Соловьев Иван. И главнее этой силы нет на всей Земле

***
Утреннее солнце отчаянно пробивалось сквозь выцветшие от времени старенькие занавески. Косые лучики щекотали Ванькин нос, ласкали утренним теплом пряди льняных непослушных кудрей, раскиданных по подушке. Мальчик уже не спал, но глаза открывать ещё не хотелось. Он нежился в лучах просыпающегося июльского утра и чувствовал себя безмерно счастливым.

- Ванечка, вставай! Мне на дойку пора. Я тебе здесь оладушек напекла и молочка налила.

- Встаю, бабуля, встаю, - потягиваясь и ещё сонно зевая, отозвался мальчик. Шлёпая босыми ногами по свежевыкрашенному полу, Ваня задержался возле печи и с удовольствием втянул носом ароматный запах подходящего на загнете теста. Тонкий аромат ванили щекотал ноздри и пробуждал аппетит.

-Ммммм, как вкусно пахнет! Пирожки будут?

-Нет, не угадал! Твой любимый черничный пирог!

- Бабуля, какая же ты у меня удивительная! Ты – добрая волшебница! Нет, ты не волшебница, ты – фея! Ты – добрая фея из сказки! Как же я тебя люблю! Мальчик прижался к мягкому бабушкиному животу и крепко обхватил её руками. Матрёна Федоровна ласково погладила Ваню по растрёпанным завиткам волос, прижала к себе и глубоко вздохнула.

- Господи, господи! Дитё ты моё, беззащитное, тяжко тебе видать в жизни придётся, внучок мой золотой, с таким-то сердцем открытым. Надо бы Петру сказать, пусть отдаст мальчонку в кружок какой-нибудь спортивный, а то ишь какой хиленький да сердобольный, - думала про себя бабушка. - Всё цветочками да лепесточками любуется, из сада не вылазит. Всё что-то копается в своих клумбах. Господи, боже мой! - вздохнула старушка. -А может и не надо ему этих спортов, раз такой он у нас уродился. - А ну, беги, умывайся, а то всё остынет, - очнувшись от раздумий, сказала бабушка и подтолкнула Ваньку к сеням.

С детства мальчика тяготили игры с ребятами, он всё норовил то в лес убежать, то в поле. Туда его манила и притягивала какая-то неведомая сила. Там, он чувствовал себя частью чего-то очень великого и важного, и


он точно знал, что главнее этой силы нет на всей земле. Его маленькое сердечко замирало от всех тех звуков, которыми был наполнен лес, он растворялся в многоголосье шелеста листвы и пении птиц, он всем своим маленьким существом вбирал в себя всё то, что по-матерински щедро, давала ему земля. И его душа ликовала!

***

- Доброе утро, солнце! Доброе утро, друзья мои милые! Ну же, просыпайся, соня, - Ваня нежно прикоснулся к настурции, которая ещё не успела раскрыться навстречу утреннему солнцу. Нежно-желтые бутончики вдруг колыхнулись от легкого прикосновения, стряхнули с себя хрустальные капельки росы и раскрылись навстречу яркому утреннему солнцу.

- Ну вот, мои засони, так-то лучше! А ты что, без настроения, тебя кто-то обидел? – мальчик с тревогой рассматривал куст пиона. - Что ты плечи опустил?- Ваня осторожно приподнял малиновую голову пиона, которая грустно покачивалась на увядающем цветоносе. – Что с тобой произошло? Скажи мне! - В это мгновение он вдруг почувствовал какое-то еле ощутимое движение увядающих лепестков и услышал чуть слышный шепот: «Пииииить! Пиииииить!».

Мальчик приподнял густые ветви мощного куста и ощупал землю.

- Вот беда! Здесь же всё сухо, как в пустыне! Как же так?! Я же вас вчера в обед так хорошо поливал! – схватив ведро, он со всех ног помчался к бочке с водой и, зачерпнув добрую его половину, согнувшись на одну сторону, неуклюже ковылял к цветнику.

- Ну, вот мои хорошие, водичка! Пейте, мои любимые! Простите, что я не рассчитал вчера! Вы так у меня быстро растете, что я за вами не успеваю.

Земля быстро насыщалась живительной влагой, и вот уже через несколько минут могучий куст стал потихоньку расправлять свои опущенные плечи.

-Ты где подевался? - бабушка вышла на рундук и, прикрывая ладонью глаза от солнца, всматривалась в густые заросли сада. - А ну скоренько иди завтракать!

- Иду, иду, бабуля, - отозвался Ванька из гущи оживающего куста. - Уже иду!

***

Палящее июльское солнце незаметно перевалило за полдень. Весь перепачканный, чумазый, с разноцветными точками от пыльцы цветов на лице, Ваня бежал на речку. Ему хотелось побыстрее окунуться в живительную прохладу воды.

Ну, вот и Овсянка. Весело сбежав с пригорка, Ванька с разбегу бросился в воду. - Ух ты! Ну и водичка! Проплыв пару десятков метров от берега, он нырнул и поплыл под водой в обратном направлении. Длинные тонкие, как волосы русалки, изумрудно-зеленые водоросли приятно щекотали ноги и живот, тысячи маленьких мальков разбегались навстречу в разные стороны и дружной гурьбой сопровождали его, нисколечко не боясь.

На пригорке, в траве он заметил Ваську. Тот лежал на животе, что-то бубнил себе под нос и явно был чем-то занят. Ване был неприятен этот долговязый, конопатый мальчишка, и он даже здорово побаивался его. В округе знали Ваську как хулигана, грозу не только всех бездомных кошек и собак, но и местных мальчишек, что помладше его. Ему ничего не стоило просто так дать кому-нибудь подзатыльник или больно пнуть зазевавшуюся кошку. Было такое ощущение, что это доставляло ему удовольствие. Ваня хотел пройти мимо него, но тот его заметил и подозвал:

- Иди сюда, посмотри, кого я тут поймал!

В траве, перевернутый на спину, неуклюже и отчаянно дергая тоненькими ножками, барахтался майский жук. Васька тыкал ему в живот сухой веткой и приговаривал:

- Ах ты, паразит! Фашист проклятый! Попался! Сейчас я проткну насквозь твой толстый живот! - он взмахнул рукой и стал нацеливаться на удар.

От увиденного у Вани подкосились коленки, и он буквально всем весом своего худощавого тела рухнул на Ваську, больно задев его плечом.

- Ты что, дебил вообще! - в тупой ярости вскрикнул подросток и со всего размаха ударил мальчика по лицу. - Что офанарел вааще? Придурок!

Ваня сидел и тупо смотрел на барахтающегося на спине жука. Он не чувствовал, что его правый глаз медленно начинает заплывать, что из разбитого носа течет кровь – он не чувствовал боли, он вообще ничего не чувствовал. И страха за себя он тоже не чувствовал. Страх ушел, растворился.

Мальчик поднял вверх голову и, улыбаясь, заглянул в раскосые Васькины глаза. Тот ошарашенно отпрянул, и в его глазах промелькнул испуг. Но не разбитое лицо мальчика испугало его и не ответственность, которая ждала его за этот чудовищный проступок, а та неведомая сила, которую он вдруг почувствовал в этом тщедушном, избитом мальчике.

- Ну, точно дебил ненормальный, - процедил сквозь зубы Васька и, развернувшись, зашагал в сторону деревни.

***

- Бедный мой! Испугался? – Ваня перевернул жука и посадил его себе на ладонь. - Плохой мальчишка тебя мучил! Но видишь, все уже хорошо и ты теперь можешь лететь к себе домой! Но жук не улетал, а только смотрел своими коричневыми круглыми глазками на Ивана. - Ты мне хочешь что-то сказать? Наверное, спасибо? - мальчик улыбнулся и пересадил жука на тыльную сторону ладони. – Ну же, лети! Но жук не двигался и продолжал смотреть на мальчика. И тут Ваня заметил, что левое крылышко у него чуть повреждено.

–Бедняжка мой! - мальчик осторожно пересадил жука внутрь ладони и отправился домой.

***

Осторожно, чтобы не причинить боль своему жуку Ваня одной рукой открыл калитку и прошел в сад.

- К кому же мне тебя определить до твоего выздоровления? Хочешь к ромашечке? Смотри, какая у нее замечательная корзиночка, тебе здесь будет очень удобно.

– Можно, милая? – Ваня дотронулся до крепкого стебелька растения, и ромашка в ответ вдруг утвердительно качнула своей замечательной головкой! – Ну, вот и хорошо. – Садись дружок, и выздоравливай потихонечку, – сказал Ваня и посадил жука в центр цветка.

Ваня опустился на траву в центре своего цветника и наблюдал за жуком. Жук пребывал в оцепенении и совершенно не хотел двигаться. Мысленно мальчик вернулся на берег реки и вдруг горько заплакал. То ли от пережитой боли, то ли от жалости к несчастному жуку, которого ему удалось спасти от рук мучителя, он и сам не знал. Его худенькие плечи ещё долго вздрагивали от рыданий, пока он, все реже и реже всхлипывая, не погрузился в глубокий сон.

***

- Ну же, тише, тише… – прошептали фиалочки, - Он спит. Наш принц спит!

- Дзинь-дзинь –дзинь, – вежливо прозвонил лазурный колокольчик и с укором посмотрел на шумно возившихся в кустах роз воробьев. Птички мигом успокоились, они ведь тоже были хорошо знакомы с Ваней, кто как не он всю холодную зиму их подкармливал и не давал умереть с голода.

Белоснежные нивяники опустили свои головки к лицу мальчика и с нежностью дотронулись до его щеки. От этого еле заметного прикосновения мальчик улыбнулся во сне.

- Вы что расшумелись? Разбудите! Дайте ему хоть чуть-чуть поспать», — рассерженно прошептал куст пиона и закрыл Ваню своими разлапистыми ветвями.

***

В саду воцарилась необыкновенная тишина, наполненная небывалыми запахами, смешавшимися в единый букет чудного благоухающего целебного аромата. Каждая частичка этого райского уголка оберегала сейчас сон маленького человека, отдавала от себя безграничную любовь и нежность, наполняла природной силой это худенькое бледное тельце, в котором билось удивительно доброе сердце.

И это было чудом, чудом гармонии и равновесия между человеком и природой! Как будто бы и не прошли вовсе те долгие тысячелетия, безвозвратно разделившие человека и природу.

А мальчику снился его райский сад, утопающий в изумрудной зелени, снился каждый цветок, который он называл по имени, и во сне он чувствовал себя невероятно счастливым и безмерно любимым.

***

Жжжжж!!! Жжж! - тишину разорвало жужжание майского жука. Ваня открыл глаза и увидел кружащегося над ним старого знакомого, который еще не совсем уверенно пытался куда-нибудь приземлиться. Мальчик раскрыл ладонь, и жук тут же с облегчением плюхнулся в раскрытую ладонь.

Они смотрели друг другу в глаза – мальчик и жук. Человек и насекомое. Но между ними сейчас не существовало физиологических границ, и они это чувствовали. Лучик заходящего солнца отразился в янтарных бусинках глаз жука, он смешно шевельнул усиками, взлетел и, сделав прощальный круг, устремился в сторону леса.

Коленова Мария. Дом

Я возвращалась домой из Москвы. До Череповца за час летает и самолёт, но я на него не успевала. В поезде было мало людей.

—Ого, Магнитогорск.

—Ага.

—Далековато от нас будет.

—А что удивительного?

—Я оттуда же. Не ожидала, что встречу земляков так далеко от Родины, здесь.

Милая проводница закрыла мой паспорт и вернула вместе с билетом. Я вспыхнула улыбкой и посмотрела на нее:

—Мы жили в палатке…

Она ответила:

—С зелёным окошком…

—Промыты дождями,

—Просушены солнцем.

Дальше читали вместе:

—Да жгли у дверей золотые костры

На рыжих каменьях Магнитной горы!

—Хорошей дороги вам!

—Спасибо.

Это стихотворение знает каждый житель моего родного города. Его написали на памятнике, а рядом стоит скульптура — ладонь с куском магнитной руды. Своя земля и в горсти мила.

Да, место рождения — город Магнитогорск, Южный Урал. Езды два дня на поезде, две тысячи километров. Мне было десять лет, когда мы переехали. Сначала папа, потом мы с мамой, потом бабушка и старшая сестра с мужем. Дом продали соседям. Вместе с собакой. Я плакала, когда мы ехали на вокзал. Плакала, когда ехали в Череповец. Плачу иногда сейчас.

Состав ушёл за горы, спрятался. Если вся жизнь — игра, то непременно игра в прятки. Я начинаю считать со ста. Девяносто девять, девяносто восемь, девяносто семь… Стук колес сливается в колыбельную. Сон — это маленькая смерть, но сон о родном — маленький рай.

Мне снится наш старый дом, недавно проверяла. Когда кто-то или что-то снится, значит вспоминает тебя. Там, где встречается Европа и Азия, в древних горах, Уральский хребет шевелит позвонками. Разморившись от полуденного зноя, серебристая степь дышит мягкими кисточками ковыля.

Цвет Севера — белый от снега и красный от клюквы. Небо похоже на синяк: желтое, синее, зеленое от фонарей завода. Цвет Урала — зелёный от листьев, змеевика, малахита, золотистый от пшеничных пашен и яшмы, чёрный, графитовый, рыжий от труб — ГЭЦ, ТЭС, АЭС — как заклинание.

—Что тут, что там промышленная грязища, — сказал как-то мой знакомый.

—Тебя воспитали трубы, а меня — горы. Мы разные, как математик и мать-и-мачеха.

—Не понял.

—Ты цифра, а я — цветок.

Каждую ночь я горы вижу, каждое утро теряю зрение. Конечно, счастье не за горами, оно в горах. Мы часто ездили с бабушкой на электричке в соседнюю Башкирию. Сижу на скрипучем сиденье и не достаю до пола ногами. Когда нам навстречу идёт другой поезд, я считаю его вагоны: пятьдесят пять, пятьдесят четыре, пятьдесят три…сбилась. С бабушкой мы гуляли по небольшим горам, скорее даже высоким холмам: бархатным, свежим, звенящим. Я тогда любила мультик о Шелковой кисточке, которая пела о сказочном цветке.

Есть на свете цветок алый - алый,

Яркий, пламенный, будто заря,

Самый солнечный и небывалый,

Он мечтою зовётся не зря.

Бабушка говорила, что этот цветок — эдельвейс. Я искала его, но не находила. Зато помню, как мы встретили змею. Медуницу. И ящерок видели. Бабушка говорила, что это Хозяйка Медной горы. Я ей верю.

А еще помню, как училась кататься на коньках. Лед на реке застывал крепкий. Спасибо зиме, что разрешает ходить по воде. На живом катке было много людей. Я как-то заметила там застывшую лужу крови и чей-то зуб. Не думала еще, что красный и белый — цвета Севера — такие жестокие. Если откатиться подальше от толпы и лечь на лёд, то можно услышать, как он трещит — с тобой разговаривает. Снежный плед хрустит, когда уже по темноте возвращаешься с мамой домой. Глядя в темные складки двора, становится страшно, но знаешь, что мама сильнее всех в мире. Ложишься спать, считая овечек. Двадцать, девятнадцать, восемнадцать…

Я проснулась во время стоянки. За окном суетились белые мухи, будто телевизор потерял сигнал. Полупустой вагон спал. Я смотрела в окно и думала…

Никого не будет в доме,

Кроме сумерек. Один

Зимний день в сквозном проеме

Не задернутых гардин.

Мне сделалось тоскливо. Наверное, это ужасно грустно, когда в зимний вечер никого нет дома, когда тебя никто не ждёт на кухне или в гостиной, когда ночью становится так тихо, будто ты оглох. Даже зимний день — и тот один. Я чувствую это, когда родители уезжают в Петербург. На это время не выключаю свет ночью и сплю на их кровати, а утром кормлю кошку сметаной с руки. Она слизывает шершавым языком холод с ладони, сладко поджимая усы. Мне от этого легче. Сегодня утром меня ждут родители, старшая сестра, бабушка и белая кошка. Дом — это все-таки не «что», а «где»: там, где дочек в Москву провожают, там, где я никому не чужая.

Мы переезжали через мост. Хорошо, что у нас его не разводят, как Дворцовый. Снежная гладь была тихой и походила на спину спящей белой медведицы в звездных блестках. Город на другом берегу спал. Я прислонилась лбом к холодному окну. Наверное, также рано просыпаются влюбленные, чтобы смотреть, как спит их самый дорогой человек. Питер любить легко: он красивый, с мечтательным именем и кудрявым профилем. А ты попробуй полюбить этот неказистый городок, который ночью тихонько дышит бронхами заводских труб и раз в полгода плачет кислотным дождем.

Подъехали к платформе. Окно медленнее перелистывало картинки. Темно-синие улицы, вышитые золотой тесьмой фонарей, расправлялись. Стук колес стал отмерять темп вальса. Раз, два три. Раз, два три. Раз. Два. Три. Я в домике. Три. Два. Один.

—Ч - ч - ч - ч. Я иду искать. Помоги мне, Господи.

Голотенко Арсений. Последний день

Выжженная земля расстилалась до края горизонта. На планете властвовали лишь оранжево-коричневые цвета, поглотившие это мир. Рыжее небо и сильные потоки ветра — единственные спутники на Земле. Мужчина в скафандре исследовал территорию, изучая содержимое под землей. Вдруг маленькие песчинки взлетели вверх, закручиваясь в вальсе вихря. Устремив взгляд вперед, мужчина увидел пустынную бурю, зарождающуюся вдали.

Это означало, что уже настало время возвращаться обратно. Развернувшись, мужчина сделал шаг вперед, но вдруг металлоискатель издал легкий писк. Быстрым движением он снова провел аппарат над землей: звук повторился.

— Натали! Здесь что-то есть! — закричал мужчина, доставая небольшой прибор, чем-то напоминающий бур.

Вскоре рядом появилась еще одна фигура астронавта, направляющаяся к напарнику.

— Николас! Хватит тут копаться, пора уходить. — кричала Натали в рацию, подбегая к мужчине.

Тот игнорировал ее просьбы, продолжая раскопки. Как только женщина оказалась рядом с напарником, в руках у того уже была шкатулка, местами помятая и немного поношенная.

— М-да, ничего полезного. — подытожил мужчина, рассматривая содержимое.

Поднимаясь с колен, тот откинул коробку, как вдруг краем глаза Натали заметила изображения каких-то людей.

— Что там внутри? — спросила девушка, подбирая шкатулку с содержимым.

— Да ничего такого. — отмахнулся Николас, убирая прибор обратно в сумку.

Внутри шкатулки девушка нашла фотографии двух парней, дурачившихся на камеру. Позади них был малиновый закат, скрывающийся за кронами сосен, огромный хвойный лес раскинулся сзади ребят. Блондин широко раскрыл рот в улыбке, громко смеясь, а брюнет спокойно улыбался позади него. На другой стороне фото была короткая надпись.

— «Мир, утратив какой-либо смысл, не отнял у нас желания жить.» — прочитав подпись сзади, девушка чуть улыбнулась.

— Пф, бред.

— Возможно, Николас, — начала девушка, забирая шкатулку с собой, — но, видимо, для них тот день был последним.

«20 лет назад»

Огромные бетонные здания устремлялись высоко в небо, защищая жителей города от лучей палящего солнца. Начало июня выдалось жарким, но даже засуха не могла остановить бешеный ритм мегаполиса. Рядом проносились желтые машины такси, а на соседней стороне дороги люди увлеченно смотрели телевизор, выставленный на витрине.

— Я тебе в сотый раз повторяю: отчеты у меня на столе. Если не разбираешься— не лезь, скоро буду в офисе, тогда и поговорим. — молодой парень быстрым движением нажал красную кнопку на экране своего телефона.

Золотые пряди волос словно сверкали на солнце, юноша ловкими движениями проскальзывал сквозь толпу людей. Темный костюм, выглаженная по линеечке рубашка — повседневная одежда офисного работника.

«Когда же отпуск… — тягостно вздыхая, юноша перевел взгляд на обратный отсчет светофора. — 40, 39, 38…» В кармане снова зазвонил телефон, однако Вильям не отрывал глаз от чисел, внешние звуки словно исчезали, голову постепенно заполонял туман. Лишь когда датчик загорелся зеленым, юноша снова пришел в себя, возвращаясь к ритму города. «Что опять?» — парень взял трубку телефона, удрученно покачивая головой.

Проходя мимо витрин, Вильям увлеченно наблюдал за людьми: столпившаяся группа людей вызывала неподдельное любопытство. Чуть замешкавшись на повороте, парень решил выяснить, что же показывают по телевизору. Протискиваясь через людей, юноша увидел новостной канал и молодую дикторшу, разговаривающую с престарелой парой.

— Заявление мистера и миссис Смит о возросшей активности солнца было подтверждено учеными, безусловно, это имеет свои последствия, однако беспокоится не о чем, не так ли, мистер Смит? — пожилая женщина держала своего супруга за руку, пока тот выслушивал девушку напротив.

— Повышенная активность вызовет солнечные вспышки, они…– мужчина сделал короткую паузу, словно решаясь произнести вторую часть предложения. — уничтожат планету!

— Что вы такое говорите? — звонкий смех журналистки доносился с экрана.

Испуганный взгляд мужчины смотрел в объектив камеры, затем мелькнуло лицо охранников, и мужчина выбежал из кадра, выигрывая время супруге.

— Прошу немедленно запасайтесь едой, ищите подземные убежища, ориентируйтесь на сроки в десятки лет! –тараторила пожилая женщина, отвлекаясь в сторону, где пропал ее муж. — Не дайте нашей цивилизации исчезнуть!

Дикторша дала короткий знак оператору - сигнал оборвался. Ошарашенные люди устремились прочь от витрины, набирая номера родственников или пытаясь поймать такси. Уже через пару секунд рядом со стеклом остался стоять Вильям в компании юноши чуть старше его. Ворчливый голос на той стороне трубки становился тише, пока не слился с шумом мегаполиса.

— Меня сегодня не будет. — вспомнив о разговоре, парень срочно закончил звонок.

Рядом стоящий юноша сперва чуть хихикнул, а затем начал заливаться громким смехом, хватаясь за живот.

— По-вашему, это смешно? — Вильям не был человеком суеверным, но повышенная активность солнца сейчас не была редкостью. Человеческая жизнь всегда висела на волоске, так почему трагичный конец 8 миллиардов начинает волновать нас больше?

— Последние 5 лет синоптики предупреждали о катастрофе, но мы глупо надеялись на милосердие судьбы и чудесное спасение. Видимо пришла пора расплачиваться за свои ошибки. — поразмышляв, незнакомец чуть запрокинул голову вверх. — человеческая лень и равнодушие стали нашими главными пороками.

Вильям молча стоял, внимая речам парня, напротив.

— И что же вы собираетесь делать?

— Лично я хочу съесть сочное яблоко…а вы? — зеленоглазый брюнет тоже был одет в строгий костюм, взгляд его суров, но в зрачках плясали ехидные искры.

— И что я просто проведу последний день жизни с первым встречным?

— Если есть альтернатива — вперед. — пожал плечами парень, собираясь направиться в свою сторону.

— Вильям Хиггинс.

Незнакомец словно окаменел, видимо, он не ожидал ответной реакции, однако такой расклад устраивал его больше и уже через секунду на лице засияла довольная улыбка.

— Майк. — развернувшись, тот пожал протянутую руку нового знакомого.

Постепенно новости о конце света заполоняли умы людей, все отчаянно ломились в магазины и склады, хватая всё, что могли утащить, или искали убежище за пределами города. Вместе они направились в ближайший торговый центр, но, как и ожидалось, магазин пуст.

— М-да, яблок отведать не получится. — разочарованно произнес Майк, осматривая полупустые полки.

Пораженный простотой желаний спутника, Вильям любопытно наблюдал за поисками.

— Яблоки — это всё, чего ты хочешь? — на мгновение Майкл застыл, вопросительно осматривая юношу.

— Да. — сухо ответил парень, покидая здание.

На улице сгущались тучи, раздавались первые раскаты грома. Вскоре первая капля упала на серый асфальт, за ней вторая, одна за другой, превращаясь в сильный ливень. Машины уже не ездили, изредка можно было увидеть кого-то из людей. Осматриваясь вокруг, Вильям услышал громкий всплеск: посередине дороги лежал Майкл.

— Эй, Вильям, присоединяйся!

Медленными шагами Хиггинс подошел к веселящемуся парню, словно тот находился не на проезжей части дороги, а в аквапарке.

— Ну чего встал, как столб? — схватив парня за рукав, Майк повалил его прямо в огромную лужу. Звонко смеясь, тот лишь извинился, начиная брызгать Вильяма водой.

Словно маленькие дети, двое безумцев скакали на перекрестке огромного города. Вымокнув до нитки, 25 летний Вильям и 27 летний Майкл, наверное, были самыми счастливыми людьми на планете в тот момент. Однако через полчаса ливень утих, уступая место горячему солнцу. Майкл расслабленно лежал на скамейке, пока Вильям сидел рядом на бордюре, выжимая из пиджака лишнюю влагу.

— Ты все еще хочешь яблок?

— Конечно! — воскликнул Майк, вскакивая со скамьи.

Кивнув головой в сторону окраины, Вильям молча направился туда. Пробираясь сквозь небольшой прилесок, ребята вскоре очутились за городом: вокруг возвышались сосны, а впереди, простиралось огромное поле, посредине которого красовался невысокий холмик. На самой его верхушке стояла одинокая яблоня, и даже издали было видно наливные красные яблоки, висевшие на ней.

— Как ты узнал про это место? — обрадованный мыслью о скорой трапезе, Майкл сорвался с ног, направляясь к заветному сокровищу, разгоняясь и останавливаясь, чтобы дождаться не торопящегося Вильяма.

— Мы с женой часто устраивали пикник под этим деревом. Летом приходили на это место, чтобы побыть наедине с природой.

— Тогда почему ты сейчас не с ней? — вопросительно посмотрев на Вильяма, Майк сорвал одно из множества диких яблок, откусывая огромный кусок.

— Скоро мы с ней встретимся, это вопрос времени. — ответив, юноша тоже срывает плод с дерева. — А сам что?

— Работу я уже потерял, а иного не было.

Хиггинс молча взглянул на задумавшегося товарища, тот наблюдал заходящее за горизонт солнце. Никогда не знаешь, когда в последний раз увидишь закат, однако порой случаются исключения.

— Ты показал мне простоту жизни. — Майкл непонимающее уставился на Вильяма. — Истинная ее тайна была всегда рядом. Я следовал за тобой, потому что не понимал твоих мотивов: перед смертью желать ощутить кислый вкус яблока — полнейший бред. Ты показался мне безумцем, однако что-то не давало мне убедиться в этом. И наконец я понял причину. Ведь, если бы у восьми миллиардов человек яблоко было последним желанием, конец бы не наступил. Мы бы также продолжали жить насыщенной жизнью, наслаждаясь каждым ее мигом. «Hoc est vivere bis, vita posse priore frui.» — уметь наслаждаться жизнью — значит жить дважды.

Майкл задумчиво смотрел на Хиггинса, а затем улыбнулся. Улыбка эта была словно солнечный свет после затяжного шторма, такая же яркая и свободная.

— Смотри! — Вильям поднял глаза наверх, как вдруг его ослепила яркая вспышка.

— Ай. — продирая глаза, юноша все же смог взглянуть на смеющегося Майкла.

В руках у парня был полароид, из которого выезжала только что сделанная фотография.

— Предлагаю сделать еще пару снимков, а затем закопать там. — указывая на место под яблоней, Майк достал из сумки небольшую шкатулку, забрасывая туда первую фотографию.

Уголки губ Вильяма слегка приподнялись, и тот кивнул: «Даже потеряв жизнь, я нашел в ней истину, благодаря тебе.»

Харченко Роман. Всё ради любви

Вечер выходного дня не предвещал беды, но всё-таки Женя умер... Впрочем, перед этим был ряд событий, о которых стоит рассказать.

Здания тихо проплывали мимо. Рядом с Женей шла сонной походкой Катя, оглядываясь по сторонам. Парень любил просто наблюдать за ней, вести бесконечные беседы, при прощании смотреть ей в лицо несколько секунд и с улыбкой расходиться, уже чувствуя потребность в ней. Обо всём этом сегодня он хотел ей сказать, уместив такое признание в короткую и всем известную фразу. Да и место было заранее подобрано: они подходили к двухэтажному зданию, второй этаж которого занимал офис, а первый - любимое кафе Кати.

Деревянный интерьер кафе был всё так же красив, народу было по-прежнему мало, а кофе был как всегда приятен и бодрящ. Женя, конечно, понимал, что это не самое помпезное место для признания, но бюджет был согласен только на него. Успокаивая себя, он решил: раз в этом месте они и познакомились, то такое важное событие должно случиться именно здесь. Всё это было волнительно, поэтому пришлось прибегнуть к старой, кажущейся глупой, но рабочей методике: Женя отсчитал у себя в голове: «Пять, четыре, три, два, один…», — и все мысли расставились по местам, заряжая оптимизмом. Не медля ни секунды он сразу же начал:

— Катя, я уже давно хотел тебе сказать, что...

Но тут его оборвала сигнализация. Молодой студент Виктор сегодня вышел в свой первый и, как покажет время, последний рабочий день. При варке кофе на открытом огне что-то пошло не так, и вскоре пламя начало распространяться по всему зданию. Немногочисленные клиенты и сотрудники в срочном порядке покинули кафе. А Женя, так и не успев ничего сказать, теперь стоял вместе с Катей на улице, держа в руках кофе. Обстоятельства точно были против него, но раз решился, то нужно действовать до конца, поэтому он поспешил отвести девушку в парк, где они любили гулять.

Отойдя немного вперёд, Женя не сразу заметил, что Катя за ним не следует. Он повернулся, чтобы позвать её, и увидел, как она недвижимо смотрит в одну точку. Переведя взгляд туда, куда смотрела девушка, Женя увидел кричащего во всевозможные интонации белого кота, который от сажи уже потерял былой окрас. Катя перевела взгляд в душу парня. Теперь ему нужно было что-то предпринять, ведь как потом признаваться в чувствах, если сейчас он спасует. Он прокрутил в голове курс ОБЖ, сложил все за и против и нашёл лучшее решение проблемы. Женя достал маску (слава богу сейчас был карантин), вылил на неё кофе из своего стакана и теперь был готов встретиться с пламенем лицом к лицу.

Под возгласы толпы Женя вошёл в горящее помещение. Присев на корточки, стал продвигаться к лестнице на второй этаж, а пламя начинало окружать. Но разве теперь может оно остановить героя на пути спасения кота? Подойдя к лестнице, он ощутил сильную горечь и, подумав, что это дым, хотел было выбираться наружу, но потом понял, что это бариста Виктор сварил чересчур крепкий кофе.

На втором этаже огня было меньше, Женя, благодаря своей исключительной интуиции, быстро определил местонахождение кота. Теперь для выполнения спасательной операции осталось только покинуть здание. Он посади кота на плечо, развернулся, чтобы найти аварийный выход, но обнаружил пламя в дверном проёме: теперь остался один единственный выход, который оставил ему огонь — окно. Женя подбежал к окну - и сожаления о поспешном геройствовании сразу начали закрадываться в душу. Но решение проблемы нашлось быстро и заключалось в рядом стоящем дереве. Нужно было лишь допрыгнуть до него, ухватиться за толстую ветку, по ней прокарабкаться до ствола, спуститься и в лучах славы открыться Кате.

План был великолепен и надёжен, как швейцарские часы. Женя открыл окно, залез на подоконник, надёжнее прикрепил кота и оттолкнулся. Удачно ухватившись за ветку, он понял, что произошла первая осечка: кот спрыгнул на дерево и скрылся в листве. Но ничего страшного: кота он оставит тем, за кого и выполнял работу, - спасателям. Когда Женя стал продвигаться к стволу, то случилась вторая осечка: ветка переломилась, и он оказался во власти силы притяжения. Приземлившись совсем не по- геройски, Женя получил вместо лучей славы, возможно, сломанную ногу и волнения Кати.

Женя встал, опираясь на здоровую ногу, успокоил девушку и пообещал, что как только проводит её, то сразу же отправится в больницу. Но перед этим нужно было раскрыть свои чувства, поэтому, учитывая свой недавний триумф, Женя понял: настал один из лучших моментов. Он отвёл Катю подальше от толпы, волнение и смущение перемешались на его лице:

— В общем, я давно хотел тебе сказать...

А пока Женя пытается что-то сказать, я посчитал нужным представить нового героя этой небольшой истории. Звали его Иван Дмитриевич, сейчас он уже не живёт в этом городе, но сумел оставить небольшое наследие и, так сказать, частичку своего «таланта». Таким подарком городу являлась плохо прикреплённая к фасаду здания плитка, которая в столь важный момент почувствовала невыносимую лёгкость бытия и все прелести свободного падения, а Женя — ощутимую тяжесть керамики.

Всё окружающее пространство исчезло, оставив его одного в темноте. Запахло нефтью. Возникла высокая фигура в тяжёлом плаще и широкой помятой шляпе. Она достала из кармана записную книжку и ручку, после раздался щелчок, и откуда-то сверху спустился лифт, который можно наблюдать в любом подъезде.

– Так-с, Евгений Миронов. Ага, год рождения, дата смерти... угу...спас кота, — силуэт, немного помедлив, объявил, — простите за спешку, но сейчас я опаздываю к Татьяне Петровне, поэтому быстро введу вас в курс дела. Прискорбно, но вы закончили свой мирской путь и по вашим показателям должны отправиться в чистилище, там немного побродите и в рай. Зайдите внутрь лифта, а там вас встретят. Удачи.

Женя был рад слову "рай", но никак глаголу "закончили". Он не вполне улавливал всю суть дела, но серьёзность положения чувствовал. Если всё происходящее было реальностью, то перспектива провести скорую и ближайшую вечность в самом лучшем из возможных мест несказанно радовала. Но Катя-то жива, а судя по тому, что она следит за своим здоровьем и не связывается с плохими компаниями, то в таком состоянии она пробудет ещё лет шестьдесят. И ведь это полбеды: дождаться можно всегда. А если она успеет встретить любовь всей жизни, которой уже точно не окажется Женя? Нет! Так дела не пойдут. Нужно срочно что-то предпринять.

— Раз уж у нас ускоренный курс погружения, то не могли бы вы напоследок сказать, где мы сейчас находимся? — спросил Женя, хорошо скрывая волнение.

— Мы сейчас, можно сказать, снаружи всех измерений, на тонкой границе реальности и другой стороны. Понимаю, вам трудно осмыслить, ведь это за рамками ваших представлений. Вас уже заждался лифт, а меня -Татьяна Петровна.

Гениальная мысль! Если эта граница тонкая, то должна легко рваться. Женя присел, ухватился за пол (благо он оказался довольно упругим) и со всей силы рванул. Пространство озарил яркий свет, под ногами пошёл неизвестный поток.

— Стойте! Сейчас выбросит вас куда-нибудь не туда, а искать уже будет некому. Я понимаю, что у вас есть мысль вернуться к жизни, но вероятность эта уходит далеко за миллионные. Зачем же терять такую возможность попасть в рай? Если хотите, давайте я вам характеристику подправлю, и вы спокойно пройдёте в лифт и сразу туда, — жнец поднял палец вверх и присвистнул.

— Такая вероятность далеко не ноль, ещё увидимся! - крикнул Женя и исчез во свету.

Силуэт посмотрел на часы, выругался и растворился. Теперь в пустоте стало окончательно пусто.

Мелькало белое, красное, жёлтое зарево. Пробирало ясным холодом. Откуда-то послышался женский голос, вой сирены, и вот перед глазами начала возникать знакомая улица с тем же злосчастным кафе.

Катя плакала, всё время говорила, что скорая уже близко. Всё тело болело. То самое признание с каждой новой попыткой таяло. Теперь Женя принял решение просто сказать те заветные слова, да и девушки по натуре своей очень чувствительны, поэтому обстановка отчасти была выигрышной.

— Катя, я хотел тебе сказать, что...

Скорая помощь оказалась и вправду скорой. Врачи оперативно подхватили Женю на полуслове и положили на носилки. Они направились к машине, а Катя всё удалялась.

После окончания погрузки носилок с Женей, машина тронулась. Врачи, сидевшие рядом с ним, обсуждали фантастическое излечение Татьяны Петровны: ей оставалось жить считанные дни, а она чуднейшим образом выздоровела. Но Женю это сейчас ни капли не касалось. Всего его занимали мысли о трёх провальных попытках. Трёх! Это где таких удачливых находят? Чувствовал он себя подавленно.

В большие окна дверей бил слепящий свет. Женя чуть прищурился и увидел Катю. Она так и осталась стоять на месте, провожая взглядом скорую. Разве можно впадать в отчаяние, когда такая девушка всё ещё ждёт? Женя резко вскочил с лежанки и прижался к двери в попытке открыть её. И вот свежий запах свободы заполнил машину изнутри. Женя на полном ходу выпрыгнул из транспорта и, ковыляя, направился к своей цели. Катя же сразу бросилась к нему. Она в мгновение ока оказалась перед ним, а когда Женя стал падать, то подхватила его, и между ними повисла тишина. Катя смотрела на него блестящими от слёз глазами, а Женя вдохнул и начал:

— Кать, с того самого дня, как я тебя встретил, мне никогда не переставала нравиться твоя взъерошенность и одновременная сонливость, твои две морщинки у правого глаза, которые появляются, когда ты улыбаешься, твои волосы, превращающиеся в гнездо на ветру, твоё серьёзное и недовольное лицо от того, что тебя слепит солнце, твой взгляд на листья осенью, готовый поглотить все краски с деревьев, твои голубые с примесью серого глаза, которые буквально хватают за душу. Катя, я тебя...

Женя замедлил, в голове ясно и точно зазвучала мысль: "не могу":

— Катя, я тебя... я тебе хотел предложить дружить.

Женя встал как вкопанный, сломанная нога началась трястись. Катя отвела взгляд, а после, посмотрев на него, ответила:

— Я согласна! — заявила она, не отрывая взор. — А ещё ты мне нравишься!

Ипатова Валерия. Летний сон

- Я боюсь!

- А ты не бойся!

На краю обрыва стояли две девушке. "Неразлучная десятка", так их часто назвали родители. Не сложно догадаться откуда такое прозвище. Одна - Бурдж-Халифа от мира людей, два метра рост в 16 лет, руки-спички, ноги-палки, русая солома вместо волос и глаза - два осколка чистейшего льда. Вторая - почти что землянка на её фоне, гордый 1 метр и 52 сантиметра, тело будто нарисовано одной плавной линией, голова, грудь, торс и бедра - всё перетекает, сливается, кожа - поверхность океана, готовая покрыться рябью от малейшего движения, а глаза черные-пречерные щелки, в которых сам чёрт потеряется.

"Малявка" взяла за костлявое запястье подругу.

- Ну, пожалуйста! Не убьёмся ведь, чего бояться-то? - раскидистые брови умильно свелись к переносице и вверх, намереваясь скопировать именитый взгляд Кота в сапогах из "Шрека"

- Действительно! - дылда буквально захлёбывалась переполнявшим её возмущением. Боязливо поведя плечами, она вновь окинула взглядом предмет их спора - крутой склон, метров 20 высотой, оканчивающийся недвижимой гладью озера. Сглатывая накопившуюся во рту слюну, всё-таки продолжила, - А... а если убьёмся?

- Не убьёмся! - кажется, малышка была настроена более чем решительно. - я говорила, что мы с братом в детстве постоянно отсюда сигали? - на секунду пухлые алые губы тронула полуулыбка. Детство, что ли вспомнила?

- Говорила. - неуверенный кивок, а глаза так и продолжают шарится где-то в районе обрыва, будто ища возможные пути отступления.

- Ну, вот, как видишь, жива-здорова, - в подтверждение этого факта девушка крутанулась вокруг себя.

Правда назвать её прям живой и прям здоровой язык не поворачивался: на коже, в кои-то веки не скрываемой тысячей и одним слоем одежды, а лишь короткими шортами и футболкой, красовалось по меньшей мере десять синяков, которые и синяками назвать-то сложно - желто-синие пятна космических размеров, расползшиеся на несколько сантиметров, а также вагон и маленькая тележка волдырей, царапин, порезов и прочих "подарков природы". "Шрамы украшают мужчин, верно? Почему не могут украшать женщин? Сексизм, получается. А я против сексизма как стандартного, так и в обратную сторону!" - примерно такой репликой малявка оправдывала свои злоключения и лезла в очередную передрягу, откуда непременно выходила с новыми боевыми наградами.

- Малая, тебе на месте не сидится? Я понимаю, тебе как будущему медику очень нравятся больницы, но, как человек с несколькими переломами в прошлом и ещё одним возможным в ближайшем будущем, я протестую! - дылда продолжала упираться. Демонстративно сложив руки на груди и плюхнувшись прямо на землю оголенной купальником задницей, она уселась по-турецки.

"Ну и что ты теперь делать будешь?" - так и читалось в оживших бледных глазах.

"А вот что!" - сверкнувшие темно-карие щелки не заставили ждать.

Пухлая девушка на удивление прытко схватила лодыжку подруги, вынуждая ту распластаться на чертовски влажной, а от тог ещё и маркой почве.

- Во-первых, - поправив на носу несуществующие очки, начала лекцию она, - я не малая. Не забывай, что я старше тебя на целый год и два месяца, - смешок. - Ещё раз назовешь "малой" - в глаз плюну. Во-вторых, не будешь прыгать - сброшу, - смешок еще громче.

Тяжело вздохнув, девушка поудобнее перехватила ногу. Казалось, она не шутила. Медленно, но верно парочка приближалась к обрыву. Толстушка будто намеренно затягивала время следования маршрута из пункта А в пункт "два метра под водой", дабы лишний раз повозить упирающуюся подругу в грязи и, заодно, прочитать знаменательную речь.

Наконец, когда шестое чувство подсказало своей костлявой хозяйке, что такими темпами бренное тельце очень быстро лишиться своей опоры, она соизволила приподнять голову. И сделала это довольно вовремя: малая уже приценивалась как поудобнее скинуть подругу с обрыва.

- Так! Стоять! Прыгну я, прыгну! - костяной мешок попытался вскочить на ноги, но вместо этого только лягнула подругу, едва не столкнув её в озеро.

- Так и знала! - малявка засмеялась.

- Хватит умирать, чайка. Прыгать давай.

Кое-как встав на ноги, то и дело пытаясь не сложиться пополам от смеха, девушки взялись за руки. Если и прыгать - то вместе.

Усиливавшийся ветер, непривычно холодный для июня, обдувал две прижавшиеся друг к другу почти карикатурные фигурки, настолько странно и несуразно подруги смотрелись рядом.

- Готова? - тихий голос почти едва отличим от шелеста ветра.

- Нет, - пальцы сплетаются крепче, будто в надежде слиться воедино.

- На счёт один, - сочувственная и вместе с тем довольная улыбка снизу вверх, мол "не парься, всё пучком".

- Хорошо, - слово вылетает на выдохе, почти беззвучно.

В последний раз дылда окинула взглядом пейзаж вокруг себя: бескрайнее озеро, обрамленное прозрачной каймой леса где-то там, на горизонте - впереди; аккуратный дикий берег, сохраненный в почти первозданном виде, несмотря на популярность среди местных жителей - справа; неаккуратный, хоть и далеко не дикий пляж, вечно перепахиваемый то городскими службами, то заинтересованными в нём застройщиками - слева; а сзади - густой лес с просвечивающейся тропинкой, по которой они сегодня шли полчаса.

"Тоже мне, подарочек", - буркнул старческий голос внутри молодой девушки, вспомнив слова подруги про какой-то "супер-мега-крутой сюрприз".

На самом-то деле, не сказать, что эта затея прям настолько не нравилась дылде, как можно было подумать, основываясь на всех её протестах. Да, высоты, она, очевидно, побаивалась. Да, прыгать черт пойми где, не казалось ей хорошей идей. Да, она была не до конца уверена в своих возможностях из разряда "плавать как карась, кусать как щука". Но адреналин уже порядком ударил в голову, пуская по всему телу волны лёгкого мандража и предвкушения, так что почему бы и не попробовать?

- Пять... - деревья сзади затрепетали сильнее.

- Четыре... - пальцы на ногах боязливо поджались, подгребая под себя небольшие горсточки земли.

- Три... - солнце, до этого любезно гревшее всю округу, капризно завалилось за массивную тучу.

- Два... - легкие жадно глотали воздух, пытаясь набраться кислорода впрок.

- Один! - за долю секунды жалкие полметра, разделявшие сцепившихся девушек и край земли, были преодолены, и остаток слова прозвучал уже в полёте.

Секунда. Две. Три. Удар.

Налетались.

Дылда настолько испугалась во время прыжка, к которому так и не успела морально подготовится за почти минуту топтания у края обрыва, что даже забыла закричать. Зато уже оказавшись в воде, во всю раззявила рот, вдыхая воду.

Зато не утонули.

- Тебе понравилось? - толстушка захохотала, увидев подругу, кое-как всплывшую на поверхность, которая в данный момент была похоже куда больше на крота, которого вытащили из норки на свет Божий. Граблями машет, барахтается, ещё и плюётся, пытаясь одновременно с этим продрать зенки.

- Как... ни-и-и стра...н-но... да, - как пылесос, всасывая воздух из окружающей атмосферы, дылда всё же позволила себе улыбнуться. Малявка улыбнулась в ответ.

- Ну что, летний сезон можно считать официально открытым?

- Да уж.

- Если прыгать, то вместе?

- Если всё, что угодно делать, то вместе...

Девушки аккуратно сцепились мизинцами - известная традиция всех лучших друзей с раннего детства.

- Кто последний доплывет до берега - тот лох!

***

Озеро завораживало. Подозрительно синее, неспокойное, раздражающееся от любого порыва ветра. Что-то было в этом красивое, статное. Одним словом, по-настоящему осеннее.

Голубая гладь всё также раскидывала свои просторы вплоть до едва заметного горизонта, с которым сейчас сливалась за счёт преобладания пятидесяти оттенков смурного серого.

Обрыв, возвышающийся над водой, враждебно обдувался ледяным ветром. Ровно как и одинокая фигурка, стоявшая на его вершине. Это была девушка. Бурдж-Халифа от мира людей, два метра ростом в свои 20 лет, руки и ноги уже не спички-палки, а вполне упитанные конечности, русое каре и глаза - два осколка подтаявшего льда. Легкое, совсем не подходящее под разбушевавшуюся погодку платьице развевалось как флигель, следуя за ветром. В ногах валялся бежевый тренч, кроссовки и сумка, набитая под завязку сухой одеждой.

"Надеюсь, я не заболею".

Платье полетело вниз. Теперь на аскетичной фигуре, не сказать чтобы кардинально изменившейся за последние лет пять, красовался старинный купальник, купленный ещё в девятом классе - своеобразный раритет.

До края обрыва оставалось около метра. Поёжившись, дылда всё-таки подошла ближе. Короткая жухлая трава впивалась в ступни, комки сухой земли неприятно разваливались под давлением пяток, по лодыжке ползло шестилапое нечто, которое хотелось стряхнуть и забыть про его существование. А ещё хотелось натянуть теплый свитер, так удачно положенный в сумку в последний момент, и уйти отсюда побыстрее. Но это так, несбыточные мечты.

Девушка окинула открывшийся пейзаж-панораму взглядом. Желтеющий, подсушенный лес - сзади, поблескивающие берега, ещё не до конца отошедшие от легкой ночной изморози - по сторонам, хмурое озеро, плавно перетекающее в небо - впереди.

Пора.

- Пять... - заранее готовится, забивая лёгкие кислородом до отказа.

- Четыре... - руки сжимают околевшие плечи, быстро-быстро их растирая.

- Три... - жмурит глаза в надежде не пропустить ни единой непрошенной слезинки наружу.

- Два... - медленно подступает к самому краю.

- Один - в лучших традициях, остаток слова прозвучал уже в полёте.

Лето можно считать официально закрытым.

Жемерова Каролина. Что зарыто под яблоней

Кружево...

Сквозь неумолкаемый шёпот зелёной листвы льётся весёлый теплый свет. Зайчики, резвясь, скачут по солнечный траве, прыгают на колени и прячутся в ладошках. Синие цветы на юбке расцветают пышным цветом, нежась и ленясь, переливаясь всеми цветами радуги. Пахнет тёплой землёй, зрелым мёдом и молоком. Бабушка тихо дышит, оперевшись спиной на толстый ствол могучего старого дерева. Её натруженные добрые руки покоятся на коленях, а морщинки на лице роднят её с этим мощным старым деревом. Седой завиток, выбившись из-под косынки, трепещет на ветру.

- Как думаешь, в нашем лесу есть что-то необычное? - с любопытством поинтересовалась малышка, чертя пальчиком голубоватые венки на бабушкиной руке.

- Конечно, милая! - бабушкины глаза, обрамлённые лучиками морщинок, с добром смотрели на внучку. - Возьми хоть эту яблоню. Ты думаешь, это просто дерево? Она цветёт и даёт плоды круглый год, но такая есть только у нас. Она никогда не сбрасывает листву, и только в особых случаях, иногда раз в сто лет, она полностью обновляется. Люди знают, что если плоды и листья опадают за одну ночь, то яблоня даёт им знак, что трудные времена позади и настал период новой жизни, новых тайн и новых свершений. Люди говорят, "ложится урожай". Яблоня превращается в безжизненное дерево и восстанавливается целый год. Народ знает, что в это время нельзя тревожить её сон. Они не берут упавшего плода, и даже не подходят к дереву. Через год яблоня взрывается потоком новой жизни.

- Бабушка, а почему нельзя собирать яблоки?

- В это время это не просто яблоки, это истории, которым пришло время завершится и уйти в прошлое. Листья и плоды перегноем уходят глубоко в землю, и становятся питанием для новой жизни, новых яблок и новых историй. Вот почему люди не берут их: они хотят, чтоб их жизнь, жизнь этого леса и их истории продолжались. А знаешь, сколько тайн хранит она под своими корнями? - бабушка обняла девочку. В её голосе, немного скрипучем и сухом и улыбчивом взгляде девочка сразу увидела очередную невероятную историю. Рассказы бабушки были сшиты из лоскутов волшебства и реальности, и так честны, будто она видела всё это своими глазами.

–Ах, милая. Никогда не теряй способности видеть сердцем, моя дорогая. Только представь. Длинными ночами на ветвях этой могучей яблони пели свои песни мавки и другие лесные духи. Вокруг неё водили хороводы русалки. Под ней цвели папоротники. Она каждый год щедро делилась крупицами своей жизни–своими сладкими, сочными яблоками. Её корни пронзили твёрдую землю, чтобы дать заветную влагу каждому листочку, каждой веточке. - Бабушка сделала короткую паузу и глубоко вздохнула, глядя на небо–я расскажу тебе несколько историй.

Это дерево спасло жизнь тем, кто больше всего в этом нуждался.

Когда-то давным-давно на месте этого леса была деревушка. Могучие сосны скрывали её от посторонних глаз, поэтому мало кто знал о ней, да и те, кто знали, давно уже забыли её название. Жила в ней девушка. Непорочное дитя природы. Говорят, она возвращала к жизни умерших зверей и птиц, лечила их. В её руках распускались цветы. От её прикосновений исцелялись безнадёжно больные. В деревне она заработала славу ведуньи. Приходили к ней чаще, когда с животинкой беда какая, но были и среди людей те, кого она лечила. Если хворь какая или беда – перво-наперво бежали к ней. Она всё знала. Одни дружбу с ней заводили, другие предпочитали обходить стороной. Но все уважали.

Случилось так, что в деревне выдался неурожайный год. Люди, опасаясь голодной зимы, отправились просить помощи у их спасительницы. Вышла она на улицу и неподалёку от своего дома увидела крохотный росток. Присела, наложила руки, прошептала что-то, а после сказала жителям, чтоб домой шли, да до утра не выходили и не смотрели. А с рассветом – приходили к ней. Сделали они всё, как она сказала. Чуть только на горизонте солнце мелькнуло – они к ней. Подходят к дому, а у самого порога стоит огромная яблоня, клонит к земле тяжёлые ветки, сплошь усыпанные большими красными яблоками

. А на пороге сидит их ведьма. Уставшая, да будто старше на десяток лет, а в руке яблоко наливное. Народ её за своё спасение несколько недель выхаживал. Отварами поил, развлекал как мог. Быстро она встала на ноги.

Между тем, наступила осень, а после и зима. Деревья все стояли голые и припорошенные пушистым снегом. Одна только яблонька была всё так же свежа и зелена. Ни мороз, ни ветер не тревожили её. Так простояла она всю зиму, щедро раздавая свои яблоки всем жителям деревушки.

А поздней весной сады взорвались буйным цветом. Белопенным прибоем ласкались они к отогревшимся избам. Лепестки дождями проливались на ожившую землю, и маленькие босые пятки носились туда-сюда, поднимая маленькие смерчи. Тяжёлые жуки и трудолюбивые пчёлы с гулом роились в этом пенном море. И всё вокруг возвещало небывалый урожай.

Всё лето люди трудолюбиво возделывали землю, а осенью, на празднике урожая, щедро делились дарами Матери Земли с жителями других деревень.

Той зимой впервые лёг урожай.

Бабушка замолчала. Ленивая нега разлилась в теплом воздухе. В траве громко стрекотали кузнечики. Воздух на поляне колыхался от жаркого света. В роще заливисто пела какая-то птичка. Запах свежей земли сменился запахом трав и цветов. Девочка открыла корзинку.

- Проголодалась, милая? - улыбнулась бабушка. Она достала из корзинки еду. Они жевали тёплый хлеб с земляничным вареньем и запивали прохладным сладким молоком. Позже малышка улеглась на траву, положив голову на колени бабушки, которая любовно гладила её косички, поправляя непослушные завитки.

- Бабушка, а ещё есть истории? - спросила внучка.

- Их много зарыто под этой яблоней.

- Расскажи ещё одну, пожалуйста – искорки любопытства снова запрыгали в глазах девочки.

- Хорошо. Ещё одну - улыбнулась бабушка.

Шли годы. С той поры в деревне всегда было достаточно еды, все жили безбедно. Но однажды, поздней осенью, из-за гор пришла новая беда.

Тёмной ночью, когда ледяной ветер безжалостно срывал листья деревьев, а дождь пробивал насквозь последние цветы, деревню потревожили незваные гости. Их чёрные могучие кони, разрывая пелену дождя, несли своих всадников к мирно спящим жителям. Их кольчуги сверкали огнём в свете молний, а их мечи срубали беззащитные деревья, что преграждали им путь. За несколько минут, ураганом пронеслись они по деревне. С четырьмя беднягами, которые попытались остановить их, они разделались сразу же. Их хладные тела с грубыми порезами на шеях были сброшены в кучу посреди деревни. То были ужасные потери.

На утро все люди бросились просить помощи у ведуньи. Та снова пошла к яблоне, наложила руки, прошептала заговор и велела жителям схоронить убитых, да до заката к её дому не подходить. А чуть только солнце коснётся горизонта – схорониться под деревом. Когда на горизонте зардел закат, жители стали собираться к дереву. Сели вокруг него, а у ствола сидела ведьма. И тут, яблоня склонила свои пышные ветви и укрыла всех сидящих под ней. Вой собак, плач детей и шум дождя слились в единую жуткую какофонию. Но когда разбойники снова появились на своих вороных жеребцах – они не увидели ни единой души. Не слышали они ни плача детей, ни воя животных. Только шум дождя да раскаты грома.

Они сметали всё на своём пути, сжигая избы и уводя скот. Они пытались найти людей, но деревня была безжизненной. И ни один из воинов не увидел, что все люди сидели под яблоней у одного из домов.

Жители видели, как с их скотом и нажитым добром уходило тёмное племя, оставив после себя безжизненное пепелище. Люли стали плакать, спрашивая у ведьмы совета, как восстановить деревню. Ведунья сидела молча, словно погрузившись в себя. Потом резко встала, подняв руки и пронзительно глядя в душу каждого. Постепенно, люди затихли. Волна покоя и безразличия окутала всё вокруг. Перед их глазами, как будто сгущался воздух. Удивительные картины наполняли пространство, поднимаясь из земли, словно миражи.

А на утро, тучи рассеялись, солнце залило своим светом лес, и марево спало. Люди словно в полусне ходили по деревне. Избушки

стояли не тронутыми, а во дворах пасся скот. Будто и не было той страшной ночи. А у яблони сидела ведьма, истощённая и снова будто постаревшая на десяток лет.

Той ночью снова лёг урожай...

- Посмотри, как светится сегодня лодочка хозяина ночи! – вдруг сказала смеясь бабушка и голос ее затих. Картины разорения и возрождения исчезли, оставив мимолётное ощущение таинства. Девочка посмотрела в небо и обнаружила, что уже поздний вечер. Тонкий белый месяц неспешно плыл в звёздной бездне, разливая серебряное волшебство в подлунном мире. Далеко на пруду стройным хором пели лягушки, ночная птица ухала в ночной тиши, уютно пели цикады. Девочка всей душой чувствовала этот лес, соприкасалась с ним, напитываясь его волшебством. Это был дом.

- Бабушка, а что стало с ведьмой?

- Каждый раз она перерождается с яблоней. Когда-то я тебя с ней познакомлю, - лукаво усмехнулась бабушка и кряхтя начала пониматься с земли.

Малышка встала и стала помогать ей. Потом подняла голову и вдруг... Жёлтые и зелёные, совсем ещё живые листья, отрываясь один за другим, медленно планировали вниз. Казалось, это были ночные бабочки, которые слетались под дерево, укрывая, защищая, обнимая землю. Яблоки постепенно тоже начали осыпаться. Дерево пустело на глазах.

Ложился новый урожай...

Лейнвебер Артем. Оборотное зелье

Когда папа вернулся с работы, я играл у себя в комнате. Услышал, как он захлопнул входную дверь и сказал так громко, что я, находясь этажом выше, слышал всё так, будто он стоял прямо передо мной:

- Я дома!

Ненавижу этот голос. И ненавижу вечера, потому что по вечерам он возвращается домой. И ненавижу его.

Я знал, что он принёс с собой несколько стеклянных бутылок в пакете – никогда не понимал, чем они наполнены. Знаю только, что они из зелёного стекла и что детям к ним прикасаться запрещено. А папа, после того как выпивает эту непонятную жидкость, превращается в монстра. Он начинает громко кричать и бить по столу. Обычно, когда это происходит, мама прибегает ко мне в комнату, вся в слезах и синяках. Раньше я не понимал, откуда они берутся, но сейчас, кажется, догадываюсь. Ещё по вечерам я слышу, как бьётся посуда у нас на кухне. Поэтому каждые несколько дней маме приходится покупать несколько новых тарелок. И слышу крики.

Каждый раз, когда домой приходит папа, я прячусь куда-нибудь в надежде, что смогу укрыться от беды, хотя, наверное, уже бессмысленно на что-то надеяться. Ведь, где бы я ни прятался, он всегда меня находит. Под кроватью. В шкафу. За шторой. Все эти места давно ему известны. Из своей комнаты я стараюсь не выходить, потому что не хочу видеть его.

Папа любит прятки. А я их ненавижу.

Недавно по нашему телевизору шёл мультик про волшебника, который варит всякие зелья и отдаёт их людям. А когда его хижина сгорает от пламени злого дракона, те люди строят ему новое жилище, потому что когда-то он им помог.

Я смотрел этот мультик вместе с мамой и наконец-то понял, что каждый вечер приносит папа в этих зелёных стеклянных бутылках. Оборотное зелье! Только вот работает оно как-то по-другому. Такое зелье должно превращать монстра в человека, а не наоборот. Я спросил у мамы, почему так происходит, а она сделала вид, будто не услышала мой вопрос, хотя я сразу же заметил, что глаза её заблестели. И она вытерла их рукой.

Кроме мультиков, других развлечений у меня нет. Разве что, я могу поговорить с друзьями – с медведем Плюшиком (когда-то так его назвала мама) и роботом Электроником. Раньше у меня было больше друзей, но всех их папа сломал или разорвал на части. Остались только эти двое. Но, несмотря на это, у первого оторваны левый глаз и правое ухо, а у второго в некоторых местах торчат маленькие оголённые проводки. К ним я стараюсь не прикасаться, чтобы не удариться током.

Они разговаривают со мной по ночам, чтобы никто не мог услышать. Иначе отберут.И уничтожат.

Сейчас я лежу с ними на кровати, укрывшись одеялом, и слышу, как внизу папа говорит маме нехорошие слова. Стучит по столу. Бьёт посуду. А мама пытается его успокоить. Снова.

Я помню, как несколько недель назад пытался за неё заступиться. Потом вдруг почувствовал, как что-то тяжёлое приземлилось мне на голову. Открыв глаза, я приложил ладонь ко лбу и увидел на ней кровь. Странно, но боли я не чувствовал вообще. Некоторое время спустя я понял, что лежу на полу, а мою голову подпирает стена. Наверное, о стену я и ударился. Напротив меня стоял большой круглый стол. На нём – несколько зелёных бутылок с оборотным зельем, хлеб и суп в совсем недавно купленной тарелке.

Папа кричит на маму. А мама – на папу. И плачет.

У папы на майке были большие жёлтые пятна, которые, когда он наклонялся, будто бы тонули в складках. Да, живот у него большой. И нос тоже большой. Как у свиньи на ферме, которая постоянно ест.

В тот момент, лёжа на полу, я заметил, что у мамы поседели волосы. Интересно, почему. Вроде бы она не такая старая, как папа. Хотя у него волос вообще нет.

Я вытер кровь со лба второй рукой, а она всё никак не прекращала течь. Медленно встал и, опираясь рукой о стену из-за того, что кружилась голова, поковылял к лестнице, но остановился, услышав строгий голос папы:

- Куда пошёл, сопля!?

- Пожалуйста, не трогай ребёнка… – сказала мама дрожащим от слёз голосом и попыталась его остановить, но папа оттолкнул её в сторону. Она с грохотом упала на пол.

Как бы мне хотелось, чтобы Плюшик и Электроник стали огромными и защитили меня. Но это невозможно… Он взял ремень. Было очень больно и очень страшно. Зачем волшебник постоянно даёт моему папе оборотное зелье? Неужели он не понимает, что оно вредит людям? Не хочу верить в то, что волшебники бывают злыми. Они должны помогать.

Потом, когда папа лёг спать и громко захрапел (хотя больше его храп был похож на хрюканье свиньи), мама перевязала мне голову, но сначала полила то место, которым я ударился, чем-то шипучим. Было больно, но не настолько, как от ударов папы. Там, где он бил, у меня остались шрамы.

С тех пор за маму я больше ни разу не заступался. Да и к тому же, она сама просила этого не делать. А когда я спросил почему, не ответила. Только поцеловала меня в щеку и уложила спать. В ту ночь со мной впервые заговорили Плюшик и Электроник. Они говорили мне, что на самом деле прилетели с другой планеты много лет назад, чтобы найти себе нового друга, и что наконец смогли его найти. А потом, когда придёт время, они заберут меня на ту планету. Только вот когда же это произойдёт? Я не хочу оставаться в этом доме. Мне здесь плохо… Я заберу с собой маму.

Но они просили держать это в тайне, потому что…

Узнают. Заберут. Уничтожат.

Как это произошло с кроликом Морковкой, пиратом Ленивой Бородой (я назвал его так потому, что его маленькие ручки было очень трудно поднимать и опускать, а голову – поворачивать) и резиновой уткой Кряком.

Их уничтожили. Но не потому что они умели говорить и звали меня на другую планету, а потому что они просто были.

Я понял, что, чтобы папа не зашёл, можно запереть дверь. И почему я раньше до этого не додумался? Я встал с кровати, подошёл к двери и повернул замок до щелчка. Снизу всё ещё доносились крики.

- А ты не думал позвонить в полицию? – спросил у меня Плюшик, сидящий на кровати

- У меня даже телефона нет. – ответил я полным печали голосом.

- А… Ну да… Надеюсь, скоро эти крики прекратятся.

- Я тоже.

- И я. – вставил Электроник. – Залезай к нам.

Сейчас нам почему-то было не о чем говорить. Мы просто лежали и смотрели в потолок. Хотя один вопрос я всё же задал. Поинтересовался, когда мы наконец улетим на другую планету. Плюшик ответил:

- Скоро…

И всё.

Через некоторое время я услышал громкие стуки в дверь. Они распространялись по стенам, и у меня слегка тряслась кровать. А за дверью голоса:

- Открой! Я сказал, открой!!! И не притворяйся, что не слышишь, мелкий ты…

- Не надо, пожалуйста… Ты сломаешь двери!

А я лежал и пытался уснуть. Странно, но в итоге у меня получилось.

Ненадолго.

Сначала я даже не понял, открыты ли у меня вообще глаза, потому что я находился в полной темноте. Раньше в мою комнату падал лунный свет, но сейчас, как мне кажется, в ней даже нет окон.

Мне надо было в туалет. Я наворачивал круги по комнате, от стены до стены, и все мои попытки найти дверь были безуспешными. Я подошёл к кровати и попытался нащупать на ней Плюшика и Электроника. Но их там не было! Теперь я один. Даже ночью – один.

И вдруг… голос. Откуда-то я услышал голос, но не мог понять, откуда. Будто он был везде. Я понял, что он принадлежал Плюшику, и спросил, куда пропал он и Электроник.

- Неважно, – получил я в ответ.

- Мне… Мне надо выйти! – сказал я в пустоту. – Где-то здесь была дверь! Но я не могу её найти.

- Ты уверен, что тебе нужна… дверь? Я не думаю, что тебе нужна такая дверь.

- Давай!

- Ну ладно. Получи.

На стене прямо передо мной выросли две красные линии, соединились и образовали прямоугольник. Это была дверь. А за ней я услышал крики – явно мамины. Но на этот раз гораздо более пронзительные, чем обычно. Я засомневался, стоит ли мне туда идти или нет, но в итоге пошёл.

Открыв дверь, я увидел, что нахожусь каком-то непонятном месте. Всюду горит огонь и валяются человеческие черепа, а вдалеке лился тёмно-красный водопад.

Я пошёл на крики и, пройдя немалое расстояние, увидел свою маму. Она была в клетке! А напротив неё на троне сидел человекоподобный боров с огромным пузом и короной на голове, хрюкал и пил оборотное зелье в бутылках. Эти бутылки ему подавал волшебник с бородой до колен и длинным колпаком. Наверное, всё же злой. А так не хотелось в это верить…

Я подбежал к клетке. А боров всё пил и пил.

- Сын! – вскрикнула моя мама. – Не подходи…

- Но я хочу тебя спасти!

- Не надо!

Мама скорчилась и закричала.

- Что с тобой происходит!? – спросил я дрожащим голосом. Слёзы катились по моим щекам.

Она не ответила. Не смогла ответить из-за боли. Я отошёл в сторону. Посмотрел на борова, всё так же не прекращающего пить. И понял… С каждой выпитой бутылкой маме становится всё хуже и хуже. Я заметил, что она поседела ещё сильнее.

Я подобрал камень, чтобы кинуть его в борова. Мама уговаривала меня этого не делать, но я не слушал. Камень прилетел борову в пятачок, и он завыл от боли. Потом увидел меня. Вскочил с трона и побежал с такой скоростью, с какой не может бегать совершенно ни один боров.

Он схватил меня за шею рукой (человеческой, хотя ноги у него были как у свиньи), поднял и начал бить по лицу с неведомой силой.

Больно. Почти так же, как и в тот самый день. Я не мог ответить. Мама, отталкиваясь от прутьев клетки, кричала, чтобы он прекратил. Но это было бессмысленно.

От борова исходил странный запах. Горький и кислый одновременно. Я пытался не дышать. Да уже и не мог. Брошенный на землю, я с большим трудом раскрыл глаза и увидел перед собой тяжело дышащего папу, всего в крови, и маму. Плачущую. Но уже не от боли.

- ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ!?

- Я… я…

Папа так ничего и не сказал.

Я закрыл глаза. А когда открыл, очутился в каком-то странном помещении. Мне казалось, что оно было бесконечным. После каждого звука, издаваемого мной, раздавалось эхо.

Встав, я увидел перед собой Плюшика, Электроника, Кряка, Ленивую Бороду и Морковку.

Я обнял их.

- Ну и что было за той дверью? – поинтересовался Плюшик.

- Наверное, моя жизнь. – тихо ответил я.

И они сказали, что скоро прилетит космический корабль, на котором мы отправимся на другую планету.

Загоруйко Анастасия. Где-то здесь была дверь

«Этот музей - один из самых известных и необычных достопримечательностей. Он славится изобилием интересных экспонатов и имеет большую историческую ценность», - говорила экскурсовод, стараясь вовлечь посетителей музея в мир искусства.

Майли в свои одиннадцать лет оказалась в музее не впервые. Но она не любила экскурсий, не любила выставок, куда её так часто пытались сводить взрослые. Детективы: преступления и расследования – вот что ее занимало. Порой ей хотелось накинуть на себя теплый и уютный плед, взять любимую книгу и прочесть от первой до последней страницы за ночь. Майли и не попала бы никогда в этот музей, если бы не её старшая сводная сестра Джуди. Она же была в восторге от искусства, постоянно «таскала» с собой девочку в театры, музеи и галереи…

Младшая сестра с нетерпением ждала окончания экскурсии, несмотря на то что путешествие по музею только началось, но вдруг она услышала кое-что интересное. «Это историческое место хранит много загадок, тайн и секретов, связанных с людьми, которые при жизни имели психические расстройства, но при этом стали известными во всем мире в сфере культуры, науки и искусства», - привлекла внимание Майли экскурсовод.

Группа посетителей двинулась в путешествие по таинственным коридорам музея, которые хранили множество живописных картин, чаще всего встречались портреты, а иногда даже и иконы. В проходах среди петляющих поворотов музея стояли бюсты и статуи тех самых великих людей с психическими заболеваниями. Майли потихоньку открывала для себя новый мир, полный огромного количества поразительных фактов. В её голове не укладывалось лишь несколько вопросов: Как это может быть неинтересно? Почему тот мальчик просто «уставился» в телефон?

Речь шла о Томасе, который был старше Майли на два года. Он, как типичный представитель современной молодежи, развлекался, играя на новом смартфоне, который ему подарила мать Сара Блэйк. Томас не был любителем посещать различные мероприятия. Каждый раз, когда Сара предлагала своему единственному сыну выйти в свет, он придумывал тысячи отговорок. Но на этот раз ему пришлось пойти, а сейчас он просто не знал, как скоротать время.

Главным условием музейной экскурсии было ограниченное количество человек в группе. Их должно быть пятеро. Вы спросите, кто же пятый? Этот человек был невысокого роста, в черном костюме и с капюшоном на голове. Майли увидела, что на правой щеке у него огромная темно-коричневая родинка. Ей казалось, что он заинтересован в истории этого музея. Её внутренний голос подсказывал ей, что этот молодой человек здесь неслучайно.

Бродя по бесчисленным коридорам, Майли не могла сообразить: Как такой маленький снаружи музей смог поместить в себя столько? На протяжении всей экскурсии с каждым поворотом здание как будто увеличивалось в размерах, при этом девочка не замечала ни одной двери и ни одного окна.

Вдруг на очередном повороте Майли показалось, что на картине «Звездная ночь» Ван Гога ярко засияла луна, но лишь на несколько секунд. «Это был не солнечный свет, - рассуждала она, - ведь солнца здесь и быть не может. Наверное, это отблеск от лампадки, которую держит экскурсовод в руках». Девочка остановилась на этой версии, перестав пытать себя догадками.

Вроде бы всё шло хорошо, но главная героиня опять заметила кое-что неладное. Находясь в части музея среди великих ученых с психическими заболеваниями, Майли внимательно слушала экскурсовода, как вдруг заметила движение статуи Ньютона. А этот человек, как она узнала, страдал от биполярного расстройства и шизофрении. Он как будто хотел незаметно почесать голову. Девочка испугалась, крепко зажмурила глаза и, резко открыв, увидела, что всё стояло на своих местах. Наверное, она просто устала.

Ей казалось, что группа ходит по коридорам уже три часа. У Майли, несмотря на её интерес к музею, болели ноги, её мучила жажда. Вдруг она осознала, что они вернулись в начальную точку своего путешествия. Экскурсовод заканчивала свою речь, как вдруг Томас начал возмущаться, почему не работает его телефон. Он теребил мать, которая не знала, что сделать, чтобы успокоить своё «дитя». «Не беспокойтесь, здание историческое, здесь часто пропадает связь», - пояснила экскурсовод. Мальчик немного успокоился, ему всё сильнее хотелось домой.

Майли понимала, что осталось совсем немного, и наконец-то свобода! Вдруг её озарило: «Где-то здесь была дверь, через которую мы вошли в этот музей! Но сейчас её нет! Куда она могла подеваться?». Девочка только хотела задать этот вопрос экскурсоводу, как внезапно погас свет и лампадка. Все были в растерянности, началась небольшая паника. Через мгновение все начали звать экскурсовода, но ее как будто и след простыл. В этот момент Майли поняла, что этот музей не так прост, как кажется, и вся произошедшая с ней во время экскурсии мистика не случайна.

Внезапно за спинами посетителей музея раздался стук железа, разносившийся эхом по всему коридору. Все молниеносно обернулись, но в темноте ничего не смогли разглядеть. Томас, не медля ни минуты, включил фонарик на телефоне. Группа увидела ужасное зрелище: навстречу им мерными шагами надвигался Ньютон, кативший по полу огромное яблоко, утыканное острыми железными шипами. Члены группы бросились врассыпную, телефон упал на пол, продолжая освещать коридор. Майли, обернувшись, увидела, как яблоко катится на Сару Блэйк с бешеной скоростью. Женщина словно окаменела и не могла сдвинуться с места. Девочка тут же подбежала к Саре и, схватив её за руку, потянула на себя. Внезапно яблоко растворилось в темноте вместе с Ньютоном.

Все были напуганы. Молодой человек в черном одеянии подобрал телефон, произнеся: «Нам нужно попытаться найти дверь, чтобы спастись, поэтому двинемся вперед, держась вместе». Томас не мог успокоиться, его подхватили за руки и двинулись в путь по устрашающим коридорам музея.

Спустя несколько минут до группы донеслись звуки музыки, напоминавшие симфонии Бетховена. Вдруг из левой стены начали резко вылетать смычки, заостренные с одной из сторон и напоминавшие пики. Они двигались в разные стороны, меняя траектории, но, достигнув правой стены, исчезали. Группа возобновила свое движение, стараюсь укрыться от острых пик. Томас, уклоняясь от очередного смычка, налетел на пианино, стоявшее неподалеку. Он упал, летевшая за ним пика, разорвав рубашку, поцарапала его руку. Вдруг раздался громкий хлопок, с которым исчезли пианино, звуки музыки и смычки. «Мы приняли неправильное решение. Нам нужно вернуться назад, откуда начиналась экскурсия, чтобы найти выход, - сказал молодой человек в черном, - иначе мы все погибнем – впереди нас ждет много опасностей». Он схватил за руку Майли, и группа в составе пяти человек двинулась в обратном направлении.

Пробежав некоторое расстояние, они услышали шипение сзади. Обернувшись, все увидели надвигавшийся на них туман, в котором можно было разглядеть лица всех людей с психическими заболеваниями, о которых они услышали ранее на экскурсии. «Бежим!» - крикнула Майли. Спустя мгновение они уже вбегали в холл, где должны были найти выход. Внезапно туман пропал.

«Смотрите, - произнесла Джуди, - рядом со стеной, где была дверь, появилась гигантская шахматная доска». Действительно, часть пола была замещена шахматным полем, но с левой стороны на нем были обычные шахматы, а с правой – запорожские козаки, как догадалась Майли, они были из произведения Гоголя «Тарас Бульба». Молодой человек в черном одеянии осветил надпись на стене: «Победители турнира найдут выход». Группа понимала, что для выживания им придется сыграть шахматный матч. Они встали на поле и передвинули первую фигуру в сторону козаков, которые тут же ожили и пришли в движение. Молодой человек очень хорошо разбирался в шахматах, умело удаляя противников с поля. Но вдруг он оступился, попытавшись сделать неправильный ход. Мгновенно козак, стоявший на соседней клетке, замахнулся на него саблей. Джуди вовремя сориентировалась и помогла избежать несчастья.

Спустя время группа успешно завершила игру. Тут же загорелся свет, от яркого освещения которого Майли попятилась назад, уткнувшись локтем в стену. Раздался скрежет, и все ячейки шахматного поля начали осыпаться. Когда от поля ничего не осталось, все увидели лестницу, ведущую вниз. Они тут же спустились по ней. Перед ними появилась экскурсовод. «Поздравляю! Вы успешно прошли испытание в этом музее, - произнесла она, - вот и выход!». Все оглянулись в сторону направления руки экскурсовода и увидели дверь. Когда люди вышли на улицу, дверь захлопнулась.

Мельситова Виолетта. Здесь пахнет свободой

– Здесь пахнет свободой, – подумала я, вдумчиво вглядываясь в небо. Этот вечер я встречала, сидя на крыше миниатюрной жилой двухэтажки. Я рассматривала проезжающие машины и наблюдала за скоплениями людей. Всегда было так интересно, куда же они торопятся. Спешить – это самая вредная привычка. Порой мы бежим так долго, что забываем куда. Еще с детства нам рассказывают, как правильно и куда бежать, но даже повзрослев, мы не находим ответа на вопрос «Зачем?».

Я по-прежнему наблюдала за городом свысока, за быстрыми шагами прохожих, и думала, что вот-вот стану свидетелем аварии. Но только в роли автомобилей – люди, словно машины, потерявшие контроль над управлением. Пронзительный скрип тормозов. Экстренная остановка. И вот люди останавливаются, прерывая эту надоедливую спешку, оглядываются и видят за своими плечами целую жизнь, без цели и смысла.

Моя потребность найти ответ на вопрос «Зачем?» вынуждала меня потеряться в удушающем потоке размышлений. Мое любопытство заставило меня заблудиться, словно между стеллажей в библиотеке, между полками, по которым я пыталась разложить свои мысли.

Мои рассуждения прервал звук шагов, раздавшийся за спиной, но мой взгляд был слишком увлечен завораживающим пейзажем, поэтому я не смогла обернуться. Рядом со мной молча присел незнакомец, выдержал немую паузу и спустя минуту прервал тишину.

– Жаль, что камера не передает эти цвета, – сказал он, направляя объектив своего смартфона на небо. Закат этим вечером был действительно красив. Мы молчали, наслаждаясь красками, разлитыми над нашими головами. Они заставили нас задержаться на крыше, чтобы успеть запомнить их красоту, которая, казалось, погружала нас в гипноз.

– Я сижу на этой крыше уже около часа, – сказала я, обращаясь к незнакомцу. – И я до сих пор не увидела прохожего, который решил бы остановиться, оторвать унылый взгляд от тротуара и взглянуть на небо.

– Они ведь даже не замечают красоты этого вечера… красоты этого неба, – после короткого молчания ответил мне незнакомец. Затем он встал, и оперевшись на мое плечо, чтобы не соскользнуть по шиферу вниз, решил обратиться к прохожим:

– Очнитесь! Неужели вы не видите? Неужели в вас не живет то самое чувство прекрасного, заставляющее жить? – кричал он с крыши двухэтажки, пока люди, проходившие мимо, которые еще мгновенье назад бесцельно торопились куда-то, стали замедлять шаг. – Неужели вы не восхищаетесь тем, что творит природа над вашими головами, в какие узоры растекаются облака по небу и какими оттенками переливается свет вечернего солнца. Нет? Мне вас жаль. Вот вам мой совет. Пока не поздно, поднимите головы и взгляните. У вас есть всего мгновение. Слышите? Не существует ни прошлого, ни будущего, есть только это короткое мгновение и этот невероятной красоты закат, который скоро исчезнет и погрузит город в ночь. Поэтому взгляните на небо, вдохните воздуха полные легкие и прочувствуйте это мгновение, пока оно не ускользнуло от вас и не растворилось точно так же как цветные облака на вечернем небе.

– Это было смело, – прокомментировала я монолог незнакомца.

– Это было необходимо. Иначе старания природы оказались бы напрасны – ответил он, указывая взглядом на горящее розовым огнем небо.

– А я заметила, что вы любите раздавать советы, – улыбнулась я.

– Намекаете, чтобы поделился с вами еще одним?

Я пожала плечами, и, немного помолчав, спросила:

– Ради чего вы живете?

– Не самый стандартный вопрос незнакомцу, – подметил мой собеседник. – Ради мелочей! Я живу исключительно ради них. Я живу ради танцев под прохладным дождем, ради запаха мокрого асфальта и пустых безлюдных улиц под утренним небом. Я живу ради длинных разговоров на кухне за кружкой горячего чая с овсяным печеньем. Ради ночных приключений и ради звезд, провожающих меня домой. Живу ради людей, которые знают наизусть все реплики главного героя из моего любимого фильма. Ради тех мелочей, что заставляют почувствовать себя живым

– Так просто? – удивилась я, и в мыслях моих пронеслось: «А что, так можно было?».

– У нас слишком мало времени, чтобы усложнять, – объяснил незнакомец. – К тому же смысл жизни состоит в том, чтобы его не искать. А если вам нужен ответ поточнее, то, могу вас уверить, вы его не найдете. Тем лучше! Ведь мы можем его придумать. Взгляните на этих пернатых! – указал незнакомец на пару белых голубей, приземлившуюся на край крыши недалеко от нас. – Их присутствие напомнило мне, зачем я поднялся на крышу – здесь пахнет свободой.

Он протянул руку навстречу птицам и позволил одной из них присесть на указательный палец. Через секунду голубь взмахнул крыльями, и я вдруг потеряла из виду своего собеседника. Он будто испарился в воздухе, слившись с красками закатного неба. Птица парила над крышей, откуда доносился знакомый голос моего незнакомого собеседника: «Догоняй!». Недолго думая, я протянула руку к голубю, который остался сидеть на крыше, и через секунду тоже оказалась в небе.

Мы взлетали выше, и казалось, что краски, разлитые по небу, становились всё ярче. До того, как я посмотрела на мир глазами свободной птицы, я ощущала себя лишь существом, организмом, который был живым только с точки зрения науки. Я была лишь телом, носящим внутри себя органы и кости, обтянутые кожей, и бесконечный поток удушающих мыслей. Сейчас, когда я каждой клеточкой тела и каждым белоснежным перышком чувствую касания теплого ветра, я понимаю, ради чего стоит жить.

Да, смысл жизни может покинуть нас, бесцеремонно уйти и даже не обернуться, чтобы бросить на прощание последний взгляд. Но ведь это не значит, что у нас не может появиться другая жизнь, наполненная совершенно иным смыслом, который мы в силах придумать сами.

Осознав эту простую истину, я продолжала смотреть на небо, пока мы парой белых голубей сидели на крыше двухэтажки. Солнце уже почти спряталось за горизонт. Я провожала этот день и знала, что завтра непременно начнется новый. «Здесь пахнет свободой» – кружилось в моей голове. Здесь пахнет новым днем, новой жизнью и новой весной.

Сергиенко Софья. Что зарыто под яблоней?

- Бабушка, бабушка, что ты делаешь? Мне та-а-ак ску-у-чно! - пропела ворвавшаяся в комнату крохотная златокудрая девочка. Она побегала по полу, нагретому солнечными лучами, проникавшими сквозь стёкла окон, и села на банкетку около мольберта. Неутомимую тут же заняло бабушкино акварельное море на холсте.

- Я рисую море, - протяжно ответила бабушка. - Я расскажу тебе легенду. Ты поймёшь больше, если будешь меня внимательно слушать.

Непоседа поёрзала и наконец уселась в удобную позу для долгого рассказа.

- В далёкой стране жил юноша, он был художником, а оттого и бедняком. Каждый день он писал картины, не оставляя ни на минуту кисти, грифеля, чернил, неся свою тяжёлую неблагодарную ношу под именем нищета. Его единственной ценной вещью была кисть, гравированная лагузом, руной движущегося потока воды. Но ценна она была потому, что сделал художник её сам из яблоневой древесины и беличьей шерсти.

Как-то солнечным ясным днём, когда лучи отражались блеском на море, юноша отвлекся от работы, заглядевшись на манящую перламутром раковину на берегу. Её сияние так привлекло молодого человека, что он не заметил прилива волн. Море взбесновалось, лазурь прытко начала виться около ног бедняка словно играя. Тогда он взглянул вдаль и заметил внушительного размера корабль, приближающийся к берегу. С корабля доносились звучные пиратские песни, крики, ругань, пьяные возгласы. Всё это не на шутку напугало художника. Но подумал он лишь о том, как же ему спасти свою ценную кисть, как не бросить её на волю судьбы в песок в борьбе с пиратами и как не погибнуть без уверенности в её сохранности. Он придумал способ обхитрить их.

Когда пираты спрыгнули с борта в воду и настигли бедного юношу, он упал на колени и, подняв голову, взглянул на них, бородатых, своими ясными небесными глазами, вытянул руки с кистью и взмолился: "Вы можете не оставлять меня в живых, но прошу сохранить эту вещь. Я отдал за неё всё, что у меня было, поэтому я так беден, эта гравированная кисть бесценна!". Капитан с рыжей закудлаченной бородой выбил ладонью кисть из рук бедняка и в злобном беспощадном смехе пронзил ножом сердце юноши. Его бездыханное тело упало на песок, а лицо застыло в вечном выражении "Умирающего Александра".

По случаю в стороне от захвата не остался и плотник. Он, приметив красоту ручной резьбы по дереву, подобрал кисть. И решил по возвращении на землю продать подороже вещь, выдав её за кисть известного художника. Когда мародёры с награбленным в близлежащей деревушке вернулись на судно, пират спрятал кисть в ящике с яблоками.

- Бабушка, а что я пойму? - нетерпеливо перебила златокудрая девочка.

- Слушай, милая, слушай, внучка, - успокоила бабушка. - Была глубокая чёрная ночь. Пираты шутили и смеялись, казалось, они вовсе не спят.

Капитан, сидя на ящике, достал самое красное яблоко. Он увидел спрятанную кисть. Яростный от самовольности кого-то из команды, Рыжая борода бросил яблоко, снял с пояса тесак и обрубил несколько лееров, отчего стал падать парус. Громкая брань и крики прошли по судну. И никто сразу не заметил начавшийся шторм. Гигантские волны захлёстывали палубу, бились о борт и таранили корабль, шатавшийся во все стороны.

- Бабушка, а у кого-нибудь из пиратов есть семья? – спросила златокудрая.

- У плотника была дочь. Её назвали Арабелла в честь легендарного пиратского судна и дочери благородного пирата Педро Сангре. Каждый раз, когда её отец отправлялся в плавание, она приходила на берег, куда должен был пришвартовываться корабль. Каждый день она ждала его. Так проходили годы.

Корабль потерпел крушение, это была месть воды за юношу, писавшего море. В тот день девочка нашла на берегу много обломков и тел: капитана, кока и других, даже одиннадцатилетнего юнги, с кем играла в дни, свободные от плавания и пиратских грабежей. Не нашла лишь одного - плотника. И поэтому она продолжала приходить каждый день на тот самый берег и ждать своего отца. Арабелла до конца верила, что он жив.

В день крушения на берег вынесло не только тела несчастных и обломки судна, но и ящик с яблоками. Яблоки рассыпались, а кисть угодила в землю рядом с тем яблоком, которое так и не съел Рыжая борода. Из косточки яблока выросло дерево, а под ним...

- Что, что же было зарыто под яблоней?

- В земле под яблоней, в её корнях, запуталась гравированная кисть бедного юного художника. Когда пришло время, её наконечник стал виден. Арабелла забрала эту кисть. Она подумала: "Никто на корабле не писал картины, а отец не занимался бы такой кропотливой работой, как изготовление кистей". Кисть была испачкана въевшейся синей краской, поэтому не составило труда догадаться, что она принадлежала художнику-маринисту, которого вряд ли пираты оставили в живых. Вода доверила дело юноши Арабелле. Теперь она коротала годы за деревянной доской в качестве мольберта на берегу моря.

Однажды девочка заметила кусок ткани, прибитый волнами. Арабелла вгляделась и узнала изнемождённого отца. Он держался за весло с несколькими привязанными зелёными бутылками. Как он позже рассказывал дочери, его выбросило на обитаемый остров. Там ему дали воду и плот, о море снова воспротивилось, поэтому волны отобрали плот и погрузили его в тёмную пучину, где он исчез навсегда. Пирату оставалось довольствоваться веслом и бутылками с водой, которые помогли ему не утонуть. Плотник всю свою жизнь провёл в море, поэтому верил в живые свойства воды, наделял её человеческими качествами, эмоциями, характером и боготворил её. Так, вода позволила ему вернуться домой, - благодарно сказала бабушка, посмотрев в окно. Она сменила воду в банке на чистую и окунула туда кисть. Сквозь стекло банки златокудрая девочка заметила увеличенный символ на металлической оправе, а после и отражение одобрительной улыбки бабушки. Теперь она уже знала, что она должна была понять.

Дьячкова Анжелика. Клад

Во дворе нашей школы росла старая яблоня. Ещё довольно-таки крепкое развесистое дерево каждую весну окутывалось дымкой бледно-розовых цветков. Яблоня будто собирала все силы и заставляла даже самые хилые, полусухие ветки распускать ароматные бутоны. Издалека дерево было похоже на вспененное розовое облако.
Каждую перемену мы, немногочисленные ученики нашей поселковой школы, прибегали любоваться цветущей яблоней. Первоклашки наклоняли нижние ветки и нюхали цветы, смешно морщась от щекочущих нос тычинок. Девчонки срывали нежные цветочки и вставляли себе в волосы. Мы же, старшеклассники, с иронической улыбкой наблюдали за "вознёй мелюзги" возле дерева. На самом деле нам тоже очень хотелось уткнуть свои носы в эти розовые цветы и наслаждаться их ароматом.
Такое паломничество к яблоне длилось всего несколько дней. Как только розовое облако начинало осыпаться, про яблоню все забывали до следующего её весеннего цветения. Все знали, что плоды на старом дереве больше не завязываются, и летом и осенью яблоня ничем уже не удивит и не порадует ребят.

Мы же, наоборот, радовались, что наконец-то к яблоне не будет ходить малышня и нам можно спокойно проводить под деревом все перемены. Мы прикатили чурбаки, чтобы было на чём сидеть, и каждую перемену собирались на этом месте. Делились своими переживаниями, громко смеялись, ели чипсы, бросая пустые упаковки тут же под ноги. Нас не беспокоили кучки мусора, которые уже накопились под деревом, как следствие наших постоянных посиделок. Да нас вообще ничего не беспокоило, пока в нашей школе не появился Сухарь...

Костя Сухарев прибыл к нам в начале сентября. Его родители уехали в длительную командировку на Новую Землю, а Костю отправили к бабушке с дедушкой. Худой, бледный мальчик с взъерошенными светло-русыми волосами пришёл в нашу школу, в 7 класс. Почему-то он не понравился нашей компании. А Гошка, наш предводитель, высокий и широкоплечий парень, сразу оценил фамилию и внешний вид новенького и вынес свой вердикт: "Ну, настоящий сухарь... Пшеничный." Все быстро приняли его мнение, и Костю по имени и фамилии в школе называли только учителя. Для остальных он был Сухарём.
Костя же будто и не замечал этого обидного прозвища. Он был со всеми приветлив, хорошо учился, да и вообще был нормальным парнем, не доставляющим нашей компании никаких неудобств. Пока...
В пятницу на большой перемене наша компания, как обычно, собралась под яблоней. Гошка сидел злой (он получил за самостоятельную по физике двойку), и мы, молча переглядываясь между собой, решили не надоедать ему разговорами. Вдруг позади раздалось: "Привет!" Мы оглянулись. За нами стоял улыбающийся Костя.

- Что надо? - со злостью спросил Гошка.
- Ребята рассказали, что за школой растёт большая яблоня, единственная во всём посёлке. Вот пришел посмотреть.
Костя подошёл к дереву, провёл рукой по стволу.
- Что же вы не бережете это замечательное дерево? Это, можно сказать, достопримечательность вашего поселка, - говорил Костя, а сам проводил пальцами по буквам, вырезанным чьей-то безжалостной рукой на шершавой коре дерева. - И под деревом развели свинарник. Неужели так сложно донести все это до мусорного бака? - показал Костя на обёртки и пустые коробки из-под сока, валяющиеся под деревом.
- Слышь, Сухарь, ты ещё нотации будешь нам читать? Вали отсюда! - взвился Гошка. - А если тебе этот мусор не нравится, возьми да убери. Нам он не мешает!
Гошка, сплюнув себе под ноги, пошёл вразвалочку к школе. Мы гуськом потянулись за ним.

В выходные никто к яблоне не приходил. У всех были дела дома, помогали родителям. Зато в понедельник, перед уроками, смеясь и дурачась, подбежали к излюбленному месту и, замолчав, остановились. Чурбаки были убраны из-под дерева. Они стояли чуть подальше, и к ним были приколочены доски. Получились аккуратные скамейки. Весь мусор с земли был собран. А рядом со скамейками вместо урны стояло старое железное ведро. Земля под яблоней чернела красивым ровным кругом.
- Это что Сухарь постарался? Типа окультурил здесь всё, - усмехнулся Гошка.
Он пинком опрокинул ведро. Затем демонстративно вынул из рюкзака тетрадь, вырвал несколько листков, разорвал их и выбросил обрывки на вскопанную землю.
Так и пошло. Мы проводили время на своём любимом месте, как и раньше: мусорили, топтались на рыхлой земле. А Костя приходил в выходные и всё прибирал. Гошка злился, предлагал подкараулить Сухаря и побить, чтобы не наводил здесь свои порядки. Но мы не поддержали Гошкину идею.
В начале октября, в воскресенье, за мной прибежал Алик: "Пошли быстрее к яблоне. Там Сухарь клад зарыл!" Пока шли, Алик рассказывал: «Я еще тогда удивился, зачем Сухарь под деревом землю вскопал. А сегодня прохожу мимо и вижу, как он на коленках стоит и что-то там руками закапывает! Ну, я и побежал ребят собирать».

Когда мы подошли, ребята уже вовсю рылись в земле руками.
- Он точно что-то закапывал? - спросил Гошка у Алика.
- Точно! Я сам видел! - воскликнул тот.
Ребята так ничего и не нашли под яблоней. Гошка в сердцах залепил Алику щелчок в лоб и обозвал пустомелей. На том всё и закончилось.
Утром мы опять обнаружили, что Костя аккуратно поправил разрытую землю и сверху присыпал её опилками.
А потом начались заморозки, выпал снег. Мы перестали ходить к яблоне, и вся эта смешная история с кладом забылась.
На весенних каникулах за Костей приехали родители, и он уехал, не успев ни с кем попрощаться.
Началась последняя четверть. Солнце пригревало всё сильнее. Мы сидели на ступеньках школьного крыльца и подставляли свои лица под ласковые солнечные лучи. И снова наш неугомонный Алик всех всполошил. Прибежал от старой яблони и зовёт: "Пойдёмте, что покажу!" Гошка лениво приоткрыл глаза:
- Что там? Клад Сухаря вытаял?
- Да, вытаял! - крикнул Алик.
Все бросились к яблоне.
Пятачок возле ствола дерева уже очистился от снега и весь был покрыт нежными белыми цветочками.
- Подснежники! - ахнули мы.
Так вот почему Костя рыхлил землю вокруг яблони! И не клад в неё прятал, а сажал маленькие луковки подснежников.
- Ну, Сухарь, все-таки добил ты меня, - улыбаясь, проговорил Гошка. -Ладно, понял я. Всё, ребята, не будем больше под яблоней грязь разводить, да и нигде больше мусорить не будем. И это... давайте завтра кирпичей от старой кочегарки привезём. Вокруг яблони клумбу выложим, чтобы никто подснежники не затоптал.

Неманова Ульяна. Двери судьбы

Однажды в жизни каждого из нас появится заветная связка ключей и множество дверей, но нам суждено выбрать только одну дверь. Только представьте, бесконечный коридор с множеством поворотов и закутков, уходящий всё дальше и дальше в глубь. И вот, медленно блуждая, мы замечаем несчётное количество дверей.

Каждая из них уникальна.

Одна сделана из тонкого картона и только слегка прикрыта, в неё очень легко зайти, но вот выйти из неё бывает очень нелегко. За этой дверью таится самая обычная заурядная жизнь. Попасть в неё очень просто, человеку даже не придётся прикладывать особых усилий. За этой дверью обычно ничего интересного не происходит, да и вряд ли когда-то произойдёт. И только случайно залетевшая муха, монотонно жужжащая под потолком, слегка освещённая светом одиноко висящей лампочки, ненадолго скрасит однообразные будни, уже затянувшиеся в один нескончаемый день. И когда человек захочет покинуть эту комнату, рутина, словно густая смола, не даст сдвинуться с места ни на метр, и человек сможет только сильнее увязнуть в цепких потоках обыденности. Покинуть эту комнату и перейти в другую
сложно.
Чуть дальше стоит большая дубовая дверь с тяжёлым засовом и замками. Чтобы попасть в эту комнату, человеку потребуется много времени, сил, стараний, да и без помощи других людей тут не обойтись. Каждый замок открывается только после прохождения определённого этапа. Один замок, к примеру, может открыться после завершения учёбы, каждый успешный учебный день проворачивает ключ в замке на один оборот. -1-

И вот после ежедневных упорных стараний,
бессонных ночей, важных решений человек отворяет эту дверь и видит перед собой комнату, просторную светлую комнату, она предоставляет человеку всё, к чему он всё это время шёл, но у этой комнаты есть одна особенность. Оставшись в ней, человек, развиваясь и совершенствуя свой разум, будет открывать новые окна – окна своей жизни. В этих окнах будут видны те горизонты, которые многим людям никогда не увидеть.

Чуть дальше находится совсем необычная дверь. Она сделана из тонкого стекла, которое похоже на струящуюся воду. У неё нет замков и ручек, обычному человеку её не открыть. Такую дверь можно отпереть только талантом. Поначалу, зайдя в эту дверь, никто ничего не увидит. Но в одну секунду, словно по щелчку пальцев, комната начнёт расцветать на ваших глазах, превращаясь в мир вашей мечты. Этот мир очень непостоянен, в один момент всё может измениться до неузнаваемости, перевернувшись с ног на голову. Бури и грозы будут сменяться закатами. В порыве вдохновения за вами будет бушевать океан, птицы будут неразборчиво щебетать, а солнце будет игриво выглядывать из-за тонкой пелены полупрозрачных облаков, которые проявятся в момент сомнения. Никто не знает, что можно ожидать от этой комнаты, ведь только сам человек может решить, что его будет здесь ожидать. Эта комната всегда будет отражением его чувств и души. Только обретя гармонию с самим собой, человек сможет собою управлять, но иногда всё же стихия будет властна взять над ним верх.

Но есть дверь, которая кардинально отличается от остальных, она не имеет постоянного облика и единого пути к ней тоже нет. Но только вот она постоянно ждёт на своём пороге новую жертву. Ею может оказаться абсолютно любой человек, и никто не знает, кого приведёт к ней жизнь. Сегодня перед ней стоит молоденькая школьница, запутавшаяся в себе, уже завтра там будет стоять студент, который уже вовсе отчаялся, во
вторник мы увидим взрослого мужчину, которого загнали в угол проблемы, через месяц мы увидим там совсем юную девушку, которая просто хочет беззаботных приключений. И с каждым днём желающих познать тайны этой двери всё больше и больше. И невольно начинаешь задумываться, что же такое прячет за собой эта дверь, а ответ очень прост – зависимости. Несчётное море наркотических средств и алкоголя, игр и всяческих соблазнов. В самом начале это веселье, удовольствие и манящее чувство эйфории, что заставляет человека забыть о всех своих проблемах. Но это продлится недолго, и с каждым разом былое наслаждение будет таять с неумолимой скоростью. И вот уже человек неспособен получить желанное удовольствие, а вскоре ничего кроме боли и отчаянья почувствовать и не получится. Зависимость, словно ненасытный зверь, поглотила всю его человеческую сущность. И вроде человек понимает, что совершил ошибку и нужно выбираться из этого всего, но вот только руки его туго связаны за спиной. Пока человеку казалось, что за его спиной расправились крылья, и уже весь мир стоит у самых ног, его зависимость плела терновые верёвки, что с каждым днём будут всё сильнее и крепче связывать их вместе. Часто люди так и не находят лазейки из цепких лап своей зависимости, но некоторым удается спастись. Этот путь сложен, и будет много испытаний, но главное иметь надежду на лучшую жизнь и надёжных людей, что смогут помочь вам в ту самую переломную минуту отчаяния, когда будет казаться, что спасения не существует.

А ведь на самом деле таких дверей тысячи. Каждая дверь скрывает за собой свою судьбу и свою историю. И только сам человек должен выбирать ключ к своей двери, своей судьбе. Но не всегда выбранная нами дверь окажется той самой заветной дорогой к мечте. И каждый день — это новая возможность, и только нам решать, как её использовать, остаться за своей дверью или всю жизнь блуждать по коридору, а может, придется найти ключ
к нескольким дверям, и никто точно не знает, как правильно поступить.
Есть много дверей, за которыми мир известен и всегда понятен, но всё же есть и те двери, что полны тайн и загадок.

Каждый человек ищет свою дверь, свою судьбу. И только он сам способен ее открыть и стать хозяином выбранной им комнаты, хозяином своей жизни.

Селиванова Ольга. Где-то здесь была дверь

Эта история о страхе и предательстве. Но если уточнить, что всё это произошло, когда мне было десять лет, всё кажется не таким страшным. Вообще, то, что в детстве казалось страшным, сейчас кажется смешным. Но давайте представим, что герою этой истории всего десять лет, он ненавидит находиться в темноте, боится пауков и имеет не очень хороших друзей. Почему они не очень хорошие? В рассказе это станет ясно.

В то лето я поехал с родителями на море. Мы снимали квартиру в доме, где жили ещё несколько семей, в основном приезжие. Детей было не много, но достаточно, чтобы надоедать взрослым своим шумом. Поэтому чаще всего нас отправляли куда-нибудь погулять, желательно до самого вечера. Тогда я предпочитал носиться с остальными детьми по пляжу, а не сидеть целый день перед телевизором. Мы могли придумать новую игру за пять минут, потом побежать в соседний двор, втянуть в эту игру всех детей, потом пойти все вместе на пляж, а в итоге получить нагоняй от какой-нибудь тёти Наташи, потому что, оказывается, её сын забыл отпроситься на прогулку, и она его потеряла.

Я сразу отобрал к себе в ближний круг ребят, которые показались мне наиболее интересными. Так получилось, что наша "банда" была самой старшей, от десяти до двенадцати лет. В основном мы придумывали все игры, причём могли так умело менять правила в процессе, что малышня даже не замечала. И с каждым разом эти игры были всё интереснее и опаснее.

Один раз мы нашли заброшенный сарай и сказали младшим, что там лежит скелет пришельца. Глупость, но они поверили. После этого все боялись туда ходить. Ну мы и придумали игру: кто дольше всех простоит в этом тёмном сарае, тот и выиграл. Это были ещё цветочки. Мы нашли небольшой обрыв рядом с морем и соревновались, кто дальше всех прыгнет в воду. Если бы наши родители видели, чем мы занимаемся, они бы закрыли нас дома до конца лета и не отпускали от себя даже на метр. Но однажды одна такая игра обернулась против меня. Хотя это ещё как посмотреть...

Во время похода по магазинам с родителями я заметил недостроенный дом. Он напоминал огромную бетонную коробку с квадратными окнами. Отличное место, чтобы обследовать его с ребятами. Я запомнил дорогу и после обеда рванул в соседний подъезд, чтобы рассказать об этом. Этот подъезд остальные дети обходили стороной, потому что в нём не было света, а стены были страшные и облезлые, как в каком-то фильме ужасов. Его все так и называли "страшный подъезд". Ещё по легенде там жил злой дед, который ненавидел детей. Тут жили только двое мальчишек, все остальные дети были в моём подъезде. По-моему, я был единственным, кто не боялся туда ходить. Кстати, после парочки экспедиций в страшный подъезд я выяснил, что никакого злого деда там нет.

И ребят, живущих там, тоже почему-то обходили стороной. Возможно, во всём виноват опять же подъезд. Это только потом я понял, почему с ними не хотели играть... Это были два брата, одному двенадцать, другому одиннадцать. Их имена я не помню, поэтому они останутся в тайне. Узнав о новой локации для игр, они тут же согласились сходить со мной в разведку и осмотреть тот недостроенный дом. А я чувствовал себя просто прекрасно, ведь это я его нашёл и получил свою долю внимания. Изучив этот дом вдоль и поперёк, мы поняли, что тут нет ничего особо интересного.

- Смотрите, тут дверь…, - вдруг сказал младший.

Мы, когда только пришли, не заметили на заднем дворе железную дверь, которая скорее всего вела в подвал. Старший тут же сообразил, что это идеальный повод, найти себе приключений на одно место, и бросился её открывать. Дверь не была заперта, но была очень тяжёлой, поэтому открыть её смогли мы только вдвоём. Внутрь подвала попал свет, и мы увидели помещение, по размерам напоминавшее небольшую комнату.

- Надо дверь чем-нибудь подпереть. Притащи камень потяжелее, - скомандовал старший.

Младший тут же пропал в кустах и вернулся с тяжёлым булыжником. Кое-как закрепив дверь, чтобы она не закрылась, мы спустились в подвал. И тут же было решено сделать из этого подвала свою базу. По крайней мере до тех пор, пока нас отсюда не выгонят строители.

- Можно из дома притащить сюда стулья и какую-нибудь ненужную мебель. Это будет наше тайное место.

- Какой смысл делать его тайным, если тут все будут играть? - спросил я.

Старший посмотрел на меня, как на полного дурака и покрутил пальцем у виска.

-Совсем что ли? Это наше тайное место и о нём кроме нас никто не будет знать. Тем более эта малышня. Они же всё своим родителям расскажут, ещё чего не хватало…

- Смотри не разболтай ещё кому-нибудь!

Мне ничего не оставалось, как согласиться. Вообще-то, я нашёл этот дом и мне решать, кому говорить о нём, а кому нет. Но решение старшего показалось мне разумным. Вряд-ли родители разрешат нам играть на стройке, если узнают. Поэтому было решено, что об этом доме, а тем более о подвале, будем знать только мы трое. Старший тут же распорядился и позвал меня икать всякие вещи, которые можно было бы притащить сюда. Как только я вышел, он вдруг отодвинул камень и дверь с оглушительным грохотом захлопнулась. Младший, оставшись в полной темноте, тут же завопил и стал колотить руками по двери с той стороны. Столько воплей и ругательств я никогда не слышал.

- Ты что делаешь?

- Да ладно, не так уж там и страшно. Мы его сейчас выпустим, - посмеялся старший.

Мы действительно скоро выпустили его брата, открыв дверь и подперев её камнем. Младший был готов разреветься на месте. Я бы никогда не подумал, что такие как он, вообще умеют плакать. Старшему всё это показалось очень смешным, и он отправил нас искать вещи для нашей новой базы. Мы разбежались по кустам в поисках какого-нибудь полезного мусора. Так была найдена табуретка без одной ножки, старая тумбочка, которую мы к своему стыду притащили с помойки и несколько досок. Для чего они будут нужны, мы пока не решили. Но взяли, вдруг понадобятся.

Сложив весь этот хлам в одну кучу, мы стали постепенно затаскивать его в подвал. Тумбочку несли вообще втроём. Она у нас ещё упала и перекувыркалась так, что мы думали, от неё ничего не останется. Но она выжила и была благополучно поставлена в углу.

Пока я возился с досками, услышал, как оба брата быстро ретируются из подвала, а в следующее мгновение я оказался в полной темноте. Эти два умника, видимо, правда посчитали это смешным, вот и решили меня закрыть. Когда заперт был младший, я не понимал, чего он так перепугался. Как будто не знал, что его вытащат. Но сейчас я понял, что тут можно просто обделаться от страха. Темнота была такая, что я даже не видел своих рук. Как будто мне завязали глаза. А после грохота закрывшейся двери, я ничего не слышал кроме тишины, что напрягало ещё больше. Я, конечно, был не из трусливых, но представьте, что вы всё видели и слышали, а через секунду уже нет. Это как минимум неожиданно.

-Эй! - раздражённо крикнул я. - Это кто там такой умный? А ну выпустите живо!

Я ожидал услышать хоть что-то, хотя бы их усмешку или разговор. Но нет, тут в подвале стояла мёртвая тишина. Или они просто ушли… Да нет, они не могли. Не могли они просто закрыть меня здесь и сбежать. Мы же только что играли тут вместе и не было ничего, что заставило бы их так меня подставить.

- Открывайте, уже не смешно!

И снова никакой реакции. Видимо, правда ушли. Я стал в срочном порядке думать, что мне делать. Надо было как-то дойти до двери, но проблема была в том, что я ничего не видел. Выставив руки перед собой, я медленно двинулся вперёд, пытаясь хотя бы на ощупь найти выход. Знали бы вы, как мне было страшно в тот момент. Казалось, что в этом подвале была куча пауков и прочей ползающей шушеры, которая могла выскочить на меня из всех углов. Я шёл, шёл, но так и не наткнулся на стену. Казалось, что я потерялся в бесконечном пространстве. Но я старался держать себя в руках и успокаивал себя тем, что когда выберусь отсюда, буду долго смеяться, а вся эта ситуация покажется глупой.

Наконец мои руки коснулись холодной стены. Это быстро вернуло меня в реальность. Где-то здесь была дверь. Оставалось только идти вдоль стены и я найду её. Уверенность росла с каждой минутой, а страх быстро отходил на второй план. А эти двое шутников у меня попляшут, когда я выберусь отсюда…

Наконец я нащупал дверь. Приложив немалые усилия, я смог её приоткрыть. Дальше было не сложно и через считанные секунды я был на свободе. Не так уж было и страшно. Эта история стоила того, чтобы кому-то её рассказать. И тут я увидел их, идущих как ни в чём не бывало. В руках у старшего были ветки, явно предназначенные для строительства нашей всё ещё тайной базы. Увидев меня вне подвала, они остановились и переглянулись. Наверное, не понимали, как я смог выйти. Ещё больше их удивил мой спокойный вид.

Как же мне хотелось высказать этим шутникам всё, что я о них думаю. У меня прямо руки тряслись.

-Ты что, сам выбрался? — спросил старший, не скрывая своего удивления.

Я помолчал секунду, думая сказать ему что-нибудь обидное. А может вообще подраться, чтобы у него раз и навсегда отпало желание запирать кого-то в тёмном подвале и вот так уходить? Но я неожиданно для себя ответил:

-Да, а что? Как будто сложно найти дверь в пустой комнате…

И этот спокойный ответ подействовал на них лучше любой драки. Видимо поняли, что меня пытаться напугать бесполезно. Вы бы видели их растерянные, немного виноватые глаза. Было чувство облегчения, как будто я выиграл в соревновании, о котором знал только я и мой страх темноты.

Перетащив собранные ими ветки в наш штаб, я сказал, что мне уже пора обедать и пошёл домой с чувством полной победы.

Брагина Диана. Побочный эффект

Когда карантин закончится, я снова позвоню Виолетте, ведь можно будет, наконец-то, прошвырнуться по магазинам, ведь самоизоляции конец! Мы будем долго обсуждать мальчиков, одноклассниц, родителей и их запреты и многое другое.

– Похудение ты снова отложила на следующую неделю?

– Сама - то на колобок смахиваешь!

Несколько секунд молчания.

– А ты знаешь, что Ленка вытворила в школе?

– Расскажи!

– Опять около Артёма вертится! Сил моих больше нет! А вот сегодня вообще с ним села и сказала, что теперь сидит тут, вот коза!

И так каждый раз!

Когда карантин закончится, я смогу снова кататься на автобусе, рассматривать пассажиров. Вот женщина едет. Наверное, с работы. А вот мужчина в наушниках. Если приблизиться и прислушаться, то можно услышать джаз.

Вот так, в раздумьях я однажды чуть не споткнулась о старушку.

– Ворон считают, никого не видят! – проворчала она.

Когда карантин закончится, я смогу снова прийти в школу и увидеться с одноклассниками. В школу мне совсем не хочется, но на одноклассников посмотреть интересно.

– Галкина, повтори, что я сейчас сказала! – раздастся будто гром среди ясного неба голос биологички.

Когда карантин закончится, можно будет отправиться в кино с Аллой. С ней просмотр любых фильмов становится соревнованием, ведь стоит на экране появиться какому-нибудь монстру, так сразу следует:

– Это ты!

– Сама такая!

Когда карантин закончится, можно будет снова отправиться заграницу с родителями. Главное, не на машине! Сразу вспоминаю свой завтрак, оказавшийся на полу машины вследствие укачивания. А уже по приезду, на пляже, вместо рассматривания солнца, моря и песка, искать медуз, чтобы незаметно запускать их в прохожих. Один раз попали в чью-то коляску. В следующий раз в мужскую кабинку, где, по всему видимому, кто-то переодевался....

Когда карантин закончится, можно будет пойти в Бургер Кинг, захватив бутылки, ведь бесплатные Кола, Пепси и Липтон на дороге не валяются, надо брать, пока дают!

Когда карантин закончится, можно будет взять с собой Дашу и пойти гулять. Как обычно, туда, куда глаза глядят. Никогда не имея точного маршрута, из каких мест мы только не выбирались.

– Ты знаешь, куда идти? – с надеждой спросит она.

– Нет.

– Может, пойдём обратно...?

– А, прикинь, наткнемся сейчас на логово каннибалов, вот прикол будет!

Когда карантин закончится, можно будет поехать на дачу. Помню, когда я была там в последний раз, то смогла убедить подругу и часть сбежавшихся ребят в том, что в туалетной кабинке находится настоящий портал в другой мир. Эх, дети такие дети!

Погруженная в эти мысли, я сидела дома уже которую неделю. От нечего делать, решила позвонить своей подруге Виолетте. Разговоры с ней всегда помогают мне отойти от скучных или дурных мыслей. Гудки … Гудки … .

– Алло?

– Привет! Как дела? Что нового?

– Да всё также, вроде. – Она замялась.

– Ты что-то не очень уверенно это сказала.

–Я даже и не знаю, как объяснить... Помнишь, я рассказывала, что в пятницу мои родители сходили в поликлинику и сделали прививку? Так вот, с ними теперь происходит что-то.

–В каком смысле?

– Ну, они не люди как будто. Вроде едят, пьют, руки, ноги на месте, но я же вижу, что что-то не то!

– Да что ты такое говоришь? Головой ударилась, что ли? Я усмехнулась своей удачной шутке.

– Ты послушай! Я проснулась ночью, пошла в туалет. Знаешь, у нас коридор мимо комнаты родителей проходит. Так вот. Обычно, когда я просыпаюсь, слышно сопение, храп там, да вздохи обычные, ну, как у людей. Сегодня же ничего. Тишина. А дверь приоткрыта. Я заглянула и вижу, что мама около окна стоит. Я ещё подумала, что странно это, ночь ведь.

Её лицо освещал свет из окна, а потом... У неё... Шея вывернулась на 180 градусов, как у совы прямо!

– Ну... Может, привиделось тебе?

– Да нет же, отчётливо помню!

– Ответь: ты разыгрываешь меня? Не пугай, у меня родители послезавтра тоже идут вакцинироваться. – Я засмеялась. Не хватало ещё верить в эти байки! – Ладно, меня обедать зовут, я пошла. Пока!

– Пока!

Следующие дни прошли так же, как и предыдущие. Я уже сбилась со счету, какое это было число или день недели. Для меня всё сливалось в один огромный карантин, и ему не было видно конца.

– Ну что, ещё не съели тебя твои родители-монстры? – спросила я через несколько дней по телефону Виолетту.

– Да ты прикинь, они правда, как будто в монстров превращаются! – в голосе подруги слышалась паника. – Короче, сегодня сидим с папой, фильм смотрим. Я взглянула на него и подумала: «Что-то не так». А потом поняла: он не моргает. Совсем! Вообще! Глаза стеклянные у него. Я специально несколько минут наблюдала. Он просто уставился в экран и даже не дышал, по-моему... А потом резко поворачивается и спрашивает: «Что случилось?». Я чуть не подпрыгнула! А сейчас, вроде, нормально всё...

– Ну, завис может. У меня у самой нередко так бывает. Подумаю о чём-то своём и глядя в одну точку, туплю.

– Да ты не понимаешь... У тебя как там, нормально всё? Родители как сходили?

– Да в норме всё. Никто не планирует стать монстром.

Прошло пару дней, и я начала замечать что-то странное. По началу вроде всё было нормально, общались как обычно. А потом... Как будто что-то живое, человеческое стало пропадать из моих родных. Смотришь на человека, и всё вроде в порядке, но как будто что-то не то. Кто же знал, что это только начало?

Солнце пробивалось в окно, его яркий свет заставил меня заворочаться в кровати. То утро было особенно солнечным. Из кухни доносился вкусный запах, и я тут же поспешила туда. Но чем ближе я подходила, тем более странным становился этот запах, напоминавший, пожалуй, запах гари... На кухне мама пекла блины. Она совсем не обращала внимания на запах и на то, что блин, лежащий на сковородке, уже почернел. Она широко улыбалась мне, как будто я была каким-то почётным гостем. Наконец, она оторвала от меня взгляд. То, что некогда было блином, превратилось в уголь. Однако, это не смутило маму: она положила его к другим блинам и как ни в чем не бывало, устремилась печь новый.

– Доброе утро, солнышко! Угощайся! Завтрак на столе! – Но, мам... Он же... Это же...

Улыбнувшись всё такой же широкой улыбкой, мама положила уголь к себе в рот и с огромным аппетитом прожевала его. С ужасом я смотрела – её зубы становились всё чернее и чернее, а по подбородку стекала чёрная слюна. Это была не моя мама ... Оставшийся день прошёл без происшествий, но уже в пять часов мои руки потянулись к телефону. Едва дождавшись Виолеттиного «Алло», я выпалила:

– Ты не поверишь... У меня мама... Она не моя мама! Это кто-то другой!

– Что ты имеешь ввиду?

– Ну, ты же сама говорила, что с твоими родителями что-то происходит. Так вот и с моими тоже, моя мама как будто превращается в...

– Погоди, ты что, правда поверила мне? Я же прикалывалась над тобой! Узнала, что у тебя мама прививаться идёт, вот и решила разыграть! – До меня донёсся восторженный смех Виолетты. – Разыграла! Разыграла!

– Но ведь... – я не нашла, что ответить. В телефоне всё ещё раздавался хохот Виолетты, когда я почувствовала на себе чьи-то холодные, словно лёд, пальцы.

– А не кажется ли тебе, что ты слишком много болтаешь?

Голос... Голос, который когда-то принадлежал моей маме, теперь был резким и холодным. Я клянусь, что могла физически почувствовать, как он долетал до меня. По спине пробежали мурашки...

– Мама...?

–Мама! Сейчас мама накажет тебя за твой длинный язык!

Я оцепенела. Телефон выскользнул из рук. Я боялась обернуться. Казалось, что прошла целая вечность, пока я смогла что-то сделать. И вот, лицом к лицу с мамой. Я смотрю на ее черный рот и вдруг замечаю, что страшная гримаса превращается в улыбку. Нормальную, живую улыбку. И, захлебываясь смехом, мама сказала:

– Здорово я тебя напугала? Ты ходишь какая-то подозрительная, смотришь на нас с папой косо, будто мы монстры какие-то. Особенно после разговоров с Виолеттой. Вот я и решила тебе подыграть…

У меня будто камень с плеч упал. Стало вдруг неловко за свою доверчивость и подозрительность.

Возможно, мы еще не раз посмеемся над этой историей. Но не сейчас, а когда карантин закончится...

Литвинова Мелания. Quem medicamenta non sanant, mors sanat

Талый, мерзкий снег, серое небо, авитаминоз...

Стоять у обочины было наверняка удручающе, мокро, грязно и уныло-бесконечно – пришла самая отвратительная пора весны; водитель задумался. Спешно запихав в рот остатки бутерброда, почему-то стесняясь своей прожорливости перед голосующим у дороги высоким худым мужчиной, он остановил машину.

— Вам того... в город? – неестественно басовито из-за недопроглоченного куска пищи поинтересовался водитель.

— Считайте, в город, молодой человек. – незнакомец склонился к приоткрывшемуся окну – Вернее, до моста. На мосту можно меня как-то высадить?

Владелец машины, которого, если верить удостоверению, звали Сергей, призадумался. Мост-трасса тянулся над широкой рекой и являлся главной артерией, по которой тек транспорт в небольшой провинциальный город V.

— Наверное... У начала моста смогу.

— Сколько? – быстро спросил человек. По лицу привычной волной пробежали морщинки: он был уже не молод.

— Да ни сколько. Я ж не таксист. – Сергей пожал плечами и напряженно хохотнул. – Я б и так и так мост проезжал – что с вами, что без вас. Залезайте.

Он залез, машина тронулась, и следующие пять минут минули безмолвно. Громко шуршали под колесами лужи, помешанные с желе полумертвого снега в песке. Сверху невидимо и беспрерывно неслась одна огромная, во всю ширь небесной тверди туча.

А Сережа, который находился сейчас именно в той поре молодости, когда человек особо ясно ощущает бьющую через край жизненную силу и обнаруживает в себе колоссальный интерес ко всему миру, изредка косился на пассажира. На вид ему можно было дать не меньше пятидесяти пяти – седые пряди выглядывали из-под шапки, многолетние эмоции сетью морщин охватили лицо. Нос остро загибался книзу, придавая старику немного злобный вид, глаза потухли. Сидел старик прямо, как первоклассник на уроке.

Любопытство не давало водителю покоя, и он наконец собрался с духом.

— А вы, если не секрет, куда ездили? – прозвучало неуверенное бормотание, и короткий смешок попытался загладить возможную бестактность вопроса.

Пассажир улыбнулся, и значение этой улыбки угадать было также непросто, как шумерскую письменность.

— Извольте, секретов нет. На кладби́ще. Друга хоронил.

— О, это... печально... – поспешно отдал дань приличиям Сергей. Старик с нескрываемой насмешкой взглянул на него и отвернулся к окну.

В тот момент, когда водитель уже решил, что контакт с пассажиром утерян навсегда, послышалось негромкое:

— Да... Единственного друга. А ведь клялся и божился мне когда-то: «Ой, что ты! Отучусь в туристическом техникуме, а потом пойду в институт, на лингвиста, по специальности работать не буду!»... И каков итог? Летел в N с группой...

— В N? – оживился Сергей.

— Да. Вы слышали, наверное, что самолет разбился. – старик поджал губы и резко тряхнул головой; на секунду водителю показалось, что он плачет, и на всякий случай Сережа прерывисто выдохнул:

— Это... действительно печально. Много людей погибло...

Но пассажир не плакал. Он насмешливо щурил близорукие глаза на прилепленную перед водителем иконку. Сергею показалось, что изображение святого на ней нахмурилось сильнее обычного.

— Верующий? – неприятно прозвучал отрывистый вопрос.

— Угу, а чего? – парень нервно сжал руль. Пассажир пожал плечами.

— Абсолютно ничего. Но… я бы посоветовал верить в того бога, который хотя бы честен, когда речь заходит о жестокости.

Озлобление человека, считающего себя обделенным, проскрежетало в этой фразе. В первое мгновение изречение старика почти взбесило водителя, но жалость (возможно, рожденная воспитанием в той самой религии, которую презирал пассажир) молниеносно погасила огонек раздражения. Сергей сочувственно спросил:

— Вы одиноки?

– Это неважно. – старик, глянув зачем-то в окно, махнул рукой. – Неважно… Будто одиночество – первое и лучшее несчастье. Вы вот задумывались, молодой человек, чем природа, или же бог, как вам будет угодно, отвратительно подшутила над людьми?

— Отвратительно?.. – призадумался Сережа. Стучал и шуршал дождь. До моста ехать было не долго.

Не дождавшись ответа, пассажир, торжествуя, объявил:

— Тем, что человек имеет разум! Да! Разум! Чертову возможность построить внутри себя мир, империю! Решать сложнейшие задачи. Изменять себя и мир… – старик быстро устал от внезапного порыва и, прикрыв глаза, откинулся на спинку сидения.

— Может быть, вам водички?.. – неуверенно предложил водитель, косясь на побледневшего пассажира. Тот устало махнул рукой:

— Ничего. Скоро напьюсь. – и по тонким губам скользнула горькая усмешка.

Сережа выждал, когда пассажир придет в себя, и осторожно заметил:

— Но мне не кажется, что способность мыслить – такое уж издевательство…

— Именно издевательство. – уверил старик. – Эти идеи, надежды, мечты… планы… миры… А потом ты просто умираешь. И не говори мне про душу! Клянусь дьяволом, у меня-то ее точно нет.

И он мечтательно улыбнулся, словно грезил о чем-то прекрасном, например, вечном безысходном покое.

— Мне ведь не страшно умирать. – заметил негромко и даже с некоторым интересом. Сережа встрепенулся:

— Бог с вами, какой умирать? – напряженно хохотнул он, быстро глянув на попутчика – Кто знает, сколько кому…

Совершенно неожиданно сквозь весеннее водяное шуршание прорвался смех незнакомца.

— Кто знает?.. Ох, не могу… ох… Кто знает, спрашиваешь? Ну, к примеру, доктор с красными щеками, который сказал, что я не протяну дольше года… ну, может, полутора… ох... Ох, насмешил ты меня… Как тебя, кстати, зовут?

— Сергей. – голос прозвучал неожиданно тихо и нетвердо. Старик вытер выступившие от смеха слезы и заговорил спокойно:

— Эх, Сергей… Моли своего бога, чтоб… Я даже и диагнозу не сильно удивился по началу. Потом все смотрел, смотрел в зеркало – такое чувство было, словно не со мной это все. Решил с другом говорить, встретились. Он потом сидел… знаешь, сидел и в стол смотрел. Наверное, думал, ему скатерть посоветует, что в таком случае сказать положено. В итоге я узнал, что ему очень жаль... и границу с F открыли, и в C застряла его коллега, и внук сказал первое слово. А какое?.. – он не на шутку задумался, подперев рукой подбородок, словно от ответа зависело в мире очень многое.

По крыше машины стучал дождь, поскрипывали по серому от неба стеклу дворники. Сережа тихо вздыхал: ему было жаль попутчика, но он даже не мог представить, как того утешить.

— Ты молчишь, Сергей? Правильно. Молчи. Тяжко это все. Со смертью можно смириться… Но не с тем, что перед ней ты станешь мыслящим овощем. Ни рукой, ни ногой двинуть, ни даже промычать что-то. Зато в голове будут ворочаться мысли, проклятые мысли. До самого конца. Сквозь боль и бессилие. И медсестра, меняя пленку, будет мечтать о часе, когда черт наконец возьмет меня… как у Пушкина. И, не стесняясь, будет говорить рядом и громко – жизнь в моем теле поддерживать бесполезно, болезнь моя неизлечима, возраст… Я тебя об одном прошу: запомни меня, Сергей! Запомни меня!

Туча начала плеваться мелким снегом. Мимо пролетали машины.

— Запомню… Слушайте, а чего мне вас до моста везти? Говорите адрес, я вас домой доставлю. – заявил Сережа. Пассажир, явно сдерживая смех, смерил юношу взглядом.

— А чего мне там делать? – поинтересовался тихо.

Текла дорога, дальность которой измерялась временем. Показался мост, а в душе Сергея зашевелилось напряженное сомнение.

«И что я ему скажу?» – крутилась мысль – «Что я не выпущу его у моста? Не имею права. Что же тогда? Я должен… А может, ошибся? Вот бы… Но, если не туда, куда еще?»

— Я ведь и вправду одинок, дьявольски одинок. – с нескрываемой тоской изрек наконец незнакомец. – Я сам создатель этого одиночества. Я хотел быть сильным… самодостаточным… независимым от людей… Мне не́ для кого жить. А сегодня оказалось, что я завишу от жизни. Дьявольски! Когда его хоронили в закрытом гробу… я ощутил ценность существования. Это досадно. Тормози, Сергей, мост начинается.

Машина лихо разбила лужу, окатив с головы до ног ни в чем не повинную бабку, благонамеренно направлявшуюся по обочине в сторону пешеходного перехода. Бабка встрепенулась и разразилась глухой бранью. Водитель буркнул под нос что-то не сильно благозвучное и остановился.

— Все. Приехали.

— Благодарствую, Сергей. Снова прошу: запомни меня. Прощай. – старик, улыбаясь, вылез из машины. На минуту его улыбка показалась парню такой искренней, родной, светлой в каждой складочке морщин, и Сереже явственно вспомнился дедушка…

Водитель продолжал глуповато улыбаться в ответ, когда пассажир спешно – вероятно, из-за выработанной годами привычки – шел вдоль ограды моста. Пройдя десятка два шагов, он остановился, словно вдруг вспомнил о чем-то, быстро глянул вниз. Затем старик как мог торопливо перелез чугунную ограду и одним резким движением самовольно прекратил существование.

Время стало искривляться: часы начали тянуться дольше обычного, но месяцы истекают, как горящие спички – даже смешно. Сначала Сережа думал, что не забудет пожилого пассажира никогда. Он, размышляя, мрачно курил ночами и старался как можно меньше ездить по трассе через мост.

А потом – дела, заботы. Мир живых так резко отделен от мира мертвых! Лет через десять супруга, возвращаясь с ним с дачи, поинтересуется, почему Сергей проигнорировал голосующего у дороги человека. Мало того – прибавил газу. И он не будет знать, что ответить. Просто Сережа больше не подвозит незнакомцев. Никогда.

Пригородов Матвей. Под яблоней – детство

Я родился в небольшом городке, который на картах можно найти, если целенаправленно его искать. Жители этих мест знакомы друг с другом через общих приятелей или родных. Идя по улице, можно встретить человека, про которого много слышал, хотя не знаком лично. Он тоже уже сложил про тебя мнение, но эта встреча очень редко приводит хотя бы к приветствию. С годами, в поисках работы, я сменил множество городов, но на отдых всегда возвращался на свою малую родину.

Приезжая к родственникам, я часто страдал от безделья и скуки, слишком переменила меня жизнь в больших городах. В моём городке найти новое лицо труднее, чем иголку в стоге сена. Я много гулял по парку в соседнем районе, и моя дорога постоянно пролегала вдоль старого заросшего пруда, у которого часто играли мальчишки. Они строили шалаши на деревьях, дразнили соседских собак, и пускали кораблики, сделанные из тетрадных листов. Но любимым их занятием было это раз в неделю обрывать яблоню. Пусть яблоки были мелкие и кислые, но мальчишкам был важен сам процесс. Мне много раз доводилось за ними наблюдать.

Года два спустя я по привычке пошёл в парк знакомым маршрутом. И увидел непривычное: яблоня стояла не тронутая. Возник вопрос: куда же делись все ею вскормлённые дети? Яблоки никто давно не обрывал.

– Ну не лесть же мне на яблоню самому! – вслух подумал я и продолжил прогулку.

В парке, на моё удивление, были все те ребята, за развлечениями которых я когда-то наблюдал. В этот раз они не были весёлыми, в их действиях не было былой прыти. Все словно ждали чего-то и с унынием пытались как-то занять себя. Моему удивлению не было предела. Я не мог поверить, что сорванцы предпочли яблоне бессмысленное скитание по парку. Для парней я не являлся незнакомцем, пара человек жили по соседству, но кампания была шокирована моим вниманием.

– Здравствуйте, ребята. Вы что тут делаете? – Спросил я, подойдя к ним.

- Здравствуйте. – Ответили они, обступив меня полукругом.

Я признал в одном из сорванцов своего юного соседа сверху.

– Семён, – обратился я к нему, – Скучаете? Шли бы вы на яблоню у пруда, там яблок вам на неделю хватит.

– А зачем, дядя Лёва? – Ответил он мне.

Сначала я был обескуражен. Но потом вдруг понял: за эти годы дети стали старше. У них другие интересы. И скучно, очень скучно. Вспомнил себя в эти годы. Мозг заработал лихорадочно.

– Там зарыт клад. Мы закопали его с друзьями, когда сами были как вы. – Соврал я. – Вы не хотите его откопать?

В детских глазах мелькнули искры интереса. Мальчишки словно по-новому взглянули на мир. В движениях проснулась былая скорость и резкость.

– Хотим! Хотим! – Закричали они хором.

Всей дружной компанией мы направились к яблоне. По дороге сорванцы расспрашивали меня о содержимом клада. Я придумывал самые невероятные ответы, что бы их желание заняться делом не утихало. Придя на место, мы начали наши раскопки. Сначала копали руками и палкой. Через пару часов кто-то принёс из дома лопату, и все копали по очереди. Под вечер все мы были в земле. Ничего. В уставших глазах мальчишек пропадал былой запал энергии. Чем глубже они копали, тем сильнее сомневались в моих словах. Что делать? Я отправил их на пруд неподалёку умыться, а сам снял с руки часы и прикрыл их слоем земли. Придя обратно, ребята почти сразу их обнаружили и в качестве трофея вручили хозяину лопаты. Дети шли домой уставшие, а назавтра они договорились искать остальные вещи, про которые я им наговорил.

Дома, уставший и злой, я начал нервно искать новую вещицу, чтобы подложить её в другой день, но тут пришла срочная эсэмэска с работы. Аврал. На следующее утро я взял билеты и уехал из своего любимого городка. Долго не мог заставить себя вернуться, было неудобно смотреть в глаза ребятам, которые, может быть, всё это время, искали под яблоней мой придуманный клад. Но приехать мне пришлось под Рождество.

Приехал я до того, как члены моей семьи вернулись с работы. Ключей у меня не было, и я смиренно дожидался родных на лестничной площадке. Вдруг с верхнего этажа, послышались быстрые шаги – это был Семён. Видимо, он спешил к друзьям на улицу.

– Здравствуйте, дядя Лёва!

– Здравствуй, – ответил я и отвернулся, чтобы не смотреть ему в глаза.

– Спасибо за клад! – бодро сказал парнишка, не с издёвкой в голосе, а словно поблагодарил меня по-настоящему. И побежал дальше.

– Так не было же клада, я его выдумал.

– Может, раньше и не было, а теперь есть! – остановился на секунду Семён.

Меня поразило такое поведение юного соседа. Я ему соврал, а он меня за это благодарит.

– Так если я придумал свой клад, что же было зарыто под яблоней?

– Детство. – Ответил он с теплотой, и побежал вниз.

Я ещё долго стоял на лестничной площадке и старался понять своего маленького, но умного соседа.

Бычкова Влада. Клад доброй памяти

Вот стоит яблоня. Тонкое дерево, дающее кислые плоды, если оно дикое, и сладкие, если выращено умелым садовником. У разных людей разные секреты, редко можно найти человека, у которого их не было бы. Так вот … зарыть под яблоней можно свои секреты, что-то материальное, предмет, наполненный воспоминаниями, имеющий особенное значение для своего обладателя. Мне бы хотелось поведать историю, произошедшую некоторое время назад.

Яблоня в саду родового поместья стояла очень давно, в самом заросшем углу. Сладких плодов она уже давно не давала. Обитатели поместья не знали в чем ценность этого дерева, но трогать не решались – глубоко было их уважение к повидавшей многое в своей жизни яблоне. Ходили разные слухи. Люди, жившие окрест, видели ветви, тянущиеся из-за высокого каменного забора, и успели сочинить множество историй. Один из самых смелых мальчишек не раз лазал в сад и утверждал, что под деревом зарыто что-то ценное, о чём даже сами хозяева не знают. Другие смеялись над ним, но кое-кто разделял его догадки.

- Я тебе верю, - тихо сказала девочка со смешными косичками, - мне тоже всегда казалось, что под землёй в этом саду что-то есть.

- Ты? Ты правда веришь или решила надо мной подшутить? Ты хоть видела эту яблоню? – спросил мальчишка, забрасывая в рот вишенку.

- Не только видела, но и трогала! – гордо заявила девочка, - Ты не думай! То, что я девочка, не запрещает мне лазать через забор. Только в моём случае, лезть приходится не в сад, а из него.

- Как это? Ты ТАМ живёшь?! – глаза мальчика расширились, когда он пальцем показал в сторону поместья.

- Да, меня зовут Салли. Не думала, что наш дом так пугает. Обычный особняк XIX века.

- Ну, да. Обычный такой домик с призраками. Сам в таком живу, - ответил мальчик с ухмылкой на лице, - Меня зовут Джордж. Готов заплатить, если проведешь внутрь и расскажешь побольше об истории здания. А особенно про яблоню.

- Я тебя и так проведу. Мне потом попадёт, но это не страшно. Только призраков там нет! - сказала девочка и махнула рукой, приглашая Джорджа за собой.

Дети перелезли через забор вместе. Салли оборачивалась, чтобы убедиться, что её новый знакомый не отстал. В саду было гораздо прохладнее, чем на улице; газон был ярко-зелёным и влажным, хотя солнце было почти в зените. Изредка слышались крики неизвестной Джорджу птицы.

- Не представляю, как ты здесь живёшь? – сказал мальчик озираясь.

- Обыкновенно … я привыкла, - пожала плечами Салли.

- Кажется, что из дома выплывет привидение. Все боятся сюда забираться, но я не такой. Я был здесь уже два раза. Думаю, пора к яблоне.

- Ну, если ты хочешь.

Эта яблоня обладала удивительно широким стволом. Она еще не засохла, под ее кроной образовалась тень, здесь было даже немного холодно. Салли и Джордж были ещё совсем маленькими, чтобы понять, насколько много всего знает это дерево. Пока они стояли, задрав головы, им показалось, что мимо проносятся годы. Кора у дерева была очень толстой, кое-где виднелись большие прозрачные капли смолы, по канавкам ползали муравьи. На самом верху висели маленькие яблоки, а внизу толстые крепкие корни проступали из-под земли.

- Чувствуешь? – наконец спросила Салли у Джорджа.

- Ага, - только и смог выдавить мальчик, - Давай поищем, где можно зарыть что-то.

Дети несколько раз обошли дерево. Каждый раз огибая его, они все больше начинали веселиться. Наконец, девочка толкнула Джорджа локтем, громко засмеялась и побежала вокруг ствола. Мальчик обогнул дерево с другой стороны, и Салли, обернувшись, врезалась в него, упала на мокрую траву, но только еще более воодушевлённо залилась смехом. Джордж опустился на колени и уже успел откинуть несколько комьев земли, потом вздохнул и сказал:

- Напрасно.

- Что? – не поняла девочка.

- Ну, нету здесь ничего, только дереву хуже. Здесь что-то появится, только если мы сами зароем, но пока ничего.

- Появится, обязательно, – почти прошептала Салли.

- Здесь здорово… Жить здесь, наверное, очень интересно. Представляешь, как можно играть у тебя в доме! Это же крепость! Или сказочный замок! Ты живёшь как принцесса!

- Что правда, то правда, - ответила девочка, потягиваясь на траве, - я скажу родителям, что ты мой друг, они разрешат тебе приходить иногда.

Всё лето Салли и Джордж играли вместе, то в саду, то в самом доме. Коридоры особняка будоражили богатое воображение Джорджа. Высокие потолки, толстые стены, красные ковры и портьеры, портреты бывших хозяев – всё создавало атмосферу королевского дворца.

Однажды дети играли в мушкетёров, и Джордж решил, что надо спрятаться куда-нибудь, чтобы выскочить неожиданно и обезоружить Салли. Мальчик убежал от Салли далеко, в коридор, который до этого ни разу не видел, за спиной он слышал шаги девочки и решил скользнуть за бархатную штору, в незнакомую кладовку. Джордж попятился к стене и наткнулся ногой на что-то твердое, напомнившее ему коробочку. Он взял этот предмет, чтобы рассмотреть его, и подошел к окошку, которое располагалось высоко, но пропускало немного света. Коробочка была очень старой и пыльной. Джордж сдул толстый слой пыли, и под ним оказалась красивая резная крышка.

- Смотри, что нашёл! – радостно воскликнул Джордж, совсем забыв об игре. Салли заглянула в кладовку и удивлённо охнула.

- Думаю, я знаю, что это за шкатулка! Пойдём! – она дёрнула Джорджа за рукав и потащила к портрету, который висел на самом видном месте, - Это моя прапра…пра… не знаю, - задумчиво прикусила Салли губу и посчитала на пальцах, - прапрапрапрабабушка, - гордо выдохнула она.

С портрета на детей взирала, улыбаясь, красивая девушка с тёмными глазами, в старинном платье. Она стояла, на террасе, держа в руках изящную серебряную шкатулку. Дети смотрели на портрет с разинутыми ртами, Салли прижимала шкатулку к груди.

Когда-то давно в этом доме жила семья этой девушки, она была старшей дочерью, наследницей особняка. Луиза – так звали девушку, любила книги о рыцарстве, стихи Байрона, пьесы Шекспира, живопись, верховую езду. И была у неё шкатулка, в которой она хранила свои украшения и дневниковые записки. Украшения она передала по наследству, а дневники нашли её внуки. Салли была с ними знакома. Девочка любила перебирать их, любуясь каллиграфическим почерком Луизы. Но вот шкатулку не могли найти долго, а сейчас она появилась из ниоткуда, как по волшебству.

- Раз под яблоней ничего не было, надо самим что-нибудь закопать. Теперь у нас даже шкатулка есть, - сказала однажды Салли, сидя на полу с толстой книгой, - надо придумать, что в неё положить.

- Послание для потомков? – весело спросил Джордж, выставив канделябр вперед, словно шпагу.

- Да. Можно положить туда бусы моей бабушки, шахматного короля из дедушкиного набора, ту странную книгу из дальней комнаты…

- Мою рогатку, оловянного солдатика и гвоздь!

- Зачем гвоздь? Потомкам не будет интересно разглядывать гвоздь, если ты не напишешь, откуда он взялся.

- Ну… Тогда мою пуговицу и… Всё равно гвоздь! Напишу, что чуть не наступил на него на чердаке у бабушки.

- Надо засушить цветок из сада, пусть любуются.

Так была собрана шкатулка. Красивая, металлическая, несущая в себе огромную ценность. Пусть не историческую, но огромную для своих обладателей. Сколько ещё таких шкатулок с маленькими драгоценностями хранят старые сады? Никому не найти их все. Записки Салли и Джорджа нашли. Правда, нашли они сами, много лет спустя. Уже будучи взрослыми людьми, они встретились, долго гуляли по саду, а потом неожиданно вспомнили о своём давнем тайнике. Выкопали его, и долго смеялись, перечитывая свои детские записки с мыслями, которые когда-то казались такими важными.

Да, под яблоней можно зарыть уйму разных своих сокровищ, маленьких или больших, главное, чтобы вещи и вещицы эти были наполнены добрыми воспоминаниями - воспоминаниями о детстве, дружбе и первых приключениях.

Теренти Иван. Дружба

В детстве я часто приезжал к бабушке на летние каникулы. Она обитала в деревеньке, которая располагалась неподалеку от города, где мы жили с родителями и младшей сестрёнкой. Сестра не любила ездить к бабушке, а мне нравилось проводить все свои каникулы на малой родине отца. Я до сих пор помню этот запах перловой каши, которую бабушка делала в русской печи, соседскую козу Глашку, которая постоянно ела цветы в палисаднике, палящее летнее солнце, спрятаться от которого можно было только на озере или в саду. Правда, ходить до озера, мне было строго-настрого запрещено: не дай бог за мной увяжется стая бродячих собак, или хулиганы-мальчишки, старше меня в два раза и выше на две головы решат побежать за мной с палками. А у бабули как всегда много дел, поэтому я и проводил всё время на старой яблоне. Под ней своими руками я сколотил каркас шалаша и обкидал его ломаными ветками. Лежать там днём, пока солнце в зените, было настоящей сказкой, а вечером я перебирался на само дерево и провожал солнце, одновременно кушая большие, но ещё зелёные яблоки.

Однажды я снова приехал на каникулы в деревню. Мне было лет 11, я считал себя большим и очень-очень взрослым. А взрослые не могут заниматься глупостями! Поэтому я решил, что не буду строить шалаш, а на яблоню залезал только вечером, посмотреть на закат, да за котом Маркизом, который забирался туда, чтобы скрыться от бабушкиного веника, когда прольёт на пол молоко из ведра или утащит что-нибудь со стола. Кроме дома не оставалось каких-то мест, чтобы переждать жару, но летом в доме делать совершенно нечего: бабушка большую часть времени проводила на огороде, а я слонялся по комнатам, в надежде найти что-то интересное. Книги были совсем взрослые и скучные, в закромах у бабули нашлось несколько журналов «Мурзилка» времён папиной молодости, но и они все были прочитаны от корки до корки. Поэтому тайком я начал бегать через всю деревню на озеро.

В один из таких побегов из дома, я, вдоволь накупавшись, шёл обратно, чтобы успеть к ужину и не встретиться в дверях дома с бабушкой. Проходя мимо местной школы, за своей спиной я услышал громкое рычание. С превеликим ужасом я решил повернуться. На меня, враждебно и злобно смотрело четыре пары собачьих глаз. Это и была та самая стая, от которой меня всеми силами пыталась уберечь бабушка. Меня бросало то в жар, то в холод, я стоял на месте не более минуты, но мне казалось, что прошла целая вечность. Я встретился взглядом с вожаком этой собачьей стаи, и, мне не пришло в голову ничего лучше, как развернуться и побежать от них в сторону дома. Наверное, это было не самое лучшее решение, потому что видимо я был очень интересен собакам, и они решили побежать за мной.

Я нёсся по улице сломя голову, одновременно крича и оглядываясь назад, где псы клацали зубами, норовясь то ли укусить меня, то ли оторвать мне клок штанишек. С дикими воплями я вбежал во двор и пронёсся мимо бабушки в сад, где залез на старую яблоню. Собаки же окружили дерево со всех сторон, и, дружелюбно виляя хвостами, начали гавкать на меня, пытаясь подпрыгнуть и ухватиться за что-нибудь. Вдруг самый большой пёс остановился и начал принюхиваться к земле у корней дерева. На минуту замерев, он стал яростно раскапывать почву, рыча куда-то под землю. Но ему не удалось добраться до того, что так заинтересовало его внимание. В сад влетела бабушка, размахивая веником и крича на собак, а прогнав их велела мне спуститься с дерева и, честно сказать, я тоже получил за свои самовольные отлучения из дома.

На следующий день я решил пойти и посмотреть, что же такого интересного нашла собака под яблоней. Тем более со двора мне теперь нельзя делать ни шагу, а в доме из развлечений только старое, хрипящее радио, от которого болела голова. Войдя в сад, я первый раз обратил внимание на то, в каком своём величии и красоте была природа. У кустов смородины мирно спал наш кот, жужжали пчёлы, опыляя бабушкины цветы на клумбе, между веток вишни паук плёл свои сети, а в глубине сада, в самодельном загоне мычал маленький телёнок. Солнце, едва пробиваясь через густую листву плодовых деревьев и старых клёнов, освещало гордо стоящую посреди сада старую яблоню, к которой я и шёл. Присев на корточки, я осторожно отодвинул часть едва влажной земли. На меня пахнуло сыростью, но ничего, что могло бы привлечь меня, я не обнаружил. Было решено идти к соседскому мальчишке Вовке за лопатой, чтобы он помог раскопать мне эту таинственную вещь. Я аккуратно, на цыпочках, подошёл к окну и заглянул в него: бабушка лепила пирожки, одновременно подпевая радио. Пришлось так же тихо бежать к соседскому забору, и перелазить через него, а потом пятиться по чужому двору и искать Вовку, наблюдая за тем, чтобы не вышла бабушка.

Вовка, мой ровесник, ремонтировал велосипед за домом. Он очень редко выходил за двор и практически не играл с другими ребятами. Его отец погиб, когда ему было семь лет, и с тех пор в семье он был за-старшего: помогал матери по хозяйству, сидел с младшей сестрёнкой, ходил за продуктами и пытался как-то наладить быт.

Я подошёл к нему из-за спины:

- Вовка!

Он выронил какую-то железку из рук и обернулся.

- Чего орёшь? У меня все отдыхают.

- Бери лопату и пошли в наш сад! Там такое…

Главное в тот момент было заинтересовать Вовку пойти со мной, иначе не видать мне ни лопаты, и тайны не разгадать. Он встал, нахмурив чёрные брови, вытер руки тряпочкой и молча ушёл в сарай. Вышел оттуда уже с лопатой, мы перелезли через забор и пошли в сад.

- Вот тут. Копай!

Три раза махнув лопатой, Вовка остановился.

- Слышишь?

Из-под лопаты доносился приглушённый землей звук жестянки. Мы кинулись вытаскивать из-под земли бледно-голубую коробочку, закрытую на ключ.

- Вот так номер,- протянул Вовка.

Не успели мы расстроиться, как тут же я услышал грозный голос бабули:

- Санька! Быстро обедать!

Тут же коробочка оказалась под землей. Мы немного засыпали её, и на выходе из сада договорились встретиться ночью, после того как все уснут.

- Приходи, Вовка, сюда же, как мама уснёт. Надо открыть и посмотреть, что там лежит.

- А вдруг там клад? Деньги?

- Там столько денег поместится, можно миллион леденцов купить!

- И ирисок….

Я лежал в комнате на старой, скрипучей кровати и слушал как тикали настенные часы. Бабуля уже спала, а я от волнения не мог даже пошевелиться. Так интересно, что же там? Деньги? А может вообще не деньги, а наоборот, что-то противное? Или, может, это чья-то глупая шутка и над нами вся деревня будет смеяться.

Часы пробили двенадцать. Я тихо встал и на цыпочках подошел к двери. Она была открыта, из-за этого по полу гулял прохладный, летний ветер. Я вышел на крыльцо. Маркиз спал, луна освещала весь бабушкин двор и красиво отражалась в бочке с водой для полива огорода. Вовка ждал меня у входа в сад.

Мы вошли в сад и направились к яблоне. Снова достали ящик, и стали пытаться его открыть, но на удивление он поддался и без инструментов, видимо, замок был очень старый. При тусклом свете мы открыли крышку. Нашим глазам предстали какие-то фантики, бумажка с детскими каракулями, камешки и стекляшки. Я разочарованным взглядом посмотрел на Вовку:

- Да, дела.

В саду поднялся ветер, и запахло сыростью. Начинался дождь.

Мы быстро закопали яму, и я побежал в сарай, куда бабушка заходила очень редко. Поставил коробку на полку, где лежали какие-то банки и побежал домой, чтобы не попасть под горячую руку бабушки, которая должна была проснуться от начинающегося дождя.

Прошёл месяц. Мы часто играли с Вовкой, ходили на озеро вместе с его мамой, а вечерами часто сидели на той же яблоне, встречая закат. Но о том «кладе» мы больше не вспоминали. Нам было страшно за то, что мы раскрыли чей-то секрет и грустно от того, что в коробке не было ничего для нас интересного. И эта тайна так бы и осталась с нами, если бы папа не нашёл этот ящик, когда приехал за мной в конце августа.

Мой отец всё свое детство и юность провел в деревне, учился, работал и гулял с друзьями. Но самым его лучшим другом был дядя Лёша, отец Вовки. Они были друг другу как братья. И, однажды в детстве, закопали этот ящик под ещё совсем молодым деревом, положив туда всё самое ценное: фантики от любимых конфет, рисунки, которые нарисовали специально для этого дела, стекляшки, которые висели на большой люстре дома у бабушки, камешки, которые нашли на озере. Для них это был знак дружбы, некая капсула времени, открыв которую они должны были вспомнить о самых ярких моментах жизни в деревне. Со временем всё это забылось, стерлось из памяти, как и рисунок на жестяной коробке. Затем в семье дяди Лёши случилось горе, и папа совсем потерял ниточку, которая связывала его с прежней дружбой.

Когда отец приехал за мной, он отправился в сарай за ящиком для бабушкиных заготовок. Не прошло и пяти минут, как он выбежал с коробочкой в руках, громко и заливисто смеясь. Я очень редко видел его таким счастливым, и от его вида мне стало так радостно, что я тоже начал смеяться. Затем, когда папа успокоился, вытирая слезы, выступившие от смеха, он рассказал мне историю настоящей дружбы. Я узнал многое: как они ходили в походы, на дискотеку, как они дрались из-за девчонок и тут же мирились, как они делили радости и горести пополам. Мы сидели под той самой яблоней, и я слушал и слушал его истории, пока меня не начало клонить в сон. А на следующее утро я позвал Вовку, и мы закопали эту же коробочку, только со своими памятными вещами. Папа даже сфотографировал нас на память, чтобы положить фотографию в ящик, на долгую и добрую память. Хоть мы и не такие хорошие друзья, как наши отцы, но нам тоже захотелось стать частью таинства дружбы и рассказать уже своим детям, что зарыто в саду под яблоней.

Ханова Оксана. Как здорово, что у меня есть сестра!

Весёлый лучик ласкового весеннего солнца пробился в комнату через окно, пробежал по стене, скользнул на веснушчатое лицо сонной рыжей девочки и разбудил её. Просыпаться не очень хотелось, но надо было идти в школу, поэтому Аня, сладко потянувшись, встала с кровати и выглянула в окно. Там царило волшебство тёплого весеннего утра. Над землёй уже светило приветливое солнце, которое освещало верхушки деревьев темнеющего вдали леса. В саду весело пели птицы, а на траве блестела роса, словно кто-то рассыпал сотню маленьких самоцветов. Аня улыбнулась солнцу и тихо произнесла: «Ну, здравствуй, новый день! Надеюсь, ты принесёшь мне счастье». По правде говоря, эта девочка была сама как солнышко: её лицо было усыпано веснушками, а рыжие кудрявые волосы отливали золотом. С людьми она легко находила общий язык и всегда становилась душой любой компании. Аня оделась, кое-как уложила свои кудряшки и побежала на кухню, откуда доносился аромат блинчиков. Мама и сестра Ани уже проснулись и готовили завтрак.

- Доброе утро, Аня!

- Доброе, мама, - ответила матери Аня.

Все сели за стол и с удовольствием стали уплетать блины с земляничным вареньем.

- Какие планы на день, девочки? – спросила сестёр мать.

- Мы в школе танец репетируем, а после уроков хотели сходить погулять, - сказала Аня.

- Может возьмёте с собой Яну, чего она всё время дома сидит?

- О нет, мам, я не хочу, к тому же Аня обещала, что сегодня мы проведём время вдвоём, так ведь, Ань? – спросила Яна у сестры.

- Всё верно, Яна.

Аня и Яна были сёстрами-близнецами, внешне они выглядели как две капли воды, но характеры у них были совершенно разные. Аня – бойкая, весёлая и общительная девочка. Яна, в отличие от неё, была застенчивой и тихой, любила проводить время в одиночестве. Раньше девчонки были очень дружны, везде ходили вместе, всегда помогали друг другу, но в последнее время сильно отдалились. Аня стала больше времени проводить с друзьями, а с сестрой почти не общалась. Если Яна и обижалась на сестренку, то открыто ей ничего не говорила.

- Ну, всё, теперь идите в школу, - сказала мать своим дочерям.

- До встречи, мама, - ответили девочки и побежали в школу.

В школе Аня сразу же подошла к своим друзьям Лере, Варе и Диме, а потом села за парту у окна с Лерой. Яна же, вздохнув, села за одинокую последнюю парту. Начался обычный школьный день. Когда уроки закончились, Аня с группой ребят пошла в актовый зал, чтобы прорепетировать танец, который они готовили к последнему звонку.

- Шаг вперёд, поворот и завершаем танец пирамидой! – говорила Аня, руководя репетицией.

- Я считаю, что у нас будет самый прекрасный номер, - сказала Лера после завершения танца.

- Да, мы определённо молодцы, - ответила ей темноволосая красавица Варя.

- Думаю, можно закончить и пойти погулять, - предложил Дима.

- Я за, - хором сказали Варя с Лерой.

- Ань, ты с нами? – спросил Дима у рыжеволосой одноклассницы.

- Почему бы и нет, - с улыбкой ответила Аня, но увидев в дверях Яну, улыбаться перестала.

- Тогда сегодня в три, у реки, - заявила Варя.

Ребята пошли домой, а Аня подошла к Яне и сказала: «Я два часика с ребятами погуляю, а остальное время проведём с тобой»

- Точно? – спросила Яна, недоверчиво посмотрев на сестру.

- Даю слово, - ответила ей близняшка.

В три часа Аня встретилась со своими друзьями.

- Эй, а давайте покатаемся по реке, - предложил Дима, указав на стоящую неподалёку лодку.

- Не думаю, что дядя Вася нам разрешит, - ответила ему Аня.

- А мы его не спросим, покатаемся немного и назад поставим, он даже не догадается.

- Но ведь неправильно брать чужое без спроса, а если об этом узнают, у нас будут большие проблемы, - настаивала Аня.

- Испугалась что ли? – спросила её Лера.

- Трусиха, трусиха! – хором стали дразниться ребята.

- Я не трусиха! Хорошо, давайте покатаемся, но только недолго, - сдалась Аня.

Хоть она и понимала, что делает неправильно, но показаться трусихой в глазах ребят не могла. Дима завёл лодку, и они поплыли по воде, Аня сидела как на иголках и мечтала оказаться на берегу. Ей всё время казалось, что лодка сломается или выйдет дядя Вася и увидит, что они творят. Тогда им несдобровать…

- Всё, мне надоело, давайте поставим лодку на место!- крикнула Аня

- Слушай, ну ты и правда трусиха, ещё и 10 минут не прошло, - ответила ей Лера.

- Ну ладно, давайте прекращать наше веселье из-за занудства Ани, - сказал Дима, закатив глаза, но лодку пригнал обратно к берегу и заглушил мотор. После этого они просто бродили по селу, но у Ани на душе всё равно оставался осадок. Мимо них прошла другая компания ребят, среди них был ОН! Предмет дум и мечтаний Ани, мальчик, к которому у неё были чувства. Он был красивым высоким брюнетом с зелёными глазами. Учился в 10 классе (был на 2 года старше Ани) и считался для рыжей девочки идеалом, но внимания на Аню никогда не обращал, лишь иногда при встрече бросал холодное «Привет». Наверное, лишь из вежливости. А сейчас даже не посмотрел в её сторону. Прошёл с гордым видом и холодным взглядом.

- Ишь какие важные, даже не поздоровались, - сказала Варя, когда группа ребят ушла достаточно далеко.

- А зачем? Мы же такие крутые, для чего нам здороваться с простыми смертными? – с презрением сказала Лера

Остальную часть дня дети просто ходили, болтали и смеялись. Аня так загулялась, что забыла про обещание, данное сестре, и пробыла на улице до самого вечера. Придя домой, она увидела сидящую на пороге обиженную Яну.

-Ты же говорила, что погуляешь всего два часа, а прошло четыре!

- Да ладно тебе, Янка, задержалась немного, забыла про время. Если хочешь, давай сейчас что-нибудь вместе поделаем.

- Нет, не хочу! Ты даёшь обещание, а сама его не выполняешь, ты вообще со мной общаться не хочешь, вечно болтаешься со своими «друзьями». Видеть тебя не хочу!

- Ну и ладно, сиди у себя в комнате затворницей и ни с кем не общайся. Мне от этого плохо не будет!

Яна убежала в свою комнату и громко захлопнула дверь. Аня же пошла к себе. Сделав уроки, которых сегодня задали мало, она решила написать стихотворение, посвящённое её объекту воздыхания. Строчки сами ложились на бумагу красивым почерком. Через полчаса небольшой стих уже был готов. В конце она подписала: «Ковалёву А.» Затем бросила листок в портфель, чтобы никто не прочитал. После этого Аня с мечтами легла спать.

На следующий день в школу она шла одна, так как Яна ушла раньше. Там было всё как всегда ровно до одного момента… После шестого урока Аня ненадолго отлучилась из класса, а когда вернулась, то застала такую картину. Лера стояла посреди класса и вслух читала её стихотворение! Но откуда оно у неё, ведь листок лежал в портфеле. Если только Лера залезла без спроса в Анин рюкзак и нашла там этот стих.

- А вот и наша влюблённая поэтесса! Интересные стихи, Анька, давно к Ковалёву неровно дышишь?

- Где ты их взяла?

- Да я у тебя ластик хотела взять, подумала, что ты не будешь против, и нашла там этот листок.

- Но кто тебе разрешил читать его всему классу, это же личное!

- Ну не кипятись, я решила, что всем будет интересно послушать. Ведь какой талант пропадает!

На глазах Ани выступили слёзы. Как могла Лера совершить такой подлый поступок? Ведь она считала её подругой. И в классе никто за неё не заступился, все лишь смеялись. Аня выбежала из кабинета, чтобы скрыть переполняющие ее эмоции. За ней выбежала Яна, но догнать сестру не смогла. Девочка кипела от злости за сестру. Вернувшись в класс, она непривычно громко высказала одноклассникам всё, что о них думала. Они были удивлены, что тихая и неразговорчивая Яна с такой злостью на них чуть ли не кричала, но стыда в их глазах не было.

А Аня в это время убежала за село в небольшой лесок и горько там плакала. Ей было обидно за поступок, совершённый Лерой, и за смех её одноклассников. Она поняла, как же ошибалась, считая этих людей друзьями. У неё, наконец, открылись глаза на все их скверные поступки. Ведь никто даже не заступился за неё, а она, глупая, думала, что у них дружный класс и её все любят. Немного успокоившись, Аня вышла на небольшой холм и села на траву. Вдруг кто-то подошёл сзади и положил руку на плечо. Обернувшись, девочка увидела Яну. Она с сочувствием смотрела на сестру.

- Не плачь, Ань, они не стоят твоих слёз. Я высказала им всё, но не увидела в их глазах ни капли стыда. К нам в класс пришла Анастасия Андреевна и спросила, что у нас произошло и где ты. Я ей всё рассказала, и весь урок учитель ругала их за отвратительное поведение. Прости, что не смогла предотвратить это.

- Нет, Янка, это ты меня прости, я была такой глупой, считала их друзьями, а про тебя совсем забыла. Это ты мой настоящий друг, понимаешь? Ты моё счастье!

Яна улыбнулась, обняла сестру и села рядом. Вдалеке пел соловей, ветер качал траву, и над этой красотой простиралось огромное голубое небо. Под этим небом в обнимку сидели две похожие друг на друга рыжие девочки. И никто им не был нужен, ведь они поняли, что их счастье друг в друге.

Белякова Дарья. Нюрка

По глазам колючей пылью белый свет,
По yшам фальшивой тpелью белый стих,
По полям дыpявой шалью белый снег,
По yтpам yсталой молью белый сон.

Янка Дягилева. "Нюркина песня"

Это песня последней встречи.
Я взглянула на тёмный дом...-

пульсировало в моей голове. Я прислушалась к шуму дорог. Взглянула на них: машины, словно груз 200, беспокойно спешили домой.

Февраль. Холод потихоньку отступает, теряет свои позиции, и на смену ему на театр любовных действий врывается весна — вот-вот солнце начнет сопровождать парочки, вести их к светлому будущему, как Вергилий своего друга по адской дороге. Конечно, эти лучи не смогут растопить ни ледяное озеро, спрятавшее наши мысли, страхи и грехи, ни сердце Нюры.

Нюрка не выходила у меня из головы.

И это была… песня первой встречи.

Сердце Нюры вообще мало что могло растопить. Даже сама Нюра удивлялась тому, что у неё — доброй и порядочной девушки — такое холодное, словно железо, сердце.

Быть может, она стала такой, потеряв родителей, дом, друзей, Родину.

Быть может, огонь, который полыхал в её стране, бомбы, гранаты, разрушенные судьбы людей и их оборвавшиеся жизни не дают ей спать по ночам, делают её несчастной.

Сейчас, в этот неприветливый февральский день, из-под ледяного озера, словно подснежники, начали пробиваться сомнения, тоскливое ожидание чего-то, непривычное для неё желание душевного тепла. Она смотрела на серо-голубое небо Белграда, щурила глаза, смотрела, но ничего не видела. Нюра ждала такси, которое опаздывало. Опаздывало настолько, что Нюре ничего не оставалось делать, как просто, без нужды и цели, искать своим блуждающим взором хотя бы одну точку, одно облачко на этом пустом небе, чтобы задержать на нём взгляд.

Мука закончилась. К ней подъехала серая машина. Всё было серым, все, кто её окружал, — тоже.

Поправив рыжие волосы, Нюра села в такси.

— Здравствуйте! – с каким-то непонятным вызовом поздоровалась Аня, посмотрев в зеркало салона и сверкнув своими зелёными глазами.

Водителю это понравилось: знаете ли, таксисты... Нет-нет, конечно же, не все, но многие... Впрочем, к чему эти оправдания? У каждой профессии есть свои особенности: например, учителя химии непременно любят что-то смешивать, археологи непременно любят что-то раскапывать, а таксисты — будьте в этом уверены! — непременно любят разговаривать. Увидев Нюрку, водитель подумал, что она открытая и милая девушка, а значит — какое счастье! — есть шанс поболтать с нею.

— Добрый день! — весело начал водитель. — Хорошая нынче погода, а? Двенадцать деньков подождать — и все, и весна придёт и на нашу улицу.

— Да, — подтвердила Нюрка, — уже теплеет. Снег начинает таять. Скоро мы увидим всё, что он укрывал, прятал, скрывал...

Последнее слово она произнесла, чуть-чуть наклонившись вперёд, ближе к уху водителя. Со стороны, наверное, это выглядело так, будто она, словно ребёнок из детского лагеря, рассказывает страшную историю своему товарищу. Словом, именно так она и хотела это сделать.

Раздался смех. Водитель смеялся, его карие глаза, сталинские усы и брежневские брови — тоже. Он мельком посмотрел в зеркало салона, и улыбка вдруг исчезла с его лица: рыжие волосы, зелёные глаза... Нахлынули воспоминания. Девяностые - двухтысячные. Такая же боль, такой же страх, такой же вопрос: а что же будет дальше?

— Знаете, что сегодня за день? — начал с невинного вопроса загадочный таксист, время от времени поглядывая в зеркало салона.

— Косово стало независимым, — неохотно ответила Нюрка. - Хотя до этого было в составе Сербии. Сербия тоже стала независимой. Все — независимы: друг от друга, от обязательств… Вместо Югославии, как матрёшки: из одной — вторая, из второй — третья, а из третьей …Целых пять!

Нервный смех. Грустно-карие глаза водителя безразлично смотрели на дорогу. Смотрели будто бы не на дорогу, полную машин, а на дорогу-судьбу - свою и страны, которой ныне — нет!

Он уже и не хотел продолжать разговор, погрузился в свои мысли. Воспоминания его не беспокоили — они его втягивали, влекли за собой в глубокое болото — в прошлое, которое уже не вернёшь, не проживешь снова, которое ты всегда будешь стараться забыть, но никогда не забудешь.

— Эх, да вы знаете, — грустно-весёлым голосом начала Нюрка, — а ведь мне-то, когда все это началось, было только три года. Три года — а помню! Странная вещь — память: бывает, забываешь, что ты ел вот-вот - на завтрак... А бывает… Да и предательство — уж позвольте! — как его-то забыть?

Нюрка улыбалась. Ни радости, ни веселья. А она улыбается! Воспоминания — интересная всё-таки штука: даже в самом ужасном, даже в том, что до сих пор причиняет тебе боль, можно отыскать частичку, крупицу чего-то хорошего, доброго, родного...

Анна вспомнила маму. Живую. Весёлую. Сидящую рядом.

Не зря говорят: война забирает самых смелых людей. Кто может быть смелее и решительнее матери с ребёнком? Кто готов пожертвовать собой, если не мать? Нюра не была готова рассказать всё, раскрыть свою душу этому человеку. Даже друзья и близкие не могли согреть её холодное сердце — что же мог сделать обычный таксист? Что?

Понять.

Понять? Возможно… А вот она не могла понять… своего отца.

Он, когда мать Нюры погибла, находился на фронте. Не знал, что с его женой и дочерью, - сам в любую секунду мог умереть.

Нюру нашли на улице. Она сидела на одном месте. Мимо неё летели снаряды, гранаты, пули, но она не двигалась. Рядом с ней лежала её мать, мёртвая, обездвиженная, такая же холодная, как и сердце Нюры... Наверное, оно стало таким именно в этот момент.

Первая минута, вторая, третья, четвёртая... Нюру нашли. Вот — мать, вот — дочь, а где отец? Где он?

На войне. И Нюру отдали в другую семью. И Нюра попала в другую страну — из Белграда в Загреб. "С мороза в адский жар", как писал один русский поэт. Эти строчки — они о судьбе ребёнка, судьбе Нюры.

Отец не мог бы найти её: чужая страна, новая семья. Все — иначе, все — по-другому. А может быть, не хотел? Из Косово несколько лет назад никому не ведомыми путями прилетела весточка: кто-то из старых знакомых видел её отца живым.

С тех пор Аня размышляла об этом, беседовала сама с собой - об этом. Постоянно!

Таксист прервал молчание:

— А я, когда все это началось, был намного старше вас… И я, как и вы, помню все, будто это было вчера, — печально проговорил водитель. — Тогда у меня были жена и дочь такого же возраста — три года. Я участвовал в войне девяносто второго года, был в армии, когда бомбы сбрасывали на Югославию, воевал в Косово. К сожалению, я военный. И моя профессия, то, с чем я связал жизнь, — эту самую жизнь и разрушило. Жена умерла. Её убили. Что с дочерью – не знаю. Я вынужден был скрываться. Я не стал её искать: в моих воспоминаниях и мыслях она жива. Надеюсь, сейчас сидит где-то, одна или в компании семьи, друзей, и радуется каждому новому дню. Думать иначе – больно и страшно.

Щеки Нюры залились краской. А вдруг?!..

Приехали. Пора уходить.

— А вот и ваша остановка! — как ни в чем не бывало сказал таксист. Он был рад, что эта поездка закончилась: он знал, эта девушка его не поймёт, не сможет утешить.

— Можно ли кое-что спросить у вас? — сказала Нюра.

— Что угодно, — с улыбкой ответил таксист, хотя и не хотел продолжать диалог.

— А как звали вашу дочь?

— Нюрой… — и на глазах у таксиста начали появляться слёзы.

Вдруг Нюрка, сама не зная почему, именно сейчас вспомнила о снеге:

— А знаете... Знаете, я понимаю, что под этим февральским снегом, — произнесла Нюра, — правда! Она скрывается, потому что так сейчас нужно, потому что ещё не настал её час. Правда как яблоня. Мы видим её верхушку, видим её плоды... И знаем — не видим! — то, что под ней «зарыто». Корни. Без верхушки яблоня может прожить: пустит новые побеги, зазеленеет, зацветёт, но без корня… Все должно вернуться к тому, с чего начиналось!

Проговорив это, Нюрка остановилась. Водитель внимательно смотрел на неё, хотел было что-то сказать... Как вдруг Нюра чуть ли не крикнула:

— До свидания! А меня, кстати, Нюрой зовут…

Она хлопнула дверью. Быстрым шагом все дальше и дальше отходила от машины.

Таксист сидел. Его глаза наполнились слезами. Но он повернул ключ, нажал на педаль. Машина уехала…

Мазенко Мария. Поживём – увидим

Стояло ленивое весеннее утро. Аркадий Иванович по своему обыкновению листал каналы на плазменном телевизоре в гостиной, устремив пустой взгляд в экран. Наконец он остановился на новостях, делая громкость выше и ёрзая на кожаном диване, будто никак не мог усесться – то ли из-за волнения, то ли из-за своего веса, заметно прибавившимся в последние пару недель.

– Между тем в Минздраве и «Роспотребнадзоре» подтверждают информацию о необыкновенном побочном эффекте нового штамма тиаравируса. Каждый человек, имеющий в организме антитела Aurumid-29, а таких теперь, по официальным данным, уже не менее 80% населения планеты, автоматически приобретает биологическое бессмертие. Подробнее об исследованиях этой невероятной мутации расскажет…

Аркадий Иванович выключил телевизор и несколько долгих секунд приходил в себя. Вскоре он встал, направился к большому плакату почти во всю стену, на котором ярко красными буквами было выведено слово «СМЕРТНОСТЬ». На огромной диаграмме было расписано всё до мелочей: каждая цифра, буква, пояснение, сноска имели своё место и значение. Аркадий Иванович надел очки и стал водить карандашом по кривой «2030», которая медленно, но верно ползла вверх от января к декабрю.

– Тридцать две тысячи пятьсот сорок три, – пробормотал Аркадий Иванович, и подобие грустной улыбки озарило его серое лицо.

Тут же он стал рассматривать график «2031». Линия здесь была ещё выше. Но вот взгляд его опустился на график «2032». Примерно с марта кривая резко падала вниз, а затем опускалась все ниже, в октябре-ноябре стелилась по самому дну таблицы, пока не уходила в абсолютный ноль. И как долго это будет продолжаться? Аркадий Иванович поник, но решил более не мучить себя и спуститься в столовую.

На первом этаже уже собралась вся семья. Жена его, Лариса Афанасьевна, накладывала в широкие блюда обед. Понурый и нахмуренный сын Антон сидел в ожидании, когда ему поднесут тарелку. Дочь Злата улыбалась, склонившись над телефоном, и когда Аркадий Иванович поинтересовался, почему же она улыбается, девочка обернулась, одарила отца холодным взглядом из-под полуоткрытых век и ответила по обыкновению сухо: «Ничего». Аркадий Иванович, чувствуя себя крайне неловко, занял своё место у окна.

– Вы понимаете, что для нас всё это значит? – начал он, когда семья приступила к еде. Но никто как будто не услышал его, и Аркадий Иванович решил уточнить. – Я про бессмертие.

Тут Лариса Афанасьевна вспомнила о вопросах, терзавших её с тех пор, как все заговорили о побочном эффекте тиаравируса, в который, впрочем, верили не все.

– Кстати, я нигде так и не услышала, как всё это с бессмертием будет происходить. Мы состаримся, а потом в таком состоянии будем жить вечно? Боже мой, хоть бы пронесло от такого! Лучше уж дожить до каких-нибудь восьмидесяти и отправиться на тот свет в более-менее приличной форме.

–Дорогая, я сейчас не об этом, я хотел…

– А вдруг мы всё же останемся такими, какие мы есть, навсегда, и вообще не будем стареть? – продолжала Лариса Афанасьевна. – А мне только вчера пришла посылка со всеми кремами с эффектом омоложения, а стоят они как годовой абонемент в театр! И куда их прикажете девать?

Тут глаза Аркадия Ивановича чуть было не полезли на лоб. Уже несколько лет посещение театра не по онлайн-трансляции, а именно вживую считалось непозволительной роскошью даже для его семьи. И подобное сравнение застало врасплох Аркадия Ивановича, который до этого момента был твёрдо уверен, что таких денег у его жены не водилось.

– Ну, а с другой стороны, мы вот Антоше новый пиджак купили, я боялась, что он вырастет из него тут же, а тут ещё поносит, да, Антош?

Мальчик ещё сильнее сгорбился над тарелкой и нахмурился.

– Ну, мам! Я не хочу, чтобы всё так было вечно, ведь тогда школа никогда не закончится! И я что – проведу всю жизнь с этими придурками?

Аркадий Иванович снова попробовал заговорить о том, что его волновало.

– Милая, я думаю про наш бизнес и…

– Или всё же дети будут взрослеть? И до какого возраста?

Аркадий Иванович вздохнул и вышел из-за стола. Он решил съездить на работу, хоть и понимал, что ничего нового его там не ждёт. Водитель уже подъехал к дверям особняка, когда его хозяин вышел на парадное крыльцо, сел в чёрный «Джип», и автомобиль тут же тронулся с места, оставляя за собой густые тяжёлые клубы дыма.

Аркадий Иванович вот уже двадцать четыре года занимался похоронным делом. Конечно, главное, что его здесь держало,– неплохие деньги. Но и сам он уже прирос, прикипел к этому делу всей душой. Механизм работы агентства Аркадия Ивановича был разработан до мелочей, и малейшая неполадка тут же устранялась. Он не представлял и дня без того, чтобы не увидеть новых клиентов, не пройтись по коридорам, а время от времени он мог и пожурить сотрудников, чтобы поддерживать в коллективе нужный настрой. Ему нравилось заходить и в приёмную, где ждали своей очереди родственники покойных. Аркадий Иванович учтиво вёл с ними диалог несколько коротких минут, и если замечал, что собеседник совсем падает духом, старался его приободрить. Всё это стало частью самого Аркадия Ивановича, и жизнь представлялась пустой без его похоронного бюро. Поэтому никак не мог он почувствовать радость от осознания того, что, похоже, сбывается извечная мечта человечества о бессмертии.

Тревожные мысли о будущем продолжали бродить в голове Аркадия Ивановича, когда машина остановилась. Он вышел из салона и тут же направился к дверям, недовольно косясь на неубранный грязный снег у входа.

- Здравствуйте, Аркадий Иванович! – приветствовала его помощница Вера за регистрационной стойкой, демонстрируя свою фирменную улыбку.

– Здравствуй, Верочка, - кивнул он и огляделся по сторонам. Тёмные шторы, не дающие пробиться в помещение солнечным лучам. Аккуратные полочки с дипломами агентства, получить многие из которых было не так-то просто – конкуренция в этом деле была серьёзной. Мягкие кожаные диванчики для посетителей. Аркадий Иванович очень привязался к этому месту, лишиться его просто не представлялось возможным.

– Как у нас дела? – продолжил он после небольшой паузы.

– Не знаю как и сказать, но в связи с последними новостями… В общем бывало и лучше, - Верочка искренне вздохнула. – Вообще от этого бессмертия одни только проблемы. Мы с семьёй уже семь лет живём в маленькой «двушке», а у моей бабушки двухэтажный дом в центре, и мы так надеялись… Нет, ничего плохого про меня не подумайте, Аркадий Иванович, просто сами понимаете, бабушке уже восемьдесят девять лет в этом году исполнится, и мы, конечно, планировали… Нет, не столько планировали, сколько думали позже поселиться у неё…

– И не говорите, Верочка, ситуация тяжёлая, - согласился Аркадий Иванович. На этом разговор затух, оба погрузились в мысли о своём непростом положении. Возможно, они молчали бы еще долго, если бы не звонок в дверь.

– Кто там может быть? – взволнованно пробурчал Аркадий Иванович, обращаясь к помощнице, а Вера бежала открывать, лелея в себе едва уловимую надежду.

– Здравствуйте, отец Митрофан, – воскликнула девушка, но в её голосе были отчётливо различимы нотки разочарования.

Отец Митрофан был священником в небольшой церкви неподалёку, с которой много лет сотрудничал Аркадий Иванович. Отец Митрофан отпевал большинство усопших, которым оказывало последние услуги бюро. Аркадия Ивановича нельзя было назвать человеком сильно верующим, но Митрофана он глубоко уважал.

– Здравствуйте-здравствуйте, - священник вошёл и обменялся рукопожатиями с Аркадием Ивановичем. – Я к вам не по делу, просто поинтересоваться пришёл, так всё и продолжается? Новеньких у вас не было? Неужто и вправду все перестали умирать?

– Никаких перемен не наблюдается, отец Митрофан, у нас всё по-прежнему, - вздохнул Аркадий Иванович.

– М-да.… Не нравится мне всё это, все странно как-то, – нахмурился Митрофан. – Или и впрямь к концу времен все движется.

– Отец Митрофан, Аркадий Иванович, я тогда пойду, - Вера, надевая шубу, уже открывала дверь. – Мне к бабушке надо съездить.

– Да-да, Верочка, конечно, работы никакой не предвидится… Конец времен, говорите, отец Митрофан?

– Именно, брат мой. Конец времен, конец света – тут как кому нравится.

– С чего вы так решили?

– Да что там решать, это же само по себе понятно. Никто и подумать не мог, что смертные обретут на земле вечную жизнь, – отец Митрофан понизил голос на тон, – Такое бессмертие – плохой знак, Аркадий Иванович, по- другому быть не может. Ибо сказано в Писании, что и ангелы затрубят в трубы, и небо свернётся в свиток, и мёртвые оживут, тела их снова восстанут к жизни, восстанут они и восторжествуют и…

– Подождите, отец Митрофан, как вы сказали? Мёртвые оживут?

– Аркадий Иванович, ты когда в церкви последний раз был? Оживут, и тела их снова восстанут…

Священник говорил еще что-то, Аркадий Иванович больше ничего уже не слышал. Он наспех попрощался с отцом Митрофаном, а новая идея бешено пульсировала в голове. В глазах появился блеск, лицо приобрело розоватый оттенок. Он закрыл за священником дверь и, едва унимая дрожь в пальцах, достал из кармана телефон и начал набирать номер Веры.

– Верочка! Срочно обратно, в офис! Я знаю, чем наша организация теперь займется – будем оформлять восставших из мёртвых. Да-да, всё так, воскресших. Потому что если к концу света дело, то и мертвые восстанут отец Митрофан сейчас все рассказал. Будет бумаги им оформлять, у нас же вся документация с 1994 года хранится. Поверьте мне, скоро это станет очень востребовано. Как человек будет жить, когда по документам он мёртв? А это ведь тысячи человек, сотни тысяч… Нет, Верочка, не абсурд. Я всё объясню, вы только приходите. Ну и заживём же теперь…

Аркадий Иванович нервно ходил по кабинету, потирая руки: «Ну, заживём теперь, заживем». Жизнь его вновь обретала смысл.

Сурков Павел. Когда карантин закончится, метро 2033

Зима, 2033 год....

Наверное… Сейчас времяисчисление имеет лишь формальное значение. Какая разница, 2033, 2044, 2055... Для большинства - ни малейшего. А ведь сколько прошло с того момента. Сто? Двести лет? Прошло всего каких-то жалких, мимолётных в жизни нашей планеты двадцать лет. И как видно, решающих в жизни человечества тех же двадцать лет. А может это и к лучшему.

Люди... Всему виной стали люди... Ещё тогда, задолго до того рокового дня мы вырубали леса, губили моря и океаны. И ради чего. Ради какого-то комфорта. Но речь сейчас идёт не об этом, не об испорченности того общества, а о проблемах нынешнего, если слово "общество" можно употребить к выживающим сейчас людям.

Наверное, единственное, что всем ныне живущим известно, так это то, что в 2013 году какого-то месяца, летом, да, летом, началась третья мировая война. Столкновение интересов двух сверхдержав, мастодонтов того времени, СССР и США. И последующий роковой обмен ядерными боеголовками по всем континентам. Кто бы мог подумать, что когда - либо это случится. Да ещё и со всем миром. Не могу ничего сказать за Америку, да и за Союз мало чего могу сказать. Максимум могу говорить за свой родной город, за Воронеж. За город Воинской славы, столицу Черноземья, ныне превращенную в руины несколькими ракетами, упавшими на Площадь Ленина, находящуюся на правом берегу этого замечательного города, считающуюся его центром. И на Ленинский проспект, протянувшийся по всему левому берегу. Этих ударов хватило, чтобы фактически стереть Воронеж с лица Земли.

А поля, какие прекрасные поля расстилались по окраинам города. Теперь это лишь далёкие воспоминания из моего детства, которые живы, пока жив и я. А когда меня не станет, пропадут они из этого мира, как пропадает память каждого умершего и память о каждом умершем.

Не многим тогда удалось выжить, а именно только тем, кто в этот момент находился в Воронежском метрополитене, любезно построенном за несколько месяцев до удара. Нам обещали его, чуть ли не десяток лет, с тех пор как число жителей перевалило за миллион.

О, Господи, за миллион! Какая огромная цифра по сравнению с теперешним населением в полторы тысячи. Да, именно столько, полторы тысячи людей, успело спастись в Воронеже, и как нам тогда казалось, в мире.

Я был одним из них. Маленький мальчик, ученик второго класса, живущий в пригороде. Мне тогда было всего восемь лет. В день, когда это произошло, я, как и многие, со своей семьёй, куда - то спешил, но до сих пор и не вспомнил куда. Но как бы то ни было, если бы не это дело, возможно и меня бы уже не было. Об ударе мы были предупреждены по общегородскому громкоговорителю за пару минут до падения. Мы с семьёй в мгновение ока спустились на «Южно – Моравскую» станцию. Как только прошло полторы минуты с предупреждения, люди, позабыв о том, кто они, позабыв всю свою человечность, начали запирать затворы, в то время как сверху ещё бежали толпы. Эту картину я не забуду никогда: не так представляешь спасение, но зачастую оно так и происходит, через боль и насилие. А было ли это спасение? С одной стороны нами были сохранены жизни, но с другой, какую они имели цену после этого. После того, как бежавшие внутрь, затаптывая друг друга, сами себе мешая, проклинали нас, а мы продолжали держать этот затвор, до того момента, пока всё не стихло.

Но когда стихло, стало не легче. Что до нас, то мы были в недоумении. Что делать, да и как делать. Провианта почти не было. Оружия тоже. Деньги быстро обесценились, и на их смену пришел бартер. В качестве универсальной валюты обмена начали использовать боеприпасы. Всего на станцию «Южно – Моравскую» успело спуститься где-то сто человек, как собственно и на все остальные станции Воронежского метрополитена.

Первое время люди сидели на своих станциях и предпочитали лишний раз не двигаться, но время шло и ресурсы кончались. В итоге были отправлены гонцы во все стороны линии. Так и началось наше взаимодействие. Люди успели занести вниз какую-то растительность, которая на удивление прижилась, никто так и не понял, как это произошло. Но она адаптировалась под новые, суровые условия нынешней жизни, став основным источником пищи. Вторым же стали грибы, которые путём множества проб и ошибок мы научились выращивать. Самой главной проблемой было почти полное отсутствие мяса, считалось праздничным днём, когда в тарелку попадала подстреленная на дежурстве в карауле крыса.

Люди же не изменили своим привычкам, и создали своеобразный аналог старого общества, во главе с правительством. Чернозёмный анклав, который возглавлялся старыми политиками. Вот она, депутатская неприкосновенность, живучей тараканов оказались. Хотя это, наверное, и к лучшему: ведь если капитализм - ключ к успешной жизни, то коммунизм - это ключ успеха к выживанию. Так мы и жили спокойно до две тысячи тридцатого года, пока не случилось то, из-за чего я собственно и взялся писать это послание, поскольку не думаю, что кто-то из нас может это пережить, надеюсь когда – нибудь будут прочитаны эти строчки и моё предостережение.

В две тысячи тридцатом году всё шло как всегда: мутанты шастали по поверхности, изредка давая сталкерам обойти окрестности. И объявили о первом походе сталкеров за область. Все, разумеется, были этим очень взволнованы, так как, «негородских», до этого момента замечено не было.

Решили так, что пойдёт команда из трёх профессионалов, лучших сталкеров Анклава.

Я в этот момент и был одним из таких. Однако пойти мне помешал тот факт, что меня конкретно приложили во время моего крайнего выхода. Отлёживался я на станции "Песчаный лог", так как сталкеров все очень уважали, видели в них героев, поэтому без проблем предоставляли посильную помощь нуждающимся в ней. На самом деле за эти годы моя жизнь изменилась до неузнаваемости дважды, в момент удара и после него.

Мне, безусловно, повезло больше чем остальным: болезни обошли стороной, я даже смог отыскать двух своих старых знакомых. Одноклассников. А если быть точнее, то одноклассника и одноклассницу, с которой у нас теперь связана жизнь. Интересно, как бы могла сложиться наша с ней жизнь, будь всё по-другому? Мой друг же стал главным сталкером «Южно-Моравской» станции и во всём был для нас поддержкой и опорой.

Собрали мы в тот день крепких парней. От «Южно – Моравской» был отправлен, по моему напутствию, он, второй сталкер метро, Айвар, тот самый единственный человек, на которого я мог положиться. Вышли они четырнадцатого января, из трёх ушедших вернулся один, шестнадцатого февраля. У меня в тот момент, будто дыхание остановилось от волнения. "Он или не он" промелькнуло в моих мыслях. Но ничего не оставалось, кроме как пойти и выяснить. Я и пошел. Ведь в этом и состояла одна из моих обязанностей, поддержания порядка и спокойствия на вверенных мне станциях. Когда я прибыл на «Площадь Ленина», а именно здесь был центр, мне сообщили, что Айвар смог вернуться, но отправлен в госпиталь, дни его на этом свете подходили к концу.

Как я узнал позднее, их тройкой была найдена и обследована одна из множества опустевших и разрушенных больниц. После этого Андрей, один из невернувшихся сталкеров, начал кашлять кровью, у него начался жар.

Всё это произошло из-за маленькой трещины в его противогазе. Возможно, он мог проходить ещё не один год, прежде чем яд добился бы каких либо последствий. Вирусы же не захотели так долго ждать, вследствие чего, он был заражён очень тяжёлой и неизвестной болезнью, приведшей к летальному исходу. Айвар тоже был заражён. На обратном пути они встретились с "Медведищем", с той самой медведкой, которая не так давно была вредителем в огороде, а сейчас ее «детишки - мутанты» разрывают людей на части. Именно так погиб Андрей.

Первым действием высшего совета глав всех станций стало решение начать изучение этой болезни, поскольку все, кто тогда оказался рядом с прибывшим сталкером, заразились. Их было сорок человек.

Спустя месяц был объявлен карантин на всех линиях. Этот новоиспеченный общий враг поразил нас своей мощью, заставив сплотиться вместе. Были произведены попытки возврата мятежных станций, и в какой-то момент даже уровень карантина спал с «красного», на «жёлтый». Но, как оказалось, это была всего лишь передышка, подстроенная верхним правительством, перед бурей: спад общественного напряжения, дабы успешно покинуть Воронеж на отремонтированном поезде. Собственно мы это поняли слишком поздно, правительство бежало, а люди продолжали гибнуть.

Всё это произошло за какие-то три года. Голод, целые станции, отведённые под морги, смерти новорожденных, нехватка припасов и это только самое малое из того, что происходило.

Сейчас 2033 год. Пару дней назад, когда, признаться честно, я пошел на самоубийственную вылазку в район аэродрома «Балтимор», мной была обнаружена в бункере резервная, «живая» радиостанция. Меня обучил работать на муляже еще Андрей. Включил. Сигнал я услышал почти сразу: «Москва, Москва, говорит Москва! Отзовитесь, кто слышит». У меня в голове была одна единственная мысль: «Люди, где-то ещё живы люди!» Сигнал пропал тут же, но это уже не имело значения.

Утром я вернулся в метро, объявил общий сбор, хотя это было очень опасно: карантин снят не был до сих пор. Мы так и не сумели понять, что это за болезнь, и по какому принципу она передается. Люди сгорали в горячечном бреду за три дня. На каждой станции остались в живых четыре или пять человек, на нашей - я, моя жена и дядя Саша. Всего человек пятьдесят, которые находились в изоляции друг от друга все эти годы. Мы экипировались и готовы отправиться в новое, светлое будущее или умереть с правом на него.

А если кто либо, тоже надеясь на счастливый финал, попадёт в это метро, то знайте же, тут вам его не найти. Бегите отсюда, туда, где ещё есть шанс выжить. Когда он появится у Воронежа, никто не знает.

Мы, люди, потерявшие надежду, пытаемся снова мечтать и действовать, не думая как последние несколько лет: "Когда карантин закончится..."

Брюханова Елизавета. Ветви, которые обнимут весь мир

Его сон был ярок и удушлив. В нем черные людские волны с громким гомоном текли по бескрайним барханам, сталкиваясь и смешиваясь, крича, а затем, с глухой и обреченной яростью проливая алую кровь на горячий песок. И он был с ними. Вновь. Под седлом храпел верный конь, загнанный и взмыленный, оба копья были сломаны, лишь меч ослепляюще блестел в палящих лучах белого солнечного диска. Его бойцов почти не осталось - сражены натиском вражеских сабель. Град Давида был обескровлен. Через пару часов высокие белые стены падут, и сотни врагов затопят родные улицы, проникнут в каждый дом, неся за собой лишь боль и смерть. И воздух, пахнущий пылью и камнем, наполнится истошными воплями женщин и детей, потекут алые ручьи по белоснежным плитам Гроба Господня.

И только представив, как грязные сапоги басурман будут топтать святыни, как эхо чужого, грубого языка будет разноситься в священных стенах, Он вновь, через боль и усталость поднял меч, снося на полном скаку еще одну вражескую голову. Но вдруг горячая конская спина под ним выгнулась болезненной дугой, раздался хрип, смешанный с жалобным ржанием, и бледное небо смешалось с тусклым песком. Его накрыла огромная тяжесть, выбивая из тела дух.

Он смог открыть глаза только через несколько мгновений. Перед ними раскинулась бескрайняя ширь неба. Чистая-чистая. Ни облачка. Ни знака. Только черные древки копий, воткнутых в мертвые тела, устремлялись в призрачную синеву.

На грудь давил тяжелый конский бок, меч выпал из ослабевшей руки. Не достать. Не освободиться. Вместо пьянящего вкуса священной победы - кровь и тошнота в горле.

Бесконечную бледную высь закрыло смуглое, ухмыляющееся лицо. Черная феска затмила белое солнце. Басурманин занес саблю, пренебрежительно бросая что-то на резком чужом языке. И наступила тьма. Как и всегда перед пробуждением.

Многие годы преследует его этот сон, сжимая тело упругим коконом леденящих теней, выпивая душу по капле в краткие и беспокойные часы забытья. Он не умер за Град Давида. И теперь лишь совесть и стенающие призраки - судьи и палачи седого старика.

Как и тысячи раз до этого, он тяжело поднялся с соломы, глядя на то, как из щелей его лачуги пробиваются тонкие, но ослепляюще яркие струи света, неловко накинул старую тунику и откинул выцветшую ткань, заменяющую дверь.

Нежная лазурь неба была покрыта полуразмытыми белыми мазками облаков. Волны высокой травы перекатывались под свежим утренним ветром, золотясь на гребнях. Дорога, мокрая после ночного дождя, тянулась темным росчерком к горизонту. На глаза старика, вглядывающегося вдаль, навернулись слезы. И без того нечеткая картина мира покрылась мутной пеленой. Он протер ладонью лицо. Уголки глаз зудели.

Старик присел на покосившуюся скамью и устремил свой взор на бескрайнее море волнующейся травы. Ветер трепал длинные пряди седых волос. Стебли ковыля тихо шелестели на ветру. Он еще долго сидел в тишине, смотря на то, как жаркое солнце поднимается все выше, окуная в бронзу старую лачугу. На горизонте показалась все приближающая черная лента. Караван.

Он был пестрым, разнородным, шумным, а его хвост тянулся, казалось, до самого горизонта. Там были и седые старцы на белых мулах, и закованные в броню суровые воины на пышущих жаром арабских скакунах. Позади неспешно катились повозки.. На коротконогих лошадях ехали широколицые, узкоглазые чужеземцы . За ними следовали босоногие чернокожие люди, неся в руках длинные копья. Караван гудел сотнями наречий, гремел оружием и доспехами, стучал тысячей пар копыт и громко, с хрипом, вдыхал постепенно раскаляющийся воздух.

От каравана отделился высокий всадник на черной лошади и стремительно приблизился к старику:

- Мы ищем место, где сливаются вместе Тигр и Евфрат. Ты можешь указать нам путь? - голос чужеземца был низким, глубоким и равнодушным.

Он словно и не надеялся услышать ответ. Взгляд его черных глаз проходил сквозь старика, устремляясь вдаль.

- Месяц пути на северо-запад. Точнее сказать не могу. Но зачем вы идете туда? Там нет ни городов, ни плодородных земель.

По лицу чужеземца словно скользнула молния:

- Мы ищем Великое древо. Корень всего сущего. Лишь прикоснувшись к нему, каждый обретет покой и блаженство. И по этой тропе за нами пройдут еще сотни и тысячи. И тысячи тысяч. И даже ты, - взгляд незнакомца обжигал, - однажды отправишься в путь.

- Уже нет времени ждать. Возьмите меня с собой, - голос старика дрогнул.

Всадник молча указал на самую дальнюю повозку. В ней люди в выцветших одеждах тесно жались друг к другу. Светловолосый мужчина без ноги, желтокожий мудрец с проницательными узкими глазами, абсолютно черная женщина со шрамом на шее и сморщенный карлик. Они внимательно смотрели на то, как старик осторожно усаживается у самого выхода.

Раздался крик погонщика, заржали лошади - и караван двинулся вперед. Белеющий ковыль в подслеповатых глазах старика превратился в первый снег.

Первым заговорил русоволосый калека:

- Ты тоже ищешь Яблоню?

- Яблоню? - в голосе старика была лишь затухающая тень вопроса.

- Да, Великое древо.

- Почему ты называешь его так?

Мужчина улыбнулся и, потрепав длинную русую бороду, ответил:

- Оно есть жизнь и смерть. У меня на родине говорят, что его корни пронизывают все мироздание, соединяя миры.

- Ты, - старик указал на забинтованный обрубок ноги, - хочешь исцелиться?

- Нет, - мужчина засмеялся. - Конечно, нет. Оно не исцеляет. Никого. Просто указывает путь.

Чернокожая женщина подняла голову. Ее глаза заблестели, словно от слез. Пухлые губы приоткрылись, и она заговорила низким, грудным голосом, углубляя гласные:

- Ты лжешь. Древо дракона исцеляет, дарит жизнь!

- Почему, - старик с недоумением обратился к черной женщине. - Почему ты зовешь Яблоню Древом дракона?

- А почему вы, белые люди, всегда лжете? Откуда появилась ваша Яблоня? Ей не из чего вырасти, у земли нет такой силы. А Древо дракона есть плоть от плоти небесного ящера.

Калека засмеялся, глядя в пронзительно яростные глаза паломницы:

- Яблоня выросла не из семени, не из почвы. Она тянет корни в самые глубокие и темные миры, которые тебе еще только предстоит увидеть.

- Нет иного мира, кроме этого, белый, - холодно прервала мужчину черная женщина.

В повозке воцарилась тишина. Старик бросил взгляд на желтокожего мудреца. Тот молча сидел, скрестив ноги, и смотрел на то, как трепещет темная ткань повозки, то открывая, то заслоняя светлый проем, в котором бушевало море сухих стеблей, подернутых до боли белой волнующейся пеленой.

- А ты?

- Я? - тихо спросил мудрец.

- Что ты хочешь там найти? - вновь обратился к нему старик.

- Древо, что выросло на костях пророка, поведавшего людям о неразрывном кольце перерождений.

И мудрец вновь умолк. Его гордый сухощавый профиль застыл, словно каменная глыба.

- А он? - старик указал на сморщенного карлика. - Какое древо он ищет?

- Он нем. Если так хочешь узнать, спроси его сам, - усмехнувшись, ответил калека.

Старик вновь опустил голову на деревянный борт, закутываясь в старую тунику. Теперь в его сознании горела лишь одна беспокойная мысль: "Так что же сокрыто в корнях Великого древа? Священные кости, пути в иные миры или древние чудовища?". А караван продолжал свой путь. Если спутники и говорили, то старик их не слышал. Его мутные глаза отражали бесконечную дорогу, полную ветра, снега и жара. В смутных тенях угасающего сознания проходили месяцы и годы, для него уже не было ни сна, ни яви. Только Великая Яблоня между бытием и небытием, усыпанная океаном белоснежных цветов. Он шел к ней через темные ночные барханы, через прогоревший до пепла Град Давида, а затем припадал к могучим корням, берущим начало у Гроба Господня, проливая сухие слезы. Древо, тянущееся в необозримую высь, безмолвствовало, лишь цветы его наливались кровью и падали на черную, пропахшую огнем землю.

Все завершилось резким толчком. Поскрипывающие колеса встали, кони захрапели, чувствуя, как натягивают вожжи седоки. Путь завершился. Старик не мог найти в себе сил, чтобы подняться, лишь слушал радостный людской гомон. Сотни наречий сплелись в едином восторженном порыве, а затем почтительно умолкли. Только ветер с тихим шорохом касался тонкой преграды, отделяющей старика от того, что вызывало глубокий трепет и радостную дрожь.

Через бесконечную слабость и бессилие непослушного тела он поднял руку и уперся в борт. Каждое движение вызывало тупую, ноющую боль. Старик прорывался сквозь нее, с силой стискивая то, что осталось от зубов. А затем свет заходящего солнца на миг ослепил глаза, привыкшие к полутьме.

Старик вздохнул полной грудью. Его окатило терпкой свежестью и приятной прохладой. Открытый всем ветрам, он стоял посреди скалистого плато, ниже которого, в ночной тени спала долина, пересеченная черными лентами рек. Паломники исчезли, но их голоса продолжали звучать где-то вдалеке. Смеяться. Полниться жизнью. А прямо перед стариком высилась Она. Великая Яблоня. Раскидистая, величественная. Ее ветви, усыпанные нежным цветом, словно обнимали небосвод.

Сухие губы старика дрожали, пока он, пошатываясь и шаркая по сухой глине, шел к зовущему Древу. Океан белоснежных лепестков покачивался на ветру и что-то тихо шептал. Старик упал на колени у самых корней и принялся рыть землю слабыми, непослушными руками. Ногти обламывались о глину, камни царапали кожу, соленый пот застилал глаза.

Раздался тихий шорох, а затем шум осыпающихся с обрыва земли и камней. Надрытый пласт глины устремился в темноту разверзшегося провала, обнажая мощные корни, упершиеся в скалистое дно. Ничего. Пустота. Тяжело дыша и утираясь от грязи, старик устало прислонился вздрагивающей спиной к необъятному стволу Яблони.

Небо полыхало. Облака текли огненными струями вдоль горизонта. Эхо человеческой речи повисло остывающим маревом в сгущающемся воздухе. Старик улыбался, глядя на то, как угасает яростный диск солнца. Завтра он вновь воспылает над белоснежными ветвями, которые обнимут весь мир.

Галичина Мария. Арсенал

Старая яблоня растёт на задворках детского санатория «Зоренька» на самом конце пешеходной тропинки. В конце июня, в начале второго сезона, её облюбовали двое мальчишек. Тенёк, скамейка, далеко от жилого корпуса – что ещё надо для счастья?

Близнецам Григорьевым двенадцать лет. Белобрысые, узколицые, с одинаковой хитринкой в серых глазах, они словно две тени, неуловимые и вороватые.

– Тоска зелёная! – Рома сплюнул шелуху от семечек.

– Ага, – вяло кивнул Матвей, растянувшись на горячей от солнца скамейке.

Его блуждающий взгляд случайно упал на траву под деревом – она притоптана, а по земле пролегает полукруглая борозда, словно большой пласт дёрна был не так давно отвернут. Мальчишку сдуло со скамьи, как ветром.

– Что там у тебя?

– Пока сам не понял. Как думаешь, может, клад?

–Ага, сокровища капитана Сильвера, размечтался…

Вдвоём братья кое-как сковырнули пласт земли. Внутри аккуратно выкопанная ямка с квадратными стенами, обмазанными мокрой глиной для устойчивости, а в ней нечто, завёрнутое в брезент. Рома, как первый обнаруживший находку, развернул её и разложил на земле вещи.

Отполированная дубинка, добротно сделанная рогатка из цельной ветки, лук, самострел из прищепки, даже самодельный арбалет… глаза разбегаются.

– Смотри, это же нунчаки, такими древние китайцы пользовались!

– А это что, думаешь? – Матвей с сомнением взглянул на нечто алюминиевое, с четырьмя колечками из проволоки, и остро заточенными конусовидными кончиками.

– Не знаю, как называется, но это надевается на пальцы – Рома согнул пальцы, провёл «когтями» по земле, и выдохнул – Кру-уто!

– Слушай, а ты не думаешь, что это принадлежит Оружейнице? Ну, той самой?

Про Оружейницу ходит туча местных легенд. Говорят, что она живёт здесь уже второй год, не исчезая ни на один сезон. Говорят, что она невысока ростом, носит маску из коры, и появляется, если призвать её ритуалом. Говорят даже, что она дарит своей милостью тех, кто ей понравится, и даёт им заговоренное оружие.

– Ты что, веришь в эти байки? Кто-то смастерил это, не смог взять домой, и зарыл здесь. Наверняка ему уже лет под пятьдесят, санаторий-то старый. Кто сейчас делает рогатки? Их в Союзе мастерили.

– Ну нет, это сделано недавно, иначе железо бы заржавело. К тому же вот – в яме ещё есть пакет. Современный!

В пакете инструменты и сырьё: клещи, плоскогубцы, ножи, сухая наждачная шкурка, мотки проволоки, непонятные деревянные заготовки, даже куски стекла.

– Беру свои слова обратно: это кому-то принадлежит. Давай, забираем, что нравится, и чешем отсюда, по-быстрому. Я без этих когтей отсюда не уйду. Да и проволока нам пригодится, из неё можно отмычки делать.

Матвей хочет сказать брату, что обчищать мажоров или украдкой уносить яблоки из столовой – это ещё ничего, но вот так обнести неизвестного мастера – как-то подло. Хочет, но не говорит вслух: Ромке попробуй такое скажи! Обсмеет с ног до головы! И тихонько стыдясь перед собой, он кладёт в карман рогатку.

Добыча прячется в нижний ящик тумбочки, под свёрнутые рулоном футболки.

– Ты как хочешь, а я снова иду туда – лениво сказал Рома перед сном, подложив руки под голову, словно и не к брату обращаясь. – Вдруг это и правда Оружейницы тайник? Вот будет шуму, если мы её поймаем!

– А если она нас? Наверное, пропажу уже обнаружила, ходит, ищет. И у яблони сто процентов будет караулить.

– Тем лучше! Нас-то двое, а она одна, пусть даже нечисть.

На следующий день подходящая возможность представилась, пока остальной отряд был на концерте. Ещё не начало смеркаться, а комары уже налетели, и Ромка пожалел о том, что не надел мастерку.

Вот и та самая яблоня. Тайник едва нашли, его получше замаскировали травой и жухлыми листьями. Наверное, в прошлый раз хозяин просто торопился. Матвей насторожился первым, услышав шорох кустов за спиной, но уже поздно.

– А-а, вот вы где, ворюги! – зло, торжествующе протянул девчоночий голос. – А ну ни с места, или стреляю!

Фигура в чёрном, с лицом, закрытым берестяной маской, направила на них арбалет, наводя болт то на одного, то на второго. Ромка замер, словно вмороженный в землю. Матвей отчаянно замахал грязным носовым платком:

– Белый флаг, белый флаг, мы пришли на переговоры!

– Да? – Оружейница иронически склонила голову набок – Вот незадача-то, а я подумала, что вы пришли унести всё остальное!

– Не-не, мы вернуть пришли! – Матвей умоляюще взглянул на брата, и вытащил из-за пазухи и рогатку, и когти, и моток проволоки, не обращая внимания на шипение «предатель!»

– Во-от, а это уже совсем другое дело!

Она шагнула на тропинку, принимая добычу, и сдвинула маску. Под ней обнаружилось обычное лицо: тронутая загаром кожа, курносый нос, серые глаза под широкими тёмными бровями. Не обращая внимания на взгляды, девочка пригребла к себе свои сокровища, бурча под нос сварливым тоном:

–Ну ладно, проволоку я понимаю, нужная вещь. Ну ладно, рогатку. Но когти-то зачем? Не самая моя удачная модель, к тому же без пары.

– Если тебе не нужно, то можно я возьму? – Ромка попробовал скроить обаятельную улыбку, но скис под колючим взглядом. Попытка не удалась.

– Тебе не дам. Вот второму может что-то и оставлю, а тебе нет. Плати сначала.

– А если я принесу тебе еды с полдника, сойдёт за плату?

– Не-а. Мало.

– А если материалов достану?

– И что ты можешь дать мне, чего я не найду сама? Крепкие ветви тут в наличии, стекло на территории соседнего подобрать можно, железные детали и проволоку в городе купить.

– А хочешь, радиоприёмник старый принесу? – рискнул он – Его на запчасти можно разобрать. Правда не спрашивай, откуда достану…

– Ладно. Но имейте ввиду, если хоть кому проговоритесь, о том, что знакомы со мной, подкараулю, и… ты тоже тогда не спрашивай, как я буду мстить.

– Не проговоримся. Крест на сердце и на пузе, или превращусь в медузу! Веришь? Тебя как звать по-настоящему?

– – она чинно протянула мозолистую ладошку с пластырем на указательном пальце. – Но лучше по прозвищу, не люблю своё имя.

Уже потом, через несколько дней, когда они втроём сидели на ограде и ели чипсы из одного пакета, Оружейница рассказала:

– Мамка с папой у меня геологи, вечно в разъездах. Особенно летом. Меня с пяти лет отправляли к дедушке, в деревню Каменка. Это недалеко, три километра отсюда. Он меня и научил рогатки мастерить. Потом заинтересовалась этим делом, сделала свой первый лук, затем арбалет. Деда меня всему научил: и строгать, и паять, и даже сваривать. Но два года назад он умер. Теперь за мной присматривает дядя, он здесь вожатый, и часто берёт меня с собой. Я и тайник оборудовала, чтоб не таскать инструменты туда-сюда лишний раз.

– А как твоего дядю зовут?

– Вадим Алексеевич.

– Профессор?!

Она ухмыльнулась уголком губ, грустно и одновременно залихвастски.

– Это для вас он крутой, а для меня великовозрастный балбес, который ни еду приготовить не может, ни табурет починить. За ним самим следить надо. Зато с контролем не лезет – шатайся где хочешь, только на глаза никому лишний раз не показывайся.

Мальчишки помолчали, обдумывая рассказ, затем Ромка задумчиво спросил:

– И как она, такая жизнь? Нравится?

– Неплохо. Сама себе хозяйка. Никто не контролирует, не достаёт с дисциплиной… Правда, иногда малость одиноко.

– Можешь сегодня с нами сгонять, будем девчонок ночью пастой мазать. Идёшь?

– А то как же! Я и ключи от комнат достать могу!

Это лето было особенным. Стреляли по очереди из арбалета по самодельным мишеням. Гуляли по ночам по первому этажу, пугая малышню масками из коры. И, каждый раз, когда проводились организованные игры на территории, близнецы всякий раз умудрялись прийти первыми на эстафете, собрать больше всего спрятанных призов, привести к назначенному месту больше всех пленников. Как? Никто не знал. «Дух этого места помогает» – поясняли они в ответ на расспросы. «Смотрите, не спалите меня там случайно» – посмеивался вышеозначенный дух. – «Дядюшка догадается, и мне каюк!»

Но всё когда-нибудь кончается. Восемнадцатого июля Оружейница исчезла. Её не было ни на их общем месте, ни в лесной беседке. Вадим Алексеевич в ответ на отчаянные распросы мальчишек ответил:

– Родители за ней приехали, и срочно забрали. Рвалась попрощаться с друзьями, но не успела – внезапно он оживился – так вы, что ли, те самые друзья? Она просила передать вам какую-то фразу.

Вожатый порылся в карманах, роняя на землю дождь ненужных бумажек, ухватил клочок газетной бумаги, и прочёл:

– «Арсенал теперь ваш». Что бы это ни значило, можете взять.

Бегом к яблоне! Тайник открыт, всё оружие на месте, но брошено в яму, как попало. Ромка присел на корточки, взял в руки пару новеньких когтей. Всё-таки сделала, как и обещала…

Ветер грустно зашелестел ветвями тополей. В небе собрались тяжёлые тучи.

– Пойдём, что ли – Матвей осторожно тронул брата за плечо. – Надо забрать, а то придут какие-нибудь… ещё хуже нас.

Вместе они начали собирать «арсенал», заворачивая его в куртки.

Санаторий опустел. Нет, стены остались, как и залитый солнцем двор, и аккуратные аллеи, но всё это стало до жути пустым и унылым. А потом за близнецами приехала мать, холодно улыбнулась тонкими сухими губами, и распахнула дверцу машины.

– Надеюсь, отдохнули хорошо.

– Да, спасибо – кивнул Матвей, толкнув локтем брата, уже было раскрывшего рот для очередной ехидной реплики.

Дом. Двухъярусная кровать, старенький комп, ковёр с Бэтменом. От того сезона остались только воспоминания, и уже новый тайник – на шкафу, под грудой хлама. Ромка хулиганит больше прежнего, но порой замирает, глядя куда-то в пространство, и наедине с братом всё больше говорит об Оружейнице. Матвей понимающе кивает, вздыхая про себя.

– Мы найдём её! – Ромка решительно открыл компьютер.

– Как? Мы только имя её знаем и фамилию, Воробьёва, вроде.

– Достаточно данных для поиска ВК. Она наверняка там есть.

Поиск выдаёт длинный список Марий Воробьёвых.

– Будем опрашивать по очереди тех, кто подходит по возрасту. Только я не знаю, что писать: «привет» как-то глупо. Надо, чтоб она сразу поняла, что это мы. Мак, помоги, ты же умный!

– Давай сюда.

Указательный палец с обкусанным ногтем помедлил над экраном, затем выстучал, то и дело замирая над предложением:

– Привет. Помнишь, что было зарыто под яблоней?

Червонная Яна. Медвежонок и море

Устал ходить – беги. Устал бежать – лети.
Дмитрий Емец, Муравьиный лабиринт

Улица была весь день очень тихой, а вечером пошёл снег. Он заполнял пустоту.

- Если долго лететь из твоего домика в сторону юга, можно найти море, - авторитетно заявил ворон.

- Что такое море? – удивился маленький лохматый медвежонок.

Ворон в тот раз надолго задумался.

- Как же можно не знать, что такое море? – подумал он тогда.

***

Ворон, между прочим, появился в жизни медвежонка неслучайно. Он жил в его лесу когда-то, но стал большим любителем путешествовать и с тех пор домой он попадал довольно редко. Поэтому, он не удивился, когда вернулся в очередной раз и не обнаружил своего гнезда. Время бывает порой беспощадно. Впрочем, теперь ему нужно было временное пристанище, которое он вскоре и нашёл у медвежонка. Почему так случилось, он не мог себе ответить, но они оба были рады, что нашли друг друга когда-то.

- Я ведь однажды чуть не утонул, да, - ворон немного посмеивался над удивленно выпученными глазами медвежонка, - сбился с пути, когда летел уже с юга к востоку. Вымотался ужасно. И остановиться негде – везде море, море. Ругать его по дурости начал. Думал – к чему мне такое оно, когда смерть уж в затылок дышит. А всё ведь из-за него. Хоть бы один островок попался – нет его! А потом я упал. Прямо в него свалился. А очнулся уже на береге. Вынесло оно меня, пожалело, - он после этого рассказа надолго задумался.

- Расскажи ещё про море, – просил медвежонок.

И ворон говорил, говорил, а потом улетал куда-то и подолгу не возвращался. А потом вдруг постукивал клювом по окну медвежьего домика, и когда они с медвежонком вновь начинали беседу, рассказывал ему очередную свою, уже новую историю.

- Возьми меня с собой. К морю, - однажды попросил медвежонок.

Ворон не удивился. Он догадывался, что эта просьба когда-нибудь прозвучит.

- Я не смогу взять тебя с собой. Ты ведь не птица. Если ты действительно этого захочешь, тебе предстоит идти самому. По небу дорога идёт долго, по земле же тебе едва хватит полжизни, чтобы дойти до него. Возможно, к концу пути ты и не захочешь уже его видеть.

Медвежонок не испугался. Он был молод, глуп и бесстрашен.

Ворон посмотрел на него и вздохнул.

- Если ты за это возьмешься, надо будет идти до конца. Не пей из копытца и не срывай аленьких цветочков в загадочных садах. Это не наша сказка, так что, туда не лезь. Когда станет скучно, чтобы не сойти с ума от дорожной тоски, считай шаги. Так делают путешественники с севера. Вот так: пять, четыре, три, два, один; пять, четыре, три, два, один, - ворон зашагал своими лапками по деревянному полу домика медвежонка.

- Пять – шажок, четыре – прыжок, три – перескок, два – поворот, один – всё вместе, и вот – я на месте! – засмеялся медвежонок.

Ворон улыбнулся. Главное, чтобы мечте хватило упрямства.

***

- Никуда ты не пойдёшь! – хлопотала старая зайчиха, - По крайней мере сейчас – зима на носу!

- К лету и дойду, - твёрдо заявил медведь. Сколько уже зваться медвежонком то, в конце концов, не маленький ведь? А в мыслях только – не забыть бы волшебные слова в дорогу. «Пять – шажок, четыре – прыжок, три – перескок, два – поворот…».

- А вот и нет! Перемёрзнешь где-нибудь, - она уже почти плакала. Она уже представляла, как синеватый, весь в сосульках, медвежонок падает где-то в дороге и замерзает, замерзает… И это несмотря на то, что этот здоровенный лоб, переросший старушку уже раз в двадцать, всю прошлую зиму прошатался, сбивая снег с высоченных сосен – ему не спалось.

- Порядочные медведи в такое время спят, - ворчал старый заяц. Он крайне сердился на медвежонка, не столько из заботы о нём (как это было у зайчихи), сколько из-за того, что эта самая зайчиха вытащила его буквально из сна и в срочном порядке снарядила на совместное спасение медвежонка. Ну кто бы тут не ворчал?

Медведь с трудом удержался от того, чтобы показать ему язык. Он всегда недолюбливал этого длинноухого воркотуна.

Но путь все же был отложен. Как минимум, до весны…

***

Весна впервые зашелестела в осинках, растущих прямо у окна его домика. Так странно – совсем осенняя, даже само слово – оси-инка. Совсем осеннее. Но медвежонку они принесли весну.

Посветлевшие ночи уже не давали ему засыпать – он вновь собирался в путь.

Зайчиха уже бросила отговаривать его от этого, но взмолилась о помощи дикой лесной кошке, которой боялась до ужаса, но которая слыла большой мастерицей слова, хитростью к тому же, почти равной известной плутовке лисе.

- И зачем же ты туда идёшь? – просто обратилась кошка к медвежонку. Он был большим упрямцем, поэтому был для неё сродни вызову – вызову её таланту.

- Я там найду счастье, - сказал он.

- И неужели счастья больше нет нигде? – с сомнением спросила она.

Медвежонок задумался и промолчал.

- А если счастья ты там вовсе не найдёшь? – она начала ходить вокруг него, слегка покачивая хвостом, - А я слышала путь до него долгий, опасный. А ты придёшь, и счастья там нисколько нет.

- Есть, - упрямо говорил медвежонок, но понимал, что и сам постепенно поддаётся сомнениям.

Он хотел выйти поскорее, не поддаваясь искушению, но его буквально добили последней фразой:

- А если же ты сдашься на полпути, если не выдержишь испытания? Тебе же надо хотя бы подготовиться к пути, - говорила она это, уже буквально сдаваясь, но сама того не зная, попала в самую точку.

Ведь медвежонок понял, что от тех слов, что по словам ворона должны были ему помочь в пути, осталась только часть.

«Пять – шажок, четыре – прыжок, три – перескок…» - думать об этом было почти физически больно.

***

Медвежонок, хотя уже совсем даже не медвежонок, а вполне взрослый медведь, вновь собирался в путь. Он так старался вспомнить нужные слова, но у него совсем не вышло. Он много и серьёзно думал, как это умеют делать взрослые. Но если так думать, выходит, что путь того не стоит. Но взрослые не знают, как порою даже целая жизнь может зависеть от того, встретишься ты с морем или нет. Поэтому, он перестал мыслить, как взрослые и тогда у него вышло, что в путь надо отправляться немедленно, а если ничего и не получится, он хотя бы не зачахнет от тоски.

И вновь беда пришла откуда не ждали.

Галка принесла на своём чёрном хвосте таинственное слово «кар-рантин».

Медведь тревожился – весь лес ожидал большой беды. И выпала из головы ещё одна часть: «пять – шажок, четыре – прыжок… как же дальше?».

***

Медведь прибирался. Так сказали другие – прибираться нужно почаще, чтобы никаких болезней не было. Им было невдомёк, что болел он совсем не от этого, самое страшное же, что и медвежонок этого не понимал. Нет, болезнь его началась не от этого. Он чувствовал себя не на своём месте – его истинный дом был у моря. И ворон, сам того не осознавая, открыл ему глаза на это. Что мешало ему, в конце концов, рассказывать о море не ему, а, например, барсуку, тоже давнишнему своему приятелю, или грачу, который даже бы смог полететь туда вместе с ним? Но он, неосознанно для себя, нашёл именно того, кому и должны были говориться те слова о море, о пути к нему, и медвежонок откликнулся – море было ему необходимо, и болел он именно от того, что моря у него не было.

Слова «пять – шажок» были абсолютно бессмысленными, поэтому медвежонок предпочёл просто забыть о них, но когда он заглянул в шкаф, где всё ещё стоял его дорожный чемодан, они вдруг снова нахлынули на его мысли. Он начал бродить по комнате, бормоча эти два слова, но не мог вспомнить ничего, что должно было произойти при их произношении. И слова, следующие за ними, он вспомнить не мог.

Но вдруг из-под шкафа донеслись тихие слова:

- Пять – шажок, четыре – прыжок, три – перескок, два – поворот, один – всё вместе, и вот – ты на месте, так ты говорил тогда.

Медведь вспомнил весь свой тогдашний разговор с вороном, вспомнил, ради чего сочинялась эта нехитрая песенка в дорогу, снова вспомнил, ради чего он был готов отправляться в путешествие, длинною в несколько лет, а то и в полжизни.

- Кто ты? – прошептал он.

Из-под шкафа вылез паучок. Он жил у него почти столько же, сколько сам медвежонок. Но он был уже стар, ведь паучья жизнь так коротка, что для нас почти незаметна.

- Как мне отблагодарить? – медведь не мог даже вымолвить слова благодарности, ему казалось, всех слов не хватит, чтобы описать его долг перед тем, кто вернул ему его счастье. Его море.

Паучок задумался.

- Я прожил столько лет. И все эти года я не знал, для чего живу. А всё было так легко. Я жил, чтобы напомнить тебе, для чего живёшь ты. Спасибо, - сказал паучок и умер.

Медведь вынес его во двор, выкопал крошечную ямку, положил его туда и прикрыл листочком осины.

Затем он, не мешкая ни минуты, отправился к морю, как и говорил ему ворон. К югу от своего домика. Осинки шелестом попрощались с ним.

***

Ему снился странный сон. Ворон напевал ему его же собственно сочинённую считалочку, а он снова стал медвежонком, снова слушал все его рассказы о далёком прекрасном море.

Он проснулся – он был стар и сед. Вздохнув, он встал и снова отправился в путь.

День, видимо, уже клонился к вечеру – накатывала знакомая усталость. Он надеялся подбодрить себя:

- Пять – шажок, четыре – прыжок, три – перескок, два – поворот, один – всё вместе, и вот – я на месте, - он улыбнулся своим словам. Спустя ещё час или два пути он вдруг остановился, услышав странный звук.

Плеск. И он побежал.

Медведь, а вернее, медвежонок, бросился в первую же волну. Он плакал, и его слёзы, падая в море, делали его чуточку больше.

Григорьев Александр. Ради счастья стоит потрудиться

Раннее утро жаркого июня... Немного оставалось до того момента, когда солнце, отряхнувшись искрами, поползёт кверху. Под ногами ритмично стучали железные колёса поезда, которым пол отвечал тихим звоном. Линии электропередач неслись мимо. Он встрепенулся, оторвал локти от убирающегося столика и, будто впервые видя своё купе с двухэтажными полками, заострил взгляд на сверкающих стёклышках в оправе, лежащих перед ним. Они прикрывали сверху пару билетов. Протирая ото сна глаза и массируя лоб под золотистой чёлкой, он надел очки.

От его шевеления зашуршала полка напротив. Спавшая села, попытавшись убрать каштановые волосы с лица, упорно дуя на них, а потом, что всяко эффективнее, убрала за уши вытащенной из-под тёплого одеяла ладонью. Девушка поёжилась, кинув сонливый взгляд на причину своего пробуждения. Нельзя было посидеть в том же положении ещё часа три? Скрипеть вовсе не обязательно!

- Хорошо тебе, жаворонок. Встаёшь раньше, пейзажами любуешься. А вот сове мешаешь! А если бы я тебя будила и спрашивала насчёт рисунка? Чтобы тогда делал?

Парень усмехнулся. Лёг, закинул руки за голову.

- Ну, такое ты бы не сделала, я ведь знаю, что не злишься. Моё счастье я обижать ни за что не стану. К тому же ты уже бодрая! Ну, выше нос! – весело проговорил он, тут же оказавшись на ногах, подскочил к ней, потянув за щёки.

- Ай! Перестань, неприятно ведь, - икнув от неожиданности, девушка смутилась. - Да и прекрати пользоваться тем, что я злюсь редко!

Блондин выпрямился, заглянув в глаза. Его молчание и пристальный взгляд настораживали. Кто знает, что он через секунду выдаст. Щелчок. По лбу. Девушка пискнула. А парень рассмеялся, начав трепать её волосы.

- Хорошо! Просто энергии вагон, вот я и шумный такой, - он сел сбоку, подтянул её поближе, обнял. – Скоро уже приедем, надо же напоследок атмосферой поездки насладиться. В лагере жара, пляж и вечный гам. Плохого ничего не вижу…

- Но ты совсем не прочь посидеть тихим вечером или утром возле костра с гитарой и попеть песни. Причём, дергая меня, да?

- Вот! Видишь, как друг друга уже понимаем? А встретились неделю назад. Моё самое настоящее личное счастье.

- Всё это, конечно, очень мило и смущает, но я посплю ещё пару часиков. Не против же? Ох, ты так добр…

- Хищник из тебя хуже, чем из жаворонка! На охоту выходить вместо совы придётся, а он мясо не ест!

- Если ты захочешь, я с удовольствием дам тебе такую возможность… - она зевнула, спрятавшись под одеяло.

Парень опёрся о стену, шикнув: "Ленивые люди все такие умные и хитрые?" Он долго ещё думал об этом факте, прыгая взглядом по пролетающим мимо верхушкам деревьев. Вскоре и его сморило сном на полке девушки. Как известно, дрёма отлично растрачивает время, которое девать больше некуда!

Разбудил их только гудок поезда, и то не сразу.

- Мы проспали прибытие! Ничего не ели, не доставали, так?! – тут же очнувшийся блондин стащил чемодан с верхней койки, крутя головой. – Наши документы здесь, билеты тут…

А вот каштановая сова была беспечна: усевшись и поставив руку в матрац под собой, с улыбкой глядела на носящегося по купе парня, растирая щёку и глаз кулачком. Да только она не оделась, а выходить уже пора. Кое-кто будет её сам сейчас одевать, обувать и подгонять!

- Чего смотришь? Одевайся давай! Твоя рубашка, - выложив стопку белой формы на стол, продолжил копошиться парень. – Юбка там же, гольфы у себя под рукой поищи. Давай, шевелись! Нечего улыбаться, а то увезут нас в Сибирь, и никаких новых вожатых не будет! Так ведь, Ксенья Лавлева?

Буркнув, девушка всё-таки согласилась: свесила ноги с полки, сбросила с себя одеяло, встала, принялась одеваться. Стоит дорожить местом в комсомоле, ибо оно дорогого стоило.

- Одеваюсь, одеваюсь… - взбодрившись от слов беспокойного парня, негромко пробормотала она, застёгивая пуговицы.

Он был готов к выходу: в одной руке чемодан, в другой красный галстук. Переминался с ноги на ногу: смена в неизвестном лагере, не пойми ещё в каких условиях…Мурашки по коже! Парень замотал головой, прогоняя беснующиеся мысли. Уже решил было задать вопрос подруге, стоявшей за спиной, скоро ли она, как застыл, услышав голос Ксении возле уха, тогда же почувствовав её подбородок на плече.

- Долго будешь дверью любоваться? Я ведь уже всё, готова. Или не хочешь идти? Можем в Сибирь поехать, я никогда там не была. Из комитета нас, конечно, выгонят…

Парень открыл дверь, и, измерив взглядом купе, вышел в коридор.

- Жаль, что не успели убрать кровати, - обыденно поделился с девушкой он, спеша к выходу.

- Ничего страшного, грязи ведь не оставили. Или вру? А, Саш? Любишь стихи припрятать, - она закрыла дверь и догнала его.

- Не грязь, а искусство! Желание такое - оставлять хорошее. Правда, сейчас я до карандаша не дотянулся. Давай пойдём скорее, а то хватятся нас, а мы только подбегать будем. Как дураки!

- Твоё счастье в случае чего объяснит, почему всё так вышло. Ты только про сон не говори, а то ничего не выйдет!

Белое здание вокзала блеснуло множеством стёкол и отозвалось человеческим гамом. За спиной прогудел поезд, нагруженный пассажирами, двинулся в бесконечность расцветающего огнём горизонта.

Природа здесь точно преобладала над творениями человеческими: пара домиков, укрытых с одной стороны раскидистыми деревьями, с другой – травами полей. Автобусы неподалёку гудели. А через проезжую часть – аллея из подстриженных кустиков. Солнце, освещая её яркими лучами, подсказывало, куда двигаться.

К счастью, они не опоздали к назначенному времени. Спешка как раз кстати: перед воротами был человек в белых брюках и рубашке. Мужчина выглядел ухоженно, взволнованно. Комсомольцы наконец показались на горизонте, сверкая белыми рубахами с уже завязанным красным шёлком галстуков.

- Вот и вы! Начинал нервничать, но молодцы, пришли вовремя, - мужчина, подходя, протянул руку. – Олег, из совета местного. Покажу вам лагерь, ключи выдам, потом побегу.

- Александр, рад знакомству. Вы недолго ждали? – парень, нервничая, честно признался. – А то мы…

- В очереди задержались! Купе в порядок приводили, - важно заявила Ксения, не забывая сохранять умный вид.

- Вот оно что! Ничего, всё нормально. Я и сам приехал только недавно. Ладно! Первое знакомство самое важное!

Украшенные красными звёздами ворота распахнули мир за ними: площадь перед длинным зданием, что корпусами, словно руками, обхватывает её, а вместе с ней и сотни деревьев, между которыми легко не углядеть тропинок, ведущих вглубь. Три пары ног быстро шагали по разогретым солнцем дорогам. Олег с интересом рассказывал обо всём, что знал, не забывая показывать, махая руками.

Домики пионеров были одинаково просты: эти деревянные коробочки с зелёными крышами и жёлтыми стенами находились почти впритык друг к другу, разделяемые рядами высаженных кустов. Впрочем, насаждения от любопытных глаз, подглядывающих в окошко, не спасут. Вырытый специально для лагеря пруд - настоящее водяное сокровище. Неподалёку от песчаного пляжа футбольное и, поменьше, волейбольное поле. Мячи хранились в решётчатых корзинах, закрытых брезентом. Столовая оказалась в одном из корпусов большого здания, в котором и администрация, и медпункт, и по меньшей мере десять других комнат. Работники уже ждали приёма новых пионеров.

Когда Олег закончил экскурсию, к воротам строем подошли дети. Их сопровождали вожатые, должно быть, стараясь навести дисциплину среди самых активных. Гомон и смех поднялся такой, что услышать даже свои мысли было трудно: многие в лагере впервые, и восторженные лица подтверждали это. Чистый воздух, веселье и польза. Сказка, а не место!

- Да, это будут три месяца тяжёлой, но интересной работы! – Саша стоял, глядя в блестящие глаза детей. - Это уж точно. Интересно, получится ли выбраться на природу? Руки чешутся что-нибудь нарисовать…

Ксения, не менее счастливая от места, куда попала, крутила головой.

- Друзья, давайте сохранять порядок и не разбредаться: не мешайте вожатым! – обращаясь к будущим пионерам, вожатый-мужчина дружелюбно поглядел на всех, сохраняя улыбку.

Смех вскоре сменила тишина. Прошла пара минут, когда Ксению и Сашу подозвали поближе. Ещё минута, когда за ними выстроились назначенные им отряды. Теперь можно отправляться на площадку для церемонии посвящения!

Дети за спинами новых вожатых волновались, смущаясь спросить старших обо всём интересном. Но не все.

- Простите! – громко сказал паренёк, обращаясь к Ксении, которая тут же обернулась, не останавливая строй. – А как вас зовут? А расскажите…

Девушка цыкнула: "Любопытство берёт горы, не иначе".

- Немного погоди, хорошо? Сейчас мы выстроимся на площади и всё расскажем. Честное пионерское, - проговорила она и улыбнулась в ответ.

Что же Саша?

- А вас можно звать Шуриком? – девочка была рада столь разговорчивому вожатому, что не стеснялась спрашивать обо всём интересующем в моменты паузы. – А лагерь покажите?

- Зови, если только других вожатых не будет рядом, ага? А так – пожалуйста! Лагерь по-настоящему прекрасен, вам точно понравится. Здесь есть столько всего…

Посвящение в пионеры – волшебное событие, наравне с окончанием смен: клятва кажется чем-то унылым, но ощущение, что теперь ты считаешься ответственным человеком, должен почувствовать каждый. Быстро прошёл момент знакомства, шустро поднялось знамя.

- И мы такими были. Стоять теперь здесь как вожатый весьма странно и одновременно приятно. Это работа, но всё равно, - поделилась Ксения, заворожённая развевающимся тканевым пламенем.

- Ностальгия… Всё равно хорошо, что приехали сюда. Пускай и с некоторыми неполадками, - кашлянув, намекнул Саша.

- Ну, спать хотелось, что ты всё пристаёшь? Здесь так не получится, поэтому всё будет нормально, буду вставать, как и ты. И зевать, конечно, буду.

- Не сомневаюсь. Если что-то надо, ты сделаешь это в лучшем виде. За это я тебя и люблю.

- Неужто ещё и скажешь, что я твоё счастье?

- Это в первую очередь! Иначе и нельзя!

Они рассмеялись словам друг друга. Пускай и ради работы, но место, куда они попали, нельзя не полюбить, не быть счастливым. Впереди долгие, незабываемые смены со своими приключениями, историями, случаями. И потрудиться ради счастья совсем не жалко!

Муравьева Марьяна. Колокола войны и мира

Мы с моей бабушкой часто смотрим кино по телевизору, а потом долго обсуждаем просмотренный фильм. Некоторые киноленты нам нравятся, другие – не очень. После этих обсуждений мне хочется стать режиссером и снять кино, которое всем бы понравилось. Но как подобрать такой сюжет, который заинтересовал бы многих?

Этой мечтой я поделилась со своей бабушкой Мариной.

"А ведь есть такая история!"– сказала она, и поведала мне то, о чём слышала от своей бабули, которая родилась в тревожном 1905 году. Звали эту старенькую женщину Анна Семёновна.

Все началось в далеком 1915 году…

Над маленькими деревушками разносится колокольный звон, собирающий прихожан на престольный праздник. Дочь кузнеца Нюрка выбегает из избы в самом лучшем своём платьице и ждёт, когда мимо будет проезжать коляска соседнего помещика, так как младшая дочь барина Эльвира её лучшая подружка. А вот и они! «Элечка, мы вас догоним!» – кричит девочка и торопит деда, запрягающего старую кобылку. «Всё, всё, малиновая ты моя головка, сядай», – отвечает ей дед. Всё семейство: мать, отец, дед и три внучки усаживаются в телегу и отправляются в церковь. Сегодня Троица! Доехали! Нюра сквозь толпу людей пробирается к милой подруге и берёт своей грубой ладошкой мягкую ручку Элечки. Та ей приветливо улыбается. Все удивляются дружбе таких разных девочек, но никто ей не препятствует. Кузнец Дмитрий, отец Нюры, бывало, говорит помещику, приезжающему к нему в кузницу что-нибудь заказать по хозяйству: «Не знаю, Фёдор Тихонович, что девочки так привязались друг к другу». А тот усмехается в усы и отвечает: «Ой, Митя, все под одним Богом ходим, пусть дружат».

Вот и дружили девочки, пока не произошла Октябрьская революция. Семья помещика эмигрировала в Германию, так как его жена была немецкого происхождения, потому и была названа немецким именем Эльвира, таким странным для здешних мест. Девочки были огорчены, но они к тому времени уже подросли и понимали, что не им решать, кто и где будет жить. При расставании Эля оторвала от своей соломенной шляпки бумажный цветочек и подарила его Нюре со словами: " Не забывай меня".

Шли годы, жизнь в деревне была очень тяжелой, работали все: и дети, и старики, и взрослые. Шла гражданская война! После войны была разруха и голод. Но в 1941 году стало немного легче.

И вот снова колокольный звон! Жителям деревни он сразу показался каким-то зловещим. В то время в деревнях еще не было телефонов и радио, поэтому председатель местного колхоза собирал народ на деревенской площади колокольным звоном. В этот раз он объявил жителям о начале Великой Отечественной войны. Начало войны было всенародным горем! Это же проводы на фронт почти всех взрослых мужчин: мужей, братьев, отцов, сыновей. Плакали, даже выли люди от горя, но никто не возмущался. Родину надо защищать от фашистов! Нюра к тому времени была уже взрослой женщиной: у неё был муж и пятеро детей. Мужа своего она проводила на фронт в первые дни войны. Начались страшные военные дни. Почти все мужчины ушли воевать, в деревне остались старики, женщины и дети. Работа в колхозе была очень тяжелая, но никто не жаловался, все понимали, что бойцам на полях сражений еще тяжелее. Почти каждый день в деревню приходили похоронки. То в одном, то в другом доме раздавался женский плач. Колокола молчали, будто бы стеснялись звенеть, когда кругом столько горя. Да и некому было в них звонить – звонарь тоже воевал!

А в далёкой Германии проводила на войну своего мужа и сына подруга Нюры Эльвира. Нет, они не были фашистами и совсем не хотели убивать русских солдат. Но о их желаниях никто не спрашивал. Был приказ Гитлера: " Все мужчины на войну!" Возражать никто не имел права…

В 1942 году Анна Семеновна получила похоронку на мужа. Это известие ее, конечно, подкосило, долго плакала, но остались дети, их надо было растить, и она вместе с односельчанами работала не покладая рук.

Ещё через год старшей дочери Наталье исполнилось восемнадцать лет, и она засобиралась добровольцем на фронт. Мать плакала, уговаривала не делать этого, но никакие уговоры не помогли. Пришлось проводить дочь на станцию. Там Наташу, не имеющую никакой военной специальности, определили санинструктором и вместе с другими призывниками отправили на фронт. Шёл 1943 год. Бои в то время велись на подступах к Москве. Защитники столицы сражались насмерть. Нельзя было пропустить фашистов в главный город России. Родина была в опасности! В один из таких боёв попала молоденькая санинструктор Наталья- девчонка из Костромской глубинки. Бой был страшный: строчили пулеметы, рвались гранаты, комья земли летели во все стороны, дым застилал глаза, крики, стоны, взрывы – все смешалось, солнечный день походил на ночь. Земля вся была изранена глубокими воронками, а бой все не прекращался. Наталья почти оглохла от грохота пушек и взрывов гранат. Она сбилась со счета, сколько раненых вытащила с поля боя за высокий бугор, где находился полевой госпиталь. К вечеру бой стал утихать, фашисты отступили, только кое-где слышались одинокие выстрелы. Обессиленная девушка лежала под уцелевшей после боя березой и смотрела в прояснившееся небо, не веря, что осталась жива. Вдруг откуда-то раздался слабый стон. Наталья поползла к этому месту. Рядом с глубокой воронкой лежал солдат. Она подползла к нему совсем близко и поняла, что это немец. Перед ней лежал истекающий кровью, беспомощный, совсем еще молодой солдат в немецкой форме. На ломаном русском языке он еле слышно прошептал: «Добей меня, фрау, не хочу в плен…» После этих слов парень потерял сознание. «Ишь чего придумал!» – Наташа оторвала от своей нижней рубашки полоску ткани, так как бинты к концу боя уже закончились, перебинтовала кровоточащую рану и потащила немца в русский госпиталь. После этого боя Наташу перевели в другую медицинскую часть, и о судьбе немецкого солдата ей долгие годы ничего не было известно. Однажды, правда, она встретила на дорогах войны спасённого ею в том бою старого фронтовика, и он рассказал ей, что немца вылечили, куда-то увезли, но, пока он лечился, у всех спрашивал: «Кто эта девушка-санинструктор, которая спасла ему жизнь?» Ему кто-то сказал, что это – Наташа, откуда-то из-под Костромы. Больше никто о ней ничего не знал.

После этого случая Наталья провоевала недолго, была ранена и по ранению отправлена домой. Дома надо было помогать матери растить младших братьев и сестёр, работать в колхозе. А когда война закончилась, пришлось поднимать пришедшее в упадок колхозное хозяйство. Почти все деревенские мужики погибли, и всё снова легло на женские и детские измученные плечи. Правда, вернулся с войны весь израненный церковный звонарь. Его, как и Наталью, отпустили домой из-за полученных ран. В день, когда в деревню пришло известие о победе, председатель колхоза, на свой страх и риск, разрешил звонарю несколько раз ударить в колокола, сообщая людям о конце войны. Безрукий председатель очень рисковал, так как в то время всякие церковные ритуалы не приветствовались. Но народ всё-таки услышал звон колоколов в честь Победы!

Шли годы, страна восстанавливалась после войны. Жить стало легче, подрастало новое поколение - дети войны, которые окрепли и стали строителями мирной жизни.

А в побежденной Германии вернулся из плена сын Эльвиры-давней подруги Нюры. Мать с трудом узнала в совсем седом, похудевшем мужчине своего сына Алекса. Плен есть плен, красоты и здоровья никому не приносит. Сын Эльвиры рассказал матери о русской девушке-санинструкторе, спасшей ему жизнь. Они долго делали запросы в российское консульство и другие организации, пытаясь найти Наталью. И вот долгожданный ответ пришёл. Каково же было удивление Эльвиры, когда в официальном письме она увидела адрес девушки. Это был адрес давнего места жительства их семьи в России. Решение ехать было бесповоротным. Правда, много времени ушло на сборы всяких разрешений на поездку и прочих документов…

И вот мать с сыном на попутном стареньком грузовичке подъезжают из райцентра к деревне, где проживает семья Натальи. Эльвира ещё не знает, что девушка, спасшая её сына, дочь её подруги детства. После встречи двух семейств первой узнала свою давнюю подружку Анна. Она молча подошла к старому сундуку, достала оттуда что-то и протянула Эльвире бумажную розочку, подаренную ей подругой перед отъездом из России…

Вот такая история. Бабушка моей бабули, видимо, была мудрой женщиной. Заканчивая свой рассказ, она всегда говорила: "Нельзя людей голословно делить на друзей и врагов". Я думаю, что все войны на земле, в том числе и Великая Отечественная война происходили из-за того, что люди не умели и не хотели понимать и уважать друг друга.

Ну чем не сценарий для фильма!?

А заканчивался бы мой фильм так: звенит большой "мирный" колокол, на балконе огромного дома стоят руководители разных стран, собравшиеся на общий праздник, мирно беседуют, улыбаясь друг другу. На лужайке у дома играет много детей разных национальностей. А их родители, стоящие рядом, не кричат в ужасе. Они тихо и ласково шепчут: "Ах, какая красота и тишина кругом!"

Харчикова Анжела. Белое перышко

Худенькая белокурая девушка, сидела за столиком в уголке старого кафе «Сказка». Её голова склонилась над кружкой остывшего чая, а лицо закрывали кудри. Она не двигалась и лишь иногда незаметно вздрагивала. Вдруг к девушке подошёл официант. Посетительница негромко всхлипнула и медленно повернулась к нему. Её большие и покрасневшие глаза смотрели так, будто искали то ли надежды, то ли пощады.

- Простите, но кафе уже закрывается, - сказал парень, указав на часы, пробившие полночь.

Девушка молча встала, подняла маленькую сумочку, из которой тут же вылетели помада, телефон, ключи и разные мелочи. Парень стал собирать вещи, среди которых большое внимание привлекала яркая помятая картонка. Это был купон. Именной. С датой рождения. Такие купоны раздавало только их безызвестное кафе, обещавшее подарок имениннику. Официант успел прочитать надпись:«Полянская Алиса Викторовна. День рождения:7 августа». Сегодня было именно это число.

- Подождите! – крикнул он девушке, оказавшейся уже около выхода. Она остановилась.

- Подождите… - повторил официант и засуетился. Он убежал на кухню и через несколько минут вернулся с маленьким тортиком в руках. – Это Вам.… Почему Вы не показали купон?

Она пожала плечами, криво улыбнулась и вышла на тёмную улицу, растворившись в ней.

-Закроешь кафе? – обратился парень к своему напарнику, вглядываясь в темноту через стеклянные двери. Тот недовольно согласился.

По пустынной улице цокали каблучки. С каждым шагом девушка ускорялась. Вдруг она остановилась около фонаря и прислушалась. Девушке казалось, что кто-то за ней следит, но вокруг не было ни души. Неожиданно мимо неё пролетел белый голубь, оставив в волосах скромный подарок – красивое пёрышко. Она постояла ещё пару секунд и нерешительно продолжила путь.

Когда девушка пришла домой, ей сразу же стало совестно: она обещала своей сестре провести этот день только вдвоём. Дверь в спальню Арины была приоткрыта. Алиса заглянула в комнату. Спицы инвалидной коляски блестели от света луны. Они всегда бросались в глаза самыми первыми, как напоминание о… Нет! Об этом больно вспоминать! Алиса тихонько прокралась в спальню. Арина заснула в коляске у окна, а на коленях лежала раскрытая книга, которую на ночь всегда читала девочкам мама. Девушка убрала книгу, уложила сестренку в кроватку и поцеловала в лоб. Затем она вышла из комнаты, оставив дверь приоткрытой.

Когда Алиса шла на кухню, она проходила мимо зеркала и, посмотрев в него, увидела мужскую фигуру. Видение было настолько чётким, что девушка от испуга не смогла даже закричать, а лишь издала писк мышонка, увидевшего кота. Но уже через пару секунд в зеркале было лишь её отражение. Неожиданно Алиса ударила саму себя по щеке. «Хватит!»- подумала она, сев на пол и положив голову на колени. Постепенно мысли начали спутываться и составлять картины когда-то прошедших дней, и девушка заснула…

Уже наутро её разбудил непонятный шум. Тук-тук. Раздалось у входа. И на пороге показался парень. Он подошёл к Алисе, лежавшей на полу в прихожей, и стал трясти её за плечо. Девушка медленно открыла глаза и, увидев гостя, оттолкнула его от себя.

- Спокойно, я не трону тебя, - произнёс он, и на его лице появились игривые ямочки. – Костя, - парень протянул руку.

Алиса продолжала смотреть с недоверием, отойдя подальше.

- Я тебя не трону, - повторил юноша, улыбнувшись ещё сильнее. – Ты что, всю ночь проспала здесь?

- Не твоё дело. Как ты сюда попал? Что тебе надо?!

- Ты меня не узнаешь? – спросил парень, проигнорировав её вопросы.- Вчера ты была в «Сказке». Я работаю там официантом. Принёс ключи, которые выпали из твоей сумочки, - он вытащил из кармана джинсов связку ключей и дал Алисе.

Неожиданно в диалог вмешалась младшая сестра Алисы.

- Так вот ты где, а я тебя ждала! Где ты пропадала вчера!?– крикнула она, выезжая из комнаты.

- Арина… - начала успокаивать девочку Алиса, но та резко развернулась и направилась в спальню.

- Алиса, я хотел предупредить: тебя вызывают в университет. Надо ехать! Я жду на улице,- отрывисто и строго сказа Костя и ушёл.

Ничего не понимавшая Алиса быстро привела себя в порядок и, невольно подчиняясь настойчивому тону, выбежала из квартиры, решив, что по возвращении обязательно помирится с сестрёнкой. У дома стоял автомобиль, из которого ей просигналили. Это был Костя. Он вышел из машины и открыл дверь:

-Присаживайся.

- Я лучше пройдусь, - сказала Алиса. Уже несколько месяцев она предпочитала ходить пешком, избегая автомобилей

- Хорошо, - парень вернулся в машину.

Но вместо того чтобы бросить девушку, он продолжал медленно ехать рядом Потом окно автомобиля приоткрылось, и парень произнёс:

- Тебе не надоело так жить уже несколько месяцев? Посмотри: в глазах одна боль. Мне кажется, давно пора разорвать нить, связывающую с прошлым. И заметь, я сказал «нить», а не «толстую верёвку».

- А не кажется ли тебе, Костя, что ты снова лезешь не в своё дело? – не вытерпела Алиса. – И вообще, откуда ты можешь знать про мои чувства?!

- Я многое про тебя знаю.

Не желая продолжать беседу, Алиса ускорила шаг. Да, ей надоело жить несчастьем, она устала от постоянной гнетущей тоски, проблем: теперь Алисе приходилось много работать, пропускать занятия в университете (она и не помнила, когда последний раз была там). Но самым трудным испытанием была забота о сестре-калеке, которая нуждалась ежеминутном присмотре… Поэтому и надо быть сильной. Но как?

Оказывается, девушку вызвала в университет профессор Любовь Степановна, которая когда-то дружила с родителями Алисы. Её сын, Костя, рассказал о горюющей посетительнице, и женщина сразу поняла, кто это.

-Алиса, тебе сейчас нелегко,- надорвал тишину после минутного неловкого молчания добрый знакомый голос,- но еще тяжелее Арине (Любовь Степановна выделила последнее слово). Пойми ты наконец, нельзя закрываться от мира, нельзя жить прошлым. Надо жить дальше.

О…Сколько раз Алиса говорила себе эти слова, рыдая в подушку. Но боль не позволяла ей раскрыть раненые крылья и вновь устрмиться вверх.

После непродолжительного разговора, пообещав что-то изменить, Алиса побрела к выходу.

Когда девушка оказалась на улице, у дверей университета стоял Костя.

- Преследуешь меня? – спросила она.

- У меня сегодня выходной. Может, съездим куда-нибудь отдохнуть? – проигнорировав вопрос, сказал Костя. – Хватит бояться машин.

Алиса остановилась. Почему-то девушка почувствовала тепло, исходившее от нового знакомого. Внезапно Алиса подошла к машине и села на переднее сиденье. Парень последовал за девушкой.

- Отвези меня к обрыву. Раз ты многое обо мне знаешь, думаю, ты догадываешься, о каком месте идёт речь, - скомандовала девушка. Костя кивнул. Они ехали в полной тишине, которую, на удивление, решила прервать Алиса:

– В тот день… - начала она. – В тот день на дороге было скользко. Папа гнал, так как боялся опоздать в аэропорт. Я и сестра пели песни. А потом… машину занесло. Выжили только я и сестра, которая теперь в инвалидной коляске… - Алиса не могла сдержать слёз.

Костя остановил автомобиль и протянул платок.

- Мы приехали.

Девушка вышла из машины, направилась к обрыву.

- В «Сказке» мы всегда отмечали мой день рождения, заказывали торт, мороженое, лимонад. А здесь мы устраивали пикник. У яблони мама расстилала плед и раздавала бутерброды. Под деревом родители всегда закапывали письма волшебных фей, рассказывающих о чуде. Вечером над пропастью мы запускали фонарики.

Алиса подняла голову: на небе сгущались тучи. Она вскочила и побежала к машине.

- Могу ли я быть счастлива без них? - произнесла девушка и села в автомобиль.

Всю дорогу домой Алиса безучастно смотрела в окно. Костя вдруг почувствовал, что теперь боль этой девушки -его боль.

Расставшись с Алисой, парень поспешил к маме. Он раздобыл старую фотографию, с которой смотрели молодые родители девушки, крепко державшиеся за руки, поехал к себе домой, взял лист с ручкой и стал что-то писать. Костя решил сделать новой подруге сюрприз, который, возможно, сотворит чудо.

На следующий день рано утром парень стоял у квартиры Алисы и настойчиво стучал в дверь. Когда девушка открыла, он без спроса зашёл и твёрдо произнёс:

- Ты и твоя сестра едете со мной к обрыву. Собирайтесь.

Через пару минут Алиса и Арина оказались около машины. Костя усадил девочку на заднее сиденье, приказав держать корзинку с едой. Приехав на место, он расстелил плед и разложил еду.

- Это очень неожиданно, - растерянно проговорила девушка.

Было душно, солнце не могло пробиться сквозь мутные облака, которые словно готовились к захвату всего небесного пространства, и лишь один слабенький луч все боролся и боролся, пытаясь не дать сомкнуться угрожающему натиску мглы. Костя, Алиса, Арина сидели под яблоней. Никто не хотел нарушать тишину. Неожиданно парень задал вопрос:

- Девчата! А что зарыто под яблоней?

Алиса и Арина переглянулись. Вдруг они заметили небольшой участок с примятой травой и свежей землей. Девочки взялись за дело.

-Тайничок! - крикнула обрадовавшаяся Арина. Они достали оттуда свёрнутый конвертик.

- Письмо от родителей. Не может быть, - прошептала Алиса. Она дрожащими руками раскрыла его и увидела пару строк: "Мы любим вас и навечно останемся в ваших сердцах! Будьте счастливы!" А ещё там была фотография мамы и папы с прикреплённым белым пёрышком, символом надежды. Девушка прижала снимок к себе и поцеловала.

- Впереди вся жизнь. Её подарили вам родители не для того, чтобы вы провели ее, растрачивая каждый день на воспоминания. Пусть прошлое останется в прошлом, а дорогое и близкое - в сердце. Благодарите судьбу за счастье, которое когда-то было и когда-то будет, - с этими словами парень крепко обнял сестёр.

Так они и сидели втроем. И ничто не могло устоять перед объединяющей силой любви. Любви к жизни, к миру, к людям, ко всему живому, что есть на этой прекрасной Земле. И даже набирающая силу мгла отступила перед неутомимой жаждой света, пробивающего непроглядную даль безнадежности и отчаяния. Луч, словно готовясь к последней вспышке, разрезал сгущавшуюся тьму, скользнул по кронам деревьев, по нежной глади травы и ласково остановился на трех бьющихся сердцах, вселяя в них веру в бесконечную радость жизни.

Воробьева Эльвира. А просто была война…

Сквозь незакрытые жалюзи в небольшую музейную комнату пробивались ласкающие лучи майского солнца. Я сидела одна на задней скамейке и, закрыв веки, подставляла лицо теплым потокам света. Из приоткрытой форточки пахло весной: молодыми липкими, недавно распустившимися листочками, скошенной травой и свежестью. Другие ребята, не понимая, зачем их привели в это место, громко разговаривали и озирались вокруг, с интересом разглядывая висевшие повсюду экспонаты. Их было много, и они были самые разнообразные: от маленьких заржавевших пуль до настоящих больших военных автоматов.

Гул был прерван появившейся в дверях немолодой женщиной. Воспоминания о ее внешности стерлись, но я хорошо запомнила блеск ее глаз и живость лица. Такой взгляд бывает только у самых счастливых людей. Сейчас я понимаю, что, наверное, она очень любила свою работу в музее, любила эти маленькие любознательные детские глазки, обращенные только на нее, любила то, с каким участием ее слушали ребята и какими уходили, словно внутри них что-то переменилось. Говорила она медленно и негромко, но никто не смел перебивать или баловаться.

Она рассказывала про судьбы наших соотечественников во время войны: про солдат, работников тыла, детей и подростков, но одна история мне запомнилась навсегда. Она тронула мое маленькое сердце, крепко засела в моей памяти и предопределила многие взгляды на жизнь, хотя тогда мне было лишь восемь лет.

Был май — пора выпускных, любви, счастья. Время, когда еще не было войны, страха, горя и ненависти. Самое прекрасное время для юношеской души.

Марина Белова, одиннадцатиклассница, распрощавшись со школой, уже грезила о предстоящем выпускном вечере. Вместе с подругой они придумывали, что надеть, какую сделать прическу и кого позвать кавалером. Марина была красивой и очаровательной девушкой, с чистой, как утреннее безоблачное небо, душой и большим, как бескрайний океан, сердцем. Вокруг нее было много юношей, но ни один из них не нарушал ее душевный покой, поэтому на выпускной она пошла одна.

Когда зазвучал вальс, девушка отошла в сторону, стараясь спрятаться от парней, настойчиво приглашавших ее на танец. В толпе она увидела незнакомого молодого человека. Внешне он был старше всех присутствующих и, очевидно, не являлся учеником школы. Их взгляды пересеклись, весь мир словно замер: люди растворились, исчезли, музыка замолкла, не было слышно ни единого звука, кроме стука их сердец. Возможно, это даже можно было бы назвать любовью с первого взгляда.

Они познакомились, его звали Виктором Арсеньевым. Пару раз повальсировали и провели вместе весь остаток вечера. Уже после, лежа на кровати, Марина долго не могла уснуть, все в ней трепетало, хотелось петь на весь мир о чувствах, так неожиданно появившихся в ней. Стоило ей закрыть глаза, как появлялся ОН, такой красивый и нежный, словно окруженный ореолом спокойствия и надежности. Девушка, с детства любившая читать романы, мечтала о большой настоящей любви. И вот она пришла. Жаль, что так ненадолго...

Война ворвалась в жизнь мирного народа неожиданно. Она уничтожала все на своем пути, все, что люди ценили и оберегали, все, чем дорожили. Она растоптала самое святое и чистое и породила ужасное.

Только встретившиеся молодые возлюбленные расставались.

- Ты только пиши! Всегда, когда можешь, пиши! Я буду ждать тебя и молиться! - на глазах у Марины выступили слезы, хотя она всеми силами старалась их сдерживать, зная, что ему тяжело не меньше.

- Буду! - односложно ответил Витя и улыбнулся, чтобы спрятать от нее свою печаль, - А когда вернусь, мы свадьбу сыграем, да такую, чтоб все вокруг знали, как мы с тобой любим друг друга, - он опустился к ее лбу и с нежностью поцеловал.

Юношу стали поторапливать, поэтому Марина крепко обняла его и положила в карман свою фотографию с надписью «Ты мое счастье…» на память. Он задорно махал ей из окна вагона, скрывая грусть от расставания, но она все видела по его глазам. Обычно ярко-голубые, они помутнели и стали почти серыми, как и все вокруг.

Сначала Витя писал часто, а потом все реже и реже, говорил, что сделать это становится сложнее: времени мало, и то остается на недолгий сон. Однако эти редкие письма были самыми ценными для Марины. Каким бы уставшим и больным он себя не чувствовал, как бы тяжело и грустно ему не было, парень писал с любовью, выкладывая чувства на бумаге. Иногда это были стихи, иногда короткое, но до боли в сердце дорогое и значимое «Я люблю тебя».

Долго девушка не смогла сидеть дома и в начале сорок второго отправилась работать медсестрой. Сначала она остановилась в городском госпитале. Она целиком посвящала себя больным, хотя сама едва ли не падала с ног. За каждым раненым она ухаживала как за родным, в глубине души надеясь, что за ее любимым так же позаботятся при необходимости.

В этой маленькой и хрупкой девушке таилась невероятная отвага и мужество. Именно поэтому спустя пару месяцев она отправилась в самые горячие точки, чтобы спасать солдат на поле боя. Несмотря на небольшой рост и слабенькие девичьи руки, она тащила на себе пострадавших от взрывов и выстрелов солдат в безопасное укрытие, боролась за жизнь каждого, как за свою собственную, плакала, когда кто-то из них умирал каждый раз, как в первый. Особенно больно ей было за молоденьких ребят. Ее сердце разрывалось от страшной муки, когда она думала, что каждый из них мог прожить деятельную и счастливую жизнь. Их юность ушла, даже не начавшись.

Однажды, проходя по обстрелянному полю, она искала тех, кому еще можно было помочь. За время войны ее чувства обострились до предела, наверное, только это помогло ей услышать тихое неразборчивое шептание в одной из ям, которая появилась в результате взрыва. Пробираясь туда, она молилась, чтобы бедняге еще можно было помочь. Неожиданно она начала понимать, что это не просто бессмысленный шепот, это постоянное повторение слова «прости». Голос этого человека показался ей знакомым. Когда Марина опустилась в яму и взглянула на своего солдатика, ее сердце пропустил удар, в горле образовался отвратительный, удушающий ком. Это был он! Ее Витя! Весь в крови!

Единственное, что ей хотелось в тот момент, чтобы это оказалась чужая кровь.

Витя поднял затуманенный от боли взгляд и косо улыбнулся. Несмотря на то, что он был на грани того, чтобы потерять сознание, и один глаз его пострадал от ранения, он узнал ее. Она возвышалась над ним, как ангел, как благословение. Юноша был благодарен богу, что тот дал ему возможность увидеть возлюбленную перед своим героическим концом.

Немедленно подобравшись к нему, она стала осматривать его с ног до головы, хоть и не видела половины из-за застлавших глаза слез. Разумом девушка понимала, что такие раны не совместимы с жизнью, но сердце не готово было этого признать.

- Я рад тебя видеть. Я так скучал! - он взял ее дрожавшие ладони в свои, попытался поцеловать, но руку свело болью, поэтому он отпустил маленькие ручки.

- Прости, что так и не смог сделать тебя самой счастливой невестой. Я тебя люблю! - Витя возвел взгляд к небу и тяжело вздохнул, словно в ожидании скорой смерти.

- Не закрывай глаза, слышишь! Повторяй эти слова снова и снова, но не закрывай глаза! Прошу, не оставляй меня! - она горько кричала, прижимая его к сердцу сильнее и сильнее. Она хотела забрать его боль, она даже готова была умереть вместо него.

- Я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя...люблю, я..тебя...люблю, я тебя...- и его голос стих. Навсегда.

Грязная от пыли и крови рука расслабилась, выпуская помятый и выцветший клочок бумаги. Милая девушка улыбалась на фотографии, не подозревая, что скоро забудет, каково это — беззаботно улыбаться. А короткая надпись в углу словно горела, напоминая о том, что теперь потеряно навсегда. «Ты мое счастье…». Раздался истошный вопль. Он звучал как эхо смерти, как гимн войны. Ужасный, страдальческий, наполненный болью и ненавистью. В одном этом звуке можно было услышать истории тысяч людей, услышать мучения и агонию, в которой они жили. Крик — пример того, как страшна война и что она делает с людьми.

Неизвестно, как долго она просидела в этой яме, но выбралась она совершенно другим человеком. От молодой и живой девочки не осталось ничего. За пару часов, проведенных в горе, она поседела, на лице проступили морщины. Сердце было разбито вдребезги, а душа сгорела в огне ненависти. Девушка перестала жить, теперь она просто существовала.

Она смогла дождаться конца войны, за ее время спасла сотни жизней, но не уберегла самую дорогую. Марина так и не смогла стать счастливой. Единственной отдушиной в ее повседневности были воспоминания довоенных лет и старые пожелтевшие письма...»

Когда женщина закончила рассказ, она смотрела прямо мне в глаза, как будто чувствовала, насколько сильно эта история тронула меня, словно видела, какая буря разбушевалась у меня в душе. Тогда я поняла, что для нее эта история когда-то стала такой же значимой, как и для меня теперь.

История о красивой и чувственной любви и жестокой и страшной войне.

Назарова Софья. Яблоневая косточка

Мы друг друга совсем не знали. Точнее, не знали до того дня, когда я дочитала «Вишневый сад» и закрыла книгу, выйдя на улицу. До того дня, когда лопнула натянутая Чеховым струна. Тот вечер в моей памяти запечатлелся полотном постимпрессиониста Ван Гога - крупные, яркие мазки, которые собираются в невероятную «Звездную ночь». Каждая линия - деталь, каждая звезда - действие, а вся картина - воспоминание. Одно яркое воспоминание, в котором было все: он, слова, страницы, голоса и... яблоки. Такие сочные, хрустящие, ароматные яблоки...

Вероятно, мой читатель до сих пор не понимает, о чем идет речь, а «Звездная ночь» все еще является набором мазков, но не более. Поэтому позволю себе вернуться к началу.

В тот день я с самого утра была на ногах, постоянно куда-то бегала, спешила, звонила и лишь вечером, погрузившись в дальний угол вагона метро добралась до маленького томика с пьесами Чехова, который пару лет тому назад мне подарила учительница литературы. Настроение было, честно сказать, никаким, я открыла первую попавшуюся страницу и прочитала жирно написанными буквами «Вишневый сад». Как бы сказал мой любимый дедушка: «Сгорел сарай, гори и хата». Раз настроения все равно нет, погрузимся в пессимизм с еще большим рвением.

За чтением сорок минут пути пролетели незаметно, поэтому, когда Лопахин появился в имении Раневских, я выбежала из вагона. Чем примечательна жизнь на краю мегаполиса, так это тем, что хоть где-то можно найти зеленый клочок земли. Именно поэтому, дойдя до дома, я быстро оставила вещи на террасе, прямо с веток сорвала несколько пахучих зеленых яблок и выбежала на улицу, чтобы продолжить чтение, пока это позволяла погода.

Когда мне на глаза попалось тенистое место, я села на траву, открыла книгу и захрустела яблоком.

- Дай угадаю, ты любишь Чехова!

Я подняла голову и увидела в метрах двух от себя парня лет 20, который, сидя на корточках, гладил лабрадора. Мда..., настроение знакомиться и общаться у меня было, но вот виду показывать я не хотела, поэтому я решила ответить максимально небрежно, жуя при этом яблоко и опустив глаза:

- Нетрудно догадаться, если девушка сидит в толстовке с изображением писателя и читает его книгу.

- Не хочешь знакомиться?

Не знаю почему, но бывают такие моменты, что вы готовы открыться абсолютно незнакомому человеку. То же самое произошло и со мной, поэтому я прожевала свое яблоко и ответила парню, который в этот момент присел рядом.

- Если честно, как-то тоскливо. Я не хотела тебе грубить, извини. Депресняк... - я вытащила из пакета яблоко и протянула незнакомцу. - Будешь?

- Нет, спасибо. А вот он съест с удовольствием, - в этот момент он подозвал пса. - Меня, кстати, Женя зовут.

К нам подбежал лабрадор, которого, как я выяснила, зовут Лимон. Да, так мило и непринужденно. Я протянула Лимону яблоко, и он со сложно скрываемым удовольствием начал его грызть.

Да простят меня читатели, но я не помню деталей нашего разговора. Помню лишь мазки: было что-то про собак, про литературу, про «Вишневый сад» и про... яблоки.

Когда разговорились, я узнала, что Женя, как и я, любит Чехова и увлекается его творчеством ещё со школы. Его любимая пьеса «Чайка», а из прозы - «Палата №6». А еще он всегда носит с собой старую и очень потрепанную книгу, назначение которой довольно-таки варварское, надо заметить. Он вырывает из нее страницы, в которых карандашом обводит слова, характеризующие собеседника. Затем, как ни трудно догадаться, дарит этот лист. Кстати говоря, текст он также выбирает неслучайно, а подобно психологу анализирует человека и подбирает похожий образ у Антона Павловича.

Женя оказался интересным собеседником и отличным рассказчиком. Я моментально забыла о своих мыслях и почувствовала легкость.

- А на кого похожа я? С каким героем у тебя ассоциируюсь я? С Треплевым? Или с фон Дидерицем?

- Ни то, ни другое.

- А кто же тогда?

- Хм.. .Даже не знаю. Но мой ответ тебя удивит.

Я надкусила яблоко. В этот момент Лимон подбежал и лег рядом, уставив на меня свои огромные и преданные глаза. Я предложила Жене яблоко еще раз, но на этот раз он согласился. Вот так мы и сидели втроем - я, Женя и Лимон. С яблоками. На траве. В тени крон деревьев.

- Ну так кто же я?

- Так просто ты от меня не отстанешь, да?

- Угадал.

- Только обещай не удивляться и не сильно смеяться.

- Честное яблочное!

Мы оба посмеялись. Лимон начал засыпать.

- А ты... Да ты Чехов!

- Что, прости?

- Сейчас объясню.

В этот момент он внимательно взглянул на меня, а я успела рассмотреть, что у него были глубокие изумрудные глаза, на правой брови - маленький шрам, вероятно, оставшийся с детства, после короткого, но увлекательного падения с забора. Вдруг лицо Жени как-то изменилось что ли, взгляд стал мечтательным, бесконечным, и он вдохновенно заговорил.

- Сама подумай. Автор - это творец. Да и пусть Лермонтов просил почтенную публику не путать его с Печориным, но все равно в каждом персонаже есть частичка писателя.

Все персонажи, которые вышли из-под пера Антона Павловича - это некогда увиденные им живые люди со своими пороками и недостатками, мечтами, надеждами и разочарованиями. Это люди со всего мира, из каждого места, где когда-то бывал автор: Тверская губерния, Одесса, Сахалин, родной Таганрог, Мелихово, Ясная Поляна, Москва, Санкт-Петербург, Ялта... Я не помню кто это сказал, но Чехов сделал себе мировое имя «благодаря общечеловеческому ферменту». Он есть в каждом персонаже, а каждый персонаж разворачивается в нем самом, поэтому Треплева жалеют, Лопахина недолюбливают, а Чеховым восхищаются. А теперь посмотри на себя! Ты ведь даже этого не замечаешь, но в тебе разворачивается целый мир. Ты - настоящее зеркало, но в хорошем смысле. В тебе живет каждый человек, будь то случайный знакомый или старый друг. Ты мечтательная, как Треплев, нежная, как Анна Сергеевна! Боишься стоматологов, как Булдеев... Великопольский, Дуняша, Гуров... Это все ты. Ты - многогранник. Поэтому я сказал, что ты - это Чехов!

Стоит ли говорить, что я погрузилась в молчание, потому что явно не была готова к такому ответу? Уставившись на Женю, я лишь гладила Лимона по голове и пыталась осознать услышанное. Мой собеседник прервал молчание.

- Мне пора бежать.

-Что?...

- Мне пора бежать. Лимон очень устал, да и у меня дела...

- Да, конечно.

Он поднялся и протянул мне руку. Отряхнувшись от травы и собрав вещи в рюкзак, я собралась уходить, но Женя меня остановил.

- У меня есть идея. Понимаешь, я всю жизнь искал человека, которому хотел отдать весь томик, но так и не нашел, поэтому начал раздавать по страницам. Но тебе я хочу отдать его весь. Только не просто так отдать, а сделать это особенно. Говоришь, ты любишь «Вишневый сад»? А что, если на месте вырубленного сада Раневских, мы посадим новый? У тебя яблоки остались?

Он взял у меня яблоко, разделил карманным ножом на дольки и высыпал мне на ладонь косточки. У сторожа в кладовой мы нашли лопату, и Женя начал копать ямку. Затем в нее отправился переплет с редкими страницами, - это всё, что осталось от томика Чехова - и косточка от моего яблока. Я избавлю читателя от аграрных подробностей нашей деятельности, поэтому, когда через полчаса мы закончили, я быстро помчалась домой, чтобы найти для Жени и Лимона что-то исключительное.

Я выбежала на улицу, но ни пса, ни его хозяина нигде не было, а на месте посаженной семечки был воткнут колышек, на котором красовалась лента с изображением «Звездной ночи»...

Наиболее проницательный читатель, конечно, догадался, что теперь яблоки я срываю с этой посаженной семь лет назад яблони, усаживаюсь в тени ее кроны и читаю любимого Чехова. С Женей мы больше не виделись...

Что зарыто под этой яблоней? Под ней - случай. Под ней - один вечер, во время которого встретились два мира, так чертовски похожих друг на друга. Под ней страницы, на которых навечно останется жить великий писатель. Под ней - разговор. Под ней - случай. Под ней - Ван Гог. Под ней - история. Под ней - я.

Сенчукова Татьяна. Пятый коридор

- Где-то здесь была дверь, - наконец сказал он еле слышно.

- Это не может быть правдой… нет…Она должна быть! – страх завладевал им все больше, голос становился громче.

- Ее не может не быть!!! – крик отражался от стен эхом.

Обернувшись, он понял, что всего одна дверь осталась незакрытой. Появился последний человек.

– Нет… нет! НЕТ! НЕЕЕТ! – его тело совершило отчаянный рывок.

Последняя дверь. Прохожий испугался, побежал. Последний рывок, и рука не даст закрыться проему. Последние секунды…И!..



- Дрр-дрр… - к телефону лениво протянулась рука.

Марк резко поднялся, оделся, сгреб в рюкзак всё необходимое. Выйдя из квартиры, погрузился в свои мысли.

- Да, с проектом пришлось повозиться, зато это еще один бонус, гарантирующий мне место в этой компании. К тому же, это единственное, что имеет смысл. Заводить друзей не самое лучшее решение. Каждый хочет просто тобой воспользоваться.

- Марик! – знакомый голос перебил ход мыслей. – Подожди же ты! – положил ему руку на плечо запыхавшийся парень. Это был Феликс - одногруппник Марка.

- Прости, задумался.

- О проектах печешься? Ты групповой Гвоздковой уже сдал?

- Да. Только я сам его сделал. Я не работаю в группах.

- Понятно, – протянул Феликс, закатывая глаза. – И я почти так в своей группе, без меня им не справиться.

- Как ты так группу собрал, что один всё делаешь?

- Знаешь, я и не против кому-то помочь. Помогать – это нормально для людей, которым со своими способностями больше повезло.

- Глупость!

Они завернули в лавку, и разговор остался не завершен.

… В аудитории профессор объявил.

- Всем доброго утра! Сегодня меня будет замещать Евгений Александрович, – профессор указал на вошедшего с ним человека. - На предстоящей экскурсии сопровождать вас будет тоже он.

Новый преподаватель начал занятие с вопроса:

- Знаете ли вы, как определить важность человека для мира? Я вижу, вы хотите ответить, – он указал рукой на юношу.

- По статусу, ну или количеству денег, – студент ухмыльнулся.

- Ожидаемо. Однако я говорю не об этой важности. Степень важности человека в мире можно определить по тому, сколько пользы он может принести. Все люди имеют разные способности. Это задумано, чтобы они взаимодействовали между собой, нуждались в тех, у кого есть необходимые им способности и сами были кому-то нужны. Человека, который не готов взаимодействовать с миром, можно назвать ненужным потребителем.

Студенты удивлённо молчали.

…Когда все покидали аудиторию, профессор окликнул Марка.

- Я наслышан о вас. Говорят, что вы подаете большие надежды, невероятно умны и уже даже знаете, где будете работать. Однако я слышал, что вы отличаетесь некоторой отстраненностью, избегаете групповых занятий и не питаете желания обзавестись друзьями.

- Мне это не нужно. Мне хорошо и с тем, что я имею.

- В надежде, что вы внимательно слушали меня, хочу узнать, как вы оцениваете свою степень важности? Готовы ли вы самостоятельно, не полагаясь ни на чью помощь и не давая ничего людям, жить в этом мире?

- Да, я готов полагаться только на себя. Я уверен, что поддержка мира мне не нужна.

- Очень резкое заявление. Мне бы хотелось, чтобы вы получше обдумали этот вопрос.

Марк ушёл на следующую пару, но в голове продолжали крутиться мысли.

- Что он себе позволяет! Помощь? Взаимодействие с миром? Какой-то бред.

Был назначен очередной групповой проект. Марк, как обычно, подошел за индивидуальной темой, но ему ответили, что в этот раз работа в группах обязательна. На выходе его ждал Феликс.

- Чего скис? Я определил тебя в свою группу. Мы сегодня в библиотеке в пять собираемся.

… Конечно, в библиотеке ждал только Феликс.

- Где остальные?

- Еще нет.

Прошло полчаса. В библиотеку влетела вечно веселая Катя, притянув за руку Алису. Через десять минут подошел запыхавшийся Артем и упал на стул, рассыпаясь в извинениях. Феликс отложил телефон:

- Так, можем начинать. Кто-то уже успел что-то придумать?

Все молчали. Марк решил огласить то, что подготовил. По его плану все и стали действовать.

. Однако работать было сложно. Катька постоянно хихикала, отвлекая всех. Он отошел к Артему, но тот постоянно уходил от темы, бесполезно тратя время. Проверка работы Алисы... Чем дольше он читал её, тем в больший ужас приходил. Он не понимал принцип её рассуждений. В итоге Марк не сделал и половины того, что от него требовалось. Он давно так не уставал.

Все разошлись, договорившись встретиться утром.

Ночь Марк работал. В библиотеку вошел, поясняя на ходу все, что подготовил. Но от остальных услышал лишь отговорки. Только Марк и Феликс выполнили свою часть работы качественно. Времени не оставалось. Решили, что закончат проект они вдвоем. Несмотря ни на что, проект похвалили.

- Ух, пронесло, я думала, уже не успеем, но у нас все вышло! – Катя была еще разговорчивее.

- Проект и вправду получился классный, - Артем улыбался.

- Стоит отметить это. Давайте зайдем в кафе, я голодный.

В кафе все продолжили обсуждать успех. Катя с улыбкой заявила:

- Ребят, я думаю, из нас получилась неплохая команда. Давайте следующий групповой тоже вместе, а?

И тут вмешался Марк:

- Вместе? Хорошая команда? Вы вообще, чему радуетесь? Тому, что за чужую работу себе оценку отхватили? Посмотрите на себя, кто тут команда? Лодыри, пользующиеся чужим умом?

…Феликс догнал его на улице.

- Ты чего завелся? Из-за Катьки так? Я понимаю, сложности были, но нельзя же так с людьми. Да, они может догоняют меньше нашего, однако все-таки старались, я их знаю.

- Мне плевать! Если они не могут справиться со своей работой, это их проблема, почему я должен помогать?

- Люди разные. Где-то ты им поможешь, где-то они тебе.

- От таких помощи дождешься! Если тебе нравится этим заниматься, вперед! Меня не впутывай.

Феликс остановился, глядя вслед Марку .

…Во время экскурсии взгляды ребят пересекались. Перед отправлением домой Марка остановил Евгений Александрович.

- Марк, я заметил, вы поссорились с некоторыми из одногруппников. Что случилось?

- Поссорился, потому что люди не умеют справляться со своими проблемами и другим приходится оказывать помощь, усложняя тем самым себе жизнь и не получая ничего взамен. И скажу сразу, если вы хотите назвать меня «ненужным», то называйте. Я справлюсь со своими проблемами сам. Ничья бесполезная помощь мне не нужна.

Профессор проводил его холодным взглядом:

- Значит, решено.

Марк сидел возле окна. Слушал музыку в наушниках и не замечал ничего вокруг. Вдруг автобус затрясся. Резкий удар. Марк потерял сознание.

… Яркий свет слепил. Вокруг все было белым. Марк поднялся с пола и подошел к девушке-секретарю.

- Извините, а где я?

- В зале ожидания. Вы находитесь на грани жизни и смерти. Назовите ваше имя и дату рождения.

Несколько щелчков по клавишам.

- Теперь я вижу. Вы попали в аварию, когда ехали с экскурсии и… - Девушка прищурилась. – Странно. Тут написано, что вам в пятый коридор, но не указана… Сбой что ли? Отправляйтесь по указателям.

Длинный петляющий путь, темнота, открытые и закрытые двери. Из открытых лился яркий свет, и на внутренней части были написаны имена. Свернув в очередной поворот, он увидел профессора.

- Я жду тебя.

- Меня? Зачем?

- Я здесь работаю. Можешь называть меня распределителем. Я человек на службе у Мира - устраняю возникающие проблемы и поддерживаю порядок.

- Значит, проблема касается меня?

- Почти. Моя проблема ты.. Ты один из тех редких экземпляров в мире, которым были дарованы особенные способности. Но вот незадача, по каким-то причинам ты начал, так сказать, жадничать своими силами. Я хотел переубедить тебя, но мои попытки были напрасны. Ты сам заявил, что отказываешься от посторонней помощи, а это значит, от всех благ и возможностей, которые были предоставлены тебе судьбой. Дальнейшее своё выживание ты должен был осуществлять только за счет тех ресурсов, которые уже имеешь, – он наклонился к юноше и полушепотом произнес. – Однако какая же оказия вышла – авария! Тела мало пострадали, почти всем дана возможность вернуться через их двери. Когда это произойдёт, коридор исчезнет. – На секунду он замолк, и его лицо приняло пугающее холодное выражение. – Твоей двери здесь нет.

Повисла леденящая тишина.

- Где-то здесь была дверь, - наконец сказал он еле слышно...

Поиски были тщетны. Почти все двери закрылись.

…Бешеное дыхание. Последняя дверь. Прохожий испугался, побежал. Последний рывок, и рука не даст закрыться проему. Последние секунды…И!

Дверь закрылась.

Марк сидел на полу. Значит, коридор еще не исчез. Он поднялся, пошел вперед. Становилось светлей. В конце коридора перед дверью стояла девочка, на вид студентка-первокурсница.

- Почему не заходишь?

Продолжая смотреть на дверь, девочка заговорила.

- Я знаю, куда ведет дверь. Сколько я помню, мне все время помогали. Везде и во всем. Я была настолько плоха, что окружающим приходилось мне помогать. И только благодаря другим я живу. Сама я…, – по ее щекам текли слезы, – я бесполезна. Я виновата в аварии. Если я выйду в эту дверь, мои близкие будут страдать из-за меня. Лучше… лучше я умру.

Неожиданно Марк сказал:

- Давай вместе зайдем в твою дверь. Ты спасешь жизнь, взамен я буду помогать тебе. Всегда. Ты сможешь жить не беспокоясь, что однажды помочь будет некому.

Девушка наконец посмотрела на Марка.

- Если ты… ты правда поможешь мне, то…. Давай.

Обернувшись к двери, они увидели, что на ней появилось ещё одно имя.

… Марк очнулся под капельницей. Рядом сидел распределитель.

- Все-таки выжил... Мир одобрил вашу сделку только потому, что ты согласился помогать именно этой девчушке. Природа ее способностей такова, что, пользуясь чьими-то ресурсами, она распределяет их на всех, кому они необходимы. Вместе с тобой её польза сильно возрастает. По условию ты обязан ей помогать; нарушишь правила - умрешь. Надеюсь, ты усвоил урок.

…Через неделю Марк смог выйти в коридор. Возле одной из палат разговоривали врачи:

- Видимо, она не сможет больше ходить. Вероятность мала, даже при благоприятном исходе операции.

Марк понял, о ком это. Жалость затопила его сердце. Нет, нет, он не отменит контракт! И вовсе не из страха смерти. Маленькая, растерянная девушка, большие, нечеловеческие трудности… Он сможет. Он будет рядом.

Марк осторожно толкнул дверь палаты…

Ватутин Андрей. Трутитесь, господа

Учитель литературы Трутнев приехал из Москвы в поселок Б. на неопределенный срок, чтобы ухаживать за своими пожилыми родителями. Директор местной школы, узнав, что в поселок приехал учитель литературы из столицы, предложил ему устроиться на работу в образовательное учреждение. Оказалось, что во всем поселке была единственная работающая школа. Вторая закрыта по техническим причинам.

Трутнев выяснил, что последний раз урок литературы был один год назад.

Эти мысли долго не давали ему уснуть ночью. Трутнев долго ворочался на кровати. Ему казалось, что здесь, в сельской школе, работы будет очень много. Трутнев, сам не заметив того, уснул под шум снежной бури за окном.

Будильник прозвенел в восемь часов утра. Трутнев восстал. «О, Морфей! В Москве я дольше пребывал в твоем царстве!» – зевнул литературовед. Трутнев, подозревая, что его ждет непростой разговор с директором, отправился в школу.

В учебном заведении учителя литературы из Москвы никто почти не заметил. Только охранник нехотя спросил:

– Вы к кому?

– Я новый учитель из Москвы, к директору, – гордо сказал Трутнев.

Директор приветливо встретил его:

– Доброе утро, Деян Семенович!

– Здравствуйте, – учтиво поздоровался Трутнев. – Школа у вас замечательная.

– Да, спасибо. Городок маленький – школа одна, – директор сбился и что-то пробулькал.

В коридоре прогремело. Часы пробили двенадцать. Директор спрутом обхватил руку Трутнева и ловко посадил его на стул перед собой.

– Итак, в нашей школе учатся дети со всего поселка. У нас примерно сто пятьдесят восемь учеников. Самое интересное, что сдает единый государственный экзамен по литературе где-то пятьдесят человек. И, как вам известно, уроков литературы не было давно.

– Позвольте, - перебил Трутнев, – Как же дети готовятся? Они пишут сочинения?

Директор с трудом помотал головой. Трутнев принял задумчивую позу.

– Полтора года назад они писали сочинения. Их, кстати, никто не проверял…

Трутнев сидел неподвижно в позе для размышлений и смотрел в пол. Пальцы директора быстрым крабом забегали по столу. Минуту они сидели молча. Вскоре Трутнев обратил внимание на директора:

– Ах да, я вас понял. Сколько у меня времени на проверку сочинений?

– Сегодня среда. Работа до завтра.

Трутнев округлил глаза.

– Деян Семенович, понимаю, работы много. Однако не забывайте, что мы оплатим ваш труд в двойном размере.

– А когда я смогу провести первый урок? – поразился учитель.

– Все завтра! Ваш класс еще обустраивают.

– Понял.

– Хорошо, – выдохнул директор. – Завтра зайди ко мне еще на пару слов. Попросите пакеты для тетрадей.

Часы снова пробили двенадцать. Сконфуженный учитель покинул кабинет директора сельской школы.

На вахте Трутневу дали пачки с тетрадями и пакеты. Темнело. Разыгралась метель. Трутнев медленно плелся домой с пакетами тетрадей. В он негодовал: «Как можно напрягать в первый день работы? Я же из Москвы! Поберегли бы!». Последнюю фразу он чуть не сказал вслух. В его голове даже возникали мысли вынуть все тетради из пакета и пустить их по ветру.

Ветер усиливался. До дома оставалось немного.

Трутнев пришел домой и удивил старых родителей своим мокрым от снега видом. Отец даже пошутил над сыном: «Что же ты, Деян, ни полярником ли решил заделаться?». Трутнев переоделся и сел ужинать.

– Здесь каждая ночь – пурга. Почему ты не сел на автобус?! – ругала старая мать.

– Ладно, я тебе, Деян, в следующий раз обогреватель на спину надену. Будешь с ним самым горячим женихом в селе! – отец расхохотался.

Трутнев тоже улыбнулся и украдкой спросил:

– Вы все сегодня лекарства пили, которые я вам привез?

– Выпили, сынок, все, что сказал, – подхватила мама. – Как на новом рабочем месте?

Трутнев вспомнил, что ему за ночь нужно браться за проверку тетрадей.

– Все хорошо, мама. Работы многовато. Делать иду.

«Многовато» – задумчиво произнес Трутнев, сидя за столом в своей комнате.

Откладывать работу на завтрашнее утро – неправильно. Трутнев хотел подтвердить статус московского учителя делом.

Трутнев включил яркую настольную лампу.

Первая тетрадь, которую взял Трутнев из пачки, была коряво подписана рукой некого Аглы Морхо. Таким же почерком были написаны все буквы. Они были словно неправильные подсолнухи: вроде куда-то и тянулись, но куда - неясно.

Ученик выбрал тему «Романтизм в произведении Михаила Юрьевича Лермонтова "Мцыри"». «Отличный выбор», - заключил Трутнев. Перейдя к началу сочинения, учитель литературы обомлел. В первом предложении Аглыс Мархаев писал: «Здравствуйте, дорогой эксперт…». Трутнев встал со стула и поприседал: «Боже мой, я многое видел, но таких форм - никогда!». Следующее, что привлекло внимание Трутнева, это было отсутствие деления текста на абзацы. Сочинение было словно монолит. «Ладно, в композиция – частая проблема учеников» - успокоил себя Трутнев. Следующее, что увидел учитель, поразило бы даже самого «непробиваемого» педагога. Второе предложение начинается так: «Однажды в горах был монастырь, там жили Мцыри. Один Мцырь сбежал. За ней не хотели гнаться, потому что ее завезли из Тифлиса. Автор подчеркивает романтичность побега. У него намечается три блаженных дня». Трутнев уплыл в кухню за валерьянкой. Трутнев сделал заплыв второй раз, но уже за аптечкой, когда прочитал: «Мцыри наблюдал за грузинкой и симпатизировал ей в кустах». Перечеркнув весь текст красной ручкой, учитель принялся за проверку следующей тетради, у которой были порваны уголки.

Ребенок выбрал тему «Русь в творчество Гоголя». «Ох, неужели тут новый теоретик литературоведения?» - усмехнулся учитель, посмотрев на первые строчки сочинения. Ребенок писал: «Русь в творчестве Гоголя представляется тройкой, которая послана богом. Куда? Неясно самой Руси». Трутнев запрокинул голову: «Писатели, пошлите мне умного ребенка!»

Следующая работа оказалась вполне нормальной, если бы не фраза: «Среди произведений Горького мне запомнилось "Старуха из Иргиль"». Однако следующие сочинения…

Каждая фраза, каждое слово нерадивого ученика: «Онегин - это друг Пушкина. Они вместе осуждали Татьяну на дули», «говорящая фамилия Стародум много о чем говорит», «ей понравился Грушницкий, хотя он и был под шинелью», «муза Некрасова - олицетворение всеобщего конца», «Печоpин отвеpнyл головy набок и свернул домой» - всё дробило нерв учителя и доводило Трутнева до исступления. Его мозг уже мог согреть Сибирь и растопить ледники. В один момент Трутнев подумал, что это он делает какую-то часть работы неправильно. «Может я чего-то не знаю?» - зашевелилось в голове литератора. Впрочем, его глаза уже начали слипаться.

В комнату вошел Александр Сергеевич Пушкин:

– Ну что ты дремлешь, друг прелестный?

– Александыр Сергеич, вы? – Трутневу не хватало воздуха.

– Да, это я. Вы главное не переживайте. Сейчас мы с моими друзьями поможем вам проверить работы.

– Друзьями? – Трутнев начал падать со стула, однако вовремя себя подхватил.

В комнату вошли Толстой, Достоевский, Гоголь и Лермонтов.

– А-с – что-то прокряхтел Трутнев. У него наворачивались слезы.

– Вы хотите спросить, где остальные? – перебил Пушкин учителя. – Они остались в своих тесных квартирках.

– Пора приступать к делу – отрезал Лев Николаевич.

Трутнев, не сводя глаз со своих гостей, молча кивнул. Он взял самую верхнюю тетрадь из стопки.

– Вы читайте, пожалуйста – Лермонтов дал наказ учителю.

– Хорошо, – кивнул головой Трутнев. – Агвандоржо Микбулатович…

– Подождите, как вы сказали? Агвандоржо? Хороший мальчик! Писателем будет! Давайте сразу к сочинению перейдем. Читайте только то, что вас удивляет, – уточнил Пушкин.

–Вот. Во втором абзаце, в третьем предложении: «Хотя я не помню, что мне написывал Пушкин, стихотворение произвело невероятное впечатление».

– Что же вам не нравится? – удивился Александр Сергеевич. – В этом нет ничего плохого. Лирика нужна для того, чтобы затронуть струны человеческой души! Если ученик пишет о чувствах, возникших при прочтении, значит мне удалось выполнить свою задачу.

– Но…

– Трутнев, вы не срамитесь возражать писателю Золотого века? – сказал с упреком Толстой.

– Хорошо, я больше не буду, – жалостливо шепнул Трутнев.

– Извольте читать дальше, – попросил Лермонтов.

Глаза Трутнева забегали. Ему хотелось понять, что происходит.

– Вот, нашел. Здесь ученик пишет: «Есть такое утверждение, что Пушкин приходит к нам в течение всей жизни, но ко мне чаще приходит Лермонтов».

– Я не нахожу в этом ничего странного, – поразился Лермонтов. – что вас удивляет?

– Что к ученику кто-то…

– Это не должно удивлять! – отрезал Толстой.

– И вправду, - продолжил Лермонтов, – мы же у вас собрались? Да.

– Ладно, извините, виноват, – задумался Трутнев.

Трутнев взял следующую тетрадь и сразу нашел к чему придраться:

– Вот, слушайте: «Из всех женских достоинств у Марии Болконской были лишь глаза».

– Я не понимаю! Почему ученики знают материал лучше вас? – разгневался Лев Николаевич.

– Да я ведь просто…

– Трутнев, прекратите оправдываться, – сделал замечание Достоевский. – Вы не помните известную фразу Льва Николаевича? Вам стоит подучить теорию.

– Я напомню двоечнику свою фразу. Я сказал, что глаза – зеркало души.

Трутнев только сейчас заметил, что Достоевский постоянно держал руку за спиной. Лица писателей стали очень напряженными. Трутневу хотелось позвать маму, однако рот словно сжался.

– Что «м»? – удивился Александр Сергеевич. – Вы хотели сказать: мороз и солнце день чудесный?

– Д-д… - хотел согласиться Трутнев, но язык онемел.

– Вы хотели сказать «Достоевский»? – с едкой насмешкой спросил Федор Михайлович. – Посмотрите, господин Трутнев очень мало знает и, при этом, много умничает!

Все писатели начали медленно подходить к учителю. Достоевский вытащил из-за спины топор и замахнулся.

Трутнев проснулся.

Деян осмотрел место, в котором он находился. Это была его большая квартира в Москве. Все было как прежде: мягкий ковер, светлые обои, панорамное окно, которое открывает вид на центр столицы. Он надел тапочки и подошел к большому зеркалу. На теле никаких признаков побоев. С кухни послышался добрый голос старенькой мамы. Она звала завтракать.

Деян подошел к окну и посмотрел в него: «Как же хорошо, что я перевез своих родителей к себе в Москву». Он захотел перечитать всю русскую литературу.

Сагидов Ринат. Тайны маленького городка

Утро для следователя Антонова началось с телефонного звонка:

-Влад, просыпайся и выезжай на место, адрес скину СМС,-проговорил в трубку встревоженный голос начальника управления.

-Да Андрей Борисович. Собираюсь,-отозвался Антонов и попытался осознать всю суть происходящего.

Владислав Сергеевич Антонов был майором следственного комитета, это был настоящий корифей своего дела. Логика, дедукция, поиск причинно-следственных связей - это всё про него. Не был он обделён внешней красотой и харизмой, а также внимаем прекрасной части человечества. В следственном комитете Антонов работал уже порядка 11 лет. Было за это время всё. Громкие дела, награды, перестрелки, ранения, звания. Влад зарекомендовал себя как настоящий профессионал. Антонов быстро оделся, наспех умыл лицо, прыгнул за руль своей недавно купленной машины и отправился на место преступления. В СМС было обозначено место: загородное кладбище.

-Мда,-выдавил из себя Антонов
Место прямо для убийства. Время было 6:53 утра, дороги пусты, и следователь нёсся навстречу очередному делу. Уже через полчаса следователь был на месте. Старое загородное кладбище. Когда-то оно было городским, но город неумолимо рос, и выдавил кладбище за свои пределы. На месте уже работали эксперты-криминалисты. Антонов быстро прошёл на место преступления, на месте его ждал начальник городского следствия генерал-майор Тарасов. Они поприветствовали друг друга, и сразу перешли к делу. Труп. Молодой человек лет 25-27, множественные ножевые ранения, это всё, что сумел отметить Антонов при первом осмотре. Вокруг старые могилы и кресты, и достаточно контрастирующая с этим местом цветущая яблоня. При убитом были найдены документы, и Влад понял, почему на месте преступления был сам начальник Управления. Убитый был не абы кто, а сынок местных элит. Золотая молодёжь.

-Ковров? -проговорил Антонов.

-Да Влад, сын Ковровых, и как ты сам понимаешь, семья требует найти убийцу их сына,-ответил Генерал.

-Ну естественно,-не скрывая иронии, выдавил Влад.
Он откровенно не любил такие семьи, и таких вот «золотых детишек», по его мнению, уж слишком много они позволяли себе в этой жизни. Ну делать нечего, раз напрягли Тарасова, то спрос будет серьёзный.

-Что делать будешь Влад? -поинтересовался Генерал.

-А что делать? Нужно установить круг контактов убитого. Друзья-знакомые. Девушки. С Семьёй поговорить, - рассуждая, ответил Влад,-в общем, стандартный набор оперативно-розыскных мероприятий,-закончил майор.

-Добро,-коротко отозвался генерал.

На том и закончили маленький совет. Антонов отправился к семье убиенного, а пара следователей помладше соберёт нужную информацию. Следователь ещё раз взглянул на яблоню и поразился контрасту жизни и смерти. «Очень и очень символично», - подумал он и, тут же прыгнув за руль, отправился в фамильную усадьбу господ Ковровых, найти её не составляло большой трудности. Каждый знал, где находится сей дворец местных «королей» И уже через 20 минут майор был на месте. Огромная усадьба, величественная, но вместе с тем такая вычурная.
-Понты,-тихо сказал Влад, подходя к воротам. Охрана попыталась обыскать следователя, но тут же была осажена удостоверением и парой грубых фраз. Антонов прошёл в дом, где собралась, кажется, вся семья Ковровых и их свита. Он представился, показал удостоверение и начал протокольный опрос семьи. Естественно, сынок их характеризовался всеми как настоящий ангел, и это начинало выводить майора из себя. Он прекрасно знал, что в шкафах этой семьи столько скелетов, что хватит на два пожизненных для каждого, но доказать это он не мог. Опрос уже подходил к концу, у Влада лежала маленькая стопка бумаг, и во всех, как под копирку, сын Ковровых был настоящим ангелом. Это был тупик. Семья требовала найти убийцу сына, но никто и грамма правды из себя не выдавил. Вдруг раздался выстрел, и один из телохранителей семьи упал замертво. Вторым выстрелом была ранена домработница. Началась паника, Влад укрылся за колонной и ждал. Ещё один выстрел.

Стреляли с СВД, и Влад прекрасно это знал. До школы милиции он, естественно, был в армии и побывал в паре «горячих» точек. Из воспоминаний и раздумий об оружии его вывел крик главы семейства Ковровых. Тот истекал кровью и умолял, что-нибудь сделать. Соблазн проигнорировать его был огромный, но так опуститься майор не мог. Он всё - таки офицер, и обязан помочь человеку. Антонов быстро перебрался к импровизированной баррикаде, зажал рану, вызвал скорую и подкрепление. Через пять минут на месте была вся полиция города, и врачей не меньше. Криминалисты уже собирали пули и искали место, откуда велась стрельба. Антонов понимал, что убийство сына, стрельба в доме и ранение главы семьи - это всё звенья одной цепи. Криминальной, кровавой, но одной цепи.
-М-да, ну и утро,-сказал старый друг Антонова, следователь Иванов.
-И не говори, Дима, прямо экшн. Голливуд отдыхает,-ответил Антонов
-Как думаешь, кто ополчился на Ковровых? Расплата за грехи?-спросил Иванов.

-Да, расплата, и что-то мне подсказывает, что не за грехи прошлого. Что-то такое сделала эта семейка, что кто-то вышел на тропу войны. Вон, даже СВД откопали. Значит, не шпана какая, а почти профессионал,-начал рассуждать Влад.

-А почему почти? -вдруг перебил его Иванов
-Дима, заканчивай тупить и просыпайся. четыре выстрела, два трупа, один раненый, один- мимо. Метили в членов семьи, но убили охранника и домработницу, ещё одна пуля вошла в стену, ее сейчас извлекают эксперты, и глава этой семейки оказался только ранен. Профессионал бы убил его и всё, -уверенно выдал Влад.

-Пожалуй, ты прав, впрочем, как и всегда,-сказал Иванов и улыбнулся.
Влад предпочёл уйти от разговора, и под общий шум немного обыскать дом. Начал с комнаты покойного сына. Легкие наркотики, деньги. Дорогие шмотки, вроде бы ничего интересного, но тут внимание привлекла папка с документами. Влад открыл её: карта, на которой обозначено старое кладбище, какие -то фотографии, и самое яркое фото, это фото той самой яблони. Фотографом Ковров-младший не был, а, следовательно, здесь всё было отнюдь не так просто. Какие-то письма, прочитав их, Влад понял, что речь идёт о «старинном кладе» дворянина, жившего 100 лет назад. «Ну, прямо детская мечта», -думал Влад. Карты-письма, крестик на карте и сундук с сокровищами, зарытый под деревом. Но реальность была иной. Трупы, убийства, бессонные ночи и куча преступников. Влад сфотографировал это всё, хотя и понимал, что юридической силой такие доказательства не обладают. Но это уже хоть что-то. Антонов тихо спустился обратно, отдал пару распоряжений, и так же тихо сел в машину и поехал в управление. По пути начал анализировать всё, произошедшее в доме Ковровых. Стрельба, трупы невинных людей, ранение Коврова-старшего. И настоящий балаган по этому поводу от местного начальства полиции. Разве, что танк не пригнали, ловить стрелка этого. Вот, что людям дают деньги и власть. Влад знал, что оставаться на свободе так долго при таких делах, есть только один способ. Способ, который он терпеть не мог. Взятки. Семейство Ковровых явно не жалело денег на взятки. И это ещё больше злило Влада, потому что офицеры с огромным опытом работы продают себя за деньги, и всех всё устраивает. Рассуждения прервал телефонный звонок от напарника.

-Алло, Дима, чего хотел?-поинтересовался Влад.

-Влад, нужно встретиться. Есть разговор,-ответил Дима.-Встречаемся на заброшенной промзоне.

Диме он доверял, как себе, а может и чуть больше. Напарник пару раз спасал ему жизнь, и всегда готов был прикрыть спину. У разрушенного здания завода он увидел Диму, сидящего на капоте машины. Влад остановил свой форд и направился к другу.

-Дима, что за ерунда? Какая, блин, промзона? Какой разговор?-выпалил Влад.

-Остынь, Влад, разговор будет очень и очень важный, связанный с семьёй Ковровых,-выдал Дима.

-Дима, заканчивай! У меня и так настроение нулевое, а слушать эти загадки - нет даже сил. Чего хотел?-начал закипать Влад
-Хорошо, Влад. Ты прав. Пора заканчивать. Видишь-ли, мне нужно, чтобы ты удалил со своего телефона те фотки, сделанные в комнате сынка Ковровых. И нужно, чтобы под ногами не путался. Но ты же герой у нас. Гроза преступного мира, но такой дурак.

-О чём это ты?-с удивлением спросил Влад.
-А ты подумай, Шерлок.

Влад ещё раз принялся анализировать всё произошедшее в доме Ковровых. Стрельба, его «мини-обыск». Об этих фотографиях он никому не говорил. И тут в его голове что-то щёлкнуло. Он понял. Дима появился в доме Ковровых раньше всех.

-Это был ты?-спросил Влад, полный уверенности.

-Да, Шерлок,-ответил Дима.

-Зачем, Дима? Неужели деньги?- разочарованно спросил Влад.

-И снова в десятку, Шерлок. Видишь ли, на том кладбище стоит одна яблоня, а 100 лет назад некий граф Воронцов припрятал там свои богатства, и не так давно об этом узнали две семьи. Семья Ковровых, и ещё одна влиятельная семья из Москвы. Изначально на меня вышел Ковров и предложил солидные деньги, но люди из Москвы предложили больше. Ковров сам помог мне найти клад, и мне оставалось лишь убить его, но он рассказал об этом своему папаше, и тогда я понял, что убить придётся ещё и его. А теперь пора заканчивать и помни ,Влад, Mors initium est.
Дима резко выхватил пистолет. Выстрел. Майор оказался быстрее. Он только что убил своего друга. Друга, который спасал ему жизнь, но продал себя и преступил через кодекс офицера. Влад достал телефон, отключил запись заранее включенного диктофона, сел в машину и точно знал, что надо делать. Он оставил заявление об уходе на столе, приложил запись диктофона с признанием Димы. И уже мчался подальше от этого города и такой жизни. Ему было плевать на всё. Пусть хоть перережут друг-другу глотки, это не важно. Влад вырезал ту часть про сокровища Воронцова. Цветущая яблоня на старом кладбище будет хранить этот секрет вечно. На телефон пришло СМС: Mors initium est,Влад… Майор понимал, что это только начало.

Уланова Карина. На старт!

До запуска ракеты остаётся 10 секунд. Полковник Мишин, вы готовы? Итак, мы начинаем обратный отсчёт. Десять, девять, восемь, семь, шесть…

-Саша, иди кушать.

-Ну вот, ракета опять сгорела. Уже бегу, мама. Ну что ж, мои плюшевые солдатики, старт придётся на время отложить, но вы сидите здесь и никуда не уходите. Мишин, последи за ними.

Саша побежал на кухню, где его уже ждали родители.

-Вот твой завтрак,- сказала мама.

-Бе, овсянка. А можно мне другую кашу?

-Нет, сынок, ешь эту.

-Ну пожалуйста.

Мольбы сына прервал отец.

-И как же ты станешь космонавтом, если воротишь нос от овсянки.

Сын вопросительно посмотрел на отца.

-Что в ней такого особенного?

- А ты разве не знаешь, что овсянка- самая космическая каша из всех! Овсянку же к нам с Марса привозят.

Глаза мальчика мгновенно увеличились в размерах.

- Прямо с Марса!? А ты меня не обманываешь?

- Ну, конечно же, нет,- сказал, смеясь, отец.

-Снова шуточки твои, ни капельки не смешно, между прочим.

В разговор вмешалась мама.

-Ну хватит вам ссориться. Лучше расскажи, сынок, как прошёл твой запуск. Лейтенант Коровин уже покорил космическое пространство?

-Нет, ракета даже не взлетела!

-Ах, как же так?!- спросила мама.

-Да этот Зайцев снова все испортил. Конструктор из него так себе, если честно. Взял и прогрыз дно нашей ракеты! Ну вот она и сгорела.

-Вот так и доверяй важнейшие дела игрушкам! Да, сынок?- шутя произнёс папа.

-Несмешные у тебя шуточки.

-Мальчики, успокойтесь уже. Давайте лучше чай пить.

Саше очень повезло с родителями. Любящие и заботливые, они всегда и во всем его поддерживали. Его мечту стать космонавтом восприняли совершенно серьёзно. Папа всегда помогал сыну конструировать ракеты, а мама читала ему книжки о космосе.

Ради осуществления заветной мечты мальчик был готов на все!

Когда Саша вырос, решил стать летчиком, чтобы потом пробиться в ряды космонавтов. Он был очень умным мальчиком, но вот физических данных ему недоставало, поэтому пройти жесточайший отбор у него не получалось. Но Саша и не думал сдаваться. Каждый год он тренировался всё усерднее, стараясь добиться своей цели.

-В третий раз мне точно должно повезти!- думал про себя Саша.

И, к счастью, оказался прав. Он успешно прошёл все испытания и теперь его будут готовить к полёту, который состоится уже через полгода. Саша решил позвонить домой и поведать родным о своих успехах. Трубку подняли только на четвёртый раз. Это был отец. Он сообщил сыну о трагедии, которая обрушилась на их семью. Мама умерла. Убитый горем Саша отправился домой. Космос больше не занимал его мыслей…

Казалось, что мечте Саше никогда не суждено сбыться. Этот год был для него последней возможностью. В следующем он уже не пройдёт по возрастным ограничениям, а в этом… Но отбор же он прошёл, а значит, быть ему космонавтом! Оставалось лишь самое сложное - убедить его вернуться обратно к подготовке. С этой непростой задачей предстояло справиться полковнику Лебедеву.

Машина остановилась у ворот дома, где жил Александр. Из неё вышел Лебедев.

-Ну здравствуй, Саша. В дом впустишь? Разговор к тебе есть.

-Конечно, заходите.

Они зашли на кухню и сели напротив друг друга. Часы напряжённо тикали, разговор явно не клеился. Немое молчание прервал полковник.

-Саша, я искренне сочувствую твоему горю.

-Спасибо.

-Но нужно возвращаться к тренировкам, долг зовёт.

Саша молчал.

-Ну вспомни, как ты мечтал об этом, как долго готовился, старался.

В ответ снова тишина.

-Такой шанс раз в жизни выпадает, жалеть же будешь потом! Ну не молчи ты! Скажи уже что-нибудь.

В разговор вмешался отец.

-Бесполезно, он всё равно на ответит. Не тратьте своё время, уезжайте обратно.

-Хорошо, Саша, раз не хочешь, я заставлять не буду. Только знаешь, я тебе не как начальник, а как твой друг скажу. Не такой жизни мама для тебя хотела. Она в твою мечту верила так сильно, как ты сам в неё не веришь. Что бы она сказала, когда узнала, что ты так просто сдался.

-Если вы закончили, то до свидания.

-Ты хорошо подумай, время ещё есть.

Полковник Лебедев уехал, а Саша снова остался наедине со своими мыслями. Не было ни секунды, когда бы он не думал о маме, не вспоминал бы о ней…

-Мама, а у звёзд есть хозяева?

-Нет, конечно, откуда ж им взяться.

-А кто даёт звёздам имена? Кто их придумывает?

-Названия им дают люди, которые эти звёзды открыли.

-Они и есть хозяева?

-Нет, сынок, звёзды абсолютно свободные.

-А раз они ничьи, я могу забрать их себе?

-Зачем тебе столько звёзд?

-Я подарю все, все звёзды тебе.

-Мне достаточно и одной маленькой звёздочки.

-Какой!? Только скажи, я достану её для тебя.

-Отец твой мне уже подарил эту звёздочку.

-У тебя есть звезда?! Где она?

-Прямо передо мной. Всё, давай спать ложись.

Саша открыл глаза.

-Пап, звони Лебедеву, у меня старт скоро.

До запуска ракеты остаётся десять секунд. Начинаем обратный отсчёт.

-Ну вот ,мамочка, взлетаем…

Пять, четыре, три, два, один. Старт!

Сагидов Ринат. Тайны маленького городка

Утро для следователя Антонова началось с телефонного звонка:

-Влад, просыпайся и выезжай на место, адрес скину СМС,-проговорил в трубку встревоженный голос начальника управления.

-Да Андрей Борисович. Собираюсь,-отозвался Антонов и попытался осознать всю суть происходящего.

Владислав Сергеевич Антонов был майором следственного комитета, это был настоящий корифей своего дела. Логика, дедукция, поиск причинно-следственных связей - это всё про него. Не был он обделён внешней красотой и харизмой, а также внимаем прекрасной части человечества. В следственном комитете Антонов работал уже порядка 11 лет. Было за это время всё. Громкие дела, награды, перестрелки, ранения, звания. Влад зарекомендовал себя как настоящий профессионал. Антонов быстро оделся, наспех умыл лицо, прыгнул за руль своей недавно купленной машины и отправился на место преступления. В СМС было обозначено место: загородное кладбище.

-Мда,-выдавил из себя Антонов
Место прямо для убийства. Время было 6:53 утра, дороги пусты, и следователь нёсся навстречу очередному делу. Уже через полчаса следователь был на месте. Старое загородное кладбище. Когда-то оно было городским, но город неумолимо рос, и выдавил кладбище за свои пределы. На месте уже работали эксперты-криминалисты. Антонов быстро прошёл на место преступления, на месте его ждал начальник городского следствия генерал-майор Тарасов. Они поприветствовали друг друга, и сразу перешли к делу. Труп. Молодой человек лет 25-27, множественные ножевые ранения, это всё, что сумел отметить Антонов при первом осмотре. Вокруг старые могилы и кресты, и достаточно контрастирующая с этим местом цветущая яблоня. При убитом были найдены документы, и Влад понял, почему на месте преступления был сам начальник Управления. Убитый был не абы кто, а сынок местных элит. Золотая молодёжь.

-Ковров? -проговорил Антонов.

-Да Влад, сын Ковровых, и как ты сам понимаешь, семья требует найти убийцу их сына,-ответил Генерал.

-Ну естественно,-не скрывая иронии, выдавил Влад.
Он откровенно не любил такие семьи, и таких вот «золотых детишек», по его мнению, уж слишком много они позволяли себе в этой жизни. Ну делать нечего, раз напрягли Тарасова, то спрос будет серьёзный.

-Что делать будешь Влад? -поинтересовался Генерал.

-А что делать? Нужно установить круг контактов убитого. Друзья-знакомые. Девушки. С Семьёй поговорить, - рассуждая, ответил Влад,-в общем, стандартный набор оперативно-розыскных мероприятий,-закончил майор.

-Добро,-коротко отозвался генерал.

На том и закончили маленький совет. Антонов отправился к семье убиенного, а пара следователей помладше соберёт нужную информацию. Следователь ещё раз взглянул на яблоню и поразился контрасту жизни и смерти. «Очень и очень символично», - подумал он и, тут же прыгнув за руль, отправился в фамильную усадьбу господ Ковровых, найти её не составляло большой трудности. Каждый знал, где находится сей дворец местных «королей» И уже через 20 минут майор был на месте. Огромная усадьба, величественная, но вместе с тем такая вычурная.
-Понты,-тихо сказал Влад, подходя к воротам. Охрана попыталась обыскать следователя, но тут же была осажена удостоверением и парой грубых фраз. Антонов прошёл в дом, где собралась, кажется, вся семья Ковровых и их свита. Он представился, показал удостоверение и начал протокольный опрос семьи. Естественно, сынок их характеризовался всеми как настоящий ангел, и это начинало выводить майора из себя. Он прекрасно знал, что в шкафах этой семьи столько скелетов, что хватит на два пожизненных для каждого, но доказать это он не мог. Опрос уже подходил к концу, у Влада лежала маленькая стопка бумаг, и во всех, как под копирку, сын Ковровых был настоящим ангелом. Это был тупик. Семья требовала найти убийцу сына, но никто и грамма правды из себя не выдавил. Вдруг раздался выстрел, и один из телохранителей семьи упал замертво. Вторым выстрелом была ранена домработница. Началась паника, Влад укрылся за колонной и ждал. Ещё один выстрел.

Стреляли с СВД, и Влад прекрасно это знал. До школы милиции он, естественно, был в армии и побывал в паре «горячих» точек. Из воспоминаний и раздумий об оружии его вывел крик главы семейства Ковровых. Тот истекал кровью и умолял, что-нибудь сделать. Соблазн проигнорировать его был огромный, но так опуститься майор не мог. Он всё - таки офицер, и обязан помочь человеку. Антонов быстро перебрался к импровизированной баррикаде, зажал рану, вызвал скорую и подкрепление. Через пять минут на месте была вся полиция города, и врачей не меньше. Криминалисты уже собирали пули и искали место, откуда велась стрельба. Антонов понимал, что убийство сына, стрельба в доме и ранение главы семьи - это всё звенья одной цепи. Криминальной, кровавой, но одной цепи.
-М-да, ну и утро,-сказал старый друг Антонова, следователь Иванов.
-И не говори, Дима, прямо экшн. Голливуд отдыхает,-ответил Антонов
-Как думаешь, кто ополчился на Ковровых? Расплата за грехи?-спросил Иванов.

-Да, расплата, и что-то мне подсказывает, что не за грехи прошлого. Что-то такое сделала эта семейка, что кто-то вышел на тропу войны. Вон, даже СВД откопали. Значит, не шпана какая, а почти профессионал,-начал рассуждать Влад.

-А почему почти? -вдруг перебил его Иванов
-Дима, заканчивай тупить и просыпайся. четыре выстрела, два трупа, один раненый, один- мимо. Метили в членов семьи, но убили охранника и домработницу, ещё одна пуля вошла в стену, ее сейчас извлекают эксперты, и глава этой семейки оказался только ранен. Профессионал бы убил его и всё, -уверенно выдал Влад.

-Пожалуй, ты прав, впрочем, как и всегда,-сказал Иванов и улыбнулся.
Влад предпочёл уйти от разговора, и под общий шум немного обыскать дом. Начал с комнаты покойного сына. Легкие наркотики, деньги. Дорогие шмотки, вроде бы ничего интересного, но тут внимание привлекла папка с документами. Влад открыл её: карта, на которой обозначено старое кладбище, какие -то фотографии, и самое яркое фото, это фото той самой яблони. Фотографом Ковров-младший не был, а, следовательно, здесь всё было отнюдь не так просто. Какие-то письма, прочитав их, Влад понял, что речь идёт о «старинном кладе» дворянина, жившего 100 лет назад. «Ну, прямо детская мечта», -думал Влад. Карты-письма, крестик на карте и сундук с сокровищами, зарытый под деревом. Но реальность была иной. Трупы, убийства, бессонные ночи и куча преступников. Влад сфотографировал это всё, хотя и понимал, что юридической силой такие доказательства не обладают. Но это уже хоть что-то. Антонов тихо спустился обратно, отдал пару распоряжений, и так же тихо сел в машину и поехал в управление. По пути начал анализировать всё, произошедшее в доме Ковровых. Стрельба, трупы невинных людей, ранение Коврова-старшего. И настоящий балаган по этому поводу от местного начальства полиции. Разве, что танк не пригнали, ловить стрелка этого. Вот, что людям дают деньги и власть. Влад знал, что оставаться на свободе так долго при таких делах, есть только один способ. Способ, который он терпеть не мог. Взятки. Семейство Ковровых явно не жалело денег на взятки. И это ещё больше злило Влада, потому что офицеры с огромным опытом работы продают себя за деньги, и всех всё устраивает. Рассуждения прервал телефонный звонок от напарника.

-Алло, Дима, чего хотел?-поинтересовался Влад.

-Влад, нужно встретиться. Есть разговор,-ответил Дима.-Встречаемся на заброшенной промзоне.

Диме он доверял, как себе, а может и чуть больше. Напарник пару раз спасал ему жизнь, и всегда готов был прикрыть спину. У разрушенного здания завода он увидел Диму, сидящего на капоте машины. Влад остановил свой форд и направился к другу.

-Дима, что за ерунда? Какая, блин, промзона? Какой разговор?-выпалил Влад.

-Остынь, Влад, разговор будет очень и очень важный, связанный с семьёй Ковровых,-выдал Дима.

-Дима, заканчивай! У меня и так настроение нулевое, а слушать эти загадки - нет даже сил. Чего хотел?-начал закипать Влад
-Хорошо, Влад. Ты прав. Пора заканчивать. Видишь-ли, мне нужно, чтобы ты удалил со своего телефона те фотки, сделанные в комнате сынка Ковровых. И нужно, чтобы под ногами не путался. Но ты же герой у нас. Гроза преступного мира, но такой дурак.

-О чём это ты?-с удивлением спросил Влад.
-А ты подумай, Шерлок.

Влад ещё раз принялся анализировать всё произошедшее в доме Ковровых. Стрельба, его «мини-обыск». Об этих фотографиях он никому не говорил. И тут в его голове что-то щёлкнуло. Он понял. Дима появился в доме Ковровых раньше всех.

-Это был ты?-спросил Влад, полный уверенности.

-Да, Шерлок,-ответил Дима.

-Зачем, Дима? Неужели деньги?- разочарованно спросил Влад.

-И снова в десятку, Шерлок. Видишь ли, на том кладбище стоит одна яблоня, а 100 лет назад некий граф Воронцов припрятал там свои богатства, и не так давно об этом узнали две семьи. Семья Ковровых, и ещё одна влиятельная семья из Москвы. Изначально на меня вышел Ковров и предложил солидные деньги, но люди из Москвы предложили больше. Ковров сам помог мне найти клад, и мне оставалось лишь убить его, но он рассказал об этом своему папаше, и тогда я понял, что убить придётся ещё и его. А теперь пора заканчивать и помни ,Влад, Mors initium est.
Дима резко выхватил пистолет. Выстрел. Майор оказался быстрее. Он только что убил своего друга. Друга, который спасал ему жизнь, но продал себя и преступил через кодекс офицера. Влад достал телефон, отключил запись заранее включенного диктофона, сел в машину и точно знал, что надо делать. Он оставил заявление об уходе на столе, приложил запись диктофона с признанием Димы. И уже мчался подальше от этого города и такой жизни. Ему было плевать на всё. Пусть хоть перережут друг-другу глотки, это не важно. Влад вырезал ту часть про сокровища Воронцова. Цветущая яблоня на старом кладбище будет хранить этот секрет вечно. На телефон пришло СМС: Mors initium est,Влад… Майор понимал, что это только начало.

Германова Марина. Под деревом

– Что планируешь делать, когда это всё закончится?

Лиза поворачивает голову в сторону друга, озадаченно подняв белёсые брови. По её лицу видно, что предшествовавшие этому вопросу слова пролетели мимо её ушей. Кажется, она уже достаточно давно его не слушает.

– Ты о карантине?

– Да, конечно же, о нём.

Девочка улавливает нотки раздражения в голосе друга, недовольного тем, что ему нужно отвечать на её глупые вопросы. Однако пусть лучше он считает это проявлением глупости, а не невнимательности и отстранённости от разговора. Воображение мгновенно рисует перед глазами девочки вздёрнутый к небу курносый нос, горящие от возмущения щёки и сжатые кулаки. Так выглядел Лёша, когда начинал злиться. Больше всего он злился, когда Лиза переставала слушать его россказни о море, пиратских сокровищах и прочих удивительных, по его мнению, вещах, и лишь имитировала заинтересованность.

– Ну, – она наматывает на палец непослушный локон светлых волос, задумчиво провожая взглядом лениво плывущие по небу облака, – не знаю. Он давно уже начался и, кажется, даже и не думает заканчиваться. Так что лишний раз думать о том, что, возможно, случится очень не скоро, не хочется.

Они сидят на холме в тени дерева, окружённые небольшим лесом. У подножия холма журчит широкая река, в ней отражаются пушистые очертания облаков. Солнце, разорванное на куски, угловато топорщится по волнам. На другом берегу – крохотный лужок, за ним опять лес.

Лиза подпирает щеку рукой, немного выпрямляет спину от лёгкого дуновения ветра сзади себя.

Лёша немного бледнеет от её слов, на лице выражается какой-то странный детский испуг.

– Думаешь, это закончится не скоро? – непонятно, отчего именно Лёша пугается – от своей наивности, или оттого, что Лиза всегда выражает свои мысли с очень серьёзным, невозмутимо-взрослым лицом.

Лиза оставляет в покое непослушную прядь, и та, перекрученная, падает ей на лоб. Редкие белёсые брови сдвигаются в переносице.

– Какая разница? – несколько резко спрашивает она. – Скоро, не скоро… мы всё равно дома даже не сидим.

– Не сидим, – согласно кивает Лёша и ложится на траву, подперев голову руками. Испуг исчезает с его лица очень быстро. Настолько быстро, что даже непонятно, был ли он наигранным, или не был. Солнечные пятна, проскальзывающие сквозь листву, падают мальчишке на лоб, обрамляют золотым светом густые рыжие вихры. – Но согласись, что приятного в этих странных ограничениях …

– Которые мы, к слову, не соблюдаем, – заканчивает за него Лиза.

– Вообще-то не все.

– Хорошо, меры предосторожности соблюдаем, маски надеваем, – скучающим тоном перечисляет Лиза, разглядывая свои пальцы, тонкие и сухие, покрытые мелкими ранками от лазанья по деревьям и попыток добраться до ягод в колючих кустах. – Но гулять всё равно ходим. Ну, по крайней мере, хотя бы на природу. Иначе бы совсем с ума сошли взаперти сидеть.

Лёша тянется к карману девичьих шорт – благо, запомнил, куда именно Лиза со свойственной ей жадностью припрятала свои любимые годы – но получает предупредительный шлепок по руке и обиженно подбоченивается.

– Не смотри на меня так, – вздохнув, Лиза всё-таки смогла сжалиться над ним и швыряет в него пару ягодок и задумчиво ложится рядом. – А ты бы что сделал?

Лёша поворачивает голову в её сторону. Солнечный зайчик падает прямо на его губы, липкие и блестящие от сладкого ягодного сока. Над тонкой верхней губой белеет ещё детский пушок. Лиза вспоминает о том, как много Лёша говорит о пиратах, о море, о невиданных сокровищах. А ещё он часто говорит о том, что хочет такую же бороду, как у пиратов – длинную и густую.

– Прежде всего, перестал бы сбегать из дома на природу. Вообще не надо было бы куда-нибудь сбегать, – его щёки краснеют от мечтаний, россыпь веснушек становится чётче. Лиза ложится на бок, приподнимается на локтях и задумчиво рассматривает его нескладно большие ноги с блестящими рыжими волосками.

– И это всё?

– По школе ещё скучаю, – уныло отвечает ей Лёша. По его тону сразу становится понятно, что не врёт. Однако по чему именно он там скучает Лиза понимает не сразу.

– Ты же её на дух не переносишь.

Лёша никогда не был хорош в учёбе. Он с трудом усваивал новые темы, даже если в редкие моменты действительно старался. Часто ему приходилось прибегать к помощи Лизы – по всем предметам она была явно способнее своего друга. Лёша часто не высыпался. Бывало, он всю ночь мог провести за компьютерными играми, а на утро не был в состоянии поднять голову с подушки. Теперь, с переходом на дистанционное обучение, он мог забыть об этих проблемах.

– Да, но… – он задумчиво крутит травинку в руке, нарочито внимательно рассматривая её, – с друзьями видеться вживую тоже хочется. А то я ведь вижусь только с тобой.

Лиза задумчиво хмурится. Про друзей понятно, ей хочется этого не меньше. Все, кроме Лёши, смирно сидят по домам, и возможности увидеться с ними не представляется. Однако для Лёши было недостаточно просто друзей, чтобы, в самом деле, скучать по школе. Что же ещё, кроме друзей, могло волновать мальчишку в этом возрасте? Взгляд Лизы останавливается на ушах Лёши, до нелепости больших. Они красные-красные и, скорее всего, очень горячие. Она мгновенно всё понимает и переводит взгляд мальчишке на лицо, стараясь сдержать смешок.

– По Настеньке соскучился что ли? – ухмыльнувшись, спрашивает Лиза.

Лёша вспыхивает, как майский костёр, сливаясь по цвету со своими волосами.

– Нет! – его голос дрожит от смущения, звучит неестественно и визгливо.

– Признайся ей, наконец. А то совсем как девчонка, – Лиза, чрезвычайно довольная собой, переворачивается на спину и смотрит вверх, на шуршащую крону дерева. – Я тоже в школу хочу. А то на этом дистанционном обучении вообще ничего не понимаю, а мозги чем-нибудь полезным занять хочется.

Лёша чувствует, как кровь постепенно отливает от его щёк и неуверенно смотрит на подругу. Кажется, шутить она над ним не собирается.

– Никогда не понимал проблем ботаников, – как можно более невозмутимо произносит он.

Лиза подкатывает глаза, но её обычно напряжённое лицо неожиданно расслабляются. Белёсые ресницы прикрывают глаза, лоб перестаёт морщиться.

– Знаешь, как этот карантин начался, всё так резко поменялось, – начинает она, и Лёша, удивлённой столь быстрой переменой, начинает слушать очень внимательно. – Так много ограничений. Наши лучшие годы, наша школьная жизнь, первые серьёзные влюблённости – всё это уходит от нас, а мы ничего даже сделать не можем. Мы не учимся, не гуляем, … а раньше это казалось таким правильным, таким самим собой разумеющимся, что я даже не придавала этому значения, не ценила … – Лиза на мгновенье замолкает, и Лёша осознаёт, что её слова, ход её мыслей находит в нём свой отклик. Всё, что раньше он чувствовал, но не мог осознать и сказать, теперь вместо него озвучивала Лиза. – Просто хочется, чтобы это всё поскорее закончилось, и всё было, как раньше. Чтобы я могла навестить дедушку с бабушкой, не боясь за их здоровье. Чтобы этого всего … не было.

Лиза замолкает, и Лёше буквально физически неприятно от её затянувшегося молчания. Река журчит слишком громко, листва с травой шуршат слишком громко. Даже, кажется, теперь солнце светит со звуком – и опять очень громко.

– А что ты будешь делать, когда это всё-таки кончится? – осторожно спрашивает он.

«Не будет же она всё время после карантина сохнуть над книжками».

Лиза поворачивается в его сторону и легко улыбается. Кажется, её грустные мысли отступили, и Лёша этому несказанно рад.

– Будешь жить на полную катушку? – улыбается он ей в ответ, надеясь, что он попал.

– Да, именно так, – она поднимается, отряхивает шортики от травы. – Пойдём. А то ещё хватятся нас.

Лёша послушно встаёт, приглаживает ладонью непослушные рыжие вихры и спускается с холма следом за ней.

Попал.

Малыхина Екатерина. Преодоление

Это началось, когда мне было 6 лет. Моя семья жила в маленьком финском городке. Я не понимала всей серьезности происходящего, поэтому не всегда говорила маме о своих приступах. Бабушка с дедушкой предлагали родителям показать меня специалистам, но мама уже поняла, что у меня случаются панические атаки, и боялась, что мне потребуется серьезная помощь психиатра.

К несчастью, со временем приступы стали происходить все чаще. В один из таких моментов, пытаясь успокоиться, я глубоко вдохнула, закрыла глаза и начала про себя считать: «Пять… Четыре… Три… Два… Один…». Удивительно, но я справилась с приступом в этот раз. Обратный отсчет часто и потом помогал мне справиться с приступами, но иногда не действовало ничего.

Через месяц после моего «открытия» о счете, когда папа уехал работать в другую страну, я все-таки уговорила маму сводить меня к психотерапевту. В больнице нас принял доктор Смит. Пожилой врач с седыми волосами и добрыми голубыми глазами прописал мне какие-то таблетки и посоветовал завести специально обученную собаку, которая была бы рядом со мной во время панических атак. Моя мама так и сделала. Она купила золотистого лабрадора по кличке Джоди. Мой новый компаньон отлично справлялся со своей задачей. С лабрадором мне было проще собраться с мыслями, чтобы про себя посчитать от пяти до одного. Так и жили мы втроем: я, мама и Джоди. За месяц собака стала моим другом.

До 14 лет я училась дома, так как мама переживала за меня. Все это время у меня не было друзей из-за сильной опеки родных. Я давно хотела в обычную школу, но смелости сказать об этом не хватало. Однажды вечером я все-таки решилась на этот разговор. «Пять, четыре, три, два, один», - успокаивала я себя.

- Как там на работе дела? - поглаживая по голове Джоди, тихо спросила я.

- Все хорошо. Ты что-то хотела спросить? Ты же никогда не начинала наш простой разговор таким вопросом, - что-то подозревая, с улыбкой произнесла мама.

И правда. Я всегда спрашивала про мамины дела, когда мне что-то было нужно (моя мать слишком хорошо меня знает).

- Раз ты все уже поняла сама, я хочу сказать тебе, что больше не могу сидеть дома! Давай отдадим меня в обычную школу? Ну, пожа-а-алуйста, - умоляя протянула я.

- Эль, нет! - у мамы резко сменилось настроение. - В нашем маленьком городке в школу с собаками нельзя. Даже со специально обученными. А если у тебя случится приступ в школе? Кто тебе поможет в таком случае? - с печалью в голосе дополнила она, нарезая огурцы для салата.

- Но приступы стали случаться очень редко. Даже Джоди это заметила! Правда, Джоди? - Собака кивнула головой, будто согласившись с моими словами.

- Элли, хватит! Я больше не хочу это обсуждать. Садись ужинать.

Мама поставила салат на стол. Ужин прошел в тишине. Только Джоди подавала голос, видя животных, которых показывали по телевизору. Но я не собиралась сдаваться. На протяжении трех месяцев я каждый день напоминала маме о своем желании пойти в обычную в школу.

И все-таки у меня получилось! Я знала, что мама не сможет очень долго отказывать своей любимой и единственной дочке, и была уверена в своем плане.

- Ладно, Элли, я поговорила с твоими бабушкой и дедушкой. Они сказали, что стоит попробовать сходить в обычную школу, так что завтра мы отнесем документы, но учти: если у тебя чаще начнут случаться панические атаки, ты вернешься на домашнее обучение, - категорично произнесла мама и почесала собаке загривок. - Твоя хозяйка очень настырная! - сказала она собаке и ушла спать.

- Мы победили, Джоди! Ты моя хорошая! - я радостно обняла свою четвероногую «подружку». - Пойдем спать, завтра очень важный день, - шепотом сказала я Джоди и ушла в комнату.

Конечно, я была на седьмом небе от счастья, ведь скоро должна сбыться моя маленькая мечта.

- Уже совсем скоро я найду новых друзей, Джоди! Но не переживай, ты навсегда - мой самый-самый лучший друг, - замечтавшись, сказала я своей большой собаке.

Наутро, когда мы подошли к школе, неожиданно для себя я почувствовала нарастающий страх, но Джоди и счет про себя быстро меня успокоили.

- Ждите тут, - сказала мама и поцеловала меня в лоб, – я просто отдам заявление с документами и вернусь.

Она действительно быстро вернулась. Мы даже сначала не заметили ее. Уж очень сильно заигрались с Джо.

- Завтра у тебя первый день в школе, Элли, нужно подготовиться, – сказала мама, сажая нас с собакой в такси.

Мы поехали домой. Весь оставшийся день я готовилась к школе: гладила форму, собирала рюкзак, складывала тетради и учебники. Джоди с удивлением смотрела на меня все это время. Наверное, она не понимала, куда это я вдруг решила собраться. Ночью я лежала и считала про себя: «Пять, четыре, три, два, один… Пять, четыре, три, два, один…». Все-таки первый день в школе - я волновалась. И боялась, что мои одноклассники не примут меня.

Я проснулась из-за того, что мне было тяжело дышать. Это Джоди решила, что она все еще маленький щенок и легла на меня. Ещё находясь в кровати, я уловила запах свежих блинчиков: мама решила приготовить мне мой любимый завтрак, чтобы как-то сгладить мое волнение в такой ответственный день. Мы с Джоди пошли на кухню. После завтрака мы поехали в школу, и даже Джо отправилась с нами. Около входа мама обняла меня и поцеловала.

- Будь осторожна, Эль. Если что-то случится, я заберу тебя, - поправляя мою прическу, прошептала мама.

Весь путь до класса я считала… Мне не хотелось пить таблетки, чтобы успокоить себя, ведь счет достаточно сильно помогал контролировать себя и свои мысли. Я зашла в кабинет, но никого из одноклассников не было там, так как первым уроком была физическая культура. Все, что мне оставалось делать, - это положить вещи и отправиться искать спортзал. Идя по коридору, я словно физически ощущала холод, исходивший от стен, выкрашенных в голубой цвет. Нет, это был не цвет ясного неба над головой, который радует. Волна страха стала накрывать меня. Потолок, стены и даже серый вид за окном сжимались вокруг меня, пространство будто сузилось. Я закрыла глаза и попыталась успокоиться, но ничего не получалось. Готовая издать истошный крик, все еще с закрытыми глазами, я резко повернула назад, чтобы побежать в кабинет, схватить телефон и позвонить маме. В следующее мгновение я едва не рухнула на пол, потому что на пути оказалась непонятная преграда. Все еще задыхаясь, я медленно открыла глаза. Передо мной стоял высокий кудрявый мальчик. Он широко улыбался, а его голубые глаза были ясными и бездонными, как небо в солнечный день. Оказалось, это был один из моих одноклассников. Его отправили искать меня. Он представился мне Таави. Все ребята в классе были очень добрыми и общительными, они радушно приняли меня в свой коллектив. Все мои опасения были напрасны. За один день мы подружились с Таави. Удивительно, что и жили мы неподалеку, поэтому после уроков вместе пошли домой. Когда я вернулась из школы, мамы еще не было. Меня встретила только Джоди.

- Джо, это был самый лучший день! – крикнула я собаке, а та радостно завиляла хвостом мне в ответ, вслушиваясь в каждое мое слово.

На ужин мы с моим лабрадором приготовили куриные отбивные. Собаке очень нравилось быть со мной, потому что я часто давала ей попробовать кусочек мяса или овощи, которые резала в салат. Наконец пришла мама. За столом я взахлеб рассказывала о первом школьном дне. Мама была счастлива не меньше меня.

На следующий день на занятия я пошла со своим новым другом. Он поделился со мной, что хочет переехать в Санкт-Петербург. Удивительно, ведь я тоже хотела бы побывать в этом чудесном городе, о котором знала лишь со слов бабушки и дедушки. Мы обрадовались тому, что у нас одинаковая мечта, и дали друг другу клятву, что переедем туда вместе по окончанию школы.

После уроков я пригласила Таави к нам на ужин и познакомила с мамой и Джо. Он очень понравился им и стал часто заходить в гости.

***

Прошло несколько лет. Наша крепкая дружба с Таави переросла во что-то большее. Это тоже вызывало в моей душе волнение, но совершенно другое. Вместе мы исполнили свою мечту и переехали в Санкт-Петербург. И Джоди, конечно, с нами. Мое паническое расстройство осталось в маленьком финском городке. Я поступила в архитектурный университет, а Таави учился в педагогическом. После занятий, по привычке считая про себя «Пять, четыре, три, два, один», я обычно спешила на пересечение улицы Садовой и Невского проспекта, где меня ждал Таави. И мы отправлялись гулять…

***

- Бабушка Элли, а что было дальше? – спросила одна из близняшек.

- А дальше, мои милые крошки, вам надо закрывать глазки и считать от пяти до одного, чтобы скорее заснуть, - с улыбкой сказала счастливая Элли, поглаживая своих внучек по голове, пока те засыпали.

Сырых Анна. Родник моей земли

И кружка есть, и ковш отменный
висит на ивовом суку,
но становлюсь я на колени
и припадаю к роднику.

В.Н. Конорев

Я - счастливый человек. Счастлива потому, что родилась и выросла в деревне, вдали от городской суеты, на лоне природы и в абсолютной тишине. На карте Курской области она едва заметна. На самом деле, это - удивительное по красоте место и со своей историей. Называется моя деревня Верхняя Гремячка. При въезде каждого приезжего встречает стоящий на пьедестале трактор как живое напоминание о 1928 годе, первом железном коне, бороздившем землю, трактористах-первопроходцах и первой в Российской Федерации Охочевской тракторной колонны (первоначальное ее название - Ахтырская сельскохозяйственная артель). Это гордость нашего села. И название самой деревни тоже символично.

- Почему наше село называется Гремячка? - спросила я как-то свою бабушку Люду. - Кто дал ему такое громкое имя?

- О, это было давно, - начала она свой рассказ. - Прежде наше село называлось Ахтырское, в честь иконы Ахтырской, символизирующей печальный подвиг Царицы Небесной. Поэтому один из престольных праздников у нас - Ахтырская. Приходится он на 15 июля, макушку лета. Все жители, от мала до велика, собираются в центре села, неподалеку от бывшей Марфо-Мариинской обители, и отмечают День села. Почему бывшей? Снесли ее в конце прошлого столетия.

- Это я хорошо знаю. Очень люблю этот день. Лето. Тепло. Смех повсюду. Пляски. Игры. Много гостей. А вот монастырь не видела, но слышала о нем. Но почему название деревни изменилось?

- Пришла Советская власть, разрушила церкви. Изменились и названия многих сел и деревень. Судьба не обошла стороной и нас. В нашей деревне много прудов.

- Четыре, - подсказываю я.

- Верно, четыре. Один из них питает большие и малые реки, - говорит бабушка Люда.

- Это как? - уточняю я.

- Первый пруд несет свои воды через всю нашу необъятную родину: впадает в реку Тускарь, затем - в Черное море и, наконец, - в Атлантический океан.

- Ух ты! - не скрывая восторга, произношу я.

- Здесь много родников, - после небольшой паузы продолжает бабушка. - Но один из них обладал такой мощью и силой, что его шум был слышен далеко за пределами деревни, особенно в ночное время, когда деревня погружалась в глубокий сон. Он заглушал даже трели соловьев, которых тогда было несчислимое множество. Не зря ведь Курский край по сей день величают соловьиным. В дневное время можно было наблюдать огромный, с человеческий рост, водяной «столб», вырывающийся из жерла земли, напоминающий фонтан. Стеклянные, ледяные брызги его разлетались на десятки метров и переливались на солнце всеми цветами радуги. За суровый характер и прозвали его Гремущим Ключом. А село поэтому - Гремячкой, - окончив свой рассказ, бабушка замолчала.

- Как интересно! А где же теперь тот родник? Жив? Почему я никогда его не видела и не слышала ничего о нем? - спросила я.

После небольшой паузы она продолжила:

- Жила в нашем селе одна барыня. Как по имени-отчеству, не скажу, не помню. Очень любила ключевую воду из того родника, потому как была она не просто удивительно вкусной, а считалась целебной. По воспоминаниям местных жителей, за этой святой водой приходили убогие, калеки из разных окрестных сел, брали с собой и, говорят, исцелялись. Прошли годы. Давно уж нет той барыни. Да и родник состарился, потерял свою былую красоту и силу. Лишь изредка можно было услышать его живое дыхание. К счастью, он не умер. А все благодаря одному одинокому старику, жившему с ним по соседству. Он-то и ухаживал за ключом до самой своей смерти, как за ребенком: очистил место от тины, ила, мусора и разросшихся корней прибрежной растительности; огородил из подручных средств, сделал стек; рядом соорудил небольшой стол и скамейку, что-то вроде беседки; а на ветку ивы повесил кружку на случай, если рыбаки (к нам, кстати сказать, много приезжало рыбаков: очень уж красивые места у нас, тихие, заповедные, да и рыба разная водится) захотят пить. Какова дальнейшая судьба родника, не знаю. Как-то постепенно былая слава о нем поутихла, сошла на нет. Люди перестали брать воду из колодцев: у каждого, если не в доме, так во дворе свой водопровод. И совсем забыли вкус настоящей, чистой родниковой воды. Вот и вся история. А теперь ложись-ка спать. Утро вечера мудренее, - сказала мне бабушка Люда и пожелала приятных снов.

Уснула я сразу и крепко. Ночью мне приснился удивительный сон. Гуляю я около дома, дышу ароматом садов и луговых трав. Кругом стоит тишина. Ничто ее не нарушает. Вся деревня погрузилась в глубокую дрему. Только не спят соловьи, где-то в речных зарослях исполняют свои многоголосые партии. Ах, как же хорошо они поют, как залихватски выводят мелодии, хоть бери нотную тетрадь и записывай! Неожиданно соловьиные трели смолкли. Стало совсем тихо-тихо, как перед грозой. Послышался раскатистый гул, как мне показалось, грома. Я даже успела испугаться. Но как так? Небо совершенно чистое, звездное, без единого облачка, никакого намека на дождь. И тут мое сердце запрыгало в груди, я догадалась: это после долгой спячки проснулся родник, сорвал все связывавшие его цепи и с новой силой вырвался на поверхность, нарушая, как и раньше, привычную тишину и перебивая соловьев. Гремел он долго – долго и так мощно, что я проснулась. Я не сразу поняла, что это был лишь сон. В окно светило яркое солнце, приветствуя новый день. А когда осознала, поняла смысл его: родник жив и просит помощи. Не раздумывая, я быстренько встала и начала одеваться.

- Куда это ты, Анюта, ни свет ни заря поднялась? - поинтересовалась бабушка, хлопотавшая на кухне.

- Хочу найти тот ключ. Сегодня ночью я слышала его голос. Он жив, бабушка! Но ему нужна помощь, - ответила я и продолжала собираться в дорогу.

- Как же ты, моя милая, найдешь его, коли не знаешь, где он зародился?

- Найду, бабуля, обязательно найду. По голосу его.

- Вижу, сильно взволновал тебя мой рассказ. Не спеши, так и быть: я с тобой пойду, - сказала бабушка. - Вместе, думаю, легче будет его отыскать. К тому же, я приблизительно знаю то место.

Такой поворот событий я не ожидала. В этот миг я была абсолютно счастлива: наконец-то я увижу маленький родничок, давший название целой большой деревне, прикоснусь к его живительной влаге. Мой сон станет явью.

По дороге мы с бабушкой шли молча. В голове моей непрерывно звучал голос земли, шум родника. Постепенно шум сменился едва уловимым шепотом. Непростым оказался наш путь, долгим и тернистым. Пруд зарос камышом, местами высох; берега украсили не цветы, а колючий шиповник. И ни единой тропы. Мы остановились передохнуть. Стояли долго, глядя на почти безжизненный пруд, прислушиваясь к звукам природы. «Найдем, непременно найдем его», - уверенно про себя повторяла я.

- Обязательно найдем, - в унисон произнесла бабушка. - Сон не мог тебя обмануть.

Побродив еще какое-то время вдоль берега, почти отчаявшись, пошли наугад, на высохший островок. Интуиция нас не подвела. Едва ступив на небольшой клочок земли, давно забытый богом и людьми, я вдруг почувствовала, как дышит земля, толкает меня. «Значит, где-то совсем рядом он», - подумала я. Предчувствуя встречу, сердце забилось сильнее. Осторожно ступая по рыхлой земле, мы медленно, почти по-черепашьи, продвигались вперед. Шаг. Еще один. Еще. И вот оно, счастье! Вот он, родненький, такой маленький и совершенно беззащитный! Родник моей земли! Мы нашли его! Он жив, жив! О, это настоящее чудо! Наклоняюсь к нему и не верю своим глазам. Сквозь слезы и смех жадно ловлю губами его свежее дыхание, чистую ключевую, некогда целебную воду и невольно шепчу: «Милый родничок, вот ты где. Я так рада нашему знакомству. Спасибо тебе за все! Спасибо, что ты живой!..»

С той встречи прошел не один год. Я повзрослела. А родник моей родной деревни по-прежнему жив, дает жизнь другим родникам, несет свои чистые воды по всему белому свету и спасает от жажды. Правда, Гремущим Ключом его теперь не назовешь.

Власова Анна. Где-то здесь была дверь

Введение

Почти каждый ребёнок перед сном просит свою маму полежать с ним или почитать сказку до того момента, пока не уснёт. Взрослые же реагируют на это спокойно, принимая страх ребёнка перед собственной фантазией, что бушует в слишком молодом возрасте. Когда человек растёт, он забывает всё, чего боялся в детстве, наше воображение гаснет под тяжестью ежедневной рутины. Но могут ли эти страхи вернуться? И от чего это зависит?

Глава 1. Приезд.

Было раннее утро, даже роса не сошла с малой травы, где-то издалека раздался гул мотора, который становился всё ближе и ближе. Мужчина лет пятидесяти поднялся с кресла, стоящего на крыльце ветхой избушки, и, взяв в руки трость, спустился к калитке, чтобы отпереть её сзади. К этому времени мотор стал слышен отчётливей, что давало знать: гости уже на подходе. Дедушка улыбнулся, смотря, как из подъехавшей машины выбегает семилетняя девочка с радостным возгласом: «Дедушка!» Малышка, рыжая, словно солнышко, кинулась к своему родственнику, налетев на него и обняв.

- Солнышко! Тише, дедушка старый, кости уже некрепкие, – с доброй улыбкой и смешком сказал седой старичок, приобняв.

- Мы оставим её на выходные, не скучайте тут, - раздался голос сзади. Это был такой же рыжий мужчина, скорее всего, папа девочки, который разгружал машину и оставлял вещи дочери.
Когда вещи занесли, ещё час-два продолжались разговоры, а потом уже более молодые взрослые уехали на машине, оставив старичку своё чадо.

- Дедушка Саша, а помнишь Тишу? – спросила Маруся с улыбкой, а вот самого Александра аж встряхнуло… Не из приятных то воспоминание..

Глава 2. Тиша

***
2 года назад

Очередной хмурый вечер разбавляло то, что по дому бегали ножки маленькой девочки, рыженькой, словно яркий вечерний закат летом. Это была Маруся, которой только недавно исполнилось пять лет. На этот раз малышка осталась с дедушкой на недельку, так как у родителей было много дел.

Александр жил в деревне Волчий Вяз, в ветхой еловой избе, которую перекосило на один бок из-за сползшего грунта. Внутри обстановка была уютной, деревенской, всего комнат там было пять. На окнах висели ярко-красные занавески с цветными узорами, походившими на египетские зарисовки. Мебель всё такая же деревянная, а в комнате деда вместо привычных для нас плит стояла большая печка, внутри которой с минуты на минуту должен был приготовиться вкусный и зернистый хлеб. На этой же печке и спал Александр, чтобы ночью не мёрзнуть.

Для гостей же были остальные комнаты, в одной из которой и жила маленькая Маруся. Да-да! Девочка уже спала одна, только иногда из-за своих страхов прибегала к дедушке на печку.

В зале был диван, из которого, по рассказам девочки, шли страшные звуки, походившие на скрежет когтей. Это не просто пугало бедную внучку, но и настораживало деда, ведь настолько напуганного ребёнка за своё время тот ещё не встречал.


***
Время 10 вечера, малышка Маруся была отправлена спать ещё час назад, а дедушка, попивая чай, наблюдал за дождём, который бился в окна с неистовой силой. Под ветром весь дом стонал, будто изгибаясь, как только мог. Сквозь все эти звуки раздавался ещё один. Странный, необычный, Александр слышит его впервые, поэтому и сидит, прислушиваясь, откуда же он? «Может что-то в сарае?» - внезапно подумал он. Поднявшись, мужчина направился к другому окну, которое как раз выходило к сараю со всей скотиной. «Неужели одна из коз что-то бьёт своими рогами?» - такая мысль всплыла в один момент, ведь дедушка вспомнил о своей старой и немного страшной, в плане поведения, козе. Примерно последние два года та совсем стала непредсказуемой. То убежит, куда захочет, то начнёт деревья старые крушить, то своих же сородичей топтать начнёт, хотя раньше была смирной и самой доброй в стаде.

Наконец, подойдя к окну, тот присмотрелся, пытаясь своим уже плохим зрением сквозь капли дождя разглядеть происходящее на улице. И… О, Боже! Существо в росте было не известно, ведь «монстр» извивал тело. При этом кончиком своего «хвоста» стучал по шиферу, который, как раз и издавал те самые звуки, оно стояло на входе, своей искажённой пастью, в которой отчётливо видны три ряда зубов, поедало бедную козу. Да как оно вообще достало её? Сарай закрыт на несколько замков, а всех животных сегодня даже не выводили.

От беспрерывного наблюдения за тварью Александра отвлёк голос маленькой девочки.
- Ты тоже их видишь. А знаешь почему? Потому что я так захотела, и так позволил Тиша.

Голос малышки звучал не просто сонным, она будто спала, но при этом говорила. Голова была немного наклонена на плечо, а глаза еле приоткрыты и полностью не отражали свет.
- Неужели ты про это существо? – указав в окно, с испугом спросил дедушка, а когда повернулся, никого и ничего не было, даже той самой козы, которая потеряла жизнь.
- Тиша, – повторила девочка, развернувшись и направившись назад в свою спальню. Дед не стал мешать внучке, поэтому тоже отправился на свою печь, при этом не выпуская из головы слова внучки и то, что видел.

***
Утром дедушка проснулся от нежных лучей багрового солнца, которые пробивались сквозь щели красных занавесок. Поднявшись с жёсткого матраса, уже почти не разделявшего спальное место и саму печку, старик спустился вниз, нашмыгивая на ноги свои тёмно-коричневые протёртые тапки. Как обычно это и бывает, Александр, подобно другим пенсионерам, просыпался рано, поэтому Маруся ещё спала, а будить её не хотелось. Мужчина отправился к раковине, где смог умыться и немного глотнуть воды, утолив свою жажду. Он уже и позабыл, что было вчера, либо думал, что это ему приснилось, поэтому как ни в чём не бывало отправился спокойно заваривать травяной чай из только недавно собранных новых трав.

Закончив свои дела, дед надел резиновые галоши и вышел во двор. Зайдя в сарай, старик насыпал зерна курам, загон которых находился самым первым, налил воды утятам и дал сена козам. Ведро для молока стояло на том же месте, где всегда, поэтому идти далеко не пришлось. Дед направился в загон старой козы и увидел лежащее на полу животное. Годы жизни старой козы подошли к концу. Может, вчера был вещий сон?


Глава 3. Где-то здесь была дверь

- Дедушка, а у тебя есть игрушки?

Александр начал вспоминать, где находится старая коробка с его игрушками, которые, возможно, понравятся Марусе. Предположив, куда мог её положить, дедушка отправился в соседнюю комнату, где стоял шкаф, а уже в нём та самая коробочка. Старик открыл дверь и отодвинул вещи над коробкой. На задней стенке была нарисована странная кривая поблекшая дверь с грязно-жёлтой краской. Дедушке поймал себя на мысли, что он впервые видит дверь, ранее ему знакомую. Но это просто догадки.

День пролетел быстро и беззаботно, Марусе безумно понравились игрушки, в которые когда-то играл её дедушка. Он уложил внучку спать и сам прилёг на свою печку. Находясь в полудрёме, Александр услышал скрип открывающейся двери прямо перед собой и, несмотря на страх, решил приоткрыть глаза.

Перед ним была дверь, та самая, которая нарисована на задней стенке шкафа, но на этот раз она была не нарисована, а полностью реалистична. Не понимая, что происходит, дедушка поднялся и сел на печку, вглядываясь. Дверь снова заскрипела, и ручка её повернулась, из-за чего та приоткрылась, и уже за ней показались силуэты, мелькающие через щель. Один из них остановился и показался ярко-изумрудный глаз, смотрящий прямо на ошарашенного Александра. Тело твари расплылось, проникая в спальню к мужчине и расходясь по полу не просто холодком, а тёмной материей, которая вскоре начала преобразоваться во что-то более похожее на то существо, что стояло вчера за окном.

Вскоре оно показало себя в полном виде. Высокое существо, тонкие задние ноги, даже нет, лапы, а вот передние были мясистые и сильные, с длинными когтями. Спина изгибалась, создавая горб, поверх которого лежал скелет, выходящий наружу из самой оболочки. Голова опущена вниз, уши, словно у зверя, большие и вытянутые, а также огромные рога, с которых свисала потёкшая кожа, были устремлены в одном направлении. Пасть существа была неестественна, тянулась прямо до конца лица, зубы похожи на лошадиные. Страха добавляло то, что с неё капало что-то чёрное, оставляя следы на полу.

- Неужели это ты? – еле слышно сказал дед с дрожью в словах.

- Да, – проскрипел искажённый, будто чем-то сжимаемый голос. Тварь говорила, даже не раскрывая пасти, через зубы, но шевеления языка можно было видеть через отверстия между зубами. – Твой детский страх снова с тобой…

Та дверь, которую ты держал закрытой, снова отворена, а главное: страшна не сама неизвестность, не сама темнота, а то, что она скрывает. Ты разрешил себе, позволил вновь увидеть, даже с особым старанием разглядеть то, что каждый видит по собственному стремлению и желанию… И вот я снова здесь…А ведь все зависит от тебя самого: что видеть, а что представлять, что принимать, а что перешагивать. Ты сам хозяин своего мира, ты сам открываешь или закрываешь дверь… Дверь ведет туда, куда ты сам ее откроешь…

Манько Иван. Солнце Мира

В конце зимы 2021 года, в пасмурный и ветреный день, проходя по Большой Конюшенной улице, которая расстелилась в центре Петербурга, я, будучи юношей шестнадцати лет, нырнул в пропитанную сдобным запахом пышечную. Потертая бежевая плитка, советские плакаты на полосатых стенах и старые, позолоченные люстры, как в театре. Все это напоминало капсулу времени, которая застыла еще в 60-х.

Примкнул к длинной очереди. Все томно двигались, погрузившись в свои телефоны или наоборот – наслаждаясь обстановкой и воспоминаниями. Для кого-то это была не просто возможность поесть вкусных пышек, а шанс побывать в ушедшем прошлом, когда все было иначе. Наверняка, для этого сюда пришла невысокая старушка, стоящая передо мной. Она была укутана в шерстяную шаль, а в руках у нее был полиэтиленовый пакет из «пятерочки», наполненный какими-то банками, которые казались тяжелыми.

«Помочь что ли бабушке?» – подумалось мне, но в кармане раздалось «трын-трын». Я достал телефон. Это друг отправил смешную картинку. Надо ответить. Теперь пишут в группе класса, обсуждают математичку. Надо поучаствовать. Вновь пришло сообщение. Подруга отправила очередную «актуальную новость». Ну да, ну да, как интересно.

Ответить ей не успел – подошла очередь. 180 рублей – и долгожданные пышки с кофе получены. Я отправился искать место, где присесть, но стоило отойти от кассы, как в меня внезапно кто-то врезался. Тарелка с пышками разбилась об пол вместе с надеждой на вкусный перекус, а собственный кофе залил все пальто.

– Извини, пожалуйста, я не хотела.

Передо мной стояла сконфуженная девочка лет пятнадцати, с широко открытыми карими глазами и сомкнутыми губами, накрашенными ярко-красной помадой. Кроме нее на меня теперь глазели, казалось, все посетители, злорадно усмехаясь.

– Ничего, бывает, – выдавил я из себя.

– Ты садись, я сейчас.

Я уселся на свободный столик, а девчонка быстро выбежала на улицу, даже ничего не накинув на себя. И через мгновенье уже вернулась с охапкой снега.

– Вытри, – сказала и уселась напротив.

Я попытался отмыть пятно, но вышло только хуже. Вздохнув, посмотрел на девчонку, и все равно сказал: «Спасибо».

Одета она была в цветочную блузку и создавалось ощущение будто вся она цвела, а на шее у нею весело металлическое ожерелье в форме дерева, украшенного красными камушками.

– Извини еще раз, мне очень неудобно. Я куплю тебе пышки и кофе, – голос ее теперь звучал звонко и так искренне, будто пела птичка колибри.

– Ни к чему. Не переживай.

Она широко улыбнулась, так ярко, что по телу пробежало тепло.

– Я- Мира, - сказала она и протянула мне руку.

– Ваня.

Мы пожали руки, и я улыбнулся вместе с ней.

– Интересное ожерелье, –Сорвалось с языка, первое в голову пришло.

– Это яблоня.

– Красивое.

– Мне тоже очень нравится. Это настоящее искусство! На ней так искусно все вырезано, и эти камушки ужасно красиво блестят на солнце.

Мне показалось, что больше это было похоже на бижутерию с востока, чем на искусство, но я промолчал. Вместо этого спросил: «Любишь искусство?».

– Конечно! - она заулыбалась еще сильнее. - Его любят все, просто кто-то не знает об этом. Ты же любишь искусство?

– Люблю. Вот только не всегда понятно, что искусство, а что нет.

– Этого никто никогда не понимал, искусство оно же для каждого свое. Я вот восхищаюсь картиной «Христос и грешница», Поленова. Он пятнадцать лет над ней работал. Я ее всем-всем сердцем люблю, а для кого-то, это просто картинка. Ты понимаешь?

-Да, это, пожалуй, правда. Кстати, красивая картина, мне тоже нравится. А в чем, по-твоему, цель искусства?

– Разве ты не понимаешь? Человек ищет в искусстве себя.

Говорила она это будто ее слова – единственная истина на земле, но им трудно было не верить. Она говорила это… как-то особенно живо, что трудно передать словами.

В этот момент в кармане опять запищал телефон, но теперь я его проигнорировал.

– Ты интересная. Сколько тебе лет?

– Не люблю этот вопрос, ко мне относятся, как к ребенку, если узнают.

– Понимаю.

– Ваня, мне сейчас нужно идти, но, если хочешь, можем прогуляться до метро.

– Да, с удовольствием.

Мы встали и выйдя из пышечной направились к Невскому проспекту. На улице за время, проведенное в пышечной, появилось солнце, и путь был особенно приятным. Всю дорогу Мира расспрашивала меня обо мне, без конца украшая дорогу улыбкой, а я с радостью рассказывал. Ей казалось и вправду был интересен такой невзрачный юнец, как я. Путь до метро промелькнул как одно мгновенье.

– Была рада познакомится, Ваня, – сказала она у входа в метро. – Извини за пальто. Прощай!

Она протянула руку, и я нежно пожал ее.

Мне было неловко, мне было грустно. Я хотел увидеть ее еще.

– Постой. Я могу оставить тебе свой номер? – спросил я.

– Конечно, – кивнула она. – Только мне некуда записать, у меня телефон не с собой.

Я достал из кармана руку и смятый чек из пышечной. Быстро написав на обратной стороне телефон, я протянул чек ей.

–Буду ждать звонка. – я последний раз посмотрел на ее светлую улыбку и добрые глаза.

– До встречи, – сказала она, собираясь уходить. Ее ожерелье сверкнуло на солнце, и я подумал, что под ним спрятано что-то особенное, то, чего нет больше ни у кого в мире. Там была зарыта настоящая, добрая и искренняя душа.

Она ушла. Растворилась в толпе серых людей, которые только и могли насмешливо поглядывать на юнца с огромным пятном от кофе на пальто.

Я пошел по проспекту, думая об улыбке Миры, предвкушая будущую встречу и наслаждаясь редким петербургским солнцем, как вдруг разглядел недалеко от себя ту самую бабушку с пакетом. Я подбежал и предложил помочь. Она, наградив меня улыбкой, согласилась, и я проводил ее до дома.

С тех пор я часто вспоминаю Миру, ведь благодаря ей я начал писать. Она рассказала мне, что значит искусство, и мне захотелось творить. Теперь я стараюсь и надеюсь сотворить что-нибудь живое, что-то такое, что однажды она могла бы прочитать. И чтобы на ее лице появилась та самая улыбка.

Этот рассказ я посвящаю тебе, Мира. И все еще жду звонка! Возможно, ты потеряла мой номер, 8-123-333-08-01.

Павленко Мария. В поисках потерянной двери

Если вы когда-нибудь окажетесь посреди океана, то сможете увидеть загадочный остров. Возможно, вам покажется, что там никого нет, но на самом деле там живёт маленькая морская свинка Анатолий со своим лучшим другом – золотой рыбкой Джаспером. Они пережили множество интересных и захватывающих приключений. И одно из таких случилось ранним солнечным утром.

Анатолий решил развеяться на песчаном пляже, который находился недалеко от его роскошного домика. Заправив свою мягкую кроватку, он спустился на кухню и приготовил своё коронное блюдо. Это была тонко нарезанная морковь, обжаренная до золотистой корочки, а сверху – его самая любимая петрушка. Семян петрушки становилось всё меньше и стало труднее её выращивать. Анатолий сильно расстраивался: он боялся, что больше никогда не сможет насладиться сочно-зелёными листьями петрушки.

Полюбовавшись на прекрасные пейзажаи, съев свой королевский завтрак и выпив горячий кофе, морская свинка отправилась собираться на пляж. У Анатолия было такое чудесное настроение, что он решил не надевать свой строгий костюм, а достать сундучок с секретами и натянуть на себя яркий и пёстрый костюм с радужными рыбками и пузырьками. Когда-то этот сундук выбросило на пляж, в нём лежало много разных безделушек, а ещё там был он, костюм мечты. Найденный купальник так вдохновил Анатолия, что он решил преобразить пару своих пиджаков – и тоже раскрасил их в яркие цвета.

Надев свой купальный костюм, он начал бегать по дому и искать маску для плавания, чтобы понырять и посмотреть на морские красоты. На чудесный подводный мир. Анатолий так был занят поиском маски, что совершенно забыл пожелать доброго утра Джасперу.

Морская свинка была сильно обеспокоена. Ведь он точно знал, что вчера положил в одну из комнат свою любимую маску, но, когда он пересчитал все двери, которых – он точно помнил – было шестнадцать, Анатолий понял, что одной не хватает. Наш друг не на шутку переволновался: ему даже пришлось заваривать горячий чай с мятой. Попив чай и помыв кружку, Анатолий стал думать, как решить эту проблему. Он заново обошёл свой особняк, но одной двери по-прежнему не было, как сквозь землю провалилась. Пошарив у себя по ящикам, морская свинка нашла разноцветную бумагу, старые карандаши, несколько потрёпанных тетрадей и много других безделушек. Анатолий решил к каждой двери приклеить листок и написать номер. «Тогда, наверняка, я найду эту дверь», – подумала маленькая, но очень серьёзная морская свинка. На кухне он нашёл баночку свежей смолы, взял прутик и начал намазывать всё это на цветную бумагу. Раз дверь, два, три… И так до пятнадцатой двери. Где же шестнадцатая? Анатолий рассердился. Ведь на эту дверь и маску он потратил половину дня. Тогда он решил взять краски и разрисовать двери, ориентируясь на то, что в ней находится. За первой дверью была библиотека. На двери он нарисовал книжки и корявые буквы. Во второй комнате был спортивный инвентарь, в третьей – музыкальные инструменты. В последующих дверях были важные и такие серьёзные вещи для нашей морской свинки как записные книжки, одежда, телескоп, а также комната со стеклянными бутылками, которые частенько прибивает на берег. В этих стекляшках Анатолий всегда находил разные рецепты, схемы каких-то новых приборов или отрывки писем. Морской свинке всегда было интересно – откуда они берутся?

День подходил к концу. Анатолий не оставлял надежды найти шестнадцатую комнату. Он решился спуститься в подвал, дверь которого находилась в полу на кухне. Там находилась карта его домика. Анатолий не любил всё, что связанно с подвалом. Хоть он и жил один на этом одиноком острове, ему всегда казалось, что там живёт чудище, про которое он читал в книжках. Большое, страшное с длинными ручищами, которые если схватят, то не выберешься из них никогда. Вспомнив эти ужасы, он решил выпить ещё одну кружку успокаивающего чая.

Попив чай, вымыв кружку до блеска и взяв фонарик, он напялил на голову строительную каску и медленно с осторожностью начал спускаться в холодный и мрачный подвал. Эхом раздавались скрипы от сырой и старой лестницы. Анатолий понимал, что ему как можно быстрее нужно добраться к включателю света. Собрав всю смелость в лапки, он задержал дыхание и, прикрыв глаза, побежал к кнопке. Пока он бежал, ему вспоминались самые лучшие моменты в его жизни и его рыбка Джаспер. Он думал, кто позаботится о рыбке, если он сам отсюда не выйдет живым. Раз, два, три – и свет озарил страшный подвал. Анатолий выдохнул и стал искать карту. Немного порыскав по ящикам, чемоданам, полкам, он всё-таки её нашёл. И первым же делом Анатолий принялся проверять, сколько дверей у него в доме. И к его разочарованию или счастью, их действительно оказалось шестнадцать. Взяв с собой карту, он посмотрел на лестницу, на выключатель и на длинный коридор, который вёл прямиком к лестнице. Посчитав про себя до трех, он быстро нажал на выключатель и в кромешной темноте драпанул к лестнице, чтобы никто его не успел догнать. Быстро поднялся по лестнице, закрыл подвал и накрыл ковром люк в него, а сверху ещё поставил деревянный стул. Сердечко маленькой и беззащитной морской свинки билось так, что было тяжело дышать.

Успокоившись, Анатолий вместе с картой прошёлся по дому. По ней выходило, что потерявшаяся дверь находилась на втором этаже рядом с первой комнатой, но там её не было, скорее всего, карта была старой или с ошибкой. Анатолий ничего не понимал, был сильно расстроен, что он не сходил на солнечный пляж, не полежал на горячем песке и не искупался в этот жаркий день. Эти мысли так сильно задели глубокую и ранимую душу Анатолия. Он зашёл в библиотеку, свернулся в углу в пушистый комочек, навалился на книжный шкаф и заплакал.

Но вдруг шкаф, на который облокотился Анатолий, заскрипел, и показалось что он сдвинулся. Действительно, он поменял своё положение. Морская свинка решила сильнее его толкнуть… И вдруг книжный шкаф образовал потайной ход в комнату. Множество эмоций переполняло морскую свинку, когда он брал в свои маленькие дрожащие лапки фонарик. Он медленно поднялся и вошёл в тёмную и холодную комнату. Осветив всё помещение ярким светом от фонарика, он убедился, что маски здесь точно не будет – всё вокруг было в пыли. Сюда явно давно никто не заходил. Анатолий был удивлён, как это он не узнал об этой тайной комнате раньше.

– Надо же, в моём доме много загадок. Интересно, сколько ещё здесь тайн? Точно! Я же сегодня не здоровался с Джаспером. Пойду ему расскажу всё, что у меня сегодня произошло.

Спустившись на первый этаж, он громко поздоровался с другом. В ответ Джаспер что-то радостно пробулькал на своём рыбном. Анатолий сел на красное, рядом стоящее с аквариумом Джаспера кресло и начал рассказывать лучшему другу, что ему так и не удалось искупаться и посмотреть на сородичей Джаспера. И то, что он узнал о тайной комнате в своём доме. Когда Анатолий рассказал всё-всё-всё и уже собирался уходить, как вдруг он увидел тёмно-синие очки для плавания, которые лежали на полочке над аквариумом. Эх, если бы он совсем не забыл о своём друге, он бы нашёл их ещё с утра! Но тогда бы Анатолий не узнал, что в его доме есть тайная комната. Поэтому Анатолий не стал расстраиваться, что не смог искупаться и посмотреть на завораживающие морские глубины. У него появились другие, более важные планы. Морская свинка, переодевшись в костюм детектива, взяла блокнот и ручку и отправилась изучать свой дом. Анатолий даже приготовился спуститься в жуткий подвал, наполненный чудищами! Но это совсем другая история…

Куликова Валерия. Мать

Воспитанный матерью, я никогда не понимал, какой смысл вкладывают в слово «семья». С детства я знал, что я защитник и опора матери. Кроме меня заступиться за маму было некому. Однако… Я никогда не осознавал ценности семьи. Будучи ребёнком мне часто приходилось слышать от соседей, что я обязан беречь мать. Лишь с возрастом я понял, что справляюсь с этой ролью плохо, ибо нарушителем нашего мирного существования, тем, от кого я должен был охранять мать, был я сам.

Жили мы в частном домике на окраине города. Я всегда знал, что мать - добрая душа: всем поможет, слова дурного не скажет, даже в самые тяжёлые времена руки не опустит. Мне мать ничего не запрещала: полагалась на благоразумие. Я слышал лишь объяснения того, что хорошо. Даже если я поступал неправильно, ни разу она не сказала: «Больше так не делай». Только говорила, что так поступать плохо.

Помню, в тринадцать лет моей страстью было покорение странных мест. С парнями мы наведывались в заброшенные здания, прыгали по гаражам. С матерью у меня всегда были доверительные отношения, поэтому однажды я похвалился ей, что смог преодолеть огромную пропасть между гаражами, в красках описав небывалый восторг и страх, испытанные мной. Когда я закончил хвастать, пришёл в себя, поняв, какая реакция будет у матери. Я живо представил, как она начнёт читать нотации. Хотя высота была и не столь пугающей, я знал: мать раздует катастрофу вселенского масштаба. Я исподлобья посмотрел на неё: во взгляде упрек. «Ну всё. Началось…»

- Сынок, какой же ты незрелый. Вы ходите по крышам, от этого остаются вмятины. А про прыжки я вообще молчу: что если ты ввалишься к кому-то, оставив дыру в крыше? Ты можешь представить, во сколько обойдётся ремонт? Не усложняй людям жизнь.

Я ничего не ответил. Мать упрямо ждала от меня хоть каких-то слов, но я не мог произнести ни звука. Я был растерян. С одной стороны, мне приятно, что она не загоняет меня в рамки гиперопеки. Но, с другой стороны, я не мог понять, как для моей матери чьи-то финансовые трудности важнее моего здоровья. И опять не было ни одной попытки остановить мои шалости. Хотя похождения по крышам гаражей я прекратил.

Но было кое-что, от чего мне было запрещено отказываться – занятия в музыкальной школе.

Попал я туда из-за собственной глупости, наивности и маминой хитрости. Было это, когда я переходил во второй класс. К тому моменту у моих одноклассников были телефоны. И не дешёвые, а сенсорные, в красивых чехлах. Я же развлекался со старенькой «раскладушкой». Конечно, я начал уговаривать маму купить мне телефон посовременнее. И мы заключили сделку: она покупает телефон, а я иду на прослушивание, и, даже если меня не возьмут, телефон не отберёт. Я на это только посмеялся. Я и музыка – две параллельные прямые. Теперь я понимаю, что мать ещё тогда заметила, как я каждому звуку тон подбираю и мелодию сочиняю. И в музыкальную меня приняли с удовольствием.

Поначалу там даже нравилось. Меня заставляли хлопать в ладоши, повторять звуки клавиш, учили нотам. Занятия были два раза в неделю. Меня это несильно заботило, дома я не занимался – всё на уроке схватывал. Так прошли три года обучения. А с четвертого начался сущий ад. Помимо простого клацанья по клавишам добавились сольфеджио, музлит, хор. И если петь мне ещё нравилось, то слушать историю создания музыки – нет.

Я открыл для себя сложные термины: триоль, синкопа, септаккорд. Какого труда стоило их заучить! Сколько времени и нервных клеток было потрачено. Больше всего я ненавидел учить биографии композиторов. Нужно ли тратить место в памяти на такую ненужную информацию?!

Даже представить страшно, как мать справлялась со мной тогда. На каждое занятие я ходил со словами: «Это в последний раз!» И как только я доживал до дня, когда по расписанию должно быть занятие, уверенный, что я на него не иду, мама говорила собираться. А дальше начинался театр одного актёра: слёзы, визги, угрозы уйти из дома.

- Где ты ночевать будешь? – со смехом спрашивала мама, потихоньку подкидывая мне одежду.

- А на вокзале и буду. Найдёт меня полицейский и будет тебе вопросы задавать, почему сына своего не любишь, - хлюпая носом и одеваясь, отвечал я.

Однажды я угрозу исполнил: ушёл из дома. Но путешествие до вокзала было недолгим. Я дошел до калитки и понял, что не знаю, куда идти. Это провал: маршрут не знаю, на улице мороз, вернуться домой – гордость не позволяет. Так и остался сидеть под окнами. При этом искать меня тоже никто не собирался. Минуты шли, а в доме была тишина. Я начал паниковать, но возвращаться не торопился: я же ушёл, значит, вернусь, только если позовут. Спасла меня соседка, которая в очередной раз пришла к матери за помощью. Она увидела меня замёрзшего, закричала, что я опять мать довожу, и за шкирку поволокла в дом. К моему разочарованию, мама не сидела в слезах и не выглядела взволнованной: спокойно пила чай на кухне. Сказать, что я был в шоке – ничего не сказать. «Всё понятно: она меня не любит», - подумал я. А как ещё объяснить, что родитель спокоен, как удав, когда его ребёнок спит (предположительно) на заснеженном вокзале. Даже Антонина Петровна дар речи потеряла.

- Ой, Антонина Петровна, вы с вокзала? И моего подобрали? – отхлебнув из чашки, спросила мама.

- А? Что? Нет, Свет, - переминаясь с ноги на ногу, ответила соседка.

- Ну, конечно, нет. Я ему-то и не рассказывала, где у нас в городе вокзал, - усмехнулась мама. Тут я не выдержал:

- Да? А если бы я всё равно пошёл? А если бы меня машина сбила? А если бы… - завершить речь мне не удалось, так как мать оборвала мои фантазии одной фразой, разбивший в дребезги весь мой план.

- Я помпон шапки в окно видела, - улыбнулась она.

Грозно топнув ногой и быстро раздевшись, я убежал в комнату.. Мама осталась на кухне разговаривать с соседкой. А я бился в истерике, да так, чтоб слышно было, чтоб ей стыдно стало, что она ребёнка бросила на морозе, чтоб Антонина Петровна подумала, какая мама у меня безответственная, чтоб меня пожалел хоть кто-нибудь. Радовало лишь одно: в музыкальную в тот день я не пошёл.

Однако я её не бросил ни через год, ни через два. Более того, когда я закончил фортепианное отделение, подал заявление на вокальное. Для меня в этом не было ничего странного: просто я не мог расстаться с местом, где провёл семь лет своей жизни. Но крови у матери выпил много.

- Бесхребетная я у тебя. Вьёшь из меня верёвки, как вздумается. Все соседи так говорят, - эти слова я слышал от матери чаще, чем собственное имя. Понимал ли я тогда, что использовал её мягкость? Да. Со временем я осознал, поведение моей матери не было вызвано слабостью духа, проявлением излишней уступчивости, равнодушием или нежеланием возиться с бестолковым отпрыском. Это была её модель воспитания: она всегда давала мне свободу действий, рассчитывая на проблески здравого смысла, который пыталась воспитать.

Вопреки своей нелюбви к музыке, воспоминаниям о потраченных нервах, я стал музыкантом. Сейчас моя слава соизмерима с длинной Великой Китайской стены. После каждого концерта журналисты задают сотни вопросов: «Кто привёл Вас в музыкальную школу?», «Кто подтолкнул Вас к мысли стать пианистом?», «Кто был Вашим первым слушателем?» И ответ у меня всегда один – мать.

Никогда при посторонних людях я не называл её иначе. Мама, мамочка, мамуля –это звучит слишком пафосно и не может передать той энергии, что бурлила в моей матери. Лишь спустя годы я понял, какой нечеловеческой аурой она обладала. Она в одиночку воспитала сына, умудрившись не превратить его в персикового мальчика. Никогда из её уст не звучали слова о том, что я должен стать защитой и опорой нашей семьи – к этой мысли я пришёл сам. Но никогда, никогда в жизни я не стал бы тем, кто я есть без неё. Ненавязчиво, аккуратно, но с необычайной лёгкостью она взращивала во мне терпение, стремление к успеху и умение следовать принципам, не пересекать черту того, что делать «не стоит». Каждый раз, вспоминая детство, я понимаю, что мне ни за что не суметь достичь того уровня мудрости, который есть у моей матери. Мне никогда не стать достойным её. Порой мне кажется, что будь у меня дети, я бы не смог воспитывать их с таким самопожертвованием, терпением и осторожностью, как это делала моя мать.

Но даже с таким крепким стержнем, как у нее, я ни на миг не забывал, что она всё-таки мама.

Сегодня один из тех дней, который мы проводим вместе, я в очередной раз предаюсь ностальгии. Мелькнувшую мысль хочется исполнить сиюминутно, поэтому я выхожу из спальни и замираю на пороге.

На диване сидит женщина, уже утрачивающая молодость, но еще не старая. Морща нос, на котором сидят очки, она силится рассмотреть цифры на манометре, одной рукой сдавливая нагнетатель, другой придерживая очки, не позволяя им сползти на кончик носа. В ушах концы фонендоскопа, поэтому она не слышит моих шагов.

Я перехватываю из её руки нагнетатель. Мне никогда не удавалось точно определить давление, хотя инструкцию я читал не раз. Устало вздохнув, сняв фонендоскоп и очки, стянув манжету, она заглядывает сверкающими серебряными глазами в мои, улыбается и, не говоря ни слова, выходит из комнаты.

Времена изменились. Сейчас мне не нужно проявлять характер, хлопать дверью или уходить на вокзал – мы с матерью понимаем друг друга с полувзгляда. Конечно, мои выходки не отозвались положительно на её здоровье. У неё часто скакало давление, болели ноги и руки, слезились глаза, которые она каждый раз усилием воли оставляла открытыми до моего возвращения. Но лицо никогда не покидала юность. В глазах часто появлялись озорные огоньки, искорки веселья закладывались в морщинках, когда она улыбалась.

Зайдя на кухню, я вспоминаю о желании, возникшем в комнате. Глядя на мать, наливающую воду из фильтра, чтобы запить таблетку, всматриваясь в её спину, излучающую ауру непоколебимой мягкости, я сильнее убеждаюсь в правильности своих слов и действий. Подойдя к ней вплотную и дождавшись, когда она запьет лекарство, я неожиданно крепко, передавая всю привязанность, беспокойство, любовь, заботу и благодарность, обнимаю и произношу так нужную сейчас для собственного успокоения фразу:

- Ты моё счастье, мама.

Борисова Дарья. Алгебра

Лица стёрты, краски тусклы,
То ли люди, то ли куклы,
Взгляд похож на взгляд, а тень – на тень.
Я устал и отдыхаю,
В балаган вас приглашаю,
Где куклы так похожи на людей.

А. Макаревич

О, не знай сих страшных снов
Ты, моя Светлана…
В. Жуковский

Синий послеполудень. Жёлтый класс. Седьмой урок. Алгебра…

– Если вы помните, на прошлом уроке мы писали ещё один пробник ОГЭ, – начинает Нина Никитична.

Я подозреваю, что это было ещё до каникул, но вида не подаю и раскрываю учебник по русскому.

– Что нам задали?

Женя, моя подруга и соседка по парте, неспешно достаёт свой блокнот и наконец изрекает:

– Упражнение 308, кажется…

– Так вот, я их проверила, – Нина Никитична роется в сумке, затем на столе.

Сумка бежевая, немного сморщенная, похожая на улитку. Когда там роются, она ходит ходуном, как двухместная палатка, в которой лежат три человека.

– Где мои очки? Без очков я ничего не найду.

Начинается поисковая операция «Очки», Нина Никитична перебирает бумажки, а я листаю учебник, мы шуршим хором, и выходит очень гармонично.

– А, вот ваши работы. Значит… Аня, сколько можно говорить, что тире в ответе писать не нужно? Только номер задания и через клеточку ответ. Безо всяких дополнительных знаков! Вот посмотри, как у Ани Скутской написано.

– Так у меня листочек был в линеечку…

В начале домашней работы нужно написать 10 словарных слов. Где же я столько найду? И как понять, какие русичке не покажутся слишком простыми? Вот, например, слово перистиль, которое нам давали на прошлом уроке. Ну что в нём такого? Буква «и» проверяется словом периметр, а «е» есть во всех словах с такой греческой приставкой: периферия, перипетия… Нет, нужно что-нибудь пословарнее. Вот, экзегеза!

– Держите, передайте Ане её работу… Машенька, ну как это называется? Смотри, что ты пишешь… Женя, включи свет над доской, пожалуйста.

Моя подруга вздрагивает, вскакивает, нажимает какой-то выключатель – и всё погружается во мрак. Клёкот кнопок – и среди тьмы возникает доска. В конце концов, после нескольких минут светомузыки становится видно и доску, и всех, и вся, и меня, и мой разверстый учебник по русскому. Но Нине Никитичне явно не до меня. Она ищет мел. Находит. А мел не пишет.

Нет, экзегеза не годится, что там не проверишь? Приставку экз- знает даже шестиклассник (всякие там эндодермы и экзодермы были в коре деревьев, кажется), это и экзотика, и экзамен. А «е» – интерфикс. Всё просто, как арбуз. Ну да ладно, мне всё равно нечего писать, авось сойдёт.

– Мел плохой, – как-то обиженно замечает Нина Никитична.

– Я могу сходить за новым! – вскакивает Полина и выходит, не дожидаясь ответа.

Счастливая! Есть чем заняться… Что бы ещё написать? Проблема. О, проблема! Нам же давали это слово в начале прошлой четверти. И то, спрашивается, чего давали? Как будто никто не учит английского и не знает слова problem с ударением на первый слог, но ладно, на бессловье и проблема – слово.

Полина возвращается минут через пять с коробкой мела, белого, яркого и мягкого, как маршмеллоу. Нина Никитична пишет какие-то каббалистические знаки:

сумма /_ ∆ =180◦

– Маш, ну почему нельзя по-человечески написать: сумма углов треугольника равна 180 градусам? Знаешь, мне это напоминает…

Ну всё, сейчас пойдёт рассказ о журнале «Весёлые картинки», где были такие истории в рисунках. С пятого класса один и тот же, с непременной иллюстрацией на доске.

Полина начинает щёлкать пальцами. Подсела к Арсению и щёлкает, а у него вместо этого получается какой-то скрип. Наверное, всё дело в кольцах, которыми усыпаны Полинины руки. А всё-таки, как у неё это получается?

– А я умею зубами хрустеть, – шепчет сзади Тара и, действительно, хрустит.

Мне жутко смотреть, и я вспоминаю:

– Я могу двигать пальцем.

И сгибаю только верхнюю фалангу указательного пальца.

На таком шоу талантов даже Арсений не может устоять. Он пытается шевелить, хрустеть и щёлкать всеми частями тела, но получаются какие-то конвульсии. На его беду, именно их замечает Нина Никитична.

– Арсений, что с тобой?

– Ничего.

– Так что же ты дёргаешься весь?

– Я не дёргаюсь.

В этот момент Полина делает под партой какое-то волшебное движение, и он весь вздрагивает.

– Арсений, не паясничай.

– Да что Вы ко мне придираетесь?

Полина дёргает его под партой, и он съёживается, как дождевой червяк.

– Хватит!

– Что я сделал не так?

И снова Арсения передёргивает.

– Я даже разговаривать не хочу больше на эту тему! Ты сам всё знаешь!

Весь класс тоже знает. А наш третий ряд знает больше. Надо спасать Арсения, не погубив Полину. Иначе станет слишком скучно.

– Нина Никитична, пожалуйста, можете, пожалуйста, разобрать №15?..

Тишина.

– Сейчас, мы ещё не кончили обсуждать работы. Так вот, всё надо писать сло-ва-ми! Тем более в этой части работы. На, Маш, забирай свою работу… Теперь Женя. Ты так мелко пишешь…

Женя даже проснулась от удивления. У неё самый крупный почерк из всех, которые я когда-либо видела, а буквы гонятся друг за другом, как скаковые лошади.

– Ну просто не разобрать. Вот что это за буква, братцы?

Главным братцем оказывается Лёва, который сидит на первой парте и решает вперёд учебник.

– А?

– Вот видите, а должно быть «П». Попробуй расшифруй твои каракули. Где ты, Женя Порхомовский?

А Женя Порхомовский в Турции. Впрочем, он не скрывается, каждый день аккуратно выкладывает фотографии – на пальме, на пляже, в городе, в ресторане, в мороженом… Моя соседка облегчённо вздыхает и закрывает глаза. Спокойной ночи, Женя…

Я оборачиваюсь и вижу, что Тара рисует какого-то эльфа.

– О, кто это?

В ответ слышится нечто непроизносимое.

– Кто?

– Ну, «Властелина колец» читала? Это оттуда.

– Тогда понятно.

Женя рисует собаку с оленьими глазами. Лёва принялся за геометрию. Арсений уже где-то под партой. У Ангелины с Владой открылся ресторан чипсов и огурчиков. Марина и Катя опять поссорились. Маша ведёт оживлённые переговоры с Аней и Юлей, которая тоже что-то пишет.

– Маша, сколько можно болтать? У тебя три, ты знаешь?

– Теперь да.

– А откуда у тебя улыбка до ушей с тройкой?

– У меня просто такое выражение лица.

– Что ты! С тройкой!

Голова Арсения, показывается из-за парты. Он поворачивается к Диане, но та мирно спит на плече у другой Маши, и бедняге ничего не остаётся, как обратить свой взор и уста к Лёве. Тот называет его непечатным существительным, но от геометрии отрывается.

– Лёва, ты сделал немецкий?

– Да, а что?

На лице у Арсения расцветает улыбка.

– Дашь списать?

Лёва радостно улыбается в ответ.

– Конечно, нет.

Улыбка Арсения достигает размеров Чеширского кота:

– Ах ты, крыса!

– Так, а у вас что за разговорчики? – всплывает Нина Никитична.

Словарных слов всё равно мало. Ничего, оставим место и будем списывать восторженный текст про платки.

– Когда прекратится этот трёп?!

Эх, лучше бы он не прекращался.

– Мы по делу.

Не по делу было бы, если бы они обсуждали алгебру.

– Какая разница! Болтливость – не мужское качество!

Наверное, поэтому вот уже около получаса над гуманитарным классом висит гул. «Наб_вные платки были особенно любимы на Руси…» Что тут вставлять? Набавные платки? Набувные? Надувные, может быть? По всем признакам набивные, но я пытаюсь представить их, то получается какая-то страшная подушка, которую ещё как-то нужно навязать на голову. Чего только не придумывают авторы учебников!

– Так… Ребята, ответьте мне, как находится энный член арифметической прогрессии?

– А-один умножить на дэ эн минус один, – не поднимая глаз, произносит Лёва.

– Нет, не то.

Женя судорожно принимается листать учебник.

– Как не то? Вот, формула написана, – изумлённо шепчет она.

– Саша Черепанова?

Саша глядит на Нину Никитичну своими ясными голубыми глазками и молчит.

– Саша?

«Пл_тки яркие, н_рядные…» Сколько можно писать, что слово платки проверяется простым русским существительным плат? Для разнообразия напишу про неполногласие: -плат- – -полот- (как плат – полотно).

– Саша?!

«Глаз не отве_ти…» Здесь, наверное, нужно вставить «з», как везу. «Глаз не отвезти…»

– Саша!

Саша молчит. И закрывает блокнот.

– Всё, мне это надоело. Давай его сюда.

Звери, птицы, рыбы, девочки в стиле аниме – всё пропало…?

Нина Никитична победоносно вытаскивает из-под горы тетрадей разряженный телефон. Саша может продолжить рисунок.

– Так какая же всё-таки формула энного члена?

«П_п_дают(?)ся пл_тки с бахромой. П_п_дают(?)ся – с к_стями…» Что там последнее? «О», проверочное слово кость. Это не девятый, а какой-то первый класс, честное слово! Платки с костями… Ох уж эти авторы!..

Марина с Катей помирились и играют в «Летел лебедь».

– Эй, можно с вами?

Мы с Тарой присоединяемся. В итоге играет весь третий ряд. Алекса, сидящая прямо перед учительским столом, от зависти начинает приплясывать на месте, повернувшись к Нине Никитичне не меньше, чем на 360 градусов. Варя выбывает, и следующим после меня игроком становится Марина.

– Слушайте, неужели никто не помнит формулу энного члена?! Вы же по этой теме контрольную писали?

Аня знает, но она на очередных сборах по истории. Лёва знает, но он решает геометрию. Арсений знает, но он увиливает от Полины, которая тоже знает, но щекочет его. Маша с Дианой знают, но они спят. Женя, Саша и Тара знают, но они рисуют. Влада с Ангелиной знают, но они торгуют с Настей и Василисой. Две Ани знают, но они ждут своей очереди за огурчиками. Юля наверняка знает, и Маша тоже, но они беседуют. Катя, Варя и Марина знают, но они играют в «Летел лебедь». Даже я знаю, но сейчас моя очередь хлопать по Марининой ладони, которая находится в двух метрах от меня.

Я наклоняюсь через всю парту, Марина тянется ко мне, чтобы наши руки хотя бы соприкоснулись. У неё немного смуглая ладонь с изящным маникюром. По ней разбегаются тысячи линий. Говорят, что где-то среди них есть линия жизни. Думаю, если попросят меня лет через двадцать или даже десять рассказать, что мы проходили на алгебре, я вспомню только эту паутинку морщинок на руке…

Я из последних сил хлопаю по несчастной протянутой руке, но – звенит звонок, и Марина успевает отдёрнуть её. Я выбываю.

– Ну, пока перерыв. Продолжим после перемены.

Сегодня у нас две алгебры подряд.

Зотова Софья. (Д)ВЕРЬ

– Как же я люблю нашу работу! Спать в сухом месте – это счастье, – потягиваясь, сказал Донни.

В этом добродушном пухлячке с большими рыжими усами легко можно было узнать механика: на нем красовалась отличительная шапка – бурая, потрепанная, с защитными очками.

– Как по мне, так своя постель всегда лучше, даже если над ней будет идти дождь из лягушек, – противником спальных мешков оказался Вонни – напарник и самый близкий друг Донни. Он всегда выглядел элегантно: даже шапка механика подходила к его строгому костюму, а по внешнему виду было не догадаться, что ночь он провел в походных условиях.

Донни и Вонни – представители удивительной профессии. Дело в том, что мир, в котором они живут, населен огромными металлическими существами – феррами. Задача механиков – находить в этих исполинских созданиях поломанные чувства и чинить их. Сейчас друзья как раз занимались таким здоровяком по имени Пи.

Позавчера в своем любимом кафе-мастерской они услышали байку про жуткий дом с ферром, который не выходил на улицу уже очень давно. Кто-то сказал, что раньше там жили братья, но потом один из них исчез, а вскоре перестал показываться и второй. Жадный до приключений Донни потащил Вонни посмотреть на городскую легенду.

Этот таинственный дом, как и любой дом ферра, был поистине гигантским. Для крошечных, по сравнению с жильцами, мастеров залезть в него – трудное дело, но им не привыкать. Этот дом, когда-то, видимо, красивый и уютный, казался заброшенным. Всё было покрыто пылью, царил жуткий беспорядок, пол скрипел. После долгих блужданий друзья увидели в гостиной того самого ферра. Он просто сидел посреди комнаты и смотрел на фотографии на камине. Донни и Вонни с ним поздоровались, но ферр ничего не ответил. На вопрос, как его зовут, металлический исполин глухо произнес: "Пи". Мастерам было очевидно, что ему нужна помощь: без долгой профилактики чувства ферра могли заржаветь.

Механики достали отвертки, раскрутили на груди Пи вход в его внутренний мир и сделали первый шаг. Они тут же стремительно уменьшились и оказались в виду целого города. Так вот что происходит в душе Пи!

Чтобы справиться с равнодушием ферра, нужно добраться до Центра управления эмоциями. А идти туда очень долго! Поэтому механики и решили заночевать, достав из рюкзаков спальные мешки.

Вернемся к утренней беседе о лягушках.

– Уверен, что ты, даже засыпая на самом мягком хлопке на свете, ворчал бы. Ну ладно, спорить о лягушках бесполезно, пойдем лучше в Центр управления. Кстати, Пи, как тебе спалось? - поинтересовался Вонни: как ни крути, а они теперь у него в гостях.

– Никак, – ответил низкий металлический голос ферра. Он раздавался как будто из репродуктора и не выражал совершенно никаких эмоций.

Болтая, наши герои успели собрать вещи и двинулись к пункту управления. Это место - своеобразный завод по производству эмоций. Профессионалы своего дела, Донни и Вонни знали, что состояние Пи вызвано поломками в Центре управления. Они уже почти пришли.

– Пи, расскажи о себе, – Донни приставал к Пи с расспросами, потому что про Вонни он и так все знал.

– Я сделан из металла, местами ржавый.

– О, здорово! Если бы я был сделан из металла, я бы хотел быть латунным. Я был бы похож на изящный чайник из арабских сказок, – размечтался Донни.

– Ты не тянешь на изящный чайник.

– А ты, Вонни, был бы как кофейник из стали, – Донни, как обычно, пропустил бурчание друга мимо ушей. – Ладно, чайники чайниками, а Пи сам себя не починит.

Друзья уже стояли перед входом в Центр эмоций ферра. Он был поделен на кварталы, каждый из которых отвечал за какую-то реакцию. Кварталы представляли собой отдельные миры, у каждого существа они выглядели по-своему. Обычно по поведению существа можно сказать, что поломалось, но Пи – странный случай. По его безэмоциональному "Я сделан из металла" нельзя определить, где проблема: в квартале Радости, Удивления или где-то еще. Поэтому Донни и Вонни решили обойти все.

Первое место, куда они направились – квартал Радости.

– Хей, Пи, у тебя здесь очень мило, по тебе не скажешь даже, что ты так мило радуешься, – сказал Донни, осмотревшись.

Все здесь напоминало уютный европейский городок. Светлые двухэтажные домики, стоящие бок о бок, каналы, каменные мостики и мостовая, выложенная булыжниками. Как будто добрая сказка, пахнущая камином, пряниками и какао. И, конечно, со счастливым концом.

– Дома все равно уютнее, – пробурчал Вонни.

Обычно во внутренних городах ферров было полно жителей. Но в Радости было пусто, даже эхо гуляло. Некому радоваться этой красоте! Поэтому Донни и Вонни решили, что проблема поселилась в другой части Центра управления, и пошли дальше.

Царство Страха напоминало готический замок. Самую большую его башню венчали часы. Они не ходили. Можно было бы подумать, что они сломаны, как и все остальное в Центре управления, но Донни и Вонни знали, что эти часы и не должны работать: самый большой страх любого существа – следующее мгновенье. Замок был мрачный, серый и холодный, но очень величественный.

– Он, наверное, подошел бы графу Дракуле. Хорошо, что в Центрах управления не водится вампиров, – сказал Донни. Он, если честно, очень не любил ходить по мрачным кварталам, поэтому был бы не прочь остаться в Радости. Но это он потянул Вонни исследовать Пи и теперь не мог отступить.

Механики были мастерами своего дела и знали, что поломка может быть в самом пугающем месте – надо преодолеть страх. Однако даже в черной-черной комнате "Боязнь общаться с другими" не было поломок.

Следующая остановка – Обида. Этот мир состоял из одного покосившегося деревянного дома. Трогать тут руками ничего не стоит – тотчас посадишь занозу. Друзья переступили порог и словно оказались в больнице: всё белое, кристально чистое, пропитанное хлоркой. Из такого места хочется сбежать.

– Вот уж точно обида: не ждешь от теремка больницы, – сказал Донни, покидая домик. – Что там дальше? Печаль? Ох, больше всего ее не люблю.

Складывалось впечатление, что механики случайно забрели в деревню. Только это было не живописное место с петухами, собаками и бойкими бабушками, болтающими с соседями. Нет, это была деревушка с покосившимися заборами, старыми домами, заросшими сорняками огородами. Здесь, куда ни пойди, тебя накроет черной тучей тоска. Донни и Вонни, подавленные атмосферой этого печального места, молчали. Им в лицо дышал ветер, такой же безрадостный, как и все остальное. Мастера, быстро все осмотрев, почти бегом покинули это угнетающее место.

Дальше перед ними открылся центральный городской сад – это и был квартал Надежды. Однако в ничего не цвело, не зеленели растения. Вроде бы всё красиво: беседки, тропинки, лавочки, даже маленький пруд – но ни цветочка, ни деревца, ни травинки.

– Ох, дело плохо, – сказал Донни, – если даже Надежда в таком состоянии. Кажется, пора осмотреть главную достопримечательность Пи.

Главной достопримечательностью Донни считал кирпичную башню в Центре управления. Это сердце ферров, но, судя по опыту механиков, дело крайне редко доходило до поломки именно там. Неужели у Пи всё настолько серьезно?

– Ну, где-то тут была дверь. Почему мы не можем ее найти? – удивился Донни, несколько раз обежав башню.

– Хм, странно, мы же пару раз ходили на разведку к башням Центров управления других ферров, там всегда был вход. Значит Пи – уникальный случай, – рассуждал вслух Вонни: когда дело доходило до чего-то важного, он никогда не бурчал зря.

– Пи, расскажешь про брата? – Донни подхватил мысль друга.

– Ну, он исчез. Был, а потом пропал. Я очень грустил много лет, но потом стал забывать, о чем я вообще грущу. И перестал что-либо чувствовать вообще.

– Ого, брат был его дверью! А теперь его нет, и дверь заросла. Жизнь перестала проникать в душу Пи. Вонни, что делать будем?

– Новую дверь?

– Мы не в силах ее создать. Это может только Пи. Дверь – желание жить, невозможно подарить ее тому, кто не может ни к кому привязаться. Для того чтобы Пи нашел что-нибудь похожее на дверь, нужно чудо!

– Донни, ты забыл, мы в волшебном мире! Пи, а ты не пробовал найти брата?

В городском саду, в самом центре, проклюнулся маленький, почти незаметный росток.

– Так что, Пи, будешь его искать?

В замке Страха загремело цепями какое-то привидение. Задумавшись, Донни сказал:

– Если хочешь, мы можем пойти с тобой – хорошее путешествие еще никому не повредило.

В квартале Радости послышался чей-то смех.

– Тогда в путь! – воодушевленно протрубил Пи, и в башне – на месте, где когда-то была дверь – появилась маленькая щель.

Филатова Софья. Битва при Смоленской

Ну зачем он ему это сказал! Ну зачем он его туда послал! Ладно, ничего, только бы до метро дотянуть.

Ветер дул в вспотевшее от быстрого бега лицо. Уже виднелась желтая арка Смоленской, там через турникеты, а это громила так не подпрыгнет, мешок-мешком.

Но влетев в арку, Гоша вдруг уткнулся носом в ребристый забор, примерно в человеческий рост. Только ремонта не хватало! Гоша заметался и, оттолкнувшись от бетонного блока под чей-то крик: "Куда, дебил?!", сиганул через ограду.

Огромные двери станции почему-то оказались не заперты. Он опрометью пролетел через темное фойе, и затаился в углу.

Гоша потер курчавый затылок. "Мешок"-то через забор не полезет, а вот полиция припереться может…

Он огляделся. Никаких следов ремонта на станции не было и в помине, зато воняло здорово. Справа от него в полумраке виднелась зловещая эскалаторная бездна.

И тут Гоше, ну позарез захотелось посмотреть, что там внизу. Раз света нет, и рабочих не должно быть. Уже, в любом случае накостыляют, а такой шанс упускать стыдно.

Врубив на телефоне фонарик, он подошел к бездне и медленно шагнув на серую лестиницу. Страшно. Он стал спускаться, и вдруг услышал какое-то странное клокотание, переходящее в рычание. В нос ударила очередная волна тошнотворно-сладковатого запаха. Гоша зажал нос, но вонь как будто находила другие проходы в организм.

Впереди сверкнула будка дежурного по эскалатору. Сопение усилилось. Ступив на гранитный пол, Гоша направил луч фонарика в глубь станции и вдруг наткнулся им на что-то зеленое и чешуйчатое. Похолодев, он стал медленно поднимать луч все выше и выше, скользя по чьей-то длинной шее, и замер, в позе Ленина, с вытянутой вперед рукой.

* * *

Гоша мчался вверх по неподвижным ступенькам эскалатора, удирая от вонючей черной пасти, в которой пару секунд назад исчез его школьный рюкзак. Подавись, гадина! Вот и учебники пригодились… Наконец, чудовишье закашлялось и втянуло шею обратно в станционную темноту, а Гоша вылетел обратно к турникетам, выбежал на улицу, сам не понял как перелетел через забор, и, поскользнувшись, рухнул лицом в грязь.

Кто-то резким рывком поднял его и поставил на ноги.

Мужчина азиатской наружности выпучил глаза и вместо того чтобы осведомиться о самочувствии мальчика после столь близкого контакта с мостовой, просто ткнул пальцем в сторону станции:

– Был там?

Гоша кивнул, с носа упала грязная капля.

– Вот это да! – воскликнул человек, и, схватив пацана за руку, потащил его куда-то по улице.

Все замелькало: люди, мусорные баки, кошки, грязные сугробы. И, наконец, они очутились перед дверью какого-то облезлого особняка. Взлетели по лестнице и ворвались в огромную залу, где сидело трое очень серьезных мужчин.

– Понимаете, хвост слишком разбросан, вот если бы он был в куче… Но в разброс….– сетовал какой-то лысый мужчина в дальнем углу стола, – Что молвишь, Юрий Владимирович? – обратился он к человеку с темной с проседью бородой и хитрым взглядом.

– А то, что Андрюша кого-то привел, – отозвался Юрий, – Здравствуй, молодец, чей будешь?

Лысый поморщил нос, видимо от Гоши все еще несло загадочной гадостью.

– Он был Там, – отозвался за Гошу тот, кого назвали Андрюшей.

– Не уж то, а как пробрался?

– Открыто было, – начал оправдываться Гоша, – я случайно, убегал от одного, мне фигня какая-то в темноте причудилась… Номер родителей давать, да?

– Ну нет, мóлодец, – вздохнул Юрий Владимирович, – ни фигня это, а зло великое. А то что дверь не заперта была, так это Святослав Владимирович, – он грозно взглянул на лысого, – он последний ходил.

– Ну, сорян, Юрий, не вели казнить… – пробормотал Святослав.

– Хватит, давайте по порядку, видите у гостя очи на чело лезут. Знаешь ли ты, молодец, историю града родного? Про Герогия про Победоносца слыхал?

– Того, что дракона бил?

– Бил да не добил, – буркнул Святослав, – под землю загнал пса смердячего, а нам теперь расхлебывать…

До пацана начинало доходить, но верить не хотелось.

– Пробивается змéище в разных местах, да метро рушит-ломает, спасу нет, – взялся объяснять седовласый человек в лохматой шубе, – а победить его не может никто, и чтоб граждан не пугать, правительство наше, ох гой еси оно, станции закрывает и ждет покамест чудище обратно не исчезнет, а там уж станцию повыскребут да освежителем окрест понапшикают, да и открывают.

– Вот, отрок, на карту посмотри, – поднялся с места Юрий, – вот щас поназакрывали и проспект Ленинский, и Давыдково какое-то там, и Смоленскую эту триклятую.

Он указывал пальцем на одну пометку за другой.

Вдруг встрял человек в шубе:

– В общем давайте, как я сказал: меня на Ленинский, Святославушку нашего, – он кивнул на лысого, – в Давыдково.

Святославушка обиженно поджал губы.

– Ну, а ты, Юрий, Андрюшу, возьмешь, да молодца, да и пойдете на Смоленскую, да мы все как разом врежем, да…

– Вишь, что выдумал, – улыбнулся Юрий, – себе середку безопасную выбрал, брата младшего на хвост посылаешь непредсказуемый, а среднего с племянником на смерть лютую? Ты хоть, Мстислав, меня и старше, но я по правде скажу, глум это, дискриминация, ей богу!

– Какая, Юрий, дискриминация!? Обижаешь ты меня, брат!

– Да не серчай, Мстислав Владимирович, будь по твоему. Как звать тебя, молодец? – обратился он к Гоше.

– Георгий.

– Вот те на… Вот, что, Георгий, завтра в пять утра у Смоленской, лады?

– Ну… лады…

– Ок, ну ступай с богом.

Гоша не заставил себя уговаривать и быстро вышмыгнул за дверь.

Пол ночи он ворочался. Бред какой-то… Решил не идти.

Ровно в пять, Гоша стоял около Смоленской. Через несколько минут в арке появились Юрий Владимирович и Андрей в спортивных костюмах, они остановились перед забором. Юрий извлек из принесенного пакета изрядно потрепанную булаву с надписью экспонат 33, колчан со стрелами и топор с изогнутым лезвием. Видимо на чудище идти надо было с оружием аутентичным.

Юрий торжественно вручил молодцу топор.

– Много героев пало здесь: Вячеслав, Изяслав, Ярополк…

Гоше стало жутковато, но думал он только о том, как же они перелезут через забор.

– Пойдем, молодец, не смотри, что крипово, о граде родном думай, – Юрий отпер в заборе незаметную маленькую дверцу и зашел. За ним последовал Андрей, и, наконец, обреченно поплелся Гоша. Зря он в это ввязался…

Снова слышалось снизу зловещее рыканье и хрипение, Гоша поравнялся с Андреем. Тот был зеленый, тошнило наверное, воняет тут, конечно, зело… Вот снова блеснула будка дежурного.

– Ну, ребята, готовы? – вопросил Мстислав с Ленинского по громкой связи, – С богом. Три, два, раз!

Булава, топор и еще какие-то невиданные инструменты все разом воткнулись в зеленую чешуйчатую плоть. Открылась пасть.

– Бежим, братья! – взревел Юрий.

Они мчались вверх, а позади с какой-то неправильной интонацией рычало чудище, Гоша показалось, что оно смеется.

Отдышались они только в огромной зале. Юрий указал на Гошу и воскликнул:

– Он!

Андрей кивнул.

– Скажи, брат, тошно тебе?

– Не особо.

– Вот! – Андрей поднял указательный палец, – Не тошнит!

Юрий улыбнулся.

– А знаешь ты, молодец, – спросил он, – что доселе с первого раза никто в здравии не выходил оттуда. Задыхались.

– Гниет, пес смердячий… – пояснил Андрей, – и смердит, соответственно. Все как положено, как у греков! Про пифий слыхивал? – Андрей уселся на стол.

– Вот ты, Андрей, опять все запутал, – вздохнул Юрий, – слушай, молодец: в 40 поколении рождаются все люди теми же, кем раньше были, был уж и Рюрик, и Олег, и Иван Грозный будет скоро. Так вот, Долгорукий я, Юрий. Сечешь?

Гоша не сек, но кивнул. Может Андрей – Боголюбский, а Змей – пифон… Что-то начало всплывать в голове из учебника.

– А я кто?

–Георгий ты, Победоносец, собственный персоный.

Гошина нижняя челюсть поползла вниз.

– Мы вот через 40 поколений, а ты через 80.

– Избранный, – пояснил Андрей, кладя ногу на ногу, – типа Гарри Поттера, только русский.

Юрий строго взглянул на сына, дескать не увлекайся.

– Тебе и змея побеждать, – заметил он.

– Э! Я на такое не подписывался, – яро запротестовал молодец, – я не Человек-Паук какой-нибудь, не Нео…

Юрий улыбнулся.

Тут в комнату ворвались Мстислав со Святославом.

– Он!?

– Он, – сам за себя ответил Гоша.

Держа в руках булаву Юрия, Гоша обреченно стоял у Смоленской. Прохожие ухмылялись. Пусть. Они не понимают, не избранные, не победоносцы… "Избранный"... Гоша поморщился.

– А зачем вы меня в прошлый раз таскали? – спросил он Юрия.

– Для проверки, молодец, ты и в этот раз не подведи, тебе одному дано, уж не серчай…

Гоша кивнул, он почувствовал себя очень важным и могучим, и с этим чувством шагнул в дверь в заборе. И только когда заметил уже до боли знакомую будку, резко осознал, что совершенно не знает нафига туда идет. Но отступать было некуда, он герой…

– Сдавайся, тиранозавр! – заорал Гоша.

Из темноты прогремело так, что у пацана уши заложило:

–Уж не Вам ли, сударь, мне сдаваться? У того Победоносца хоть конь был, а Вы, милостивый государь, на чем прибыли?

Гоша огляделся, ища источник звука, и с ужасом понял, что говорит змей. Наступило неловкое молчание.

– Ну что? – спросило чудище, – так и будем молчать?

– Я… Мне…

Гоша подошел и попытался ударить змея булавой, но та отскочила.

– О, какое унижение… – пробормотало чудище, – скажите честно, Вы ведь хотите чтобы я удалился, не так ли?

– Ага…

– Так как вы думаете, что для этого надобно сделать?

– Убить.

– Ответ неверен, mon cher. Давайте-ка мы с Вами, в загадки поиграем? У Вас три попытки. Одну Вы изволили использовать. Ну, а если не угадаете с третьей, буду иметь честь Вами позавтракать, как Вам такое предложение?

У Гоши не было иного выхода, он кивнул.

– Вот и прелестно! – дракон закатил глаза.

Яйцо, иголка, утка… Нет, не то!

– Может… Может вас надо как-нибудь по другому изничтожить?

– Помилуйте! Вот Вы, сударь, вторую попытку профукать изволили.

Гоша зажмурился, в голову все лезла одна бредовая идея – была ни была.

– Уважаемое Чудище! – Гоша почему-то кричал, – уйдите и не мешайте нам ПОЖАЛУЙСТА!

– Умница! Дай поцелую!

Гоша отрицательно мотнул головой и тут же повалился навзничь от приступа дурноты.

Когда он очнулся станция была пуста.


После "длительной реконструкции" 9 июля 2021 года станция Смоленская была вновь открыта для пассажиров.

Иванова София. Что зарыто под яблоней

Санька верил в Деда Мороза. Но не так, как его знакомые мальчишки. Санька верил осмысленно. В свои девять лет он успел многое понять об этой жизни. Например, то, что в новогоднюю ночь Дед Мороз не может всем положить подарки под ёлку одновременно, ведь нельзя же находиться во всех местах сразу. Совершенно очевидно, что он вступает в сговор с родителями и подарки развозит заранее в течение всего года. Логика у Сашки была железная, а доказательства неопровержимые.

В прошлом году его дачный друг Вовка с лета клянчил у родителей набор Лего «Пиратский корабль». «Дорого, - отвечали родители - попроси у Деда Мороза». Вовка с доводами согласился и в целях экономии семейного бюджета письмо Деду Морозу написал. Однако в конце декабря передумал и попросил у него игровую приставку: новое письмо написал, в конверт заклеил, в свой почтовый ящик положил. Всё сделал как положено, но под ёлочку получил все же Лего. А сам Сашка в прошлом году решил, что будет просить у Деда Мороза вертолёт на радиоуправлении. И по дороге в школу 1 сентября отцу об этом торжественно сообщил. А в ноябре решил он на крытый каток с друзьями сходить. Полез на антресоль за коньками, а там – вертолёт! Сашка, конечно, коробку вытащил, по квартире довольный скачет. Вечером папа с работы пришёл, на Сашку посмотрел, улыбнулся и говорит: «Ну, проси у Деда Мороза что-нибудь ещё, только уж не наглей и проси теперь что-то попроще».

Сашка с Вовкой, встретившись летом, уроки жизненные обсудили и выводы, как положено людям думающим, сделали: подарки Дед Мороз родителям передаёт заранее, и если вовремя припрятанный подарок найти, то на Новый год можно получить второй, потому что Дед Мороз - настоящий волшебник. Вечером за чаем Сашка с упоением рассказывал бабушке, уминая её блинчики, про их с Вовкой открытие. Бабушка смотрела снисходительно, улыбалась хитро, теорию не опровергала. «Значит, правда!» - подумал Сашка.

До выходных Вовка с Сашкой были заняты тактической подготовкой: придумывали подарки, рассчитывали объём коробок, в которые они могут быть упакованы, рисовали планы и отмечали точками места в квартире, куда можно спрятать коробку соответствующего размера. Получалось, что сначала надо просить у Деда Мороза что-нибудь большое, чтобы проще было искать. Например, Вовка никак не мог определиться, что в этом году у Деда Мороза просить. То ли беспроводные наушники, то ли микроскоп. Очевидно, что наушники сразу просить нельзя: они маленькие, можно и не найти, а вот коробку с микроскопом Вовка точно заранее отыщет. А это значит, под ёлкой его будут ждать еще и наушники. Чуда ведь никто не отменял. Мальчишки даже подумали, что и второй подарок можно попробовать отыскать заранее, но потом великодушно решили, что не будут жадничать. Ведь если все правду про Деда Мороза узнают, даже самому настоящему волшебнику трудно будет всем по два-три подарка доставить. Планами по добыче подарков Сашка поделился с бабушкой и, как настоящий разведчик, следил за её реакцией. Бабушка улыбалась, покачивала головой, а один раз произнесла загадочную фразу: «У хитрого начала скандальный конец». С каким-то особым смыслом произнесла. «Правильно мы с Вовкой решили второй подарок не искать», - подумал Сашка, почуяв в этом особом смысле что-то неладное.

А в субботу приехали родители. Бабушка гордо показывала новую клумбу, которую они с Сашкой сделали, хвалила внука за то, что копать помогал:

- Лопату держит прям как дед, - с умилением говорила она.

- Вы только под его яблоней не копайте. Ты же помнишь? - нахмурился на секунду отец.

- Помню сынок, помню про твой клад.

Сашка навострил уши:

- Какой клад?

- Да батя мне подарок оставил. Под яблоней зарыл, сказал, что достать его можно будет, когда мне исполнится столько лет, сколько ему было на тот момент. Я мальчишкой был, примерно как ты сейчас. Мне до его возраста всего два года ждать осталось.

- И что? - вытаращил глаза Сашка - Ты до сих пор не посмотрел?

- Нет, конечно.

- И не хотелось ?

- Хотелось, разумеется. А знаешь пословицу: «На всякое хотение имей терпение»? Сашка задумался, а бабушка с отцом переглянулись.

В воскресенье вечером родители уехали в Москву. Сашка еле дождался понедельника, чтобы поделиться с Вовкой сенсационной новостью.

Под какой яблоней зарыт клад, Сашка знал совершенно точно. Высокая, раскидистая, она стояла чуть в стороне, в дальнем углу участка. Ее все так и назвали – «дедова». Сашка в полный рост проходил под её нижними ветвями. Любил он и поваляться под ней на травке. Правда, один раз, когда он под яблоней лежал, бабушка позвала его: «Эй, Ньютон, иди чай пить». А когда Сашка обиженно поинтересовался, с чего это она его каким-то там Ньютоном обозвала, бабушка ему рассказала про учёного, которому на голову яблоко упало, и про открытие гравитации. Что такое гравитация Саша так и не понял, но обижаться на бабушку перестал: всё-таки не кем попало назвала, а учёным. Но с тех пор под яблоней валялся только в первой половине лета, не желая получить тяжелым яблоком по голове. Это не какая-нибудь китайка - сорт «богатырь», и размер у яблок соответствующий. А гравитацию все равно уже открыли, так что просто так рисковать смысла не было.

Утром понедельника Сашка с Вовкой разрабатывали новый план. Любопытство жгло, как угли, когда картошку таскаешь руками из костра. Сашка понимал, что в этот план даже бабушку посвящать нельзя, так что действовать придётся тайно. Договорились встретиться на рассвете. Чуть только рассвело, Сашка, стараясь не разбудить бабушку, пробрался в сарай, взял лопату и - к калитке. А там Вовка с лопаткой ждёт. Тихонько, пригибаясь под окнами, чтобы бабушка не увидела, пробрались к яблоне. Копай - не хочу: углом забор стоит, обзор из дома густые кусты сирени загораживают. Мальчишки аккуратно верхний слой дёрна сняли. Не маленькие: книжки читают, фильмы смотрят, - всё про конспирацию знают. Рыли-рыли, сколько успели: лопаты втыкали, слушали, не стукнет ли о сундук с кладом. Ничего… Аккуратно покидав землю обратно и закрыв раскопки дёрном, мальчишки отправились по домам, договорившись завтра на рассвете встретиться снова. Сашка на цыпочках пробрался в дом. Бабушка, потягиваясь спросонья, посмотрела на него с удивлением, но ничего не спросила. А вечером пожаловалась по телефону отцу: «Кроты что ли у нас завелись? Землю под яблоней рыхлят». Сашка почувствовал себя шпионом на грани разоблачения, и даже посочувствовал шпионам немножко, уж больно неприятное это было ощущение. Вечером за ужином Сашка заглядывал бабушке в глаза: догадалась или нет? Но бабушка смотрела прямо, спокойно, а в глазах её привычно прыгали весёлые искорки. «Не догадалась!»- успокоился Сашка.

В пятницу на четвёртый день раскопок Вовкина лопата вдруг глухо звякнула. Сашкино сердце так заколотилось, что он даже испугался. Вдруг, когда бабушка говорит, что у неё сердце из груди выпрыгивает, она не преувеличивает? Вдруг оно и вправду куда-нибудь выпрыгнет? Вот прыгнет оно у него из груди в живот, как его потом обратно загонять? Руками раскопав старую жестяную банку, мальчишки, затаив дыхание, открыли крышку. Сокровищ не было. Был свёрнутый лист.

- Карта? - с надеждой спросил Вовка.

- Карта! - уверенно ответил Сашка и дрожащими руками стал разворачивать. «Привет от Деда Мороза!» - гласила подпись под красочным портретом розовощёкого и белобородого волшебника. Сашка с Вовкой переглянулись, свернули «карту», положили обратно в банку, вернули банку на место, закопали, дёрном прикрыли и пошли, повесив носы, по домам.

В субботу опять приехали родители. За обедом, задумчиво посмотрев на Сашку, отец вдруг сказал:

- А может и правда не ждать, а сын? Пойдём клад искать?

- Терпение имей на своё хотение, - буркнул Сашка, опустив глаза.

- И то правда! - отец весело рассмеялся в ответ.

Вечером, сидя с Вовкой в уличной беседке, Сашка спросил:

- Что у деда Мороза будешь просить?

- Наушники.

- Маленькие?

- Ага, беспроводные. А ты?

- Часы.

- Наручные?

- Ага, маленькие.

Посмотрели мальчишки друг на друга и рассмеялись. В воскресенье родители собрались уезжать. Пока мама составляла список, что бабушке с Сашкой привезти в следующие выходные, отец вдруг вспомнил:

- Мам, а что кроты? Всё копают под яблоней? Может отпугиватель ультразвуковой привезти?

- Нет, сынок, не надо. Сами ушли.

Маркелова Мария. Не из каждого дубка вырастает настоящий дуб

Меня видно, но внутри я пуст.
(из фильма «Учитель на замену»)

###

Максимилиан вздохнул, грузно опустился в кресло, снова перечитал главу рассказа, написанную утром, и поморщился. Получалось пусто, скучно, даже противно, и смятый лист отправился в мусорную корзину.

В просторной комнате среди красивой мебели, дорогих ковров и редких картин было душно и тоже как-то «пусто». Максимилиан открыл окно, вдохнул свежий воздух и уже обреченно отправился за стол... Но вдруг ветер донес до него далекий, тонкий детский голосок, как будто кто-то отсчитывал последние секунды до чего-то очень важного:

- Пять, четыре, три, два, один…

«Пять, четыре, три, два, один, кто нашелся, выходи», - досчитал Макс, отодвинувшись от старой деревянной двери, ведущей в подъезд. Он обернулся и опытным взглядом окинул двор. Синие штаны Леши, мелькавшие среди листвы дерева, было видно за километр. От Вовкиного смеха тряслись кусты, а сквозь большую дырку в доске смотрел Колин глаз – самые любимые «пряточные» места заняты. Макс усмехнулся и, старательно делая вид, что не замечает друзей, отправился в глубь двора на поиски самого опытного игрока – Вики.

Искать Вику всегда было гораздо интереснее, чем остальных. Она обладала замечательной фантазией и львиным бесстрашием, поэтому могла найти укрытие хоть в ровной стене, хоть в пасти у акулы. Чаще всего ребята после часа поисков сдавались, и Вика тут же обнаруживалась в самых неожиданных местах.

Однако сегодня Максу не везло. Он проверил и старый сарай, и кузов грузовика, и страшно колючий розовый куст, но девочки нигде не было. Пришлось даже крикнуть пару раз (но тихо), чтобы пацаны не услышали, а то решат еще, что он проиграл девчонке. Но и это ни к чему не привело.

К счастью, судьба иначе наградила за трудные поиски: на пути попалась замечательная палка, оставленная без присмотра каким-то храбрым воином. Макс подержал ее в руках, повертел. Сразу понятно: отличная палка, такая и шпагой может стать, и копьем, и ружьем. Обрадованный находкой, мальчик решил занести трофей в свой «секретный штаб» на дереве, в тайное место, о котором знал только он. Все равно Вику еще долго искать, можно и отвлечься.

Преодолев страшно колючие кусты, дырку в заборе и чью-то клумбу, Макс, наконец, вышел к заветному дубу. Но что это было за дуб! Огромный, раскидистый, ярко-зеленый, вечно шумящий, словно говорящий обо всем и со всеми. Все ребята с их двора мечтали туда забраться, но ствол был гладкий, а развилка, на которой можно посидеть, очень высоко. Однако Макс был «не промах», поэтому уже давно нашел, на какие сучки можно наступать, на какие выступы опираться, и недоступная вершина стала его вторым домом. Для удобства он привязал веревку, замаскированную ветками, которая обычно развивалась с левой стороны. А сейчас там висела… нога в красном кроссовке!

– Я тебя нашел, вылезай! – улыбнулся Макс. – Это мое укрытие.

– Еще чего, - закачался - заупрямился кроссовок. – Может, я тоже это место уже давно нашла.

– Ладно, но, чур, никому ни слова! – грозно потребовал Макс. – А то «понабегут» всякие.

– Хорошо, - покорно пообещал красный кроссовок и исчез в листве.

###

- Это последние, больше нет, - хмурая продавщица грубо отсчитала пять алых роз. - Забирай и уходи, мы на обед закрываемся.

Она завернула их в пленку, неаккуратно завязала лентой, сунула Максиму и вытолкнула его на улицу. Парень в недоумении оглянулся на дверь, но та уже захлопнулась. Он пожал плечами, вдохнул нежный запах цветов, улыбнулся и немного поправил ленту. Цветы были для Вики.

Он не нашел ее ни у шестой клумбы, где они договорились встретиться, ни во дворе, ни дома и, по привычке, направился к «тайному месту», но уже издалека услышал какой-то странный шум. Вика выбежала ему навстречу какая-то потерянная и, глядя полными слез глазами, прошептала: «Наш дуб»... Но Максим уже и сам все видел.

Толпа зевак столпилась у могучего дерева, наблюдая, как рабочие равнодушно работают топором. Мальчишки прыгали и свистели, наблюдая, как «сдается» неприступная вершина.

От громких звуков вдруг заплакал ребенок, и какая-то бабушка предложила:

- Хочешь, покажу чудо? Видишь, какое дерево огромное, сейчас на счет «пять» я сделаю так, что оно упадет. Давай считать вместе.

Малыш перестал плакать и заинтересованно взглянул на старушку, а весь двор, приняв игру, начал обратный отсчет последних ударов.

«Пять» - дерево вздохнуло и закачало кроной, будто понимая, что от падения его отделяет всего несколько мгновений.

«Четыре» - ветки зашумели, возмущаясь или, может, извиняясь за то, что не могут остановить людей.

«Три» – раненый могучий ствол начал медленно клониться в сторону.

«Два» – дерево вздохнуло в последний раз, будто прощаясь с Максимом и всем, что его окружало.

«Один» - дерево рухнуло на землю.

Когда пыль улеглась настолько, что можно было осмотреться, разочарованные слишком быстрым окончанием «представления» люди уже почти разошлись, а рабочие уехали.

Максим погладил поникший ствол, провел рукой по осиротевшим веткам, на которых они с Викой провели все детство. Дерево еще жило, оно дышало и пульсировало под пальцами, но с каждой минутой удары становились все реже. Вика подошла, держа в руках слабенькую свежесрезанную веточку.

Через полчаса новый маленький дубок уже рос рядом со своим «поверженным отцом». Максим огородил его палками, чтобы не затоптали, а Вика повязала на них красную ленту с букета. Теперь самодельную ограду было видно издалека. Вместе с маленькими листочками, зеленевшими на крошечном, но уже дубке, возвращалась надежда и жизнь.

###

Максимилиан отклонил очередной звонок, сославшись на чрезмерную занятость, и снова начал мерить шагами просторную комнату, продолжая думать о своей жизни. У него есть все, что только можно пожелать, в первую очередь, железное здоровье: ему предстоит долгая, полноценная жизнь. Но эта мысль давно не приносила радости.

Он прошел огромный путь, заслужил уважение окружающих, дорос до «Максимилиана». Но чем больше становилось букв в имени, тем сложнее было жить. Но не просто жить, а жить не безразлично. Награды на стенах и полках приумножали его гордость. Но и они меркли на фоне единственного постоянного чувства, которое он ощущал уже много лет…

Пустота... Она была везде. В его «творчестве», которым он пытался себя занять. В бездушных картинах, изображавших любовь и ненависть в равнодушных глазах. В скучных рассказах об увлекательных приключениях и путешествиях. В душных комнатах, в которых он не мог найти себе места. Каждая клетка тела лишь своим существованием напоминала ему о бесконечности, на которую растянулась вся его жизнь, и о неземной скорости, с которой летит время. Но для него оно летит бессмысленно.

Максимилиан снова сел за стол и «уставился» в чистый бумажный лист. Что это будет? Очередная картина, глава нового рассказа, может быть, он сейчас набросает силуэт скульптуры… Не все ли равно? Он бы отдал все, что у него есть, лишь бы хоть на минуту почувствовать себя прежним, «живым», постоянно занятым и искренне обеспокоенным. Бесконечная жизнь не кажется ничем выдающимся, если ее нечем наполнить.

Максимилиан взял в руки карандаш, провел тонкую линию, еще одну, поперек ей, добавил черточек. Получился листок в крупную клетку, больше похожую на решетку, за которую он сам себя загнал. Рисунок отправился в мусорку.

А за окном пели птицы, играло солнце и веселилось живое детство, ведя обратный отсчет его бесконечной жизни, чтобы, дойдя до конца и успев дать надежду на завершение, снова начать сначала:

- Пять, четыре, три, два один…

Симакова Алиса. Про врачей, ёжиков и сказки

- Никогда! Никогда туда больше не пойду! Столько лет я училась, столько времени я потратила ради того, чтобы терпеть эти детские вопли и слёзы?! Да я сама готова разрыдаться! – кричала я срывающимся голосом, придя домой после первого рабочего дня в детской стоматологии.

- Кто же довёл тебя до отчаяния? – поинтересовалась вышедшая из кухни мама, вытирая полотенцем руки.

- Мам, ведь так невозможно… Ведь они не слушают меня. А один пытался даже меня укусить! – продолжала я, чувствуя, что вот - вот из глаз хлынут слёзы.

- Настало время рассказать тебе про ёжиков.

-Каких ещё ёжиков, ма?

***

Этот диалог послужил началом истории, которую мне рассказала моя мама, поделившаяся со мной многолетним опытом работы в детской поликлинике. Она - стоматолог, и ей приходится делать детям плановые операции в полости рта. С точки зрения медицины, это достаточно лёгкое в исполнении вмешательство, но, как ни крути, хирургия чистой воды. С анестезией, разрезом, швами, болью и отёком.

Детский мир - особая реальность. Эдакая сказочная жизнь или правдивая сказка. Так почему же не попробовать обратить операцию в волшебное приключение? Задача не из легких! К счастью, решение пришло само собой. Любого из нас: и взрослого, и ребёнка страшит то, что непонятно. Как объяснить маленькому человеку, что не нужно бояться? Правильно: рассказать ребёнку обо всём, что делаем, но не просто и прямолинейно, а сказочно! Для полного комфорта во время представления в кабинет, то есть в импровизированный театр, допускалась группа поддержки нашего маленького героя, которые становились не только зрителями, но и невольными участниками такого спектакля. Приходили малыши с мамами, бабушками, дедушками и даже друзьями. Всем были рады! Проходите, занимайте лучшие места. Актёры в сборе, начинаем операцию, то есть сказку.

Герои этого театрализованного представления всегда были одни и те же. Это ёжики и, конечно же, сам наш Главный Герой! Другого придумать уже и не пытались. Той импровизацией, которая случилась на премьере, и пользовались. Если коротко, то сначала совместно с маленьким пациентом вспоминали всех известных миру ежей. Чаще на ум приходили герои мультфильмов: это и "Смешарики" с Ёжиком и его лжебратом Ежидзе, и "Ёжик в тумане", и мудрый Ёжик из известного мультфильма "Мешок яблок", и симпатяга ёж, что "белогривые лошадки" распевал. На волне ёжиковосхищения обещали в конце операции, под занавес сказки, посадить на губу нашему пациенту маленького ёжика (какая же операция без наложения швов?). Детки настолько впечатлялись этой идеей, что с нетерпением ждали этой минуты! Начинали с анестезии. Спасибо российскому производителю, что есть гель с ароматом зелёного яблока. Уж больно эти яблочки полезны для ежей, а нашему герою ещё и совершенно не было больно! Дальше всё шло быстро. Анестезию и разрез детки уже как-то и не замечали. Затем объявлялось, что в поликлинике проходит Чемпионат по ёжикам. Медицинская сестра, помощник и второй режиссёр, доставала тетрадь, куда регулярно записывала всех детишек и количество вышитых ёжиков. И вот удача! У кого больше всего ёжиков, тот и получает приз! Сразу назывался ребёнок, лидирующий в списке в настоящий момент, но с заведомо меньшим числом ёжиков. И начинали шить... И вот уже будущий чемпион старается, считает! Идёт на рекорд и изо всех сил мечтает о победе! Да и зрители тоже включаются в подсчёт. Чемпионам нужна поддержка, особенно если сами они ещё плохо считают.

Долгожданная победа! Ура!!! Выводок ёжиков восседает на губе у чемпиона! Особо любопытным и бесстрашным выдаётся зеркало, дабы лицезреть новых сказочных друзей. Обычно обе стороны остаются довольны друг другом! И вот оно чудо! Малыш смотрит с интересом и радостно кивает, пытаясь их потрогать пальчиком. Ему "нЛавитЦА"! Кетгутовые ежи - это просто чудо! Далее самое главное- инструктаж по содержанию ёжиков. Зверёк он ночной, поэтому побегать и пофыркать в ночные часы очень любит. Шёпотом, на ухо, чтоб не слышали ежи, сообщаю, что они могут сбегать! За ними глаз да глаз, плюс пересчёт и перекличка каждый день. И, следовательно, не пугать и спать крепко! Тонкости ухода за операционной раной потом для мамы напишут на бумажке. А пока под победные фанфары и опускающийся на губу пузырь со льдом вручается приз! Призы, всякие детские радости, покупались специально и дарились с учётом возраста. Видели бы вы эти детские довольные мордашки в тот момент! В душе вся взрослая труппа этого шоу рыдает от счастья и аплодирует этому Человечку! Родители смотрят на отпрыска с уважением и гордостью. Медсестра вносит в тетрадь имя Героя Дня (иногда печатными буквами, чтобы герой лично убедился в честности состязания и правильности ведения протокола). Какие шутки, что вы! Здесь серьёзная организация!

Договариваются о новой встрече, и новоиспечённые ёжиководы с победным видом уходят домой. Удивлению детишек нет предела. Так было страшно, а теперь им окрыли тайну! Теперь они знают, что такое "операция" и со знанием дела всем расскажут, как это, когда на губе можно вышивать ёжиков. Тётя-врач и её помощница останутся в памяти добрыми сказочными волшебницами, пришивающими этих самых ёжиков. А впереди новая встреча. Ведь у сказки должен быть счастливый конец!

Встречаются уже как старые друзья. По выражению лиц, интонации и шуткам родителей, понятно, что ежиная тема-«number one» за последние дни. Разговор начинают, справляясь о самочувствии ёжиков и возможных потерях в их рядах. Для врача очень важно знать, как они вели себя, топали ли ночью, давали ли спать, как за ними ухаживали. Тут уже сказку творит ребёнок. Рассказывает про непослушных ёжиков, бегающих по ночам и колющих губу, о ссорящихся ёжиках, о ёжиках со сломанными колючками. Детская фантазия безгранична! Теперь обратный процесс. Ёжиков-тихонь, которые не разбежались, надо снять. Делают это аккуратно. Пинцетом и ножничками. Одна прекрасная юная барышня настолько прониклась идеей ёжикосодержания, что исхитрилась изловить всех ранее сбежавших ежей и принести их в коробочке. Снятые ёжики благополучно воссоединились с семьёй и чудесным образом дополнили эту столь редкую и экзотическую коллекцию. Девчушка так обходилась с ними, что тут уже все были готовы поверить в то, что они живые!

***

А что, так можно было?

Беляева Алена. А был ли мальчик?

– Можно как-то побыстрее? У меня ещё полно дел!

Это было первым, что я услышал, когда очнулся в каком-то незнакомом месте. Голова гудела, взор был туманен. С усилием оглядевшись по сторонам, я заметил, что всё здесь было чопорным: и позолоченные рамы, и мягкая кожаная обивка белоснежного дивана, на котором я сейчас сидел, и белые, слепящие стены с резным узором. Казалось, будто бы я очутился в приёмной директора с дурным вкусом или, может, в фильме, где люди сидят в точно таком же помещении и ждут своей очереди в рай.

Так или иначе, здесь мне не понравилось сразу, и не столько из-за интерьера, сколько из-за человека, голос которого заставил меня раскрыть глаза. На вид это был обычный мужчина лет сорока, небольшая лысина никак не безобразила его лицо – оно и без того внушало подсознательную неприязнь. Широкий морщинистый лоб, маленькие глаза с прищуром, кривой нос, губы, сжатые в напряжённую полоску, крупный подбородок – всё это в совокупности, в общем-то, лишь настораживало.

– Где я вообще? – быть вежливым с таким неприветливым подобием секретаря не хотелось совершенно. Он сам не хочет церемониться, а чем же я хуже?

– Ты во сне, – всё так же фамильярно ответил мне он. – Когда ты проснёшься, то будешь другим человеком. Отчасти.

– Как это – во сне? – не понял я. Такое мне присниться не могло просто потому, что воображения не хватило бы.

Ответа не последовало. Видимо, секретарь не посчитал нужным рассказать мне, где я вообще, как я тут оказался, и, что самое главное – что ему от меня нужно? Тревога с каждой секундой нарастала, и никто не помогал с ней справиться. Через некоторое время, подняв на меня глаза, мужчина с явным нежеланием продолжил:

– Мы просто помогаем тебе перестроить нейронные цепочки, а ты проходишь через это скорее формально, боссу нужна вся эта волокита. Кстати, распишись здесь… – он протянул мне несколько бумаг, отливавших серебристым цветом. Удивляться было уже некуда.

– А вы не боитесь, что я кому-нибудь об этом расскажу?

– Если ты всё ещё не понял, ты во сне, мальчик, - видимо, я начинал его раздражать. Но да, я не понимал, как такое может происходить. Наверное, нужно просто следовать его указаниям, чтобы меня поскорее отсюда выпустили.

Встав с дивана и взяв со стола тяжёлое перо, я поставил свою подпись в указанных местах. Все буквы были странными – слишком витиеватыми, мало чем отличающимися друг от друга.

«Не обращай внимания, тебе нужно домой», – твердил себе я, и это единственное, что помогало мне не расплакаться прямо в комнате, в яичной скорлупе, теперь вовсе ставшей главным источником страха.

Трясущимися руками я отдал бумаги обратно и вернулся на кожаный диван. Не найдя занятия лучше, я принялся сверлить взглядом этого секретаря. Его лицо было сосредоточено, он тщательно проверял подписи, и после хмурость немного исчезла, глаза посветлели. Аккуратно сложив их в одну стопку, он встал, подошёл к двери, которую я даже не замечал до этого момента, и отпустил в почтовое отверстие сверкающие свёртки. Они податливо опустились вниз и исчезли из поля зрения, но мужчина не спешил уходить – ждал обратной связи, что ли? Но дверь на сей раз исчезла, и не только для меня, потому что секретарь начал испуганно озираться по сторонам. Подбежав к голой стене, он пару раз постучал по ней, но никакого эффекта это действие не произвело.

Он схватился за голову. Я тоже еле сдержался, чтобы не ойкнуть, и моё сердце забилось ещё сильнее, словно птица в клетке, узнавшая о вечном заточении. В данном положении я был бессилен, и все надежды были лишь на этого чудного мужичка, который подбежал к столу и, нетерпеливо набрав номер на стареньком телефоне, затараторил:

– Отдел физиологии! Куда делись бумаги с подписями и дверь для перехода?!

Судя по физиономии секретаря, ему говорили не самые лучшие вещи. Его глаза вновь обрели сосредоточенность, но в них теперь читался и ужас. Похоже, он не сталкивался с такой проблемой раньше.

– Свяжитесь с боссом, срочно, - в конце концов промолвил секретарь и повесил трубку.

Его загнанный взгляд метнулся на меня:

– Если к концу этой ночи ошибка не будет исправлена, я потеряю работу.

– Ну, это не моя проблема, – усмехнулся я. Ведь правда, что я могу сделать, даже не понимая, что в принципе происходит? Всё это казалось далёким и чужим, и я просто хотел домой. Даже Толику не смогу позвонить – не поверит и засмеёт.

Мужчина не спешил садиться на своё место. Он старался скрыть волнение, но дрожащие руки противоречили его вымученно-спокойному лицу. На лбу даже выступила испарина, и секретарь, почувствовав это, поспешно вытер лицо платком.

– Когда я вернусь домой? – набрался решительности и спросил я. Возможно, я и правда в каком-то невыносимо глупом сне, а то и вовсе в кошмаре.

– Ты не понимаешь, как важно то, что сейчас должно происходить. Маленький, несносный и глупый мальчишка, я должен сделать из тебя того, перед кем не будет стыдно твоим родителям, кто будет подставлять руку помощи, а не подножку.

– Зачем так грубо разговаривать? Я же ничего плохого вам не сделал, – меня так раздражали взрослые, ведь они читают мне нотации, да ещё и обвиняют, а этот чудной человек видит меня впервые в жизни!

– И слава Богу, что мне не приходилось сталкиваться с тобой лицом к лицу до сегодняшней ночи. Но мне приходилось иногда смотреть за тобой, пока проходил отдел органов чувств, и всегда ты вёл себя крайне неприятно: грубил, как сейчас, нагло смотрел на тех, кто делает тебе замечание по поводу поведения, нахально разговаривал с родителями, оскорблял одноклассников, которые советовали тебе быть мудрее. Ты здесь для того, чтобы стать, наконец, взрослым человеком, но двери для перехода нет! Я просматривал столько бумаг, ошибки точно не может быть…

Что он несёт? Я не понял ничего из того, что он мне так рьяно говорил, но мужичок явно не в себе. Что-то у него пошло не по плану, а я должен за это получать!

Внезапно я почувствовал головокружение. Передо мной всё снова помутнело, как тогда, когда я только попал сюда. Я захотел опереться на диван, но рука не встретила сопротивления в виде не очень мягкой обивки.

Себя я нашёл на полу своей комнаты. Сердце стучало так, что я чувствовал его в груди, и пусть я только проснулся, глаза были выпучены и бездумно смотрели на постер мультяшной курицы с забавным чепчиком на голове. Немного придя в себя, я поспешил разблокировать телефон. Первым, что я увидел, были три сообщения и пять пропущенных от Толика.

На календаре – вторник, на часах – одиннадцать утра. Я проспал школу. Конечно, будильник я не заводил, но всегда получалось как-то проснуться ко второму уроку. Пожалуй, можно теперь и вовсе не идти, учительнице и родителям скажу, что до ночи учил уроки, а не играл в приставку на телевизоре. Что же мне такого интересного приснилось?

Волков Арсений. Туманная клетка

Зажёгся свет, и тусклый полумрак тотчас рассеялся. Перед взором предстала небольшая комната с серыми, будто пепельными стенами и наполнилась белым светом. На потолке горела слабая люминесцентная лампа. Перед изрядно уставшим человеком находилась всё та же лёгкая железная дверь, изрядно покоробленная чёрной ржавчиной.

«Как только я засыпаю, ты всегда неподалёку...» – немного обречённо подумал мужчина перед тем, как открыть вход в ангар.

Перешагнув через порог, путешественник в очередной раз услышал, как дверь за ним сразу захлопнулась, словно её кто-то поспешно запер. Пробирающая до мурашек темнота внутри уходящего вглубь помещения дополнялась нарастающим неестественным гулом, будто сам воздух пульсировал около ушей.

Стены с облезающей краской, пара верстаков с разбросанными инструментами, множество алюминиевых стеллажей, на которых лежали всевозможные контейнеры, наполненные хламом, – всё это собирало воедино образ старого авиационного ангара, который мог быть ничем непримечателен, если бы не то, что находилось в его центре.

Шаги, дыхание – всё становилось тише, приглушаясь нарастающим звуком, который невозможно было описать лишь словами.

Одна из ламп под полукруглой крышей всего на миг засветилась слабым светом, однако этого было достаточно, чтобы разглядеть, что же там находилось. Огромный чёрный куб парил над полом и, не двигаясь, продолжал испускать напрягающий гул. На каждом из его рёбер было видно белые линии, словно аккреционные диски чёрной дыры.

Молодой мужчина присел на корточки, прижавшись спиной к стене, обхватил свою голову руками и зажмурился от накатывающей боли в голове. Гул и звон становились невыносимыми.

Мелкие предметы стали дрожать на полках, пара коробок, как и в предшествующие этому разы, с дребезгом упали на верстаки и уронили настольную лампу, стекло которой долетело до носков его потёртой обуви.

Куб начал стремительно расширяться, поглощая одну часть ангара за другой…

_____

Передвижение по узкому коридору, становилось всё тяжелее. Ноги совсем не держали путника, однако вдалеке стала виднеться белая пластиковая дверь. Открыв её, мужчина в чёрном пальто попал в помещение, не похожее на предыдущее. Оно выглядело как большая комната в виде куба, с большим, почти во всю стену, панорамным окном, за которым было видно только туман, рассеивающий мягкий белый свет.

Неподалёку от входа находилась лестница, вдающаяся в блок, служивший полом второго этажа комнаты. Наверху виднелась дверь, расположенная на несущей стене.

В углу комнаты стояло полностью серое растение, чем то напоминающее фикус. На потолке горели всё те же люминесцентные лампы.

Поднявшись по ступеням на второй этаж, человек в шляпе попытался открыть дверь, однако за ней была всё та же пепельно-серая стена.

Рядом с дверным проёмом была чёрная тумба. Ни на полках, ни в выдвижном ящике ничего не было.

Тихо вздохнув и положив шляпу на тумбу, мужчина скинул с себя пальто с походным рюкзаком и спустился на первый этаж, перед этим достав некоторые вещи из рюкзака.

Панорама постепенно тускнеющего света за окном наводила тоску, будто за этим туманом ничего больше не было, кроме непроглядной дымки.

В последний раз насладившись видом, мужчина поспешно закрыл дверь на щеколду и привязал к дверным косякам нить с консервными банками. Пройдя на другую сторону, он запер дверь на торчащий из замочной скважины небольшой ключ.

«Думаю, этого будет достаточно…» – с этой мыслью бледный человек вернулся наверх и сел на ковёр с незамысловатым узором. Сняв фонарь с заднего стропа рюкзака, он поставил его перед собой.

Свет погас, наступила короткая тишина. Послышался щелчок и комнату залил яркий голубоватый свет.

Пошарив в карманах пальто, путник достал листок бумаги, сложенный в несколько раз. Развернув его, это оказалось достаточно большое полотно с небрежно начерченной картой. В углу было нарисовано символическое сердце с подписью «Роберт».

Вытащив из нагрудного кармана карандаш и линейку, он принялся чертить комнату с условными знаками. Дочертил длинный коридор, обозначил место своего отдыха и слегка затронул следующий отрезок того же коридора.

Ещё раз он внимательно осмотрел лист бумаги, прежде чем достать из кармана рюкзака кусок сухого вяленого мяса.

Роберт принялся утолять голод, не сильно размышляя о том, откуда же берётся эта самая еда. Общая внешность сейчас была не завидна: длинные чёрные волосы, достающие до нижней челюсти и неопрятно спадающие на плечи, борода, что скрывала подбородок узкой полосой волос. На носу находилось пенсне для чтения, на тело надета бледно-серая рубашка с карманом на пуговице, на ногах – чёрные брюки и мокасины. Взгляд был слегка понурый, а мимика отражала отрешённость от происходящего.

«И всё же, откуда берутся все эти вещи…» – эта мысль не покидала его голову даже тогда, когда он дожёвывал свой ужин. Опираясь спиной о стену, он стал раздумывать, как же могло всё так обернуться, что он попал в это неописуемое пространство.

«Уже почти пять лет прошло… Столько времени утекло, а я всё скитаюсь по этому причудливому месту. Однако, я так и не встретил ни единой живой души. Даже мух не летает около ламп…Только немногочисленные тела, будто растерзанные самой преисподней. Одно, человеческое, был словно расплющено двумя платяными шкафами, что натолкнуло меня на мысль о способности этого комплекса произвольно менять свою структуру. Было и несколько трупов животных. Последнего, кого я смог найти, это висельник в совсем небольшой комнатушке с одним лишь деревянным стулом. Больше никого. Но почему же меня до сих пор не настигла подобная участь? Может, судьбе ещё не выгодна моя смерть...»

Мысли становились всё более спутанными, а разум затуманивался нарастающей дремотой. Вскоре Роберт провалился в сон…

_____

Рассеянный свет, лампа на невысоком потолке. Место столь знакомое этому потерянному в бесконечной пустоте человеку. Перед ним на сей раз предстала глухая стена. Ни двери в ангар, ни в какое-либо другое помещение… Ничего, просто голая стена.

- Так значит, теперь мне и сюда закрыт путь? – обречённо промолвив это, мужчина, как и всегда, сел у стены. Напротив него было ещё одно панорамное окно, через которое он мог наблюдать бесконечно-хаотичные движения тумана.

«Не помню точно, зачем я попал сюда, но здесь… и в правду красиво. Думаю, умереть здесь и сейчас будет не так славно, как погибнуть в этой бездне, состоящей из клубов полупрозрачного тумана, который окутает всего тебя прежде, чем ты потеряешь сознание…»

Мысли о смерти стали заполнять его голову, пока он не вспомнил о том, о чём не вспоминал очень и очень давно. Вспомнил о синем море, о зелёной траве, о тех, кто мог ждать его в тот день, когда он уже не смог вернуться.

«Интересно… как там, на земле?... Жив ли хоть кто-то?» - мысли о доме в последний миг посетили голову Роберта, прежде чем его заспанный взгляд не уставился на высокий складской стеллаж, уходящий высоко вверх…

_____

Сон как рукой сняло. Ещё не до конца осознавая произошедшее, растерянный мужчина, только проснувшись, надел шляпу, теперь уже лежащую у его ног, собрал вещи и поспешил на механический, столь несвойственный этому месту шум.

Вдалеке стали виднеться подъёмные ворота, сильный грохот которых разносился далеко вглубь складского помещения. Только сейчас Роберт заметил, что за воротами разливается свет, но не такой, как везде. Не холодный и мягкий, словно свет ночника, а яркий, режущий глаза свет. Свет настоящего Солнца. Прищурившись, он медленно направился к открывающемуся выходу.

Свет озарил путешественника, ему пришлось с непривычки зажмурить свои глаза от яркой вспышки. В тот же момент звуки затихли и ворота с ударом остановились.

Невысокая и такая зелёная трава, небольшое деревце с белыми цветами, напоминающее молодую яблоню, неподалёку виднеется узкая трасса, а впереди - цветочное поле.

Вдохнув чистый воздух, ароматы растений и пряный запах ещё чуть влажной земли, уставший путник скинул с себя весь отягощающий его груз, обернулся на ворота и упал спиной на землю. Шляпа наползла на лицо, прикрывая ещё не до конца привыкшие, только продравшиеся ото сна глаза.

Ни о чём не думая, Роберт начал непринуждённо смеяться, положив одну руку себе на лоб. Зажмурив глаза, как только можно сильно, и снова открыв их, он всё также видел голубое небо, по которому неспешно неслись облака самых причудливых форм и размеров. Задумываться о том, как он вернулся, было бы непростительно грубо с его стороны, из-за чего ему становилось немного легче.

- Мужчина, вам плохо? Может, мы можем помочь вам? – с некой осторожностью спросил тихий женский голос.

Роберт приподнял шляпу и посмотрел на подошедших к нему людей.

- Вам нужна помощь? – мужчина уже более уверенно переспросил незадачливого путника.

- Нет, что вы, и в правду не стоит! – некоторая растерянность всё ещё была в его голосе. – Я… – немного замявшись, он продолжил. – Похоже, я, наконец, вернулся. – Улыбаясь и слегка прищурившись, он осмотрел своих собеседников. Оба в джинсах и длинных футболках, на головах их было по соломенной шляпе.

- Так… Откуда вы вернулись? – спросили они почти в один голос, рассматривая высокую фигуру человека в странной для этого времени года одежде.

– Как откуда, разве вы не видите… – развернувшись и указывая слегка вверх, мужчина на секунду смутился, прежде чем продолжить. – Кажется, раньше здесь была дверь…

– Да у вас солнечный удар! – схватившись за руку своего подопечного, девушка поспешила к машине, стоявшей на дороге.

– Подождите-подождите. Можно узнать, который сейчас час?

– Почти полдень. Лето в двадцать восьмом году выдалось жаркое. – девушка демонстративно помахала шляпой перед лицом.

– Так вот почему ваш акцент показался мне незнакомым. – пробурчал себе под нос опешивший Роберт.

Смотря на горизонт, Роберт ещё некоторое время думал о том, была ли та дверь вообще… Может, ему и в правду всё почудилось? Это уже было не столь важно.

– Всё-таки здесь намного красивее, нежели там. – с таким выводом он снова лёг на траву, желая хоть ещё на миг забыть обо всём, что так волновало его каждый день в том месте, и насладиться забытым, но таким родным шумом летней природы.