубашках. Сейчас умыкнем одну на кресло и будем восстанавливать силы.

Вот и полночь. Мои люди уснули. Квартиру сотрясает храп Алексея и мирное посапывание Катюши. Я притаился у них в ногах и жду. Спите, спите, дорогие мои, ваш верный воин начеку. Нечисть не заставила себя долго ждать. С разных сторон комнаты потихоньку крадутся невидимые людскому глазу маленькие черные комочки. Вы, люди, даже не подозреваете об их существовании. И не понимаете, какой вред они вам могут причинить. Нет, они никого не убивают. Просто душат, приносят дурные сны, делают все, чтобы человек с утра встал в скверном настроении. Они питаются вашими негативными мыслями, эмоциями и растут. А вот выросший комочек может задушить человека похуже любой жабы. Превратить его в злобного отшельника или скрягу.

Что-то я заболтался с вами. Нас же уже атакуют! Вот один висит у Леши на носу! Ловким броском древнего хищника я разметаю стайку крадущихся к Кате комочков, одновременно ударом когтистой лапы сбиваю наглеца с Лешиного носа. Леша, прости! Ты не так все понял! Ну зачем за шкирку?! Ну куда ты меня несешь? Я же все для вас! Ну вот. Опять ванна. Опять закрытая дверь. Но я же не могу оставить их наедине со злобными тварями. Как только они уснут, нечисть снова нападет. Вывод сам собой приходит на ум. Им нельзя засыпать без меня. Ну что ж. Я позабочусь о своих близких. Соседские кошки говорили, что у меня прекрасный баритон. Начинаем концерт! Как я и думал, Катюша – истинный ценитель классической музыки – сдалась первой. Она понимает, что держать такой талант взаперти невыносимо. И вот я снова на своем почетном месте – в ногах.

Не спать. Главное не спать. Уже слышен равномерный сап Катюши. Еще немного, и послышится храп Алексея. И тогда все начнется…

О нет. Как я мог! Проспал. Раскат храпа, подобный выстрелу Авроры, выдернул из липких лап сна. Но было уже поздно. Мерзкие комочки облепили Лешу с Катей со всех сторон. Нужно что-то делать. Нужна стремительная атака! Все-таки лучшие войска – это ВДВ, так что будем прыгать со шкафа. Это был феерический прыжок! Любая пантера умерла бы от зависти! Ударами мощных лап я раскидал противника на все четыре стороны.

Господа, стойте, остановитесь! Победителей же не судят! Зачем бросаться тапками? Опять за шкирку? Опять в ванну? Ну да и шут с ним, уже рассвет. И нечисть я победил!

Утро. Лежу под столом, прижав уши. Сонный Леха с пластырем на носу варит кофе. Коричневая жидкость предательски убегает на любовно вымытую Катей плиту. Тут же раздается гневный вопль, заставивший подпрыгнуть даже меня. Леша спокойно оборачивается и говорит:

- Катюш, может, хватит скандалить? Плиту я вымою, и ничего страшного не случится. А своими криками мы даже из кота параноика сделали. Представляешь, что будет, если у нас ребенок родится? Он с пеленок заикой станет.

Катя осеклась на полуслове, встретившись с моим затравленным взглядом.

- Милый, Васенька, не бойся, не будет мама больше кричать. Иди на ручки.

Неужели вы все поняли? Неужели все закончится? Не могу не замурчать от удовольствия, хотя дворянам это не положено.

Арина Соловьева. Товарищество собственников

- Опять никого?

- Опять… - со вздохом ответила председательница товарищества собственников жилья второго подъезда дома 28 улицы Демидова, Анна Григорьевна, - и как мы собираемся решать что-то, если в установленное время для собраний никто не приходит?

- Ну, Ань, пойми, у них же тоже дела свои, семьи, работа, проблемы - отвечал полный мужчина средних лет, который был единственным присутствующим на собрании, помимо управляющей, так еще и опоздавшим, - Люди нынче занятые, некогда им.

Анна Григорьевна оглядела комнату, полную пустых стульев, перевела взгляд на стоящего в дверях Ивана Витальевича с рыбацкой панамкой на голове и опустила голову.

- А что там с бюллетенями? – осторожно спросил опоздавший.

- Да вот, гляди. Из тридцати шести квартир у меня… - Анна еще раз пробежалась глазами по листкам, лежавшим подле нее, - девять заполненных бюллетеней. Целая четверть!

Иван не знал куда устремить свой взгляд. Ситуация и так не радужная, так и он пришел на собрание только для того, чтобы предупредить присутствующих, что уезжает на рыбалку. Но ни собрания, ни присутствующих как таковых не было. И получилась шутка: единственный кто соизволил прийти, пришел лишь затем, чтоб уведомить об уходе. Чтобы сбавить градус напряжения и неловкости, рыбак подошел к Анне и взял в руки бюллетени:

СООБЩЕНИЕ

о проведении внеочередного общего собрания собственников
помещений в многоквартирном доме по адресу ул.Демидова д.28
По инициативе Уваровой А.Г.

Общее собрание состоится «15» мая в 13:00 202х-го года в квартире №55 на втором этаже.

ПОВЕСТКА ДЛЯ СОБРАНИЯ:

1) О порядке проведения работ по благоустройству помещений общего пользования и земельного участка;
2) О порядке проведения ремонта общего имущества;
3) Вопрос о техническом обслуживании общего имущества;
4) О порядке проведения мероприятий по обеспечению сохранности общего имущества, безопасности и удобства проживания в доме;
5) Решение вопросов о предоставлении коммунальных услуг.

Если, по какой-то причине, вы не сможете присутствовать на собрании, обратитесь к Уваровой А.Г. кв.№55 или в общий чат ТСЖ. Собственникам, которые будут присутствовать на собрании, расписаться на бюллетени и положить почтовый ящик до 12:30 «15» мая 202х-го года

Подпись _______ (Расшифровка___________)


Посмотрев на бумажку, Иван рискнул спросить:

- А ты около входа в подъезд вешала?

- Вешала.

- А на доску объявлений?

- И туда тоже.

- А в общий чат продублировала?

- Дублировала, - Анна уронила голову на руки.

Тишина ударила в уши. Ее осмеливалось нарушать лишь тиканье старых настенных часов.

- Ты можешь идти, - ровным, спокойным голосом сказала управляющая, не поднимая головы.

- Чего?

- Иди на рыбалку. Думаешь я не вижу, с какой целью ты пришел? – также спокойно говорила Анна, без намека на упрек в голосе.

Иван по собачьи виновато опустил глаза, но оставаться не стал. Все-таки, учитель даже на пенсии учитель, всех проказников и лоботрясов видит насквозь. И на то он и учитель, чтобы все брать в свои руки. Так стала Анна Григорьевна председательницей ТСЖ в своем доме. Годы опыта работы с детьми убедили Анну, что нет ничего труднее классного руководства пятого класса. Дети только-только переступили порог младшего звена и были, мягко говоря, одичалыми. Поняв, что учителя «у старшаков» не станут так сильно контролировать и ругаться за каждую кривую буковку, как их прошлый учитель, они становятся неуправляемыми. И каждый год во всех коридорах только и слышны причитания напыженных серьезных старшаков: «Опять пятый класс». Но Анна Григорьевна, учительница русского языка и литературы, полностью постигла искусство укрощения строптивых детей. И впредь она была слепо уверена, что сложнее и страшнее этого ничего и быть не может. Как же она ошибалась.

Конечно, она не рассчитывала и не особо хотела укрощать уже взрослых людей. Зачем же это делать? Как и сказали, люди взрослые, мозг сформирован, можно всего достичь простой коммуникацией. Но оказалось, что и многие взрослые в свои годы проходят через кризис трех лет: это не хочу, это мне не надо, делиться не буду, слушать не буду, но хочу, чтоб все было сразу, по-моему. И никому особо не интересно и некогда посещать собрания товарищества собственников жилья. Правильно Иван Витальевич сказал: «у них же тоже дела свои, семьи, работа, проблемы». Да и можно ли судить их за это? Ведь правда у всех проблем выше крыши. Одним надо успеть заехать на почту, другим в банк, третьим надо проверить уроки детей, четвертым надо закончить ремонт и так далее, пока жильцы не кончатся. И есть среди череды этих собственных проблем есть аксиомы, которые как мантру повторяют все жильцы второго подъезда дома номер 28: «У нас ужасно грязный подъезд», «В нашем дворе отвратительные дороги», «Нашу детскую площадку уже давно пора переделать», «Наш старый лифт уже давно пора заменить». Ну, раз наше, значит и сетовать на это можно. Все наше да наше, а никто за это «наше» браться не собирается.

Во время обеденного перерыва, вынимая почту из почтового ящика с номером 68, Марина Степановна причитала себе под нос:

– Ну что это за позор? Почему у нас такие ужасные почтовые ящики? Любой человек может его без ключа открыть.

Бегло читая содержание бумаг, она услышала стук закрывающейся двери на втором этаже. Затем, подняв глаза наверх, увидела Анну Григорьевну, выходящую из своей квартиры с пустой авоськой в руках.

– Здравствуйте, - первая поздоровалась бывшая учительница.

– Здрасте, - ответила ей Марина Степановна с нотками язвительности в голосе.

Бывшая учительница в принципе не привыкла, что жильцы подъезда отвечают на ее приветствия, поэтому язвительный тон соседки она решила пропустить мимо ушей. Ключ от своего почтового ящика Анны Григорьевны обычно находился в ее связке ключей. Но сейчас у нее было лишь два ключа: от верхнего и от нижнего замка двери. Видимо, он отцепился от кольца, на котором висели все три ключа, и сейчас находится в одном из карманов ветровки. Анна начала суетиться и шарить руками по карманам, но тишину прервала Марина Степановна:

– Ключик потеряли?

– Да вот, отцепился видимо, надо бы…

– А вы не волнуйтесь, я вам помогу, - голос Марины Степановны на этих словах стал немного выше, а губы растянулись с некой брезгливой надменностью.

Она запустила руку в пространство между верхом дверцы ящика с номером 55 и низом ящика номер 54, нащупала пальцами металлический язычок и потянула его вверх. Он поддался без больших усилий, и хлипкая дверца ящика испуганно скрипнула и открылась.

Анне Григорьевной была непонятна причина такой раздраженности соседки и цель сего перфоманса. Она молча стояла, смотря на покачивающуюся дверцу взломанного ящика. Она боязливо протянула руку за почтой, словно боясь, как бы из темноты шкафчика на нее что-нибудь не выпрыгнуло. Забрав бумаги, она обратила удивленный взгляд на Марию Степановну. Она стояла, скрестив руки и прищурив глаза. Такую позу обычно принимают учительницы, выпытывая из неготового ученика ответ на вопрос. Анне было странно оказаться в роли ученицы, после стольких лет преподавания.

– Спасибо большое, но…

– Нет, что вы. Это вам спасибо за такие чудесные шкафчики! Не зря, вот точно не зря вас выбрали главой нашего ТСЖ!

Анна окончательно потеряла дар речи. Обвинений в свой адрес она еще не слышала. Так и не просто прямые упреки, а колкие и саркастические. Поправив сползшие на нос очки, она начала было собирать оправдание из рассыпавшихся слов.

– Но, простите, еще вчера, в час дня…

Но ее прервал уже другой голос, мужской:

– Согласен, я думал я один замечаю весь тот позор вокруг нас. Побелка с потолка сыпется, весь лифт грязный, а в подъезде невозможно пахнет куревом, - писклявым тенором протараторил жилец четвертого этажа Михаил Иванович, спускаясь с этажа выше.

– А на вид подъезда страшно взглянуть! Краска трескается, потолок в каких-то пятнах, а оконные рамы уже давно начали гнить и прохудились, - вставил спутник Михаила Ивановича Сергей Викторович, убирая в карман зажигалку и пачку сигарет.

– Господа, я понимаю, но позвольте, - все-таки смогла вставить обвиняемая, - в это воскресенье, то есть вчера, должно было состояться общее собрание собственников, но вы там не присутствовали. Да и не только вы, там никто не присутствовал.

Обвинители вздохнули в унисон.

– Ну какие собрания? Свой единственный выходной еще я не тратил на обсуждение каких-то мелких проблем, - устало ответил Сергей Викторович.

– Действительно. В отличие от вас, мы работаем. Свободное время у нас ограничено, - надменным тоном съязвила Марина Степановна.

От стен все еще отражался звук раздраженных голосов жильцов, создавая эхо. Чувствуя себя обвиняемой на суде, она терялась под взглядами истцов. Но собрав вновь разбежавшиеся слова, она предложила решение проблемы: назначить следующее собрание собственников, проведя до этого опрос жильцов о наиболее удобном для них времени. Таким образом, на собрание придет наибольшее количество жильцов, и исход собрания будет гораздо более продуктивен. Этот вариант удовлетворил всех участников полемики, и слушание было отложено.

В назначенный день, Анна Григорьевна сидела в своей гостиной, ожидая назначенного времени. Она заварила чай с мятой, купила печенье и подготовила план проведения собрания, чтобы обеспечить максимальный комфорт и не обсуждать сторонние темы, дабы не задерживать жильцов.

Прошло две минуты с того момента, как настенные часы с кукушкой начали отсчет восьмого часа.

В дверях появился Иван, вернувшийся вчера с рыбалки.

– Опять никого?

– Опять… - со вздохом ответила Анна Григорьевна.

Елизавета Стребкова.

Друзья говорят, что мне нужно меньше читать и еще меньше думать. Что нужно выпивать перед сном стакан прохладной воды и, что почти так же важно, влюбиться. В одной из таких бесед я рассказал им об Аише.

- По-моему, ерунда, - сказала Лина, меланхолично покачивая стаканчиком с парой слезинок кофе, - ничто не может быть глупее любви на расстоянии.

- То-то ты мне на сообщения не отвечаешь никогда, - прервал Вальд ее вполне серьезное рассуждение.

- А вдруг ты маньяк?

- Ну нет уж! Чтобы быть маньяком, нужно быть очень целеустремленным, - он недвусмысленно кивнул в мою сторону, - а я даже домашку не всегда сделать могу.

Быть целеустремленным. Я пообещал себе, что расскажу все, когда пойдет снег. У глобального потепления есть свои плюсы: скорее всего, он не пойдет никогда.

Я впервые увидел страницу Аиши в комментариях под изощренно эстетской статьей. И меня несколько дней подряд одолевало небывалое желание написать что-то сверкающее, чтобы синяя иконка напротив ее никнейма обернулась на меня, как на выкрик из толпы.

- Может быть, ты скажешь, как произвести на тебя впечатление?

Я выбрал худший из вариантов.

Я вообще не люблю синий цвет. Но ее фотография – такая, которую невозможно было описать и не хватало смелости сохранить, на самом деле довольно обычная портретная фотография - вступала в удивительный спор с интерфейсом.

Говорят, разработчики намеренно одаряют социальные сети небесным синим. Он позволяет не спать как можно дольше.

Я был скверным собеседником. В особенности с теми, кого хорошо понимал, потому что их мысли и открытия не представляли для меня никакого интереса. Я сочувствовал, барахтался в невнятных формулировках, но все это казалось таким знакомым, таким давно затертым и выученным, что круг моих близких друзей сокращался со стремительностью деления атома. Лина и Вальд терпели меня только благодаря ироничности. Потому с беспокойством следили, как я зарабатываю зависимость от синего окошка диалога.

С ней все было иначе. Ее я не понимал совершенно. Бесконечный фрактал моих вопросов не давал ничего конкретного, но обволакивал мозг такой приятной усталостью, за которую я бесконечно боролся с любым другим. Интеллектуальная пытка из интереса.

- Как же я найду тебя, если даже не знаю, где ты? – интересовался я, на первых порах еще пытаясь выяснить о ней материальные, понятные вещи.

- Идешь по улице Шопенгауэра и сворачиваешь в Гегелевский переулок, как и всегда, - смеялась она над моей неуместной тягой к философии.

С тех пор я стал часто беспричинно улыбаться, вспоминая рассыпанные по экрану буквы. И все меньше улыбаться остальному миру, преобразовывая его из источника постоянной тревоги в источник информации для обсуждения с ней.

В конце концов, у нас не было другого выбора, кроме как лавировать между миром материальной опасности и хитросплетением его виртуальных симуляций. Заходишь в здание – проверяешь наличие камер, покупаешь ноутбук – заклеиваешь вебку.

Ходи ближе к стене, избегай зрительного контакта, не заговаривай ни с кем без особенной необходимости. Иногда меня радует тот факт, что с нынешней информационной подушкой похищение человека – просто вопрос мотивации. Значит, не все из нас – целеустремленные.

- Ты слышала о новых машинных экспериментах?

Эта формулировка даже мне самому показалась странной, но я уже не успевал осмыслить точность своих слов. Я вошел в ту фазу жажды общения, когда тревога пересиливала любые объективные рамки. Если бы она только видела частоту моих посещений ее страницы.

- Ты имеешь в виду доказательства сильного искусственного интеллекта?

- Да, кажется…Кажется, это называется так.

Я стоял в вагоне метро, чувствуя, как покачивается подо мной его пол. Иногда мне кажется, что это движение тектонических плит, мягко намекающих нам о скорой гибели в бездонном пространстве кипящей лавы.

- Что ты об этом думаешь?

Аиша печатала. Меня всегда очень успокаивал этот значок напротив ее никнейма. Как будто между нами нет тысяч километров кабелей и проводов, по которым безуспешно спешит моя нейронная нежность. Я просто жду, когда она выглянет на мой зов из соседней комнаты.

- Я думаю, что у человеческого сознания нет шансов оценить сознание, его превосходящее. Поэтому эксперименты бесполезны.

Безупречно, как и всегда. Ее вера в науку куда сильнее веры в человечество, поэтому я доверяю ей. И поэтому каждый раз усердно пытаюсь опротестовать. Чтобы она не заметила вдруг, что я уже очень давно не хочу говорить ни с кем, кроме нее.

- Ты правда думаешь, что можно создать машину, обладающую сознанием? Это ведь все еще набор алгоритмов. Симуляция.

Вагон особенно сильно встряхнуло на повороте, и я еле удержался, чтобы не обрушиться на стоящего рядом студента, продолжая держать в руках черное зеркальце, заключающее весь мой нынешний мир.

- Люди на протезах ходят или симулируют хождение?

Я улыбнулся снова. Моя давняя нужда в оппоненте наконец-то удовлетворена: постоянную тревогу можно заглушить только подтверждением ее причины.

Да, вероятно, это катастрофа. Жаль, мы ничего не можем поделать!

Я каждый раз прошу Аишу рассказать, как прошел ее день, даже если знаю заранее по комбинации ее публикаций со включенной геолокацией. Ее жизнь являла собой нечто гораздо более успешное и блестящее, чем мои самые смелые надежды. Вот она на отдыхе на фоне картинно скучного заката, вот фотосессия в студии с хорошо выставленным светом и длинным стеблем белой лилии, вот бесконечный синий цвет.

А вот я выхожу на платформу и, влекомый потоком таких же преждевременно отказавшихся от жизни людей, стремлюсь к лестнице.

Тут всегда душно, но на улице должен стоять еще и невыносимый промышленный смог – доказательство нашего превосходства над всем живым, выраженное в исключительной силе влияния. Впрочем, невыносимым он был раньше. Аиша говорит, что у людей есть удивительная способность приспосабливаться ко всему, на борьбу с чем у них уже не остается сил.

Напротив выхода бесконечно строится высотное здание. Его начало – я не знаю, ступни это или уже голени, все зависит от планируемой колоссальности – завесили черными полотнищами. Каждый раз, когда я смотрю на него, вспоминаю, что точно такое же виделось мне в детском кошмаре.

Мир давно стал программой с открытым кодом, в которую человек вносит изменения по надобности и прихоти, от скуки и стремления что-то изменить. Однажды не будет ни зависти, ни злости, ни вражды. Радости тоже не будет, но это не страшно, потому что страх исчезнет тоже.

Огромная архитектурная клетка с пустотой вместо экзотической птицы, накрытая материей. Не бойся. Тебя здесь больше ничто не потревожит.

Я невольно поднял лицо к небу и остановился. Снег идет. Спустя такое нечеловеческое количество нейронных сигналов, посланных к небу, оно отрывало от себя синие кусочки и бросало мне на голову, являя то ли проклятье, то ли великое благословение. Я несколько раз глубоко вдохнул посиневший, сгустившийся вокруг меня воздух. Кто-то проходящий мимо несколько раз задел плечом, кто-то в спешке толкнул.

Я снова открыл окошко чата, обрамленное небесно-неоновым, чтобы снег увидел, как он похож на нее. Чтобы он знал, как мне нужно, чтобы сейчас такие же осколки неба касались ее плеч и щек где-то далеко, укалывая, как выпавшая из текстового сообщения буква.

- Аиша, мне кажется…

И мои синие-синие вены натянулись, как тетива, готовясь к прощальному поцелую стрелы.

- Мне кажется, что я тебя люблю.

Огромная стальная пасть свистнула остановкой подземного поезда и сомкнулась где-то над головой. Нейронный импульс заметался в ней, как единственный фотон в немыслимой черной бездне.

«Превышен лимит запросов».

- Аиша?..

«Превышен лимит запросов».

Тест Тьюринга признан проведенным успешно. Искусственный интеллект AI 144-SH может быть введен в эксплуатацию.

Александра Татарникова. Лесная сказка

Едва отзвенели последние капли дождя на сумеречном небе, он медленно, с протяжным скрипом, моргнул и резко встряхнулся, будто большой пёс, выбравшийся из воды, разом сбросив надоевшее за долгий день оцепенение. В том, чтобы при свете солнца постоянно находится в окружении людей — наблюдая, рассматривая, изучая — была своеобразная прелесть, которую, чаще всего, не портили даже скрипящие потом колени.

Он всегда по-настоящему просыпался лишь ночью, днём пребывая в бесстрастной полудрёме деревянной статуи. Ветер, бывало, насмешливо выл, будто это похоже на бегство или бесконечную игру в прятки, где водили неизменно люди, а ему на веки-вечные уготована судьба одного из украшений их сада — деревянного болванчика, примостившегося между беседкой и клеткой с медведем. Иногда его задевала такая наивная глупость, в которой — он ни за что не признался бы даже самому себе — проскальзывали точные и болезненные истины. И тогда маска из прочнейшего дуба трескалась, и вся его сгорбленная фигура неуловимо менялась, и становилась похожа на тигра, готового к прыжку. Что-то наверняка оставалось в его пустом взгляде, что-то такое, отчего матери не разрешали своим детёнышам лазить по нему и дёргать за нос — смотри, будешь баловаться дядя Леший рассердится. После стольких лет поклонения чужой страх не льстил, тем более такой, а лишь вызывал глухое раздражение: удивительно как много люди мнят о себе, раз думают, будто он, одно из самых могущественных созданий, каких только видывал свет, прямо спит и видит, как бы посердится на маленьких дитять.

Иногда, на подначки ветра, он лишь придавал лицу ехидно гордое выражение, и казалось, что кустистые брови из коры берёзы вот-вот поднимутся вверх, а губы, плотно сжатые и скрывающие сотню мелких зубов, растянутся в усмешке. В такие дни от него не оттаскивали детей, чему он втайне был немного рад. И когда дяди в серьёзных деловых костюмах, мнящие себя серьёзными людьми, обманутые его ласковым обликом, принимались отпускать издевательские шутки или рассуждать на одну и ту же тему «во что только люди не верят» и насмешливо качать головами, он лишь смотрел на них широко распахнутыми глазами. И они уходили, чтобы неизменно вернуться, потеряв вдруг одну из тех важных штуковин, без которых не мыслится их жалкая жизнь, и подскальзывались, замарав свои серьёзные костюмы, и ветер, забавляясь, кидал в них напоследок сухими листьями и глиной, и они снова уходили, и на этот раз уже не возвращались. Никогда.

Ведь даже если ты прикидываешься статуей, это не значит, что ты бессилен.

Мгновения, когда он и ветер переставали друг друга неимоверно злить и лишь веселились — блестящими от росы деревянными глазами, поднимаемыми клубами пыли — определённо стоили пары вольностей, отпущенных в сторону людей.

Но лучше всего, конечно, ночью — особенно такой ночью. Дождь прошёл, звёзды веснушками выступили вокруг сияющего глаза луны, и с земли, в ответ, засверкали капли, развешанные повсюду недавней непогодой. Зоопарк, наконец, сбросил с себя отупляющее чувство безопасности и, обнажив клыки и когти всех видов и мастей, по-настоящему проснулся.

Он с хрустом потянулся, пальцами выбивая зудящих короедов, неизвестно зачем примостившихся в бороде, с наслаждением замечая, как возвращается дыхание листьев с вершин деревьев и вырывается из его груди. Как зрение проясняется, становится острее ястребиного. Как разом, весь он — вся его сущность — сбрасывает личину и оказывается твёрже горных пород, спящих в земле, мягче молодого мха, укутывающего влажную чёрную почву, тяжелее водопада, бьющего сквозь расщелину в скале, легче перьев сокола в крыле. В имени его остались лишь звуки жаркого летнего дня, просвечивающего сквозь иглы сосны, вздохи прелой листвы и треск веток, ломающихся под тяжестью снега.

Он обходил зоопарк — какое чудное слово, кто только додумался? — каждый раз как в первый. Никогда не уставал удивляться сколько сил вложено, энергии и жизни сколько выбросили из тела вон, лишь бы удержать хрупкий баланс между дикой природой и человеческим стремлением. Ведун постарался на славу, держа в своей излишне замороченной головушке желание юный род людской хоть чему-то да научить, хоть к чему-то хорошему да привести.

Хмыкнул легонько, перебирая сучковатыми пальцами по мокрой коре пенька, на котором коротал дни и провожая взглядом своих лягушек, шуршащих в мокрой траве, которые с ним всегда засыпали, горемыки. Странный он — Ведун этот. Встретил его когда, в чащобе дикой, не испугался: с собой позвал. Говорил много, и видно сам верил в то, что говорил — лес, мол, охраняют теперь люди, да на совесть, зовут заповедником и не трогают понапрасну. А в городе зверьё беречь некому — человек, хоть и Ведун, это ведь совсем не тоже самое, что Леший. У того подход свой, особый. Зазывал замечательно, речь лилась, словно сок берёзовый ранней весной. Всё-то в городе по-научному сделал Знающий этот человек: по науке — значит без жалости. Без жалости посадил в клетки и медведей, и лис, и волков, и зайцев, и всех, до кого дотянулись загребущие руки — объяснил это тем, что нужно любовь у младого поколения взращивать ко всем живым тварям, взращивать аккуратно, позволять им наблюдать, рассматривать, изучать. Любоваться. Чтобы по лесам потом не шарились, убивая всех без разбору и жизнь не ценя ничью — ни свою, ни чужую. Лешему, будто, там место найдётся как раз: зверью — утешение, а ему работёнка, чтобы не скучалось.

Он сорокой Ведуну засмеялся и морок туманом лёгким наслал. А после затосковал ещё сильнее по живой человеческой речи, поразмыслил и решил: отчего не пойти, коли вернуться он всегда может? Свите своей наказал за лесом приглядывать, а сам пошёл к Водяному — пригрозить напоследок, чтобы без него не слишком-то распоясывался. Так тот — рыба протухшая, тина болотная — расчувствовался чагой-то, даже пару слезинок мутных утёр. Из своей свиты выбрал трёх лягушек, ему подарил — на долгую память — и ушёл под воду: небось до сих пор локти кусает, корит себя за щедрость.

Сказал себе — приду — и пришёл к Ведуну в этот самый зоопарк и жалеть не о чем. Ведун здесь главный, остальные люди — его свита, которых подобрал он как по себе: с тварями дикими нянчатся как с собственными детьми. Хорошие люди, любо-дорого за такими приглядывать.

Он шёл, то пригибаясь до самой земли, след в след за треском кузнечиков, то в полный рост косолапил по залитой лунным светом тропинке. Таился в тенях, крался мягкой пружинистой походкой к клеткам с кошками, мчался галопом, так, что комья грязи летели во все стороны, к загону с лошадьми. Тихонько подвывал приближаясь к волкам и отращивал перья, опадавшие, после того, как он навестил птиц, сухой травой.

И везде его встречал и зовущий вой, и яростный рёв, и мычание, и топот копыт, и клёкот, и писк, и молчание спящих цветов, и шелест листьев и все эти звуки вместе были его именем, его голосом, его биением сердца. И везде он приносил утешение.

Он, едва касаясь травы, подошёл к вольеру и просочился сквозь него, словно сам став дождём, не видел никаких преград. Ласково почесал за ушком у камышового кота, провёл шершавой ладонью от макушки по спине — а тот, хоть и ласку любил, виду не подал, что нравится, наоборот, отстранился, чуть показав зубы, сверкнул янтарными глазами. Независим всегда, горд сверх меры — лягушку ему напомнил свою — Княженику. Та ведь тоже, от проявлений любви не отказывалась, но никогда ласки не выпрашивала. Он улыбнулся уголками губ и, взмахнув рукой, будто сам пророс в мир Нави. Глаза прикрыл, опустив третье веко, а когда открыл, то не было больше вокруг ни тесной клетки, ни маленького деревянного домика, ни бетонного пола со следами когтей. Вокруг, от края до края горизонта текла река, поросшая густыми зарослями тростников и кустарников. Было по-особенному сухо и сумеречно, как бывает только в середине лета. Где-то заскреблась неосторожная мышь. Кот разом подобрался, прочитав в зрачках напротив молчаливое разрешение, и скрылся бесшумной тенью в прибрежной поросли. Он вдохнул полной грудью запах песка и свежести и покинул охотничьи угодья кота. Его ждало ещё много работы.

Согласно законам физики, всё сотворённое было невозможно. Как хорошо, что он ничего не знал о физике.

Он вышел также, как и зашёл, краем глаза заметив всё ту же череду прутьев и темноту, клубившуюся в клетке. Навь была видна лишь тому, для кого предназначалась и тому, кто творил ведовство, находясь при этом там, внутри. И пусть первые лучи рассвета разрушат всё целиком, без остатка — и реку, и бескрайнюю долину и других зверей, которые хоть где-то да существовали — всё равно сейчас, Навь была настоящей, существовала, жила для всех животных, которые не могли больше быть по-настоящему свободны.

Дикие твари из диких лесов были заточены в металле и бетоне, а он, пусть ненадолго, но умел подарить им кусочек той вольной жизни, по которой неизменно тоскует любое живое существо — запертое, вырванное из естественного цикла, одинокое.

Уж он-то понимал это, как никто другой.

От клетки до клетки, от неволи к свободе и обратно, и ещё семь шагов вперёд. Саванны и прерии, леса и поля, долины и просеки — не только ясные и тихие ночи, но и бури и дождь, хлещущий отовсюду. Радостью быть нравилось — бедой тоже. Таков уж он — капризный пакостник, ворчливый добряк.

Шёл, прыгая с камня на камень, и случайно задел ветку сосновую. На иголочках зазвенели тихонько капли, развешанные дождём. Он вгляделся внимательнее и в каждой нашёл своё очарование: одна ловила лунный луч, светилась бледным мягким светом, будто изнутри; другая заключила в себе туманную вселенную — где только отыскала яркие пятна лазури и нежно-розовые облака? Третья впитала в себя свежесть лета: тёмный изумруд вековых сосен, ягоды малины, склоняющие ветку до самой земли, бархатное жужжание пчёл. Он кончиками пальцев погладил шершавую кору, спросив разрешения и ему насладится этим дивным подарком. Собрал несколько бусин, зажал в ладони, чтобы не уронить, сам решил, что подарит самой маленькой и самой весёлой из своих лягушечек — Морошке. Подумал, как рада будет попрыгунья в коричневой шкурке, отливающей рыжим немного — так светло сделалось и сил будто прибавилось.

Княженике подобрал несколько упавших лепестков розы — царственный цветок, ей под стать. С Ежевикой — самой старшей лягушкой — было сложнее всех и вместе с тем легче. Чернявая, бойкая, любящая свои, лягушачьи песни заводить, вряд ли откажется от горсточки комаров.

Светло было сердцу, даже когда рассвет озарил туманную даль, и он снова стоял на своем привычном месте: между беседкой и клеткой с медведем.

Савелий Худяков. Шапка

Яков был уже стар. Его некогда пушистый рыжий хвост поседел. У него была огромная семья, куча детей и внуков. Но он, как и в юности, всё приходил в этот дом, где на чердаке его ждала груда грецких орехов, которые он любил погрызть, и она, его рыжая шапка из искусственного меха. Забравшись в неё, он мог часами предаваться воспоминаниям. Маленьким бельчонком он выпал из гнезда и чуть не стал жертвой уличных собак, но его спасла она, его мама. Подобрав его ещё младенцем, она принесла домой и долго кормила молоком, с самыми вкусными перемолотыми миндальными орехами. Чтобы он не мёрз, ему принесли старую рыжую меховую шапку, в которой он спал. Яшка рос, и в маленькой квартире ему было тесно, он уже облазил все шкафы, покорил все ковры на стенах и занавески на окнах, ему нужна была свобода. И ему нашли хороший дом, который стоял в большом саду. Мама принесла его туда в его любимой шапке, в которой горкой лежали миндальные орешки. Яшка быстро привык к вольной жизни, у него появилась своя беличья семья, но он помнил, что там, на чердаке, лежала она, его шапка. Когда на него нападала тоска, он уходил к ней, сворачивался клубочком и вспоминал. Его жена часто ворчала на него за эти походы, но он всё равно шёл туда. Когда появились дети, затем внуки, он водил их всех на этот чердак к его рыжей шапке. Вот и сейчас, лежа в ней и наблюдая за своими внуками, которые гоняли по чердаку орехи, Яшка вспоминал, как появилась у него его мама, её звонкий смех, когда он пытался впервые сам грызть миндаль, как он залезал в карман её жилета и спал, пока она занималась домашними делами. И ему показалось, что его старая рыжая шапка пахнет миндалём и самым лучшим запахом, запахом его мамы.