Бирюков Григорий. Привет для кабачка

Автобус. Душный, старый, на каждой кочке подпрыгивает и клюет носом дорогу. Я, одетый по-летнему, с кабачком в правой руке… Мои попутчики - пассажиры этого маршрута, на одинаковые лица которых смысла смотреть нет. Я это к чему? Пару дней назад мой друг Серега позвонил мне с очень странной просьбой:
- Женек, слушай, можешь привезти кабачок? Очень надо.
Серега сам на себя похож не был: голос хриплый, будто уставший. Я, конечно, удивился:
- Дружище, ты там как? Все окей вообще?
Серега помолчал и ответил так же хрипло:
- Да…, - он тяжело вздохнул, - все хорошо, приезжай. Только кабачок не забудь! - проорал он напоследок в трубку. Вызов завершился, и экран погас.
Завершив все срочные дела, собираюсь к Серому. Родные, естественно, стараются положить всяких гостинцев, на что я отмахиваюсь:
- Если человеку нужен только кабачок, значит ему надо положить только кабачок!
Отстают. Я еду в город.

Автобус покачивается, кабачок лежит рядом на сидении. В таких ситуациях люди обычно смотрят на дорогу или в мобильник. Я предпочитаю последнее. По экрану телефона проскакивает солнечный зайчик, морщусь.
Бамм! По дну и боку автобуса что-то ударяет.
Шшш! Водитель давит на тормоза.
Шух! Телефон улетает под сидение.
Аххх! Вскрикивают пассажиры от напряжения.
Автобус уходит на обочину и останавливается. Все выдыхают. Нахожу телефон. Мдаа… хорошие дороги, нечего сказать! Водитель вытирает пот со лба. В салоне начинает нарастать напряжение. Дед передо мной поворачивается вполоборота и, кряхтя, начинает говорить:
- Опять из-за кабачка беда! - немного помолчав, продолжает. - Как только сажать стали, так нет нам покоя!
После тирады он вздохнул и стал смотреть далеко в поля.
Пока я был в удивлении - при чем тут кабачок и авария? - продолжила беседу тетка:
- Верно вы все, Павел Дмитрич, говорите, как кабачок посадила, так тут же муж с лестницы упал…
Испуганно оглянувшись и прикрыв ладонью рот, она продолжила:
-А как этот гад зазеленел, так вообще по ночам как ходит вокруг дома кто! Жить стало страшно!
Она всплакнула и полезла в сумочку за платком. Ее поддержали:
- Все верно говорите, только он и виноват!
- Ага, а как у меня появился, так все трубы прорвало, и крыша осела!
Слушая это, я на всякий случай спрятал овощ в подкладку куртки. Он будто сам меня об этом попросил.
В салон через открытую дверь вошел водитель и объявил:
- Все! Никуда дальше не поеду - колесо сломано.
Народ стал выходить из автобуса, продолжая ругать кабачок и жаловаться на жизнь. Я мельком взглянул на колесо и обомлел - оно было раздавлено, а от покрышки остались только небольшие резиновые полоски.

Иду в город по обочине, рядом с злосчастной дорогой. Кабачок я уже достал из подкладки и спокойно нес его, зажимая в подмышке. Солнце светило, как и прежде, я уставал и периодически останавливался.
Я, наверное, прошел километров пять-семь, на горизонте замаячил город. Грянул гром. Я с удивлением посмотрел на небо. Как в полностью безоблачном небе может звучать «вестник грозы»? Небосвод быстро покрывался облаками вытянутой формы, молнии вдалеке чертили неровные линии, озаряя поля. Хлынул дождь. Даже больше - ливень. Ругаясь про себя, бросился бежать. Земля мгновенно превратилась в жижу, неприятно липнувшую к кроссовкам. Пришлось выйти на асфальт. Вскоре я устал и уже просто шел, поникнувший и промокший. Так, надо найти укрытие от стихии, хоть какую-нибудь беседку. У меня открылось второе дыхание, и я рванул вперед, не разбирая дороги. Летел по лужам, битому старому асфальту, пытаясь высмотреть хоть что-то. Но вокруг были только блеклые частные дома, обвитыми непонятными растениями с широкими листьями, старые автомобили и ничего больше.
Наконец я увидел автобусную остановку и развернулся к ней. Заскочив под навес, я остановился и, сев на лавку, стал выдыхать. Вспомнил про кабачок, обомлел, дернул руку и… мгновенно наткнулся на него, не веря, обернулся… Он лежал рядом, а бок его был удивительно теплый. Выглянув из-под навеса, вдруг заметил небольшой магазин. Как будто меня что-то дернуло. Там наверняка тепло, а согреться мне хотелось, потому, схватив кабачок, быстро перебежал дорогу. Я открыл пластиковую дверь и зашел. На улице за мной шлепнулся кусок штукатурки.

На удивление, в магазине оказалось не так много товаров: какие-то консервы, булки, стеклянные банки с соленьями, лежавшие тут же на витрине. На полках стояли редкие упаковки с крупами. Стены внутри почему-то обращали на себя внимание, хотя я на такое обычно не смотрю. Зеленые, потрескавшиеся, казалось, что, если на них долго смотреть, можно сойти с ума… Но больше всего чувствовался странный запах сладковатой гнильцы, растянувшийся по всему магазину и идущий от соседнего помещения. Лампы мигнули, и в проходе появилась продавщица - немолодая женщина с размазанной под глазами тушью. Она медленно, постукивая каблуками, подошла к кассе.
- Добрый день!
Продавщица устало исподлобья взглянула и на выдохе ответила тяжелым голосом:
- Кому как. Что хотели-то, молодой человек? - проскрипела она.
Подумал, что все-таки родные были правы: идти в гости без чего-то «к чаю» неправильно. Осмотрев витрину с полками, обнаружил: сладкого нет. Да, странный магазин. Но, может, просто они на полках его не держат или все уже раскупили?
- Скажите, а у вас сладкого ничего нет? - с надеждой спросил я.
Продавщица улыбнулась:
- Ну, торт один найдется, - и ушла.
Свет опять замигал. Вскоре она вернулась. Торт выглядел несвежим. Что ж, хоть что-то. Достал из кармана наличку и расплатился. Продавщица отсчитала сдачу. Тихо поблагодарил ее и пошел. Вроде даже согрелся. Но тут меня окликнули:
- Евгений, стой. Я от неожиданности развернулся. Продавщица стояла, странно улыбаясь и протягивая мне что-то на ладони. Это был спичечный коробок. Она, поняв, что я в замешательстве, подошла сама и, вложив мне его в руки, произнесла:
- Передавай Кабачку пламенный привет!
Какой «пламенный привет»? Кабачку?! Да они тут все кабачконутые какие-то! Овощ под курткой был со мной согласен. Придя в себя, я вышел из магазина, сердито хлопнув дверью. Кусок штукатурки опять упал. Свет за мной погас.

Я продвигался по городу буквально наугад. Мобильник после ливня помер. Среди одинаковых серых хрущевок, с протоптанными газонами и остатками клумб, - запутаться легко. Изредка где-то далеко громыхало. Промочив кроссовки насквозь, я вышел на нужный адрес: ул. Дачная, д.7, кв.34. Тут запустение было явное: дом порос плющом.
Оглядев двор, я направился к другу, да и Кабачок туда, похоже, хотел. Стоп, кто хотел? Да не, просто думаю много об этом зеленом товарище. Ничего страшного. Я взглянул в окно предполагаемой квартиры Серого, но ничего не было видно. Даже свет не горел. Странно. Чавкнула грязь, затягивая обувь, и я, вытаскивая ногу, вдруг поскользнулся и полетел на асфальт перед подъездом:
- Ыхх, - только и успел сказать, больно упал в грязь и уронил торт на бордюр. Резко стемнело.
Я очнулся. Дождь лил. Почти полностью мокрый, я тяжело встал. Прикоснулся к затылку. Крови не было. Прыгали на асфальте капли. Понемногу пришел в себя. Тут взгляд уперся в торт. По разломленным коржам стекала начинка, отдаленно мне что-то напоминавшее. Принюхался - в нос ударил овощной запах с ароматом специй. Чуть не стошнило. Тут я вспомнил, что я же к Сереге шел. С кабачком. А он где? Прикоснулся к куртке - его не было. Взгляд словно направили на ржавую дверь подъезда – там лежал он - КАБАЧОК. Вежливым и нежным голосом он позвал меня:
- Пошли. Сережа ждет.
Я пополз, пересек дверной проём, потянулся к нему. Кабачок улыбнулся и помог мне подняться:
- Вот так, молодец, - и словно заторопился, - пошли быстрее.
Куда мы спешили, я не успел спросить. Кабачок ровно и спокойно перебирал ступени, а я летел вместе с ним, ногами утопая в чем-то теплом. Стены вокруг были покрыты мягким ковром из кабачковых листьев.
Мы прошли несколько площадок, и перед моими глазами слабо засиял дверной номер 34. Кабачок отпустил меня и, улыбнувшись, подтолкнул:
- Иди, тебя ждут.
Он тихо слился с зелеными стенами. Дверь тяжело подалась. Стены вокруг потрескались, обои пропали, а что главное - так это запах. Гниль, даже не гнильца. Нервы начали сдавать. Но тут я услышал голос друга, слабый голос:
- Женек, привет. Спасибо, что пришел. Дрогнув от радости, я побежал, хлюпая по грязи. И столкнулся с ним: тело Сереги, сидящего в кресле, было плотно обвито и стянуто зелеными стеблями, он сам был бледнее моли. Рядом с ним лежал огромный Кабачок. Я в ужасе остановился, пытаясь понять, что происходит. Кабачок довольно чавкнул:
- А вот и второй, отлично, теперь я тут еще пару месяцев поживу, - довольно проурчал он.
Тут я все понял. Понятно, из-за чего местные так боялись. КАБАЧОК их ел. Меня взяла злость:
- Ну-ка, Серого отпустил! – прокричал я.
А он только довольно усмехнулся: «А ты попробуй, достань его!»
Я окончательно озверел и дернулся вперед. Но тут же отлетел от удара. Стебли у него были мощные. Я упал в жижу, но тут же поднялся и опять рванул к нему. Последовал второй удар. ОН прижал меня к стене и начал душить. По щеке побежала кровь. В голове крутилась одна мысль: как отбиться. Тут и вспомнился «пламенный привет». Из кармана куртки я чудом вытащил спички и чиркнул ими перед стеблем.
- Ах ты, мелкий гад! - испуганно прошипел овощ. - Да я тебя, знаешь как!
В этот раз он нанес очень хороший удар – я оказался на кухне. Похоже, сломал ногу. Еще болела спина и висок. Спички промокли.
- Да, не помог мне «пламенный привет», - с горечью подумал я.
Кабачок медленно протиснулся своим телом на кухню:
- Вот и поиграли, - он облизнулся, - теперь ты без огонька вполне съедобен.
Похоже, выхода не было. «Моя участь» тяжело хлюпала грязью и воняла. Я оглянулся и увидел газовый баллон, рядом лежала зажигалка. Была не была! Под дикий ор Кабачка я открыл вентиль и… щелкнул. Этого хватило. Газ взорвался.

Слухи про Кабачок стихли через неделю. Все про него забыли, да и он исчез. Но никто не знал, почему в квартире 34, в доме 7, на улице Дачная произошел пожар. Никто. Впрочем, там никого никогда и не было.

Мажейко Екатерина. Ключ на старт

Я не могла дышать, крик застрял в горле, ужас.
-Ты не победишь! Иди в куклы играй! - смеясь крикнул Олег и разжал пальцы.
Я быстро схватила пальто и выбежала из здания.
Она лежала под окном.
-Марина! Как она? Цела? Много повреждений? Ну же, покажи! – Саня присел рядом со мной на землю.
- В фюзеляже трещина, головной обтекатель поврежден, аэродинамический стабилизатор покосился, – быстро проговорила я.
- Давай я принесу клей, скотч. Мы её починим.
- Нет, не успеем, конкурс вот-вот начнется. Пошли, – сказала я.
Мы направились к крыльцу, а потом, вместе со всеми, по тропинке в лес на специально оборудованную площадку.
- Слушай, ты погоди, может быть, твоя ракета полетит! – Саня говорил с жаром, даже сейчас он не терял надежду. – Не сдавайся! Ты же целый год старалась, делала её! Ты победить хотела! Тебе за внешний вид модели дадут баллы, за сходство с настоящей космической ракетой «Союз», плюс за высоту полёта, за парашюты…
- Ты же знаешь, что победит Олег. Этот долговязый каждый год побеждает, - процедила я сквозь зубы.
- А как же расчеты, чертежи? Ты что, сдаешься? – он помолчал и поправил очки. - Может попробуешь?
- А смысл?
- А вдруг полетит? Обещай.
- Что?
- Что попробуешь ее запустить.
- Обещаю. Только отстань. Иди, тебя зовут.
- Смотреть будешь?
- Да. Удачи.
(***)
- Я тебе звоню-звоню. Ты почему не отвечаешь?
- Я был занят.
- Ага, значит писать сообщения у тебя время есть, а ответить на телефонный звонок – нет. Что молчишь? Ты зачем это сделал?
- Я… это… случайно. Перепутал.
- Врешь!
- Вру.
- Саня, я как услышала, что организатор сказал: «Ключ на старт! Три, два, один! Пуск!», голову подняла, смотрю и ничего не понимаю. Твоя ракета, вместо того чтобы лететь вверх, начала закручиваться по спирали и в сторону полетела, оба парашюта не раскрылись, упали камнем на землю. Это катастрофа! А ты идешь мне на встречу, улыбаешься, подмигиваешь… Я в шоке! Моя очередь запускать, а мне дают не мою ракету, а твою… Ты что, смеешься?
- Нет, - было слышно, что Саня изо всех сил сдерживается, чтобы не засмеяться.
- В общем, кубок твой. Ты где был? Я тебя искала, чтобы его отдать.
- Да я как представил, что ты там будешь за мной бегать с этим кубком, - Саня засмеялся, но я молчала, мне было не до смеха, поэтому он продолжил более серьёзно, - понимаешь, если бы не Олег, то твоя ракета бы точно взлетела выше всех остальных. Расчеты точные, я же сам видел. Это твой кубок. Ты бы победила, …
Саня продолжал что-то говорить о том, что я помогала ему делать его ракету и без меня бы он не справился, но я его не слушала. Я смотрела в угол комнаты, где в корзине для бумаг лежали чертежи, схемы, расчеты, фотографии модели космической ракеты «Союз», календарь с днями, зачеркнутыми крестиком и сегодняшним числом, обведенным красным фломастером с надписью «Ключ на старт!», а сверху лежал тот самый кубок.
- … Считай, что это наша общая победа…
- Родители зовут, мне пора. Пока, - обманув Саню, быстро проговорила я и положила трубку.
Злость, горечь, обида терзали мою душу. Мне было очень тяжело. Слезы текли по щекам, я не обращала на них никакого внимания, и они просто капали на пол.
Я вспомнила тот день, когда услышала об этом конкурсе. Тогда в моей душе появился маленький хрупкий росток веры и надежды, что у меня все получится, я смогу победить и получить главный приз, нужно только постараться.
Много времени я проводила в библиотеках, пытаясь найти всю необходимую информацию, постепенно погружаясь в мир незнакомых технических терминов, сама делала наброски, расчеты и чертежи. За эти месяцы менялся и росток. Он рос, креп и превратился в чудесное цветущее дерево. И вот, казалось бы, осталось совсем чуть-чуть, и оно дало бы плоды, но один поступок обычного жестокого ребенка изменил все. В душе ярко сверкнула молния, грянул оглушительный гром…
Я подошла к корзине для бумаг, присела на корточки и постаралась прислушаться к себе, а внутри не было больше ничего, лишь темнота и горстка пепла.
На телефон пришло уведомление.
«Саня! Ну что опять! Очередное сообщение поддержки? Десятое или двадцатое…, я уже сбилась со счету», - подумала я и посмотрела на экран телефона. Несколько сообщений от Сани и одно в группе класса о новом конкурсе.
«Ну уж нет! Ни за что!» - мысленно возмутилась я. Но руки сами открыли сообщение, глаза вчитывались в текст, а мозг уже обрабатывал информацию, пытаясь найти номинацию, в которой я могла бы поучаствовать. В это же самое время в моей душе из пепла показался робкий росток веры и надежды. А в золотом блестящем боку кубка отражалась рука, которая тянулась к нему.

Васильченко Ярослав. Скоро придет время. Готовьтесь.

В свои неполные пятнадцать лет я видел немало странного, но то, что произошло в тот дождливый вечер в заброшенной школе, изменило моё мышление навсегда.
     Школа, о которой пойдет речь, располагалась за городом. Сказать, что она была старой - ничего не сказать. Говорили, что когда-то там учились одаренные дети со всех окрестностей, но теперь здание было заброшено и поджидало кого-то, чтобы рассказать свою историю.
     Был обычный вечер - за окном бушевал ветер, и капли дождя, как бойцы в грязи, пытались пробиться через стеклянные преграды. Я вместе с друзьями Серегой и Алиной решил, что настало время проверить, что же скрывает это старое здание. Мы обожали различные  приключения, наполненные тайнами.
- Давайте проверим, что там внутри, - предложил Серега,  лукаво взглянув на свои блестящие ботинки.
- Я совсем не боюсь,- добавил он, хотя на его лице считывалось нечто иное.
     Алина была против, но в итоге согласилась. Я тоже, несмотря на страх, решил, что нужно идти. Мы подошли ко входу, который был почти скрыт густыми сумерками. Скрип дверей звучал так, словно здание пробуждалось после долгого сна. Внутри было темно и холодно, пар вырывался из наших уст, еще больше ухудшая видимость.
     Мы подошли к одной из стен, на которой явно кто-то когда-то оставил свои следы. На ней были странные надписи, от которых в затихшем воздухе ощущался холодок.
- На стене написано, - шепнул я, стремясь с трудом разглядеть, что там.
     Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел надпись: «Скоро придёт время. Готовьтесь». Слова, как будто сделанные из нервозной тишины, взобрались на стену, и я ощутил сжатие в груди.
- Что это значит? - спросила Алина, отстраняясь от стены, как будто та могла навредить ей.
- Не знаю, но мне это не нравится, - ответил я, перебирая в голове всевозможные объяснения.
     Серега подошел ближе.
- Да бросьте вы! Это просто чья-то шутка,- попытался он развеять свои собственные страхи. Однако, голос его предательски дрожал.
     И вдруг я услышал... Нет, скорее, почувствовал, словно из глубины здания кто-то наблюдает за нами. Сердце заколотилось так, что казалось оно выпрыгивает из груди.
     От непонятного ужаса я повернулся к друзьям.
- Нам нужно незамедлительно уйти, - резко произнес я. Но Серега уже направился вдоль стены, пытаясь понять, что на ней еще написано.
     Я закрыл глаза и глубоко вдохнул, как будто это поможет убрать чувство страха. Но тут раздался звук, который лишил меня дара речи. Из коридора  послышался треск, словно кто-то протягивал свои длинные пальцы к нам. Мы замерли, и я почувствовал, как злобный холод охватил всё тело.
- Ты слышал это? - шепнула Алина, крепче прижимаясь ко мне.
- Да, слышал, - согласился я, ощущая, как страх превращается в ледяной ком в груди.
- Я не могу это больше терпеть, - сказал Серега. Его голос дрожал и был едва слышен.
- Давайте вернемся!
     Но в этот момент в воздухе нависло что-то зловещее. Звуки усилившись, напоминали легкий шепот, который казалось приходил к нам с потолка.
     «Скоро придёт время», - произнес я про себя, вспомнив слова прочитанные на стене. Но о чем шла речь? «Пришло время чего?» - подумал я. От этой мысли внезапно ужас охватил меня.
      Я увидел, как Серега, решив броситься к выходу, поймал струю света в коридоре. Вдруг он замер, как будто увидел что-то страшное.
- Серега, что происходит?! - закричала Алина, но он не откликнулся, а просто стоял, как парализованный.
      Мой взгляд устремился в ту сторону. В конце коридора что-то мерцало, как мираж. Это было нечто, совершенно необычное, бросающееся в глаза в темноте.
      Я уже собирался окликнуть замершего Сергея, когда вдруг вокруг появился многослойный свет. Он пронзил наше сознание и обрушился на нас в тот же момент, когда на стене снова появились буквы. На этот раз уже красного цвета: «Не уходите».
      Это сообщение навеяло смешанные чувства и страхи. А на стене, вдали, закружилась пыль. Каждая буква словно взвывала в воздухе, а в глазах засветились искры растерянности.
      Чувствуя невыносимый натиск, я бросился к выходу, но внезапно кто-то появился перед нами. Я закрыл глаза и не мог поверить, что вижу. Это была девушка в белом одеянии, с длинными волосами, свисающими до пояса. Она была такой же прозрачной, как и сама тень от двери.
- Вы не должны уходить, - произнесла она тихим голосом, который, казалось, рвался из самой бездны.
Мы с Алиной были в шоке. И даже Серега, кажется, пришёл в себя.
- Кто ты? - выдавила из себя Алина, а я вдруг ощутил сильный порыв ветра, который заставил нас вжаться в стену.
- Я здесь, чтобы предупредить, - продолжала она, не обращая на нас внимания.
- Произойдёт нечто ужасное, и вам нужно быть к этому готовыми. Они не должны были оставлять это место заброшенным…
Я всмотрелся в её глаза. В них не было ненависти или злобы, только страх… Страх за что-то большее, чем сама жизнь.
- Что произойдёт? - спросил я, но слова застряли в горле.
- Научитесь справляться со своими страхами, - ответила тень, её голос был полон боли. В этот момент фигура начала расплываться, как облако на горизонте.
- Вы еще встретитесь с этим местом. Когда тьма вновь настанет, и вы поймёте, что это не просто стена…
     С этими словами её образ исчез, оставив нас одних среди тёмных коридоров. Я повернулся к Сереге и Алине, которые казались совершенно потерянными.
- Нам нужно уходить, - сказал я и не дожидаясь их ответа, начал двигаться к выходу.
     Мы выскочили наружу. Там лил дождь, но он казался невероятно спасительным. Я обернулся, чтобы взглянуть на школу в последний раз. Она стояла вдали: старая и заброшенная, но всё ещё полная секретов и мрачных историй.
      «Никогда не возвращайся сюда», - сказал я себе, крепко сжав зубы. Но в глубине души точно знал: мы ещё встретимся с этой школой. Обязательно встретимся! Мы сами стали частью этой истории, а на стене всё-таки написано что-то важное и не лишенное смысла.
Теперь нам предстоит узнать, что это значит...

Гамаева Елизавета. У.

Лысенко. Илье Павловичу Уточкину посвящаю…

С раннего детства больше всего на свете маленький Илья любил разглядывать листья разных растений - не зря каждое лето он проводил у бабушки в деревне неподалёку от Благовещенска.
Когда бабушка Маша собирала овощи на рынок, Илюша разглядывал через лупу точки божьей коровки, которую как раз таки нашёл на листьях картофеля.
- Бабушка Маша! Смотри, что я нашёл! Это же божья коровка! – воскликнул мальчик.
- Ну же, покажи, Илюша! А ты знаешь, что означают точки на её спинке? – спросила бабушка.
- Да это элементарно! Это столько лет коровке. У неё семь точек, значит, она живёт семь лет, как и я, – задрав нос, ответил Илья.
- Нет, дорогой мой. Благодаря точкам ты сможешь определить вид божьей коровки. Это септемпунктата обыкновенная, – пояснила бабушка Маша с улыбкой.
- Да не может быть такого! – удивился Илья.
В пасмурную погоду, когда шёл дождь за окном, мальчик перечитывал энциклопедии. В 9 лет знал полностью, из чего состоит тело человека, и как оказать помощь бабушке, когда у неё подскакивает давление и болит спина после огорода. Помимо этого он знал всех животных, знал, чем они питаются.
Прошло время. Вот Илья ученик 8-го класса. Он такой же непоседа, но учёба на первом месте. К примеру, он занял первое место в городской олимпиаде школьников по биологии. А как он успевал в химии! Когда учитель писал уравнение на доске, у мальчишки был готов ответ.
Но что осталось точно в нём неизменным – это его доброта и наивность. И именно из-за этого наш герой чуть не пострадал. Было это летом. Домик бабушки, жара. Как всегда Илья читал книгу и готовился к девятому классу. Уже прорешал всевозможные варианты экзаменов, как вдруг свист за окном – это соседские мальчишки зовут гулять.
- Илюю-хаа, выходи! – кричал со всей силы местный заводила Витька.
-Хорошо, сейчас, я только бабушке скажу и выйду, – ответил Илья. Он, как собака, сорвавшаяся с цепи, кинулся к бабушке, но её не обнаружил. Посмотрел в бане - и там нет. Но недолго он был растерян: взял велосипед и покатил на речку с мальчишками.
Они сидели на берегу озера, наслаждались беззаботным временем, смотрели на облака и грелись под лучами палящего солнца. Через какое-то время ребята решили охладиться: разбежались и прыгнули в воду солдатиком, щучкой, а смельчаки с тарзанки.
- Илья, давай к нам! Что ты как девчонка, - крикнул Сашка, брат заводилы Витьки.
-Нее, пацаны, не могу, - ответил Илья. Но тут он почувствовал удар в спину и свалился в озеро. Мальчуганы начали прыгать на него, голову окунать в воду. Илья сильно кашлял и давился попавшей в рот водой, ноги путались в водорослях. Он барахтался в воде и просил помощи.
- Уточкин - фамилия, а плавать не умеешь! - смеялся Витька и, не глядя на Илью, быстро убежал с места происшествия. Откуда ни возьмись, к нашему герою подплыли утки. Из последних сил он начал цепляться за них руками.
Очнулся Илья в тёплой постели с тряпкой на лбу. На другом конце кровати сидела бабушка Маша.
- Ляг на бок. Не вся вода вышла, - грубо приказала бабушка. Внук перевернулся.
- Пообещай мне, что больше никогда не пойдёшь с ними купаться, - попросила бабушка.
- Обещаю, - ответил Илья и сомкнул глаза.
Прошло время. Теперь уже взрослый парень поступил в Благовещенский государственный педагогический университет на естественно-географический факультет. Он был первым в списке поступивших, и это неудивительно, ведь наш герой столько всего делал, чтобы поступить туда: читал днями напролёт, решал цепочки превращений по химии, учил теорию. Стал стобальником!
И вот спустя пять лет из педагогического выпустился искусный маг, у которого все хотели учиться. Но сердце молодого педагога было занято другой школой, где прошли самые лучшие годы жизни Ильи. Нашего учителя любили все, дети не хотели покидать кабинет после окончания урока. В выходные зимой вместе с родителями учеников Илья Павлович изготавливал ледовую открытку. А совсем недавно ученица 7-го класса Настенька подарила учителю утку из фетра, которую сделала на уроке технологии. Педагог уже было собрался идти домой проверять контрольную, как вдруг услышал сзади крик:
- Илья Павлович! Илья Павлович! Подождите!
Тот остановился, обернулся: перед ним стояла девочка, в маленькой руке которой он увидел торчащую розовую утку.
- Возьмите. Эту утку зовут Ася. Пусть она будет Вашим талисманом! – задыхаясь, сказала школьница.
- Спасибо большое, Настя, за твой труд и доброту, - учитель обнял девочку.
Илье Павловичу стало мало амурских конкурсов, он хотел нечто большего, такого, чего у нас нет, то, в чём он не участвовал ни разу.
- Хм, что это? Это что-то новенькое! «Классная тема» называется. А реально, звучит, как классная тема открыть для себя новое! - подумал Илья, листая новости на своём рабочем компьютере. - Ну что ж, бросаю вызов себе, - добавил он, допивая чай из термоса (на удивление он такой же тёплый, как руки бабушки, которые когда-то обогревали непоседливого внука).
Прочитав положение конкурса, выключив компьютер, наш герой приступил готовиться к конкурсу. Работа кипела. Учитель ломал голову над темой конкурсного задания, засыпал, читая научную литературу.
И всё это не зря. Однажды утром Илья Павлович увидел сообщение в телефоне: «Поздравляем! Вы - полуфиналист! Ждём Вас в Москве, через неделю!» В Москов-сити! Ничего себе новость!
- Ну, это по-настоящему доброе утро! - радостно закричал Илья Павлович.
- Что случилось, Илья? - спросила жена.
- Ты не представляешь, что случилось! Я прошёл! Я лечу в Москву разгонять тоску!
- Дорогой, очень рада за тебя. Я даже не сомневалась, - радовалась вместе с ним супруга. Они крепко обнялись и пошли завтракать.
Илья Павлович купил билет, собрал необходимый пакет документов, чемодан, двинулся в аэропорт Игнатьево. Из-за непогоды посадку на рейс Благовещенск-Москва задержали на час. За это время Илья дополнил сценарий: решил на съёмках урока рассказать о паразитах.
В Домодедове учителя встретил волонтёр с табличкой из картона, на которой большими буквами было написано «УТОЧКИН».
- О, это, кажется, встречают меня, – удивлённо произнёс Илья, таща за собой в левой руке чемодан, а в правой ноутбук.
- Здравствуйте! Это вы тот самый Уточкин? – спросил парень-волонтёр.
- Да, я тот самый Уточкин. Но не стоит преувеличивать, – улыбнулся Илья.
- Тогда Вам стоит поторопиться – вот-вот начнутся съёмки, – предупредил встречающий.
Когда прибыли в пункт назначения, сразу начался процесс съёмок, который продлился аж 14 часов! Показали и гриб-паразит, и сам учитель выступил в роли эксперта.
- Стоп! Снято! – наконец произнёс режиссер. - Спасибо за работу. Вышло идеально! – поблагодарил он.
- И вам спасибо за сотрудничество, – ответил учитель.
Остаток дня Илья провёл в постели в гостинице Измайлово, а утром отправился в Воронцовский парк на прогулку. Там он встретил своих спасителей – уток. Не думая, купил им из автомата специальный корм. К нему моментально подплыли кряквы.
- Кушайте, кушайте, уточки! Спасибо вам за помощь, – обратился к птицам Илья, а потом долго наблюдал за ними, вспомнил детство…Затем махнул им рукой и двинулся в гостиницу. Завтра награждение. Учитель кое-как уснул. Переживал по поводу всего.
- Итак, дорогие учителя! Начинаем нашу церемонию награждения конкурса «Классная тема!». Кто же является самым классным, эрудированным и коммуникабельным? – начала ведущая. Сердце Ильи начало стучать. Он сжал тот самый талисман-утку, подаренную семиклассницей.
- Победителем становится Илья Павлович Уточкин, Амурская область!
Все начали кричать, аплодировать. А учитель, держась за голову, выбежал на сцену.
Трансляцию смотрела его жена и плакала от счастья, ведь она так любит и ждёт своего мужа. Несмотря на болезнь, бабушка Маша тоже смотрела прямой эфир по телевизору. Его ученики оторвались от домашнего задания и на расстоянии поддерживали своего наставника. А девочка Настя просто смеялась от счастья, что её учитель – победитель. У Ильи Павловича текли слёзы счастья, дрожали руки, но он громко и уверенно сказал:
- Сейчас уже даже не представляю, чтобы я работал в какой-то другой сфере, нежели в педагогике. Если ты ведешь себя естественно, если ты любишь детей, то в работе учителя нет ничего сложного. Подготовка к урокам, тетрадки и все остальное - лишь особенности профессии. Я понял, что действительно нужно поддерживать и придумывать какие-то новые интересные форматы, в которых можно применять свои знания. Нужно продолжать осваивать современные цифровые технологии - это необходимость нашего времени, - прокомментировал учитель. - Денежное вознаграждение хочу направить на лечение человека, которому я обязан всем – бабушке Марии. У неё онкология. Это она воспитала меня ЧЕЛОВЕКОМ. А с моей женой, которая верит в меня, поедем в мою родную деревню и обязательно покормим уток. Ведь не зря они мне помогают, – счастливо улыбнулся Илья Павлович.

Попов Тимур. Адам и Адель

Ветер, пропитанный соленым морским воздухом, хлестал по лицу, вырывая из легких остатки тепла. Адель стояла на краю обрыва, вглядываясь в бушующую внизу бездну. Серые волны с ревом разбивались о скалы, рассыпаясь мириадами брызг, похожих на осколки разбитого зеркала. В этом хаосе стихии ей чудилось какое-то странное, завораживающее спокойствие. Здесь, наедине с ревущим океаном, она чувствовала себя живой, настоящей.
В кармане куртки завибрировал телефон. Адель нехотя вытащила его. На экране высветилось имя "Адам". Она помедлила, прежде чем ответить.
– Да? – ее голос был хриплым от ветра.
– Адель, ты где? – голос Адама был напряженным, с нотками тревоги. – Я уже час тебя ищу!
– Я… гуляю, - ответила Адель, уклоняясь от прямого ответа.
– Гуляешь? В такую погоду? На краю обрыва? – в голосе Адама послышались металлические нотки.
Адель молчала.
– Я знаю, что ты там, – продолжил Адам. – Я вижу твою машину. Спускайся, пожалуйста. Нам нужно поговорить.
– О чем? – спросила Адель, хотя прекрасно знала ответ.
– О нас, – сказал Адам. – О том, что произошло.
Адель закрыла глаза. Слово "произошло" повисло в воздухе, тяжелое и липкое, как смола. Произошло то, что разрушило их мир, то, что посеяло между ними зерна недоверия. То, что заставило ее бежать сюда, на край обрыва, чтобы найти хоть какое-то подобие покоя в реве стихии.
– Я не могу, – прошептала Адель.
– Почему? – голос Адама звучал все ближе. Он уже поднимался по тропинке, ведущей к обрыву.
– Потому что ты мне не веришь, - ответила Адель, открывая глаза и снова вглядываясь в бушующий океан.
– Это неправда! – воскликнул Адам, оказываясь рядом с ней. – Я тебе верю! Я просто… Я просто хочу понять…
Адель посмотрела на него. Его лицо было бледным, губы сжаты в тонкую линию. В его глазах она увидела боль, отчаяние и… недоверие.
– Ты мне веришь? – повторила Адель, вкладывая в этот вопрос всю свою боль, все свое отчаяние.
Адам молчал, глядя ей в глаза. И в этой тишине, нарушаемой лишь ревом океана, Адель поняла, что ответ на этот вопрос определит их будущее…
– Я… – Адам запнулся, взгляд его метался между бушующим океаном и лицом Адель. Он чувствовал, что что-то не так, какая-то невидимая стена воздвиглась между ними. – Я не знаю, что сказать.
Адель почувствовала, как комок подкатывает к горлу. Она ждала поддержки, понимания, но в глазах Адама читались лишь смятение и тревога. Ветер трепал ее волосы, словно пытаясь увлечь за собой, туда, откуда она пришла.
– Ты мне не веришь, – прошептала она, голос ее почти заглушал шум ветра.
– Дело не в доверии, – Адам наконец поднял на нее глаза, в них плескалась боль. – Просто… все так странно. Твоя скрытность, эти ночные прогулки к океану… твои уклончивые ответы…
Адель горько усмехнулась. Тайна, которую она хранила, была невероятной, фантастической. Она пришла из другой вселенной, посланная с миссией, о которой не могла рассказать. И теперь время ее пребывания на Земле подходило к концу.
– Я не могу тебе сказать, – прошептала Адель, отводя взгляд к бушующим волнам. – Не сейчас. Уже слишком поздно.
– Что поздно? – Адам шагнул ближе, его голос дрожал. – Что происходит, Адель? Что ты скрываешь?
– Если я скажу, ты… ты не поймешь, – ответила Адель, борясь со слезами. – Это… это за гранью твоего понимания.
– Попробуй, – Адам осторожно коснулся ее руки. – Дай мне шанс.
Адель посмотрела на него. В его глазах она увидела любовь и отчаяние. Ей хотелось рассказать ему все, разделить этот невыносимый груз, но как объяснить то, что сама до конца не понимала?
– Я… я из другого мира, – прошептала Адель, слова давались ей с трудом. – Меня послали сюда с миссией… и теперь я должна вернуться.
Адам замер, словно громом пораженный. Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами, не в силах вымолвить ни слова.
– Чтобы вернуться, я должна… прыгнуть, – Адель кивнула на бушующий океан. – Волна… она перенесет меня к порталу.
Между ними повисла тишина, нарушаемая лишь ревом стихии. Адель видела, как в глазах Адама борются недоверие, страх и… любовь.
Перед Адель стоял невыносимый выбор: остаться с Адамом, отказавшись от своей миссии и семьи в другом мире, или прыгнуть в неизвестность, сохранив верность своему предназначению.
– Адель, не надо, – прошептал Адам, в его голосе сквозило отчаяние. Он сделал шаг к ней, но Адель отступила. Она протянула руку и коснулась его щеки, слезы текли по ее лицу.
– Помни меня, – прошептала она, и в ее глазах заплясало что-то такое, чего Адам никогда раньше не видел. Это было не отчаяние, не грусть, это было… принятие.
Она отвернулась, и, не говоря больше ни слова, шагнула вперед. Ветер и шум волн заглушили любой звук, кроме ее тихого вздоха, когда ее тело исчезло в бушующей пучине.
Адам остался стоять на краю обрыва, не в силах отвести взгляда от места, где секунду назад была Адель. Он смотрел на бурлящие волны, и в голове его боролись две мысли: была ли она действительно из другого мира, или он только что стал свидетелем того, как любимая женщина окончательно потеряла рассудок? И какая из этих двух правд была страшнее?…

Кавкалюк Тимофей. Небесный трамвай

- Ночь – время, когда детям надо ложиться спать, - сказала мама, слегка улыбаясь.
- Ну, мам, я не хочу! - возразил мальчик.
- Надо, детям нельзя сидеть допоздна!
- Не хочу, не хочу, не хочу! - продолжал он, закрыв уши и глаза.
Вдруг мальчик приоткрыл один глаз и сказал:
- Расскажи про трамвай.
- Пока не ляжешь спать, не расскажу! - сердито ответила мама.
Мальчик был мал, но совсем неглуп. Он понял, что маму не переспоришь, поэтому вздохнул, пытаясь показать всем своим видом, что сон для него – испытание. Повернувшись, он пошел в свою комнату. Фонарь за окном озарял её желтым светом, который создавал диковинные образы, тени неподвижно сидели на столе, стуле и кровати. Стоило мальчику включить свет, и все жители комнаты исчезли, словно их никогда и не существовало. Он подошел к кровати и лёг. Холодное одеяло полностью накрыло его, и по коже пробежали мурашки.
- Лег? - раздался голос из соседней комнаты.
- Да, - вяло пробормотал мальчик.
- Тогда иду.
Из гостиной послышались шаги, и через несколько секунд на пороге появилась мама. На её лице сияла едва заметная улыбка победителя. Уютно расположившись на кровати, она на секунду задумалась и спросила:
- Небесный трамвай, да?
- Да, - робко ответил мальчик.
- Что ж, ладно, - сказал она и начала:
Трамвай летит, рассекая снов океан,
А в трамвайчике разные люди, и у каждого есть свой роман.
Кто-то видит во сне, как сбылись все мечты,
У кого-то семья и сынок.
Человек в красной куртке совсем изнемог от работы, упреков, забот.
Он отправился в лучший свой мир, он уехал от злобных людей.
Только сну бесконечным не быть, вдруг, проснувшись, поймешь,
Что, увы, не сбежишь ты в мир грез.
Мальчик заснул. Мама тихонько встала и выключила свет, не зная, что сейчас снится её малышу…
Мальчик открыл глаза. Вокруг была абсолютно незнакомая обстановка. Он увидел спящих людей, сидевших с запрокинутыми головами. Место, в котором находился мальчик, он видел не раз. Это был салон трамвая, только почему-то в нем все спали.
- Мама, - тихо произнес мальчик. - Мама, ты где?!
В конце салона раздался чей-то голос:
- Кому не спится в столь поздний час?
Мальчик увидел, что к нему медленно приближается девушка, похожая на кондуктора. В её взгляде читалось удивление.
- Здравствуйте, я Миша, вы не видели мою маму? – спросил мальчик
- Нет, а что ты здесь делаешь, разве ты не должен сейчас видеть другой сон? – поинтересовалась девушка.
- Я не знаю. Я просто лёг спасть.
- Секундочку.
Незнакомка достала телефон и набрала номер, поговорив пару секунд, она положила телефон в карман:
- Произошла какая-то ошибка, ты сейчас должен видеть сон про собаку, но почему-то оказался здесь. Мне велели присмотреть за тобой. Пойдём, я тебе все расскажу.
Так Миша узнал, что он очутился в небесном трамвае, где люди видят сны. Симпатичная девушка действительно оказалась кондуктором этого трамвая, она следила за снами и отправляла их начальству, где сны изучались, чтобы понять особенности человеческой природы.
- Да, я же не представилась, меня Викой звать. Можешь обращаться ко мне на «ты», - сказала девушка и улыбнулась Мише. - Садись, будем ждать твоего пробуждения.
Миша согласился.
Время шло медленно, в вагоне не было никаких звуков, кроме тихого сопения пассажиров. За окном стояла непроглядная тьма, лишь редкие фонари виднелись вдали. Вагон освещали лампы, почти не дающие света, а за каждым сиденьем притаилась тень, которая ждала своего часа свободы, времени, когда вагончик вновь озарится ярким светом.
- Вы давно здесь работаете? - робко спросил мальчик.
- Давненько.
- И много снов вы видели? – снова задал вопрос Миша.
- Много разных: и веселых, и таких, о которых не хочется даже вспоминать. У каждого сна свой сюжет, свой смысл, своя тайна. Хочешь, я тебе сны покажу?
- А можно!?- обрадовался мальчик, засияв от счастья
- Можно, как раз проверку делать надо, сейчас только посмотрю, сколько снов осталось.
Вика достала телефон и принялась что-то смотреть:
- Так, осталось три сна, вроде бы ничего необычного произойти не должно.
Она открыла странное приложение и ввела код.
- Готов?
- Да! – радостно ответил мальчик
Вика нажала какую-то кнопку на телефоне, и весь трамвайчик озарил ослепляющий свет, все тени, прятавшиеся за сиденьями, тут же набрали силу, превратившись в буйных созданий. Несмотря на необычную обстановку, в вагоне никто не проснулся.
- Возьми меня за руку, - скомандовала Вика.
Мальчик взял её за руку, и свет исчез…
Солнце озаряло бескрайние поляны, вдали виднелся безбрежный океан. Огромные цветы нежились в лучах яркого солнца, время от времени меняя свой цвет и издавая восхитительный аромат. Это было прекрасное место, место, от которого просто захватывало дух.
- Красиво, правда? – поинтересовалась Вика, не скрывая своего восхищения.
- Д-да… - изумленно произнёс Миша, не в силах сдержать эмоций.
Он поднял голову и, огорчившись, спросил:
- Самолеты?
- Что ты, в таких снах самолеты - редкость, вероятно, это…
Вика не успела договорить, как на землю с ужасным грохотом приземлилось что-то невероятно большое, просто огромное. Сквозь поднявшуюся пыль мальчику удалось разглядеть величественную фигуру. Красная чешуя пылала огнем, клыки в пасти блестели ярче золота, а крылья разрезали воздух с громким свистом.
- Драконы, - договорила наконец Вика.
Совсем забыв об опасности, Миша бросился навстречу существу, которое считал выдумкой древних людей.
- Вы на самом деле существуете! Простите, простите, что не верил! – закричал мальчик и побежал к дракону, который взглянул на маленькое существо, что без страха мчалось навстречу тому, кто мог уничтожить тысячи таких, как он. Такое происходило впервые.
- Бестактный мальчишка! – гордо сказал дракон, расправив крылья. Через секунду он уже был в небе.
- Жаль, а я так хотел покататься на нем, - расстроился Миша.
- На драконе не покатаешься, - пыталась успокоить его Вика, подойдя ближе. - Драконы – величественные существа, им очень сложно угодить, а если ты им не понравишься, то они либо улетят, либо убьют тебя, так что можно сказать, что тебе повезло.
- Ладно, - вздохнул мальчик, садясь на траву.
- Если хочешь, можем отправиться дальше, - предложила Вика.
- А можно еще посидеть?
- Да, но недолго, скоро уж ночь закончится. Нам надо спешить, ещё два сна осталось.
Легкий ветерок обдувал лицо Миши, в его голове крутился стишок, который мама рассказывала ему перед сном: «Трамвай летит, рассекая снов океан…»

- Нам пора, - сказала Вика
Миша встал и взял ей за руку, девушка нажала одной рукой на кнопку в телефоне, и в этот момент вновь появился свет, озаривший все вокруг.
Сначала мальчик увидел книгу, летавшую около его носа. Миша отодвинул её рукой и взглянул вдаль: везде стояла тьма, похожая на ту, что была в окне трамвая.
- Книжный червь, - хмыкнула Вика, подняв голову.
Примерно в трех метрах от земли застыл человек в длинной мантии, спускающейся на землю. От него исходил лёгкий свет. Мужчина был молод, лицо его не выражало никаких эмоций, он словно полностью ушел в себя и не замечал незваных гостей.
- Пойдем отсюда, здесь скучно! - выдохнул мальчик.
- Не могу, я должна провести в каждом сне хотя бы минуту, для изучения снов нужна информация, - возразила Вика.
Для мальчика минута превратилась в час, он будто снова сел читать скучную книгу.
- Всё, теперь можно уходить, но не хочется, - произнесла Вика.
- Ну, пойдем, пойдем! - начал капризничать Миша.
Вика в очередной раз нажала на кнопку в телефоне, и свет появился вновь. Вдруг раздался громкий щелчок, и свет стал искажаться, обретая кровавый оттенок. В середине появилась черная точка, которая вызвала бы чувство беспокойства у любого, особенно у ребенка
- Нет, нет, только не сейчас! Почему опять, вчера же был! Нет, отмена! – неожиданно закричала Вика.
- Что такое? - испуганно спросил мальчик
Вика взглянула на Мишу, в руках она сжимала телефон, а в её глазах виднелось отчаяние…
Мальчик стоял посреди разрушенного города, вокруг не было ни души. Хоть он и находился на улице, было ужасно душно, в воздухе стоял запах гнили, а на языке чувствовался привкус железа. Солнце скрылось за облака, не желая видеть ужас мира. Мальчик посмотрел вниз и заметил молодую девушку, её волосы были аккуратно заплетены в косу, а в ушах виднелись серьги. Помутневшие глаза безжизненно смотрели на мир, кожа была бледной, губы налились чернотой. Хотя мальчик был мал, он понял, что девушка мертва.
- Закрой глаза! – приказала Вика.
И вдруг снова появился свет, мальчик открыл глаза. Тени мягко обняли Мишу, он сидел на полу между сиденьями. Вагончик сильно опустел, но на улице была все такая же непроглядная тьма. Мальчик хотел забыть все, что видел, но не мог.
- Уже утро, тебе пора просыпаться! – с улыбкой сказала Вика.
Когда Миша и Вика прощались, мальчик пообещал:
- Я все запомню и когда-нибудь буду здесь работать, честно!
Вика не ответила.
Миша проснулся, все тени из его комнаты ушли, а их место заняли озорные солнечные зайчики. Мальчик спрыгнул с кровати и быстро побежал к маме, желая рассказать ей о своём ночном приключении.
- Мама, я такой сон видел! – начал мальчик
- Какой же? - поинтересовалась она.
- Там, там… А что там, я забыл.
А в небе плыл небесный трамвай, из окна которого Вика смотрела на мальчика, пытающегося вспомнить, что же было во сне:
- Надеюсь, ты никогда не станешь кондуктором, ведь мы видим слишком много плохих снов.
Трамвай летит, рассекая снов океан,
А в трамвайчике разные люди…

Колобродов Роман. Свет на снегу

Всё в нём отдавало теплом нагретой пузатыми батареями кухни. При мысли об этом, сердце Алисы впервые неприятно кольнуло. Сейчас она смотрела за тем, как малыш лет семи в ярко-жёлтой куртке старательно вылепливает снежок, аккуратно скатывая и ровняя снег ручками в серых перчатках. Это был уже третий. Предыдущие два, слепленные столь же аккуратно, были выложены на земле возле него. Алисе вдруг захотелось обеими руками сгрести снег с металлической крыши гаража и запустить большой тяжёлый ком в мальчика, да так, чтобы сбить того с ног. Мысль Алису позабавила, но исчезла так же быстро, как и появилось.
У Алисы не осталось сил. И зарядки батареи. Мечтательно-тоскливый голос, до этого тихо напевавший какую-то старую английскую песню в её наушниках, едва успел закончить перед тем, как телефон умер окончательно. Теперь ей было просто тоскливо и холодно. Снег не падал. Темное небо медленно проплывало над головой тучами, скрывавшими от Алисы луну.
Докатав снежки, мальчик принялся собирать из них что-то похожее на маленького снеговика.
Алиса смотрела на окна, горящие оранжевым и жёлтым. Спрятала замёрзшие руки в карманы и сжалась, положив подбородок на колени.
- Эй, ты! Ты чего там расселась?
А вот из подъезда вышла женщина, круглая и в толстых очках. Не глядя под ноги, она безжалостно разрушила снеговика мальчика. Сам мальчик тут же подбежал к ней, вложил в её пухлую руку свою, и лишь раз оглянулся на снежную кучку. Они ушли. Сердце Алисы снова неприятно кольнуло.
- Слышишь меня, нет? Девочка!
Алиса наконец обернулась. Внизу, недалеко от гаража, на котором она просидела последние пару часов, стоял невысокий мужчина лет сорока. Даже, наверное, мужичок. Его маленькие глазки с интересом рассматривали Алису из-под большой меховой ушанки.
- А? - не поняла Алиса. Теперь её внимание привлекала к себе эта замечательная ушанка. Такая красивая и тёплая, такая...
- Ага, - недобро прищурился мужичок, - это вообще мой гараж. Ты чего тут забыла?
- Я? Я тут гуляю, - звучит глупо, но это почти правда. Зачем пытаться извернуться, когда и так есть, что ответить? Мужичок набычился:
- Гуляешь, значит... А я тебя сейчас возьму и дяде-полицейскому сдам, и гулять тебе тут больше не захочется.
Алиса фыркнула:
- Да кому вы там сдались с такой глупой жалобой? - она поднялась на ноги и встала у края крыши, - меня этим пугать не надо, у меня там отец работает.
Чуть присев, Алиса с места прыгнула в сугроб между гаражом и забором, ограждающим участок какой-то небольшой промзоны. Не считая слабой отдачи в левую ногу, приземлилась она вполне удачно. Мужичок поспешил ей помочь, но Алиса уже поднялась сама.
Стоя лицом к лицу, теперь они молча разглядывали друг друга. На улице совсем стемнело. Чуть поодаль зажглись фонари.
- Что, совсем домой не хочешь? – кажется, мужичок больше не злился.
- Совсем, - ответила Алиса.
Он вздохнул и махнул ей рукой. Позвал за собой. Они обошли гараж. Мужчок принялся хлопать руками по карманам куртки, затем послышался звон ключей, лязг металла, и через пару секунд обшарпанные двери гаража были открыты. Мужичок вошёл внутрь и не глядя включил свет.
Машины в гараже не было, вместо неё стоял деревянный стол с маленьким пузатым телевизором, пепельницей и стопкой затёртых книг и журналов. У стен были столики, совершенно не подходящие сюда деревянные шкафы и тумбочки со всевозможным хламом. На стенах вместо инструментов висели самые разные сумки, календарики, бесчисленные плакаты. От гаража - одно название. Он больше походил на какой-то отдельный маленький домик. Убежище. Алиса оглядывала его, стоя в дверях. Опомнилась лишь когда мужичок подошёл к ней почти вплотную, и, вместо того, чтобы запереть двери, злорадствуя над доверчивостью жертвы, протянул большую мозолистую руку:
- Дядя Витя.
- Алиса.
- Вот и познакомились. Садись, - дядя Витя указал на перемотанное скотчем кресло на колесиках, а сам поставил греться маленький электрочайник. Порылся в тумбочке и с довольным видом швырнул на стол перед Алисой упаковку сушек.
- Самое то, чтобы макать в чай, - объяснил он, а затем продолжил колдовать над немытыми чашками и чайными пакетиками.
Алиса оглядела стопку книг: Ницше, Лондон, Достоевский. Полистав одну с нечитаемым названием на старой обложке, почувствовала, как её ужасно клонит в сон. Она почти полностью отогрелась. Похоже, здесь где-то был и обогреватель.
- Ну, это вообще не гараж, - разнеженная теплом, Алиса совсем перестала следить за языком.
- Я, конечно, в хорошем смысле, - спешно добавила она. Всё же не стоит обижать того, кто готовит тебе чай.
- Да я понял, и полностью с тобой согласен, - дядя Витя поставил налитые до самого края чашки на стол, - к гаражу мое маленькое укрытие не имеет никакого отношения.
- Укрытие? Все-таки я была права! - сказала Алиса больше собственным мыслям, - У вас тут в апокалипсис выживать, наверное, можно.
- Ну, нет, до такого масштаба мое убежище пока явно не дотягивает.
Алиса отхлебнула свой чай и даже взяла противную пресную сушку. Сейчас ей было очень хорошо, и она просила:
- А зачем вам вообще убежище?
Дядя Витя словно о чём-то крепко задумался. Весёлости в его лице заметно поубавилось.
- Вот знаешь, бывают иногда такие ситуации, когда твой дом перестает быть твоим... Мне кажется, ты можем понять, о чем я говорю?
- Могу, конечно! - теперь и Алиса стала серьёзной. Настрой на нейтральную беседу в духе "как там с учёбой?" истаял как пар над чашками.
- Что у тебя случилось? - не ходя вокруг да около, спросил дядя Витя, - Почему не идёшь домой?
Алиса слегка нахмурилась, а затем разулыбалась:
- Да делать мне там нечего. Грызутся себе и грызутся... ну, пусть. Только мне это слушать уже тошно. Если не буду уходить, полезу в конце концов на стены от этого дурдома, вот уверена.
- Понятно, - только и сказал дядя Витя.
- А у вас что случилось?
"Не я из тебя первой нервы потянула", - оправдалась мысленно перед собой Алиса. От воспоминаний о доме на душе снова стало гадко, и это место ей уже совсем не нравилось.
Дядя Витя долго не отвечал. Сидел неподвижно. Только пальцы машинально продолжали играть с верёвочкой от чайного пакетика.
- Жена... Она стала такой капризной, - медленно заговорил он, и в этот же момент лицо его болезненно дернулось, - не в плане, что она у меня плохая, она очень болеет сейчас, и вряд ли ей станет лучше в ближайшее время...
Он весь вдруг как-то сгорбился и виновато заморгал. Алиса промолчала. Она даже не стала извиняться за неудобный вопрос, любой ответ в такие моменты покажется неуместным. Так они и сидели, каждый в своих мыслях, в своей беде, в своем ненавидимом доме.
- Ну, вот так и коротаю тут свободное время, - наконец заговорил дядя Витя нарочито бодрым голосом, - тут правда хорошо, книжки читаю, телевизор смотрю... Ещё полгода назад даже не мечтал о новом доме, и вот, - в два глотка он осушил свою кружку и улыбнулся. - Который сейчас час?
Алиса моргнула и машинально попыталась включить телефон, совершенно забыв о том, что он давно мёртв.
- Погоди, у меня тут часы где-то были. – дядя Витя отодвинулся от стола и, не вставая, повернулся к тумбочке позади. - Ого! Время-то уже не детское. Тебя не спохватятся там?
- Сколько?
- Половина одиннадцатого.
- Чёрт! - Алиса спешно встала из-за стола. - Вы правы, наверное, уже спохватились. Пора бежать. Вы тут останетесь?
- Я-то да, я сюда на всю ночь. Очень рад был познакомиться, Алиса.
- Как и я, - Алиса протянула руку, и дядя Витя её пожал.
- Да, и это, ну... если вдруг ещё сушек захочешь там, заходи.
- Конечно, - улыбнулась в ответ Алиса, - спасибо вам. До свидания!
Алиса шагала к дому. Окружавшую её теперь тишину нарушал лишь громкий хруст снега под сапогами. Она ещё раз обернулась и помахала рукой дяде Вите, стоящему в голубоватом свете фонаря над гаражной дверью. Алиса заметила фонарь только сейчас, похоже, тот зажигался изнутри. Дядя Витя ещё провожал её взглядом, но в ответ не помахал.
У подъезда было пусто. Никто Алису не высматривал, значит пока всё в порядке. Она остановилась и огляделась. Внимание вдруг привлекла та самая кучка снега, которая осталась от снеговика мальчика в жёлтой куртке. Обидно - лепил, старался, а мать, или кто она ему, растоптала и не заметила. Внезапно Алиса принялась голыми руками сгребать с земли снег и лепить снежки. Она лепила их не с осторожностью ювелира, как мальчик, но от всей души. Когда все три снежка были слеплены, Алиса приладила их один на другой, подравняла по бокам и переставила готового снеговика на то же место, где ещё недавно стоял снеговичок мальчика. Она грела окоченевшие руки, сжимая и разжимая холодную подкладку карманов изнутри, переступала с ноги на ногу, стучала зубами, но не уходила. Стояла на одном месте, глядя на снеговика, и улыбалась во весь рот, сама толком не понимая - чему.
Алиса подняла глаза на дом. Свет в её окнах не горел. Вот теперь, пожалуй, можно и домой. Она подумала про голубоватый фонарь у гаража дяди Вити. Зато он горит. И как же это хорошо!

Кондратьева Елизавета. До ответа

Если многие не любят День знаний, то Дана его боится. Сотни непринужденно стоящих на улице детей и взрослых, оглушительные аплодисменты, с каждым хлопком невольно пробивающие на дрожь, орущая веселая музыка из фонящих колонок, от которой впечатление создается скорее зловещее, нежели праздничное — все создает у Даны ощущение надвигающейся беды.
Но этот учебный год уже начинается немного спокойнее, ведь с первого же дня под партой ее ждет знакомый дневник: розовый с белыми цветочками, в твердой, местами поцарапанной обложке, но надежно закрытый на ключ. Первый ключик до сих пор хранится у нее, а вот для продолжения тайной переписки со старым собеседником пришлось купить такой же блокнот, чтобы второй ключ оставался у друга. Ну ничего, у них еще целая вечность впереди, второй блокнот тоже испишут.
***
Открыв дневник на последней записи, Дана вчитывается в еле разборчивый, но уже привычный почерк:
«4.09.07.
Привет, ты как? Готова к учебе? А то я вот пока не очень».
Они еще не виделись в школе, но переписка воодушевляла ее больше совместных пробежек до столовой.
«4 сентября 2007 г.
Привет! Не знаю. Вроде соскучилась по школе немного, а вроде и боюсь, что экзамены скоро совсем. Хотя нет, вру. По школе не скучаю, а вот по нашей переписке — очень даже.
Кстати, почему на линейку вчера не пришел? Я обыскалась, а мне сказали, что тебя вообще не было. Все ок?»
После уроков она догоняет Руслана в коридоре, кидается со спины и бросает дневник в его полуоткрытый рюкзак. Руслан вскрикивает на Дану, чем примагничивает к себе недовольные взгляды учительниц. Но она его не слышит, так как уже съезжает по перилам на первый этаж.
***
«5.09.07.
Ты меня чуть не довела, можешь нормально здороваться? Если у меня сердце остановится, я тебе с того света не отвечу.
А про линейку в другой раз расскажу».
«6 сентября 2007 г.
Прости, не хотела напугать. В качестве извинений держи картонную овчарку. Надеюсь, она вообще на собаку хоть чутка смахивает. Пока тебе настоящую не разрешают, пусть такая будет».
«6.09.07.
Спасибо. На овчарку не очень похожа, но все равно хорошенькая».
«7 сентября 2007 г.
Эй, я старалась вообще-то! И ты плакал что ли? А то на странице бумага неровная какая-то».
«10.09.07.
Просто воду коряво пил, пока дз делал».
— Мог бы и получше что-то придумать, — хмыкает Дана.
Она-то как никто другой знает, что ее друг даже видеть близко воду может и нередко забывает ее пить, пока в горле совсем не пересохнет.
***
«1.10.07.
Слушай, а тебе часто кошмары снятся?»
«1 октября 2007 г.
Ой, почти каждый день. У нас с мамой даже прикол такой есть, что если мне сегодня не снилась чертовщина, значит у исторички будет хорошее настроение и меня не завалят тестами. Два раза как минимум сбылось!
Стыдно признаваться, но я каждый раз после кошмаров иду спать к маме. Иначе до утра прореву, а на уроках опухшей сидеть не очень хочется.
А к чему вопрос был вообще?»
«2.10.07.
Не знаю, чего тут стыдиться. Спросил, потому что мои родители даже о кошмарах категорически слушать не хотят. У нас табу на все, что касается этой темы, поэтому я и снами поделиться не могу. Честно, это давит сильнее, чем если бы мы хоть каждый день ворошили самые жуткие воспоминания».
***
«4 октября 2007 г.
Привет! Все забываю спросить: а почему ты решил идти в десятый класс? Я все чаще думаю о том, чтобы после девятого пойти в колледж, но мама отговаривает: типа, у меня хорошая успеваемость, и лучше мне оставаться в десятом. А я просто видеть эти стены уже не могу. Да, школа другая, но ощущения все равно бывают те же.
Порой до того доходит, что рядом с химичкой сидеть не могу. Ее едкие духи жутко в нос врезаются, и в итоге я отсаживаюсь в конец ряда. Просто они чем-то напоминает то, чем душились они».
«5.10.07.
Как я тебя понимаю. Лучше иди в колледж, правда. Разница может небольшая, но не школа, и уже хорошо. А у меня в целом выбора не было. Отец поставил перед фактом, что иду в десятый, и все. Но я даже спокойно на проверочных сидеть не могу, с каждого шороха дергаюсь. Вчера на контроше постоянно пялился на дверь, потому что слышал то ли хлопки, то ли стук. Потом отпросился из кабинета и спустился на первый этаж, а там слесарь стремянку доставал, чтобы плакаты на День учителя повесить. А контрошу завалил. Снова.
К черту школу, короче».
***
«1 января 2008 г.
С наступившим Новым годом! Хотела написать в конце каникул, чтобы набралось историй, но за несколько дней произошло столько всего, что мне уже не терпится записать.
За последние года четыре впервые почувствовала новогоднее настроение. Может отпускает чутка, а может просто предчувствие хорошее. Я как всегда отмечала с родителями, но на этот раз мама еще пригласила тетю Марину. Я после переезда не созванивалась с ней ни разу. Да и встреча спустя столько времени была не самая теплая. Тетя была очень тихой, а мне до сих пор было неудобно смотреть ей в глаза. Она меня избегала, поэтому в основном крутилась около мамы, помогая с салатами. Я понимала, что надо делать вид, якобы все хорошо, но в какой-то момент уже решила, что вместо праздника получится очередное тухлое застолье. Не поверишь, но я была не права.
В кои-то веки меня порадовали салюты. Нет, я их еще боюсь, но дело в другом. Родители вывели меня на улицу, прямо когда соседи запустили несколько штук. Папа опять попытался всучить мне бенгальские огни, но я дернулась от очередного громыхания во дворе и убежала в подъезд. Неловко, когда все радуются, а я вот-вот заплачу. А потом увидела, что на лестнице тетя сидит. Оказалось, она тоже салютов до жути боится, и ей тоже за это стыдно. В итоге, пока все были на улице, мы мило поговорили и обнялись даже. В подробности разговора вдаваться не буду, но для меня это воссоединение стало лучшим подарком на Новый год.
Кстати, что тебе родители подарили? Мне красивущее платье к выпускному. Как-нибудь покажу фотку. Ты навряд ли заценишь, но хотя бы ради приличия сделай вид, что тебе нравится, будь другом».
«15.01.08.
И тебя с наступившим! Рад, что ты возобновила общение с тетей. Я же говорил давно еще, что у вас все наладится. Ей нужно было время. Просто нелегко привыкать к новой реальности, особенно, когда остаешься один.
Про подарки: мама связала теплые носки, а отец подарил сборник задач с напутствиями, что «лучший способ справиться с бестолковыми переживаниями — занять себя умственной работой». И я бы может и согласился, иди речь о литературе или языках, но сборник был, очевидно, по физике. Каждую неделю выслушиваю, что должен «продолжить династию инженеров». Какую еще «династию»? Кому должен? Зачем? Самому бы знать, но фиг мне кто внятно объяснит. Выбора все равно не дадут, но как же я надеялся отдохнуть от физики хотя бы на каникулах. Я в ней и так дуб дубом, на кой мне ЕГЭ еще?»
***
«25.05.08.
Это ужас. Меня, как будущего выпускника, попросили подготовить речь к первому звонку. Но попросили зачитать особенную речь, которая идет сразу после минуты молчания. Я в моменте так растерялся, что не смог отказать. А теперь уже неловко. У меня впереди лето, но это не сильно успокаивает. Ну я и балбес, однако.
Еще в начале учебного года обещал рассказать, почему не появился на последней линейке. Ты наверняка и без меня догадываешься, но главная причина — минута молчания. Звук метронома, точнее. Если ты не переносишь грохот салютов, то я слышать не могу щелчки метронома. Как будто впадаю в транс и даже руками пошевелить не могу. Не думаю, что учителя в это поверят, если попробую отказаться. Да и не горю желанием им душу открывать.
Прости за внезапность, тяжело уже держать все в себе. И не хочу опять выслушивать психи отца о том, какой я неженка. С молчаливого согласия мамы тем более.
Только не жалей меня пожалуйста. Просто надо куда-нибудь деть свои чувства».
***
«Представляешь, мне больше не снятся кошмары. Зато теперь каждую ночь один и тот же сон вижу. Мы возвращаемся к старой школе. Хочу зайти с тобой, но ты говоришь, что еще не время. И я стою и смотрю, как ты туда входишь, и все загорается. Почему-то в моих снах нас постоянно разделяет огонь».
***
Она впервые возвращается в этот зал. На полу открытые бутылки с водой, при виде которых Дана нервно сглатывает. Шведская стенка обуглилась почти до основания. Кажется, стоит прикоснуться, и та рассыплется, превратившись в горку угольков. Бомбы на баскетбольном кольце сменились гипсовыми ангелами, что, покачиваясь при каждом дуновении ветра, будто наблюдают за посетителями и берегут покой переполненного трауром места.
Дана смотрит на стены. Тут они сидели с Русланом, когда он предложил общаться через дневник, чтобы хоть как-то сохранить рассудок в те адские дни. Сейчас здесь поверх друг друга написаны названия разных городов. Она наклоняется, чтобы рассмотреть: Саратов, Псков...
Дана оборачивается: за шведской стенкой, над фотографиями и под оконными рамами — надписи везде. Люди приезжали не только из разных городов, но и стран, чтобы разделить их боль. Почему-то это не приносит Дане облегчения, а только усиливает одиночество.
С четырех сторон наблюдают сотни детских и взрослых фотографий, застывшие улыбки на которых теперь пробуждают лишь желание взвыть от бессилия перед смертью. Она осторожно раздвигает мягкие игрушки на подоконнике и ставит рамку с его последней фотографией. Его не причислят к остальным. Он не считается такой же жертвой, как и другие, хотя тут погибло и его детство.
Дана в последний раз берет в руки блокнот — их общий секрет. Кладет ключик в левый нагрудный карман рубашки, перелистывает страницы их истории, обрывающейся на вырванном Русланом листе. Она так и не узнала, о чем была последняя запись. А если бы узнала, смогла бы что-то изменить?
Дана закрывает замок навсегда. Оставляет дневник рядом с фотографией, припрятав его под игрушками, и с ноющей болью в груди направляется к выходу из ее старого спортзала, ставшего мемориалом.
Стоя в дверном проеме, она оборачивается и напоследок задерживается на большом кресте в центре зала. Еще раз вглядывается в стену напротив и, прежде чем расстаться с этим местом навсегда, выхватывает глазами большую надпись над баскетбольным кольцом: «Мы помним, Беслан».

Полувидько Владимир. Записки на штукатурке

-Сенсация! На планете Земля учёные обнаружили руины древнего города!
-По словам учёных, город может превышать по площади астероид В-50277!
-В городе обнаружены следы неизвестной науке цивилизации третьего тысячелетия Новой Эры!
Весь научный мир галактики Млечный Путь следил за раскопками на планете Земля. Но не только учёные – даже последний церерский обыватель был наслышан об открытии земных археологов. Всё-таки телевещание налажено уже и на самых окраинах галактики, и Межпланетные Новости оно передаёт со скоростью света. Стоит произойти чему-то на Земле – и ровно через шестнадцать минут сорок секунд об этом узнают на Титане.
Вот и сейчас на планете TRAPPIST-1, недалеко от села 301-С косил голубую траву Ноль-Один-Ноль Андромедов, обычный экзопланетарный колхозник – резиновые сапоги, ватник из старого плутонского скафандра, зелёная борода в пол, сиреневая лысина.
-Внимание, внимание! – доносился гнусавый голос из транзистора, висевшего на груди Андромедова, - На планете Земля, в 54-м раскопе города под кодовым названием А-1 обнаружены останки древнего человека. Раса: предположительно европеоидная. Рост: ниже среднего. Мозг – судя по размеру черепа, мелкий, из чего можно сделать вывод о невероятно малых умственных способностях…
Транзистор забарахлил.
-Ехма! Сразу видно – городские! Понапридумывают пёс знает чего! Вот у нас в сельсовете председатель был – Сто одиныч, так у него башка была меньше, чем у этого их, как бишь, «европеоидного шмевропеоида», а соображал лучше всего села! А они тут… Вот не сидится им спокойно. Выдумали себе опять какую-то пургу. Тьфу!
Андромедов почесал щупальцем лысину и снова замахал косой.
***
А в это время на планете Земля, в раскопе номер 67, археологи обнаружили обломок стены здания с непонятными надписями. Артефакт телепортировали в кабинет Специалиста по древним языкам. Через день учёный вышел на связь.
-Ноль-Ноль-Один Ноль-Ноль-Одинович, здравствуйте. Надпись расшифрована, - сказало объёмное, отливающее неоновым зелёным, голографическое изображение специалиста начальнику экспедиции.
-Каково её содержание?
-Сейчас я телепортирую в Ваш кабинет фрагмент надписи. Это летопись.
Ярко вспыхнул настольный телепорт. Ноль-Ноль-Один Ноль-Ноль-Одинович подошёл к столу, выдвинул ящик телепорта и достал лист бумаги.
-«Вася – лох… - прочитал он, - Иванов, 2021. Ж+К =… «Сердце»?.. Здесь был Петя, 2022. Маша из 7Б – топ. Сижу на физике, 23.04. 2023. Химичка -… (неразборчиво). Сидоров дурак!!! Выпуск 2024…» - Скорее всего, Вы правы. Данный текст весьма напоминает хронику. Но мне всё же непонятно, на каком языке она написана, и о чём она повествует?
-Это – древнерусский устный язык, нижневолжский диалект. Употреблялся на юге Русской Равнины приблизительно с 1900 по 2098 годы. Исчез из употребления в связи с Всероссийским переходом на новорусский литературный научный язык 2050 года.
-О чём говорится в данном документе?
-Он содержит редкие и очень ценные исторические сведения о становлении и развитии древнейшего учебного заведения данного региона, в нём записаны имена как его основателей, так и общественно порицаемых людей, памятные даты и автографы путешественников, посетивших данное заведение в различные исторические эпохи. В тексте присутствуют также отрывки из дневников древних людей и истории любви. Несомненно, данная, не побоюсь этого слова, наскальная летопись – ценнейший письменный памятник!
-Я должен немедленно позвонить корреспонденту! Необходимо написать статью о нашем открытии!
-До свидания.
Послышался хлопок. Голограмма побледнела и исчезла. А начальник экспедиции сел за стол и, не веря своему счастью, ещё раз перечитал документ, который скоро прославит его на весь мир…

Сконникова Евгения. Внемлю

Для чистых всё чисто, а для оскверненных и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть

К Титу послание ап. Павла, Глава 1, стих 15.

Промозгло. Новый день начинался откровенно плохо. Всей компанией беспризорные мальчишки искали собаку — Жучку. Искали у подъездов, за гаражами, в садах, возле бульваров и скверов. Когда надежда совсем иссякла, один из мальчиков болезненно розовой рукой написал на стене панельки: «Потерялась Жучка!». Это была не первая пропажа. Ранее в том районе терялись и другие животные, но последней каплей стало исчезновение именно этой собаки.
— Чего Вы так яро ищете? — резко раздался скрип мертвенного голоса. Из-за угла вышел труп, одетый в куртку ярко фиолетового цвета, в штаны с леопардовым принтом и варежки, натянутые на пальчики-карандаши, с такими же черными ногтями, как грифель. Шапка была дерзко оставлена дома, а короткие старческие волосы, как недоваренные, слипшиеся макароны, колыхались туда-сюда. Над губой клещом приросла родинка. Это была знаменитая бабушка двора — Варвара Николаишна — Ай, гады! Паразиты! Рисуете на стене! Ну я вам, ну я вам! — её голос превратился в лай, а глаза так и хотели выпасть на мокрую землю и покатиться к мальчикам. Самый старший беспризорник — Саша, загородил своих друзей спиной. Ему было приблизительно 14 лет, и именно он организовал эту группу из ребятишек. Он собрал вокруг себя всех тех, кто остался без родительской заботы. Так они и жили, греясь друг о друга. — Прошу, не называть нас так. Мы всего лишь ищем собаку и хотели... — ему не дали договорить. — В наше время людей с трудом находят! А Вы собаку... да их нужно травить! — она тряхнула булочками, сжимая в другой руке крысиный яд, прикрытый черным пакетом. — Бездушные, малолетние! — дальше последовало бы бранное слово, если бы у Варвары не выпала вставная челюсть. Изо рта послышалось: «ме, мье... ммммфф». Сашка как-то мрачно вздохнул и увел свою компанию в другой район, развешивать объявления.
Собака
Определенно, снова, опять «…» который раз для чего-то настал поздний вечер. Люди, похожие на больших жирных червяков, расползались домой, пожирать друг друга, ругаться, браниться, чтобы на следующий день своим коллегам показать омежнико-шафранную улыбку. Исписанные стены вбирали в себя зловоние. И даже нарисованное: «помогите», звучало на пошлый, совершенно неприметный манер. Бархатной похоронной лентой ложился закат, тем временем как Сашка возвращался домой. И именно этим вечером он увидел странную картину: худющий, как глист, пьяница, размахивая руками, ругается на девочку лет пяти. Размахивает шпалами, колит словами булавкой в губу. И как тут не вмешаться? Саша, оперся рукой на стену, и уж было хотел оттолкнуться, чтобы пуститься в бег на помощь, но его опередила собака — Гавка. Животное, рыча, встало на задние лапы, становясь похожей на покалеченного ГУЛАГами человека. И вот Гавка не выдержала и, сделав предупреждающий рык, набросилась на шипящую змею, опрокинув её на спину и сильно укусив отросток руки. За это время Сашка добежал до пятилетки и успел скрыться среди Хрущёвок. За ними побежала собака, глядя на спасенных детей, как на своих щенят.
Слова со стен срывались и бросались вслед за спасающимися, внимая их истории.
Мой голос
Девочку звали Юля. Она быстро прижилась в нашей компании, стала нам родственной душой. Ей было около пяти лет, но родители благополучно про неё забыли, глотая из стеклянных бутылок пойло.
Таким образом, Юля стала не просто членом нашей компании, а главной заботой наших дней. Ради неё пришлось составить организованный график встреч. Мы оставляли ей старое детское пальто, зеленку, нитки, молоко, печенье, старый разбитый мобильник для связи. Учили читать таблички на стенах домов и отдельные надписи на пятиэтажках, только не бранные. Сашка старался ей привить то, что жизнь не только внутри изуродованных квартир, но и снаружи — в парках, скверах и даже на исписанных стенах. Местные девочки присоединялись к нам. Моя соседка Маша выносила свои старые куклы, пыльные наклейки, погремушки, пластыри со зверюшками, цветные карандаши… Веселым звоном, запахом чистоты церковной свечи, невинным белым платком на голове — росла Юля у нас на глазах, пока кто-то не провел ножом по зеленому стебельку жизни. Наша Юля пропала. От неё остался только розовый пыльный ранец у подъезда.
Что удивительно, но кроме нас её пропажи никто не заметил. На столбах не висели объявления о пропаже, спокойно наш двор обходила полиция, люди неспешно шли по своим ветхим квартиркам. Мирно гнили внутренности немых и взбухших пятиэтажек. Наш светик затерялся в разрухе. Вспоминалась пропажа Жучки. Что собака, что человек — на всех всё равно.
О неприятном
— Свезло! — крикнул Миша, ребенок вечно пьющего отца. Он разворачивал мятый засаленный фантик от жвачки, доставая вкладыш — мой любимый герой попался. Ты знаешь! А ведь мы с ним похожи, я только паутину пускать не умею... но а если меня паук укусит?
— То ты покроешься сыпью и умрешь, — сухо отвечал Сашка, хватая друга за ранец — Смотри, в воду не клюнь. Не знаю, что лучше будет... искупаться в канализации или в этой речке у набережной. По-моему, всё одно, — жал плечами тот.
Слишком неожиданно и неловко его друг выпустил из рук вкладыш и бешено рванул вперед, что-то крича... вроде бы «Юля». Девочка и Гавка лежали у стены, свернувшись в комочек, а между ними ватрушка - растерзанная пополам.
Последняя воля
За неделю ничего не изменилось. Практически ничего. Варвара Николаишна перестала выносить булки. Затихла. А после вообще зачем-то переехала на дачу к своему брату. Короли, рабы, хищники и несчастные жертвы — пили возле дома и обсуждали смерть девочки, уплетая хрустящий арахис.
Прижавшись к венам дома, Сашка грелся, крутя мелок в ладони. Самое больное застряло между волокон голосовых связок горьким комом. Вся компания стуком молота ощущала сороковины Юли, но Сашка переживал это сквернее всего. Не успев нагреться вдоволь, ноги понесли мальчику по заплеванному языку ступенек подъезда. Ладонью проводя по каменному пузу, он читал надписи, видимо, был в поисках той самой... с которой всё началось. И всё же! Как важна была эта стена.. сколько историй на ней.. Саша и раньше их замечал, но теперь они воспринимались не так, как прежде. Ворох объявлений, признания в любви, граффити, то самое никем не услышанное «помогите» и…
— Потерялась Жучка, — пробормотал Сашка, стоя у стены растеряно и будто бы опозорено. И вдруг до него дошло! Ни Жучка, ни Гавка, ни Юля не потерялись... нет! Это было нечто совсем другим, что послужило причиной их вечного мертвенного спокойствия!
Его дыхание учащается, а руки нервно и неровно зачеркивают «Жучка» и пишут большими страшными буквами: СОВЕСТЬ.
«ПОТЕРЯЛАСЬ СОВЕСТЬ»

Авилкина Вероника. Переживи

Я люблю весенние вечера, когда небо запачкано кляксами, а ветер пахнет выстиранным бельем на веревках перед многоэтажками. Тут, где я живу, многоэтажки красивые, непривычные: белые, с пастельными радугами на кирпичиках. Мои носки тоже как эти многоэтажки: белые, но радуги у них ярче.
– Мама, мама, вечер! Пошли гулять! – крик девочки с мерцающими заколками на густом и цветном, как абрикосовый кисель, луче. Жаль, что солнце не пахнет абрикосами и не имеет вкуса.
Ну а мама не пойдет гулять, она устала, сейчас исчезнет в подъезде, не взглянув на высунувшееся мерцание заколок в окне 4-го этажа, разденется, погреет котлеты с макаронами, заварит чай и будет слабым, как этот нетерпеливо заваренный чай, голосом просить прыгающую по паласу девчонку угомониться и в очередной раз обещать сходить с ней на выходных – и не обманывать. Но ведь гулять хочется уже сейчас!
Вот, всё, исчезла. Может, отложить конспект по физике и сделать то, чего никогда раньше не делала? Тетрадь со звездами – скоро зажгутся на небе такие же – остается на подоконнике. Под бело-радужные носки – сиреневые кроссовки и розовая ветровка. Прямо-таки софт-гёрл!
В подъезде пахнет котами и зеленой масляной краской. Форточки раскрыты.
– Эй, тетя Света!
Через стену звонок – глухо. И совсем не похоже на соловья.
– Кто еще там?
– Это я. Можно я возьму Анечку с собой на прогулку, пожалуйста? А то мне одной скучно гулять. Обещаю, все будет нормально!
Тётя Света хочет возразить, но Аня уже натягивает куртку торопливыми, хрупкими, ландышевыми руками и пытается завязать шнурки, шатаясь на одной ноге, согнув вторую в запачканной пылью ковра коленке.
– Не дальше магазина! И чтобы через час вернулись.
– Конечно, тётя Света!
И мы медленно идем вниз, и сбегаем в подъезд только после первого пролета, думая, что тетя Света не слышит наш эховый топот, похожий на звук уже захлопывающейся тяжелой двери, и проходим мимо полных, в пестрых юбках и кофточках в мелкие узоры бабушек, обсуждающих соседей, погоду, садоводство и прочие бытовые мелочи, сидя на пригретых лавочках под сиренью, мимо клумб с расплывчатыми цветами, петуний, наверно, и булькающей и шумящей, как насморк в октябре, котельной – по полустертым кроссовками, туфлями и джинсовыми кедами с котиками, блестками и стразами на тканях, классикам – полустертая, покрытые пылью и мелкими камешками 1, 2, 3, 4, а за ними – 5, 6, 7, 8, 9, 10, – ярким белым на асфальте. А дорога пахнет черноземом и медом – посаженные уже пройденными бабушками на лавочках анапские ранние лилии. Или они не ранние, а просто весна необычайно теплая?
– Лёнка-алёнка, короткая юбчонка! – напевает Анечка дразнилку про мое имя, не слушая просьбы перестать, ведь:
– Я вообще юбки не ношу! Только штаны и шорты!
А она смеется, срывая, обдувая пух, и бросая тут же одуванчики на дорогу.
– Слушай, хочешь, куплю тебе «Лакомку» и ты замолчишь?
– Хочу!
– Хорошо, но больше не дразни меня.
Я держу ее за руку, и она совсем не вертится. Мы доходим до «Магнита», Аня бежит первой – дети любят врываться первыми в двери и дергать их за выставленные ручки.
Торопливым ручьем перелилась мелочь из кармана в ладонь, из ладони – на прозрачную пластмассовую подставку с газетным рисунком под ней, и теперь похрустывает в порозовевших руках мороженое со льдом в упаковке – любимая «Лакомка». А мерцают, оказывается, не заколки, а стеклянные яблочки на ярко-розовых резинках. Мы идем, вдвоем поглядывая на мороженое – вдруг упадет на ходу?
– Аня, скамейка! Давай сядем.
Сели под сиренью напротив одной из панелек.
Какой-то парень чуть старше меня подъехал под окно Марьянки, кажется, так зовут девушку, громко ругающуюся с отцом по поздним, посиневшим вечерам, когда они вдвоем выходят на улицу покурить, и гуляющей с белым шпицем по выходным, остановился, прислоняясь ногой к стене и не слезая с седла, постучал по стеклу. Марьянка высунулась всей белой кофточкой, под которой издалека заметна голубая майка со спадающими перекрученными лямками, и рыжими, завитыми плойкой кудрями, где у лба отросли корни цвета растворимого кофе, которое я раньше пила тайком от родителей. Марьянка этими волосами очень похожа на старшеклассницу Олю из какого-то сериала нулевых или десятых. Протягивает руки, а он ей – букет ромашек и распушившихся одуванчиков – между ладоней – из плетено-пластиковой корзины спереди руля. Она смеется, и отсюда ее смех кажется звонком, который установил сосед из квартиры номер 27.
– Почему ты плачешь?
– Просто ресничка в глаз попала.
Тот мальчик лежал в больнице со шторами, достающими только до половины окна, и я писала в 3-м классе на каком-то светло-голубом прямоугольном столбе вместо типичного «Выздоравливай», как пишут многие дети напротив окон больниц, «Переживи», с неумелыми переносами, угольками, взятыми из сумки, где хранились всякие принадлежности для шашлыков.
Черные буквы попали в глаз от стены чуть справа от Марьянки и незнакомого парня. На стене написано:
Переживи всех.
Переживи вновь,
словно они — снег,
пляшущий снег снов.

...Знаете, я люблю весенние вечера, когда небо чистое и голубое, а ветер пахнет выстиранным бельем на веревках перед многоэтажками...

Шиненкова Александра. Бун — чудо

Новогодняя пора. Что может быть лучше приходящего праздника? Проводятся концерты, люди поют, смеются, и все только и ждут, когда наступит праздник. Новый год — лучшее время для чудес. Но разве может быть, чтобы у всех все было хорошо?
В одном тёмном дворе, где фонарей практически не было, около мусорных баков нашли себе дом коты. Жили они не очень хорошо. Им всегда приходилось добывать еду, драться за территорию с другими котами и, самое главное, — опасаться собак.
«Почему же так холодно?» — единственная мысль, которой задавался маленький черненький котенок, открыв глаза. Он мало что помнил, лишь как тепло было спать около матери, среди других таких же маленьких котят. Но где же он теперь?
Сюда его принесла бабушка. Кормить ей котят было нечем, поэтому одних она раздала, а ему дом не нашелся. Разве может быть для котенка место лучше, чем там, где за ним могут присмотреть другие коты? Наверное, здесь он найдет свое пристанище.
—Новенький? — перед ним стоял исхудавший рыжий кот. Между его глаз проходил шрам, а часть одного уха вовсе была откушена. Видимо, он часто ввязывался в драки. — Выкинули тебя, да? Теперь жить здесь с нами будешь?
Котенок вжался в коробку. «Выкинули? Как меня могли выкинуть? Нет, за мной точно кто-то вернется, и я точно не буду жить в этой коробке», — надеялся он.
—Молчишь? Хоть скажи, как тебя зовут?
«Зовут? Наверное, я просто забыл. У меня есть имя. Не могли же меня никак не назвать?», —он пытался вспомнить, но ни одно слово не приходило на ум.
По правде, его никак не звали. Не было у него имени.
Заметив молчание котенка, рыжий кот продолжил:
—Значит Безымянным звать будут. Тебе придется заслужить свое имя. Меня, к примеру, Бесстрашным зовут. Никого не боюсь.
Имя ему точно подходило. Но от него он становился только страшнее в глазах котенка. Безымянный поджал под себя хвостик и хотел, чтобы кот побыстрее ушёл, но вдруг его живот предательски заурчал. Рыжий это заметил:
—Пошли за мной. Дам тебе поесть и заодно познакомлю с другими котами.
Котенок вылез из коробки и ступил на снег. Очень холодно, но есть сильно хочется.
Они побрели по свалке. С одного боку вдруг появился большой белый кот. Кажется, до этого он сливался со снегом.
—Это Пушок. Один из самых отважных котов, которых я когда-либо знал, — начал объяснять Бесстрашный. - Он вместе с другими котами следит, чтобы сюда не пришли собаки. Если те явятся, они поднимут тревогу, и мы убежим. И не смотри на то, что он больше всех остальных. Уважение, как и имя, заслужить надо.
Они прошли мимо большой коробки, в которой лежала пушистая бело-коричневая кошка.
—А это Алиса. Одна из тех, кто обеспечивает нам еду. Ходит по дворам и выпрашивает. А иногда людей даже досюда доводит, и самые неравнодушные регулярно приходят нас подкормить.
Они с Бесстрашным подошли к еде. Где-то она лежала на крышках банок, в пластиковых плошках, а где-то и вовсе на снегу.
—Это тебе не дом, где тебе все принесут и ешь сколько влезет. Все коты когда-то тут окажутся. Это неминуемо. Но теперь навсегда забудь о теплом доме, где тебя любят.
Как это «забыть про дом»? Нет, Безымянный точно там окажется. Его точно заберут домой. И будет он всегда в тепле, а не на этом снегу.
—Чего застыл? Иди ешь, пока остальные все не съели, — вот надо же этому рыжему испортить такой момент!
Безымянный поплелся к миске, отъел чуть-чуть, пошел обратно в свою коробку. Он свернулся в комочек, сунул мордочку под лапу и грелся только своими мечтами о доме.
Но вскоре раздалось громкое мяуканье:
—Собаки! Собаки! — Пушок бегал вокруг свалки, чтобы предупредить всех.
Безымянный сразу вскочил. Собаки? Как же ему страшно! Ему еще ни разу не приходилось с ними встречаться.
Он выпрыгнул из коробки и увидел их. Огромные! Зубы острые! А как они смотрят!
Безымянный побежал, куда глаза глядят. Только за ним увязалась какая-то маленькая собака. Но от этого страшной она не переставала быть! От скорости все, что он видел, размазывалось. Может, рядом с ним есть еще какой-нибудь кот, который непременно его спасет? Он оглянулся назад. Никого из котов поблизости не было, лишь одна лающая собака, которая приближалась с каждой секундой. Неужто эта собака его догонит?
Совсем близко перед ним оказалась стена! И вот спасение! Открытая форточка в одной из квартир на первом этаже. У него есть только один шанс. Если он поскользнётся или недопрыгнет, то даже думать страшно! Безымянный собрал все свои силы и сделал заветный прыжок. И у него получилось! Собака осталась внизу. Безымянный показал ей язык, чтобы подразнить эту глупую и надоедливую псину, отчего та начала лаять еще громче и прыгать вдоль стены.
В комнате, в которой оказался Безымянный, висели гирлянды, снежинки на окнах и стояла красавица елка.
—Если тут никого нет, то тогда теперь это мой дом! Ох, уж этот рыжий! Ничего он не понимает. Надо, вот как я, делать. Зашел, и если нет никого, то тогда твое. Ох, заживу я здесь!
Безымянный запрыгнул на диван, растянулся на нем и снова уснул, только уже согреваемый не своими мечтами, а теплыми батареями.
***
В это время семья Калининых возвращалась домой после прогулки по новогоднему городу. Гриша был счастлив, он предвкушал Новый год, который настанет всего через полчаса. А мама и папа Гриши все ходили и думали, угадали ли они с подарком.
Грише всего семь лет. В Деда Мороза он все еще верит, но у него стали закрадываться сомнения. Все одноклассники говорят, что его нет, а подарки приносят родители. «Что за глупость?» — думал Гриша каждый раз, но когда эти слова он стал чаще слышать, то надежды оставалось с каждым разом все меньше. Но как же так? Не могли же родители ему все время лгать?
Вот он и решил проверить. За две недели до Нового года он написал письмо Дедушке Морозу. Сходил на почту, отправил его, а как пришел домой, сообщил об этом маме с папой. Те долго пытались узнать, что он попросил, но Гриша ничего им не сказал. Теперь под елкой красовался новый конструктор. Мама с папой надеялись, что попали в точку, чтобы не рушить детские мечты, и поэтому весь вечер они были напряженными, несмотря на наступающий праздник.
Калинины вошли в квартиру, разделись и сразу пошли к столу. Гриша все метался и не мог найти себе места от волнения и желания, чтобы Новый год побыстрее наступил.
—Гриша, сядь уже, — сказала мама, накладывал каждому в тарелку по порции оливье. — Ты хорошо себя вёл, думаю, Дед Мороз принёс тебе хороший подарок.
Кажется, эти слова она сказала не для того, чтобы поддержать Гришу, а только чтобы успокоить себя.
Гриша сел за стол, покачивая ногами, которые не доставали до пола. «Совсем скоро они увидят, что я был прав. В этом я точно уверен!» — думал он про себя. На экране телевизора появился президент с новогодним обращением. Все умолкли и слушали его.
Мама иногда поглядывала на Гришу, который с каждой минутой, казалось, только сильнее и сильнее начинал болтать ногами. Как же ей не хочется его разочаровывать!
***
Когда семья Калининых только зашла в квартиру, Безымянный, услышав это, быстро спрятался под диван и затих. Калинины были на кухне через стенку от него.
Безымянный осмотрелся по сторонам. С одной стороны была высокая и красивая елка, а с другой зеркало, которое он не заметил, когда разглядывал свои владения. Вот только Безымянный не знал, что это такое. Он думал, что на него кто-то смотрит двумя огромными блестящими глазами. Хоть собака и была страшная, но это «что-то» было еще страшнее!
Вдруг в квартире все притихли. Безымянный уже встал на дыбы и шипел на кого-то, кто, не моргая смотрел на него.
—Десять, одиннадцать, двенадцать! Ура! С Новым годом! — вдруг в квартире стало громко. Люди, которые сюда пришли, видимо, были очень рады чему-то.
Но громко стало не только в квартире. Вдруг на улице раздались радостные крики, взрывы салютов и петард. Безымянный так испугался, что из-за страха совсем не понимал, что делает. Он побежал в сторону зеркала, накинулся, но этот «кто-то» ответил тем же! Тогда Безымянный, сильно напугавшись, решил бежать от чудовища. Он пересек комнату, осмотрелся и решил, что лучше всего будет прятаться на высоте. Тогда «нечто» точно не будет знать, где он, а Безымянный, наоборот, будет видеть все. Тогда он сделал высокий прыжок и как запрыгнул на ёлку!
Уцепиться Безымянный смог за гирлянду. Иглы неприятно кололи подушечки лап. Стеклянные шары падали с веток. Его лапа запуталась в гирлянде. Но Безымянный не сдавался, лез все выше и выше. Такой был звон по комнате! Так еще и слышались приближающиеся шаги. Но Безымянный карабкался и карабкался, лишь бы спастись от этого чудовища. И тут он достиг верхушки. Там красовалась большая звезда. Безымянный сначала уставился на нее, заворожённый ее сиянием, но потом, опомнившись, ухватился за нее лапами, чтобы быть на самом верху. Но вдруг звезда покачнулась, и он упал вместе с ней.
Тут в комнату вбежали Калинины. Мама и папа с ужасом посмотрели на всю картину. Пол вокруг елки усыпан шарами и их осколками. Гирлянда теперь не украшала ёлку, а некрасиво свисала с нее. А внизу оказался кот со звездой, который побежал и запрыгнул на диван. Чужой кот. Откуда он тут появился? Они застыли, не зная, что делать.
—Да, Дед Мороз существует! Я так и знал! — Гриша радостно запрыгал по комнате. —Я им всем расскажу, и они поймут, как глубоко ошибались.
Мама с папой медленно перевели взгляд с елки на сына. Что же вызвало такую радость? Неужто этот конструктор? Но Гриша подбежал к котенку, поднял его и прижал к себе.
—Ты кота просил? — спросила мама все еще в замешательстве.
—Да, и именно такого, черненького, — Гриша потрепал его за ушком, и Безымянный только прильнул к нему. — Назову его Бун.
Вдруг на них подул холодный ветер. Открытое окно! Сколько раз мама ругала Гришу за это. Не лето все-таки.
Но сейчас она была даже рада этому. Если бы не это окно. То как бы Гриша был расстроен!
—А почему Бун? — мама подошла к Грише и почесала подбородок котенка так, что тот приподнял мордочку и зажмурился.
—Учительница нам перед каникулами рассказывала про интересные имена. Имя Бун на английском значит «чудо».

Белая Алена. Предатель коллектива

«Запомни мои слова, предатель коллектива: всегда будет тот, кто лучше тебя». Эта фраза, будто нож, наносящий колотые раны, въелась в мою голову. Рассудок явно поменялся. Чернота, слово буря, окутала поток моих мыслей. Я не могла ни о чем больше думать. Непреодолимая жажда мести — вот чего я захотела в эти секунды. От злобы на моем лбу появились морщины; на руках и шее медленно стали выступать вены.
Она смеялась надо мной. Ей было смешно. Ну конечно! Любимчики всегда смеются надо мной. Вот бы поменять нас местами... Я развернулась и ушла из зала: мне стало тошно. Этот голос раздавался эхом у меня в голове. Хотелось закрыть уши, но это бы, кажется, не помогло.
Прошел день, месяц... я уже сбилась со счету. Я путала дни недели, хоть каждый день по несколько раз смотрела на экран своего телефона. Зачем? Сама не знаю…
Время и дата давно потеряли для меня какой-то смысл. Каждый вечер в я приходила на тренировки по танцам. Я была сломлена. Я изгой. В коллективе у меня нет друзей. Все только смеются надо мной: громко, звонко, протяжно... Они не знают и не хотят знать, что я в действительности чувствую. Я вовсе не плохой человек: я никому не сделала ничего ужасного! Я просто хотела быть собой; хотела иметь друзей… Но что я получила? Лишь бесконечную ненависть, не утихающую ни на секунду.
Есть у нас в коллективе одна девчонка, которая старше меня на три года — Лера. Я называю ее «помощницей»: она, на мой взгляд, не заслужила своего имени. Не буду врать: она красива. Мальчики так и бегают за ней толпами, а девочки зовут в свои компании. Своей наружностью она напоминает ангела: светлые волосы, еще более светлая чистая кожа. На самом же деле ангелом в ней и не пахнет: мерзкий и грубый характер не даст ей всецело им стать. Она всегда унижает меня ввиду моего «статуса», всячески старается меня опозорить…Именно из-за нее со мной никто не дружит. Я устала от этого. Не хочу ее больше видеть.

2
Не хочу слышать больше словосочетания «предатель коллектива»! У меня ведь есть имя…
Сегодня на тренировке она, светясь высокомерием, сказала мне: «Понятно, я снова лучше всех».
Ты можешь быть лучшей только в своей голове. У нас в группе есть много талантливых детей. К примеру, я…
Хватит затмевать меня.

3
Сегодня после тренировки я почувствовала себя богом… Мне дали личный сольный танец… Не могу поверить своим ушам. Это, должно быть, розыгрыш? Чья-то злая шутка?
Если это правда, то я самый счастливый человек на планете!

4
Меня сняли с сольника… Теперь его танцует помощница. Быть не может. Я же уже все выучила, я даже дома танцевала. Мои сожители смотрели на меня, как на умалишенную…А мне... мне было все равно!
Я так старалась, а в итоге... я снова тень коллектива. Снова помощница на первом месте. Почему не я? Чем я хуже нее? Не понимаю… Подумаешь, она танцует дольше, чем я! И что?
Как же она меня злит... Мир не должен терпеть таких людей, как она.

5
Я в порядке, правда… Точнее... активно пытаюсь себя в этом убедить.
Кажется, я не хочу больше просыпаться.


6
Удивительно, но сегодня у меня было хорошее настроение: я погуляла с подругой. Когда я пришла на тренировку, все тоже было неплохо: я даже пошутила с девочкой, которой моя шутка понравилась! Но тут пришла помощница... Лишь от одного ее вида я пришла в бешенство. В моих руках была резинка для растяжки. Я со всей дури кинула ее в ненавистную мне девчонку. Я не испытывала угрызений совести даже тогда, когда увидела ее искаженное болью выражение лица.

7
В последние дни я стала замечать, что в моей бутылке с водой становилась все меньше и меньше жидкости. Я ее не пила. Подозрения мои быстро оказались оправданными – это снова О Н А.
Клянусь: я придумаю, как проучить ее.

8
Я нашла слабительные таблетки и добавила их в воду. Они совершенно безвкусные. Для большего эффекта я налила меньше воды. Надо постараться не забыть об этом и самой и не выпить. Хехехе!

9
Вчера она выпила ее. Когда во время танца помощница резко рванула в сторону уборной, я разразилась диким смехом. Она даже не знает, что было в этой бутылке…Это будет ей уроком.

10
Пишу сейчас , пока выдалась возможность обзавестись минуткой отдыха. Я ушам своим не верю: меня назвали по имени! ко мне обращаются по имени! Но… я не хочу этого. Зачем им звать меня по имени, что в паспорте? Они не имеют на это права. Ущербные! Теперь, когда они сами дали мне новое имя, старое мне и даром не сдалось!

11
Мне все таки вернули сольник. Спасибо, конечно. Совсем скоро мы будем выступать! Прикольно…

12
Я не узнаю себя... Что происходит с моим телом? Я очень сильно похудела, аж ребра выпирают! Под моими глазами черные синяки... Я буквально мертвец. Даже волосы стали выпадать, может… пора начать больше и чаще есть? Хм, не знаю...

13
У меня появилась идея мести помощнице… Как же она хороша.

14
Завтра выступление. Хочу увидеть боль в ее глазах… Эта месть будет так сладка для меня. Жду этого дня с нетерпением.

15
Я на выступлении, начну действовать.

Лера, пару минут назад развернувшая судорожно смятый самодельный блокнот, пребывала в растерянности. Больничная палата постепенно наполнялась все большей тишиной: это позволяло девочке дать волю эмоциям. Прочитав каждую из записей, она задала лишь один вопрос: «За что?». После этого, не выдержав боли, эмоциональной и физической, она разрыдалась – этого спортсменка себе давно не позволяла.
После безумных записей для нее стал очевидным несчастный случай, приключившийся с ней на выступлении. Она вмиг поняла: не было случайно оказавшегося стекла в ее чешках, оно появилось там преднамеренно. Она осознавала: неспроста пол сцены оказался чрезмерно скользким именно в тех местах, где ей было запланировано делать большую часть движений. Все эти мысли слились в протяжный вой.
К такому же осознанию пришли руководители творческого коллектива, собравшие улики воедино. Последним значимым фрагментом любительского расследования стало самодовольство автора записей: слишком уж долго она ликовала, одержав победу над давней соперницей; слишком явно радовалась ее провалу на сцене.
— Лера! Нам однозначно нужно передать это дело в.., — встревоженно говорила руководительница танцевального коллектива.
— Не нужно. Она всего лишь хотела хоть раз испытать такое важное для всех чувство победителя, — с великой тяжестью осознания произносила, перебивая возмущенные речи, пострадавшая танцовщица.

Удовиченко Мария. Находка, изменившая жизнь

«Мне подарили кабачок. Это тот овощ, который я невзлюбил еще с детства. Бросив его куда-то в уголок чулана, я благополучно забыл о наличии этого несуразного продукта питания в моем жилище. Спустя некоторое количество недель мне вспомнилось что-то такое, от чего мне стоило ожидать не самых лучших результатов. О кабачке я забыл, даже не задумавшись о том, что могло бы получиться из него. Я отнесся к нему без уважения, не дал ему проявить себя, и он не смог показать себя достойно. Возможно, я недооценил его, построил свое мнение о нем, анализируя лишь детские воспоминания... Вскоре я морально опущусь до тех людей, которые рассматривают личность человека как что-то поверхностное?.. К тем, кто смотрит на всё, что их окружает, не вдаваясь в их историю, становление или личные качества?.. Я бросил кабачок в чулан, потому что не возлагал на него надежд. Паническое осознание настигло меня: я еще тогда определил судьбу овоща! Ему, вероятно, кем-то любимому, было суждено гнить по вине человека, который не рассмотрел интересные вариации приготовления блюд, в которых он раскрывается всецело. Этот человек не подумал о том, каким вкусным он может быть, не нашел ему должного применения!
Все это прямо указывает на мое прошлое. В обществе меня не рассмотрели как личность, да и я не смог показать свои способности. Возможно, меня нужно было толкнуть или поддержать на совершение действия, способного показать меня с хорошей стороны. Мне нужно было вещать о себе, но я, кажется, был слишком инфантилен для такого смелого поступка. Не хватило отваги, яркости, умелости. У кабачка, вероятно, тоже не хватило?.. Он не выделялся вкусом, яркостью. Природа сделала его таким. А я могу вершить свою судьбу, строить личность и выходить из зоны комфорта, чтобы вливаться в общество и становиться человечным. Я не кабачок, я могу построить из себя личность сам, могу размышлять и слушать, вдохновлять и вдохновляться, учиться и учить.
Иногда стоит вкусить неопознанный овощ и понять, что природа сделала его таким. В нем не будут развиваться никакие морали и идеологии. Он не изменит свой вкус, не поменяет форму, не предотвратит процесс гниения.
Я ликвидировал сгнивший кабачок, возвращаясь к воспоминаниям о прошлом. Мне стоит переосмыслить свою жизнь и в конечном итоге не стать сгнившим овощем, который безоговорочно выбросили на помойку».
24 декабря, 23:55

Старательно свернутая в несколько раз бумажонка, пожелтевшая и содержащая следы мокрых пятен, образованных, вероятно, солеными каплями – результатом ночных размышлений – уютно расположилась в руках нового жильца дома. Трудно было вообразить даже саму возможность существования такой находки при попытке сделать ремонт.
Въезжая в новый дом, давно ставший полуразрушенным, и избавляясь от старых обоев, жутко-желтых, содержащих абсолютно пошлый рисунок, мужчина вел безостановочный диалог с самим собой. Он задавался вопросами: верным ли оказалось решение уйти с прошлого места работы? правильно ли было уехать из старого города, оборвав все связи с давно угнетавшими его друзьями? Давно желал новый хозяин дома совершить все эти действия, но теперь каким-то глупым и необдуманным казалось ему это стремление, ныне реализованное...
Прочитав записку прошлого жильца, он долго и угрюмо смотрел в пустоту. В голове проносились все события, составившие фундамент его личности, все люди, осуждавшие и не принимающие его. Вмиг он опомнился, встрепенулся, произнес решительно и звонко:
– А ведь я и впрямь впервые сделал то, чего хотел я сам...
Эта гордая мысль осветила все пространство вкруг него; она заполнила комнату, наполовину еще состоявшую из тех самых желтых обоев, уже не видимых ему столь жуткими и тривиальными. Мужчина, решивший временно прервать ремонтные работы, взялся составлять список продуктов для похода в магазин. «Кабачок», – с усмешкой вывел он синими чернилами семь букв, красующихся в верхней части перечня покупок.

Устинова Анастасия. Летаргия

«Эх, русский народец! Не любит умирать своей смертью!»

Николай Гоголь

Сон I

По тёмным улочкам, рыдая, шла девушка. В руках она крепко сжимала письма.
Внезапно во мраке что-то сверкнуло.

Сон II

Молодой человек брёл по затхлым переулкам. Голова отчаянно ныла, руки дрожали в усталости, и казалось, словно собственное дыхание стягивает горло. Когда теряешь близкого человека — это невыносимо горько. А если ты ещё и художник, то отчаяние и безысходность сливаются в удушающую симфонию ощущений, и тошно, тошно... Он был одним из таких.
Его девушка пропала без вести.
Ни тьмы, ни света, только томный метроном в висках и гадкое желание совершить что-то отчаянное.
Взгляд утонул в серой мути; ни времени, ни пространства не замечал этот юноша: он просто плыл по дороге. Но чем чёрт не шутит: внезапно глаза болезненно пронзило ярким светом. Из подворотни вульгарно усмехнулась кричащая вывеска; впрочем, таинственно-заманчивая, она сумела поймать утопающее внимание: «Небесный трамвай». Потерянный интерес проводил потерянную душу в пыльную сырость подвала: терять нечего.
Глухие шаги пронеслись по тусклому помещению, и сложно было определить, откуда они долетают. В сумраке заплывший глаз не сразу сумел обнаружить облик звука. Это был маленький человек в крайне изношенной пальтушке и с не менее изношенной физиономией. Он чиркнул по стене мелом, нарисовав палочку, и почтительно покосился на вошедшего:
— И как вы здесь оказались?..
— Мне билет на небесный трамвай, — ватно пробормотал юноша. — Вот, — он резким движением сдёрнул с себя фотоаппарат. — Это плата. Забирайте. Он мне больше не нужен.
Дрожащими руками переминая новопреобретение и лепеча «да-да-да», человек скрылся за стеною.
В тот же миг, точно из колодца, из гулкого ущелья донёсся одушевлённый цокот колёс: небесный трамвай, чем-то напоминавший дирижабль, вздохнул, останавливаясь перед пассажиром. Фотограф осторожно сделал шаг и присел на далёких эпох деревянное кресло в уголке.
Трамвай потянулся всё скорей и скорей, и у фотографа загудела голова. Да, впрочем, и та забылась на свежем воздухе. Ни логики, ни здравого смысла, только небо. Молодой человек ловил взглядом ласковые пейзажи; они наполняли его душу чувством, а сердце — болью: он желал забыться благодаря ярким впечатлениям, вот только как вдруг захотелось моменты счастья разделить с любимым человеком!.. Глядя на небо, он начал молиться: пускай его девушка найдётся цела и невредима.
— Не могли бы вы, пожалуйста, вести себя несколько тише?
Юноша вздрогнул и оглянулся. Оказывается, в нескольких рядах от него находился ещё один пассажир — дымный мужчина, на ком никак не хотел фокусироваться взгляд, и потому более разглядеть его не вышло. Перед собою он вертел какой-то механизм вроде счётов.
— Простите...
— А ещё не думайте о наряде нашего друга, как о пальтушке: это самая настоящая шинель, — прервал дымный господин мягким голосом.
— О, вы знакомы...
— Ещё как, — улыбаясь, снова перебил мужчина. — Впрочем, это неважно. Лучше расскажите, что у вас стряслось?
Фотограф скользнул взглядом на небо и вновь опустил его к рукам. Взвесив в ладонях воздух, он наконец пробормотал:
— Моя девушка из раза в раз просила меня поучаствовать в её творческих инициативах. Но нет, я ведь серьёзный фотограф, я всё время занят, мне ж некогда! А недавно она пропала без вести, — его голос заметно задрожал. — И почему мы ценим, лишь когда теряем?..
А между тем небесный трамвай подлетал к облачной долине и, кажется, приземлялся...

Явь III

— Ох, Николай Васильевич! Давненько не виделись!
Философский дым с отзвуками сардонического смеха.
Дрожь бисером пронзает всё тело писателя, и с глухим стоном он бормочет:
— Нечисть...
В его глазах занимается панический вихрь.
— Mon cher ami, — дымный облик сладостно растягивает слова. — Не так-то просто, знаете ли, собирать ваше наследие по эпохам!
Тишина стоит церковная. Лишь сардонический смех заставляет воздух дрожать... Но каково же это дрожание — голоса в голове...
Простор небес становится теснее, чем гробовая коробка; звуки делаются материальными, а образы теряют свою суть.
И звон усиливается, когда перед писателем является хрупкий женский стан: знакомое личико потеряно в слезах, и маленькие ручки, дрожа, сжимают письма.
— Мой милый друг Marie...
Кружится голова, мушки извне проникают вовнутрь, ладони горят, плавятся письма...
И мопса за шкирку ласково опускают к ногам.
— Теперь у меня достаточно Чувства, чтобы наполнить ваше наследие тайной!.. На этом моя о вас миссия выполнена, — выдохнул дым.
В пламенном порыве нечаянно оступившись, девушка порхнула с облаков.
— А собачка по праву вернётся обратно в свою новую жизнь.
Немного помолчав, дым задумчиво добавил:
— Препятствия суть наши крылья, правильно, Николай Васильевич?
И поклонился.

Сон IV

В парке было тихо, лишь деревья шумели, да редкая машина пробегала вдалеке. Молодой человек очнулся в бредово-коматозном состоянии. Деревянная скамейка, тёмный парк... И раздражающе звонил мобильник:
— Алло, здравствуйте. Это Мария Синельникова, руководитель проекта «Небесный трамвай». Мы приглашаем творческих личностей принять в нём участие. Мне вас посоветовали, контакты дали... Не желаете поучаствовать?

Командорова Милана. Домик с эркером

Вот уже восемь лет я хожу в музыкальную школу. Не езжу на автобусе, не добираюсь на машине с папой, а хожу пешком. Все потому, что дорога от моего дома до музыкальной школы проходит по одному удивительному маршруту: через ботанический сад имени Келлера с разнообразными редкими видами растений, привезенными учеными на воронежскую землю со всего света. Дальше путь проходит сквозь вековые кленовые и дубовые аллеи, ведущие к аграрному университету. Хожу пешком я всегда по одной, известной только мне причине: слева от этих аллей раскинулся удивительной красоты архитектурный ансамбль. Состоит он из нескольких двухэтажных домов теплого песочного цвета с белой, словно кружевной, отделкой. Так, должно быть, выглядели дворянские усадьбы. В народе эти дома прозвали «профессорскими». Как я узнала позже, там действительно проживали преподаватели аграрного университета.
Как неожиданно наткнуться на такую милую глазу старину в центре миллионного города! Но меня привлекает один из домов. Сердце всегда начинает учащенно биться, едва я завижу из-за поворота знакомые очертания любимого здания. Невысокая ажурная чугунная ограда отделяет дом с палисадником от недавно проложенной оживленной дороги. В палисаднике до сих пор растут груши, абрикосы, алыча. Заботливые жильцы всегда развешивают кормушки для птиц, так что вокруг много неугомонных «гостей». Внизу расставлены аккуратные мисочки в горошек, куда сердобольные бабушки, словно сошедшие с экранов советских кинофильмов, наливают молоко для кошек, которых тут тоже полно. Но, кажется, никто и не против. Кошки и птички каким-то чудесным образом уживаются в этом заколдованном местечке, где время остановилось и город отступил.
Мне особенно мил подъезд с «выступом». Теперь-то я знаю, что он называется эркер. Раньше, когда мы ходили в музыкальную школу с мамой, я всегда просилась на ручки, чтобы заглянуть туда, за стекло, в комнату с эркером. Днем там трудно было что-то рассмотреть, кроме колыхавшихся на ветру, слегка пожелтевших от времени занавесок с вышивкой.Видно было немного: высокий фундамент, окна располагались далеко от земли. Но эти преграды только будили фантазию.
Вечером в окнах зажигались огни и можно было увидеть, как с высоких потолков свисала огромная хрустальная люстра. Она давала тёплый свет, словно в доме зажигали свечи. И я начинала фантазировать, представляя эту комнату небольшой, но таинственной. На стенах сохранились зелёные обои в золотую полоску. Такие я видела только в кинофильмах. Напротив окна мое воображение рисовало старинный сервант из тёмного дерева, где был расставлен сине-белый чайный сервиз.
Наверное, на полу - паркет ёлочкой, а поверх – мягкий красный шерстяной ковер с геометрическим узором. В углу комнаты у второго окна - письменный стол из красного дерева с зеленой кожаной вставкой сверху. Рядом – торшер под рыжеватым абажуром с бахромой. На столе - книги, папки, листы с записями. Ещё стакан с железным подстаканником, какие бывают в поездах. А в нём многоручек и карандашей.
А в коридоре с потолка до пола- книжные полки под стеклом, и среди книг встречаются сувениры, открытки, фотографии. Мне нравится всё,чем я обставила комнату. Я не могу понять, почему тут так тепло и уютно, что хочется попасть внутрь дома с эркером. И тогда меня осеняет: я не использовала ни одной детали, которыми так кичатся современные люди: нет неугомонного телевизора, нет приставок, компьютера. Я представляю, что здесьживут добрые люди, которые любят жизнь и наслаждаются ей.
Мне всегда хотелось увидеть тех, кто живёт в этой красивой обстановке. И однажды я придумала: за письменным столом сидит дедушка лет семидесяти во фланелевой рубашке в синюю клетку, с роговыми очками на носу. Он что-то обдумывает, а потом пишет в тетради. А потом я представила, что к столу подошла седовласая бабушка невысокого роста в халате в цветочек. Она принесла на жестяном подносе сине-белую чашку чая и сахарницу с мельхиоровым совочком. «Сервиз не только для красоты стоит в серванте, а им пользуются в повседневной жизни», - решила я про себя. Пожилой мужчина улыбнулся жене, взял у нее поднос с чаем, сказал ей что-то теплое, от чего она засмеялась в ответ. Я представила, что в зеркале мелькали солнечные зайчики, отражались в дедушкиных очках. В комнате царило спокойствие и счастье. Так бы и стояла у этого домика с выступом и смотрела бы внутрь, словно путешествуя на машине времени. Дом – это не стены, потолок, мебель, дом – это люди, живущие в нем.
А в середине декабря я подумала о чуде. В эркере появилась елка, настоящая, не пластиковая! А какие чудесные старинные игрушки были на ней! Айболит на прищепке, ракета с Гагариным, початок кукурузы, стеклянный мухомор и красная звезда на вершине. Настоящая сокровищница. Такие игрушки – редкость в наше время.
Скоро у меня закончится обучение в музыкальной школе. Ноя постараюсь приходить к этому дому. Лишь бы увидеть его.
Когда я представляю место, в котором буду жить, то вижу тот самый дом: старый, уютный, манящий к себе.

Крячина Ульяна. Бог мой

Бог мой, побудь со мной, поговори со мной, мне страшно…
Бог мой, прости меня, если сможешь. За всю свою непутёвую жизнь я не выучил ни одной молитвы…
Бог мой, послушай меня, раздели со мной радости и горести в моих воспоминаниях, пока я стою здесь, перед Тобой, в ожидании небесно-голубого трамвая с номером сорок девять. Ровно сорок девять лет мне исполнилось бы в июле, если бы не «птичка», прилетевшая с правого берега Днепра на мою больную голову…
Бог мой, я расслабился не вовремя. Командир нашего штурмового отряда строго-настрого приказал: спать по очереди, не снимая касок и бронежилетов. А я снял каску. Я хотел послушать ночные трели соловья. На моей малой Родине, под Курском, песни этого удивительно голосистого влюблённого звучат только в конце мая, а здесь, на Херсонщине, неутомимый труженик зазывает подружек на лесной концерт в начале апреля. Я с улыбкой вспомнил уроки литературы моей старенькой сельской учительницы. Она говорила, что у Гомера песня соловья ассоциируется с верностью и тоской Пенелопы, двадцать лет ожидающей Одиссея. Как там моя жена Наташа? Наверное, готовит семена картофеля к посадке, ждёт в помощь нашу дочь с женихом и соседа Василия с мотоблоком? С улыбкой на лице я умер…
Бог мой, дай сил собрать воедино все мои обещания боевым товарищам, уехавшим на Твоём небесном трамвае раньше меня…
«Голубой вагон бежит-качается», – под стук колёс слова из детской песенки возникли сами по себе. Небесный трамвай № 49 тронулся полчаса назад и быстро набирал скорость.
Бог мой, позволь сделать несколько коротких остановок на пути к Тебе…
Остановка первая – «Ростов».
В Ростове жил «Буян», мой напарник. Между боевыми заданиями мы с ним мечтали поехать вместе на рыбалку, когда всё закончится. Мечтали взять с собой жён, поставить на Дону палатки, считать звёзды в ночном небе, краем глаза наблюдая за поплавками. «Буян» подорвался на подводной мине прошлой осенью. Мы возвращались с островов. Я плыл на лодке впереди, напарник – следом за мной. Я причалил к пристани, обернулся. Через секунду лодка «Буяна» взлетела на воздух. Той осенью я часто звонил Марьяне, жене «Буяна», вновь и вновь повторяя рассказ о том, каким хорошим другом он был.
Остановка вторая – «Москва».
У «Камазика» двое маленьких сыновей и мама с болезнью Альцгеймера. Молодой мужчина огромного роста с длинной рыжей бородой умолял меня не говорить родным до поры до времени о его тяжёлом ранении. При ампутации обеих ног в полевом госпитале нежное сердце этого здоровяка не выдержало. Я обещал его детям поход в Московский зоопарк. Мальчишки очень хотели увидеть белых медведей, таких же больших и добрых, как их папа.
Остановка третья – «Санкт-Петербург».
«Шалтай» никогда не был женат. Сторонился женщин после отсидки за убийство по неосторожности – заступился за девушку в ночном клубе 5 лет назад. Мама «Шалтая» каждую неделю ездила на перекладных в исправительную колонию к сыну. И сын поклялся: во что бы то не стало заработаю на достойное жильё матери. И заработал. Но на новоселье не попал. Не вернулся с очередного боевого задания. Числится пропавшим без вести. Я обещал его матери помочь в поисках нашего весельчака и балагура. Он бы в небесном трамвае точно не удержался бы и запел звонким голосом: «Скатертью, скатертью дальний путь стелется и упирается прямо в небосклон. Каждому, каждому в лучшее верится…»
Бог мой, одари всех грешных небом мирным, радугой семицветной…
Трамвай почему-то замедляет ход. В вагоне становится заметно холоднее. Похоже, я прибыл в Арктику. Могу разглядеть северное сияние из окна и людей, встречающих меня вон на том огромном дрейфующем айсберге. В основном, это мужчины в военной форме разных лет: вот отец в парадной форме подполковника РВСН, вот дед Алексей, морской десантник, с орденами и медалями за совершённые подвиги в Великой Отечественной войне, дед Егор, снайпер, прошедший от Сталинграда до Берлина без единой царапины, вот прадед Николай по материнской линии в мундире польского офицер. который был сослан в Сибирь за участие в восстании Костюшко, и, конечно, «Буян», «Камазик», «Мордвин», «Хилер», «Кот», «Батяня» в полном боевом снаряжении.
Бог мой, спасибо Тебе, мне уже не страшно. На лицах моих боевых товарищей и мужчин моего рода – печать благодати Твоей…
– Док, «Соловей» очнулся!
– Видать, не все земные дела закончил!
– Посмотри, какая группа крови у него?
– Вторая положительная! Наша, русская!

Пантюхина Арина. Хранитель чудес

На наручных часах не было и шести утра, когда я шёл по безлюдным переулкам своего городка. Обнадёживающее солнце едва показывалось на горизонте, пронзая своими лучами-стрелами небо. В этот ранний предыюньский час на пустом чердаке родного дома было бы одиноко.
В маленьком спортивном рюкзаке звенели ключи, банка оттаявшей газировки, бутерброды, завёрнутые заботливой мамой в серебристую фольгу, мелки, гуашь, блокнот и памятный кошелёк из кожи, подаренный отцом на далёкий десятый день рождения. Я всегда носил его с собой. На мне были широкие шорты, едва скрывающие ссадины на ногах, футболка, растянутая за время приключенческих вылазок, и старые, но всё ещё удобные кеды. Собранные на затылке каштановые волосы уже успели выбиться из хвоста, растрепались и неугомонно лезли в глаза – весь мой облик давал понять встречным бродячим кошкам-путешественницам, что я мог бы быть одним из них. Но им придётся подождать: сегодня я торопился не к ним.
Неслышно, будто боясь нарушить прозрачную тишину утра, я вслед за солнцем пробирался к своему тайному, известному только немногим внимательным глазам и чутким сердцам месту. Минуя углы домов, обходя редкие, будто приветливо открытые люки, я вновь стремился к самой окраине спального района. Всё ещё сонный, он пока не заметил за закрытыми глазами-балконами солнечный свет. Мне следовало спешить – городок вот-вот проснётся.
Добравшись до пустыря, на котором стоял давно оставленный прежними хозяевами старинный пожелтевший дом – настоящий хранитель чудес из кирпичей и обглоданной временем штукатурки – я замедлил шаг. Огляделся. Двухэтажное строение было покинуто людьми и медленно растворялось в пространстве. Оно истончалось, разрушалось и, казалось, затрепетало бы от одного прикосновения, но всё ещё стояло, дожидаясь меня. На первый взгляд, в нём не было ни души. Но я давно понял: чтобы быть здесь, одних глаз недостаточно. Прислушавшись, набрав побольше воздуха в уже готовые лопнуть от волнения лёгкие, я вновь оказался тут. Хриплый шёпот ветра сквозь опасно треснувшие стёкла; ветхий запах когда-то бывшей на первом этаже библиотеки; тихий шорох мышей в угрюмом, но просторном подвале; растущий под дыхание неуловимой свежести клевер, решивший обустроиться на ужасно дырявой, пропускающей лучи крыше; нежное шуршание птенцов, едва слышное из гнезда под потолком. Всё говорило о том, что место живое, полное движения, музыки и чудес.
Но вот к этой неприметной симфонии присоединился не успевший затеряться в памяти инструмент: звук шагов подходящего ближе человека. Тихое «кс-кс-кс» пошатнуло порядок мелодии, задавая новый ритм: из-под покрытой янтарём ржавчины боковой лестницы вылез тонкий, как стебель одуванчика, котёнок. Он наклонил пыльно-белую хрупкую головку, посмотрел на меня и замер в ожидании. Я снял рюкзак и достал газировку и бутерброды, сделанные мамой перед уходом на ночную смену. Похоже Лучик – так я прозвал обитателя всеми забытых стен – давно ждал меня, скрываясь в уютной прохладе дома. Услышав скрип фольги, котёнок стал принюхиваться, облизываться, обнажая игривые зубки и фыркая. Забавно. Свёрток для него – то же, что и этот дом для меня: что же мы с ним увидим внутри сегодня?
Я открыл блокнот-секрет и сел на нижние ступени сверкающе-острой лестницы. Пока воздушный Лучик подкреплялся, я рассказывал ему о своих новых рисунках. «Вот здесь, рядом с моим будущим домом, расположится оранжерея с цветами для мамы – я видел их в учебнике», – обещал я. «Она будет каждый день просыпаться после девяти и радоваться, когда они распустятся и подарят ей свой аромат. А тут, – я перевернул страницу, – хризантемы – мама любит их больше всего». Новые заполненные страницы пришлась по душе крошечному котёнку. Как обычно, он одобрительно потёрся о мои ноги, ужаленные синяками-медузами, и мы отправились вверх по лестнице внутрь дома.
Перелезая мимо осколков в окне второго этажа, я заметил в них солнце. Пора.
Мы, как и прежде, подошли к стене, соединяющей две комнаты – бывшую спальню обедневших хозяев и детскую, где когда-то играл их озорной малыш. Несмотря на минувшие десятки лет и трещины под потолком, комната-сокровищница выглядела хорошо и бережно сохранила в себе былой уют. Она выходила на светлую сторону улицы и впитывала льющийся из окон свет. Обоев здесь не было, зато на стене-холсте остались детские рисунки и одна единственная, запылившаяся после моего последнего визита фотография – невинно улыбающийся светловолосый мальчик с глазами-лунами, вымазавшийся мелками и красками, яркий, как диковинная птица.
Я внимательно оглядел стену. Так и есть: в левом нижнем углу знакомо улыбался, помахивая ромашкой, едва различимый слонёнок, чуть выше сияло солнце. Слегка потускневшая, но всё ещё отзывающаяся в душе жёлтая надпись гласила: «Я жду тебя, добрый друг!». Я уже по привычке представил, как подрагивающая от старания детская рука выводила печатные буквы-призраки и подрисовывала цветы золотистым мелком. Справа пестрели совсем новые картинки, а в середине стены, под изображением малыша, было пусто. Я знал, что это место приготовлено для меня.
О семье, жившей здесь давным-давно, мне было известно: богатые помещики души не чаяли в единственном сыне, который был для них главным сокровищем. Однажды отец разорился, какое-то время они жили бедно, но затем, вынужденные покинуть это место, угасли по пути в новую жизнь. Как живое существо, оставшееся без заботы и ласки, имение пришло в упадок, а от былой роскоши остался только этот съедаемый временем и равнодушием дом.
Эту историю я увидел на стене, когда впервые пришёл в чудо-дом. Тогда вместо нынешней букашки был нарисован странный ухоженный дворец, будто сошедший со страниц сказки, рядом – бедные родители с улыбающимся малышом-солнышком на руках, сошедший с рельсов поезд…
Тогда, поражённый увиденным до глубины своей души, я всматривался в фотографию. Вот и сейчас стая старых мыслей-птиц вновь обрушилась на меня: «Как жил здесь этот мальчик все те годы?» Не было ли ему одиноко и горько, как раньше было мне на моём чердаке? Мне до сих пор было жаль малыша. Наверняка, встретившись здесь, мы бы подружились: какие же чудесные рисунки – следы-напоминания о нём – идут по всей стене. А сейчас к ним присоединятся и мои.
Как и прежде, я зачесал непослушные пряди обратно в хвост и достал чародейку-гуашь. Лучик радостно крутился рядом, предвкушая волшебные изменения. На пустом холсте-стене появились новые рисунки: мамина будущая оранжерея с цветами – малиновыми, голубыми, солнечно-жёлтыми – хризантемами, подсмотренными мною в учебнике. В дополнение к готовым рисункам я написал: «Я здесь, дружок. Я приду совсем скоро, и вместе мы вновь раскрасим твою комнату-сокровищницу!».
Когда я закончил рисовать, я обернулся на затихшего подле меня Лучика. Неподвижно и завороженно, словно сделанная из фарфора фигурка, белый котёнок вглядывался в картинки. Казалось, он впитывал в себя все краски цветов для моей мамы, запоминал их, а в зрачках его глаз-лун отражался блеск солнца. Я осмотрел стену ещё раз. Однажды трещины с потолка доберутся и до неё. Мелки и гуашь сотрутся, а дом истончится настолько, что угаснет, как и его прежние хозяева. Но, несмотря ни на что, напитанные солнцем и теплом хризантемы будут радовать мою счастливую выспавшуюся маму.
Когда я вышел на улицу, я снова вспомнил о мальчике, в чьей комнате я был только что. «Вот бы мы все собрались тут», – мелькнуло у меня в голове. В такие моменты старинный дом со его ржаво-янтарной лестницей, дырявой крышей, трепещущими птенцами под потолком и стеной-холстом казался спасительным островком, где мы вместе могли бы мечтать, делиться самым важным и играть с таким хрупким на вид, но по-детски весёлым Лучиком. Маме бы здесь понравилось. Я улыбнулся этой мысли, погладил пушистую макушку котёнка-одуванчика на прощанье и получил в ответ взгляд умных благодарных глаз. Он никогда не следовал за мной, возвращаясь к хранящей память стене, несмотря на мои попытки позвать его с собой.
Скоро закончится ночная смена, крадущая маму. Пора возвращаться.
Городок уже пробудился от своего тревожного сна, когда я шёл домой, наполненный светом ясных глаз.
Совсем скоро озорной котёнок соскучится, мои рисунки-послания сотрутся, и я снова навещу забытый всеми дом, так любезно приотворяющий разбитые стекляшки-глаза, чтобы вновь позволить мне увидеть чудеса.
Жди меня, Лучик. Я приду, и твоя комната озарится красками и светом.
Дома я застал уставшую после работы, но отчего-то счастливую маму. Она встретила меня улыбкой-тайной и радостно, словно нашедшая жемчужную нитку сорока, поманила наверх. Отворив люк чердака, я застыл, как будто меня ужалили светом: у распахнутого настежь окна, напитываясь солнцем и свежестью, стояли горшки с цветами самых разных оттенков: малиновые, голубые и солнечно-жёлтые – хризантемы, подсмотренные мною в учебнике.
Я удивлённо оглянулся на маму: она продолжала светиться, будто маленькая девочка, увидевшая настоящее чудо. Я же мог благодарно молчать. Перед моим мысленным взором предстала комната мальчика из старинного места, что открывается по-настоящему лишь внимательным глазам и чутким сердцам. Улыбка-солнце и светлые глаза смотрели на меня с фотографии, напротив сидел пыльно-белый котёнок, который так любил мои рисунки, а на потрескавшейся от времени стене-холсте золотой краской было написано: «Будь счастлив со своей мамой, дорогой друг!»

Литовченко Екатерина. Надпись

Среди пятиэтажек возле сквера стоял маленький старый домик с побелёнными стенами. В нём жила старушка, которая подолгу сидела у окна, наблюдая за людьми, спешащими по своим делам, за детьми, играющими на детской площадке, и молодыми мамашами, которые гуляли по аллеям сквера с колясками.
Однажды мимо домика за мячиком пробежала смешная девчушка с косичками. Мячик, ударившись о стену дома, отскочил, издав «ох». Девочка внимательно прислушалась к звуку и ударила мячиком о стену ещё раз. Ха-ха-ха. Она написала на стене домика услышанный звук «ох» и куда-то убежала. В это мгновение домик как будто ещё сильнее съёжился и постарел. Стена, на которой появилась надпись, ещё больше посерела, а бабушка в окне ещё ниже склонила голову.
Через некоторое время в сквере мальчишки затеяли игру, которая позднее переросла в крики, ссоры и даже, показалось бабушке, в драку. Вдруг самый задиристый мальчуган подбежал к стене дома, к написанному слову дописал букву «л», а другие мальчишки начали громко смеяться и указывать пальцем на одного из них, обиженно отвернувшегося от компании. На стене дома с надписью «лох» образовалась трещина, кусочки штукатурки с тихим шелестом посыпались на траву. Бабушка за окошком смахнула, откуда ни возьмись, покатившуюся по морщинистой щеке слезу.
Наступил вечер, за ним ночь и новый день. Люди всё также бежали по своим делам, не глядя по сторонам, не обращая внимания на надпись на стене старого домика. Утро было пасмурным и унылым. Время от времени кто-то с опаской поглядывал на небо, гадая, не решит ли пойти дождик. Проходивший за руку с мамой карапуз что-то нацарапал на стене. Мама его отругала, сказала, что так делать плохо. Но ребёнок не понял, почему нельзя написать букву «п», если уже другие буквы на стене написаны?! Мужчина потрепал мальчугана по волосам: «А он не так уж и плох, как написано!»
Огромный ясень возле дома гнулся и скрипел от ветра, как и старый домишко, возле которого он рос. Бабушка-старушка, сидя у окна, рассматривала старые фотографии, перебирая их морщинистыми ручками, изредка вытирая слёзы. Кто-то незаметно подписал букву «о» к надписи, и получилось слово «плохо». На улице пошел дождь. Природа плакала, как бы подтверждая слово, написанное людьми на стене старенького дома. Капли дождя струйками стекали с крыш домов, образуя лужи и маленькие лужицы. Надпись на мокрой стене дома стала почти незаметной.
Но вот, разогнав тучки, выглянуло ласковое солнышко, дождик закончился, и снова сквер наполнился громким, веселым, детским гомоном. Дорожки в сквере были мокрыми, и бдительные мамаши следили, чтобы малыши не падали. Старушка снова стала наблюдать, улыбаясь, за бегающей и шумящей детворой. Она увидела, как вчерашняя девчушка подбежала к дому, долго рассматривала надпись на стене, хмурилась, крутя пальчиком локон волос, потом, сказав несколько слов подружке, достала из рюкзачка цветные мелки и стала что-то писать и рисовать на стене. Девочки так были увлечены своим занятием, что старушке захотелось поближе на это посмотреть. Она вышла на улицу, улыбнулась солнышку, слегка прищурив свои глаза, подошла к подружкам, и её лицо ещё больше озарилось улыбкой. Девочки исправили надпись, и стена сразу преобразилась, став светлее и даже как будто новее.
На небе весело улыбалось солнышко, отражаясь в лужах и сверкая в каждой капельке на листочках деревьев, птички пели, играли дети, через сквер то и дело ходили люди, катались на велосипедах мальчишки… А со стены старенького дома на них смотрела весёлая цветная надпись «хорошо». Перед этим словом из букв «п л о» сообразительная девочка нарисовала очаровательную мордашку, которая улыбалась всему миру. В местах, где осыпалась штукатурка, подружки нарисовали цветочки. Подбегали ребята посмотреть на рождение рисунка на стене. Даже противные мальчишки подошли помочь юным художницам.
Старенькая бабушка села на лавочку возле своего родного дома, подмигнула солнышку и стала, как в детстве, болтать ногами. «Как же всё-таки ХОРОШО на свете!»,- подумала старушка.

Трухина Валерия. Послание

Стрелки часов нервно тикали. Елена Сергеевна, учительница русского и литературы, грозно стучала ручкой, а Илья Воронов пытался выдавить из себя басню, переминаясь с ноги на ногу у доски. Я же скучающе смотрел в окно и про себя представлял, как после школы вернусь домой и буду собирать модельку самолёта.
Поток моих мыслей прервала Ленка Бородавкина.
-Эй, Зайцев,- повернулась она ко мне и быстро прошептала: - Ты увидел моё послание?
-Ты о чем?- лениво спросил я.
- Значит, не увидел, балбес - буркнула она.- Я оставила надпись на стене гаража, который стоит у палисадника твоего дома.
-Бородавкина!- раздался грозный голос Елены Сергеевны - Что такого интересного ты Саше рассказываешь? Может, и нам расскажешь?
-Ничего,- залепетала Ленка,- простите.
Учительница с упрёком посмотрела на неё и повернулась в сторону Ильи, который натужно пыхтел, пытаясь вспомнить хоть что-то.
«Надпись на стене?- подумал я про себя.- Какая надпись? Когда я сегодня шёл в школу мимо этого гаража, то не обратил на него внимания. Да и что на него смотреть, гараж как гараж...Надпись на стене...- продолжал я повторять.- Ой, ерунда какая-то. Всем известно, что могла написать Бородавкина: Сашка-бОлбес. Конечно, что же ещё».
Я знал Ленку ещё с детского сада, с тех пор она особо не изменилась. Всё такие же рыжие и кудрявые волосы, собранные в два хвостика. Лицо и руки, усыпанные веснушками, вздернутый нос и скверный характер. Вплоть до 2 класса она носилась с мальчишками, девочки недолюбливали ее. Но позже они привыкли друг к другу и у Ленки даже появились подружки.
Пока я витал в мыслях, мой сосед по парте, Илья Воронов, вернулся на место и тяжело вздохнул:
-Эх, ну до чего же несправедливо мироздание! Стоило мне один раз не выучить басню, как меня первым вызвали ее рассказывать. Сашка, ты слушаешь меня?
-Слушай, Илья, когда мы сегодня шли в школу, ты обратил внимание на старый гараж?- спросил я.
-Нет, а что такое?- удивленно посмотрел он на меня.
-Бородавкина сказала, что оставила там для меня послание, впрочем, забудь.
-Послание?!- перебил меня Воронов - Ну ты попал, Сашка, она втюрилась в тебя!
-В меня? - удивился я.
-Да! - воскликнул Илья.
-Втюрилась?- опять спросил я.
-Точно, а это послание - признание тебе и, может, приглашение, на это самое, как его…реньдевью! Как говорила Елена Сергеевна.
-Реньдевью…втюрилась… - ошарашено повторял я,- не может быть…
В этот момент Ленка опять повернулась к нам и показала язык.
-А я что говорю!- сказал Илья - Ох, и тяжко тебе придется, но не переживай, я буду рядом! - он хлопнул меня по плечу.
«Влюбилась…Ленка…в меня… - эти мысли крутились у меня в голове - А если она и вправду написала на гараже: Сашка! Я лублу тебя! - мои мысли разбушевались. - Какой позор! Ведь все увидят эту надпись! Не только мама и папа, но и наши соседи, все ребята со двора и даже уличные коты и собаки! Я пропал…- и вдруг меня посетила другая мысль. - Ведь после такого признания мне придется жениться на Ленке! И тогда прощай, мои самолетики и танки, здравствуй, работа и взрослая жизнь. С понедельника по пятницу я буду, как мой папа, разбирать и собирать бумажки в своем кабинете, а Ленка будет готовить еду и гладить одежду, как моя мама. А по субботам и воскресеньям мне придется ходить на скучные концерты в нашей филармонии и покупать веточку хризантем для Бородавкиной, потому что так делает мой папа».
Пока я представлял свое будущее, урок успел закончиться и мы пошли в столовую. Там нас на завтрак ждала нелюбимая мной овсяная каша. Склизкая и безвкусная, но полезная, по словам моей мамы, масса всегда вставала у меня комом в горле.
Я сел за стол, взял ложку в руку и принялся размазывать овсянку по тарелке. Пока Илья уплетал кашу за обе щеки, я продолжал думать, «Что же мне делать с признанием Бородавкиной? Как объяснить ей, что мы просто товарищи. Да и когда я ей начал нравится…- я крепко задумался.- Может, это из-за того, что я ей тогда портфель до дома донес…ну нет, я же отнял его у нее и стал убегать, и получилось так, что прибежал к ее дому…Может, это из-за того мяча на физкультуре? Я случайно попал ей в голову и повредил ее мозг? Нет, как же я сразу не догадался, - мысль пронзила меня. - это из-за тех дурацких пирожных, которые меня заставила подарить моя мама Ленке на 8 марта. Ну конечно! Я то думал, Бородавкина на меня обиделась, за то, что я съел два пирожных, перед тем как подарить, а она наоборот-влюбилась. Дурацкие пирожные, надо было съесть все четыре».
-Ты будешь кашу?- с набитым ртом спросил меня Воронов.
-Не хочется,- ответил я и подвинул тарелку к соседу.
Прозвенел звонок и начался урок русского языка. Пока все делали какие-то записи в тетради, а Елена Сергеевна склоняла на доске слово «надпись», я сидел и сверлил стол взглядом. Я был очень напряжен. Вихрь в голове разбрасывал все мои мысли, мне даже кажется, что я покраснел, настолько сильно я задумался.
-Когда мне к ней подойти и все объяснить?- думал я про себя.- После этого урока, нет, могут услышать. После школы? Нет, если ребята увидят, что я после школы ждал Ленку, подумают, что это я втюрился. Что же делать?
-Зайцев!- голос раздался надо мной - Ты почему ничего не пишешь?- сурово спросила Елена Сергеевна.- Ну-ка, иди к доске.
Делать было нечего, я встал и медленно поплелся, попутно взглянув на часы, в надежде, что до конца урока осталось не много. Но урок только начался, и, значит, мне несдобровать.
-Просклоняй мне по падежам слово…«любовь»- сказала Елена Сергеевна, и все захихикали.
-Можно другое слово? - жалобно спросил я.
- Ну, давай другое,- ответила учительница,- «признание» подойдет?
-Нет!- воскликнул я, и все засмеялись.
-Так, Зайцев, не тени время, склоняй «признание»,- твердо произнесла Елена Сергеевна.
Я повернулся лицом к доске и начал писать падежи: именительный, родительный, да…Та…
-В чём дело, Зайцев?- раздался голос учителя.- Ты забыл падеж?
Я молчал, мое сознание судорожно пыталось найти названия падежа. В классе поднялся шепот, и легкие смешки доносились до моих ушей.
-Зайцев, перечисляй мне падежи.- потребовала Елена Сергеевна.
-Именительный, родительный, да…Дв…- я опустил голову
-Давительный,- кто-то прошептал.
- Давительный,- еще раз раздался голос, кто-то был настойчив в подсказке.
-Давительный!- повторил я, и класс взорвался хохотом.
-Тишина в классе! А ты, Зайцев, садись, два. Дневник ко мне на стол.
Я посмотрел на Ленку и понял, что это она мне подсказала и сейчас она больше всех заливалась смехом и тыкала в меня пальцем. Неприязнь и раздражение переполняли меня. Вернувшись за парту, я понял одно: « Какая тут любовь, она издевается надо мной!»
«Не нравлюсь я ей, чепуха все это,- прошипел я, – Ну, Бородавкина, держись. После школы не видать тебе не только портфеля, но и твоей сменки и физкультурной формы. Самым первым выбегу из кабинета, прихвачу твой ранец, забегу в гардероб и возьму твои вещи. После этого закину их в школьный чулан. Пусть поищет их! Давительный. Ну, погоди!»
-Ты как?- осторожно спросил Воронов. - Не обращай на них внимания, ошибся, с кем не бывает.
-Чего ты этого балбеса успокаиваешь? – к нам повернулась Ленка.- Сам виноват, учить надо.
-Кто бы говорил, - огрызнулся Илья.
- Ой, посмотрите, какие друзья.- продолжила она - Ты бы за него так не переживал, Воронов. Не спроста у Сашки фамилия Зайцев, он тот еще трус, возьмет и сбежит, когда ты в беде будешь…А может, и еще что-то выкинет – перед тем как отвернуться, она прищурилась и посмотрела на меня.
Меня как будто окатило холодной водой. «Я оставила тебе послание»- пронеслось в моей голове.
Неужели. Нет. Откуда она знает. Глупости. Никто не мог знать. Меня затрясло, я весь побелел.
Мы с Ильей увлекаемся сбором карточек, которые попадаются тебе в упаковке жвачек. И однажды Илье попалась редкая карточка, которую я так хотел себе в коллекцию. Я не смог удержаться. Когда Илья был у меня в гостях, я незаметно вытащил карточку из его портфеля. Илья решил, что сам потерял ее и сильно расстроился.
Но откуда Ленка могла знать, что это я забрал карточку. «Ну конечно!- воскликнул я про себя.- Иногда Ленка приносит нам малиновое варенье, которое готовит ее мама. И она увидела на столе мой раскрытый альбом с карточками, который я оставил по неосторожности. И после этого написала на гараже: Зайцев - вор и предатель!»
Какой ужас! Об этом узнают все.
Я оглянулся вокруг и увидел, как все шепчутся и поглядывают на меня. Ленка рассказала всем, но не успела рассказать Илье.
Я судорожно сглотнул. Что мне делать? Как быть? Мои глаза забегали по классу. Я не мог смотреть на своего друга, мне было стыдно.
Мне стало душно, голова закружилась, а руки вспотели. В ушах зазвенело, к горлу подступил ком. Я не мог пошевелиться. По телу пробежала мелкая дрожь. Дыхание стало частым, я чувствовал себя зверем, загнанным в угол.
В таком состоянии я досидел до конца учебного дня. Пошатываясь, я вышел из школы.
Ко мне подбежал Илья и хлопнул меня по плечу:
- Слушай, Ленка всем растрещала, что написала на стене.
-Всем…- промямлил я.
- Ага.
- Ты не злишься?- осторожно поинтересовался я.
- Злюсь? Я?- удивлено спросил он.- А что тут такого.
-Разве тебе не дорога была эта карточка - сказал я.
-Карточка…которую я потерял?- уточнил Илья.
-Да, ты пойми, я не хотел. Мне очень стыдно. Я просто…просто мне так хотелось, чтобы она была у меня в коллекции, и я…-
-Так это ты украл мою карточку?!- не дав мне договорить, выпалил Илья.- А я-то думал, что я ее посеял, а ты, ты мой лучший друг украл у меня!- задыхаясь от возмущения, он сглотнул.- Знаешь что, Зайцев, ты - балбес!
Илья развернулся и быстрыми шагами стал от меня удаляться. Я остался один.
Шёл я домой молча, ни о чем не думал. На сердце моем лежал камень, который давил своим грузом. Ноги еле шли, а по моим щекам текли слёзы.
Подходя к дому, я остановился у палисадника. Обвел глазами покосившийся забор и засохшие цветы. Подойдя ближе, я пнул клумбу и тяжело вздохнул. Я повернул голову и на глаза мне попался гараж, на стене которого написано: Сашка-бОлбес.

Серебрякова Кира. Представь себе дом

Я совсем не понимаю, как остался один. Улица стала моим домом. Я не помню свою маму, но зато я помню тот самый вкусный кусочек колбасы, которым меня угощала добрая бабушка. Такую колбасу я больше нигде не пробовал. По правде говоря, ем я немного, только если меня угостят, хотя такое бывает крайне редко. Бывает даже, что другие дворняги отбирают мои угощения, тогда я начинаю злиться, и завязывается драка
Но на самом деле я добрый пёс, и никого напрасно не обижу. Сейчас я прохожу мимо мясного магазина. Из каждого окна льется теплый и радостный свет. Остановился на минуточку, чтобы посмотреть на колбасные изделия, от этого мой собачий желудок разболелся ещё больше. Я наслаждался запахом мяса и представлял, как вся эта еда оказывается в моей пасти, но моё наслаждение длилось недолго.
- А ну-ка, пошёл отсюда! Вот гад! - раскричался дворник Гриша и начал прогонять меня метлой. Мне всегда было непонятно, почему он постоянно меня прогоняет. Мне пришлось уйти, поджав свой хвост.
Как только я пришёл в незнакомый двор, начался сильный ветер. Он был настолько холодным, что меня не спасала даже моя густая шерсть. От безысходности я спрятался под машину, там я и заснул. В последнее время мне было трудно, поэтому я очень исхудал. Меня почему-то перестали угощать колбасой добрые бабушки. Они как-то странно смотрели в мои глаза. Я ничего не понимал. Всё прояснилось, когда я посмотрел на своё отражение в луже. Нет, это был не я, на меня смотрела худая страшная и злая морда. Мне вдруг стало так грустно, слезы сами катились из глаз.
С наступлением зимы все стало ещё хуже. Каждый день шел снег. Дороги совсем замело. Все труднее стало отыскивать еду. Я не ел уже очень долго. К боли в желудке я привык, но к холоду никак не приспособился. Очень медленно я шел по городу. Холодные дома с презрением смотрели на меня. Довольные и жирные коты сидели в освещенных окнах и смеялись. Наглые вороны с каждой ветки злорадно каркали. Породистые собаки стороной обходили меня. Понятия не имею, куда я брёл, но очнулся только тогда, когда я увидел вокруг себя голые деревья. Никого рядом не было. Дома людей остались далеко в стороне. Я был на лесополосе, обессиленный от голода и ходьбы. Я упал на траву возле дороги и заснул. Мне снился дом, тёплый уютный дом, вкусная еда, детский смех и мягкий ковер. Пока я был маленький, меня любили. Потом прогнали на улицу. Но образ дома остался в моей памяти. Он стал появляться во сне. Ещё мне снился заботливый хозяин, протягивающий к моей мордочке добрые руки, но лица его я не видел. Мне совсем не хотелось просыпаться. Но адская боль разбудила меня. Так я лежал дня три и примёрз к дороге. Вдруг я услышал голос, который говорил мне:
̶ Давай, дружок, потерпи немного! ̶ с волнением сказал грузный мужчина. Он начал потихоньку отрывать меня. Я начал терять сознание.
̶ Ну-ну, всё хорошо, просто потерпи, ̶ сказал спаситель и сильным рывком оторвал меня от земли.
̶ Ты поедешь со мной, дружок!
Мужчина понёс меня в машину. Положил на теплое сидение, всю дорогу он говорил со мной, гладил теплой рукой по голове.
Его звали Степан, ему было 39 лет. Он привез меня к себе домой, и сразу понёс меня в ванную комнату. Я никогда до этого не мылся. Потом он накормил меня и ушел на кухню. Я понял, что именно эта кухня мне снилась, когда я уснул в лесополосе.
Так я остался жить у Степана. Спустя три года я сильно вырос и стал крупнее. Теперь у меня густая и шелковистая шерсть. На моей шее красуется кожаный ошейник. И я представляю себе дом, наш со Степаном дом. В нем много света, по теплому полу можно пройти бесшумно в комнату хозяина. Я бужу его каждое утро, вывожу на прогулку, хожу с ним на работу.
Мы – спасатели. Наш дом находится на берегу теплого моря. Каждый год к нему приезжает много людей. Все купаются или лежат на берегу, но бывают те, кто тонут. Таких «героев» мы и спасаем. Они бывают большие и маленькие, худые и толстенькие, но всех объединяет одно – они совсем не умеют плавать. Бескрайнее и вечно движущееся море безжалостно глотает их, а мы спасаем. Я прекрасный пловец! Человек может зацепиться за мой ошейник или густую шерсть, и я вытащу его на берег. Несколько раз мы искали потерявшихся в горах людей. Туристы помнят все: как ставить палатку, как разводить костер, как приготовить еду. Но как быстро они теряют дорогу домой. Мой чуткий нос за тысячу километров может найти след и дорогу домой.
Представьте себе, теперь я возвращаю людей домой!

Альмухаметова Ангелина. Кабачковое пугало

В одной далекой Сибирской деревне жила бабушка Марфа и была у нее внучка Рабдула. Жили они не богато, был у них свой участок и небольшой деревянный дом. В доме с ними жил также кот по имени Василий Георгиевич. Он был не просто котом, а настоящим хозяином дома и иначе как по имени отчеству его не называли.
Василий Георгиевич каждое утро будил бабушку в четыре часа утра и сразу заставлял работать по дому. Не подчиниться коту было просто невозможно: если бабушка не вставала, то он начинал сбрасывать посуду со шкафов или использовал пенсионерку в качестве батута. Вся их жизнь была в строгом режиме благодаря коту. Если бы не он – ничего в доме в срок не было бы сделано.
Внучка же любила поспать. Просыпалась она ближе к обеду, несмотря на старания Василия Георгиевича, но была трудолюбива и сразу спешила помочь бабе Марфе.
Хозяйство у них было небольшое. Во дворе они держали только куриц и одного петуха – Кешу. Да и у того голоса не было.
Вот наступил особый день – день рождения Рабдулы. С самого утра она начала готовиться к приему гостей: прибиралась дома, готовила еду и наряжалась. Уже ближе к вечеру на пороге ее дома появились первые гости. Маша, известная в округе своим заразительным смехом, сразу вручила ей подарок.
– «С Днем рождения! Желаю тебе счастья, любви, здоровья и чего там еще желают обычно. А это тебе от меня, держи!» – сказала Маша, вручая Рабдуле большой сверток одеяла.
Рабдула развернула сверток и обнаружила в нем огромный кабачок. Такого подарка она точно не ожидала.
– «Спасииибо, подружка»,– ответила Рабдула, скорчившись «от радости».
Она убрала кабачок под лавку и пригласила подругу к столу. Тем временем постепенно начали приходить и остальные гости. Каждый из них принес небольшие подарки. Рабдула была очень рада их вниманию.
Все сели за стол. Всего их было четыре человека: Вася, Маша, Рабдула и Гоша. Несмотря на то, что стол был накрыт не очень богато, гости были счастливы. Неожиданно в центр комнаты из–под лавки выкатился кабачок.
– «О, смотрите, кабачок!» – воскликнул Вася.
Рабдула повернула голову и увидела, что кабачок лежит прямо посредине комнаты.
– «Сейчас уберу», – сказала она.
– «А откуда он тут взялся?» – спросил Гоша.
– «А это мне его Маша подарила», – ответила Рабдула.
– «Подожди, не убирай», – остановил хозяйку Гоша, – «Какой он огромный! А давайте мы из него пугало сделаем!»
– «Зачем мне пугало?» – спросила Рабдула.
– «Как зачем? У тебя же вороны постоянно яйца куриные воруют. Никакой Василий Георгиевич с Кешей не справляются. Вот и будет им помощник», – ответил Гоша.
– «Ну хорошо», – согласилась хозяйка.
Сначала они вырезали на нем лицо, потом одели на голову шляпу и даже нашли в шкафу старый свитер, оставшийся еще от прадеда. Свитер надели на старую швабру, кабачок решили примотать колючей проволокой, ведь кроме нее в каморке ничего подходящего не нашлось.
– «Вау! Ну круто! Какое красивое пугало…и… стильное, даже немного страшное», – сказал Вася.
– «Давайте ему имя дадим», – предложил Гоша.
– «Пусть будет Рабастан!» – воскликнула Маша.
Ребята дружно взяли Рабастана и установили его на поле, посреди огорода. Рядом с пугалом воткнули в землю небольшую косу.
«Смотрите, издалека как живой, особенно когда ветер дует», – подметила Рабдула, заходя в дом.
Гости не остались надолго и вскоре разошлись по домам. Ближе к сумеркам домой вернулась бабушка. Василий Георгиевич, как только увидел ее – так сразу заставил подать для него ужин. После ужина все легли спать. Рабдула уснула сразу же, но вот ее бабушка Марфа все никак не могла заснуть. Пенсионерка решила выйти на крыльцо, чтобы подышать свежим воздухом. Когда она вышла на улицу, то увидела, как свет луны озаряет огород и тут в центре движется прямо на нее огромное приведение. От страха старушка закричала и начала кидать картошку в его сторону. От крика проснулись все домашние жители. Рабдула выбежала на крыльцо, держа в руках Василия Георгиевича.
«Бабушка, ты что кричишь?» – спросила Рабдула.
«Смотри, смотри», – кидая картошкой, говорила Марфа – «это злой дух пришел за мной».
«Да нет, же. Это пугало, а точнее мистер Рабастан. Мы его сегодня из швабры и кабачка сделали», – ответила Рабдула.
«А почему он тогда шевелится?» – спросила бабушка.
«Он не шевелится, это просто ветер», – ответила внучка.
«Боже, как же я перепугалась. Ну хоть бы предупредили меня. Всё, пойдемте в дом», – сказала старушка.
На следующее утро все домочадцы, включая Василия Георгиевича, проснулись от крика петуха. Это у Кеши появился голос.
«Вот это да! Теперь у нас петух настоящий, с голосом. Не то, что раньше. Интересно, почему это он сегодня вдруг у него прорезался? Наверное, испугался твоего крика ночью, бабуль», – предположила Рабдула.
«Ой, да не сочиняй ты. Наверное, у него всю жизнь был, просто он ленился. А испугался не меня, а это ваше пугало!» – ответила бабушка.
– «Вот видишь, бабушка. Сколько на самом деле от Рабастана пользы. Он и ворон отпугнет и нашему Иннкентию помог. А всего делов–то – мне подарили кабачок!» – сказала внучка.
С тех самых пор, вот уже более десяти лет, в их семье появилась традиция – каждый год ставить кабачкове пугало в огороде. Обычно оно из тыквы или из арбуза, а тут из кабачка, но это делает его только более устрашающим и необычным. Петухи всегда кричат по утрам, а вороны не подлетают к огороду даже близко, и одна только бабушка Марфа стала более седой, но Рабастан тут ни причем, правда–правда.

Быкова Софья. Я помню чудное мгновение: Вы, я, да кот в окне…

Зимний день катился в темную вечернюю синеву. Обитатели дома суетятся, уже украшенная елка сверкает огоньками, старший брат и отец несут в зал раскладной стол, мама и сестрёнка наряжаются. У зеркала на столике лежат всякие тюбики и флакончики, которые младшим детям строго запрещается трогать, и открывать. На кухне вкусно пахнет, кастрюля с маминой фирменной картошкой, запекается курица в духовке…
И среди всей этой праздничной суеты самый младший в семье, восьмилетний Миша, сидит на диване с зайкой в руках. Плюшевый белый зайчик с длинными ушками уже одет в новогодний свитер и колпак. А мальчик грустит, обнимая зайца, и думает о том, что сказал ему сегодня в школе одноклассник. Он сказал, что сказок не существует, Деда Мороза на самом деле вообще нет, а подарки покупают родители и прячут под ёлкой. И всякие чудеса, волшебства они тоже придумывают, чтобы дети вели себя хорошо.
Вздохнув, Миша решается посмотреть в окно, на часах уже почти одиннадцать, до Нового Года остался час. Миша встал, поднес зайчика к окну, чтобы он тоже смотрел на уходящий год. И вдруг в окне появился тот, кого Миша совсем не ожидал увидеть – кот. Большой, пушистый, ухоженный кот, смотрел на мальчика умными глазами, а на его мордочке, казалась, даже мелькнула еле заметная улыбка. Он был не в противоблошинном ошейнике, как все обычные кошки, а с цепочкой на шее!
«Ух ты» – подумал Миша, – «кот с цепочкой на шее, где–то такого я уже видел, надо поймать его и рассмотреть получше...»
Миша накинул пуховик и выбежал во двор. Кота уже не было. А вместо него по дорожке к дому, шел невысокий смуглый мужчина, как–то странно одетый. На мужчине была одежда, которую он видел только на картинках в старых книгах: темная накидка с мехом, высокая шляпа, в руке он держал трость. Дедушка Миши тоже ходил с тростью, потому что у него болели ноги. Но этот мужчина шел уверенно, легко, тростью просто помахивал – будто это игрушка. Он внимательно смотрел на Мишу и молчал.
Мише растерялся. Да–да, ему объясняли родители и учительница, что с незнакомцами не стоит разговаривать, никуда ходить нельзя, но… Что–то в этом маленьком смуглом и забавно одетом мужчине Мише было знакомо. Даже – очень знакомо. Он точно видел его, но где?
На улице было холодно, вокруг Миши кружись в танце снежинки, на небе блестели звезды. Мальчик, одетый в полосатую шапку с помпоном, куртку и шарфик в клеточку стоял в нерешительности. Он только вышел на улицу, а мороз уже щипал его за красные щечки, забирался в рукава куртки, за воротник…
Мужчина взглянув на мальчика, снял свою смешную высокую шляпу, поклонился и сказал:
– Здравствуй, Миша.
Голос у незнакомца был приятный и добрый.
– Здлавствуйте! – ответил Миша. – А вы откуда меня знаете? – У мальчика недавно выпал молочный зуб, поэтому он картавил и немного смущался.
– Я давно за тобой наблюдаю. И вот сейчас хочу тебя пригласить к себе в гости.
– Нельзя уходить с незнакомцами, – сказал Миша. – Хотя я Вас где–то видел.
– Разумеется, видел. Ведь я – повеса вечно–праздный, потомок негров безобразный, взрощенный в дикой простоте…
Миша ничего не понял, но улыбнулся незнакомцу в ответ. А смуглый мужчина взял мальчика за руку и сказал:
– Вот что, сударь, нам следует торопиться. Все представления будут позже. Вперед, мой юный друг!
Миша, схватившись за руку мужчины, подпрыгнул вслед за ним и ...полетел. Чудесным образом они оказались на большом мягком и уютном облаке, которое легко несло их по небу.
– А куда мы летим? – крикнул мальчик, прижимаясь к мужчине и крепко держась за его руку.
– Встречать новый год с моими друзьями! – ответил чудной незнакомец.
– Но летать на облаке нельзя! Это же только в сказках бывает. А в жизни чудес нет!
– Не торопитесь с выводами, мой юный друг. Скоро увидишь их воочию. Ты мне веришь? – улыбаясь, мужчина взмахнул тростью и словно ускорил полет облака.
Скоро их уютное облако аккуратно влетело во двор большого дома, похожего на дворец, и растворилось. А к незнакомцу подбежал странный персонаж, похожий на Лешего из сказки. Он забрал у Миши куртку, шапку и варежки. А Мишин спутник, оглядел спортивные штанишки и футболку мальчика и нахмурился.
– Не должно мелочиться нам, переоденьте молодого гостя! – распорядился он.
К мальчику подбежали красивые женщины в длинных платьях с кружевами. Его увели в соседнюю комнату и помогли одеться в новые штанишки, похожие на девчачьи лосины, а сверху еще надели какие–то блестящие шортики, рубашку с манжетами и пышным воротником, и туфельки, больше похожие на те, которые носят девчонки на концерты и праздники.
Пока Мишу одевали, он оглядывался на зал с высоченными потолками, который было видно сквозь приоткрытую дверь. С потолка свисала хрустальная люстра со свечками, по периметру стояли маленькие диванчики и стулья. На большом столе были расставлены кушанья, а во главе стола – два больших красивых кресла, похожих на царский трон.
Как только мальчика одели, он подбежал к незнакомцу.
– Ну что же, сударь, теперь вы выглядите достойно. Позвольте представиться: камер-юнкер Александр Пушкин. А это – моё имение и мои друзья.
– Точно, – выдохнул Миша. – Пушкин, Александр Сергеевич, солнце русской поэзии! Как же я сразу Вас не узнал! Ведь я же читал Ваши сказки, а в классе у нас висит Ваш портрет!
– Солнце русской поэзии? – удивился Пушкин, усаживаясь на трон в центре зала.
– Так меня назвали только в грустный момент моего бытия... Но, полноте, мой юный друг, присаживайтесь подле меня.
Смущенный Миша послушно сел и огляделся. В зале в медленном танце, то поднимаясь на цыпочки, то кланяясь, кружились дамы, похожие на цариц. Их поддерживали под руку забавно одетые мужчины в таких же «лосинах», как у Миши. А у дверей стояла стража. Ее мальчик узнал сразу, это были тридцать три богатыря, и командовал ими дядька Черномор!
Тут распахнулось окно, и влетел маленький карлик с длиннющей бородой, за которую ухватился богатырь в шлеме и с мечом в руке.
– Не бойся, Миша, это тоже мои друзья. И они никого не обижают, даже если мнятся грозными и злыми. А вот смотри белочка, что орешки разгрызает, ядра–изумрудики собирает и складывает. А вот и мой любимый кот ученый, помнишь его?
И к Мише прямо на колени запрыгнул тот самый кот – с цепочкой на шее.
– Мурр, Миша, – приветствовал его кот.
Миша уже ничему не удивлялся, потому что точно знал – он попал в самую настоящую чудесную сказку, чтобы там одноклассник ни говорил.
А Александр Пушкин, придвинувшись к мальчику, сказал:
– Скоро ты познакомишься со всеми моими друзьями. А сейчас пир будет!
Миша ел, танцевал, играл и веселился долго-долго! Но как только прозвучал бой курантов, всё затихло. Александр Пушкин встал, подняв бокал и произнес:
– Друзья, вы все знаете, что я сам определил свою судьбу, написав эти строки: «…душа в заветной лире мой прах переживёт и тленья убежит. И славен буду я, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит!». С момента моего вознесения на небеса я взял на себя важную миссию: ищу тех, кто достоин стать истинным пиитом. И я нашел тебя, Миша!
– Я… Но я… Я не умею, как Вы, я даже пишу еще с ошибками, – Миша покраснел, засмущался и опустил голову.
– Мой юный друг, не принимай поспешных решений. Просто прими пока в дар моё волшебное перо, которым было написано моё первое стихотворение. И если оно оживет в твоей руке, значит ты тот, кого я искал.
Александр Сергеевич протянул Мише длинную коробочку с пером, обнял мальчика и поцеловал в лоб.
Миша опустил глаза, разглядывая коробочку, а когда поднял их, то увидел, что он стоит во дворе своего дома. Куда–то исчезла его бальная амуниция, он снова был в своей куртке, шапочке с помпоном, шарфе и валенках. Навстречу к нему бегут его мама и папа, машут руками и зовут в дом. До нового года оставалось только пять минут.
Мальчик крепко обнял зайца, спрятал в карман курточки коробочку с пером и вошел в дом. Папа разлил шампанское и сок в высокие бокалы, и все стали ждать боя курантов.
1, 2, 3...12!
– Ура, с новым годом всех, – закричали за столом.
А Миша неожиданно для себя продекламировал:
– С Новым годом, с новым счастьем!
В гости елочка пришла,
На своих зеленых ветках
Запах леса принесла…
– Миша, – удивилась старшая сестра, – это ты сам придумал?
– Ну, почти, засмущался мальчик, – мне немного помогли.
– Давай в том же духе, – сказала сестра, – будет у нас в семье поэт.
– Пока не знаю, – честно ответил Миша и потянулся за кусочком вкусного мамина торта.
В ту новогоднюю ночь он осознал, что сказки, чудеса и волшебство точно есть. Они случаются. Порой они скрыты за рутиной наших будней. Но нужно только поверить в них…

Кириллова Александра. Легенда о небесном трамвае, или Второй шанс на счастье

В нашем городе ходит легенда о небесном трамвае. Летает он над городом и забирает людей, которые вот-вот должны погибнуть. И увидеть этот трамвай считалось очень дурной приметой. Ходила эта легенда по городу, по поколениям, даже в какие-то провинциальные кулуары пробилась…
Но эта легенда ходила, теплилась в головах жителей города, да и у меня в том числе. «Это же просто легенда, маловероятно, что это быль», – во всяком случае, так думал я до этого момента.
Был пасмурный день, абсолютно нелетная, с позволения сказать, погода. Я возвращался домой с работы разбитый, в очередной раз размышляя о том, что станет, если я уволюсь.
Я уже стоял перед зеброй, ожидая, когда загорится зеленый, но что-то удержало меня от очередного соединения с серой безликой массой. Я простоял минуты две, не в силах пошевелить ни одним мускулом.
И в этот момент передо мной приземлился небесно-голубой трамвайчик, покрытый белыми пятнами, словно облаками. Двери трамвая со скрежетом отворились, оттуда показался бодрый паренек. В нем угадывались водитель и кондуктор одновременно. Он улыбнулся своими большими серыми глазами и махнул рукой в салон.
– Заходи!
Я опасливо попятился назад. Прохожие словно не замечали этой чертовщины, они просто шли мимо нас.
– Я что, умер? – недоверчиво уточнил я.
Юноша осмотрелся по сторонам, а потом снова глянул на меня в упор.
– Да вроде нет. Ты что, не знаешь, что это за трамвай? – искренне удивившись, спросил он.
– Судя по окраске – небезызвестный небесный трамвай, – тихонько хмыкнув, отозвался я. – У нас верят, что этот трамвай забирает тех, кто вот-вот умрет.
Лицо паренька вытянулось еще больше, кепка почти упала с его головы – так он поднимал брови и морщил лоб.
– Нет-нет, мы таким не занимаемся. Но насчет небесного трамвая ты угадал. Только мы же не ритуальная контора! – бодро отозвался юноша. – Мы подбираем людей, которые находятся в сильном моральном упадке, и помогаем им.
Я еще сильнее попятился. Парень же тем временем вальяжно привалился к двери трамвая. Вдруг я почувствовал себя не так загнанно. Ну что плохого со мной сделает этот улыбчивый юноша?!
– Да чего вы там телитесь? Не хочет ехать – не надо! – фыркает кто-то из пассажиров.
Ну, значит люди там еще есть.
– Ладно! – воскликнул я. – Поехали!
И запрыгнул в салон.
Меня сразу обдало теплом, а в нос ударил аромат отдаленно знакомый, будто бы из моего деревенского детства. Но трамвай издал странный звук, дернулся вперед, так что меня понесло в конец салона, плюхнув на сиденье, а потом рванул вверх. Мне только и оставалось, что с ужасом наблюдать за тем, как мы отдаляемся от земли.
Однако окружающие не подавали никаких признаков беспокойства, словно на этом трамвае они добирались до работы. Но и меня уютная атмосфера быстро усыпила, тем более что мы наконец выбились из-за туч на солнце, и стало светло.
Люди послушно сидели на своих местах, но я все же решил встать со своего места и подойти к малюсенькой кабинке водителя. Там по-прежнему сидел сероглазый юноша и непринужденно крутил руль, время от времени дергая рычажки.
– Что, нравится? – обернувшись и одновременно сверкнув лукавой улыбкой, спросил он у меня.
– Ну… на трамваях я еще не летал, честно говоря. Интересный опыт!
Юноша покачал головой одобрительно и сосредоточился на «дороге».
– А зовут-то тебя как?
Парнишка прибавил газу, дернул рычажок и обернулся ко мне, заинтересованно блеснув глазами, словно его спросили о какой-то сплетне.
– Меня – Шанс.
– Шанс? Прям так и зовут? – удивленно спросил я. Весь этот мальчик был каким-то странным, и имя такое же.
– Ну… Так меня зовут сейчас, раньше, конечно, по-другому было.
Глаза у Шанса наполнились светлой грустью, и он отвернулся от меня. Я понимал, что лезть не стоит, но мне уже было интересно.
– Раньше?
– Я просто умер не слишком давно. Ну так получилось. Я думал – все, кранты мне, но вот помню свет… Дальше, честно говоря, ничего не помню. Мне сказали мое новое имя и попросили побыть водителем трамвая. Дело в том, что я всю жизнь был счастлив, и теперь должен распространять счастье и тут. А я и не против – пусть люди будут счастливы!
Шанс сделал неопределенный жест рукой. А я примолк немного. Шанс, с учетом своей смерти, был намного живее, чем я при жизни. И все это было неловко, словно я влез туда, куда не надо.
– О, мы почти прилетели! Все, садись уже, – глядя увлеченно в лобовое стекло, отмахнулся парень.
Я послушно сел, огляделся по сторонам. Трамвай был практически пустым: в конце сидела женщина в довольно дорогом, но смешном пальто с пушистым воротником. Она тоскливо глядела в окно и постоянно хмурилась. Я хотел применить дедукцию и угадать, что привело ее сюда – на старое сиденье трамвая, летающего по небу – и почему она так грустно смотрит в окно, я попытался зацепиться за что-то в ее образе. Она была уже немолодой, но и старой ее нельзя было назвать. Лицо ее, мрачное и чуть тронутое легкой грустью, было по-своему прелестным. Она выглядела утомленной, но с интересом разглядывала пейзажи за окном.
Я почему-то ощутил некую духовную близость с ней. И почему-то мне показалось, что она хорошо обеспечена. Может, она искала для себя счастья, но оно оказалось не в деньгах? Я мысленно пожелал ей настоящего счастья и метнулся глазами к следующим пассажирам: это была парочка, сидевшая впереди. Маловероятно, что эта пара была уже в отношениях, они как будто бы спелись совсем недавно, отчего еще были полны взаимной заинтересованности. Они глядели в окно, рассматривая показывающийся пейзаж. Уже невольно и я бросил взгляд на картину, выплывшую из-под перламутровой завесы облаков.
А под ними распростерлась безграничная водная гладь в огранке гор. Трамвай постепенно снижался. Все прекрасно понимали, что это за место, но молчали, тихо созерцая то, что они, скорее всего, никогда, даже в мечтах, не посетят – Байкал. А тут их на берег озера высаживает летающий трамвай!
Спустя минут пять трамвай наконец с характерным грохотом приземлился на гальку, двери раскрылись, и люди высыпали на берег. Было темно, под нашими ногами только шумело озеро, то и дело волнами ветра накатывая на нас какую-то едва ощутимую бодрость. Но я снова не смог устоять на месте. Чуть поодаль от нас на берегу сидел Шанс и бросал камушки в воду, забавляясь, как ребенок. Я подошел к нему, взял камень и швырнул его как можно дальше. Шанс одобрительно хмыкнул.
– Хорошо кидаешь. Бывал тут когда-нибудь? – спросил он.
Я пожал плечами.
– Не-а. Я вырос в Подмосковье, дальше Казани не бывал нигде.
– А я вот сколько вожу народ по одному и тому же маршруту, каждый раз как первый! Мне нравится слушать шелест волн, шум ветра... Иногда кажется, что я бывал тут в прошлой жизни.
Шанс помолчал, а потом, разочарованно вздохнув, крикнул людям у берега:
– Господа, закругляемся! Нас ждет еще много красивых мест!
И все послушно, без нареканий, тотчас же побрели обратно в трамвай.
Мы снова оторвались от земли.
Я потерял счет времени. Даже задремал. Но вместе с Шансом мы посетили еще несколько мест: посмотрели вулканы на Камчатке, видели северное сияние, послушали ночной шелест моря, подышали воздухом Кавказских гор…
Каждое место словно вытягивало из меня что-то свое, плохое… Вулканы забрали всю мою бессильную злобу к окружающим, я ощутил, что не так уж я ненавижу своих коллег. Северное сияние вытянуло нервозность, вселив спокойствие. Морские волны забрали усталость. Горный воздух – скованность в теле. Как бы глупо это ни звучало, но я почти сбросился до заводских настроек. И я видел: окружающие тоже обнулились в хорошем смысле.
Но вот трамвай пошел на снижение.
– Пора развозить вас по домам, – обернувшись к пассажирам, деловито подчеркнул Шанс. – Женщина, вы будете первая!
Мне стало безумно грустно, когда я понял, что скоро и я вернусь домой и пойду на работу…
Пока я думал, трамвай остановился. Двери открылись. И женщина встала.
Шанс все так же деловито объяснил, что нужно взять билетик, на выходе продырявить его компостером и выйти. Когда билетик будет прокомпостирован, все воспоминания о поездке сотрутся, но впечатления останутся.
И я грустно следил за ней. Она взяла билет, изящно спустилась по ступенькам, подошла к прибору с билетом.
– Будьте счастливы! – вдруг воскликнул я.
Она повернулась и улыбнулась мне. Щелкнул прибор, женщина вышла, скрывшись в бархате вечера.
Спустя полчаса мы снова приземлились.
– Юноша, – обратился водитель к парню, что обнимался с девушкой, – вам пора!
Но тут встрепенулась девушка.
– Нет! Прошу вас, дайте нам выйти вместе! Мы не можем друг без друга!
Я ожидал слова Шанса. На наших глазах развернулась любовная драма! Грустно будет, если она тут и закончится… Шанс закатил глаза и вздохнул.
– Ладно, идите вдвоем.
Ему в ответ затараторил уже парень:
– Спасибо! Спасибо вам!
Пара взяла свои билеты и стала спускаться.
– Стой! Давай обнимемся! – воскликнула девушка.
Юноша кивнул. Они обнялись и неуклюже спустились на землю. Из окна я еще пару минут наблюдал за тем, как два растерянных человека недоумевают, почему они на улице стояли в обнимку. Ну, пусть у них любовь не окажется злой!
А тем временем до следующей остановки голова моя была пуста. Это была моя остановка. Шанс затормозил прямо у моего подъезда.
– Ну, был рад знакомству, – улыбнулся мне Шанс.
Я поднялся с места и улыбнулся ему в ответ.
– Тем более рад знакомству. Тебе надо говорить «прощай» или «до свидания»? – усмехнулся я.
– Я очень надеюсь, что ты больше сюда не попадешь. Так что попрощаемся насовсем для надежности.
– Прощай, Шанс! – улыбнулся я, взяв у него фиолетовый билетик.
– И тебе прощай. Не падай духом, ладно?
Я кивнул. Спустился и затормозил слегка. Не хотелось обратно. Но надо! Оборачиваться я не стал, только щелкнул машинкой, что продырявила билет, и выскочил в промозглый вечер.
Я уже дошел до дома? Странно. Неужели я так сильно задумался на светофоре, что не заметил всей дороги? Но… я ощущал такой подъем… словно во мне что-то вскипало, как вулкан! Вулканы же вроде на Камчатке? Надо будет туда съездить когда-нибудь… Все мое естество вдруг заполнились ощущением того, что следующий день будет прекрасным. Пусть так и будет!

Киселев Павел. А. Н. Г. Е. Д. О. Н. И. Я.

Когда в последний раз вы смеялись? Сегодня утром? Вчера? Неделю назад? Миша смеялся…Хохотал, как никогда раньше. Он делал это так искренне впервые. Заливал освещенную фонарным светом, обрезанную по периметру окна, комнату звонким настоящим смехом. Он был, неоспоримо, самым счастливым человеком на земле: воздуха не хватало от эйфории, растекающейся по нутру теплыми волнами, на глазах выступали слезы, а мышцы лица сводило от непривычного выражения. В этом чувстве счастья была едкая примесь ощущения того, что он поступает неправильно. Совершает абсолютно ужасную вещь. Неосознанный, но наглый плевок в лицо всем человеческим и нечеловеческим табу. Но водопад полученных эмоций напрочь гасил чувство вины.

***
А начиналось утро вполне по–человечески. Проснулся, умылся, позавтракал макаронами с маркировкой 38\26\01, оделся и направился на учебу. По дороге заскочил в магазинчик на углу. Робот–кассир машинально пробивал товары немногочисленных в утренние часы покупателей, сканируя штрих–коды на их запястьях. Мишка взял с прилавка два энергетических батончика с пометкой о лицензированном содержании норадреналина. Робот пробил покупки и вытянул к Мише свою клешню – сканер. Парень послушно подставил под красный лазер запястье с порядковым номером H–NRIA–2951 и закреплённым за ним штрих–кодом, который представлял паспорт, банковскую карту, пропуск в универ, ключ от квартиры и многое другое в одном флаконе. Робот что–то невнятно прожужжал, и зеленый свет его сканера дал Мише право удалиться прочь. Когда захлопнулась стеклянная дверь за спиной, он сунул батончики в карман и пошел по брусчатому тротуару в сторону университета. Холодные лучи солнца лениво мазали по крышам и фасадам домов, падали на лица людей, идущих мимо, на пестрые баннеры, с которых улыбающиеся стальной улыбкой, отрисованной нейросетью, механоиды в обнимку с людьми, взывали к прохожим:
«Разум без эмоций – сила!
Свобода выбора – мы поможем сделать правильный!»
Время такое. Все страдали ангедонией. Не той ангедонией, о которой вы могли слышать из медицинских справочников или досетевых песен Янки Дягилевой. Тот термин ушедшего мира давно уже канул в лету, рассыпался прахом пожелтевших страниц в пожарищах наряда контроля или сгнил вместе со всем былым на помойках загородных пустырей. Теперь А. Н. Г. Е. Д. О. Н. И. Я. – Аналоговый Нейросетевой Головной Единый Датчик Определения Неисправностей Индивидуального «Я». Таким имплантом наделялся каждый рожденный. «Ангид» мог считывать мозговую активность человека, стратифицировать его эмоции, а подключенная к датчику нейросеть отличала эмоции лицензированные от нелегальных. Нейросеть совершила настоящую революцию! Она опровергла строку из репертуара одной досетевой группы: «В мире было миллион революций, ни одной в головах толпы».
Тех, кто помнил досетевой мир, осталось единицы. Несмотря на общее увеличение продолжительности жизни, человек – существо смертное. А человек, заставший жизнь до нейросети – существо еще и опасное. Эмоциональных нарушителей, потребляющих нелицензированные товары, попросту аннигилируют. Главенствующая нейросеть – Ньюроуд, когда–то пришедшая к выводу, что эмоции людей подлежат жестокому контролю, считает такие меры вполне гуманными, если этот термин, конечно, применим к программе.

***
Универ оставил сегодня горькое послевкусие. Миша умудрился рассориться с лучшим другом, завалить зачет по новой истории и потерять купон на бесплатную упаковку эндофадретоксерона. Парень шел домой раздраженным, стараясь обходить стороной сенсорные вышки наряда контроля. Через пару кварталов свернул в проулок, удивляясь самому себе. Так хоть и ближе, но раньше он никогда здесь не ходил. Проулок был темным и узким. Здания, с безжизненными из–за отсутствия солнечного света окнами, давили на прохожих. Воздух, как в закупоренной банке, без каких–либо колебаний. Возле одного из зданий сидели двое. Подойдя ближе, Мишка разобрал их фигуры – обросший бездомный дед кормил трехногую собаку. Делил с ней высохший кусок хлеба, сидя на затасканной картонке. Миша ускорил шаг, продолжая смотреть на эту парочку. Беззубым ртом дед мусолил зачерствевшую корку, второй рукой почесывая собаке за ухом. Псина, прижав единственной передней лапой ломоть, с наслаждением похрустывала, не обращая на прохожего никакого внимания. Засмотревшись, Миша запнулся об развязанный шнурок. Хотел выругаться, но промолчал. Завязывая шнурок, вскользь посмотрел на бомжа, поймав его взгляд и ухмылку. Мишке стало не по себе. Он подскочил, пошел дальше и вдруг остановился, нащупав в своем кармане два несъеденных батончика, которые купил утром. Вернулся, протянул один батончик деду. Тот удивленно поднял брови и в благодарность кивнул. Второй раскупорил, протянул псине. Она заводила носом и очень аккуратно взяла угощение, посмотрев на парня удивительно выразительными, как показалось Мишке, виноватыми глазами.
– Паршивый день, сынок? – прервал тишину бомж.
– Да–а... Бывает и хуже.
– Ха, хуже, конечно, бывает, а вот лучше, всё реже и реже! Кто сейчас не прячет свое поганое настроение? Разучились быть людьми, обезличились, все бежите куда–то, вечно чего–то боитесь, прячетесь по своим квартирам, как грязь под ногтями. У каждого есть всё, но нет самого главного, – дед зашёлся протяжным бурлящим кашлем, прикрываясь рукавом пальто.
– И чего же? – безучастно кинул Мишка, продолжая смотреть на собаку.
– Вряд ли поймем друг друга, сынок. Живём, можно сказать, как на разных параллелях. Хотя, если у тебя чего – то нет, то ты и потерять не боишься. Вот моя Клуня, – собака сразу же вскинула голову, с обожанием посмотрев на хозяина, – родилась с тремя лапами… она же не знает, что на четырёх лапах лучше живётся, поэтому ей и так хорошо. У неё нога уже никогда не вырастет, и я вряд ли смогу объяснить тебе, что с вами не так…
Мишка заглянул в глаза старику. Похоже, он говорил абсолютно искренне. Пускай парень в чем–то и был согласен с его словами, дед определенно был безумцем. Не иначе. Поднимаясь с корточек, Миша оперся руками о колени и буркнул: «Мне пора идти». Бомж схватил его за запястье и вложил в его руку маленькую карманную книжонку.
– Тебе, за угощение. Кто знает, может и поймёшь – старик усмехнулся и кинул Мишке вслед. – Хочу, чтобы именно ты почитал.
Уходя, Миша покрутил книгу, но не нашел на ней никаких лицензионных маркировок. Неужели досетевая? Обернувшись, обнаружил, что в проулке никого нет. Быстро они... Любопытство всегда побеждало Мишкину натуру. Еще раз осмотрел книгу. Обложка гласила: «На стене написано!». Сунул ее во внутренний карман куртки, и зашагал быстрым шагом.

***
Обои в Мишкиной комнате уже старые. Поэтому, прямо на стене написано учебное расписание. На доме напротив – нейросетевые лозунги. Все просто и предельно ясно. А тут, пожелтевший досетевой томик: «На стене написано! Сборник анекдотов». Миша сидел на кровати, держал книгу в руках и долго не решался открыть ее. Но все же, любопытство победило страх...
– А что, ужинать он сегодня не собирается? – доедая суп, спросил отец.
– Не знаю. Пришел, пошел в комнату. Вроде бы, по видеосвязи с кем– то говорит. – вытирая крошки со стола, сказала мама. – Слышишь, по – моему он смеется. Посмотри, что там происходит.
Отец прислушался, подойдя к двери. Миша хохотал. Постучал в дверь – ответа не последовало, а хохот стал просто истеричным.
– Что здесь происходит, сынок? – вскрикнул отец, распахнув дверь. Увидев сына в таком состоянии, родители были обескуражены.
– Мам, пап, да вы только послушайте! Заходят как–то в бар...
– Дай сюда! – выхватив сборник из рук сына, прервал его отец. – Миша, что это?.. Где ты это взял?!
Обезумевший от неиспытанных ранее ощущений, Миша продолжал хохотать.
– Замолчи! – побледневшая мама, опершись на дверной косяк, потеряла дар речи.
Отец стал метаться по комнате. Он понимал – нужно что–то делать. В дверь позвонили. «Поздно!» – подумал отец, закрывая глаза руками. Оторопевшая мама, крадучись, подошла к двери и покорно открыла ее.
– Внимание! Обнаружен эмоциональный нарушитель. Подозревается строгое несоответствие и потребление нелицензированных эмоций. Код: H–NRIA–2951.
Мишка, начинающий осознавать весь ужас произошедшего, нервно хихикал, прижав колени к груди.
– Что же ты наделал, сынок... – с безысходной интонацией произнес отец.
Через мгновение комнату заполонили люди в серой форме. Шлемы с эмблемой Ньюроуд на половину закрывали их лица. Они направили свое оружие на парня. Один из силовиков наряда контроля подошел, чтобы просканировать код Михаила. Миша подчинился. Уже в дверях квартиры, глядя на родителей, Миша засмеялся, но осекся, переключившись на истерический плач.

***
Через три дня родители Михаила, посредством робота–курьера, получили казенный конверт. Письмо, вложенное внутрь, гласило: «Администрация Newroad inс. приносит глубочайшие извинения в связи с предоставленными неудобствами. Просим вас отнестись с пониманием, и впредь не допускать девиантного эмоционального поведения у последующих детей. С уважением, нейросеть Новый Путь.»
Также в конверт была вложена пластиковая капсула с чипом, помеченная кодом H–NRIA–2951, и старый, пожелтевший, но теперь уже лицензированный сборник анекдотов «На стене написано!», с пометкой на ярлыке: «Приятного прочтения!»...

Кокин Григорий. На пути к солнцу

Звуки утреннего города слились в оглушающую какофонию и обрушились на Вольдемара Водкина. Он с трудом разлепил уставшие веки: левый глаз заныл, но он видел ясно, в отличие от правого, который прятался за оставшимся стёклышком очков. На вчерашнем вечере кто-то из этих самопровозглашенных гениев разбил ему очки. Этим утром Вольдемар напоминал щеголеватого утопленника – ботинки из черной кожи, шоколадного цвета брюки, льняная рубашка, шуба, больше похожая на дремлющую собаку, повреждённые красные очки и яркая кепка. Синяк болел. Набравшись сил, Вольдемар поковылял на кухню, достал из холодильника лед и приложил к лицу. В кармане обнаружил записку.
«Товарищ!
Я имел честь слушать ваши рассказы и остался под глубоким впечатлением. Заглядывайте в гости, выпьем чаю и потрещим за жизнь. Жду вас в любое время.
Раскрытия всех чакр!
С неисчерпаемым энтузиазмом,
Гриша Налимов»
На обратной стороне были номер и адрес.
Водкин посмотрел на часы. 2 часа! Неприметный студент-востоковед Налимов с длинными волосами и вечно дырявыми карманами был одним из тех редких гостей, кто не входил в литературную братию. Вчера на литературном вечере Вольдемар выиграл награду за свое эссе «Элегия к Пастернаку, или Как взбесить Боккаччо». Приз вручили в холщовом мешке, он был довольно увесистым. Вольдемар не стал сразу интересоваться, что это, так как по возвращению домой не было ни сил, ни желания. Он чувствовал лишь усталую горечь с нотками выполненного долга. Так и пролежал мешок всю ночь.
Водкин привел себя в божеский вид и тронулся в путь. В тот день, который он будет вспоминать еще очень долго, дождь изящным тюлем лежал на городском пейзаже. Вольдемар струился через толпы, вспархивал в трамваи, утекал из переулков, нырял на просторы улиц и мостовых. Каждый раз проходя мимо людей, собак, домов, он словно был не там – все маячило где-то вдали, размывалось мазком кисти. Серый, коричневый, темно-зеленый, синий, редкий красный… Словно молчаливый бестелесный странник, бороздящий абстрактное полотно, он плыл по дождливому городу…
***
Стук в дверь. В проеме появился Налимов.
Я вошел в его жилище. В нос ударил резко-сладкий запах благовоний. На тумбочке в прихожей сидел каменный Ганеша, хобот которого служил подвеской для ключей. Мы прошли в гостиную, сели на оранжевые подушки за низенький (на манер японского) столик. На полу валялись пиалы, носки, пустая фляга, свечи, учебники и прочий хлам…
Прокашлявшись и поправив очки, Налимов сказал:
– Не думал, что ты придешь.
– Отчего же? Ты же сам позвал.
– В твоем вчерашнем состоянии я сомневался, что ты до собственного дома-то дойдешь…
– Это верно. Но ничто так не отрезвляет, как чувство победы, как бы парадоксально это ни звучало.
– Парадоксальность происходящего наводит на мысль о его реальности, – задумчиво сказал Налимов. Он считал себя мастером разрядить обстановку какой-нибудь глубокомысленной фразой. – А что это за мешок у тебя?
Он небрежно извлек из-под столика фигурную китайскую трубку с длинным коричневым мундштуком и зеленой кисточкой. Набивая ее, выжидательно посмотрел на меня. В обиходе востоковеда Гриши такой предмет был не нов и как нельзя кстати дополнял его образ. Налимов слегка улыбнулся, и тут же в букет бойких цветочных запахов влился тонкий струйчатый дымок успокаивающего табачного дыма.
– Выиграл в конкурсе.
Я поставил мешок. Гриша с деланным равнодушием заглянул внутрь…
– Так что там?
– Сейчас узнаем.
Я деловито развязал узел и запустил руки внутрь. Что-то тяжелое, продолговатое, гладкое. Когда мы увидели приз, то испытали если не шок, то крайнее удивление. Это был кабачок, вытесанный из нефрита. Я осторожно повертел загадочный предмет в руках и заметил, что снизу была надпись.
– Китайский, – задумчиво сказал Налимов.
– Перевести можешь?
– Да. Перевод примерно такой:
Выйди из сладких вод,
Взойди, рассеки небосвод –
Желанный, далекий, манящий…
И узри, что одно лишь в нем горе.
На минуту комната погрузилась в абсолютную тишину, лишь дождь продолжал свои тщетные и беспомощные попытки разбить окно.
– Заставляет задуматься, – сказал я.
– Согласен, – поддержал Налимов.
Я продолжил осмотр и заметил, что с одной стороны есть выемка наподобие крышки… Внутри оказалась сушеная смесь: молочно-лиловые цветки, перемешанные с (судя по виду) зеленым чаем, небольшие красные ягодки и листья каких-то растений. Налимов как будто знал, что так случится. Он молча пошел ставить чайник, растворяясь в тумане из тибетских благовоний. Я принюхался: аромат напоминал смесь ягодного пирога и сиропа от кашля. Гриша вернулся с крутым кипятком в маленьком глиняном чайничке. Его рука потянулась к содержимому кабачка, но я схватил его за запястье.
– Ты решил так просто выпить чай непонятного происхождения? Рехнулся?
– Слушай, я много чая выпил в своей жизни. Этот, судя по всему, находился в данном «сосуде» долгое время, а значит представляет ценность. Насекомыми не подпорчен, так что...
Он взял щепотку и опустил в пиалу. Залил кипятком.
– Пахнет неплохо… Тебе налить?
– Ну давай, – согласился я.
Он сделал порцию и мне. Я взял пиалу, она приятно грела. Синий. Таков был цвет получившегося напитка. Налимова это ничуть не смутило – видимо, он и вправду видел всякое.
– Ну, выпьем? – спросил он.
Мы подняли пиалы вверх и одновременно выпили. Горячий, сладкий, с пикантными нотками можжевельника отвар разлился по телу. Но вкусовое блаженство длилось недолго. Я начал падать, попытался за что-нибудь ухватиться, но проваливался только глубже и глубже. Не знаю, сколько я летел, но довольно скоро приземлился. На мое удивление, остался цел. Я оказался в лесу, окруженный стеной из сине-зеленых елей. Сквозь стволы проглядывала река, она немного светилась, но блеклый свет луны освещал не течение воды, а жидкий перламутр. Я двинулся сквозь лесной бурьян, раздвигая ветки… Вдруг мертвую тишину нарушил шорох. «Наверное, белка», – подумал я, но что-то заставило меня обернуться. И я обернулся…
Красоту неизвестного леса как ветром сдуло. Лишь степь под одинокой луной лежала теперь перед моим взором. Я понял, что стою по другую сторону реки. Чуть поодаль был мостик, на котором сидел рыбак в треугольной шляпе. Он молчаливо глядел на реку. Я двинулся к нему…
– Извините!
Молчание.
– Извините!
И снова лишь молчание было мне ответом.
– Извините! – сказал я в третий раз, стоя уже рядом с ним.
Он поднял голову. Лицо его не выражало почти ничего: он был хмур, стар, и один глаз его светился необъяснимым счастьем, а второй был слеп – в нем отчетливо виднелась лишь дымка, которой были наполнены также и глаза его улова.
После того как я посмотрел в его глаза, мои тревоги ушли. Поэтому я спокойно спросил: «Вы позволите присесть?»
Старик кивнул и подвинулся. Я сел, а он продолжил рыбачить.
– Можно задать вопрос? – робко спросил я.
Старик так же кивнул.
– Где мы находимся?
Старик облизнул губы.
– Мы находимся там, где нужно.
Его ответ меня озадачил.
– Там, где нужно кому?
– Тебе.
– Но я… не представляю даже, как я сюда попал.
– А разве это важно?
– Наверное, нет.
Вдруг я вспомнил о Налимове.
– Вы не видели тут молодого человека?..
– Пробегал один безумец…
– Правда? Куда он пошел?
– Туда же, куда и многие до него… К солнцу.
– К солнцу?
– Да, к великому и ужасному, дарующему и испепеляющему. Он, как и все, рванулся к нему, желая взять, что только мог. Но солнце милосердно – оно лишь обняло его и приняло как блудного сына.
– Где можно подойти к солнцу?
– На вершине пирамиды.
– Пирамиды?
– Да, оглянись.
Я обернулся – позади нас возвышалась пирамида. На верхушке было плато, на котором находилась огненная сфера. К ней тянулась лестница из массивных каменных ступеней. Пока я ее осматривал, старик собрал удочки и снасти и сел в позу лотоса.
– Вы говорите, что солнце его забрало?
– Да. Знаешь почему?
– Нет.
– Он лишь хотел взять, но не отдать ничего взамен. Гармония природы и вселенной заключается в идеальном балансе 1:1. Но такие, как он, этого не видят. Они думают, что все фрукты растут, чтобы они их съели.
– Но он ведь мой друг…
– Ты в этом уверен? Может, ты сам это придумал? Может, его и не было на том вечере? Может, ты настолько одинок, что обманул не только самого себя, но и втянул в это кого-то еще?
– Это ложь! Ложь! – повторял я, понимая, что это правда.
– Так стоит ли переживать из-за него? Просветление лежит лишь через принятие, а ты ведь этого хочешь, Вольдемар?
После того как он назвал мое имя, я понял, что скрывать от него что-то бессмысленно.
– Д-да…
– Тогда отпусти это и прими себя таким, какой ты есть.
– Но как же…
– За воспоминания цепляются лишь умирающие, а ты жив!
– Нет, это все просто сон...
– Быть может, вся твоя жизнь была сном. Возможно, наш разговор и пирамида, и река, и все вокруг снится какому-то бродяге, но разве это что-то меняет?
Я схватился за голову, старик словно лез в мой разум, я отчаянно пытался вспомнить что-то о Налимове, но не мог.
Я открыл глаза и все же решил попробовать его разубедить.
– Но он же тоже человек…
– Каждый день в мире погибают сотни людей, преступников, убийц, детей… Все они ничтожны перед роком, и ты не можешь пожалеть каждого. Жизнь жестока. Признай, что ты безнадежно одинок.
– Могу я уйти?
– В любое время, когда захочешь. Ты мог уйти и до начала разговора, но ты не ушел, значит, тебе это было нужно…
– Думаю, да, – неохотно признал я. – Но как я могу уйти?
– Ступи в реку, и ты придешь куда тебе нужно.
Я сошел с моста, подошел к реке и осторожно опустил одну ногу в перламутр. Однако он был не жидкий – словно густой вязкий туман стлался по руслу. Я хотел было попрощаться, но на мосту никого не было.
Встав обеими ногами, я вновь провалился. Степь, мостик, звездное небо – все это, как неудачную фотокарточку, просто смяли и выбросили. Привычный пейзаж сменился потоком цветов и красок, вспышек и света. Я словно летел через огромный калейдоскоп. Бросало то в жар, то в холод, цвета менялись все хаотичнее и хаотичнее, запахло бензином и краской. Я начал терять сознание….

Очнувшись, я огляделся. Все та же комната Налимова. Голова раскалывалась. Кабачок лежал на столе. А от моего знакомого востоковеда осталась лишь горстка пепла…

Дождь закончился.

Степанов Егор. Феликс Богушевич и таинственная надпись

На чёрном небе сверкают ярко-красные молнии, тёмный лес колышется от мощного ветра и ужасающего ливня. Всё вокруг пронизано страхом и ужасом. За Феликсом гонится всадник в чёрных доспехах на своей ужасающей лошади. В шлеме рыцаря видна прорезь, в которой сверкают два огненных глаза. Рыцарь на коне рубит ветви деревьев на право и налево. Феликс, жутко промокший и уставший, бежит из-за всех сил от смерти, которую нёс меч всадника. Феликс поскальзывается, падает на землю и перед ним предстаёт всадник на своей лошади. Рыцарь слезает со своего скакуна, в его чёрных доспехах Феликс увидел весь страх и смерть, которые обвивали его с каждой секундой всё сильнее и сильнее. Всадник подходит всё ближе и ближе, а кровь Феликса сворачивается с каждой секундой всё сильнее. Рыцарь замахивается своим клинком, Феликс уже прощается со своей жизнью, но вдруг звенит звонок будильника и лишает Феликса смерти во сне.
Феликс проснулся в холодном поту и со страхом в глазах, его состояние можно сравнить с агонией. Слава богу это был сон, подумал про себя Феликс. Ночные кошмары часто сопровождают сны главного героя. Объяснением этому служит его нервная и трудная работа – старший оперуполномоченный ОМВД «Псков-Южное». И, к слову, нужно сказать, что Феликс не был врагом алкоголю. Совокупность этих факторов и есть причина его ночных кошмаров.
Приведя себя в порядок, Феликс поехал на работу в отдел. Там его ожидало дело, которое перевернёт всю его жизнь. Феликс вошёл в кабинет, где на его столе уже лежала папка с весьма интересным делом.
Прочитав дело, Феликс не наполнился энтузиазмом его расследовать. Кто-то что-то написал на стене псковского кремля. Выехав к месту преступления, главный герой перехватил стаканчик кофе.
– Что это такое? – сказал Феликс с большим недоумением. На стене большими красными буквами было написано что-то непонятное.
– Это похоже на древнескандинавские руны, – сказал смотритель кремля.
– А что древнескандинавские руны делают на стене псковского кремля? Чёрт возьми! – с удивлением спросил Феликс.
– А я откуда знаю, – ответил смотритель кремля.
Дело начинает набирать интерес, подумал про себя Феликс.
– А видеокамеры здесь есть, – промолвил главный герой.
– Нет, – сказал смотритель.
Казалось, что дело зашло в тупик.
Но Феликс Богушевич был не из робкого десятка и именно поэтому у него в голове зародилась гениальная идея.
– Для начала надо понять, что значит эта надпись, – сказал Феликс смотрителю. Тот не был против, больше его беспокоило, кто будет стирать эту надпись со стены.
Феликс поехал в ПсковГУ на исторический факультет, он точно знал, что там найдётся человек, который сможет расшифровать эту надпись.
– На стене псковского кремля была обнаружена эта надпись. Сможете расшифровать? – спросил Феликс старого профессора.
– Это древнескандинавские руны. Вы знаете, мне потребуется несколько дней, чтобы это расшифровать, – сказал профессор.
– Отлично, – ответил Феликс.
Только Феликс с довольной улыбкой садился в свою машину, как зазвонил телефон. Этот звонок мгновенно смыл улыбку с лица главного героя.
– Убийство! – услышал Феликс из динамика своего телефона. Через десять минут он уже был на месте преступления. Оказалось, что убили смотрителя псковского кремля, но очень изощрённым образом. Феликс безумным взглядом смотрел на мёртвого старика, ведь несколько часов назад он имел честь видеть его живым.
– Из-за чего он умер? – спросил ошеломлённый Феликс.
– От потери крови, – сказал криминалист.
– Но как? – с недоумением спросил Феликс. Криминалисты чрезвычайно поразили главного героя. Из старика высосали кровь через шею, словно это сделал вампир.
Опустошённый за день Феликс поехал в бар. Там он пропустил пару стаканчиков виски и еле-еле добрался до дома. Ночью его снова мучил ночной кошмар, его снова чуть не лишил жизни рыцарь, но Феликс опять проснулся в нужный момент. Приведя себя в порядок, Феликс поехал в полицейский участок. Там он весь день рассматривал фотографии с надписью на стене. Что может значить эта надпись на стене? Кто её написал? Зачем? Все эти вопросы жутко мучили Феликса. Он точно знал, что надпись на стене и убийство смотрителя как-то связаны. Дело зашло в тупик, вновь подумал про себя Феликс.
Но вдруг, как гром среди ясного неба, в кабинет Феликса забегает профессор из университета.
– Здравствуйте, господин профессор. Вы расшифровали руны? – спросил Феликс.
– Здравствуйте. Да. И вы не поверите, что написано на этой стене, – ответил профессор, указывая пальцем на фотографию стены с надписью.
– И что же написано на стене? – с неким волнением спросил Феликс.
– Это древнескандинавское заклинание, которое призывает вампиров из потустороннего мира! – прокричал профессор с горящими глазами.
У деда маразм, подумал про себя Феликс.
– Профессор, с вами всё в порядке? – спросил главный герой.
– Я понимаю, что это может безумно звучать, но это так. Впервые это заклинание встречается в чернокнижном своде ордена североскандинавских рыцарей «Добжань» в восьмом веке, – сказал профессор.
Феликс уже было хотел вызывать скорую помощь, но заинтересовался этим.
– По легендам это заклинание мог читать только чёрный рыцарь, то есть магистр ордена, – сказал профессор.
На этом моменте Феликса передёрнуло. Уже не первый месяц ему снится кошмар про чёрного рыцаря.
– Так, значит, вы хотите сказать, что кто-то в здравом уме и ясной памяти написал это на стене псковского кремля? – сказал Феликс, переполнившись страхом и скептицизмом одновременно.
– Я не знаю кто и зачем это написал, но я знаю одно. Этот человек явно не умалишённый, и он точно знает и осознаёт, что делает. Я предлагаю нам ничего не делать с этой надписью и всё оставить, как оно есть. Я точно уверен, что тот, кто её оставил не хочет, чтобы её стирали, – с обезумившими глазами промолвил профессор.
– Так, значит делаем следующее. Вы едете в свой университет дальше читать лекции о Древнем Риме. А я займусь своей работай. Уговор? – сказал Феликс, выпроводив из своего кабинета седовласого профессора. Справедливости ради, профессор оставил у Феликса папку с документами.
Спустя три дня Феликс точно осознал, что дело зашло в тупик. Он решил самостоятельно поехать на место преступления и стереть надпись. Феликса жутко мучали слова профессора и неизвестность. Ровно в девять часов вечера Феликс приехал к злосчастной стене псковского кремля. Только он хотел начать стирать надпись, как вспомнил, что у него в машине лежат документы и расшифровки, которые оставил профессор. Феликс открыл толстенную папку с документами и среди кавалькады мистических историй и древних легенд наткнулся на транскрипцию этой надписи на стене. Феликс, с неким волнением и ноткой страха, членораздельно прочитал транскрипцию.
Так, и что? – подумал про себя Феликс.
Но вдруг он видит, как откуда не возьмись, из разных концов города вылетают, как ему показалось люди, но они были с крыльями, подобно летучим мышам. В небе над Феликсом образовался целый рой из вампиров. Феликс знал о вампирах только из фильмов ужасов, именно поэтому он побежал в храм псковского кремля. Закрывшись в доме Господне, Феликс думал, что он в полной безопасности. Но не тут-то было. Вампиры начали выламывать двери. Феликс закрыл ворота на засов и побежал на колокольню. Поднявшись на самый верх, Феликс увидел, что весь город погряз в ужасе и смерти, Вампиры нападали на проходящих по улицам людей. Феликс нашёл на колокольне старый топор для дров и открыл двери. Феликс сражался безжалостно и хладнокровно, он рубил вампиров, как лесоруб рубит дрова. Феликс добрался до своей машины и поехал в ПсковГУ. В бардачке у него был пистолет с шестью патронами, он схватил пистолет и побежал в храм науки. Он чувствовал, что профессор должен быть в университете. Феликс открыл двери профессорского кабинета и увидел свой ночной кошмар воплоти.
– Ты! – яростно прокричал Феликс. Рыцарь снял шлем, и это оказался профессор.
– Ну, что, не ожидал меня увидеть в таком облике, – злобным голосом проговорил профессор.
– Но как? Зачем? – с обезумившими глазами спросил главный герой.
– А всё вот зачем. В 1267 мой рыцарский орден был стёрт с лица земли армией норвежского короля. А я остался жить, ведь все магистры ордена – это вампиры. Вампира может убить только меч из чистого серебра. Магистрами ордена не рождаются, магистрами становятся. В 965 году твой далёкий предок был магистром ордена, которого убил я. Ты его наследник. Когда я уничтожу каждого наследника, я останусь единственным магистром и подчиню себе всех людишек. Ты прочитал заклинание, скоро вампиры из преисподней высосут всю кровь города, я так и хотел, я знал, что так и будет, – сказал вампир.
Вампир обнажил свои крылья и клыки. Он налетает на Феликса и пытается впиться клыками в его шею. Феликс с неимоверной быстротой побежал по коридорам университета, он забежал в музей и спрятался среди экспонатов.
– Я знаю, что ты здесь, я чувствую твой страх и запах твоей плоти, – с кровожадностью проговорил вампир. Феликс увидел среди экспонатов серебряный меч. Феликс с большой смелостью и отвагой схватил меч и вступил в схватку с вампиром. Вампир обнажил свой клинок и поранил главному герою левую кисть. Схватка была не на жизнь, а на смерть. Их битву можно сравнить со средневековым рыцарским турниром. Феликс отталкивается от стола и отрубает голову вампиру. Вдруг, начинает неимоверно звонить будильник.
Феликс проснулся в холодном поту. Это был кошмар. Ну конечно, это был кошмар, подумал про себя Феликс с большим облегчением. Он пошёл умываться и увидел на кисти левой руки шрам.

Фрицлер Злата. Навстречу ветру и солнцу

Даша задумчиво глядела на темную воду. Ведь ей нужно было принять очень важное решение. Как перебраться через море, полное крокодилов? И еще не промочить при этом ботинки, а то мама будет ругаться.
Даша взяла большую палку и положила ее на море так, что она почти доставала до другого берега. Первый шаг был неуверенный. Крокодилы злобно заклацали зубами. Но не тут-то было! Даша их не боится. Она быстро пошла по палке-мостику. А как быть дальше? До суши оставалось приличное расстояние. Но что, если она не допрыгнет до нее и крокодилы ухватят ее за ногу?
Но Даша же фея, и у нее есть крылья. Как она могла про это забыть! Она легко перелетела с мостика на берег. С гордостью посмотрела на зеленых аллигаторов. Самый старший из них (видимо, вожак) подплыл к краю моря и хитро взглянул на Дашу. Мол, ничего, все равно до тебя доберемся. Но Даша только показала наглому крокодилу язык и вприпрыжку побежала по дорожке. В школу.
На самом деле, никакого моря не было. И крокодилов. И Даша была никакая не фея, а самая обычная девочка из 2 «В» класса. Она просто перебралась через огромную лужу. Снег таял, ведь был апрель.
***
Первым уроком было литературное чтение. Женька Кузнецов вслух читал рассказ. Даша с грустью стала смотреть в окно. Вот бы сейчас туда! По небу проплывало облако, похожее на большую белую лошадь. А другое, немного левее, похоже на бабушкин капустный пирог (ну вот, теперь есть захотелось). Рядом с ним облако, похожее на дурака Валерку, толкнувшего Дашу в раздевалке.
Вон облако-трамвай. Его усики-антенки приветливо ей замахали. Вот она уже распахивает окно, летит к нему навстречу. Садится в него, и едут они по синему небу. А солнышко так ярко светит…
– Спасибо, Женя. Продолжит Даша.
Вот черт! Она совсем забыла следить за текстом. А учительница строгая, может и «двойку» поставить. Но Катя, соседка по парте, пальцем указала, где надо читать. Даша с благодарностью посмотрела на нее.
***
На уроке физкультуры учительница попросила Дашу отнести журнал классному руководителю. Но, поднявшись в класс, Даша ее не увидела. Поэтому положила журнал на стол и стала рассматривать вазу, стоящую на нём.
Какая она красивая! Хрустальная такая. В каждом прямоугольнике отражается луч солнца.
Даша взяла её в руки. Покрутила. Прислонила к лицу, пытаясь рассмотреть что-то сквозь вазу.
В коридоре послышались чьи-то шаги. От неожиданности Даша вздрогнула и… О нет, она разбила вазу! Только не это! Что же теперь будет?
Даша судорожно оглядела класс. А вон там, за книжным шкафом, есть укрытие. Обычно туда залезали ребята, когда играли в прятки. Даша быстро зашла за него и, затаив дыхание, стала смотреть в маленькую щелочку.
Через какое-то время в класс вошла Катя. Она-то тут что забыла?
Катя пошла к своей парте, но остановилась, когда увидела осколки. С удивлением начала их рассматривать.
И в этот момент вошла учительница. Она посмотрела сначала на Катю, потом на разбитую вазу. Тихо и грустно сказала:
– Катя.
Катя резко обернулась. Удивление в ее глазах сменилось испугом.
– Ирина Анатольевна, это не я!
– А кто же?
– Я не знаю. Я пришла, а оно уже тут… разбитое.
– Но кроме тебя здесь никого нет.
– Но…
– Иди на урок, Катя. Я напишу твоей маме сегодня.
Катя, опустив голову, вышла из класса. Следом за ней вышла и учительница.
Теперь можно было выбираться из укрытия. Даша с облегчением вздохнула. Вроде обошлось.
***
Сделав домашку, Даша легла на кровать и закрыла глаза. Стала мысленно призывать свой трамвай.
И вот он – скользит по длинным рельсам-облакам, вот подъезжает совсем близко…
Но почему? Куда он опять уезжает? Чем Даша его обидела?
А может быть, не его, а совсем другого?
Не из-за вазы ли это?
«Нет», – твердо сказала себе Даша. Откуда трамваю знать про нее? Тем более… Тем более у неё просто не было другого выхода. А трамвай к ней приедет в другой раз. В конце концов, у небесных трамваев наверняка много других дел…
***
Даша сидела за рулем трамвая. Нет, не трамвая, она управляла настоящим танком! А ехала она по столу Ирины Анатольевны. Даша ловко проводила танк сквозь препятствия: по столу были разбросаны ручки, карандаши, тетрадки. Один раз, правда, чуть не врезалась в журнал, пестревший пятёрками и двойками. Но и тут не растерялась.
А впереди что? Такое большое и лучистое. Да это же ваза! Подъехав ближе, Даша попыталась вырулить влево. Но вредный танк не слушался ее. И, наконец, столкнул дулом вазу. Остановился. Даша выскочила из него и стала смотреть вниз. Ваза, как зачарованная, падала медленно-медленно.
А там, внизу… стояла неподвижно Катя. Ее большие удивленные глаза смотрели на летящий на нее предмет.
– Отойди! – крикнула ей Даша. Но Катя не сдвинулась с места.
И вот ваза уже над Катиной головой. Вот-вот раздавит ее.
– Неееет! – закричала Даша и проснулась.
С полки на нее грустными глазами-бусинами смотрел медведь: «Что же ты, Даша, натворила?»
На следующее утро Даша подошла к учительнице и скороговоркой сказала: «Ирина Анатольевна, это я разбила вазу».
***
На улице Даша догнала Катю.
– Ты прости, что я это… Сразу не сказала.
Катя внимательно на нее посмотрела.
– Да ничего… А знаешь, мы с ребятами сегодня плот строить будем. Ты приходи.
– Ладно, – сказала Даша и стала смотреть в небо. Сквозь облака, покачиваясь, шел небесный трамвай. Сейчас они с Катей запрыгнут в него и поедут. Далеко-далеко. Навстречу ветру и солнцу. А на душе так спокойно и радостно!

Колодяжная Софья. На грани поцелуя

- На Мурамскай даааааарожке стояли три сосныыыыыыыы…
Да как же надоел мне этот пьянчужка с гармонью. Сейчас уже гармошек этих днем с огнем не сыщешь – нет же, нашелся любитель. И каждый раз в мой парк, на мою скамейку. Вот тянет его сюда. И ладно бы только пел, он еще мне на судьбу жалуется. Обнимет за мраморные плечи, повиснет на мне и давай мне про жену да про начальника-урода рассказывать. Вот прям мечтала я знать…
Нет, вообще-то хорошо, что лето. Зимой тут скука смертная, в морозяку редко кто на скамейку присядет. Зимой я и моему пьянчужке рада. А летом скамейка редко пустует. По утрам здесь старики собираются. Две старушки – заядлые театралки, я благодаря им все новинки театральные знаю. А уж троица старичков о политике как заведутся спорить – уши вянут. В общем, мне тут никакой прессы не надо – я в курсе всех новостей планеты. Днем мамочки с детками гуляют. Тут и ноготки, и реснички в тренде. А по вечерам молодняк на скамейке зависает. Любоффасисяй. Иногда такого наслушаешься…и свое вспомнится. Хотя – ну что я успела за свои шестнадцать лет человеческой жизни? Только расцветать начала, юная и нежная гимназисточка. Коса в руку толщиной, глаза-васильки. Да в меня добрая половина мужской гимназии влюблена была. Письма писали, домой провожали, ромашки носили. Да я бы такую партию сделала…если бы не зараза-Рубенчик. Ухх, до сих пор вспомнить противно. Страшон был, как смертный грех. Глаза маленькие, лоб низкий, рот жабий от уха до уха. Носище до нижней губы висел. Ноги кривые, пальцы мохнатые. Гоблин! Нет, конечно, в те годы я и слов таких не знала, но молодняк нынешний послушаешь, не такому научишься. И ведь самое главное, что по всем законам природы такая внешность обычно прилагается к несметным богатствам. Ага, щас вот. Не тут-то было! Беден был Рубенчик, как церковная мышь. На медное колечко деньжат накопил и свататься ко мне пошел. Смех, да и только. А как дали ему от ворот поворот, злобу затаил.
- Он клялся и божилсяяяяя меня не позабыыыыыыыть…
Ой, да чего они стоят, клятвы ваши мужские! Вот и Рубенчик клялся. На коленях ползал – люблю, не могу, жизни нет без тебя. А я, дура, уши развесила. И даже относиться к нему стала с сочувствием. Ну не жених, понятно, а так…подружка страшненькая. А скотине этой мстительной только того и нужно было. И рассказал он мне однажды в задушевной беседе, что в давние времена на окраине города ведьма жила. А дом ее был заговоренный – что напишешь на стене с позволения старухи, все исполнится. Все стены ее дома желаниями исписаны были, большие деньги она за их исполнение брала. Давно бабка умерла, а дом в руинах стоит. Но одна стенка сохранилась. И нашептал мне Рубенчик, что как придешь к той стенке в пору цветущей юности да напишешь мелком, что хочешь остаться навсегда молодой и красивой, все исполнится. И вот честно – желание это до лампочки мне было. В шестнадцать лет молодость и так вечной кажется. Но захотелось мне на ведьмин дом посмотреть. Вот дурища–то. С костюмированного бала сбежала в античном платье, с прической греческой, чтобы по развалинам с Рубенчиком пошастать. Нашли мы стенку ту. И правда – вся исписана желаниями была. Читала я полустертые надписи – кто любви просил, кто денег, кто здоровья. А тут Рубенчик мелок мне подсовывает и пританцовывает от нетерпения – бери, дескать. Взяла…
- Зиночка, любимая, вечер-то какой!
Опять эта сладкая парочка у моего гармониста скамью отжала. Милуются. Нет, ну вот что он в ней нашел? Ноги, как полешки, да еще и косолапит! Нос картошкой, волосенки реденькие. Хотя, что уж там, и сам-то не Аполлон.
- Зиночка, я для тебя все что угодно сделать готов! Хоть с обрыва вниз головой прыгнуть! Хочешь?
Не верь ему, косолапенькая! Все они на словах прыгуны. А потом подведут к заговоренной стенке и… Написала я тогда на ней то, что Рубенчик в ухо жарко нашептывал. Не хотела ведь – а написала. И на последнем слове почувствовала, что рука как-то двигается с трудом. Словно затекла. Хочу слово сказать – губы не шевелятся. Обернуться на Рубенчика хочу – шея окостенела. И слышу сзади гогот его счастливый, выскакивает он вперед – рот по-жабьи щерится, слюни брызжут:
- Так тебе, так тебе, королевна ты наша! Никто Рубенчика оскорблять не смеет. Постоишь месяцок истуканом мраморным, поумнеешь. А как прощу я тебе обиду – в губы поцелую, заклятие бабкино спадет, и будешь ты моей до гробовой доски!
Накуражился он в тот вечер надо мной вдоволь. А я что? Смотрела на него мраморными глазами, поверить не могла в то, что случилось. Все думала – шутка какая-то. Только Рубенчик не шутил – отомстил мне по полной программе. Знаете, что сделал? Продал меня городскому парку, как скульптуру, им лично из мрамора изваянную, представляете? «Нимфа изумлённая» - так и назвали статую мою. Водрузили ее на это самое место. Вот, стою. Сто шестьдесят лет без передыху. Первое время в сердце надежда жила, что одумается уродец мой, придет и меня…бррр…поцелует. Не пришел. Он к ведьминой стенке молоденьких красоточек, которые ему отказывали, таскать стал, как на работу. В городе маньяка-убийцу искать начали, девицы-то исчезали регулярно. А Рубенчик только и делает, что новые статуи продает. Модным скульптором стал, а как жареным запахло - в Италию уехал. С разбитной дамочкой под ручку. Нет, ну а что? С деньгами-то и на такую внешность охотницы нашлись.
- Вася, а ты чего это на нее пялишься?
О, нашла к кому ревновать – к статуе. А пялится, потому что есть, на что посмотреть – не тебе чета! И уймись уже, нечего фордыбачить. Нашлась Марлен Дитрих!
- Видеть тебя не хочу! И целоваться ты не умеешь. Всю обслюнявил!
Уходит гордо, ишь, как полешками своими перебирает! А ты, Вася, чего загрустил? Не печалься, таких Зиночек в базарный день за три копейки мильён купить можно!
- Умею я целоваться! Умею!!!
И мне, в глаза глядючи:
- Хочешь, красотка, поцелуемся?
Я? Я??? Ваааааааасенька! Хочу, родненький, уж как хочу-то! Целуй! Я и замуж за тебя выйду, и детей нарожаю, а уж любить преданней дворняги буду! А он губёшки свои уже приоткрыл, ко мне тянется, сопит… Неужели? Вот сейчас мрамор этот шелухой с себя стряхну. Платье надену алое, ноготочки с ресничками забабахаю! Шоколад месяц буду трескать на завтрак, обед и ужин! И шампанским запивать! Целуй!!! Чего телишься?
- Вась…
Нет, нет, нет, Васенька!!! Только не отворачивайся!!! Что за черт принес обратно это полено нескладное?
- Вась, прости…погорячилась я. Люблю я тебя, Васенька, вот и ревную. Даже к дуре этой мраморной…
Сама дура! Оба дураки! И ты, и этот увалень! Знал бы ты, Васька, от чего отказался! Впервые в жизни Жар-птицу за хвост мог поймать! А теперь жить тебе с этой нескладёхой самовлюбленной! Вот честно - могла бы плакать, рыдала бы в три ручья…
- На Мурамскай даааааарожке стояли три сосныыыыыыыы…
Ну, иди сюда, пьянчужка. Обними меня хоть ты, расскажи про судьбинушку свою злую, пока эти двое, за руки держась, в закат уходят. Счастливые, влюбленные, живые…Эх, Вася, Вася…

Орлов Тимофей. Чувство победителя

ВнИмАнИе! История чистой воды вымысел, созданный где-то в другом измерении!

Где-то там, в далёком-далёком, забытом богом городке, в школе № 13 есть один необычный класс. Вы не найдёте там ни отличников, ни зануд, ни тех скучных болванов, которым лишь бы посидеть в телефоне. Этот класс особенный, и зовётся он – 6 «Ъ».
Это класс, способный развязать войну (как правило, с 6 «А» или 6 «Б», но вообще им всё равно, с кем воевать). Они способны довести Микки Мауса до истерики, устроить гениальный побег (а нечего ставить музыку последним уроком в пятницу!), и много чего другого. В классе даже есть настоящие итальянец и бывший житель американских штатов.
Истинные герои класса – Слава и Валера. Валера – молчаливый, полноватый, щекастый балбес, подстриженный ёжиком, а Слава – его полная противоположность: худой, с вороньим гнездом на голове, неспособный думать наперёд балабол. Я бы назвал вам их плюсы, но их нет. Несмотря на это, они постоянно остаются в выигрыше. Как, например, и в этот раз...
Все занимались своим делом: игроман и зубрила резались в Brawl Stars, чудо заморское с йо-йо играл, Даня со старшаками дурацкие липучки запускал в потолок, американец же читал очередную чушь. Ева и Максимка спорили насчёт какой-то чепухи, ну а Слава со своим лучшим и ни капельки не толстым другом (у него просто кость широкая!) обсуждали проблемы людей с диабетом. И тут в класс вошла она. Рыжик. На редкость завистливая девица, которая всем надоела. Как только у неё случалось что-то, на ее взгляд, крутое, то она тут же начинала выпендриваться.
И вот встаёт она у доски и делает невероятное высказывание:
– Эй, все! Мой отец будет возглавлять экспедицию на Марс!
Класс даже на секунду не оторвался от привычной жизни.
– Мой отец, между прочим, работает в НИИ, дурачье!
Марджори (ну и странные имена у этих иностранцев) вежливо поинтересовалась:
– А по какому поводу экспедиция?
– Воду на Марсе искать будет, – ответила Рыжик и самодовольно села за первую парту.
– А нафиг туда экспедицию? – сорвалось у Славы с языка.
Рыжик обернулась и посмотрела на Славу круглыми глазами, как будто он спросил у неё, обязательно ли нужно дышать.
– Нет, ну серьёзно, любой дурак знает, что на Марсе есть вода!
Проходивший мимо 6 «Ъ» класса шепелявый пацан заглянул в него и сказал:
– Да, фода на Мафсе ефть.
Слава узнал его и крикнул, пародируя голос и манеру мальчишки:
– Фе-фе-фе, я Мифа Колюфкин! Иди-ка лучше домой.
Миша обиделся и ушел.
Ну а в классе вернулись к разговору.
– Значит, утверждаешь, что на Марсе вода есть? – переспросила издевательским тоном Рыжик.
– Да есть, Валера, докажи? – и Славик обернулся к своему толстокостному другу.
Валера, мирно жевавший бутерброд и наблюдавший за беседой, выговорил нечто похожее на «Да, подтверждаю, что на Марсе есть вода».
– Короче, к понедельнику гони доказательства, что вода там есть. Проигравший получает щелбан. Идёт?
Конечно, друзьям не хотелось спорить с Рыжиком на щелбан (хотя нет, очень даже хотелось!), поэтому Слава, как истинный джентльмен, ответил: «Идёт!»
Договор скрепили рукопожатием.
– Итак, Валера, нам нужно построить ракету и по-быстрому слетать на Марс!
* * *
После урока Слава со своим лучшим и ни капельки не толстым другом прогуливались по коридору.
– Слав, чтобы ее сделать, нужна дешёвая рабочая сила.
– Достаточно мудро.
– Слушай, как думаешь, мексиканцы подойдут?
Валера достал шоколадку, куснул, пожевал и ответил:
– Не, ну так-то чисто в теории они подходят, но чтобы с ними связаться, нам нужен кто-то с западной симкой...
И тут же друзья прочитали мысли друг друга с помощью магии лучшей дружбы (и что я сейчас написал?).
– Марджори! – выкрикнули они в один голос.
А вот и эта девчонка идёт навстречу друзьям по залитому светом коридору. Сумка с учебниками, тетрадями и прочей ерундой через плечо, мешковатое дурацкое худи. Идёт, еще и радуется.
Ну, сейчас ей явно испортят настроение.
– Слышь, Марджори, иди сюды! Дело есть, – шепнул ей Славик и махнул рукой в свою сторону.
Он смог привлечь её внимание.
– Чего тебе?
– Короче, Марджори, нам твоя мобила нужна – мексиканцев вызвать.
– Нет, Петухов, не дождешься!
– Если ты нам телефон не дашь, – сказал Валера, прожевав очередной кусок шоколадки, – мы биологичке расскажем, куда все рыбки делись.
– Ладно, берите, только по-быстрому, – сдалась Марджори.
Слава с Валерой вышли на школьный двор. Валера набрал номер.
– Алло, амиго, «Тако галактики» слушать. Чем моя мочь вам помочь?
– Моя твоя не понимать, можете объяснить, – Слава искренне не понимал, что ему говорят, но оставалась надежда на лучшего друга. – Валера, а ты знаешь мексиканский?
Помолчав немного, Валера кивнул и взял трубку.
– Алло, амиго, «Тако галактики» слушать. Чем моя мочь вам помочь?
– Алло, амигос, одна ракета из второсортного сырья, два тако крепкий орешек, одна упаковка начос делюкс, чесночный чили.
– Заказ принят. Куда доставлять?
– Амиго, на детскую площадку «Паровозик», около горки, которая нагревается до 362958737945 градусов.
* * *
Через 2 часа на детской площадке возвышалась ракета. Большая, сверкающая, из второсортного сырья. Двигатели были заполнены батарейками. Мексиканцы получили свои 3000 рублей, и Славик с Валерой залезли в ракету. Включили её через приложение дистанционного управления (прилагалось к ракете), и наши герои медленно, но верно полетели к Марсу. Валера нашёл ностальгику (ягоду, напоминающую, как хорошо было раньше). Это и спасло друзей от скуки. Летели они до красной планеты аж два часа. Даже успели всю франшизу Angry Birds вспомнить.
Наконец, прибыли. Слава надел зимний комбинезон и стеклянную банку на голову, а Валера обошёлся только банкой. По неизвестной причине в комбинезон он не влез.
Вышли наружу.
– Так, Валер, а где вода? Мы ж на море высадились?
Вокруг была только красная поверхность. Пара ржавых роботов играли в догонялки. Один из них резко остановился и проскрипел:
– Понаехали тут, людишки, скоро работать придется.
Слава был крайне тронут таким теплым приемом, поэтому ответил:
– Давай, езжай домой, консервная банка!
Робот сделал вид, что обиделся и уехал.
– Слав, так они морями только называются. В них по факту-то воды нет.
– Чего? С чего их тогда морями назвали?
– Шут его знает. По приколу, наверное...
– Рыжая-то выиграет. И издеваться над нами будет.
– Слава, я знал, что ты просчитаешься, поэтому...
* * *
Понедельник. Школа.
Рыжик качается на стуле, весь класс ожидает одного ни капельки ни толстого паренька и одного ни разу не хитроумного кореша.
– Ну, где доказательства, белобрысый? – посмеиваясь, спросила Рыжик.
– Сейчас всё будет, сейчас всё заценишь. Валерка, давай!
Ширококостный герой достал две шоколадки, положил их на парту. Следом он вытащил бутылку воды и поставил на шоколадки. Рыжик окинула взглядом конструкцию. Подумала и произнесла:
– Это так глупо и одновременно гениально.
– Я почему-то ничего не понимаю. А в чём прикол? – зубрила разглядывал конструкцию, но не находил в ней смыла.
– А фмыфл ф том, фто фода фтоит на фофолафке фод нафваием «Мафс», – в класс просунулась голова Миши.
– Ой, Миша, шёл бы ты лучше домой, – ответил ему зубрила.
Миша опять обиделся и ушёл.
Слава откровенно радовался: он победил. А чувство победителя неописуемо и бесценно. Особенно для такого балбеса, как он. Для балбеса, который прямо сейчас пойдёт и даст Рыжику щелбан, а потом пойдёт спорить о том, что Уран состоит из урана. Ведь ради этого невероятного чувства он готов и на Уран полететь.

Смирнова Ксения. Задача

Сентябрь. Физика. Проверочная. Тетради красные. Учитель в шоке от наших знаний. Точнее, от их отсутствия.
Обычный понедельник после солнечных выходных дней. Глядя на учителя честными глазами, мы старательно делали вид, что все выходные учили формулы, а не пытались их запомнить на перемене перед уроком. Если честно, то кто-то учил, а кто-то писал шпоры. Как показала практика, оба метода работают не очень хорошо.
Но нам повезло с учителем. Оглядев наш притихший класс обреченным взглядом, Иван Сергеевич вывел очередную задачу на доску. Не простую задачу, а со звездочкой.
– Даю дополнительную задачу на дом, – объявил учитель, – тому, кто решит правильно, поставлю пятерку за эту проверочную.
Всю перемену после физики мы ломали над задачей голову, но решения так и не нашли. Следующим уроком была химия, и наши мысли плавно перетекли в моли и молярную массу.
Только Дима, не обращая внимания на химию, продолжал искать решение, подставляя разные формулы и переводя одни единицы в другие.
На следующий день урок физики начался с печальных улыбок. Мы улыбались учителю, а он – нам.
– Ну что, есть те, кто решил?– наконец не выдержал Иван Сергеевич, – Сколько получилось в ответе?
И тут в глухой тишине раздались одновременно два голоса.
– Десять, – закричал Вася.
– Получилось десять метров, – сказал Дима.
– Хоть кто–то решил, – облегченно вздохнул учитель, – Надежда есть! Ну, показывайте решение, – обратился он к ребятам.
Вася, довольный и сияющий, протянул тетрадь учителю, а Дима почему-то смутился.
–А у меня нет тетради, ее вчера Вася забрал и сегодня мне не вернул.
–Хм… Интересно, – Иван Сергеевич перевел взгляд на Васю, – Так ты сам задачу решил или тебе Дима помог?
– Никто мне не помогал, я сам все делал, – насупился Вася, – Он просто пятерку хочет, поэтому врет.
–Как это не помогал?!– возмутился Дима, – Ты же сам после уроков попросил показать решение. И пока я собирался, забрал мою тетрадь домой. Иван Сергеевич, – запаниковал мальчишка, – Вы же мне верите?
– Я-то верю, Дима, – нахмурился учитель, – Но еще и проверить кое-кого не помешает, – задумчиво проговорил он, – Сделаем так. Раз вы все делали сами, значит, сможете решить еще раз. Вставайте за доску. Вася – слева, а Дима – справа. Условие сейчас дам, все формулы будут на доске. У вас десять минут. А остальные пока прочитают следующий параграф.
Задача была сложной и запутанной, уж мы-то это знали точно. Делая вид, что читаем учебник, все с интересом бросали взгляды на решающих мальчиков.
Дима написал и сел на свое место. Вася продолжал писать, постоянно что-то стирая и бубня себе под нос. Временами он просто застывал, глядя на формулы пустыми глазами.
Время закончилось, и Иван Сергеевич открыл оба края доски. С Диминой стороны было решение и правильный ответ, а слева было записано только условие. Вася стоял рядом со своей доской, весь красный от стыда и не решался поднять взгляд на учителя.
Класс зашумел. Никому уже не нужно было объяснять, кто сказал правду.
–Все понятно, – проговорил учитель, – печально, конечно, но понятно. Садись, Вася. Моя задача решена. Еще одна двойка тебе не помешает. А ты, Дима, заработал свою пятерку. Подумай, может, стоит готовиться на олимпиаду?
Васе после той физики тетрадки никто не показывал. Даже наши добрые девчонки, которые давали списывать двоечникам из другого класса. Даже они, в ответ на Васины просьбы, презрительно щурились и закрывали тетради перед его носом.

Годованюк Дарья. Десять айкóшек

Подлое, подлое время!..

Холодные пакеты молока очередью ползли по коридору. На кухне мужчина, изогнувшись в необъяснимую, несколько нелепую позу, пытался открыть очередной пакет, но все было тщетно: замерзшие красные пальцы отказывались подчиняться. Это было так досадно, так мучительно обидно, поскольку у мужчины была цель, которой он придавал особое значение в своей жизни, и из-за которой ему жизненно необходимо было отрезать ножницами краешек дешевого пакетика. О, если бы вы знали, какой важной была эта цель, тотчас бы рухнули на пол от неожиданности и человеческой гениальности.
Наконец пакет был открыт зубами. Содержимое разливалось… в пластиковые стаканы. Сверху мужчина наклеивал пленку, чтобы молоко не разлилось. В коридоре уже ждали детские саночки и, когда на них взгромоздилась огромная коробка со стаканчиками, они чуть слышно крякнули. Мужчина, возившийся вокруг них, очень громко пыхтел.
Через несколько минут он был уже на месте. Если бы в тот ранний час вы оказались в длинном переходе, на уже знакомой вам коробке вы могли бы прочитать громкую надпись: «Молоко домашнее элитное, 200 рублей за стакан».
Вскоре потекли реки прохожих, из потока россыпью слышались разные вопросы. Немного статистики и анализа:
«Почему элитное?» – спросили 34 раза.
«Почему по стакану продаете? Вам что, больше жалко?» – спрашивали 97 раз и столько же раз получали возмущенный и язвительный ответ: «Жалко у пчелки, а молоко элитное, экономить надо».
После полученного ответа часть прохожих задавалась первым вопросом, а часть обиженно уходила. Допытливые горожане получали крайне нелепое объяснение. Продавец невпопад дребезжал: «Элитное, потому что корова у меня говорящая! Молоко способствует улучшению умственных способностей человека! Пашка, дворник, бывший тутошний, это молоко каждый день у меня покупал, поэтому в ученых и ходит сейчас, мировые открытия делает! Породу коровы не знаю, – скрипел он своим голоском, предугадывая вопросы прохожих, – явилась из-под земли ко мне и сразу болтать начала!». На этот ответ мало кому удавалось сказать что-то внятное. Кто-то верил, кто-то фыркал, но вопрос «можно мне стаканчик?» мужчина слышал чаще всего.
Среди толпы один прохожий проявлял ко всему происходящему особый интерес. Он внимательно слушал продавца, ритмично кивая головой и мелодично бормоча что-то себе под нос, хлопал маленькими глазками и периодически подпрыгивал от переизбытка эмоций. Когда прохожие разошлись, человек, наконец, воскликнул:
– Какое удивительное у вас молоко!
– Удивления в кармане не звенят, – сказал продавец, вытянувшись, – вы брать будете?
Вместо ответа человек погрузился в глубокие размышления.
– Хм, вы сказали, что молоко улучшает умственные способности человека – протянул интересующийся, – предположим, я выпью стакан, насколько умнее я стану? – мужчина, прищурившись и качнувшись, сунул длинный нос в полупустую коробку.
– Примерно на… Примерно на… – глазки продавца судорожно забегали, – примерно на десять этих, ну тех самых, как их там… Уйк, ейк, айк… – вспоминал мужчина, пока не заметил рядом с собой плакат с нарисованным котом, – примерно на десять айкóшек!
– Ах, вот оно как! Ну-ну, это прогресс, существенный прогресс, – поглаживая нос и живот, басом отозвался человек и тут же, как бы опомнившись, спросил, – а десять айкóшек – это сколько? На десять айкóшек можно, наверное, только дорогу запомнить, да и то в одну сторону…
– Ну что вы, обижаете! Десять айкóшек заменят вам учебу в университете…
– Да вы что! Как это здорово!
Мужчина набрал в грудь воздуха, чтобы крикнуть, но продавец шепотом одернул его:
– Данная информация только для самых-самых покупателей…
– Для самых-самых?! – возбуждённо повторил мужчина.
– Для самых-самых, – уверенно произнес продавец.
С минуту они молчали, глядя друг другу в глаза.
– А я самый-самый какой? – поинтересовался человек, пристально разглядывая коробку.
– А вот купите – скажу, – насмешливо произнес продавец.
– Так покупаю, – расхохотался мужчина, – все, все беру!
Покупатель забрал оставшиеся стаканчики вместе с коробкой. Он оплатил покупку и, уходя, спросил:
– Ну, так что, теперь я какой?
– Самый сообразительный! – ехидно ответил продавец, потирая потные ладони. Удаляясь восвояси, он сказал себе: «Что за чудесный денек сегодня!».

– Ну что за чудесный денек сегодня! – воскликнул счастливый покупатель, выйдя из перехода.
К обеду на улице стало необыкновенно тепло. Солнце грело снег, отчего он таял буквально на глазах. Показывалась, радуясь погоде, слякоть. Пели птицы, не очень слаженно подпевали им бабушки на лавочках. Ругались на остановках мужики. Собака гоняла голубей. Пахло весной. Покупатель, ворча, перепрыгивал одну лужу за другой.
– Алле-гоп! – подбадривал себя мужчина, перелетая через небольшое озерцо, – ой-ой-ой, университетские мои годы… – сказал он, когда посмотрел под ноги. Несколько стаканчиков бороздили просторы лужи.
Грязный и потный, покупатель влетел домой. Его ждали жена и дочь.
– А вы знаете, что я купил? Знаете? Не знаете! – говорил он, бегая по квартире. Затем он остановился и щелкнул дочь по носу.
Прослушав историю, жена убрала все содержимое холодильника и поставила туда стаканчики с молоком. Интересно, почему некоторые из них были грязными?
– Вот, пейте молоко, будете здоровы! – задыхаясь, произнес мужчина, – я купил то, что осталось, жаль, что так мало. Нужно в следующий раз мне первым в переход прийти, чтобы все скупить!
Последнюю фразу он сказал, высунув язык и смотря в одну точку. Слова из его груди вырвались, как безумные, и помчались прочь, разрезая воздух. Дальше он говорил, будто под гипнозом:
– Но я все равно молодец. Тебе и учиться не нужно больше, доча, молочко пей только. Сегодня ты отличница, а завтра – министр. А там и деньжата… Ну какой я замечательный, однако, как твой папа все чрезвычайно хорошо продумал, просто талант, нет, талантище! – говорил он дочери, тряся ее за плечи…
Жена и дочь хлопали ему, а покупатель стоял, высоко задрав нос.

В паре кварталов от этих восторженных речей шел продавец. Он мечтательно смотрел на облака, думал о своей цели и о том, как удачно все сложилось.
– Как, однако, я гениально придумал! – улыбался во все лицо продавец, – Блеск! Шик! Восторг! Тигры! Цирк! Саммит! – он начал выкрикивать все слова, которые приходили ему на ум.
Тут он остановился около лужи, посмотрелся в нее, как в зеркало, задумавшись, прибавил:
– Да, однако, мир — это цирк! Цирк, тот еще цирк! И все в нем тигры, а я – великолепный дрессировщик!
И продавец, высоко задрав нос, пошел домой. У него был замечательный день.

Рост Арина. Неправильно тихий город

Маленькая бесформенная фигура с хохотом барахталась в песочнице. Вокруг неё то и дело летали игрушки: кораблики, рыбки и совочки. Все потрескавшиеся, в тёмных пятнах. Рядом с ней стоял высокий некто, замотанный в несколько слоёв тёмной ткани.
– Люди играли так, Тот? – поинтересовалась фигура, в очередной раз выныривая из песка.
– Нет, Анима. Они были слишком большие для того, чтобы плавать в песках. Вместо этого люди сидели сверху и создавали из них дома, в которых невозможно жить, еду, которую нельзя есть, и картины, которые тут же разрушали.
– Но зачем? Это ведь не имеет никакого смысла! – удивлённо воскликнула Анима.
– Людям нравились бесполезные вещи, благодаря им они набирались опыта, становились умнее и отдыхали. Такое времяпрепровождение у них называлось игрой. Вставай, нам пора идти, – задумчиво произнёс Тот. Он кивком указал спутнице куда-то в сторону и, даже не думая ждать её, направился в том направлении.
– Игра… Я помню, как ты говорил, что этим же словом люди описывали моменты, когда двигали вещи и говорили за них, – вспомнила Анима, вылезая из песочницы. Она быстро отряхнула все свои желеобразные конечности и поспешила за Тотом.
– Да, ты права. У людей было очень много игр. Отсутствие у ребёнка интереса к ним считалось признаком проблем в развитии. Поэтому воспитывающие самец и самка – их называли «родители» – следили за этим. Они вообще много за чем были обязаны наблюдать. Некоторые из них пренебрегали этими обязанностями и сталкивались с негативным отношением к себе со стороны других.
– А какая другим была разница? – недоумевала Анима. – Я помню из твоих рассказов, что люди были животными стайными, и желание находиться вдали от сородичей у них считалось признаком психологических проблем. Но неужели для них настолько много значили жизни других? Почему им было не всё равно?
Тот задумчиво промолчал, оглядываясь вокруг. Они уже прошли через детскую площадку, и на их пути снова возникли здания неправильно тихого города. Одни из них были серыми со странными кривыми надписями, другие – цветастыми в украшениях. Такими же разными, как люди. Только вот, в отличие от них, здания никуда не исчезли по собственной вине, а медленно и тоскливо ждали, когда пустота придёт и за ними.
– Всё просто: люди – биосоциальный вид. Их разум был достаточно развит для понимания необходимости общества и зависимости от него. А ещё они прекрасно осознавали, что оно легко разрушалось от насилия. Вот людям и приходилось следить, чтобы дети учились сочувствию и любви, а взрослые не утратили в себе эти черты.
Анима заинтересованно хмыкнула, услышав пояснение Тота. Затем ещё раз, когда они прошли мимо изрядно облезшего рисунка на стене. Когда-то это было красивое изображение молодой семьи с маленькими детьми, в руках которых красовались совочки и кораблики. Места, где должны быть лица, заметно стёрлись, где-то почернели от старого слоя копоти, но по остаткам и собственному чутью Анима увидела в них радость.
– Тот, ты как-то рассказывал мне, что люди называли любовью своё хорошее отношение к родственным особям. Раз здесь нарисованы родители и дети, значит, это рисунок о любви? – желеобразные ручки указали на расписанную стену.
Тот на секунду остановился, поглядел на остатки рисунка и продолжил идти дальше. Анима в спешке попрыгала за ним.
– Да, ты права. На той стене был нарисован один из видов любви.
– Один из видов? Их было много?
– Конечно, – Тот почему-то тяжело вздохнул. – Люди придавали сильной и глубокой эмоциональной привязанности, то есть любви, огромное значение. Вся история их вида строилась на ней. Они любили материальные блага и вечную сытость. Ещё проявляли любовь к своей истории и культуре. Примеров огромное множество, но как бы они не отличались, у них всегда была одна общая черта – каждая когда-то становилась причиной войн.
– Войн... выходит, что любовь – это что-то ужасное? – Анима через плечо обернулась на рисунок вдалеке и недовольно нахмурилась.
– О, нет, что ты. Любовь – это самое прекрасное, что может испытывать разумный вид, – поспешил её успокоить Тот. – Да, она всегда лишала человека рассудка и здравого смысла, что в ряде случаев приводило к войнам... Но главное, что только любовь давала людям смысл жить.
– Бред. Не верю, что люди находили смысл жизни в том, из-за чего лишали жизней других. Они, конечно, существа странные, но, судя по всему, далеко не глупые, – на последней фразе Анима деловито ускакала вперёд, оставляя наставника позади.
Тот не спешил поравняться с ней, шёл в том же темпе, даже чуть сбавив ход. Всё равно маленькой фигуре некуда деваться от него в этом разваливающемся на глазах мире, где сейчас лишь они вдвоём и остатки человеческой цивилизации. Да и Аниме не так просто далеко убежать на своих несформированных конечностях. Тот усмехнулся мысли об этом: окажись они во времена жизни людей, этой крохе точно пришлось бы несладко. Но с последнего дня человеческого существования прошёл уже десяток лет.
В какой-то момент Аниме надоело двигаться вперёд в одиночку. Да и виды мёртвого города её слегка пугали, чего таить. Потому, пораскинув своими миниатюрными мыслями, она приняла самое разумное решение: прилечь на асфальт и ждать, когда Тот подойдёт.
Это оказалось скучно.
– Что ты там говорил про любовь? – крикнула Анима, продолжая лежать на дороге.
– Я говорил, что она давала людям смысл жить, – Тот не кричал, говорил своим спокойным задумчивым тоном, но даже так малышка его прекрасно слышала. – Когда человек находил то, что по-настоящему любит, ему хотелось становиться лучше ради этой вещи или существа. Попадая в беду, именно благодаря любви он находил решение. Например, теряя одну работу, родитель тут же устраивался на другую, чтобы иметь возможность кормить своё любимое дитя.
– И всё?
– Нет. Люди любили не только себе подобных. Они могли любить богатства, порой ради них работали до изнеможения. Были и те, что находили смысл жизни в любви к другому животному. Люди держали их дома и настолько привязывались, что в опасной ситуации в первую очередь думали о них, а не о себе. А ещё у человеческого вида была любовь к предметам искусства. Помнишь, я показывал тебе, что такое музыка и книга?
– Да-а, а ещё скульптура, картина и всякие другие красивые вещи! – Анима довольно зажмурилась от приятных воспоминаний.
– Некоторые люди любили их так, что ставили выше всего. Могли пренебрегать едой, уютным кровом и даже общению с собратьями. Придумать что-то и создать это в реальности – вот что заставляло их жить. А отобрать у них возможность творить было равносильно убийству. Далеко не все понимали такую любовь, но мало кто смел отрицать её невероятную мощь, – на этих словах Тот поравнялся с Анимой. – Теперь понимаешь?
– Смутно, – крохотная фигурка, вздыхая, поднялась с асфальта и торопливо отряхнулась. Тот, как всегда, не помогал. – Я вроде бы понимаю, почему люди любили. Ты ведь сам сказал, что этот вид склонен к глубоким эмоциональным привязанностям. А эмоции – это… бум! Сильная штука, у меня ведь они тоже есть. Только вот любовь саму по себе я понимаю слабо.
– Поймёшь. Все понимают. Пойдём, – Тот подтолкнул Аниму вперёд. От его силы она едва не упала, но ему было не до этого.
Кроха хотела возмутиться такой внезапной грубости, но слова не осмеливались вылететь из то появляющегося, то пропадающего рта, когда прямо перед ними возникло облако. Жуткое, грязно-серого цвета и со странными редкими белыми поблескиваниями ближе к центру. Оно не двигалось по сторонам, зато активно разрасталось на месте. Анима вспомнила, что при встрече с Тотом вывалилась из точно такой же штуки, потерянная и невозможно напуганная. Тогда он лишь сказал ей, что доведёт до нужного места. А она была в таком непонимании, что бездумно пошла за ним.
– Пора прощаться, – пусто произнёс Тот.
Испуганный взгляд тут же вцепился в его высокую фигуру.
– Я не пойду туда! – воскликнула Анима и попыталась убежать, но проводник лёгким движением сбил её с ног.
– Ты боишься того, о чём даже ничего не знаешь. Люди всегда были такими. Поэтому они пытались успокоить себя любовью ко всему, что можно. Жаль только, что в тех событиях самыми сильными двигала не она, а ненависть... – Тот с тяжестью оглядел пустой город вокруг себя. – Мне было очень грустно, когда никого не стало. Но единственное, что я могу сделать, это надеяться, что хотя бы одна из отправленных мною в прошлое душ сумеет всё исправить.
Анима, в смеси испуга и оскорблённости, съёжилась и долго молчала, как и Тот.
– Можешь не договаривать, я всё поняла. Только вот совершенно не знаю, как мне что-то там менять…
– Любовью, – твердо ответил Тот.
– Любовью? – скептично переспросила Анима.
– Да. Только с её помощью можно избежать конца… – Тот посмотрел в глубину облака. – Люди были готовы на всё, когда дело касалось любви. Кто-то жертвовал ради неё своими интересами, иногда даже жизнью. Часто объектами такой любви являлись близкие существа, и не было ничего прекраснее этого… Но иногда центром их жизни становились жажда власти и безнаказанности. Такая любовь отравляла человека, не давала ему видеть ничего, кроме себя, а потом и вовсе превращалась в ненависть, погубившую мир.
– Но что могу сделать я?
– Этого сказать не могу. Но знаешь, пусть я и не человек, мне присуща одна их черта. У меня есть любовь к другим. Благодаря ей я верю в твой успех, и что твоими заслугами человечество не падёт под взрывами и криками. Моя любовь не ошибается… у тебя получится, я знаю это. Ты мне веришь?
Анима неуверенно кивнула и неторопливо подошла к облаку. Оно виделось ей таким злым и гнусным, что хотелось вновь убежать. Но что-то внутри оказалось сильнее. Возможно, это была вера Тота. А может, ей самой верилось в силу любви.
Она в последний раз посмотрела на проводника. Тот не шевелился, лишь молча наблюдал, затаив дыхание. И за её сомнениями, и за главным шагом, и за тем, как маленькая фигура растворяется в той же серости, из которой пришла ранее.
Ему так хотелось верить, что хотя бы эта Анима справится. Но облако пропало, а на его месте снова появилась крохотная душа.

Голайдо Дарья. Спустя сотни попыток

Ни одна победа не приходит просто так, у неё есть несколько важных составляющих. Недавно я впервые в жизни ощутила на себе, что такое победа и чего она стоит. Мне всё детство твердили, что я не создана для спорта, что самое главное в жизни – это учёба. Но однажды я бросила вызов судьбе, и не просто занялась спортом, а сделала его неотъемлемой частью своей жизни. Для СФГ я выбрала совершенно не «женский» вид спорта – гири. Стала ходить на тренировки 5 дней в неделю. Признаюсь честно, было безумно тяжело, в первые месяцы сильно болела спина. Но благодаря моей дисциплинированности и опыту тренера результат рос, а техника улучшалась. Всё лето я плавала в речке (каждый день по 1 часу). Как же мне не хотелось вставать каждое утро в 7 часов, периодами не было и намёков на мотивацию, но впереди были цели, которые можно достигнуть только исключительной дисциплиной и бешеным желанием.
И вот прошло жаркое лето, настало время подготовки к отборочным испытаниям. Два месяца пролетели со скоростью света. День отборочных был максимально близко. Я не осознавала, что выход на помост окажется адской пыткой. Все 10 минут «гудели» ноги, руки «отваливались». В конечном итоге я сделала 96 подъёмов вместо запланированных 160. Моему разочарованию не было предела. Понимала, что единственный, кто виноват в моём поражении, была я сама. После этого проигрыша в голове возникла установка: «Я не могу!» не помогало ничего… Даже самая сложная тренировка, казалось, не давала никакого результата. Но буквально за месяц до соревнований, на которые меня так не хотело брать руководство Минспорта после моего неудачного выступления, тренер полностью изменил тренировочный процесс. За пару недель результат вырос в разы. На соревнования я ехала с полной уверенностью, что готова к соревнованиям.
Но если вы думаете, что все трудности на этом закончились, то ошибаетесь. У меня возникла другая проблема: я не «влезала» в весовую категорию. Прекрасно понимала, что нужно меньше есть, но это было очень непросто. Посудите сами, как можно не кушать, когда мама постоянно покупала или готовила что-то вкусное. В конечном итоге, в поезд я садилась с лишними 2,5 килограммами. Вы не представляете себе гнев тренера, когда он узнал об этом.
- Ты что, не понимаешь, если перебор будет хоть 100 грамм, тебя просто к соревнованиям не допустят?
- Валерьевич, ну не ругайтесь, сгоним мы вес, обещаю!
- Ты у меня будешь в поезде одну воду пить – не успокаивался тренер. Ты обещала мне это три месяца.
А ведь он был прав: я кормила его завтраками, а сама не держала режим, не следила за питанием. Естественно, в поезде я не пила «одну воду», но диета была строгая. Неделю до соревнования я ела раз в день маленькими порциями. Каждый день жила с мыслью, что после выступления смогу нормально поесть.
И вот этот день настал. За полчаса до выступления меня охватил беспредельный ужас, что я не хотела не то что побеждать, а даже выступать… закрылась в раздевалке и зарыдала. Но после пятиминутной истерики взяла себя в руки и решила не показывать свою слабость окружающим. Заветный выход на помост. Первые три минуты прошли незаметно. Я не видела никого, кроме тренера, не слышала болеющих за меня и соперников, даже судья не привлекал моего внимания. Прошло ещё две минуты – половина пути пройдена. Рука ещё держит, значит можно отработать на неё минуту. Фух, переложила. Идём дальше, осталось четыре минуты. Как же тяжело!
- Интересно, а соперницы не устали? Надо бы посмотреть.
- Не крути головой, они тебе не нужны! Делай своё дело. Смотри на судью – слышала я от тренера.
Одна поставила гирю, другая. Может и мне поставить?! Тут снова смотрю на тренера и меня охватывает дикий стыд. Нет, я не имею на это права, я не должна сдаться. Тем более, что это последняя минута. Тут вижу вдали зала Настю, которой запретили смотреть моё выступление, чтобы она не волновалась, ведь ей надо выступать следующей.
- Даша, давай работай, ты сможешь, не сдавайся – в её глазах я увидела ту поддержку, в которой так нуждалась. Поэтому не сдалась, боролась до последнего. За последние тридцать секунд я сильно ускорила свой темп. И тут звучит команда: Стоп! Я схожу с помоста. Дыхание даёт о себе знать, иду в разминочную, как в тумане. Не представляю, что мне сделает тренер, ведь я не доработала целых семь подъёмов. И вот вижу его и Настю, они идут мне навстречу.
- Поздравляем! Ты стала второй. Умница! За последнюю минуту поднялась с четвёртого места на второе.
- Серьёзно? – задаю этот вопрос и не верю собственному счастью.
Первым делом позвонила мамочке вся в слезах, чтобы поделиться такой новостью.
- Мама, родная моя, я стала второй. Ты видела трансляцию? У меня ещё интервью брали. Да я звезда!
- Видела, доченька, как я горжусь тобой! Ты у меня лучшая! – слышала я в телефонной трубке.
Дальше пошла суматоха с награждением и заполнением документов. Моя самооценка взлетела до небес. Я была безумно рада этой победе. Благодарна моему тренеру и всем, кто в меня верил. Моя сила воли не подвела меня. Поэтому хочу заметить, что любая мечта может стать реальностью, если прилагать к этому усилия. Кто бы мог подумать, что девочка, которая никогда не занималась спортом, всего за год сможет стать лучшей на Первенстве России. До сих пор не верится в свой успех. Неужели я смогла?! Верьте в себя, ставьте цели, и тогда всё получится. Не случайно говорят: дорогу осилит идущий.

Земцова София. Главное – победа!

-Так...еще немного...есть! Как думаешь, им понравится мой маникюр? -девочка лет пяти, сидя на полу, продемонстрировала свои пальцы, на каждом из которых толстым слоем был налеплен разноцветный пластилин.
-Как можно заниматься этой ерундой, когда враг не дремлет! Эх, гражданские…-шифер раздраженно фыркнул и продолжил ругаться с огромной вороной, сидящей на оконной раме.
-Господа! Прекратите! Мы все здесь уверены, что сегодня они выберут именно тебя! -грязный плюшевый пингвин без одного крыла изящно поправил галстук-бабочку, венчавшую его потрепанный фрак. (Птица была героически вызволена девочкой из зубов уличного кота, и теперь, благодарный пингвин не расставался с новой подругой ни на минуту.) Он грозно посмотрел на небольшой кусочек шифера, который, собрав остатки сил, выкрикивал вороне ругательства, смысл которых, вероятно, понять мог только он сам. Когда-то серый фрагмент черепицы укрывал крышу старого отставного майора, больше всего любившего в своей жизни две вещи: выпить и крепко ругнуться. Теперь шифер в основном лежал у девочки под кроватью и был ее другом, но все же не отказывал себе в приобретенной привычке выражать мысли не совсем приличным способом.
-Я сегодня надела свое лучшее платье! Как думаете, им понравится? Им вообще нравятся девочки в платьях в горошек? А если я еще волосы причешу вот так (тут она артистично изобразила процесс создания у себя на голове модельной прически).
-С правого фланга необходим бант! -снова невпопад выкрикнул шифер, явно довольный своим чувством стиля.
-А вот я думаю, что вам, молодая леди, необходимо выпрямить волосы, ведь то, что вы показали, уже совершенно вышло из моды. -из-под кровати вдруг показалась жалкого вида тряпичная кукла, в платье из засохшего подорожника и бусами из репьев.
На секунду девочка оставила свой туалет, исступленно взглянула на друзей и…заплакала. Вытирая слезы рукавами своего платьица, она вдруг произнесла:
-Они же никогда не выберут меня, да? Они точно выберут Светку-дуру, которая умеет читать и прыгать на скакалке! Она-то конечно лучше меня! -девочка разразилась пущими рыданиями. -Но она лгунья! Самая настоящая! Она сказала всем, что больше не ест козявки, но я сама видела, как она достала огрооомную (девочка раскинула перед собой руки, правдоподобно изображая объект лжи, и демонстративно сунула воображаемое нечто, невероятных размеров, себе в рот.
-Кто сказал тебе, что тебя не выберут!? Клянусь погонами, если у этих недоумков хватит наглости выбрать эту девчонку, а не тебя, пусть они катятся к…- пингвин тут же закрыл шиферу рот единственным крылом:
-Наш любезный друг имел ввиду, что у этой юной леди нет ни единого шанса быть выбранной. Только взгляни на свой утонченный стиль, на этот горох на платье. -плюшевая птица с тоской взглянула на тоненькое поношенное платье девочки. -Посмотри на..
-Не на что тут смотреть! Тут как на войне: либо ты их, либо они тебя, черт их побери! Борись до последней капли крови!
Девочка испуганно посмотрела на шифер и, к своему ужасу, представила, как она действительно борется за свое счастье до последней капли крови.
-Наш любезный друг снова имел ввиду...
-Мне и самой понятно! Я буду бороться! Я всё сделаю!
Девочка сгребла своих друзей в охапку и побежала вниз по лестнице, попутно поправляя оборки своего платьица.
-Ну что, Катюша, ты готова? Помнишь, о чем мы с тобой говорили? Настоящая леди не должна проронить ни одного лишнего слова! Она говорит только когда? - женщина, похожая на большого седого пуделя взяла Катю за руку и заглянула ей в глаза -Ну?
-Она говорит, только когда ее спросят…-опустив голову, Катя скучающе продекламировала давно заученные слова.
-Вот и умница! -пуделиха неловко погладила девочку по макушке, -проходи, тебя уже ждут.
Катя уверенно вошла в просторную комнату и осмотрелась.
Перед ней стояла тонкая высокая женщина, как отметила для себя девочка, похожая на длинную пальму (Катя видела такие в книжках про разные страны), и держала в руках не то веник, не то мужа.
-Ну что, моя девочка, расскажешь о себе тёте и дяде? -наклонившись ближе, спросила подслеповатая пальма.
-А кто из них тетя? -сквозь сон шепнул шифер, пригревшийся в ладони девочки.
-А кто из вас тё…-хотела было спросить Катя, но пуделиха вдруг перебила ее:
-Катюша.. -замешкавшись, прервала она -Лучше расскажи нам стишок! Давай, мы с тобой учили...
Катя только было открыла рот, чтобы набрать воздуха перед своей звездной минуткой, как в ее левом ухе, словно гром средь ясного неба, разразилось страшное:
-Я знаю стишок! А еще я на скакалке прыгаю! -невесть откуда появившаяся девчонка с двумя рыжими косичками и огромной, разноцветной и словно живой куклой, вдруг начала ловко прыгать на месте, изображая прыжки на скакалке и с выражением, нараспев читать:
-Наша Таня громко плачет
Уронила в речку мячик! -тут девчонка покружилась, сделала пируэт и поклонилась слушателям. Раздались аплодисменты, улюлюкал даже веник, будь он неладен. От накатывающей злости и обиды Катя так сжала кулаки, что и без того бледный шифер стал похож на мел и жалобно взвизгнул от боли.
Сердце Кати упало куда-то вниз, а слезы предательски покатились из глаз. “У нее даже кукла есть! Совсем как живая! Ну и что! У нее кукла всего одна, а у меня вон сколько друзей!” Катя окинула быстрым взглядом своих товарищей: грязный плюшевый пингвин без крыла, кусочек разбитого шифера, найденный в луже на улице и жалкого вида тряпичная кукла, которую Катя тайком умыкнула у какой-то девочки на площадке.
Вдруг нутро Кати неожиданно и против ее воли, начало наполняться какой-то вязкой черной субстанцией, которая так и норовила сделать что-нибудь нехорошее.
Потупив взгляд мгновение, и вспомнив слова своего друга о том, что непременно нужно бороться до последней капли крови, она вдруг решилась на страшное: она аккуратно положила на пол всех друзей, подбежала к рыжей девчонке и с силой толкнула ее так, что та от неожиданности упала и разревелась.
-Катя! Что ты делаешь!? Ох, простите ее! Она у нас такая эмоциональная! Простите! Светочка, как ты? Не сильно ушиблась?-пуделиха от растерянности уронила на пол очки и побежала поднимать с пола ревущую девчонку.
Лицо тонкой женщины сначала отразило страх, потом возмущение и следом настоящую ярость:
-Что такое тут у вас? Что за поведение? Она же чуть не убилась!
«Да-да, чуть не убилась!»-жалобно поскуливал веник.
-Знаете, нам нужно подумать. Но на вашем месте, я бы внимательнее смотрела за этой... девчонкой, ее девиантное поведение может стать причиной многих бед!
-А мне шифер говорил, что вы дураками окажетесь! Конечно, вы ее выберете… -Катя захлебывалась в слезах.-А вы знаете?! Знаете, что... Эта ваша Светка...Пипетка! (более злого оскорбления она и придумать не могла) Лгунья и скакалки ест и... И на козявке прыгаееет! Понятно вам! -Не поняв, что она сказала, Катя вдруг обрушилась на пальму:
-У меня вон сколько друзей! А у тебя только веник!
-Какой веник? О чем она говорит? -пальма продолжала по-настоящему злиться.
-Катюша, пойдем, тетя уже устала, ей надо отдохнуть…-пуделиха поспешно схватила Катю и Свету и отвела их в спальню:
-Света, пойдем со мной, посмотрим, не ушиблась ли ты. А ты встань в угол и подумай над своим поведением!
-Катя отерла слезы и уперлась в пыльный угол, к своему удивлению, отметив странное чувство, раскатывающееся по ее телу. Она вдруг подумала, что победила.
-Вы видели, как я ее?! А?! Почему вы молчите? -Катя вышла из угла и посмотрела на своих друзей. Они молчали. -Да что с вами такое? -и в ответ снова тишина. -Да почему вы..? Ай ладно! Не хотите со мной разговаривать, я тоже с вами не буду! -И Катя гордо отвернула лицо в свой угол. По собственному ощущению она простояла там часы, месяцы и годы. Но вдруг в комнату вошла Светка. Катя повернулась на звук шагов.
Рыжая девчонка не бежала вприпрыжку, как обычно и даже не насвистывала дурацкую веселую песенку. Она аккуратно присела на край кровати, взяла куклу, посмотрела ей в глаза и тихо заплакала.
Катя удивилась. Чёрная мысль внутри нее ликовала: «Ты победила! Ее не выберут! Выберут тебя! Как ты и хотела!»
А она так не хотела. Или хотела…
Хотела, но не так.
-Привет… У тебя красивая кукла…
-Мама мне оставила ее, а потом уехала куда-то далеко… Мне так сказали. Я не помню, я совсем маленькая была.
-Ты с ней разговариваешь? Я со своими разговариваю всегда…
-Конечно нет! -удивилась Света -Это же просто игрушка, я уже не маленькая, чтобы с ней разговаривать. Лучше с людьми разговаривать, с ними интереснее…-Света грустно поковырялась в носу и, посмотрев по сторонам, отправила палец в рот.
Чёрная мысль внутри Кати злобно заурчала: «Посмотри, ты победила!»
«Если я победила, тогда почему я не рада? Значит я и не победила вовсе?»
«Что?!»-воскликнула чёрная мысль -«Да как же это?!» И вдруг исчезла. Совсем. И забрала с собой что-то нехорошее. Вдруг Кате стало так жаль Светку, что ей захотелось самой забиться в этот дурацкий пыльный угол. Но она не придумала ничего лучше, чем предложить Свете поиграть вместе. И они играли. А потом вместе пошли на обед в столовую и даже сели рядом…
...-Помните, как это было?
-Да…Белый флаг!
-А мы с ней в тот день так и не заговорили… -Может быть, она уже не могла нас услышать?
-А может, она повзрослела? -спросила вдруг огромная красивая, словно живая кукла.
-Как бы то ни было, она в тот день нашла настоящего друга…
-А что было дальше? -спросил черный плюшевый кот с глазами-пуговками.
-Да, неужели на этом всё и закончилось? -добавила безупречная «Барби», откинув назад золотистые волосы.
-Конечно нет.-неторопливо отвечал старый пингвин, любуясь своим аккуратно пришитым вторым крылом- На этом всё только начиналось…
И кто же победил? -нетерпеливо вопрошали по очереди новенькие игрушки, стоявшие на полке в большой просторной комнате с двумя кроватями.
-Они обе победили. По-настоящему. - сказала тряпичная кукла с платьем из розовой ткани и бусами из леденцовых конфет, посмотрев в окно на двух бегущих вприпрыжку девчонок.
Они бежали домой. Они так долго об этом мечтали…
Вместе….

Сердюк Варвара. Дорога к звездам

Глава 1. Начало пути
Утро в маленьком городке на окраине страны начиналось с тишины. Солнце только поднималось над горизонтом, окрашивая небо в нежные оттенки розового и золотого. Ветер шелестел листьями старых деревьев, а на улицах ещё не было ни души. Только в одном доме, на краю города, уже горел свет.
- Мария, ты уверена, что хочешь этого? - спросил пожилой мужчина, сидя за кухонным столом. Его голос был мягким, но в нём чувствовалась тревога.
-Да, отец,- ответила молодая девушка, не отрывая взгляда от окна. - Я не могу оставаться здесь. Я должна попытаться.
Мария была высокой, стройной, с каштановыми волосами, которые она всегда заплетала в тугую косу. Её глаза, серые, как туманное утро, светились решимостью. Она мечтала о звёздах с тех пор, как впервые увидела их в телескоп, который отец подарил на её десятый день рождения. Теперь, спустя десять лет, она была готова бросить вызов всему, чтобы стать астронавтом.
- Но это так далеко, - вздохнул отец. - И так опасно. Ты знаешь, сколько людей пыталось и не смогло?
-Знаю, - кивнула Мария. - Но я не они. Я пройду этот путь, чего бы это ни стоило.
Она повернулась к отцу, и в её взгляде он увидел ту же решимость, что была у её матери много лет назад. Это заставило его замолчать. Он знал, что не сможет её остановить.
Глава 2. Первые шаги
Через неделю Мария уже была в столице, где находился космический центр. Город был огромным, шумным и совершенно непохожим на её родной тихий городишко. Она сняла маленькую комнату в старом доме и начала готовиться к вступительным экзаменам в академию космонавтики.
- Ты новенькая? - раздался голос за её спиной, когда она стояла в очереди за учебниками.
Мария обернулась и увидела молодого человека с короткими тёмными волосами и улыбкой, которая казалась слишком широкой для его лица.
- Да, - ответила она осторожно.
- Алексей, - представился он. - Тоже мечтаю о звёздах. Может, будем готовиться вместе?
Мария колебалась, но потом кивнула. Алексей оказался весёлым и умным собеседником. Они быстро нашли общий язык, и вскоре их дружба переросла в нечто большее. Вместе они мечтали о том, как однажды ступят на борт космического корабля.
Глава 3. Новые знакомства
В академии Мария и Алексей познакомились с другими кандидатами, каждый из которых имел свою уникальную историю.
Виктор Соколов - бывший военный лётчик, строгий и дисциплинированный. Он был старше большинства студентов, и его опыт придавал ему авторитет. Виктор мечтал о космосе с детства, но его путь был долгим и тернистым. Он стал наставником для многих, включая Марию и Алексея.
Елена Громова — талантливый инженер, которая разрабатывала системы жизнеобеспечения для космических кораблей. Елена была замкнутой, но её ум и преданность делу вызывали уважение. Она редко говорила о себе, но Мария узнала, что Елена потеряла родителей в детстве и всю жизнь стремилась доказать, что может добиться всего сама.
Дмитрий "Дима" Иванов — шутник и душа компании. Он был мастером на все руки и мог починить что угодно, от компьютеров до двигателей. Дима мечтал о космосе, но его главной мотивацией было желание доказать своему отцу, что он может быть больше, чем просто "мастеровой".
Анна Петрова — биолог, которая мечтала изучать внеземные формы жизни. Аня была оптимисткой и всегда находила способ подбодрить других. Её вера в лучшее вдохновляла Марию, особенно в трудные моменты.
Глава 4. Испытания
Экзамены были сложными. Теоретические задания, физические испытания, психологические тесты — всё это требовало максимальной концентрации. Мария часто засиживалась допоздна, повторяя формулы и решая задачи. Алексей поддерживал её, но иногда и сам сомневался.
- А что, если мы не справимся? - спросил он однажды вечером, когда они сидели на крыше общежития, глядя на звёзды.
- Тогда попробуем снова, - ответила Мария. - Я не сдамся.
Её уверенность вдохновляла Алексея, и он продолжал бороться. Вместе они прошли через множество трудностей, но каждый раз находили силы идти дальше.
Глава 5. Цель близка
Через несколько лет Мария и Алексей оказались в числе лучших кандидатов. Их мечта была близка к осуществлению. Но перед последним испытанием Мария получила известие о болезни отца. Ей пришлось сделать выбор: остаться и поддержать его или продолжить путь к своей цели.
- Иди, - сказал отец, когда она приехала домой. - Ты должна закончить то, что начала.
Мария вернулась в академию, но её сердце разрывалось между двумя мирами. В день финального испытания она собрала всю свою волю и сделала невозможное. Её имя было объявлено среди тех, кто отправится в космос.
Глава 6. Звёзды зовут
Когда корабль взлетел, Мария почувствовала, как её мечта становится реальностью. Она смотрела на Землю через иллюминатор и думала о том, как далеко она зашла. Алексей был рядом, и они оба знали, что это только начало.
- Мы сделали это, - прошептал он.
- Нет, - улыбнулась Мария. - Мы только начали.

Баранова Екатерина. Пустота. Или нет?

Темно, ничего не видно.
Мой тихий вопрос: "Где я?" эхом разносится по пространству. Ответа не следует. Вдруг где-то вдали, будто зажегся фонарь. Другого варианта нет - я бегу на свет.
Пока бегу - задыхаюсь. Спорт никогда не был моим любимым занятием. Я почти добегаю до лучика света, до моей надежды на спасение, но тут он пропадает. Снова темно. Пусто. Будто в черной дыре.
Я падаю в отчаянии на колени и уже громче спрашиваю: "Где я?". Голос дрожит. А может, не голос дрожит, а я? Впрочем, это не так важно.
Наверное, это кошмар? Страшная выдумка моего мозга?
Ко мне подходит малышка. Лет шести, наверное. Я понимаю это по ее голосу, ведь в этом пространстве невозможно разглядеть ничего. Она звонко отвечает мне, что неважно где я, а важно лишь то, что она знает, как выбраться отсюда.
Ее голос звучит чем-то родным. Будто я снова в старой квартире, играю с любимыми куклами, смотрю мультики.
Это чудо берет меня за руку и куда-то ведет. Из темноты мы плавно приходим туда, где я выросла. Наконец я могу разглядеть малютку. Кудряшки, глубокие глаза, а самое главное - искренняя улыбка. Она - это я?
"Глупышка, все твои мысли произносятся вслух! Говори все прямо, а не думай", - она смеется и продолжает: "Ой, да, я - это ты! Только меня зовут Катёна", - ее имя чуть не доводит меня до слез. Моя мама всегда ласково называла меня "Катёна".
«Это от слова "кот", только я Катя, поэтому "кат"», - каждый раз объясняла мне мама.
Я все равно не могла осознать, что передо мной стоит моя маленькая копия. Это просто фантастично.
Я хожу по квартире, разглядывая до боли родные вещи. Даже не замечая, как начинаю плакать. Маленькая Катёна долго не мешкает, сразу бежит обнимать меня.
"Зачем я здесь?", - в надежде услышать ответ, спрашиваю я.
"Ты должна разгадать тайну вечной пустоты!", - отвечает девочка словно вновь придумала интересные загадки для родителей. Только я не ее родитель.
Тяжело вздыхая, я провожу рукой по подранному своей любимой кошкой дивану. Здесь какая-то слишком большая дырка. У меня получается засунуть туда руку и все будто переворачивается. Это чересчур странно.
Я оказываюсь в бабушкином доме. Тот дом, в котором даже самая холодная зима - теплое лето. Я сажусь на излюбленный дедушкой диван и, снова не замечая, начинаю плакать. Слезы падают с глаз, капля за каплей. Чувство чего-то детского наполняет меня. Еще грустнее становиться от того, что здесь только я и Катёна. Ни бабушки, ни дедушки, ни сестер, ни брата, ни родителей.
Резкая речь ребенка отрывает меня от ностальгии и грусти: "Тайна вечной пустоты - это тайна твоего сердца. Понимаешь, ты настолько погрузилась в грусть, что теперь тебе предстоит добраться до самого сердца и попросить его выпустить тебя из этих оков", - иногда она запинается, будто долго заучивала эту речь, но некоторые слова все равно слишком сложны, чтобы ребенок мог их запомнить.
Значит, мне надо идти быстрее. Я бегу на второй этаж, в гостевую комнату, предназначенную для моих родителей. Там стоит детская кроватка. Прямо в цель! Именно тут я снова нахожу такую же большую дырку и более смело, чем в первый раз, прыгаю в нее.
Я оказываюсь в странном месте. Вроде знакомо, а вроде что-то не так.
"Упс, видимо ты слишком быстро догадалась. Сердце. Оно не успело подготовить новое испытание. Все перемешалось", - подсказывает Катёна.
Какой кошмар. Это смесь квартиры прародителей и дачи других прародителей. И как здесь найти дыру? А вдруг их две? Бродя по этой смеси мест, я добираюсь до спальни бабушки и дедушки. Кровать, на которой моя сестра однажды случайно ударила меня ногой из-за сильной щекотки. Печка, которая будто всегда теплая, даже когда не растоплена. Я решаю открыть эту печку. Все детство хотелось посмотреть, что там. Дыра оказывается прямо в ней. Ощущение, что я снова спешу не покидало меня. Я решила еще походить и осмотреть другую часть этой смеси. Замечаю вышитые крестиком картины - это делала прабабушка, и кресло - на нем обожал сидеть прадедушка. От воспоминаний о прадедушке грустно.
Он очень звонко смеялся и все детство хвастался мне своими вставными зубами - он вытаскивал их и показывал, что может укусить свое ухо. Бабушка всегда громко и быстро говорила, видимо, я переняла это от нее, истории у нее были интересные. Она еще всегда была такой бодрой, просыпалась в семь утра, спускалась по лестнице с пятого этажа и гуляла по набережной. Плохо, что говорю была, ведь она и сейчас такая. Я решаю осторожно убрать одну из картин со стены и вновь нахожу дырку.
"И куда мне прыгать?", - слегка раздраженно спрашиваю я, но Катёна не отвечает. Я долго мешкаю, но понимаю, что надо идти в печку. На той даче я провела больше времени. Я бегу так, будто время на исходе. С разбегу прыгаю в эту дыру.
Оказываюсь на другой даче и тут же заливаюсь слезами. Вспоминаю, как не хотела сюда ездить. А сейчас так хочется вернуться в то время, когда можно было приехать и увидеть здесь прадедушку и прабабушку вместе. Мимоходом пролетают воспоминания о смерти дедули, но я стараюсь отогнать плохие мысли. Собравшись с силами, я встаю и иду к дому. Осматриваю его, сейчас внутри он выглядит по-другому, а тут - все как раньше. Бегу к кусту со смородиной. Ох, как же я обожала кушать ее. На удивление, дыра оказывается именно здесь. Похоже, я очень везучая. Или же просто хорошо знаю чертоги своего разума. Я осторожно залажу в куст.
Снова темнота. Будто я вернулась в самое начало. Но хочется верить, что это не начало, а конец.
Передо мной открывается один большущий глаз. Как из мультика вылез.
"Тайна?", - вдруг эхом разносится по пространству.
"Что вы от меня хотите?", - напряженно кричу я, смотря прямо в глаз. Нервозность во мне зашкаливает, я уже устала от этого кошмара. Я будто в мире ином.
"Тайна?", - повторяет пустота.
Я сажусь, шмыгая носом. Я не смогу понять, какая же все-таки тайна пустоты. Начинаются размышления:
«Меня занесло в прошлое. Места, в которые я уже давно не могу попасть или редко там бываю. Прошлое. Катёна - тоже прошлое. Секрет пустоты в сердце - это мое прошлое?
Точно. Моя постоянная грусть и пустота - все из-за моих цепляний за прошлое.»
Я громко кричу: "Прошлое!"
Из пустоты выходит Катёна. Она подходит ближе, берет меня за руку и кивает.
"Видишь ли...Ты постоянно грустишь, что так хочешь вернуться в прошлое, стать ребенком, играть в игрушки, но так не должно быть. Помнить хорошие моменты и не забывать места, которые однажды стали родными - хорошо, но мечтать перемотать время - нет. Не живи былым, но и не смотри в будущее. Ты должна быть здесь, прямо сейчас, а не где-то в прошлом. Все твои ошибки уже не исправить значит и думать тебе об этом не надо. Ты понимаешь меня?", - девочка смотрит на меня своими блестящими глазами. Я лишь киваю.
Снова полнейшая темнота, я закрываю глаза, а когда открываю - оказываюсь у себя дома. В настоящем времени. На стуле, сидящая за компьютером. Моя мама кричит из другой комнаты, чтобы я услышала: "Собирайся скорее, нас уже вся семья заждалась!", - и именно в этот момент я понимаю, что чувство пустоты, которое терзало меня уже два года, исчезло. Я вижу в отражении выключенного телевизора Катёну - она машет мне рукой на прощание, а потом медленно пропадает.

Ланкин Кирилл. Живые стены

Где-то в самом центре города, среди многоэтажек, стоял старый кирпичный дом. Построен он был давно, каждый следующий его хозяин добавлял дому очередную пристройку. Кроме мамы и папы, там жил мальчик Марсель. Он с детства был не такой, как его сверстники. Он любил слушать, как ссорятся мухи, залетавшие в комнату через открытое окно или наблюдать за каплями, ударяющими по железному карнизу. Он помогал ветру рассеивать парашютики одуванчика или спешил на жалобный голос дождевого червя, не успевшего переползти садовую дорожку. У него был всего один друг, звали его Игорь. Но когда Марселю исполнилось семь лет, друг переехал куда-то. Марсель часто в задумчивости сидел один в комнате.
-Сынок! Почему ты не выходишь на улицу? - спрашивала мама.
-Мама, Игорь уехал…
-Сыночек, я понимаю, но ты скоро пойдешь в школу, и у тебя появится много новых друзей! А сейчас сходи и помоги папе!
Мальчик вышел на улицу и увидел папу, который пытался прикрутить на стену табличку с номером дома.
-Сынок, помоги мне, подержи номер.
Мальчик покрутил его и прижал к стене, но кирпичная стена приняла табличку с номером, как тесто принимает джем! Марсель отдернул руку, на мгновение ему показалось, что по стене пошла рябь и кто-то усмехнулся.
-Марсель, подай мне, пожалуйста, табличку! Марсе-е-ель, что с тобой сегодня?
Мальчик пошел в сторону качели возле яблони, оборачиваясь постоянно на стены дома и не отрывая от них взгляд. Вдруг Марсель увидел, как кирпичи на стене растягиваются в улыбку, а окно, слегка прищурясь, подмигивает!
- ПАПА, ТЫ ЭТО ВИДИШЬ? СТЕНЫ ЖИВЫЕ! ОНИ СМОТРЯТ НА НАС!
-Сынок, ты не заболел? Иди-ка домой, ничего я не вижу.
Мальчик грустно поплёлся домой, но тут опять услышал, как кто-то тихо прошептал:
- Доигралась, выскочка! Он заметил! Что теперь будем делать?
Мальчик осторожно подошел к длинной стене.
-Кто здесь!? Кто говорит??
- Это мы, стены вашего дома…
- Что? Вы разговариваете!?
-Да, мы давно за тобой наблюдаем! Да, но об этом никто не должен знать!
-Хорошо, я никому не расскажу!
- Забыла представиться! Я самая обворожительная стена. На меня первую падают лучики солнца, отражаясь в окнах, и я розовею от счастья. Я такая красивая!
- А я самая умная! Именно мне доверили держать номер!
- Болтуньи! Зато я самая сильная, посмотрите, какой мощный у меня фундамент. Я одна поддерживаю всех этих бездельниц!
-А почему вон та стена молчит? У которой нет окон.
-Она никогда не разговаривает ни с кем. Зазнайка!
«Почему?»- хотел спросить мальчик, но тут его позвала мама.
Стены замерли, посерели и замолчали.
Вечером, после ужина, Марсель пошел к себе в комнату, всё думая над сегодняшним происшествием. Когда он собирался ложиться спать, к нему в комнату зашел отец:
-Сын, у мамы через два дня день рождения. Может, ты нарисуешь маме что-нибудь? Она будет рада.
-Хорошо, я завтра попробую. Спокойной ночи!
Утром мальчик проснулся и долго думал, что же подарить маме. Но ничего не приходило на ум. Солнечные лучи крались по его подушке, когда он вспомнил вчерашнее «знакомство». Быстро выскользнув во двор, он погладил едва теплую от рассвета стену и прошептал:
- Где вы? Спите? Просыпайтесь! Мне нужен совет. Ну, где вы?
-А… Это ты.., - наконец сказала одна из стен.
- У мамы скоро день рождения, а я не знаю, что подарить.
- Подари ей шоколадку! Люди любят шоколад. Они зажмуривают от удовольствия глаза. Сама видела.
- Нет, надо подарить цветы! Давным-давно я подслушала, как женщина говорила о них.
- Да разве это увеличит силу? Если дарить, то только бетон! - объявила третья стена.
Мальчик подошел к четвертой стене и спросил:
- А вы как думаете?
-Знаешь. Я старая. У меня нет окон. Никто. Не обращает. Внимания. Я умею. Хранить тайну…
- Какую?
Но стена не отвечала. Расстроенный, Марсель пошел домой.
Вечером он выбежал на улицу с красками и кисточками и подбежал к старой стене:
- Можно, я на тебе напишу?
- Хорошо. Марсель.
Мальчик, стараясь, вывел на ней неровные буквы: „Мама, я тебя люблю!”
-Это… Мило… Это… Хорошо, - сказала старая стена.
-Что они там делают? – прошелестела дальняя стенка, с табличкой.
- Наверное, старушка опять начала жаловаться на свою жизнь! - проскрипела другая, считавшая себя красавицей, и стены засмеялись. Их смех напоминал щелчки сухого гороха.
-А почему они тебя обижают? -спросил мальчик.
- Я не такая. Я обычная. Но когда-то меня тоже любили… Давно.
-Я тебя люблю! - сказал мальчик и нарисовал на стене сердечко.
-Правда?
- Да, ты очень добрая, а они - злые! - ответил мальчик и побежал домой.
На следующий день он показал маме свой подарок, и она расплакалась от счастья:
- Сыночек, это лучший подарок, который мне когда-либо дарили, я тебя тоже очень люблю!
…Прошло время, Марсель вырос, всей семьёй они переехали в другой город. Старый дом остался совсем один, он ветшал, без людей стал ещё печальней. Стены часто ссорились между собой, обвиняя друг друга в том, что так получилось. Они никак не могли найти общий язык!
В один из таких дней приехала дружная бригада строителей, чтоб снести старый дом и начать строить высотное здание. Когда они приехали, один из них сразу узнал это место. Это был Игорь! Когда после ударов строительной техники упали почти все стены, не перестававшие еле слышно браниться, в одном месте Игорь увидел полустёртые буквы: „Мама, я тебя люблю!” Кусок обвалившейся штукатурки обнажил угол какого-то небольшого предмета. Это была старая жестяная коробочка. В ней он нашел серебряный кулон в виде сердечка. Внутри были вставлены фотографии женщины и ребёнка. Игорь пошел к другим строителям и рассказал им о находке и о своих мыслях.
- Хорошо, это очень интересная идея! - поддержали его друзья.
Прошло полгода время, и на территории, окруженной новыми домами, получился небольшой, но уютный парк «Я люблю маму». Фрагмент старой стены отреставрировали, и на ней засиял портрет неизвестного маленького мальчика, обнимающего улыбающуюся женщину. Вокруг разбили цветники, установили лавочки и вмонтировали длинные качели. Это место стало очень популярным! Не было дня, когда кто-нибудь из детей не говорил своим родителям или друзьям:
-А давайте зайдем в тот сквер? Пожалуйста!
Некоторые взрослые, глядя на стену удивлялись:
- Смотрите! Как мальчик на стене похож на тебя маленького!
Бывшая старая стена, получившая второе рождение и заметно помолодевшая, радовалась, когда утренние лучи солнца нагревали её, когда на тепло прилетала бабочка, живущая по соседству. Стена вслушивалась в каждое слово людей и незаметно ни для кого улыбалась. Уж она-то умела хранить тайны…

Смельгина Полина. Что я знаю о бесконечности

Чувство близости смерти было со мной всегда. Я чуть не умер, как только родился. Я пережил рак. Я попадал в несколько автокатастроф. Меня вынесли из двух пожаров. Я ломал все конечности. И единственная цель, которая была у меня в детстве – постараться выжить.
Когда мне было восемнадцать, мне сделали операцию по пересадке сердца. И после этого случая я забыл о ежедневной боли и болезнях. Весь переломанный, за эти годы собранный практически заново, я влюбился в жизнь и начал её сначала.
Увлёкся я медициной, стал хирургом. Так и прошла вся моя сознательная жизнь. И я, на удивление, хорошо сохранился к своим пятидесяти годам. Выглядел я в лучшем случае на двадцать семь. Все мои знакомые шутили, что я определённо вампир.
Так прошло ещё двадцать лет. Позади была целая жизнь: сотни проделанных операций, смена десятков клиник и поликлинник, жизнь в трёх разных странах, несколько браков, дети и внуки, да и моё болезненное детство не предвещало долгой и здоровой жизни. Но я смотрел в зеркало и видел молодого врача, отрастившего усы и бороду, чтобы казаться более взрослым. Только они меня и спасали от лишних вопросов.
Все мои размышления о причинах такого здоровья вели меня к моей последней операции. Я стал искать имя и потомков своего врача, и спустя долгие поиски я пришёл к его внучке-кардиологу.
– Как ваше имя, говорите?
– Пётр Викторов.
Она подняла на меня глаза и прищурилась.
– Сколько вам лет?
– Семьдесят.
Она встала.
– Вам случайно не делал пересадку сердца хирург Вырезалов году так в...
– Делал! - я вскочил со своего места.
Она пошарилась в столе.
– Я должна вам кое-что передать. Слава богу, вы нашлись сами, Пётр, я уже собиралась это выбрасывать.
Я принял из её рук толстый конверт. Внутри было письмо и куча каких-то других бумаг.
"Чтож. Если ты получил это письмо, значит, я смог совершить великое. Я создал бессмертие, а ты стал первым бессмертным человеком на Земле.
Когда ты поступил в нашу клинику, я закончил работу над бессмертным сердцем. Надо сказать, что я эгоист, и хотел пересадить его себе. Но тебе требовалась пересадка, а других свободных сердец не было. Пришлось отказать самому себе в вечной жизни. Это было тяжёлым выбором, но человечность победила.
Сам я скончаюсь от рака сердца в ближайший месяц. Я не успею сделать себе такое же сердце, как у тебя, а лечить рак я уже опоздал. Обычное сердце я не вставляю, потому что новую пересадку уже не выдержу, когда повторю своё творение. Так что не имеет значения, когда умирать: бессмертным я уже не стану. А главное дело жизни я сделал.
Жаль, что мы не успели как следует с тобой пообщаться. Но я хочу верить, что ты достойный вечной жизни человек. Я призываю тебя посвятить всего себя людям – именно эта цель двигала мной, когда я изобретал бессмертие.
И ещё кое-что. Даже если ты спрыгнешь с пятидесятиэтажного здания и по пути попадёшь в торнадо, а прямо на тебя сверху упадёт метеорит, ты всё равно останешься жив и даже не станешь инвалидом. Тебя невозможно убить и покалечить, дружище.
Удачи, Пётр. Пусть твоя жизнь и не кончится никогда, не трать её попусту. Входи в историю каждую эпоху, проживаемую здесь.
С уважением и наилучшими пожеланиями,
Хирург Иван Петрович Вырезалов"
Я несколько раз перечитал письмо.
На глаза мне попалась ещё одна записка:
"P.S. По понятным причинам я работал над бессмертием тайно. Никто не знает о тебе. Я оставляю за тобой право рассказать или смолчать о возможности бессмертия этому миру. Я завещал тебе все свои записи. Среди них можно найти инструкцию по созданию твоего сердца. Будь осторожен и благоразумен, не трать время попусту, в конце концов ты теперь за старшего на этой планете."
Следующие лет тридцать я был настроен достаточно оптимистично. Но потом я загрустил. Пусть я и любил жизнь, всё-таки я боялся жить вечно, поскольку считал, что уже выполнил своё предназначение и искренне верил в то, что после смерти нас обязательно что-то ждёт. И теперь я был лишён права узнать, что именно и стал заложником одного и того же этапа бытия.
Следующим этапом принятия стала глубокая двадцатилетняя депрессия.
***
Я уже не раз инсценировал собственную смерть. И каждый раз становился своим же пра-пра-...-правнуком.
К своему 370-летию я был носителем пятнадцати языков, открыл, развил и потерял примерно столько же бизнесов, получил двенадцать высших образований, посидел в тюрьме за крупное ограбление банка, побыл программистом-отшельником, чокнутым собирателем марок и детективом, пятнадцать лет был актёром, двадцать – рок-музыкантом, и моя группа стала одной из легендарных групп всех времен. Я написал несколько романов, пока колесил по всем континентам и странам, а ещё снял несколько фильмов. Я растрачивал бесконечную жизнь, не заботясь о том, важно ли то, что я делаю. Попробовать всё стало моей единственной целью, и на какое-то время я вошёл во вкус и полюбил своё бессмертие.
Мне ни разу не было жаль потерять всё, что у меня было и начать сначала, ведь то, что для любого человека было целой жизнью, для меня было очередным этапом, сменяемым миллионами следующих.
***
За тысячу лет я насмотрелся столько грязи, лицемерия, насилия и глупости, в которых погрязло человечество, что в какой-то момент решил, что дальше так быть не может, и я призван их спасти. Вначале я вернулся к медицине. Через пятьдесят лет стал пожарным. Через шестьдесят – адвокатом. Я жил ради одной идеи – спасти как можно больше жизней, уменьшить несправедливость и помочь людям жить лучше. Какое-то время я даже был президентом. Последние пятьдесят лет своей филантропии я посвятил педагогике.
Однако глупо было надеяться, что даже не совсем обычный человек может кардинально сделать мир лучше и что с этим самым миром что-то не так. Люди не изменятся ни спустя сотню лет, ни спустя тысячу, две, десять... Кто-то будет творить добро, кто-то будет стремиться к развитию, а кто-то будет сеять разрушение, и так будет всегда. Человечество – слишком мощная стихия, слишком налаженная эволюцией система, в которой нет изъянов, но есть баланс и которой не нужна помощь.
После потери своей любви к людям я заинтересовался мирозданием. Мне вдруг стало невыносимо тошно от факта, что я обречён на бесконечную жизнь в мире, который с трудом могу объяснить. Я сделался одержимым идеей понять абсолютно всё, докопаться до истинных законов, которым всё подчиняется, я мечтал о том, чтобы не осталось ни одного вопроса, чтобы всё на свете было объяснено!
Сто лет одержимости наукой оставили моё имя в истории, однако не дали мне ни одного ответа. Всё, что я понял на выходе – это то, что понять устройство данного мира до конца никогда не получится, сколько ни копай. Раскопаешь одно, за ним последует другое. Откроешь мельчайшие частицы – через какое-то время найдёшь ещё мельче. И глупо думать, что однажды найдёшь фундаментальные вещи. Со всех сторон бесконечность, дабы людям было, что исследовать.
Первое, что я сделал после этого осознания – упал с двадцатого этажа. Я делал это периодически, чтобы образуметь самого себя. Второе, что я сделал – уехал в свой дом глубоко в лесу. Третье – лёг на траву, разглядывая звёздное небо.
Ни один смысл жизни не оказался правдивым, каждый из них был ловушкой, созданной человечеством, чтобы не так сильно бояться конца. Я почувствовал у себя внутри огромную дыру. Я ощущал нечто подобное где-то раз в сто лет, когда менял род деятельности из-за разочарования в предыдущей идее, мной двигающей. Но теперь эта дыра стала окончательным приговором, ведь впереди не было ничего, что могло её залатать, ничего, что я бы не попробовал до этого и в чем бы я не разочаровался.
Я провёл в этом состоянии опустошенности пару сотен лет. Я не двигался с места, мою голову не посетила ни одна мысль, я ничего не ел и кажется не спал…
***
И вот он я – победитель отбора космонавтов, собирающихся в первую космическую экспедицию на какую-то планету, дабы обнаружить там пригодные для человеческой жизни условия и начать обустраивать для переселения части человечества. Таких экспедиций замышлялось несколько, а меня отправляли первым. Вероятность успеха была в лучшем случае одна миллионная. Никто от меня и других счастливцев не скрывал, что мы шли на смерть.
Через тридцать лет моего отсутствия вскроют мою капсулу-завещание. В ней лежат все записи Вырезалова, которые я так и не прочёл сам, и моя записка:
"В этих бумагах один большой секрет моего сердца, который я не смог открыть самостоятельно, поэтому оставил бумажным. В своё оправдание лишь скажу, что не мог дать вам этого раньше, потому что с каждым годом убеждался, что Бессмертие – самое большое проклятие, на которое я был не готов обрекать хоть кого-то, кроме себя. Однако забрать его у вас я не имел права. Делайте с ним, что хотите.
Викторов"
***
Я вышел из своего корабля в открытый космос на “прогулку” и посмотрел по сторонам: вокруг была абсолютная и бесконечная пустота. Я почувствовал, что становлюсь с ней одним целым.
И знаете что? Ответ найден.
Всего нет. Есть только Ничто. И оно вечно.
И я – абсолютная и бесконечная Пустота.

Мисько Валерия. Вестник

Когда мне было 10 лет, моя мама умерла. Трудно сказать, любил ли он ее, когда она была здорова, но когда ее не стало, особо не заморачивался. Моя маленькая, худенькая мама была всего лишь зверушкой в цепких лапах отца.
Прошло ровно три месяца после смерти мамы и, отец решил преподнести мне подарок в виде новой мамы.
Этой женщиной была Болиголва. Хорошенькая полька, похожа на ведьму – жуткая красавица, впрочем, в скором времени она и начала себя вести, как красавица.
При нашей первой встрече она заплыла в комнату и, не проронив ни слова, обнажила ряд белых зубов. Красная помада вызывающе ярко демонстрировала ее право войти в наш дом. Она держала в руках фарфорового утенка. Он был твердый и холодный, да и играть им нельзя: так и будет молча сидеть на комоде. А как бы было здорово, если б появился в доме живой голос…
После короткого представления отца Болиголва отдала мне утенка, чмокнула в щеку и испарилась.
- Страшная тетенька, - подумал тогда я, стирая помаду с щеки. – И откуда она узнала про утенка?
Наш дом находился в самом конце улицы, спускающейся к озерку. Там всегда было много уток, мы с мамой даже сделали несколько домиков, чтобы они могли спокойно жить вместе с утятами. Домики плавали недалеко от берега, и утки, обжив их, устраивали в них свои гнезда. Я очень хотел, чтобы птицы жили и в нашем доме, раз даже хотел притащить в свою комнату одну из них. Прижав к себе бьющуюся птицу, я уже добрался до детской, но тут услышал тяжелые шаги - это был папа. Он схватил меня за плечо и резко повернул к себе.
- Если ты вытворишь что-то подобное еще раз, то будешь давиться этой кряквой на ужине! Ты меня понял?!
Я медленно кивнул, еле сдерживая слезы. Дождался, пока он уйдет, и тихонечко завыл. Если бы отец услышал, что я реву, то непременно бы вернулся и обозвал девчонкой и нытиком. Пока мы находились в доме, утка даже не крякнула, как будто она понимала, что не нужно этого делать.
Больше я не пытался приручить утку, так как слова отца звучали у меня в голове. Все чаще я запирался в своей комнате, пытался занять себя пазлами, но почему-то и они не складывались в узор.
Жить под одной крышей вместе с Болиголвой не было большим удовольствием. Я не понимал, почему она со мной не разговаривает и странно смотрит мою сторону, если я выхожу из детской.
Один раз отец попросил сделать ему чай. Я всегда его делал по-особенному, как учила мама. Единственное, что ему нравилось во мне, - это мой чай, ну, я и этому был рад.
Пока чайник стоял на плите, я вынул банку с душистой мятой. На дне банки были жалкие крохи, и я помчался во двор за свежей травкой. Не прошло и пяти минут, как я гордо понес отцу чай и поставил перед ним на письменный стол. Через минуту услышал звон чашки и крик:
- Почему он такой соленый? Ты специально это сделал? Я сегодня даже не выходил из кабинета из-за кучи бумаг, которые мне нужно просмотреть и подписать, а ты, видимо, решил меня довести, - отец так орал, что, казалось, брызги летели в разные стороны.
На его крики припорхнула Болиголва и начала его успокаивать, гладя по плечам и лепеча что-то на своем польском.
- Это не я, я бы никогда такое не сделал, зачем мне солить чай? – я смотрел то на него, то на нее. Болиголва опять улыбалась.
- Врешь! Такой же, как и твоя мать, ничего нормально сделать не можешь!
После таких слов я не выдержал, слезы обиды предательски поползли по щекам: «Зачем он такое говорит про маму, он даже толком про нее ничего не знал?»
- Пошел вон! Еще сопли мне будешь тут распускать.
Я хлопнул дверью кабинета, выбежал из дому и направился к озеру.
Вытирая слезы, медленно спустился к берегу, сел на камень и аккуратно достал мамину фотографию, к который была приклеена маленькая веточка ландыша.
- Мне так тебя не хватает, знаешь, что они со мной делают? Я же так долго не выдержу, - я всегда разговаривал с мамой, когда мне было больно.
Вслипывая и жалуясь, я даже не заметил, как ко мне кто-то подошел.
- Вот дурак…
Я перестал реветь, подумал, что мне послышалось, но решил все-таки проверить: повернулся и увидел мужчину, который кормил уток. Я немного испугался, но решил ответить ему:
- Почему это я дурак, и вообще, почему вы кормите уток хлебом? Этого делать нельзя!
- Много чего делать нельзя, например, нельзя так с детьми обращаться, но почему-то другие взрослые в твоем доме не говорят об этом, верно же?
- Верно, но… они ведь большие, их не переделаешь, а утки маленькие, и у них есть только я. Им будет плохо, не нужно их кормить хлебом.
- Твоя взяла, - мужчина убрал хлеб и достал мелко нарезанные овощи.
- Эх, Витёк, чего ты так расстраиваешься из-за них? Не принимай все так близко к сердцу.
Я очень удивился, когда он назвал меня по имени: я вообще его вижу в первый раз в своей жизни.
- Легко вам говорить: не расстраивайся. А как не расстраиваться? Вот вы… Ой, а как вас зовут?
- Не скажу, тебе этого не надо, ну, или же у меня просто нет имени.
- Как нет?! У всех людей должны быть имена, вы же тоже человек!
- Ну…пусть я буду Вестник.
Он улыбнулся. Его улыбка была не такая, как у мачехи, она была скорее, как у мамы, настоящая. И любил он то же, что любила мама. Даже песни ее пел.
С того дня мы часто встречались у озера, кормили уток, чинили домики, или Вестник мне просто что-то рассказывал. Мне всегда было весело с ним, я чувствовал себя в безопасности.
Однажды, вернувшись с озера домой, я наткнулся на Болиголву. Она стояла прямо передо мной, скрестив руки на груди. У нее был такой тяжелый взгляд, мне казалось, что меня сейчас придавят. Я сжался и отошел к углу.
- Что это еще за мужик? Тебе с ним весело, да? Сильно раздражаешь ты меня своим улыбчивым личиком, смотри не лопни от счастья, мой хороший, - ее брови так скакали, а лицо выражало полное отвращение ко мне, пока усердно выговаривала слова. - Чтоб я тебя с ним больше не видела, понял меня?
Я медленно кивнул, отходя от стены. Она улыбнулась и исчезла.
- Господи, - прошептал я и плюхнулся на пол.
Но на следующий день я опять пошел к озеру: там вылупились утята, я не мог их бросить.
Когда я подходил к утиным домикам, то увидел его. Он сидел скрючившись и почти не дыша, чтобы не помешать. Я не стал здороваться и сел рядышком.
Мы сидели так очень долго, утята в домике что-то переговаривались между собой и совсем не обращали на нас внимание. Вестник смотрел на них с особой теплотой, его глаза блестели.
- Скажи же, хорошенькие, такие беспомощные, беззащитные. Если утка их покинет, то защитить будет некому, - чуть хриплым голосом произнес он.
- Я смогу их защитить! Я же сильный.
- Ох, ребёнок-утёнок, тебя бы самого кто защитил, - тяжело вздохнул Вестник и сжал кисти с такой силой, что они покраснели.
- А вы сможете меня защитить? – я заволновался, мне стало страшно, что же он ответит? Повернулся к нему и посмотрел прямо в глаза.
- Нет, - кормилец уток виновато опустил глаза, заторопился, потрепал меня по волосам и ушел.
- Как нет, защитит же, просто пошутил. Не оставит же он меня, в конце концов, правда же? – я смотрел на утку, как будто думал, что она мне ответит. - Молчанье – знак согласия, точно спасет, - я легонько погладил утку и тоже ушел.
Я боялся возвращаться домой, знал, что нарушил правило. Но как ни тянул время, нужно было вернуться. Переступил порог и наткнулся на сверлящий взгляд:
- Что ж ты все никак не поймешь, вроде русским языком говорила. Выбор твой.
Я даже не осмелился поднять голову и посмотреть на нее. Но она больше не сказала ни слова. Лучше бы сказала…
Вот и сентябрь. Мой одиннадцатый день рождения, первый день рождения без мамы… Никто не пришел ко мне утром с пирожным и свечкой, никто крепко меня не обнял и не сказал: «Солнце еще не встало, а мое солнце уже ярко светит. Я так тебя люблю! Ты стал старше еще на один год. Сегодня твой день, сынок, с днем рождения…»
Отец объявил, что вечером будут гости. Но ни одного ребенка в доме не появилось. Когда я зашел в зал - это было темно-серое пространство, пропитанное сигаретным дымом и терпким запахом духов - показалось, что я сейчас задохнусь. Вокруг было так много людей, все что-то ели, громко смеялись, иногда подходили ко мне и что-то говорили. Я не особо слушал, просто хотел уйти поскорее.
Посреди этого шума вдруг что-то зазвенело. Толстая женщина постучала по бокалу, хихикнула и, еще не дожевав, начала говорить:
- Как вы все знаете, я люблю делать запоминающиеся подарки! Несите быстрее, чего ждете? – женщина замахала руками, призывая поторопиться.
Эта особа додумалась притащить черепаху, оклеенную блестящими камушками и пайетками.
- Кто оторвет от нее камушек, тот будет счастлив всю жизнь! – громко сказала она.
Бедная черепаха на серебряном подносе жалобно открывала рот и просила, чтобы ее отпустили. Она дергала лапками, но уползти не могла. Люди окружили ее и стали отрывать камушки, которые были приклеены к ее голове, лапкам и панцирю. Гости веселились: «Вот это да! Точно все сбудется!»
Я так хотел забрать черепашку и убежать, рванулся к ней, но кто-то вцепился мне в плечо и прошептал: «Смотри». Это была Болиголва.
Я сразу понял, что это мое наказание. Слезы опять предательски побежали. Я завыл, и мачеха, дергая за руку, вытащил из зала и захлопнула двери у меня за спиной.
Я рванул к озеру.
- Вестник! Где вы?! Выйдете, пожалуйста, не прячьтесь! – мне казалось, что меня слышит весь мир, кроме Вестника. - Вы же не бросите меня?
Утки испуганно рассыпались по сторонам. Подросшие птенцы тоже недоуменно поглядывали на меня. Их крылья окрепли, наверное, и с дальним перелетом справятся. Осенние листья кружились на холодной глади воды, словно хотели сложиться в какой-то мозаичный узор. Но все не складывались, как будто и у них не хватало пазлов.

Грибова Анастасия. Асфальтоукладчик, славься!

Асфальтоукладчик, славься!
История в 3 живописных картинках …
Живописная картинка « Первая»
Девочки стояли около яблонь. Хоронили попугайчика».
Именно так написал в докладной на их имя один из прохожих в парке, адресованной охраннику. Охранник, впрочем, не удивился. Повел кустистыми бровями, собираясь что-то сказать, но девочка помладше сказала:
– Мы с классом в музее были! Там картин много! А попугай живёт в добром здравии! Его Питюней зовут!
Девочка, что постарше, закивала головой, подтверждая сказанное.
– Мы решили картину нарисовать! Мы выбрали показать работу в парке! Это будет лучшая картина! Приходите на неё посмотреть!
Охранник перевел несколько раз взгляд с одной девочки на другую. Та утвердительно закивала.
Посмотрев взглядом, дескать, «у меня дел хватает», ограничил их только предупреждением…
Клей, земля, холст. Произведение искусства! А если перья Питюни добавить, будет загляденье, что глаз не оторвать. Полька держала садовую лопатку с полиэтиленовым пакетиком, которые в продуктовых магазинах лежат около стеллажей. Или в которые собирают вещи, всё что угодно можно сложить в полиэтиленовый пакет.

— А может ну его, эту картину? Мы все равно её в парке показывать будем. — сказала девочка, теребя пакет так, что от него уже развивались на ветру прозрачные пёрышки. Она уже успела утратить свой энтузиазм.— Наше имя не на столько известно, что все обратят на картину внимания. Да нас вообще никто не знает! Максимум, нас примут за художников, что карикатуры рисуют для туристов…—девочка надула губу, готовясь расплакаться.
Договорив, она неуклюже прыгнула за улетающими желтыми пёрышками попугая. Растрёпанный лохматый пакет вырвался из рук и лениво пополз по тротуару. Земля, которая до недавнего времени находилась в полиэтиленовом существе добровольно осталась в руках Польки. Девочка раскисла окончательно.
Но Саша не могла допустить такого бунта младшей сестры, ведь она старше её на целых два года. А значит пора брать ситуацию в свои руки! Взяв перья и землю в руки, засунув это добро в карман, взяв Польку за рукав куртки так дотащив её до подъезда дома, потащила её в квартиру, находившуюся на восьмом этаже.
Открыв дверь, под ноги бросилось жёлтое пятно. Это был Питюня. Жёлтый попугайчик. При скрипе входной двери, птица пища, кидалась людям под ноги, издавая звуки, явно не очень приятные. Скорее, его попугайный вой напоминает отдаленно скрип двери. Линяет Питюня жутко! Целых восемь раз в год! Только успевай подбирать пёрышки.
Полька не стала разговаривать. Видимо обиделась на старшую сестру, что вытащила её из комнаты копать землю в городском парке…
«Ладно, скоро спать ложится, а уроки не сделаны» – подумала Саша, и пошла в свою комнату.

Живописная картинка «вторая»
Через несколько дней девочки снова вернулись к идее создания гениальнейшей картины За всю историю человечества. Но остался один вопрос. Что написать?
–Надо, что бы, как в Эрмитаже! – ликующе сказала Полька. – Чем круче муза, тем круче картина!
Девочка схватила акварельные краски. И щедро залив их водой принялась размешивать самой жёсткой кистью, от чего та мгновенно встопырилась и больше была похожа на ежа, чем на кисточку. А после на квадратном холсте вырисовывать голубой фон.
– Нет, зачем? Мы создадим картину, которая будет намного лучше! – повысила на пол тона голос Саша.
Завязался спор. Так бы дело дошло и до драки ю, но только попугай Питюня был самым мудрым. Подражая голосам девочек, он все громче начинал чирикать, повторять отдельные слова: « Какая птица!», «Молодец!». Чик-чирик!
Девочки потихоньку начали смолкать. Попугай тоже умолк, поддерживать разговор, больше стало не интересно. Гораздо важнее было следить за состоянием перьев, чем, собственно попугай занялся. Только глазки – бусинки любопытно скользили по предметам в комнате.
– Слушаааай, – осенило вдруг. – А, давай мы нарисуем Питюню?! – девочка начала кружить около попугая, которому не очень сильно понравился этот неожиданный приступ любви. – Это будет самый лучший портрет попугая за всю историю человечества!
Саша оживилась. Идея ей точно понравилась. Одобрительно покачав головой, девочка побежала в прихожую достав из карманов землю из парка и перья самой главной музы – Питюни.
Достав клей и щедро намазав им нижние углы картины получилось нечто похожее на грядку, если мыслить широко и абстрактно. Полька, брякнув на холст желто-лиловое пятно, твердо обозначила, что именно это и есть попугай, что таким он должен оставаться. Не смотря на все возражения, которые видимо даже не рассматривались. С картиной провозились так битых два часа. Получилось очень даже прилично. Попугай Питюня сидит на грядке, щиплет травку. Рядом нарисована корова, для пояснения габаритов попугая, а над пернатым чудом летают яркие жёлтые бабочки. Праздник жизни короче.
Картину решено было показать самому суровому критику. Главной музе юных художников. Попугаю Питюне.
Тот уже успел уснуть, нахохлившись и засунув голову пол крыло. Девочки радостно вытянули картину попугаю картину, которой тот сначала испугался, издав громкий писк. Успокоился. Скользнул глазками – бусинками по картинке, чиркнул, и стал чистить перья. Девочки решили, что это явное утверждение их трудов и, что главной музе понравилось.
– Это самый лучший портрет попугая! – сказала Полька.
– Да!
Живописная картинка «Третья»
Побоявшись снова заходить в парк, девочки решили прийти в сквер. Который находится ещё дальше.
«Всего- то проехать две остановки метро».
Страз пройти в метро, сквозь толпу было нелегко. Люди постоянно спешат, особенно осенью. Кому на работу, кому на дачу, мда.
Саша предварительно завернула холст в бумагу, чтобы земля не осыпалась.
– Иди рядом со мной,– скомандовал Саша.– ещё не хватало, что бы ещё тебя я тут искала.
Людей было много, словно всем потребовалось одновременно сорваться с места, спуститься в метро по любой причине. Съездить на другой конец города, выпить кофе в другой кофейне или купить газету в переходе? Вполне может быть.
Держа под мышкой упаковочную картину, смотря по сторонам. Девочка столкнулась с каким-то человеком. Который по всей видимости нем кофе – обёртка картины стала бугристой и мокрой.
– Извините, но…– начала она говорить, а человека уже и след простыл. Никого нет.
– Пойдем. – сказала Полька, потянув её за рукав.
Выйдя на большую площадь около парка, примостившись к уличному художнику, который не обратил на них внимания, сняли размокшую бумагу. А попугая там больше нет. Вместо него темно- серо- желток коричневое пятно, которое к тому же отдает запахом кофе. Клей начал размокать и смешиваться с красками. Девочки были сбиты с толку.
Заметив растерянный взгляд Саши, Полька начала её подбадривать:
– Знаешь, а так даже лучше! Это лучшая клякса в истории человечества! Ни у кого такой же нет! Если бы я взяла такой же рисунок в школу на конкурс, мне бы поставили первое место среди всей моей параллели пятого класса! Родителям понравится!
Ничего не помогало. Саша расстроилась ещё больше.
– Ну, давай, новое название придумаем! Ни попугай Питюня,а…,- на мгновение она задумалась.– А асфальтоукладчик! Мне кажется подходит;
Картинку видели многие, кто-то удивлялся, кто то не обращал внимания. Но не желая мириться с кислым лицом Саши, Полька подняла картину вверх, сказав:
– Ламы и господа! Вашему вниманию Асфальтоукладчик !
Это не попугай! Не вздумайте путать.
Из прохожих кто-то улыбнулся, кто-то был недоволен такой самодеятельностью.
— Асфальтоукладчик, славься! Асфальтоукладчик, славься! Славься, асфальтоукладчик!
Уже никому не было грустно. Саше не хотелось плакать из за неудачного рисунка. Хотелось улыбнуться.
«У меня есть Полька, Питюня, и асфальтоукладчик. Что может быть лучше?» – подумала она.

Приладышева Анна. Перезагрузка

Ужасно холодно. Словно тысячи ледяных игл прокалывают кожу, проникая в каждую клеточку тела. Они начинают с кончиков пальцев, медленно поднимаются и, забираясь глубоко в душу, делают ее липкой от ужаса. Тревога нарастает, как и глухой гул в ушах, заполняя пространство вокруг. Темнота не дает возможности увидеть, что происходит. Где я? Чувство, чего-то давящего со всех сторон, точно в толпе во время паники. Разум словно расплывается, заставляя застыть в ожидании чего-то, что невозможно описать. Словно с каждой секундой теряю что-то. Будто кто-то отбирает у меня…саму меня. Мысли теряются. Что вообще значит я? Ничего не слышу. Не вижу. Не помню. Будто мозг отключили, оставив лишь пугающую пустоту. В этом безмолвном мраке, где каждое дыхание становится борьбой, я ощущаю, как теряю связь с реальностью. Вокруг меня – лишь тени и глухие звуки, которые не могут пробиться сквозь туман сознания. Вдали промелькнул свет. Стекло. За ним белоснежная комната, стены, стол, все сияет – это сводит с ума, будто не реальность, а имитация. И лишь в одном месте на стене яркая надпись. Красные символы непонятного мне языка выглядят как приговор. Я застряла в этом кошмаре, и единственное, что осталось - это неизвестность, которая сжимает сердце. А есть ли у меня вообще сердце? Кто я вообще такой? Или такая? Я не помню… Бросив последние силы на фокусировку зрения, я тону.
***
– Я все понимаю, на следующей неделе у вас будет итоговое сочинение, но это не повод забывать про мой предмет, – долгожданный звонок прервал нотации.
Не обращая внимания на говорившую учительницу, весь класс вылетел из кабинета. Толпой мы чуть не сбили какого-то семиклашку и как можно быстрее залетели в раздевалку.
– Теперь я точно сдам экзамен в отличие от тебя, – с напускной издевкой сказала я подруге на прощание и выбежала из школы. Я не слышала ни музыки в наушниках-вкладышах, ни скрипа снега под ногами, лишь стук крови в ушах. Усталость после бессонной ночи из-за предвкушения испарилась. Наконец-то! Еще два месяца назад я заказала ЭТО. Осталось всего четыре часа. Говорят, что сразу после ЕГО установки перед глазами автоматически будет все, что хочешь. Будь то просто фильм, сериал или же после подключения к интернету ответы на любые задания. Повезло, что успела купить. Конечно, ЕГО только недавно выпустили в продажу, и практически никто не знает, если спрашивать напрямую, но отзывов, если уметь искать, очень много. К тому же все нужные лицензии и тому подобное есть на официальном сайте разработчиков. Да и много времени на раздумье не было. Еще немного помедлила, и ОНО не успело бы прийти до экзамена.
Я еле-еле открыла дверь в квартиру из-за внезапного тремора рук. В квартире было очень тихо. Родителей сегодня вызвали на смену из-за нехватки рук в больнице. Хорошо, что сама грипп не подхватила, а то пришлось бы перенести установку. Снимая шапку, я услышала, что все это время у меня играла громкая музыка во вкладышах, и поняла, что не могу вспомнить ни одной песни за дорогу.
Быстро разделась и легла, но, несмотря на усталость, так и не смогла заснуть. Ворочалась, даже под одеялом казалось бил озноб. Еще и в голове вертелись ненужные мысли. А вдруг что-то пойдет не так, а если это все развод или мне заденут какой-нибудь важный нерв. Меня передернуло от неожиданно зазвонившего будильника. Я даже не вздремнула. Тело словно железное. Приложив усилия, встала и привела себя в порядок. Вскоре раздался звон домофона. Посылка. И вот мои руки вновь неспособны открыть дверь человеку, что за ней. Лишь простояв немного дольше обычного над замком, смогла открыть его. На пороге стоял мужчина.
– Здравствуйте, – вытерев потные руки о джинсы, я отошла от прохода, пропуская курьера в прихожую. Он не был похож на серьезного специалиста. Студент в спортивках и распахнутой кислотно-зеленой куртке. Мои мысли прервал звонкий голос.
– Добрый день, Тирков Морис, – кинув взгляд на мои спрятанные за спиной руки, он, казалось, воздержался от рукопожатия, – Вы проходите в гостиную или куда-то, где лечь можно, а я пока переоденусь и достану все, – любезно предложил он.
“Это же мой дом, откуда ему знать, куда идти”, – промелькнуло в голове, но чтобы не показаться странной, я лишь кивнула и скрылась в комнате, где был диван.
Спустя минут пять он зашел в помещение. На нем был медицинский халат, в руках папка с бумагами, коробочка, и кудрявые фиолетовые волосы по плечи. Почему-то именно они немного успокоили. Мужчина проигнорировал мое плохо скрытое удивление и протянул документы, которые требовалось сверить с данными на сайте и в паспорте, а затем подписать. Ручка пару раз выпадала из моих рук. Зрение не фокусировалось, слова плыли. Казалось, что парень устал ждать, пока я закончу проверку, он же в свою очередь просто смотрел в пол. Через четверть часа, мы подписали договор, и “курьер” распаковал посылку. В ней лежал крохотный чип. Я заранее узнала о том, как его устанавливают, поэтому сразу после осмотра предмета на отсутствие брака, наклонила голову. Потребовалось три или четыре секунды на установку чипа через ухо. К моему удивлению, это было немного щекотно. Когда все закончилось, я поблагодарила Мориса и проводила.
Рухнув на кровать, я уткнулась носом в одеяло. Хоть это и оказался практически мой ровесник, а не кто-то средних лет, напряжение было слишком высоким. Не знаю, сколько времени я провела в ступоре, но когда очнулась, за окном уже стемнело. Родители до сих пор не вернулись. Устало открыв телефон, начала активировать чип, чтобы уж точно закачать все данные. Осталось нажать на кнопку подключения к общей сети и можно будет перестать постоянно стрессовать из-за экзаменов. Мои проблемы исчезнут, а жизнь изменится навсегда. Звучит, как рестарт в игре ради открытия новой концовки или перезагрузка после сбоя.
Три, два, один. В тот миг, когда палец коснулся экрана, мир вокруг замер. Резко прилила кровь, и раздался оглушительный звон в голове, и все звуки, которые раньше были четкими, превратились в неразборчивый шум на максимальной возможной громкости. Рефлекторно руки потянулись, чтобы закрыть уши, но тело не слушалось. Меня начал окутывать холод, сердце бешено стучало, и вдруг меня пронзила тишина, а глаза закрылись от боли. Казалось, что вокруг ничего. Лишь ужасающая пустота. Темнота, которая уже никогда не отпустит меня. Холодно…
***
Звон колокольчика. Кто-то пришел. Распахнулась входная дверь, мужчина на пороге включил свет. Комната наполнилась больничной белизной. В ней не было никакой мебели. Лишь ноутбук на белоснежном столе и телевизор в углу. Совершенно обычная комната. Кроме одного исключения. Одна из стен была другого цвета – черной. Ничего особенного. И только если подойти вплотную, становилось видно, что дело не в цвете. Стена прозрачная, а за ней кишат мелкие темные существа. Это не рыбы. Это просто "что-то" неопределенное, пугающее, тревожное.
– Мо, почему так долго? – послышалось от блондина лет двадцати, который развалившись за столом, смотрел на “гостя”.
Человек в дверях проигнорировал вопрос, рассматривая отражение в телефоне, пригладил взлохмаченные ветром фиолетовые волосы, а после довольно улыбнулся и начал что-то искать в рюкзаке за спиной.
– Кстати, сегодня попался очень хороший экземпляр, – Мо держал в руках нечто. Оно было безликим и до дрожи противным на вид. Короткое тело и хвост. Больше всего оно напоминало еще безногого головастика, а темная кожа переливалась на свету. “Курьер” подошел к прозрачной стене и незаметным движением поместил существо внутрь.
– Сейчас про нас будут говорить, – Мо взял пульт и включил ТВ. Полистав каналы и остановившись на новостях, он увеличил громкость.
– С недавнего времени по всей стране начали происходить внезапные изменения в поведении подростков и студентов. В один момент они становятся отчужденными, хотя к этому нет никаких предпосылок. Словно из них выкачивают все эмоции, превращая в бездушные машины. Одно из таких происшествий случилось буквально несколько часов назад. Передаю слово репортеру.
– Сегодня в этой квартире девушка семнадцати лет “потеряла душу”. Она перестала выражать какие-либо чувства, начала вести себя холодно со своими родителями. Можно было бы предположить, что это обычный подростковый бунт, но изменения оказались слишком необычными. Никто не может назвать причину для подобного поведения. Кажется, она стала еще одной пострадавшей от неизвестных нам атак…
Парень со светлыми волосами отобрал пульт и выключил передачу.
– Тебе, что не хочется послушать, как исполняются людские мечты об идеальной жизни? – Мо хотел уже заново включить программу, но его остановили.
– Ты думаешь этого достаточно? Мы еще не закончили проект, – блондин открыл ноутбук и стал что-то искать, – У нас выполнена лишь часть заказов, а они все поступают. Надо быстрее работать, иначе ОНИ придут и за нами.
– Я понял, но существ уже больше, чем нужно. Почему бы просто не продать их всех? – он кивнул в сторону аквариума.
– Ты же сам все прекрасно понимаешь. Они еще не готовы. Товар должен быть абсолютно чистым, без осознания происходящего. Вдруг кто-то из них понимает нашу речь? А если потом вспомнят нас или свое человеческое прошлое? Нужно просто дать им время. Должны остаться лишь эмоции, чувства, ощущения. Конечно, на Земле все скоро забудут про нас и чип, но это все равно может быть опасно. На этой планете пока нет других Собирателей.
На несколько мгновений повисла тишина. Спустя пару секунд послышался тихий звон от колокольчика над дверью. Она была незаметна, только вывеска на стене чуть выше кричала ярко-красными буквами: “Чистые Души. Перерождение недорого”.

Аношин Матвей. Как пропала буква З

Все буквы алфавита жили в красивом доме с большими-большими окнами. Дом стоял на пригорке, вокруг росли деревья и цвели цветы. Птички любили прилетать к дому и петь свои песни. В доме было ровно 33 квартиры. У каждой буквы был свой номер. У буквы А - номер 1, у буквы К - номер 12, у буквы Р - 18. Все буквы жили дружно, ходили друг к другу в гости, а по вечерам любили посидеть у окна, посмотреть на цветы и послушать трели птиц.
И только буква З не захотела жить в своей квартире номер 9. Она жила в старом Зеленом Замке. Замок был окружен высоким-высоким Забором. Вокруг росли колючие-колючие Заросли. А на воротах Замка висел огромный Замок.
Буква З была очень Замкнутой и чуть-чуть Заикалась. Но все другие буквы думали, что З не хочет ни с кем дружить, и часто называли ее Занудой, Задавакой, Зазнайкой и Злюкой.
И вот однажды буква З пропала. Буквы начали ее искать и Звать. Звонко кричали: «З-З-З! отЗовись!»
Ответа не было. З не отвечала. А самое неприятное: она стала пропадать в словах с буквой З.
Буквы решили: мол, ерунда. Подумаешь, пропала одна Зануда. Мы ее легко Заменим. И начали искать Замену пропавшей З.
Зайчика буквы стали называть кроликом. Заяц обиделся и заплакал... Зебру решили звать просто лошадкой. Зебра не согласилась, начала скандалить. Но тут приползла Змея. Все буквы замолчали. Змея злыми глазами посмотрела на всех и сказала: «Только попробуйте назвать меня ужом или удавом. Ш-ш-ш! Я покажу вам свое жало!» Все испугались: «Что же делать? Как нам обойтись без З?»
- Ура! - Закричала буква У. - Если мы Убрали из слов букву З, точнее, она сама Убралась, давайте Установим вместо нее другие буквы!
- Давайте устанавливать! - согласился весь алфавит.
- Делайте хоть что-нибудь. Только спасите нас! - простонала роза. - Я совсем погибаю без буквы З.
- Я! Я Смогу заменить букву З! - закричала буква С. - Я почти такая же, даже лучше!
И буква С поспешила встать в Слово РОЗА вместо буквы З. Но что же получилось? Как вы думаете? Да-да. Вместо прекрасного цветка получилась просто РОСА.
Потом получились рога, потом роща…
- Что-то не то! Заменить букву З другими буквами у нас не получается, - простонали согласные.
- А если нам вообще убрать эту букву З? - возмутился бизон… и сразу же превратился в бидон.
- Остановитесь! - простонала Земля. - Если вы не найдете букву З, от меня останется только «ем» и «ля».
Звезды тоже заплакали. Ведь в слове ЗВЕЗДА целых две буквы З. И никак и ничем их не Заменить. Звезды Замерли и погасли. Зеленый лес стал желтым. Зима откаЗалась приходить. Вместо Зимы пришла девочка Сима, потому что букву З в слове «зима» уже успели поменять на букву С.
И весь алфавит горько заплакал.
Маленький комарик очень любил букву З. Это была единственная буква, которую он умел говорить. Он так любил летать и петь: «Зззззззззззз». Конечно, не всем его песенка нравилась, и многие начинали Злиться, Заслышав комариное «Зззззззззззз». Но как только пропала буква З, комарик сразу же потерял свою песню и ужасно расстроился. Он был очень храбрым и полетел искать любимую букву. Он подумал: «А вдруг буква З Заболела? Надо искать ее в Замке!»
Заросли, Забор, Замок на дверях для комара были не страшны. Он прекрасно мог попасть в комнату через открытое окно. И в этот раз он без особых забот проник в жилище буквы З. И что же он увидел?
Буква З Закрыла двери, Закуталась в одеяло, отключила Звонок. Забралась в самую дальнюю комнату и Заснула. Да, заснула и не хотела просыпаться. Она очень обиделась, что ее называли Занудой и Злюкой.
Комарик покружился-покружился над спящей буквой и, недолго думая, укусил ее за Завитушку. Буква З Зевнула и проснулась, открыла глаза и сразу услышала:
- З, где ты?! Мы Зовем тебя! Ты такая Замечательная, ты такая Звонкая, ты такая Значимая! - кричали все буквы.
З удивилась: что происходит? Она Засунула ноги в туфельки, вышла на улицу и сказала:
- Здравствуйте.
- Ура! - пронеслось над Землей. - Она нашлась!
Все буквы Засмеялись и Закружились в веселом хороводе. Слова с буквой З успокоились и Заулыбались. Теперь все будет в порядке. Зазвучала Замечательная музыка, Звезды Засияли на небе. Все были счастливы.
Больше всех обрадовалась девочка Зина. Ей ужасно не нравилось, что ее стали Звать Ина. И мальчик Захар обрадовался, он совсем не хотел быть Ахаром или Сахаром.
Буквы извинились перед З за свои обзывашки и сказали: «Мы поняли, что каждая буква Значима и каждая буква Занимает свое место!»
С тех пор все буквы алфавита дружно живут в одном прекрасном доме и больше не нарушают Закон. А буква З переехала из старого Замка в свою квартиру номер 9 и стала Звать всех в гости.

Фаев Василий. Обладатель

Мальчик Яша шёл домой из школы. Ему было шесть с половиной. На нём была школьная форма, слегка запачканная уличной пылью, и маленький портфельчик за спиной. Мальчик шёл вверх по улице и уже представлял приближающийся ужин, как вдруг увидел у автобусной остановки бабушку, с которой проказливый ветер сорвал широкополую соломенную шляпку. Шляпка, кувыркаясь, ползла вниз по улице, будто нарочно подпуская бабушку поближе, чтобы раз за разом, ловко выскальзывать прямо из бабушкиных рук. Яша схватил шляпку и, оглядев её, протянул бабушке.
- Ой, маленький, спасибо тебе. Подстерёг меня ветер, да и сорвал. Погоди-ка, у меня для тебя кое-что есть.
Бабушка тотчас проворно добежала до остановки и из картонной коробки достала, что-то большое, зелёное и продолговатое. В длину оно было почти что в половину роста Яши, а в ширину –– толще его руки. Бабушка сказала с широкой улыбкой на лице:
- Вот, глянь-ка. Сама вырастила.
Яша принял странный подарок, который с трудом смог удержать. Он с удивлением разглядывал это тёмно-зелёное нечто. Тем временем к остановке подъехал автобус, бабушка помчалась к нему, и Яша только и успел, что крикнуть вдогонку:
- Бабушка, а что это?!
- Это кабачок, милый. Теперь он твой. Ты уж береги его!
И бабушка уехала, оставив Яшу недоумевать от внезапно приобретённого богатства. Он взял кабачок и потащил в сторону дома. По дороге мальчик много думал, стараясь отвлечь себя от тяжести большого зелёного сокровища. Кабачок был тяжёлым, холодным, гладким, но самое главное, он был весь-весь Яшин.
Вскоре мальчик дошёл до своего дома, поднялся по лесенке и вошёл внутрь.
- Мама, я пришёл!
Яша бережно перенёс кабачок через порог и пошёл на кухню показать маме свой трофей. Мама стояла у плиты и что-то готовила. Она удивлённо посмотрела на Яшу.
- Привет. Что это ты принёс? Кабачок? Какой большой. Давай я его приготовлю, и мы им поужинаем?
Мальчик опешил. Как же можно просто взять, да и съесть такой большой и красивый кабачок? Ему ведь сказали его беречь. Наверное, мама просто завидует и хочет забрать кабачок себе. Яша заслонил собой кабачок, посмотрел на маму с вызовом и сказал:
- Нет, мама. Он мой.
- Но, милый, что же ты будешь с ним делать? Давай я лучше сделаю из него вкусный ужин?
- Он мой.
И Яша ушёл в свою комнату вместе с кабачком, то и дело оглядываясь, чтобы мама не подкралась сзади и не отобрала его сокровище. Он закрыл за собой дверь и аккуратно положил кабачок на кровать. Мальчик снял портфель и сел рядом с ним. Он посмотрел на кабачок, ласково погладил и сказал:
- Теперь ты будешь жить с нами. Тебе тут понравится.
Этот кабачок был чем-то странным, чем-то новым и прекрасным. Его дали Яше за помощь и дали не мама с папой, которые знают и любят Яшу, а незнакомая бабушка, которая оценила Яшину помощь и решила подарить ему его.
…
Мама позвала ужинать, и Яша, прихватив с собой кабачок, пошёл к столу. Мальчик с кабачком в руках поздоровался с родителями и сел за стол. Папа тут же с изумлением взглянул на кабачок, прислонённый к Яшиному стулу, и спросил:
- Сынок, а что это у тебя?
- Это кабачок, папа.
- А что он делает здесь?
- Он теперь будет с нами жить. Теперь будем вчетвером – я, ты, мама и кабачок.
Папа взглянул на маму с вопросительным выражением, но та лишь пожала плечами и поставила тарелки на стол. Папа убрал чтение и принялся за ужин. Яша взял вилку и сказал:
- Ладно. Приятного аппетита.
…
На следующее утро мальчик проснулся оттого, что мама слегка поглаживала его по голове и говорила:
- Яшенька, вставай, пора идти в школу.
Яша что-то промычал в ответ и залез под одеяло. Ему совсем не хотелось в школу, но спустя, некоторое время мама всё-таки взяла своё и Яша встал, собрался в школу и позавтракал. Он направился в сторону двери, и мама ушла в свою комнату. Мальчик уже открыл дверь, когда вспомнил про кабачок. Он вернулся к себе и подошёл к кабачку, лежащему у изножья кровати. Яша погладил его, а потом подумал-подумал и убрал в портфель – не оставлять же его дома одного, а тем более с мамой. Кабачок наполовину торчал из портфеля, в котором больше почти ничего не помещалось, но зато он был с Яшей. Мальчик отправился в школу.
…
Яша вернулся домой сильно уставшим – кабачок был тяжёлым. Он направился в свою комнату, поздоровавшись с родителями. Папа с большим удивлением посмотрел ему вслед.
- У него в портфеле кабачок?
Яша зашёл в свою комнату, сбросил портфель на кровать и с облегчением выдохнул. Кто же ожидал, что носить свою собственность так тяжело. Мальчик достал из рюкзака кабачок и, посадив его рядом с собой, стал с ним играть. В ходе игры кабачок упал с кровати. Яша поднял его и своими руками почувствовал влагу – это кабачок помялся за то время, что Яша носил его с собой в рюкзаке. Яша ахнул. Он взял одну из подушек и положил её к изножью кровати. Взял плед из корзины с игрушками и, скрутив его в кольцо, водрузил сверху. Потом он аккуратно усадил кабачок в это мягкое гнёздышко, а помятую часть перевязал носком.
- Вот так. Теперь ты поправишься. А в школу я тебя больше не поведу.
Тут Яшу позвала мама, и он помчался на кухню. У стола его уже ждали родители. Мама спросила:
- Яша, а почему ты ходил в школу вместе с этим… Кабачком?
- Потому, что он мой.
- Видишь ли, в школе не любят, когда туда приносят свои кабачки.
- Не волнуйтесь. Больше он в школу не пойдёт – ему там не понравилось.
…
Прошло несколько недель. Яша пришёл домой, зашёл в свою комнату и, увидев кабачок, снял с него жгут со словами:
- Твоя ранка, наверное, уже зажила.
Под жгутом мальчик обнаружил разросшееся тёмное пятно. Он взял кабачок в руки, чтобы получше рассмотреть это пятно и заметил, что кабачок снизу тоже стал мягким и потемневшим. Яша в недоумении уставился на своего зелёного друга и произнёс:
- Вижу ты заболел чем-то. Надо сказать маме.
Яша аккуратно понёс кабачок на кухню, где мама сидела за столом и что-то читала. Он тихо подошёл к ней и сказал:
- Мама, кажется, кабачок болен. У него пятна какие-то. Я не знаю, как лечить кабачки. Что делать?
- Милый, твой кабачок начинает портиться. Пора с ним распрощаться.
- Что это ты такое говоришь?
- Видишь ли, кабачки портятся со временем и их больше нельзя есть.
-Но я вовсе и не хотел его есть. Он мой и потому должен быть со мной.
- Хм-м. Видимо, этот кабачок и вправду заболел. У него сильная простуда, и ему нужно лечение. Я позабочусь о нём, как смогу, но не могу ничего обещать.
- Как это не можешь ничего обещать? Ты же мама.
- Ну-у, я постараюсь.
Мама взяла кабачок, взяла поднос, постелила на него салфеток и положила сверху кабачок. Яша непонимающе смотрел на странного больного. Мама встала, как одеялом накрыла кабачок ещё одной салфеткой и сказала:
- Больному нужен покой. Пойди пока, Яшенька, поделай уроки.
Яша посмотрел на маму, потом на кабачок и ушёл в свою комнату.
…
Стоял вечер. За окном шёл дождь. Яша сидел в своей комнате и усердно делал уроки, то и дело поглядывая в окно. Тут раздался голос мамы с кухни:
- Яшенька, ужинать.
Мальчик пошёл на кухню, где уже сидели мама с чашкой чая и папа со своим чтивом. Яша сел за стол, где для него уже стояла тарелка с едой. Мама и папа пожелали ему приятного аппетита и принялись за ужин. Мальчик перед тем, как начать есть спросил:
- А как там кабачок поживает?
- Видишь ли, милый, он сильно заболел и потому… ушёл.
- Он ушёл?
- Да. Теперь он у себя дома, в земле, и ему там хорошо.
- Не может быть. Он… Он мой. Он не может уйти. Где он?
- Дорогой, он уже не здесь. Он ушёл.
- Нет! Он не мог уйти. Не мог!
Тут Яша вскочил из-за стола и заплакал. Из его глаз текли слёзы, а его вой раздирал слух. Папа встал из-за стола, и Яша убежал в свою комнату. Родители переглянулись вопросительно и раздражённо.
- И что теперь делать?
…
Мама тихо вошла в комнату Яши, подошла к его кровати, погладила сына по голове и сказала:
- Яша, вставай, в школу опоздаешь.
Мальчик накрыл голову одеялом и перевернулся на другой бок. Мама слегка опешила, а потом стала его слегка трясти за плечо приговаривая:
- Яша, вставай. Яшенька, пора в школу.
- Никуда я не пойду. Я в обиде.
Спустя некоторое время мама перестала трясти сына. Постояв в размышлениях, она прибралась, после чего вышла из комнаты, аккуратно притворив за собою дверь. Мальчик был расстроен и сегодня вряд ли сможет с толком провести день в школе. Мама села за стол на кухне и написала письмо в школу с просьбой, чтобы ребёнок смог денёк прогулять. Папа, сидящий за столом, вопросительно на неё посмотрел, но не стал ничего говорить. Дописав, она передала ему бумагу и попросила занести её в школу, по пути на работу. Он кивнул, вышел из-за стола, взял свою сумку, положил в неё бумагу и ушёл. Мама долго думала, перебирая варианты, и наконец подошла к мусорной урне, что стояла под кухонным столом. Она достала из неё уже знатно разложившийся кабачок, брезгливо слегка надрезала его ножом и аккуратно что-то достала изнутри. Кабачок снова попал в урну, а мама, помыв руки взяла свою сумку и вышла из дома.
…
Дело шло к вечеру. Снова раздался стук в дверь. Яша, как и до этого ничего не ответил. Мама вошла в комнату и поставила что-то на подоконник, после чего стала трясти Яшу. Тот возмущённо повернулся в её сторону, в ответ на что она протянула ему ладонь, в которой лежали большие белые плоские семена, и сказала:
- Это тебе от твоего кабачка. Ты можешь посадить их, поливать, и тогда, когда кабачки вырастут, они будут полностью твои.
- Семена?
Мальчик встал с кровати, взял у мамы семена и стал на них пристально смотреть. На подоконнике стоял глиняный горшок с землёй и стакан воды. Яша подошёл к окну и аккуратно посадил семена в землю, после чего полил их водой из стакана. Мама молча стояла и ждала. Сын ещё долго смотрел на горшок, а затем повернулся к маме и улыбнулся.
…
Яша закрыл дверь, спустился по лесенке и отправился в школу. Вдруг он увидел девочку, идущую вверх по склону дороги, и автобусную остановку, в которой пряталась знакомая бабушка с шляпкой и большой картонной коробкой. Бабушка сняла с себя шляпку и бросила вниз по улице. Девочка подняла шляпку, а бабушка уже тут как тут:
- Ой, маленькая, спасибо тебе. Подстерёг меня ветер, да и сорвал. Погоди ка, у меня для тебя кое-что есть.

Фуражкина Мария. 101 маршрут

Из-за двери ванной я видел, как мама отрезала свою длинную и красивую косу, никогда до этого я не видел маму без косы, наверное, что-то случилось. Отрезала косу мама примерно две недели назад.
А сейчас мы едем в трамвае на дачу к бабушке. Я бывал там много раз, поэтому запомнил, что трамвай 51. Иногда я путал номер трамвая с 31, потому что мама тоже путалась, и вообще я заметил, что моя мама стала чаще ошибаться, чаще стала просить меня и папу мыть посуду, протирать пыль, делать домашние дела. Иногда нужно было помогать ей одеваться. Бывало даже такое, что мама забирала меня раньше из школы и мы шли в зоопарк или в кино. Один раз мы гуляли по парку, и мама говорила такое, что никогда не говорила мне раньше, например, что она меня очень сильно любит и хочет проводить со мной больше времени. Она, конечно, говорила, что любит меня и до этого, но не так часто и не так искренне, как сейчас.
Сегодня я тоже помощник. Мы едем к бабушке на дачу разбирать старые вещи и поливать цветы.
Я очень люблю бабушкину дачу, потому что во дворе растут кусты малины. Когда мы собирали ягоды, она напевала старые песни, а иногда рассказывала сказки.
— Бабушка, а расскажи сказку.
— Какую?
— Ну, про петухов, которые мальчика украли.
— А, гуси-лебеди!
И она начинала рассказывать, а я с опаской оглядывался на соседский забор, за которым сидели зловещие птицы. И не важно, что они петухи и летают не очень.
Тут мама окликнула меня. Я пулей понесся в бабушкину комнату и старательно начал делать вид, что заправляю кровать. Мама неодобрительно посмотрела на меня, и я понял, что нужно ответственно подойти к вопросу уборки. Тогда я пошел в ванную набирать воду в лейку. Из крана потекла с кряхтением вода, в ней плавали маленькие частички ржавчины. Железо полезно для здоровья. Взрослые так говорят.
Поливая цветы, я подошел к своему горшочку. В нем было мое денежное деревце, я сам сажал. Сначала я думал, что оно не прорастет, но потом появился небольшой росток — предмет моей гордости. Сейчас это уже настоящее дерево, большое, как и я.
Потом пошел к шкафу, он был платиновый, красивый, отполированный, такой же стоял у нас дома. На самом деле он называется платяной, но мне кажется, что это не важно. Вообще такие шкафы стоят в каждом доме, у всех моих друзей тоже такие есть. За окном 1981 год, и каждый ребенок залазит внутрь своего платяного шкафа, мечтая попасть в Нарнию. Так делал и я.
А еще в этом шкафу висел халат. Именно в этом халате моя бабушка варила мне кашу, а еще сверху на кашу она сыпала землянику, такая же была нарисована на халате. В животе заурчало, а в голове возникла мысль:
«А где бабушка?»
На даче ее нет, она даже не звонила мне всю неделю. Обычно звонит бабушка, а не я, потому что я пока не запомнил ее номер.
В животе завязался узел, голова побежала по кругу. Я сломя голову побежал к маме, обошел всю дачу, но ее нигде не было. Наверное, она ушла за продуктами, а может быть, встречать бабушку. Про зловещих петухов-лебедей я старался не думать.
Прошло уже около получаса, но мама так и не пришла. Я даже успел немного проголодаться, поэтому побрел на кухню. В этот момент хлопнула дверь. Я побежал в прихожую, бабушки не было, была только мама с батоном и молоком.
— А где бабушка?
Мама долго молчала, настолько долго, что за это время можно было бы обежать вокруг дома раз десять. Я видел, как из глаз мамы капали слезы. Я тоже заплакал, хотя сам не понял почему. Мама молчала.
За ужином мама начала рассказывать, как в детстве она поливала грядки, ела кислые яблоки прямо с дерева, собирала гусениц в банку.
— Где бабушка? — спросил я, но слова будто спотыкались об язык.
Мама ненадолго задумалась и сказала, что бабушка подготовила для меня коробочку. В ней лежал заяц — игрушка, которую бабушка забрала у меня весной, чтобы зашить небольшую дырку на спине. Помню, как я плакал, представлял, что зайца, моего боевого товарища, ранили, а бабушка — его единственное спасение. Я очень люблю Кешу, так его зовут, но бабушку люблю еще больше.
— Где бабушка? — я повторил вопрос громко и важно, как взрослый.
— Бабушка уехала.
— На трамвае?
— Да.
— А на каком? На 51 в гости к тете Марине?
— Нет.
— На 18 в музей с картинами?
— Нет.
— А на каком тогда?
— На 101.
— Но такого трамвая нет, это я точно знаю!
— Да, ты прав в городе нет 101 трамвая, но тот, на котором уехала бабушка, был 101. Это не обычный трамвай, он небесный.
— А что за небесный трамвай?
— Это трамвай, который едет очень высоко и далеко, на этом трамвае ездят все старенькие люди, иногда попадаются совсем малыши, иногда просто взрослые.
— А почему бабушка туда попала, она же не очень старенькая?
— Так распорядилась жизнь, сынок. Скоро и мне придется поехать на таком трамвае.
— Ты же возьмешь меня с собой? Я могу зайцем, спрячусь от контроллера под сиденьем.
— Прости милый, но так не получится.
— Мам…
— Что такое?
— А 101 трамвай проезжает мимо нашей дачи?
Я не дождался ответа и сразу задал еще один вопрос:
— Бабушка умерла?
— Да.
— Ты тоже скоро умрешь?..
Я подошел к окну, по небу плыли облака. Теперь они все были похожи на трамваи. Одно — длинное и белое, как 51 трамвай. А другое — маленькое с розовым отливом, будто земляничный халат бабушки.
«Может и правда по небу ходят трамваи?» — подумал я. И почему-то стало не так страшно.

Шабелько Александра. Беги! Беги! Беги!

Денек выдался на редкость омерзительным. Да и погода тоже. Вроде и снег идет, а под ногами слякоть и лужи. Вот и идешь в грязных по колено штанах и мерзнешь. Еще и темно вокруг, как будто Аким со школы не днем возвращался, а глубокой ночью. Аким шел вдоль толстой бетонной стены, которую исписали уже, должно быть, все, кому не лень. Она отгораживала несколько рядов железной дороги. Ограждение высилось не на всей протяженности, а только на определенном участке, где пути особенно близко подходили к городу. Здесь часто под поезд попадали все «бегуны», как их в городе называли, то бишь, кто в неположенном месте пути переходил. Оно и понятно, что попадали – ни фонарей, ни ламп каких-нибудь тут и подавно не было. Только грязь под ногами да деревья напротив забора, которые загораживали его, чтоб он в глаза не бросался.
В общем-то, Аким это все давно знал, примерно всю свою жизнь, и до этого обшарпанного забора с надписями ему в тот день вообще никакого дела не было. Он был глубоко расстроен школьным днем. А день, надо бы сказать, действительно был не простым: у Акима весь день слипались глаза, он чуть ли не на ходу спал, а на первом же уроке Светлана Богдановна – черт бы ее подрал! – решила дать заключительную контрольную по всей мировой истории, пройденной в первом полугодии. Аким чем мог поклялся бы, что, если бы эта старая ведьма с толстенными очками, за которыми глаз не видно, не забрала бы у него лист с контрольной, посчитав, что он все проверил, он бы точно написал хорошо. Подумал бы, да может вспомнил бы проклятую дату основания Тройственного союза, Антанты, Великой французской революции и все другие даты, которые провалились куда-то вглубь памяти и не вылезали всю контрольную. Но нет! Светлана Богдановна вырвала листок из его рук своими костлявыми, бледными, длинными пальцами с острыми красными когтями, мерзко чмокнула оранжевыми губами и завалилась на кресло, изучая его работу. Да как она потом осмеяла Акима на весь класс, выставив идиотом! Аким, вновь вспомнив это, был готов прямо здесь, на этой тропинке, провалиться сквозь грязь под землю. Он сегодня целый день после этого ходил один, отставши от всего класса и периодически краснея, когда одноклассники резко вспоминали про «фееричное выступление Богдановки». Нет, так дальше дело идти не могло, Аким решил, что нужно было срочно как-нибудь отвлечься от ужасно стыдных воспоминаний. Хоть как-нибудь.
Акиму резко пришла в голову гениальная, по его мнению, идея. Он точно помнил, что недалеко от железнодорожных путей был магазинчик милой, славной женщины. В нем продавалось, казалось, все, что нужно: любые фрукты, овощи и ягоды лежали тесными рядами на прилавке в независимости от сезона, полки были забиты разными крупами, кашами и конфетами. Но это все Акима особо не привлекало, он думал только об одном: там, напротив входа в магазин, стоял холодильник со стеклянной дверцей. Из-за дверцы рассыпался слабый, рассеянный, холодный свет, освещавший полки рядом. А внутри, подсвеченные холодным, синим мерцанием маленьких лампочек, стояли аккуратные алюминиевые баночки с газировками. Они-то Акиму и нужны были.
Раскрыв по шире склеивающиеся от сна глаза, Аким быстро побрел в сторону магазина. Он точно помнил, что хозяйка недавно сама поверх многочисленных надписей из баллончика на стену наносила стрелки, указывающие путь до нужной дорожки, выводившей прямо к порогу лавки. Борясь со сном, Аким внимательно разглядывал все, что было написано на стене, пока не заметил нужную синюю стрелку с надписью: «ПОВОРОТ К «ЛАВКА У АННЫ» ЧЕРЕЗ 10 МЕТРОВ». Замечательно! Поскальзываясь, Аким пошел в нужном направлении, все так же внимательно смотря на стену.
«ПОВОРОТ К «ЛАВКА У АННЫ» ЧЕРЕЗ 9 МЕТРОВ»
Аким ускорил шаг. Надписи, от их количества, превратились в неразборчивое месиво. Все выглядело так, будто все, кто что-то тут писал, соревновались, кто последний напишет на стене.
«ПОВОРОТ К «ЛАВКА У АННЫ» ЧЕРЕЗ 7 МЕТРОВ»
Аким резко сам для себя заметил, что все надписи сменились резко на одну, написанную острыми, красными буквами:
«СТОЙ!»
«Вот тебе номер», - подумал Аким. Стена как будто вся в прыщах была, ее всю заполонили крохотные надписи «СТОЙ!». Аким дернул плечом и скинул все на массовый флэш-моб, проходивший недавно.
«ПОВОРОТ К «ЛАВКА У АННЫ» ЧЕРЕЗ 5 МЕТРОВ»
Красные мелкие надписи прервались, создав ровную полоску у самого начала стрелки. На заборе остались только привычные рисунки из баллончика, и как не всматривался Аким, еще «СТОЙ!» он не увидел. Зато заметил под слоем краски еще летнюю огромную фразу. Точнее, только намеки, что это была она. Под всеми свежими записями находилась одна огромная и кроваво-красная, реклама еще летнего марафона: «БЕГИ! БЕГИ! БЕГИ!». Аким даже удивился, что ее все еще немного видно.
«ПОВОРОТ К «ЛАВКА У АННЫ» ЧЕРЕЗ 4 МЕТРА»
«ОБЕРНИСЬ»
Аким остановился и удивленно уставился на надпись под стрелкой. Ему стало некомфортно. Где-то вдалеке горько завыла бродячая собака. Акиму уже откровенно не нравились эти надписи.
Это что же такое? Кто такое пишет?
Нет бы написать «Максим козел» или «Продам гараж». Но кто-то же стоял и целенаправленно писал эти странные строчки. Аким потер глаза. Вдруг, спит на ходу? Но нет, белая, написанная толстыми округлыми буквами фраза «ОБЕРНИСЬ» все так же была перед ним. «Ну уж нет, дудки, кто в такое поверит?...» - пронеслось у Акима в голове.
Хруст.
Аким вздрогнул от страха и медленно обернулся. У него за спиной стояла Светлана Богдановна. Аким машинально закинул свисавшую лямку рюкзака на плечо. Мало ли, вдруг на улице тоже отругает за рюкзак на одном плече? Светлана Богдановна покачивалась из стороны в сторону. Ее старое пальто было на распашку, она что-то прятала за спиной. Аким попятился. Что-то было тут не так. Его не покидало ощущение опасности. Аким прямо-таки чувствовал, как на теле волосы стройными рядами вставали дыбом, а на лбу выступали маленькие блестящие капельки пота. Он осмотрел Светлану Богдановну с ног до головы несколько раз, быстро и судорожно, пока до него не дошло, что было не так.
Это была не Светлана Богдановна.
Аким отступил. Каждый раз смотря на учительницу истории, он видел нечто совершенно разное. Смотрел на голову – руки до пола, на руки – шея длинная такая, что через забор голова готова была завалиться. Аким отступил еще на шаг. Светлана Борисовна достала из-за спины листок с контрольной, держа ее двумя неправильно согнутыми тонкими пальцами с когтями за скрепочку. Она потрясла лист.
- АКИМ, - громогласно и жутко прошипела она, - ИДЕМ ПЕРЕПИС-С-С-С-С-СЫВАТЬ КОНТРОЛЬНУЮ.
Аким молчал.
- АКИМ, ТЕБЯ НЕ АТТЕС-С-С-С-С-С-С-СТУЮТ. ТЫ УМР-Р-Р-Р-Р-РЕШЬ НА УЛИЦЕ!
Аким отходил все дальше и дальше.
- Я ТЕБЯ С-С-С-С-СЛЫШУ, ИДИ С-С-СЮДА, И ВС-С-С-С-С-С-СЕ БУДЕТ В ПОРЯДКЕ.
Надписи на стене все пропали. Осталась только одна
«БЕГИ! БЕГИ! БЕГИ!».
Аким, не помня себя, понесся от Светланы Богдановны. За спиной послышался громкий рык. Хруст веток.
- С-С-С-С-С-С-С-С-ТОЙ НА МЕСТЕ, Щ-Щ-Щ-Щ-Щ-ЩЕНОК!
Шлюп. Шлюп. Шлюп.
Грязь хлюпала под ногами. Аким бежал со всех сил. Богдановка выкидывала на бегу вперед руки. Аким чувствовал, как ее красные коготки легонько касались его ботинок.
Быстрее.
Еще быстрее.
В магазин. Там укрыться.
Шлюп. Шлюп. Шлюп.
Сердце билось где-то в горле. Пар клубами валил изо рта. Сзади слышалось дикое рычание.
«ПОВОРОТ К «ЛАВКА У АННЫ» ЧЕРЕЗ 2 МЕТРА»
Быстрее.
Беги как во время соревнования по физ-ре.
Ну же, ты занял тогда первое место.
Шлюп. Шлюп. Шлюп.
Аким ускорился как мог. Деревья, стена, небо, падающий снег – все слилось в одну сливающуюся картинку. Он уже видел поворот впереди.
Резкий разворот. Тропинка. А впереди – холодный свет. Свет холодильника.
Сзади выла и рычала старая ведьма. Икры ныли от боли. Сердце, казалось, было вот-вот готово выскочить из горла.
Свет ближе и ближе. Почти. Только добежать. Там спрятаться.
Сзади в стену тяжело врезалась Богдановна.
Совсем чуть-чуть. Осталось только руку протянуть и…
гудок поезда.
Аким в ужасе отскочил в сторону и покатился вниз по горке. Портфель слетел с плеча и отлетел в кусты. Аким поднялся на локтях и увидел в паре шагах от себя летящий на огромной скорости поезд. Это же что такое? Вскочив и оглядевшись, Аким нигде не увидел свою учительницу. Тишина кругом. Только колеса поезда издают ритмичный железный стук. Аким, тяжело дыша, схватился за голову.
Это как же он тут оказался? Не уж то ли задремал на ходу?

Барашкова Марина. Качели

1 часть
26.09.2010
Сегодня, надевая кольцо на мой палец, он спросил :"Ты мне веришь?". Ничего романтичнее я и представить не могла! Я пообещала Андрею, что всегда буду верить и любить его. Мой муж для меня опора, защита, идеал настоящего мужчины. А ведь когда мы только познакомились, я думала, что он ужасный грубиян. Стоило нам встретиться в аудитории, Андрей всегда старался подколоть меня или задеть... Парни всегда такие! Не могут сказать, что влюблены и за косички дёргают.
Зато как же он меня добивался! Ради меня он был готов отказаться от дружбы, семьи, принципов. Это ли не настоящая любовь? Жертвенная, искренняя и самая яркая в моей жизни. Я вроде нравилась его лучшему другу, но даже тогда ему было важно только быть вместе со мной. Он смог отбить меня у того чудика. Или ещё, его семья не хотела наших отношений, но он снова поступил как рыцарь! Мы съехались, больше он в родительском доме эту тему не поднимал или отстаивал наше счастье. Андрей готов разорвать каждого моего обидчика, он всегда стоит за меня до последнего. И довериться я могу только ему.
Хочется уже увидеть взгляды всех этих завистливых подружек, которые считали, что я выйду замуж последняя. Конечно, сложно представить, как маленькая, ничем не примечательная Катенька выбирает свадебное платье. С самого моего детство я была где-то на втором плане. Но для Андрея я важна и любима.

2 часть
15.06.2011
Не знаю, зачем пишу это. Но я думаю, что мне нужно это выписать. Главное, чтобы Андрей не видел. Он сегодня снова напился и в гневном порыве сжёг наши совместные фотографии. Мне было безумно страшно, когда это пьяное чудовище мой муж носился по комнате с ножом. Он кричал, что отрежет мои уши, раз я не слышу звонок телефона, они мне не нужны. Я никогда не представляла семейную жизнь вот так. Мои мечты о совместном отдыхе, уютной семейной жизни с человеком, который всегда меня защитит, о танцах ночью на кухне и красивом статусе "жены"…Всё ближе сталкиваются с реальностью. Он всегда мной недоволен. Не было момента, когда бы он сделал бы мне комплимент без напоминания или принёс цветы не в качестве извинения за очередную, сломанную в истерике вещь. Недавно я купила новое платье, но вместо приятного замечания о фигуре или хотя бы комментария о хорошем выборе... Я услышала, что мне стоит похудеть. На работе много проблем, и я действительно набрала от стресса... Но разве он не обещал любить любой? Почему он не хочет помочь мне или хотя бы поддержать?
А любой промах он припоминает мне несколько недель, а иногда и месяцев. Под промахом имеется ввиду что угодно, сделанное не так, как хочет он. Любая мелочь может стать ежедневной головной болью. Как-то раз месяц припоминал мне, что я задержалась у подруги на полчаса. Каждый раз он говорил, что больше не может мне доверять, раз я на часы смотреть не умею. И любое планирование, встречи, что угодно, связанное со временем, превращалось в упреки! Он ужасно обидчивый. Например, неделю назад он не разговаривал со мной целый день из-за того, что в чате с подругой у меня на 135 сообщений больше, чем с ним! И фраза «я тебя люблю» встречается там чуть чаще. Хотя мы с ней знакомы с детства! Это все больше раздражает…
Но, с другой стороны, я ведь сама его выбрала. Подруги говорят, что это просто «3 этап отношений», нужно потерпеть, ужиться, мы ищем компромиссы в бытовой рутине и все такое. Наверное, они правы. Я должна быть мудрее и спокойнее, у каждого есть свои недостатки, и нужно учится принимать их. Но почему он тогда не хочет меня слушать? Честно говоря, я и сама виновата. Не стоило телефон отключать, у подружек задерживаться и можно почаще говорить ему, как сильно его люблю…Да, так и есть. Только и делаю, что довожу его, а он ведь терпит меня. Я тоже не идеальная, но он ведь терпит меня, такую глупую, неуклюжую, забывчивую, толстую. Иногда, конечно, срывается, но это всего лишь эмоции, его можно понять. Он ведь не желает мне зла или тем более никогда не сделает мне больно. Нужно верить моему Андрюше, а то выставляю его монстром в своей голове и перед другими. А ссоры все-таки лучше не выносить «из избы». Здесь можно, бумага все стерпит.

3 часть.
10.03.2012
Сегодня возвращалась из больницы. У Андрея сотрясение. Выпил на 8 марта, праздник все-таки и перебрал. Пьяный начал рассуждать о девушках, пришел к выводу, что любая женщина - неполноценная личность и мужчина буквально необходим для ее существования. Аргументы уровня: «А вот раньше в поле рожали и не жаловались…Моя мама и работала, и меня растила, как нормального человека, и всегда ужин свежий отцу подавала…Женщины созданы для семейного очага… Праздник весны и женственности». Мой муж очень разумный человек, и я всегда доверяла его мнению, следовала за ним, была терпеливой ко всему. Я подарила ему дочь, семейный очаг и все то, о чем он упоминал, когда говорил об «идеальных женах». И даже когда соглашалась с каждым его словом в том пьяном бреду – он был недоволен.
Ему хватило просто кивков и одного взгляда, чтобы неожиданно разозлиться на мою неидеальность. С пьяной болтовни он перешел на крик. Снова крик. Я не успела ничего сказать, когда в окно полетела посуда, мои вещи. Я лишь тихо просила его успокоиться, но от этого он только в конец обезумел. Вскоре очередь дошла и до меня. Он уже несколько раз поднимал на меня руку, но я отделывалась парой синяков или ушибами…А здесь… Он схватил осколок тарелки, пытаясь зажать меня у стены.
И я оттолкнула его.
В этом и была моя главная ошибка – попытаться сопротивляться. Он всего лишь пьяный дурак, я же знаю, что он любит меня, я же знаю, что поворчал бы недельку и успокоился. Да и я бы отделалась одной царапинкой и парой дней головной боли. Ну и очередной просьбой оставить дочку бабушке на пару дней, пока Андрей в себя придет… Но нет, я толкнула его. Андрей от неожиданности пошатнулся, разозлился и хотел ударить, но промахнулся… Ударился о стену…Потом упал на пол и побледнел весь. Я ж глупая, сразу в истерику, в скорую звонить.
Сложно обо всем этом писать. Знаю, что сама виновата, но пытаюсь найти утешение хоть в чем-то, оправдание себе ищу. Но все бесполезно. Знаю ведь, раз выбрала – нужно уметь терпеть, смиряться, слушать. Да, никому кроме него я и не нужна. Какая ж из меня жена…Но, если честно, я очень устала от его злого взгляда, крика, не помню уж, когда он последний раз мне что-нибудь приятное говорил. Как в декрет ушла, так больше к людям и не выходила ни разу. Ни с подругами, ни с коллегами не виделась, родителей все реже навещаю, а ведь хочется и поболтать, и чаю попить с девочками. Но домашняя рутина не отпускает ни на шаг… Я устаю просто ужасно, почему никто этого не видит? Никто не поблагодарит, не поддержит, не поможет. Но в этом и есть мой долг, моя судьба.
Я хочу верить Андрею, хочу воспитать свою дочь в тепле и заботе, без крика и страха, хочу искренне любить и видеть взаимность в его глазах. Но все же начала откладывать деньги на случай побега. Я так много прошу?
Ничего страшного, я верю, что у нас с ним все получится. Он точно исправится.

4 часть
13.04.2012
Андрей нашел дневник…

Пояскова Ева. Москва—Санкт-Петербург

Москва. Что значит для вас этот город? Для многих это место скопления бизнесменов на крутых машинах. Сюда едут в поисках лучшей жизни, забывая, что мы живем не в идеальном мире. Да, повсюду огни, центр постоянно красиво украшен, дорогие рестораны с вкусной едой, развлечения и… погоня. Погоня за оправданиями ожиданий родителей. Погоня за желанием найти верных друзей. Погоня за доказательством, что ты не ничтожество, хотя бы в своих глазах…

— Аврора, ты меня слышишь?
Девушка вынырнула из мыслей и посмотрела на своего репетитора.
— Простите. Задумалась.
Репетитор продолжил вести занятие. Всё-таки Аврора не единственная в группе. Все эти мученики сидели и также устало слушали педагога. Ну что ж, все находящиеся здесь люди хоть и несовершеннолетние, но уже не дети. Сами выбрали идти в одиннадцатый. Сами выбрали сдавать ЕГЭ. Сами выбрали для сдачи литературу.
Жаль, что никто не спросил мнение Авроры о переезде. Ещё весной её поставили перед фактом, а потом в июле увезли в другой город. Отцу дали хорошее повышение, она за него рада. Честно. Да-да.
Она была весёлой и общительной, всегда окружённой друзьями, когда мир вокруг был привычным. Новый город, новая школа, новые люди — всё это казалось ей ужасно пугающим.
В день переезда она сидела на заднем сиденье машины, наблюдала в окно, как постепенно исчезают из виду знакомые улицы. Её мир сжимался до размеров маленького рюкзака, который она держала на коленях. В этом рюкзаке были самые драгоценные вещи. Телефон, зарядка и фотографии. Очень много фотографий.
Также в рюкзаке были странные, возможно, даже несуразные вещи. И всё это так или иначе было связано с друзьями. Вот, например, семечко какое-то, приклеенное к фотографии от лучшей подруги Тони.
Младший брат Авроры сидел рядом и со скучающим видом пялился в телефон. Он не мог понять, почему его сестра так убивается. То говорит о любимых улочках, то жалуется на погоду, а потом и вовсе рассуждает о красотах любимого Эрмитажа и Исаакиевского собора.
Когда они прибыли в Москву, Аврора заметила, что всё вокруг выглядело иначе. Высокие дома, шумные улицы и незнакомые лица — это было так непривычно. Вечером мама постаралась развеселить её, предложив прогуляться по парку, но даже там, среди множества людей, Аврора чувствовала себя одинокой. Она не знала, как завести новых друзей и боялась, что никто не захочет с ней общаться.
Хотя, с другой стороны, в наше время уже и не особо страшно быть без друзей. Многие ведь так живут и ничего…
— Так, а куда бы тебя пристроить? — Аврора осматривала свою комнату. Неуютно. Блёкло. Пусто. Но ничего не попишешь, придётся потерпеть. Возможно, станет лучше после распаковки вещей.
Горшок с будущим растением, подумав, поставила на подоконник. Окна выходили на дорогу, а через дорогу — что-то непонятное и закрытое. Завод? Да, скорее всего. Ну… пусть смотрит на завод. Уж лучше так, чем в стену.
Аврора посмотрела на ещё пока что обычную землю. Ростка никакого не было. А подруга отказалась говорить, что это за растение.
— Вот не удивлюсь, если это кабачок. Надо бы тебе хоть имя дать, общаться с тобой буду… Пусть ты будешь… Пушкин!
Спустя полтора месяца начались занятия в школе. Аврора вошла в класс с неким трепетом. Все ученики уже были заняты разговорами и смехом, а она стояла. Ну нет, что вы, не подумайте. Аврора не какая-то затюканная серая мышка из глупых подростковых книжек. Очень даже в себе уверенная личность, с нормальной самооценкой. Однако было ощущение, как будто оказалась на другой планете. Учительница сухо представила её классу. Мда, сразу видно богатый стаж работы с детьми. Никто не обратил на неё внимания.
«Ну и ладно, мне же лучше» — подумала Аврора. Потом села с какой-то девочкой. Как выяснилось потом, её звали Кристина. Сплетница, вертихвостка, клоунесса и замечательная подруга.
Дни превращались в недели, но каждый раз, когда она приходила в школу, её охватывало чувство тревоги. Это было очень странно. Казалось бы, друзей нащла, с учителями контакт тоже. В чём проблема? Время от времени она слышала смех за своей спиной. Сколько же было шуток про «крейсер Аврора». «Спасибо, пап, удружил!» — думала Аврора и поливала Пушкина, который уже слегка пророс, но был жутко прихотливым. То солнца не хватает, то воды. Ну, точно кабачок.

Один раз, сидя в душном кабинете, на очередном «важном» уроке, Аврора со своими подругами обсуждала их класс. Ну а что такого? Все так делают. А они хотя бы не в лицо.
—Игорь похож на суслика! — прошептала Аврора.
—На крысу скорее, — подключилась её новая подруга Диана.
— Вы вообще нормальные? Это негуманно. Даже если он вас как-то обидел это не повод обсуждать его за спиной. Мы все личности, стоит быть толерантнее. И вообще-то он похож на обезьяну, — подключилась к разговору Кристина.
Подруги тихо засмеялись, чтобы не разгневать и так злую учительницу по химии. «Мопс» — подумала про себя Аврора про химичку.
— Аврор, ну как, столица уже смогла попасть в твое сердечко? — Катя говорила совсем тихо, буквально на ухо.
— Ну как… сносно. Красиво, не спорю. Однако странно, чувство такое… Будто воздуха не хватает.
— В Москве нет воздуха, дорогая, —вставила Катя и рассмеялась.
Аврора посмотрела на своих подруг, которые тоже смеялись, и подумала: «Может, всё не так и плохо?»

Спустя полгода жизни здесь Аврора начала понимать. Нет, всё очень плохо: друзья из родного города начали странно себя вести.
«Ты стала другой…»
Аврора читала сообщение очень дорогого человека и не могла понять. Что значит другой? В голове буквально за секунды начали метаться мысли. Я обидела? Я сказала что-то не то? Может я случайно нагрубила? Не понимаю…
Родители тоже в последние месяцы говорили: ты изменилась. На что Аврора лишь отмахивалась. Даже младший брат иногда намекал, что что-то не так. Старые друзья начали отдаляться, новые же подруги только больше сближались. Пушкин, как и Аврора, чах на глазах, хотя ещё недавно был ярким и зелёным.
Аврора была в диком смятении. И это неудивительно. Человек устроен так, что он не замечает своих изменений в характере, привычках, вообще в себе, пока его не ткнёшь в это носом. Она изменилась. Только лучшая подруга постоянно была на связи, как последний спасательный круг.
Да, разумеется, у неё были родители, но разве же им до этого? Конечно, они бы выслушали, дело не в том, что у них плохие отношения, дело в том, что Аврора не хотела нагружать их лишними проблемами. О всех её проблемах знал лишь Пушкин, маленькое почти завядшее, непонятно какого класса растение.
Аврора стала агрессивной. Пассивная агрессия била наружу, всё доставляло дискомфорт. Ничего не хотелось делать. Ни гулять, ни чем-то увлекаться, ни учиться. Недавно вот, например, накричала на Кристину. Ни за что вообще. Та просто хотела пойти прогуляться сразу после школы. Девочки тогда переглянулись, но ничего не сказали. Аврора перестала проявлять инициативу и писать в их чат. Казалось бы, ну и что? Только вот в нашем мире, большая часть общения происходит в социальных сетях. И общение в школе тоже стало суше.
А потом в один из дней, когда Аврора убиралась в комнате, она увидела Пушкина, скрюченного и почти засохшего. Она не поливала его уже, наверное… Месяц? Может полтора. Всё равно не растёт.
Именно в этот момент родителям понадобилось подлить масла в огонь. Слова словно прокручивались на пластинке в бесконечном повторе: «Ты не выходишь из дома. Ты перестала звонить бабушкам. Ты стала высокомерной. Ты изменилась…»
Это стало для Авроры последней каплей. Первым, что оказалось под рукой, был небольшой горшочек с растением. Пушкин полетел на пол. Горшок вдребезги. Земля по всему полу. А под осколками – совсем сухой, скрючившийся, совсем как Аврора на своей кровати, Пушкин.
Успокоившись, Аврора первым делом подняла единственный зелёный побег. Стало стыдно – подарок лучшей подруги, как никак. Она пересадила его в другой горшок, полила, поставила на то же место, на подоконнике. Но не особо надеясь, что из него хоть что-то всё-таки вырастет. Пока Аврора пересаживала цветок, она успокоилась. Потом вздохнула и пошла к родителям извиняться. А дальше у них последовал длительный разговор по душам, не обошедшийся без слёз и обещаний.

«Москва—Санкт-Петербург» — Аврора перепроверила билет ещё раз и пошла занимать место в поезде, держа в руках горшок с совсем крошечным Пушкиным. А дальше всё было, как как в сказке. Тепло, солнце, можно ходить в чём хочешь. В первый же день приезда Авроры, друзья забрали у неё горшок и разрисовали его. Посередине гордо виднелась надпись «Месье Пушкин».
Прогулки до ночи, танцы, весёлые разговоры. Месье Пушкин везде ходил с ними, он стал частью их корабля. «Ну а что? Пускай бедный хоть воздухом надышится. К тому же, как можно не взять такое чудесное каланхоэ?», — первая сказала Тоня. Аврора тогда сначала удивилась, а потом разочарованно сказала: «Я думала, это кабачок…». О да, выглядели они как питерские сумасшедшие с этим цветком. Но какая разница! Пусть думают, что хотят.
В катании по вечерней Неве месье Пушкина тоже не обделили. Тоня сказала: «Брызги не только тебя оживят», подмигнула и утащила Аврору и Пушкина на катер.
Спустя две недели Пушкин стал знаменитостью в небольших кругах. Завидев Аврору с Пушкиным, люди улыбались, некоторые клеили наклейку на горшок, фоткались и шли дальше. Аврора также выкладывала фотографии с Пушкиным, Катя и Кристина ставили лайки на них и писали комментарии, говоря, что ждут её в Москве и она обязана показать им Пушкина.
Но всё хорошее рано или поздно заканчивается. Провожать её пришли все питерские друзья, опять надавали всякой ерунды, которую пусть только кто-то попробует отобрать у Авроры. В руках, конечно, был Пушкин.
Поезд тронулся. Аврора ехала с улыбкой на лице, на душе было спокойно, тепло на душе и в животе. Её взгляд опустился на горшок в руках. Пушкин расцвёл. Вот так просто, за месяц пролетевший как один миг. Пушкин, который стоял и вял на глазах больше года, на подоконнике – зацвёл.
И, кажется, Аврора нашла секрет цветения маленького цветочка и своего сердца — Санкт-Петербург.

Шамшаева Мария. Мы будем вместе

Князь Андрей открыл глаза. Сквозь штору на окне пробивался луч солнца, оставляя тонкую полоску света на полу. Пылинки, танцующие в этом золотом столбе, казались единственным движением воздуха в застывшей тишине палаты. Память возвращалась медленно, словно корабль, выбирающийся из густого тумана. Сначала возникли смутные очертания каких-то предметов, движущихся фигур, послышался грохот канонады, крики, запахло порохом и серой… Потом он почувствовал боль, острую, пронизывающую, заставляющую сжиматься при каждом вдохе. И, наконец, сквозь пелену страдания пробилось одно легкое, светлое воспоминание – лицо Наташи. Её глаза, полные тревоги и любви, смотрели на него из глубин памяти, успокаивая и согревая. Он вспомнил её голос, её прикосновения, и боль на минуту отступила, уступив место теплой волне нежности. Это чувство, сильное, как некогда его воинская гордость, стало его якорем, держащим на плаву в бурном море воспоминаний.
Он попытался пошевелиться, и тело отозвалось острой, жгучей болью. Рана…Он вспомнил бой. Боль уже не казалась непреодолимой. Теперь она была напоминанием о пережитом. О том, что он выжил, преодолев немыслимое. И выжил не просто так. Он выжил для Наташи.
Тишина палаты вдруг показалась ему удивительно прекрасной. Он прислушался. Вот шелест листьев за окном, далекий лай собаки, чириканье птиц. Звуки мирной жизни, такой далекой и недоступной всего несколько дней назад, теперь наполнили его сердце необыкновенным чувством ценности бытия. Каждая мелодия, каждый звук оборачивались каплями росы на лепестках редкого цветка.
Он медленно поднял руку. Это было очень тяжело. Посмотрел на полоску света на полу. Она казалась ему символом надежды, призрачной, но яркой, пробивающейся сквозь тьму пережитого. Сейчас он закроет глаза и снова увидит Наташу. Он выживет, и они обязательно будут вместе. Он знал это.

- Интересно. Молодец! - сказала учительница, и в журнале появилась долгожданная пятерка. Я обрадовалась этой оценке. Мне было приятно осознавать, что мой труд оценили высоко. Летом читать роман не хотелось, урывками открывала тома где-то посередине, искала только те главы, которые касались «мира», а вот стали изучать на уроке великую эпопею, и появилось какое-то чувство вины за то, что вспомнить-то толком не могу военные сцены, как будто вопросы по тексту касаются совсем другого произведения. Поэтому задание написать отсутствующую главу далось мне с трудом.
Последние дни весны оказались жаркими, хотелось сидеть дома под кондиционером и стаканами поглощать пузырчатую воду со льдом из холодильника. «Надо готовиться к контрольной по истории», - подумала я, включая ноутбук. На запрос о культурном наследии России вдруг на экране появился баннер с изображением девушки с высокой прической и в длинном белом платье. Рукава «фонариками», платье перетянуто золотистым шнурком под грудью. Длинные перчатки. «Наташа Ростова», - пронеслась в голове догадка. Это было рекламное объявление о проведении Пушкинского бала в Гостином дворе. Просмотрев сайт, решила пойти. Если бы родители были против, не поняли меня, наверное, я бы не пошла в тот день на этот бал, но они не были против, и совершилось то, что совершилось. В водовороте шуршащих бальных платьев в стиле ампир и источающих дорогие французские ароматы причесок, синих и черных фраков и колышущейся бахромы на эполетах зеленых и красных мундиров передо мной возник он и назвал себя таким символичным, таким знакомым именем «Андрей». Почему-то в горле появился комок, захотелось крикнуть: «Я не Наташа». Но я была Наташей, и отказываться от себя не имело смысла. Звучала музыка для единственного танца, который я умела танцевать, поэтому я все же приняла его приглашение закружиться в вальсе, хотя щеки мои пылали, вероятно, как два красных мака на картине Клода Моне, которую мама в детстве показывала мне в Эрмитаже, когда тщетно пыталась пробудить во мне любовь к живописи. Обстановка располагала к разговору о литературе, а он оказался настоящим ценителем литературы 19 века. В очередной раз я пожалела, что провела последнее лето скорее на пляже, чем за книгами, а в учебном году не было времени полностью читать изучаемые произведения, но кое-как поддержала разговор о великом поэте. И вот он заметил, что наши имена рождают литературные ассоциации, а я, осмелев, прочитала ему свою ненаписанную главу из «Войны и мира». Тот вальс давно закончился, мы стояли посреди зала и ни на кого не обращали внимания. Наверное, на нас тоже никто особенно не смотрел, потому что весь бомонд двинулся к мраморной лестнице, где организаторы бала, ослепляя гостей радостными улыбками, предлагали совершить экскурс в историю. Он проводил меня на то место, откуда мы отправились танцевать, но оставить, как позже признался, не смог.
Так Лев Николаевич Толстой помог мне познакомиться со своим будущим мужем, а через год я поступила на филфак.

Братанова Ника. И упадем мы, не взлетев

«Сегодня полиция наконец задержала опасного маньяка. К сожалению, 13-летнего мальчика спасти не удалось.
Наша редакция соболезнует родителям, но считает, что, если бы он пошёл в школу, а не решил прогулять, катаясь весь день по городу на трамвае, трагедии можно было бы избежать.
Или, если он всё-таки встретился бы с преступником по пути домой – ударил бы со всей силы рюкзаком по голове – и полиции некого было бы ловить – ведь у мальчика сегодня было 7 уроков, а значит, семь кирпичей-учебников. А так… Мальчик оставил рюкзак дома – зачем тебе учебники, если планируешь весь день кататься по любимому маршруту на любимом трамвае со знакомым водителем…»
Да, примерно такие мысли были у меня в голове, когда я решил прогулять школу (первый раз в жизни, между прочим!)… Но я выгнал их из своей головы, когда к остановке подъехал трамвай.
Я поздоровался с водителем Ахмедом. Думаю, он управлял трамваем ещё до моего рождения. Наш город небольшой. И по моему любимому маршруту «остановка Дом – остановка Школа» ходят всего два или три трамвая. Их водители часто меняются – не запомнить… А жизнерадостного водителя Ахмеда – не забыть…
На физике сегодня контрольная... И по географии тест… А если сейчас в трамвай зайдёт кто-то из знакомых и спросит, почему я не в школе…
От опять напавших тревожных мыслей меня отвлекла весёлая мелодия – у кого-то звонит телефон… Так, а если маме позвонила учительница… А вдруг сегодня в школе провер…
–Вы ошибаться номер! – голос Ахмеда ни с чем не спутать.
***
Вот с этого момента, друзья, началась эта моя печальная история.
***
Я всегда был любопытным. И сейчас, услышав рассерженный голос водителя, пересел на ближайшее к нему место, наступив на ногу дедушке с фикусом, когда трамвай тряхнуло.
Телефон Ахмеда звонил снова и снова. Он отключил его, но тот упорно продолжал вибрировать. Когда мы подъехали к перекрёстку, горел красный сигнал светофора, Ахмед сдался и вновь поднял трубку. Он всегда говорил по громкой связи, наверное, чтобы не отвлекаться от ситуации на дороге.
Поэтому весь диалог я слышал очень хорошо…
***
–Никогда не подслушивайте чужие разговоры, ребята, это может закончиться очень…
–Плохо?
–Можно и так сказать…
***
–Хм-хм.. Алло? Нас кто-нибудь слышит? – детский голосок почти сорвался на плач, – Нам очень нужна пппп… Помощь!
–Помощь? Ты кто такой? Откуда мой номер знать?
–Я Груша! – девочка уже плакала в трубку, – Мы скоро умрём!
–Вернее, сначала упадём, потом взорвёмся, а уже потом… – я услышал другой голос, кажется, принадлежащий маленькому мальчику, наверное, спутнику этой Груши. Он старался говорить уверенно, но мне показалось, что он напуган сильнее таинственной девочки. Интересно, откуда у (очевидно) маленьких детей телефон?
–Не перебивай, Савва! – кажется, всё это время они сражались за телефон: девочка одержала победу, –Вы нас слышите?
–Стоп-стоп-стоп! Давайте вы успокоиться! Я вас слышать. Что у вас случиться? – до этого молчавший Ахмед попытался прояснить ситуацию, параллельно бибикая машине, перегородившей пути.
–Мы… Мы в самолёте! Одни! Он взлетел! Мне 5 лет, а Савве 5 с половиной. Я набирала случайные циферки на телефоне, пока не дозвонилась вам, ведь я знаю, что во всех номерах 10 циферок и в начале +7. Мы падаем! Я хочу домой к маме! Там у нас блинчики! – Груша, а это говорила именно она, взяла себя в руки и описывала ситуацию. Савва же плакал на фоне...
–Вы меня разыгрывать? Вы не можете быть одни в самолёт! Лучше вы вернуть телефон родители! – Ахмед уже хотел завершить звонок, но мне почему-то ужасно захотелось поговорить с этими детьми.
Нет, мне вовсе не было их жалко, я хотел почувствовать себя взрослым, хотел, как настоящий взрослый выслушать их, вставляя умные замечания, а в конце посмеяться над глупыми малышами и сказать, чтобы пошли делать уроки или читать.
–Извините, можете ещё с ними поговорить? – попросил я.
Ахмед давно заметил мою заинтересованность странным звонком, кивнул и подвинул телефон поближе ко мне, второй рукой в это время принимая плату за проезд от бабушки в странных очках.
–Хорошо. Давайте вы рассказать мне всё спокойно с самого начала, – обратился водитель к детям из телефона.
Загадочные дети на другом конце молчали всего секунду:–Около нашего детского садика есть небольшой аэродром. И там через неделю должна быть выставка, приезжают какие-то известные инж… энжер… инерженер… инженеры, точно, это мне папа говорил. И мы с нашего участка в детском садике на прогулке увидели, как туда привезли самолёт! Гигантский самолёт! И Савва… В общем, мы захотели посмотреть на него…
–Мы сбежали из садика!–Да, как сказал мой бывший лучший друг, мы сбежали. Но я-то не глупая! Я украла телефон воспитательницы на всякий случай!
С каждым новым словом, доносившимся до моих ушей из старенького телефона Ахмеда, мой рот открывался всё шире и шире (возможно, я даже побил рекорд Гиннеса).
–Мы залезли в самолёт по шос… швес… по шасси, пробрались в кабину пилотов и случайно заперли дверь.
–И, чтобы её открыть, вы нажимать на разные кнопочка? – Ахмеду в отличие от меня уже всё было понятно, и он усердно о чём-то думал, чуть не сбив велосипедиста в розовых наушниках.
Ахмед посмотрел на меня и попросил позвонить в 112 с моего телефона, чтобы не прервать связь с детьми.
И только сейчас я понял всю серьёзность данной ситуации. Не в силах сказать даже «здравствуйте» девушке-оператору, я передаю телефон Ахмеду, который сбивчиво начинает что-то объяснять. Я плохо слышал этот разговор, мыслями находясь где-то высоко в небе с этими детьми.
…Розыгрыш… В 112 посчитали это розыгрышем…
–Да, мы понажимали, потом подёргали кое-что, и самолёт взлетел! Савва говорит, что мы уже поднялись выше облаков, но я боюсь смотреть.
–Из какой вы город? Я ещё раз позвонить спасателям!
–Мы недавно приехали, я не знаю.
–Может твой бывший лучший друг знать?
–Савва даже свою фамилию не знает.
Ахмед выглядит очень встревоженным и чуть не пропускает остановку, чем вызывает сильное недовольство женщины в чёрном, как чёрная дыра, пальто. Знала бы она, какую ситуацию сейчас пытается разрешить водитель…
***
Я никому не рассказывал эту историю, дети. Почему? Сам не знаю… Может, знал, что не поверят…
***
–Нам очень страшно! Вы точно поможете?–Да, я ведь тоже пилот. Пилот из авиалиния Трамвай.
–Я вам не верю! Докажите! – кричал в трубку Савва.
***Врать нехорошо. Но иногда необходимо.***
Ахмед не растерялся включил видео-звонок. Он показывал им свой «пульт управления». Кнопки в трамвае и правда создают атмосферу кабины самолёта…–Вы настоящий пилот! – Груша, наверное, прыгала от радости, – Мы позвонили пилоту, Савва! Он поможет, сто принц… прац… сто процентов!
–Прямо сейчас я лететь от одной воздушной остановки к другой. Давайте мы с вами попробовать позвонить по видео, и вы показать мне кнопочки. Просто наши самолёт слишком разный.
–Хорошо. Я видела, куда мама нажимает, чтобы включить камеру, секундочку…
Ахмед внимательно рассматривал кабину пилотов. Я тоже взглянул. Никаких значков или предупреждений о потере высоты не было видно (или слышно), значит, время у нас ещё есть. Хотя, почему у нас? У Ахмеда. Я выйду на следующей остановке и пойду домой. И, как только за мной закроются двери любимого транспорта, я забуду эту историю, как страшный сон… А потом, сидя на мягком голубом, как чистое небо, диване, увижу репортаж про эту ужасную трагедию…
***Но я не смог. Не смог тогда сделать и шага к спасительному выходу. Я не смог сбросить это с себя… Никогда бы не простил…***–В моём трамвай, то есть в моём самолёт эта штука помогать рулить.
–Ух ты! У нас тоже! Мы можем рулить самолётом! Вы потрясающий пилот!
–Давайте не отвлекаться. Нужно проверить ещё двести кнопочка…
Гай Юлий Цезарь упал бы в обморок, если бы увидел, как человек управляет трамваем левой ногой, правой же придерживает телефон и блокнот, в котором ртом записывает всё, что узнал со слов юных пилотов о строении самолёта. Руки? Руками он выдаёт билетики и считает сдачу, чтобы не пугать пассажиров.
Я бы мог ему помочь, но предпочёл продолжать наблюдение со стороны.
Ахмед к этому времени был уже где-то на небе с этими детьми, к счастью, иногда спускаясь на землю, чтобы проверить – не пробрались ли в трамвай «зайцы».
***
В тот момент я верил, что мы с Ахмедом станем героями, посадившими самолёт. Нас наградят, лично президент пожмёт руку. Ахмед купит себе всё трамвайное депо… А мне разрешат не ходить в школу…***
–Тут почему-то всё пищит! Как это отключить? Очень громко! И ещё много красных огоньков! И циферки всё время уменьшаются! – Груша, за смелость ставшая для меня Агриппиной, плакала.
–А ещё штука, которая, как вы сказали, называется авиа-газон, ой, авиагоризонт, как-то странно наклонилась. Но всё ведь в порядке? – Савва, за умение подмечать важные детали не ставший для меня целым Савелием, так как это, оказывается, разные имена, был очень сильно напуган, но подбадривал бывшую лучшую подружку.
–Я… Да, всё хорошо. Вы не видеть в окне аэропорт или что-то кроме деревья? – Ахмед не выходил из образа пилота даже, когда к нему подходили недовольные пассажиры и требовали открыть дверь или вернуть недостающую сдачу, и старался быть весёлым.
Но из телефона на его вопрос ответили синхронным: «Нет!».
***
–Может достаточно вашего кровожадного «лирического отступления»?
–Я уже почти закончил…
***
–Вы можете отойти максимально далеко от нос самолёт и сгруппироваться?
–Сгруп что?
–Лягте на пол и держитесь за что-то неподвижное. И вы лучше поискать кислородные маски.
–И долго нам надо будет так лежать? Самолёт сам посадит нас? А мы можем выбрать – где приземлимся? Я хочу в Африку! Хочу увидеть жирафа!
–Я… Всё… Будет… Хорошо… Сейчас я отключиться. А вы сгруппироваться!
Дети замолчали, а я сидел и пытался осознать, что сказал Ахмед.
Крики… Это последнее, что я услышал. Ахмед завершил звонок, а может, телефон просто разрядился…
***
В тот солнечный для других день, выходя из трамвая, я так и не узнал, что, открыв глаза, Груша и Савва не обнаружили на себе никаких повреждений и выглянули наружу…
А снаружи на табличке «Новейший авиатренажёр. Полное погружение» сидела и каркала большая чёрная ворона.

Землянова Ксения. На стене написано

Возле стены старого военного дома стоит мальчик лет тринадцати. Сдвинув кепку на затылок и уверенно прижав ногой к земле старенький футбольный мяч, он придирчиво рассматривает большие жёлтые буквы, выведенные на красном кирпиче здания. Буквы эти не очень ровные, даже корявые, но зато такие огромные! Точно ревизор, паренёк исследует написанное и хмурит светлые брови. Вот тебе на! Да разве ж так можно? Да как так? Люди, вы только посмотрите! Средь бела дня!
Зелёные глаза мальчишки бегают туда-сюда, изучая стену. Может, он что-то пропустил? Через пару минут вердикт вынесен: надпись не закончена.
- Да что я сделал-то? – возмущённо выкрикивает мальчик.
Его крик вполне понятен, ведь на стене было написано: «А вы знали, что Сашка». Что Сашка? Нет, ну вы скажите, что Сашка? Что за люди? Разве можно так обрывать на самом интересном?
Вариантов на самом деле много. Уже сам Саша Ковалёв с полсотни идей накидал! Окно разбил тёте Даше. Вот этим самым мячом, между прочим! Зато он же тёте Даше цветы помог у подъезда высадить. Именно Саша получил вчера твёрдую пятёрку с плюсом по математике, а затем, правда, неуверенную тройку с двумя жирными минусами по русскому языку. Вот такой он, разносторонний человек! Ещё он, капитан футбольной команды, стал лучшим полузащитником города в этом году. Конечно, Сашка вспомнил и о том, что именно он потерял томик Чехова на прошлой неделе. А ведь Машка его предупреждала!
Саша в последний раз посмотрел на жёлтые буквы и, вздохнув, ушёл обедать…
*
- Белов? Петька! – надрываясь, кричит в трубку Ковалёв. – Ты не представляешь! Жалко, что ты уехал, тут такое!
Что «такое», Петя не знает, но угукает, ожидая продолжения. Он сейчас не в городе, в деревне гостит: пирожки ест, на речку ходит и грядки от сорняков спасает.
- Ну, Санёк, не тормози! Мне же интересно! – раздаётся на другом конце.
- Иду я, значит, домой, смотрю по сторонам – и тут… надпись! Больша-а-а-ая! Во всю стену! «А вы знали, что Сашка…»
- Сашенька, обед остывает! – кричит мама с кухни.
Мальчики быстро прощаются, договариваясь созвониться вечером, и Петя бросает трубку.
Он знает. Это же он написал! Сейчас он улыбается от уха до уха и вспоминает, как три дня назад решил начать готовиться к дню рождения друга. Хотелось чего-то необычного, яркого и запоминающегося. Безумная идея пришла почти сразу. Белов спустился к дедушке в сарай, нашёл большую деревянную кисточку и банку с жёлтой краской, завернул за угол дома и, обмакнув кисть в краску, начал работать. Краска капала на асфальт и мелкую траву, растущую вдоль стены, а мальчик, поднимая руку повыше и вытягиваясь на носочках, выводил неровные жёлтые буквы.
Он написал уже половину, но оставалась самая важная часть. Петька сделал шаг назад, придирчиво осматривая своё творение так, будто уже завтра сюда должны приехать представители Третьяковки и Эрмитажа, а может быть, и Лувр удостоит его своим присутствием! Буквы складывались в размашистые волны – надо было всё-таки по линейке делать. Но Пете понравилось, так даже интереснее. Эрмитаж должен оценить.
Проголодавшись и изрядно вымотавшись, Белов решил, что допишет после обеда и, сдвинув банку с краской ближе к стене, побежал домой, где его ждал сюрприз:
- Мы едем к бабушке!
Стоп! Куда? А как же?.. Пока Петя пытался найти выход, вещи загрузили в багажник, на крыше закрепили резиновую лодку и попросили его сесть на заднее сидение и пристегнуться. Мгновение, и они проезжают мимо стены с недописанной фразой… Ладно, до дня рождения неделя, а он вернётся через три дня. Допишет! Успеет!
*
- Девочки, вы посмотрите, - кивает на стену Катька из 7 «А», - Сашка! Интересно, о чём мы должны знать?
- Как о чём? – подхватила Ленка. – О том, что Сашка влюблён в Таньку!
- Почему вы так думаете? – покраснела Таня.
- Как? Ты не замечала? – заговорщически проговорила Лена, подмигнув подруге. – Он же то посмотрит, то улыбнётся, то за косички тебя дёрнет!
- Саша просто дурачок, вот и улыбается постоянно! – возражает Катька.
- Да нет же! Ему Танька нравится!
- А может, и Надька, он ей тоже улыбается.
- Да Саша всем улыбается, он человек хороший, - еле слышно шепчет Таня.
Тут уже и Катька, и Ленка замерли. Им срочно надо это обсудить! Подхватив подружку с двух сторон, они бодро двинулись в сторону скверика. А это интересно!
*
- Пашенька! Ты глянь! – хватается за сердце бабушка, - что это твой внук натворил?
Дедушка поправляет очки и в десятый раз перечитывает надпись на стене.
- Он и твой внук тоже!
- Что же он сделал-то?
- Может, он с кем-то подрался?
- Или помог кому-нибудь?
- Наверное, всё-таки подрался! – вздыхает Павел Геннадьевич и замолкает. Только нервные вздохи бабушки прерывают тишину.
- Придумала! Давай допишем: «А вы знали, что Сашка любит бабушку и дедушку»?
Дед хмыкает, скрещивает на груди руки, а потом говорит:
- Что же нам заняться больше нечем? Лучше у внука спроси, он-то точно знает, что натворил!
*
- Он же окно разбил? – вспоминает Вова.
- Да! А ещё цветы тёте Даше высадил! – подтверждает Дима.
- И кота с дерева снял! – подхватывает Миша.
Мальчишки смотрят на загадочную надпись и думают, что они ещё не знают про их капитана. Сашка в их команде с самого начала. Играет круто, дружит со всеми, но, как именно заканчивается фраза, никто из них не знает. Остаётся только гадать.
- Он из рогатки по белкам стрелял! – тянет Гриша.
- А потом этих же белок кормил! – возражает Коля.
- Фокусы первоклассникам тоже Санька показывал!
- Он же нос позавчера разбил на тренировке.
- И на гитаре он круто играет!
- Да, Сашка – виртуоз!
- Я знаю, - качает головой Андрей. – Сашка лучше всех играет в футбол!
Пацаны смотрят на стену и улыбаются, даже если автор сей надписи имел в виду другое, они точно знают, что именно является правдой. Самое время звать Ковалёва на поле. Игра через два часа.
*
Петя Белов, даже не догадывающийся о том, как «много шума из ничего» он натворил, вернувшись домой, тут же бросился к военному дому. Осталось незаконченное дело. В руках у него банка со свежей жёлтой краской, ведь та, наверняка, уже засохла.
Творение не тронуто, и мальчик с облегчением вздыхает. Уже завтра у Саши день рождения! Сейчас вечер – до завтрашнего утра всё должно высохнуть.
Кисточка вновь погружается в банку. Привычным уже движением Петька выводит большие буквы, закачивая одно-единственное, но такое важное предложение:
«А ВЫ ЗНАЛИ, ЧТО САШКА – ЛУЧШИЙ ДРУГ НА СВЕТЕ!!!»

Зузлева Александра. Ход котом

Петер крикнул: «Это мой!»П

ауль крикнул: «Это мой!»

«Ты будь Плихом!»

«Ты будь Плюхом!»

«А теперь бежим домой!»

Даниил Хармс. Плих и Плюх

Ася стояла перед зеркалом, дрожащими пальцами поправляя шапку. Я забежала за ней, чтобы пойти в шахматный клуб вместе, а в итоге стояла, прислонившись к стене, и ждала.
- Я вчера отрабатывала эндшпиль, а надо было, наверно, просто лёгонькие задачки на тактику порешать.
- Что ты так переживаешь? Это же просто игра.
- Это не просто игра, Альбина, - сказала Ася, наконец отлипая от зеркала. - Это турнир. Разные цели. В "просто игре" нужно научиться, в турнире - выиграть.
- Мне кажется, к таким вещам нужно относиться легче.
- Я знаю.
Мы вышли сильно заранее: Ася боялась опоздать, но нам хотелось немного проветриться. Утром выпало много снега, теперь он сиял в свете солнца и скрипел под ногами. Такие дни всегда больше ценишь посреди монотонного серого мрака.
- Как ты думаешь, кто выиграет? Если Марина, то мы сравняемся по счёту, но она займёт первое место за счет коэффициента Бухгольца, - размышляла Ася вслух.
- Выиграет победитель, им почему-то всегда везёт, - ответила я ей с улыбкой.
Наш путь пролегал через гаражи, на один из которых можно было залезть по кривой дикой яблоне: подтягиваясь на руках, одну ногу вставляешь в дупло, вторую перекидываешь через толстую ветку, потом проползаешь по ней буквально метр и залезаешь на крышу. С гаража открывался замечательный панорамный вид на... другие гаражи, огороды частного сектора и мусорные баки. Первой залезла Ася, потом я.
- Тихо, - вдруг скомандовала она, стоя уже на другом краю крыши.
Я замерла.
- Слышишь?
Подойдя к подруге ближе, я тоже услышала тихий писк.
- Смотри, - ахнула Ася и показала рукой на мусорный бак.
Сначала я не поняла, что такое - мусор как мусор, но потом увидела шевеление.
- Вот чëрт.
Когда я слезла по яблоне и обошла гараж, Ася, спрыгнувшая в сугроб, уже пыталась развязать синий пакет. Мы его разорвали и вытащили двух слепых котят - серого и рыжего. Ася много ругалась, смысл её высказываний сводился к тому, что некоторых людей самих нужно было в мусорку выбросить в соответствующем возрасте. Устроив котят во внутреннем кармане куртки, мы принялись гуглить, что с ними делать, и только тогда осознали, в какую авантюру ввязались.
- Ась, думаю, нужно отнести их ко мне домой, - сказала я. - Отсюда ближе. И ещё нам понадобится смесь для вскармливания котят. На пикабушечке говорят, что им нельзя коровье молоко.
- И соска. Ты беги отогревать, а я в зоомагазин и в аптеку, у меня деньги с собой, - сориентировалась Ася.
Пока подруга покупала смесь, я думала, как устроить котят. Взяла обувную коробку, в неё положила полотенце, чтобы у них там было гнездо. Нужно ещё сделать водяную грелку, так что я нашла пол-литровые бутылки, налила в них горячей воды, замотала в тряпки, чтобы мелочь не обожглась, и положила им в коробку. В общем, мы с Асей нашли, чем заняться. Котята тоже без дела не остались - они истошно пищали. Вернее, пищал только рыжий, а серый был какой-то вялый, что вызывало опасения за его жизнь.
Аси не было невыносимо долго. Она вернулась со смесью, и мы пытались кормить котят. Они ели плохо. Конечно: вместо тëплой мамы - какая-то пахнущая пластиком неуютная соска. И если рыжий хотя бы что-то ел, то всë, что я давала серому, каким-то непонятным образом оказывалось не в коте, а на коте.
Когда пришли родители, мы им не сразу сказали о случившемся, сначала дождались, пока поужинают и подобреют, и только потом показали гнездо со спящими котятами, спрятанное за диваном. Надежды оправдались, и нам разрешили "оставить их на время, чтобы отдать в добрые руки, когда подрастут".
Приближались новогодние каникулы, так что и мои предки, и Асина бабушка разрешили в школу не ходить. Следующие две недели мы с Асей жили в кошачьем режиме: мелочь нужно кормить каждые три часа, а потом делать массаж живота. Несмотря на то, что на ночные дежурства мы выходили по очереди (ночь - я, ночь - Ася), всё равно обе были как сомнамбулы. Каждый день мы взвешивали котят на кухонных весах. В норме, по словам Гугла, они (не весы, а котята) должны были набирать по 10-15 граммов, но серый столько не наедал. Наверно, если бы не эти взвешивания, мы бы его потеряли. Воевать приходилось за каждую съеденную капельку.
Мне в те дни часто снились кошмары, где мы не успевали спасти котят.
- Тем, кто их выбросил, - размышляла Ася за завтраком, - наверно, кошмары не снятся.
На второй неделе стало полегче. Серый котёнок привык есть из соски, смешно дёргал ушами и перебирал передними лапами во время кормления. Ещё, вероятно, свою роль сыграло то, что я приноровилась и руки перестали трястись. Вскоре котята открыли глаза, и было жутко интересно наблюдать, как они учились фокусировать взгляд. Никто никому отдавать их, конечно, не стал. Как-то само собой получилось, что весёлый рыжий котёнок уехал жить к Асе, а нежный серый, оказавшийся, кстати, девочкой, достался мне. Папа предложил назвать её кошкой Шрёдингера, но я не согласилась.
- Во-первых, это имя слишком длинное, а во-вторых, я знаю, что она живая, даже если она сидит в коробке. И вообще, может, я хочу дать ей тривиальное имя. Пусть будет Дымка.
Кошка каждый день приходит ко мне на кровать в шесть утра, чтобы лизнуть в нос один раз, а потом уйти.
Когда закончился наш с Асей отпуск по уходу за котятами, первый вопрос в шахматном клубе был такой:
- А почему вы не появились на турнире? Ася, у тебя же все шансы взять первое место были, - окружили её девочки.
И только я знала, что дома её ждёт рыжий котик по кличке Приз.

Кульнева Кристина. Монологи. Кабачок. Тоталитаризм.

Мне подарили кабачок. Один вопрос — зачем, а главное зачем? Хотя нет, два вопроса получается. А, впрочем, и неважно всё это, сколько вопросов, откуда они взялись и почему их, собственно, задаёт сам кабачок. Почему он их задаёт, тоже невероятно интересный вопрос, но тема наша пойдёт не об этом.
Зачем вообще дарят кабачки? Каждое лето ведь одно и тоже. Август уже давно пора переименовать в Кабачокгуст, ибо последний месяц тепла и радости превращается в судорожную игру «кому отдать кабачок».
Сам по себе кабачок, собственно, интересный предмет. Под него расчищают целые грядки, удобряют, поливают, сажают не жалея — а вдруг не взойдёт? Кидают хорошую такую горсть семян, засыпают землёй, убирают сорняки и так по колено в земле с весны. Стоит появиться первым всходам — сразу хвастаются, мол, поглядите, что за чудо, кабачок взошёл!
Только никто сразу не задумывается, а зачем им кабачок?
И доходит до людей слегка поздновато. Когда он уже разрастается на весь огород, терроризирует посадки клубники, огурцов, помидоров, обвивает бабушкины гортензии, захватывает дом, потом всю деревню и требует суверенитета, как государство, и устанавливает тоталитарный режим...
Где-то между пленением соседней грядки и захватом власти люди вспоминают про кабачок и собирают урожай. Пять-семь килограмм, совсем чуть-чуть, ну быстро же съедим!
А потом начинается.
Первую неделю всё довольные едят кабачки. Готовят драники, оладья, жарят на гриле в кляре, добавляют мясо, грибы, овощи... В целом, радуются жизни как могут, не скрывая своего удовольствия: Вырастили! Сами! Без мам, пап, кредитов, выходных и пары отпусков. Зато своё, с грядки.
Вторую неделю азарт убавляется. А кабачки в холодильнике нет. И тогда хозяйки лезут в книжки, сайты, к соседкам в гости — всё в поисках рецептов, на которые семья не будет воротить нос. И вот славный овощ меняет своё агрегатное состояние ещё с десяток раз — становится то пирогом, то рулетами, то пастой, по новой моде, да чем только несчастный кабачок не становится за это тёмное время. Правда, желания есть его ни у кого не прибавляется.
Тогда в ход идёт интернет и статьи от важных дядей и тётей об авитаминозе — осень то не за горами — и том сколько витаминов в нежеланном овоще. Целый алфавит, не меньше! И оставшись без аргументов семья продолжает есть кабачок. А вот сам кабачок даже не думает заканчиваться.
Вот и начинается та самая пора — передаривание кабачка по кругу. С ними не редко в аккомпанементе идут яблоки, но это совсем другая история. Пакеты тащатся на работу, школу, детский садик и всучивается счастливым и не имеющим дач знакомым. Сперва те берут радостно: кабачки же, не совсем со своего, но с огорода же!
Но как мы все уже поняли, хитрый овощ обладает навыком размножаться почкованием в недрах холодильника. Условия, наверное, благоприятные, кто его знает... Второй круг кабачков берут уже не так активно, настороженно — прошлый пакет ещё и на половину не закончился. Но берут же, из вежливости, скрипя зубами и давя улыбку. Кабачок же, с огорода, пропади он пропадом.
Тогда-то и начинается порочный круг бедного кабачка. Работница дарит коллеге, та кому-нибудь из соседнего отдела, тот, в свою очередь, охраннику Серёжке, а последний, в качестве подкупа меняет на пакет яблок у часто опаздывающего сотрудника, а тот избавляется от него даря той самой работнице. В итоге никто его не съел, зато овощ погулял, мир повидал.
Когда кабачок перестаёт есть даже кот, люди приступают к радикальным мерам. Звонят дальним родственникам из соседнего городка, недалеко, чтобы уехать смогли, но и не близко, чтобы не привезли ничего.
Но дальние родственники не так просты, у них холодильник забит яблоками, тыквами, помидорами, артишоками... кто и зачем вообще сажает артишоки? И удивлённо принимая приглашение отправляются в путь. Вместе с двумя-тремя килограммами овощей, фруктов, ягод и прочего, прочего, прочего, чего бы приглашающие видеть не хотели бы ни разу в жизни. А потом удивляются — чего это у хозяйки глаз дёргается?
Потом господа уставшие вспоминают про кабачковую икру, и достав всё, что можно закатать по банкам, начинают закатывать. По сути, ничего и не меняется — всё те же огурцы, помидоры, кабачки и ещё пятнадцать овощей просто переезжают с полки холодильника в банки с рассолом. Правда, закрутки соседи-знакомые-друзья-коллеги разбирают в разы быстрее. Тару, разве что, не всегда возвращают.
Те, кто даром создания солений обделён, готовят то, что умеют. Например, есть великолепное блюдо, и рецепт его до ужаса прост! Кладёте кабачок в пакет, закидываете подальше в холодильник, забываете, достаёте где-нибудь через полгода и выкидываете. Называется «я точно что-нибудь потом приготовлю, честное слово». От создателей «похудею к лету» и «надо садиться на диету».
В периоды беспросветного поедания кабачков можно отвлекать себя разными фантазиями.
Например, что весь мир захватил кабачок. Нет, ну а чего вы хотели? Всю осень едим, можно и самих себя за овощи считать, восемьдесят процентов воды есть, хороший такой огурец получается.
Кабачок предпочитает чистый тоталитаризм. Как ни странно, в этом мире все едят его же. Считается это каннибализмом или нет, вопрос отдельный, до моральных устоев государства мы ещё не дошли. Что бы они сделали с людьми, вот хороший вопрос. Овощи не могут есть людей, а вот люди вполне. Но зная любовь человечества к поеданию кабачка, второй победит.
Есть ещё такой замечательный овощ как цукини. Зелёный, вытянутый, с зёрнышками и мягкой мякотью. То бишь, тот же кабачок, только цукини. Звучит круче и покупают лучше. Кабачки то всем надоели, а вот цукини!
После путаницы кто, где и откуда взялся, ищут уже не витамины, а различия. Они же одинаковые, Наташ! Сидишь, роешься, фамильное древо овощей открываешь... Случайно узнаёшь, что раньше их выращивали как декоративное растение и вздыхаешь — лучше бы и выращивали так. В восемнадцатом веке просто, кому-то вдруг сбрендило попробовать. И вот мы здесь: с кабачком в руке, даритель убежал в неизвестном направлении, наверное, что бы вернуть не успели. А могли бы в ботанических садах любоваться и горя не знать...
И главное-то — никуда от него не деться! На работе кабачок, дома кабачок, в гостях кабачок, даже в интернете кабачок! И сидишь, в этом зелёном окружении в тяжёлых думах уехать куда-нибудь в Тибет, только бы подальше от овощей. Правда в Тибете с тем же успехом едят картошку, а воспоминания о палящем солнце и бескрайнем поле свежи как день и отдают болью в пояснице. Ну а что, старость не радость, всё-таки...
Заканчивается сей круговорот где-то в районе зимы. Там уж Новый год, всех интересуют подарки, селёдка под шубой, оливье, споры про крабовый салат и все остальное, в составе чего имеется майонез и отсутствует кабачок. Как-то людям в праздник совершенно не до полезных продуктов, оставшихся лежать где-то в недрах холодильника, ждать своего часа. Вероятно, третьего пункта одного известного рецепта.
И вот, все забывают про кабачки, жуют блины, сжигают масленицу, всем замёрзшим сердцем ждут весны... А потом видят, что закончилась сметана, деловитым взглядом осматривают пустую баночку и ставят на полочку. И ещё одну из-под майонеза, с зимы осталась. И вот на полочку медленно, методично и неумолимо ставятся пустые и вымытые упаковки от молока, соусов, соков и пойми ещё чего...
Когда места уже не хватает, начинается сезон посадок. Все подоконники и в целом свободные поверхности дома заполняются теми самыми баночками с землёй и семенами. Первые пару партий все подписано — строго по названиям, сортам и дню посадки! На десятой семена просто кидаются в землю на авось.
И вот, самое главное. Кабачок. Вроде сажать, а вроде и так наелись сполна... И вот хозяйка стоит, смотрит на пакетик семян и объявляет на весь дом — один куст! А остальное, будут помидоры.
Чем это закончится, полагаю, всем уже понятно.
— Женька, ты чего застрял?
Вздрогнув, Женя, простите, Евгений, вышел из размышлений, вновь покрутив в руках кабачок.
— Мне подарили кабачок, — пояснил студент. — Ну как подарили, всучили и убежали. — А, да это Сашка Трофимов, с параллели, — Дима закинул руку на плечо друга и выудил из кармана толстовки... ещё один кабачок. — Мне вот тоже всучили. Ему мать с дачи два пакета прислала, вот он и носится, как ошпаренный. Честное слово, даже в сессию так не носился.
Евгений кивнул, все ещё смотря на кабачок. Надо ж было такое название придумать...
— О чём думаешь?
— Если бы кабачки захватили мир, они предпочли бы тоталитаризм?
Дима всерьёз задумался.
— Ну явно не демократию. Захват территорий, тотальный контроль, глава в виде кабачка... — он вдруг улыбнулся, сдерживая смех. — Нет, ты представь. Единая Партия Кабачков. И великий вождь Цукини.
Евгений закатил глаза, убирая овощ в рюкзак и направляясь на следующую пару. Дима побрёл следом.
— А кукуруза? — вдруг встрепенулся Дима. — Ну, какой режим был бы у них?
Женя задумался.
— Чистый капитализм.
— Соглашусь.

Пальгуева Лариса. Путь кабачка

В общем, мне подарили кабачок.
- Э... Спасибо? – неловко поблагодарил я, тупо уставившись на улыбающуюся старушку-соседку. Кабачок в моих руках показался мне непосильной тяжестью, которая тянула меня к полу.
- Не за что, сынок, я с грядки вот только-только, - забормотала она, потянувшись к своей сумке на колёсиках, которая едва закрывалась из-за любопытно выглядывающих оттуда овощей.
- Да не надо!.. – поспешил остановить её я, испугавшись, что она сейчас выудит оттуда ещё один кабачок, а может, даже два, и у меня будут целых две проблемы вместо одной. – Вам же самой есть нечего будет...
- Не смеши, куда старухе столько! – хрипло рассмеялась она, махнув рукой. – Ем как дюймовочка, а тебе понадобится, вон, какой высокий, худой, явно не доедаешь!
Я хотел было возмутиться, сказать, что мои голодные студенческие годы давно прошли, и сейчас я в самом расцвете сил, однако она пихнула мне в руки несколько помидоров и огурцов, из-за чего я чуть не уронил кабачок. Подхватив его, словно ребёнка, умудрившись при этом ещё не потерять других малышей, я поспешил проводить добровольную кормилицу до её двери.
- Альбина Павловна, спасибо Вам большое, но оставьте для себя, мне хватит, - сказал я, думая, что это даже перебор. На один кабачок, например.
- Да я ж одна столько не съем, мне некого кормить, сыночка! – растроганно всхлипнула она, всплеснув руками. – Давай я тебе хоть попозже варенья занесу.
- Хорошо, - покорно согласился я, понимая, что отказ усугубит положение ещё больше, и Альбина Павловна разревётся на лестничной площадке, словно ребёнок. Проглотив напрашивающийся вопрос «а зачем столько сажать», я поспешил распрощаться и под вздохи соседки, прошмыгнул в свою квартиру и закрыл дверь. Теперь дома были только я и овощи.
Я пошёл на кухню и вывалил полученное на стол. Что делать с огурцами и помидорами было понятно, а вот как быть с кабачком – не очень. Помидоры с огурцами быстро были положены в холодильник ожидать нарезки в салат, а кабачок остался сиротливо лежать на столе. Из-за него кухня будто стала меньше, стены начали давить мне на плечи, а кабачок почему-то в моих глазах выглядел невыносимо грустно, словно Альбина Павловна, если отказаться от её овощей. Не выдержав хоть и вымышленного, но столь пронзительного взгляда кабачка, я пошёл в комнату и стал думать, что с ним делать.
Места в квартире категорически не было – я только переехал, и все предполагаемые для кабачка и прочих вещей с говорящим названием «ХЛАМ» места были заняты коробками с одеждой, техникой и мебелью. Мне вдруг почему-то стало тоскливо от мысли, что кабачок будет одиноко лежать где-нибудь под столом и медленно гнить от одиночества. Нет. Еду нужно есть. Если её не ем я, значит, нужно поделиться с теми, кто такое ест.
Я решительно пошёл на кухню, взял телефон и, слушая гудки, пристально разглядывал потенциальный внезапный подарок. Средних размеров упитанный желтый кабачок с необыкновенной царапиной в виде клыка. Кабачок в моих глазах в миг потерял образ бедного скитальца и обрёл вид бывалого путешественника, у которого обязательно шрам на пол-лица и крутая накидка, как у ковбоев. До того, как я успел додумать кабачку ещё и шляпу, в трубке раздался кашель Лёхи, и я счастливо улыбнулся.
- Ты даже не представляешь, как я рад тебя слышать, дружище.
***
- Кабачок? – с сомнением сипло протянул Лёха, заходясь в кашле.
- Очень помогает при простуде! – горячо сказал я. – Ты хоть представляешь, сколько там питательных веществ!
- Чего сам тогда не съешь? – угрюмо спросил он, но я не отчаивался:
- Так я ж не болею! А тебе плохо, явно кабачков не доедаешь.
- Мне антибиотики нужны и спрей для горла, а не твой жёлтый уродец от мира овощей, - под конец Лёху было едва слышно, будто все свои силы он истратил ещё в начале предложения.
- Кабачки полезные, олух, - обиделся я, услышав оскорбления в адрес несчастного кабачка. На минуту воцарилось молчание. Я слышал, как Лёха шмыгал носом и изредка хрипел, пытаясь то ли откашляться, то ли придумать оригинальный ответ.
- Я заеду в аптеку, - предпринял я последнюю попытку.
- Ладно, вези свой кабачок, - просипел в ответ Лёха, и я счастливо стал записывать необходимые лекарства...
***
- Кабачок? – недоумённо протянула Аня, с сомнением смотря на жёлтый овощ на полу.
- Он самый, - сипло ответил Лёша. – Решил, что тебе нужнее, ты же готовишь.
- Может, я тебе его и приготовлю? – с плохо скрываемой надеждой предложила Аня, но Лёша замахал руками, заходясь в очередном приступе кашля.
- Забирай, - прохрипел он, и дальше Аня спорить с больным не стала. Пожелав скорейшего выздоровления другу, она бережно взяла кабачок на руки и вышла из квартиры. Положив его на заднее сидение, Аня задумчиво поглядела на царапины в форме клыка.
- Дим, привет. Можешь говорить? Отлично, мне тут Лёша кабачок подарил...
***
- Теперь понимаешь? Неудобно было даме отказать! – оправдывался Дима, держа кабачок в руках так, будто это была бомба, готовая в любой момент взорваться.
- Ему, значит, отказать было неудобно, а я теперь с этим разбирайся! – воскликнула Оля, сердито уперев руки в бока. Дима виновато пожал плечами и осторожно протянул ей кабачок, но Оля замахала руками.
- Ты мне это не подсовывай! Тебе дали, сам и разбирайся, у меня таких кабачков целый склад от мамы лежит, никак съесть не можем.
Что-то продолжив сердито бурчать себе под нос, она ушла на кухню и загремела там тарелками. Оставшись один, Дима в растерянности почесал голову, положил кабачок на пол и, поглядев в потолок полминуты, радостно достал телефон...
***
Кабачок повидал множество рук. Люди, извиняясь, ругаясь, смеясь, перекидывали его, словно мячик, из рук в руки. Мир вертелся, словно юла, вокруг одного кабачка. Его то закидывали в тёмное место, где были лишь пыль и ненужные сломанные детские игрушки, то гордо ставили на стол, словно торт, презентуя всем проходящим. Его пытались продать, купить, спрятать, порезать, выкинуть, но магическим образом кабачок избегал этой участи, и игра в горячего кабачка продолжалась. Люди знакомились, становились друзьями, ссорились, влюблялись, женились, разводились, умирали, а кабачок продолжал своё путешествие, которому не виделось ни конца, ни края. Сколько ему ещё предстоит пробыть в таком состоянии? Когда он сможет попасть на стол не как инородный объект, который нужно удалить, уничтожить, а как овощ? Как еда, которую можно съесть, которая может быть вкусной, и которая действительно является полезной? Когда же настанет день, когда кабачок сможет оказаться в тёплой булькающей воде и насытить кого-нибудь вкусным обедом? Кабачок не знал. А посему его путешествие продолжалось.
***
- Вот, держи, друг угостил, а я кабачки не люблю, вообще овощи не ем, если честно, - тараторил Антон, пока я сонно потирал глаза в прихожей и невпопад кивал его словам. Антон, видя, что я мало что сейчас соображаю, поспешил оставить свою ношу и уйти:
- В общем, созвонимся ещё, бывай!
И скрылся, потрудившись закрыть за собой дверь. Я в последний раз кивнул и хотел было запереть дверь на ключ, как запнулся обо что-то и чуть не упал. Чертыхаясь, я потёр лодыжку и мой взгляд наткнулся на жёлтый кабачок, одиноко лежащий у порога. Тот самый, с царапиной в виде клыка. Я осторожно поднял его и, забыв про сон, понёс на кухню. Сколько рук он видел? Сколько пережил? Теперь этот кабачок виделся мне не грозным ковбоем и не бренным странником, а усталым, заросшим отшельником, которого перестал помнить мир, который видел столько, что видеть уже и расхотелось, и незачем. Я поставил его на стол и задумчиво почесал голову.
И не заметил, как уснул. Мне снились поля, полные кабачков, столы, ломившиеся от блюд с кабачками, сам кабачок, одиноко лежащий на Богом забытой скамейке в парке... Я резко вскочил, чуть не ударившись о полку, и схватил телефон. Глубоко вздохнув, я решился.
Поиск в Яндексе. «Как готовить кабачок?» Ответы майл точка ру...

Белявцева Полина. Лучшее лето в моей жизни

Лучшее лето в моей жизни
Каникулы – возможность расслабиться и перезагрузиться.
На самом деле я бы всё лето провела дома одна. Мне никто не нужен. Я ушла в себя, как черепаха в панцирь. Я закрыта, и открываться страшно. А то откроешься, а кто-нибудь плюнет в душу, как моя бывшая лучшая подруга.
Я никогда не забуду то унижение, когда пришла в школу, а от меня все отвернулись. Со мной не поздоровалась даже самая добрая девочка класса. Я стала изгоем.
Мне было так больно, что трудно было дышать. Только помню, как сильно колотилось сердце – я ощущала его и в горле, и в затылке. Она настроила против меня весь класс, потому что хотела сблизиться с НИМИ. А когда мы начинали дружить, то ВСЕ были против нас, а МЫ были против всех. Теперь мы с ней враждебно-чужие.
…Всё лето я буду на даче с бабушкой и дедом, потому что мама решила вырваться в отпуск… без меня. У неё личная жизнь.
15 лет – поганый возраст: какие-то странности, комплексы. Мама не понимает (будто сама не была в таком возрасте). Со стариками не интересно (постоянные рассказы о том, как было лучше в прошлой их жизни, где колбаса по 2,20, а молодёжь уважала старость), от сверстников ничего хорошего не жду (болит до сих пор). Ну и, конечно, неразделённая любовь к однокласснику, который никогда в мою сторону не посмотрит.
Итак, день первый. На электричке я ехала в посёлок с идиотским названием Кабач. В детстве я любила бывать здесь. Мы с папой, пока родители не развелись, ходили на речку, катались на моторной лодке. Потом он отправлял меня за мороженым, а сам в это время спорил с местными рыбаками, какая леска лучше – монофильная или плетёная.
А ещё мне очень нравился сосновый лес, росший на обрыве. Когда лучи пробивались сквозь могучую крону и освещали узкую тропинку, усыпанную опавшими иголками и уводившую куда-то вглубь, было интересно, что же там дальше. И всегда представлялись одинокая шаманская хижина или озеро с русалками. Теперь я понимаю, что, кроме боровиков и лягушек, там ничего не было и не будет. И теперь мне не интересна лодка, и лес больше не манит своими секретами. Мороженое я тоже больше не люблю.
А ещё бабушка. Всегда просит помочь ей с огородом (моя мечта на каникулах!). И да – там совсем не ловит интернет.
Когда я вышла из электрички, меня встретили бабушка (со слезами на глазах) и дед (с невозмутимо-военным видом). Поцелуи в щёку от бабушки – всегда так неловко.
Шли мы через поле. Сколько себя помню, у меня всегда ёкало сердце в ожидании, что вот-вот выпрыгнет лягушка, – мой детский страх, никуда не девшийся.
Дом был неказистым снаружи, но уютным внутри. Именно здесь самый вкусный чай с пахучими травами и рыба под бешамелью, которую мне разрешалось вымакивать свежим хлебом прямо из сковородки.
Нам хватило двух часов, чтобы наговориться. 10 минут я жаловалась на биологичку, и 110 минут бабушка рассказывала про огород и соседей по даче. Я уже воображала скуку завтрашнего дня.
День второй. После попыток накидать скетчи природы я поймала тоску, которую дед считал по моему лицу и решил развлечь меня рассказами о том, как вчера чинил крыльцо. Я лаконично вышла из беседы и пошла проведать бабушку. Она была в парнике среди кабачков и от жары и духоты сама была похожа на один из них. Увидев меня, с гордостью вручила самый большой, какой-то особенный. И через минуту я пожалела, что решила сюда зайти:
– Кристюша, отнеси тёте Люде этого красавчика!
Больше всего на свете я не хотела идти к тёте Люде. Меня обязательно посадят за стол, нальют мятный чай со смородиной, угостят сдобными булочками с вишнёвым вареньем, и я буду всё это есть, чтобы не обидеть (прощай, диета!).
Отказать бабушке не смогла, и вот меня встречает соседская собачка Буля – размером с гусеницу, хрипящая, как бультерьер.
Из сарая с неизменной папиросой во рту вылезла голова деда Саши:
– Людау! Людау! Посмотри, кто пришёл-то!
– Слышу! Всё никак не накуришься! – огрызнулась беззлобно тётя Люда.
– Кристинка пришла, красавица! Стёпа! У девчонки все руки заняты! Помоги, возьми!
Я будто попала в комедию дель арте: в руках кабачок, словно уродливый гном, и я в немой парализии. Ощущение, что солнце направило софиты исключительно в ту часть сцены, где происходит самое важное действие.
Навстречу к онемевшей мне шёл ОН. Шёл такой красивый, что у меня пересохло во рту и дыхания потребовалось взять больше обычного.
– Привет, – сказал он.
Я молча кивнула.
– Жесть, ну и кабачок!
И я вдруг, неожиданно для себя, стала хохотать. Он тоже засмеялся.
– Так, Стёп, отнеси этого богатыря на кухню. А ты, Кристинка, быстро за стол, чай попьём, – провозгласила тётя Люда.
Я села за стол.
– У тебя такой вид, будто тебя сюда сослали, – усмехнулся Стёпа.
– Что ты имеешь ввиду? – просипела я.
– Ну… на дачу, – мне казалось, что он потешается, видя мой ступор.
Спасла тётя Люда:
– Руки мойте, молодёжь, и к столу.
Мы одновременно подошли к раковине, я взяла мыло и, конечно же, сразу его уронила. Он благородно поднял.
Я стала раздражаться от своей стеснительности, оттого, что веду себя глупо. Молча вымыла руки, хотя точно решила уйти.
– Ой, я там забыла, ну, в плане… кое-что… спасибо за чай!
– Ты уходишь? – удивилась тётя Люда.
– Да, у меня просто из головы всё выплеснулось, забыла, что деду обещала… – сбегая с крыльца, пропищала я.
«Какая же я дура! Выплеснулось! Даже наврать нормально не смогла, они явно всё поняли! Этот, наверное, угорает», – с этими мыслями я вбежала в свою комнату и упала на диван. В голове надрывно звенело, будто кто-то с упоением колотил в медные тарелки.
В комнату вошла бабушка и начала расспрашивать: «понравился ли кабачок?», «не заметила, у Люды гортензия синяя цветёт?».
Я сорвалась: «В следующий раз неси свои кабачки сама, и гортензию я никакую не видела и даже не знаю, как она выглядит» – и выскочила из дома.
Прошла пол-улицы, и вдруг резко повернула обратно: стало жалко бабушку – она-то в чём виновата?
Дед встретил меня окрошкой, а бабушка сделала вид, что ничего не было. За обедом я узнала всё о внуке тёти Люды. Он закончил 10 класс, занимается баскетболом, живёт с родителями в военном городке. Бабушка называла Стёпу одичалым, потому что он ни с кем не «хороводился». Мне было почти неинтересно. Внутри бродили странные чувства.
…Проснулась я рано, словно меня ошпарили кипятком: мне приснился ОН. С каким-то нетерпением сердца я вышла на веранду продышаться. Раннее утро – отличное время для себя: хорошо думается, мысли становятся ясными и прозрачными, как воздух вокруг. 
…Я шла по слабо протоптанной тропинке, заросшей крапивой и цепким подмаренником. Со всех сторон подступал лес. Вот и река, окружённая обрывами, а вокруг одни сосны. Их корни не углублялись в землю, а лежали на тропинке, словно ступени.
Я была здесь когда-то с отцом и прыгала по этим корням-ступеням.
Неожиданно за спиной раздался лай. Испугавшись, я резко повернулась, одна нога зацепилась за другую, меня потянуло вниз – и я начала падать.
– Держись! – чья-то рука схватила мою и резко потянула вверх.
Это был Степан – человек, о котором я думала всё утро. Рядом бегала Булька и надрывно лаяла.
Я зарыдала. Такого количества слёз не было у меня давно. Я выливала из себя страх.
Стёпа сел рядом, обнял. Булька подошла и стала слизывать мои слёзы.
– Пойдём, я провожу тебя домой.
Он встал, взял меня за руку, и мы пошли.
– А что ты делала тут одна в такое время?
– А ты?
– Гулял с собакой. Я всегда гуляю с ней здесь по утрам.
– А я просто проснулась рано и захотела побыть одна.
– Ну, и дура. Это же опасно.
– Сам дурак.
Я всеми силами пыталась показать, что разговор с ним мне не интересен.
Дальше шли молча, держась за руки. Только время от времени обменивались взглядами и улыбались. Это было лучшее лето в моей жизни.
– Вот и твой дом.
– Да, – ответила я и замолчала.
Я не хотела прощаться с ним. Внутри конфликтовали две меня: «Не думай предлагать пройтись ещё! Он подумает, что ты навязываешься! Он подумает, что ты чувствуешь к нему что-то. А вдруг он откажет, а потом будет смеяться? А вдруг...»
– Ты чего замерла? – услышала я и вернулась с облаков на землю.
– Что? А, да, ничего, – промямлила я и собралась сбежать.
Но он обнял меня. И всё вокруг остановилось.
– Пока, Крис, увидимся.
– Пока, – махнула ему вслед.
Стараясь не шуметь, я пробралась в свою комнату. Закрыв глаза, я пыталась заснуть, но мысли не отпускали: «Может это судьба? Сначала он мне снится, а потом я его встречаю рано утром в лесу. Почему именно сегодня я туда забрела? Походу кто-то влюбился. Бред. Или не бред?
…3:24 утра. Нужно спать. А я всё выстраиваю диалог с ним».
В 6:00 я снова шла по узенькой тропинке, заросшей крапивой и цепким подмаренником. А на корнях-ступенях у реки сидел ОН, и Булька приветствовала оглушительным лаем.
Я никак не могла поверить, что это происходит со мной! Рядом человек, который мне нравится, а я нравлюсь ему. Я могла обнимать его и вдыхать его запах. Всё как в моём любимом сериале.
Что может быть романтичнее начала отношений? Ты растворяешься в человеке, ловишь взглядом каждое его движение и влюбляешься в самые незначительные мелочи.
Перед каждой встречей сердце уходило в пятки – вдруг в этот раз он не придёт? Но каждый раз рано утром я бежала по узкой тропинке с цепким подмаренником, и каждый раз на корнях-ступенях сидел ОН.
Рядом с ним уходили все мои страхи и тревоги. Неловкого молчания не было, темы находились сами собой. И молчание не было оглушительным.
А сегодня мне приснился сон:
«Я – невеста. Я выхожу замуж. Музыка, громкое веселье. Я одна. Ищу глазами ЕГО – и не нахожу. Паника обволакивает меня тягучим, липким страхом.
Будто сквозь туман слышу бабушку:
– Я бы хотела сказать слова молодожёнам. Мне очень радостно, что именно наш Кабач познакомил вас. Любите и будьте счастливы. А сейчас мы хотим подарить вам свадебный подарок. Людок, выноси!
…И я вдруг увидела ЕГО. Он стоял напротив такой красивый, что у меня, как и в тот раз, пересохло во рту и дыхания потребовалось взять больше обычного.
– Привет, – сказал он.
Я потянулась к нему:
– Привет!
Мы подошли к нашим бабушкам, открыли корзину и стали хохотать: подарок был в точку – именно с него началась наша история. Это был кабачок».

Вакулко Маргарита. Маляр

Эти яркие красные лозунги. Я вижу их изо дня в день и, кажется, знаю уже наизусть. «СВОБОДА — МИРУ, РАВЕНСТВО — ЛЮДЯМ, НЕТ — ВЕРХАМ». Смотрю на возвышающуюся перед собой белëсую стену, испещрённую алой краской, и только ужасаюсь. Кажется, простому маляру, вроде меня, заумных мыслей не понять. Стены-то в чëм виноваты? Пишите, раз уж хотите, на своих лицах.
Бесцветная щетинная кисть окунается в титановые белила. Равномерные мазки ложатся на поверхность и густыми каплями стекают вниз. Буквы алой надписи светлеют, но не хотят скрываться с глаз.
«СВОБОДА — МИРУ, РАВЕНСТВО —ЛЮДЯМ, НЕТ — ВЕРХАМ».
Краска источает едкие пары. Кружится голова. Машу кистью, брызги разлетаются в стороны, а буквы всë не исчезают. Только светлеют, светлеют… Противный красный смешивается с моим белым, но никак не выводится. Кажется, он постепенно въедается в сознание...
Люди в форме. Я вижу их и замираю, мысли замирают вместе со мной. На всякий случай. Становлюсь бесцветным, превращаюсь в муравья. Не привлекаю внимания, не смотрю на них, не дышу. Я простой маляр и я просто выполняю свою работу.
Полицейский номер один странно косится на меня. Он даже ухмыляется! Змеиные клыки лезут наружу и тянутся к моей шее.
— Здравия, Мин! — бросает он с издëвкой.
Молча киваю. Под пристальным взглядом я не могу долго быть незаметным, и на моих губах появляется кривая улыбка.
— Работаешь? Ну-ну, работай! — замечает второй. Толкает меня плечом и оба наконец-то проходят мимо.
Я в растерянности. Чувствую опускающиеся уголки губ; они как горячий воск, растягиваются, ползут вниз, прожигают потрепанную рубашку, стекают по хрупким коленям, капают на серую землю.
Утираю восковые слëзы и бесшумно шагаю домой. В руках звенит металлическое ведëрко. Перерыв.

***

Я выгляжу так легкомысленно. Наверное, потому что не говорю? И не могу ничего сказать…
Лишëн права голоса, но не разума. Может, я и не великий философ, но что-то в голове у меня явно имеется. И пусть речевой аппарат не развит, зато навыки письма — вполне себе. Почерк, может, не самый красивый, но мне понятно. Кому еще нужны записи в потрёпанном ежедневнике немого маляра?
Описываю всë, что вижу. Иногда переписываю надписи со стен. На память…
«Свобода миру…».
Ручка оставляет след насыщенных, горько пахнущих чернил.
«Равенство людям…».
Я старательно вывожу каждый завиток заветной буковки.
«Нет верхам…».
Что-то внутри защемило. Но через силу я всë-таки дописал. Захотелось перечитать старые записи.
«Третье ноября. Выпал первый снег, всë как будто светится. Красота!».
«ДА ЗДРАВСТВУЕТ НЕО-ОБЩЕСТВО!».
«Пятое число — завтра иду за получкой! Что может быть лучше пятницы? Куплю себе свежего хлеба, молока литр… Если останется — можно и конфет прикупить! Ну, заживëм!».
«СКАЖЕМ «НЕТ» ФОРМЕ ПРАВЛЕНИЯ!».
«Главное, оставить сотни две, не забыть. На туфельки для племянницы».
Я вздрагиваю. Последняя строчка выводит из мыслей и навевает воспоминания. В голове всплывает светлый образ Нессочки. Воистину — ангел. Моя племянница, моя душенька… Единственное спасение.
До ушей доносится чей-то шёпот. Только что я отчетливо слышал негромкое «не… не…». На секундочку стало так страшно… Но только на секундочку, потому что я кое-что понял: это был мой голос! Мой собственный голос! Мне так нравилось имя Нессочки, что после ее рождения я научился выговаривать первый слог. Даже сейчас, задумавшись о племяшке, я совершенно рассредоточился и только продолжал нашептывать «не».
Сидеть можно целую вечность. Наблюдать за неспокойными мыслями… Но работу, увы, никто не отменял. Стены зовут.

***

Раз-два-три-четыре. Четыре мазка, идеально ровные, плотные, перекрывают всё. Мои руки — крылья с белоснежными перьями. Отталкиваюсь от земли и взлетаю, вверх — к небу, к свободе. Прямо сейчас я творю. Я — художник! Красная грязь всё больше блекнет под моими мазками, и как же мне это нравится. Нравится всë: моя величественная поза, запах краски, пушистые кисти; и особенно — белые, как чистый холст, стены. Я стираю прорехи с человечества, и чувствую себя самым важным на Земле.
Внезапно мое крыло, то есть, моя рука с малярной кистью, неестественно дергается и выворачивается. Все инструменты падают, я — вместе с ними. Мои ангельские крылья рассыпаются в воздухе.
Потираю ушибленное запястье, оборачиваюсь и слышу хохот. Бестактный, глупый, хамский. Вокруг меня собралась целая толпа. Она расплывается серыми мазками. Из раскрытых от гогота клювов брызжет слюна и оскорбления. Это уже не люди, а какие-то гуси!
Гуси… Я — тоже гусь? Оборачиваюсь. Белые крылья за спиной полностью исчезли.
Я растерянно улыбнулся, и толпа захохотали еще громче. Кто-то особенно наглый перешагнул через красно-белую аварийную ленту, все еще ограждающую мое белоснежное творение. Достал из потайного кармана аэрозольный баллончик и прямо напротив меня, на чистой покрашенной стене, нарисовал ужасающую, размером с целый дом, красную точку.
Тут рухнуло всё: моя уверенность, их смятение, стена позади.
Все ломанулись вперёд. Гоготали, топтали, клевали и больно-больно щипались.
Они били и пинали, но я не чувствовал боли (особенно после того, как белые стены оказались полностью убиты росписями). Просто наблюдал, можно сказать. И думал.
Однако, думать — занятие энергозатратное и пользы мало приносящее. Стена вся в краске, в неразборчивых, уже поплывших надписях (даже не переписать в дневник!). Исправить тут мне мало что удастся, особенно… в таком виде. Побитый, испачканный, задавленный, произвожу впечатление, что эти творения я и наоставлял. Собираюсь и шагаю домой. Останусь без зарплаты… ну и пусть! Ну и катись оно все! И стены, и рисунки, и нео-общество, и…
Нессочка. Туфельки… а как же туфельки? Нессочка приезжает через два дня — а как я без туфелек-то? Неужели… Неужели не куплю? Не порадую племяшку любимую?
Закрылась хлипкая фанерная дверь. Теперь комната казалась такой пустой, серой и неуютной. Впрочем, уюта в ней всегда было мало — но раньше я хотя бы хотел сюда возвращаться.
Кровать тихо скрипнула подо мной. И что же дальше? Меня, вероятно, уволят… Из-за них, из-за этих каракулей! Они, они погубили мне жизнь! Мне и Нессе!
Я так резко раскрываю свой ежедневник, что слышен хруст корешка. Ярость кипит во мне; хочу вырвать эти страницы, избавиться, испортить. Показать, что я тоже сильный, что могу противостоять; что меня не затопчет тяжеловесное, неповоротливое, слоновое общественное мнение.
Хочу вырвать — а не могу. Рука не подымается. Только тихонечко плачу, и слезы размывают чернила. Чувствую отвратительную, почти невыносимую усталость. Обессиленный, сворачиваюсь калачиком на прохудившейся кровати.

***

Что может быть хуже зрелища, где обезумевшая толпа топчется по несчастному маляру и портит его работу грубыми надписями?
Всё верно — зрелище, когда к этому же маляру приходит полиция и требует компенсацию за порчу государственного имущества.
— Уважаемый наш Мин, — полицейский номер один говорит ласково, нежно, но за его роскошными усами явно скрывается издевательство, — ну а кто, если не вы? Тот дом — ваша зона работы! И даже если краской на стене писал кто-то другой, ответственность все равно на вас!
— Можно было и задержать нарушителя… — второй более задумчив и сердит, но рядом с ним чувствуется пуленепробиваемое спокойствие. — Не хотим со следствием сотрудничать? Позвольте ваш блокнотик, к досмотру…
Не без усилия он выхватывает из рук черную записную книжку. Брезгливо пролистывает ее, как испачканную в чем-то, и с каждой страницей улыбается шире и шире.
— Что и требовалось доказать!
Первый ехидно хихикает и потирает руки.
— Это ваших рук дело! Надписи в дневнике те же, что и на стенах.
— Пройдемте с нами. Чего же вы все молчите и по сторонам оглядываетесь, Мин?

***

Приехав через два дня, Несса не увидела ни туфелек, ни дядюшки. Пустая квартира походила на заброшенный птичник: разорванная перина, опрокинутое ведро краски и чëрный ежедневник с вырванными страницами. Он, как немой свидетель всего происходящего, беспризорно валялся в углу комнаты.

Гринберг Мария. Белка: путь домой

Бежать. Бежать как можно быстрее и ни за что не останавливаться. Первые пять минут легко, потом терпеть боль в боку. И всё равно бежать. Лишь бы успеть. Не слышать и не видеть, всем телом обратиться в бег, сосредоточиться на сгибании и разгибании колен, на ударах пяток об асфальт. Когда начнёт не хватать воздуха, его заменит страшная мысль, которой достаточно, чтобы пробежать ещё хоть световой год: где-то сейчас умирает дом.
Успел. Вот она, та самая девятиэтажка отчаянно-серого цвета. Со звуком обречённости разбиваются выпадающие из окон стёкла, бетонные стены изрезаны чёрными трещинами-ранами – здание погибает. Многоквартирное чудовище устало кладёт голову на лапы и закрывает глаза. Нет! Нужно всего лишь подпрыгнуть, сжать пальцами ближайший выступ – край разлома, впечатать в кожу пыль и мелкие камушки, в которых ещё ощущается слабое трепыханье жизни. Надежда есть. И её хватит, чтобы с усилием подтянуться, упереться в бетонную стену и поползти вверх вдоль разлома. Зажмуриться на полсекунды, оживляя на сетчатке маленький деревянный домик, воздух внутри которого на семьдесят процентов состоит из чистейшего смеха. Сконцентрировать этот смех в поток тёплой золотистой энергии, направить его в дрожащую ладонь и провести ей по рваному краю трещины. Убедиться, что работает. А потом прыжками-скачками-перебежками залечить всю пустоту, паутиной расползающуюся по стене.
«Белка, приём, приём, агент Белка…» - возвращается слух. Но всё вокруг такое громкое, что лучше бы не возвращался. Отталкиваюсь ногами от стены в последний раз и падаю на асфальт. Лежать хорошо, приятно. Было бы ещё приятнее, будь небо, нависшее надо мной, хоть чуточку голубее. И я отворачиваю голову вправо, чтобы не видеть это бледное недоразумение. Надо устроить соревнования, кто серее: небо или девятиэтажка. Ставлю на ничью.
Надо мной склоняется всё больше и больше людей, они заслоняют небо и повторяют моё имя. Надо было другой позывной выбирать, а то человек-белка как-то не по-геройски звучит. Но Сибирь сурова и беспощадна, и если тебя укусила белка-мутант, и ты после этого не умер, а всего лишь начал бегать по стенам, то сомнений нет – быть тебе Белкой.
Ко мне подбегает Маруся, тормошит и заставляет выпить какую-то питательную гадость, а я не обращаю на неё внимания, ищу взглядом сирень, которая, я точно помню, росла прямо здесь, у подъезда. Но её нет. Наверное, затянуло в один из разломов, а я не успел спасти. Взгляд больно ударяется об пустоту на месте, где росло дерево.
- Сирень… - вырывается из меня растерянное слово. Маруся плачет, позволяя прислониться к своему плечу.
Я знал, что это мой последний вызов. Чувствовал. Золотистых искорок внутри оставалось ровно на эту девятиэтажку, больше не наскребётся. А пустота, разлёгшаяся на их месте, царапалась нещадно. Я потёр рёбра, пытаясь притупить боль, но, естественно, не помогло. Я встал и пошёл. Коридором справа и слева выстроились люди, небо сверху низким потолком давило на голову, асфальт нехотя отталкивал ботинки. Господи, как же больно. А все стоят так, будто умер кто. Но я-то жив. Наверное. И девятиэтажка, устало глядящая мне в спину, тоже жива.
С тех пор, как стали умирать дома, все ходят в трауре, носят чёрное. А я – нет. У меня ярко-оранжевая кофта, штаны с тремя полосками и глаза светящиеся, яркие. Были. Теперь они стеклянные, а стекло бесцветное. Я не один такой. Это происходит со всеми, кто может лечить дома – мы заканчиваемся, истрачиваем весь внутренний свет на такие вот девятиэтажки. Но случаев, когда стены рушатся до основания, всё больше, на одно спасённое здание приходится десять потерянных. Мы не справляемся, надо действовать по-другому, надо вспомнить, с чего всё началось. А началось с того, что люди перестали любить свои дома – одинаковые бездушные квартиры и до катастрофы диктовали тревогу, а сейчас… Сейчас уже просто страшно. Страшно смотреть на стены, на которых ничего не написано, заходить в прихожие, в которых не слышно громких голосов, ложиться на стандартную железную кровать, садиться за стол, такой же, как в тысячах кабинетов рядом. Моя геройская душа вопила пожарной сиреной, мол, спасать их всех надо, спасать! Ещё чуть-чуть и перегорят, срочно всех из брандспойта облить небезразличием!
Но я больше не герой. Я не по-геройски ссутуливаюсь и опускаю голову, не по-геройски плетусь вперёд. Сажусь в дребезжащий автобус, не посмотрев на номер. Какая разница, двадцать первый или двадцать третий, да хоть стопятьсотый – в какую сторону бы он ни ехал, никогда не приедет туда, куда мне нужно. Нужно мне домой, а дома больше нет, нет тёплых ласковых искорок под сердцем. Глазам становится холодно смотреть на каменное небо, и я закрываю их, чтобы окончательно не замёрзнуть. Вместо прекрасного далёка я стремительно двигаюсь в пугающее поближе. Мимо поликлиники, школы и супермаркета – прямиком в ледяное никуда. Засыпаю.
С усилием разделяю веки. Слышу, что «конечная». Выхожу, наигранно-задорно спрыгивая с последней ступеньки. Ноги встают на траву. Взгляд жадно хватается за поле, за потемневшие дачные домики, рассыпанные по пространству, как корм для птиц. Птиц не видно, зато есть я, и я бегу по радостно-зелёной траве, по тёмной земле, по цветам к ближайшей избушке. Внутренним чутьём пытаюсь определить, жива ли она. Конечно нет, её забросили небось ещё до катастрофы, где ж ей быть живой, но вдруг?
Я заглядываю в окно, а окно заглядывает в меня в ответ, грустно изгибает свои голубые брови-занавески. Но у окна, в отличие от меня, нет ни малейшей заинтересованности в мире снаружи. Ему не нужен я с моей круглой головой, квадратным лицом и остроугольным колким взглядом. Оно смотрит за собственную раму, вглубь дома. И если бы окно могло, оно бы зажмурилось. Но оно не умело. И, наверное, ощущало себя раздетым догола каждый раз, когда кто-нибудь снаружи заглядывал в него и всматривался в беззащитную темноту за ним. Я даже подумал, что делаю что-то неприличное, когда смотрю в это окно. Но я же не специально.
Тяну дверь на себя, вежливо, уважительно. Несколько секунд стою на пороге, позволяя темноте с ромашковым запахом потыкаться в ладони. Захожу. Сердце вдруг ёкает, мурашки разбегаются по спине, что-то необъяснимое щекочет за рёбрами. Там, в конце темноты, есть свет. Я иду к нему, каждый шаг делая шире и стремительней. Я бегу к нему. Забегаю в комнату, жмурюсь от света и вижу Марусю, это от неё расходятся живые лучики. Она вскакивает со стула, бросается ко мне.
- Белка, там сирень цветёт! Я видела, правда, видела! – её блестящий взгляд отражает моё удивлённое круглое лицо.
- Чего?
- Да ну сирень, сирень!
- Какая сирень?
- Самая настоящая! Сиреневая!
- Но ведь…
- Ты мне веришь?
Я верю. Она хватает меня за руку, мы вместе выбегаем из домика в поле. Она бежит и смеётся, я не успеваю за ней, хватаю ртом воздух и чувствую, что он ровно на семьдесят процентов состоит из смеха. Я больше не задыхаюсь. Надо мной высоченное голубое небо.
Бежать. Бежать как можно быстрее и ни за что не останавливаться. Бежать, потому что светящийся от смеха воздух никогда не закончится. Бежать, оставляя за спиной оживающие деревянные домики, ощущая жмущееся к сердцу тепло золотистых искорок. Бежать, зная, что я дома.

Домашевский Назар. О том как генерал-губернатора чиновник поздравлял

Итак. В один прекрасный день известный за свою честность и неподкупность региональный экзекутор Степан Андреевич Лестничкин получил письмо от генерал-губернатора Александра Сергеевича Потрохова. В этом наиприятнейшем письме генерал-губернатор приглашал чиновника к себе в резиденцию на юбилей. Скажете, не по чину? Отнюдь! Ведь, как рассказывал сам Лестничкин своим знакомым, жена его была на самой дружеской ноге с женой губернатора. Отчего ж и не прислать приглашение?
Однако ж, справедливости ради, Степан Андреевич многого от этого знакомства не ожидал, оттого письмом крайне взволновался и был найден своей женой Марией Яковлевной в полубессознательном состоянии на диване.  Слегка сбрызнув неожиданно упавшего мужа французским одеколоном, Мария Яковлевна привела таки его в чувство и нашла письмо, которое стало причиной столь внезапного обморока.
- Ах, какой пассаж! – воскликнула она. – Ведь теперь и я близка к обмороку! Мне совершенно нечего надеть на это празднество!
Тут наш Степан Андреич чуть не рухнул в обморок второй раз, ибо хорошо знал из семейной своей жизни, чем грозит ему эта фраза жены! Но отступать было невозможно, и он смиренно сдался на милость божию и Марии Яковлевны.
На Лестничкине -  после нескольких часов переодеваний -  остался чёрный костюм и рубашка, которые были больше, чем сам чиновник, настолько, что при желании Степан Андреевич мог в нём спрятаться полностью, ибо был он небольшого роста, даже, если приглядеться, ниже своей жены. На чиновнике также были лакированные чёрные туфли и не менее чёрный боливар (он был торжественно извлечен из сундука под кроватью). А Мария же Яковлевна оделась немного торжественней: в прелестное розовое платье, розово-серенькие туфельки и каргопольский платочек. Стоил её наряд трёх жалований мужа, ну да это детали.
- А подарок? Дорогая, что же мы принесем в дар генерал-губернатору? – робко спросил Лестничкин, прикинув примерно, во сколько обошлось ему это нежно-розовое облако на его драгоценной супруге.
- Стёпа, ну что мы можем подарить человеку, у которого всё есть? Мы ведь люди простые! А ты же Стёпа у нас потомственный крестьян`ин! Кстати… Ведь у нас нынче прекрасный урожай! А подарим-ка мы ему кабачок.  Точно, кабачок! И оригинально, и полезно!
И хотя некоторые сомнения по поводу подарка не оставляли Лестничкина, он вздохнул, выбрал самый пузатый кабачок и пошел ловить извозчика.  Но по дороге чиновника всё же не отпускало странное чувство тревоги, и он решил чуть приукрасить подарок. Сорвав с жены платок, он обернул им кабачок
- Так-то лучше!
У главного входа в резиденцию супругов встретил сам юбиляр со своей женой.
- Здравствуйте, гости дорогие! - гулко произнёс генерал, постепенно приближаясь к Лестничкиным.
Супруги хором ответили:
- Здравствуйте, Александр Сергеевич!
Лестничкин, слегка волнуясь  и выбегая  вперёд, поклонился:
- Рад представить вам мою жену Марию Яковлевну, урождённую Богомолову! А впрочем, вы, должно быть, осведомлены...Ну-с, - прокашлявшись, -  и готов представиться региональный экзекутор Степан Андреевич Лестничкин!
На удивление ловко поклонившись второй раз в своем необъятном костюме, Степан Андреевич встал рядом с женой.
Губернатор, слегка покраснев, ответил густым басом:
- Ну, полно, полно! Что же вы меня вгоняете в краску, перестаньте уж прошу! Лестничкин хотел ещё раз поклониться, но жена успела его удержать.
Чтобы сгладить неловкую ситуацию, генерал-губернатор радушно махнул в сторону дома:
- Дорогая Мария Яковлевна, пусть вам моя жена дом покажет, а мы со Степаном Андреевичем пока по залу пройдёмся.
Степан Андреевич было двинулся вслед за хозяином, но Мария Яковлевна шикнула на супруга со строгостью и быстро передала ему кабачок в платке, после чего, шурша прелестной розовой тафтой, ушла вслед за хозяйкой усадьбы.
Лестничкину же ничего не оставалось, как просто спрятать злополучный кабачок за спиной, что, честно говоря, не имело смысла, ибо экзекутор был ниже генерала не только по чину, но и по росту, так что кабачок было видно. Да и вообще стоит заметить, что картина была смехотворная, но чиновника это не смущало, и Лестничкин вместе с генералом зашли в зал полный гостей да стали прогуливаться.
- Ну что, Степан Андреевич, - посмотрев на чиновника, сказал генерал, - как дела на службе?
Чиновник, встрепенулся и как по-писаному выдал:
- Всё стабильно: преступники арестовываются, честные люди спокойно живут, дети обучаются, флаги вовремя поднимаются!
-А напомните, над каким учреждением у вас верховенство?
Лестничкин снова как на духу:
- Региональный экзекутор Степан Андреевич Лестничкин!
И опять в поклоне застыл.
-Ах, значит судебное! Я, простите, просто позабыл, мне же о вас много что известно…
Чиновник слегка напрягся.
- ...От жены, много что рассказывала из переписок. Я-то видите, старый дурак, всю жизнь провоевал и в судебной жизни мало что знаю... Так говорите, всё хорошо?
- Лучше и быть не может! Всё стабильно! Особенно в губернии. Ежели будете проезжать мимо, заезжайте, увидите всё своими глазами: люди живут лучше некуда, сами иногда просят себя выпороть, а то им  становится стыдно, что так хорошо живут. У меня у самого есть ключница, так я её каждые выходные вожу на наше озеро. А что за озеро - почти море! Практически заграница! Часто бывает, что народ не хочет сам возвращаться с озера, ну а нам что делать? Строим загон, дабы не разбежались и спокойно переночевали, а по утру развозим по домам.
- Ах, что за чудное, вероятно, место!
Чиновник, слегка улыбнувшись, охнул:
- Александр Сергеевич, да ведь и я же о вас тоже наслышан! Бывает, придёт моей Машеньке письмо от вашей жёнушки, так я сразу бегу спрашивать: как там поживает Александр Сергеевич? Ежели что-то плохое, то и мне плохо, ежели всё хорошо, то и мне хорошо!
- Ну, знаете, это уже лишнее. Я сам чаще всего не обращаю на плохое внимания. Бесполезно! Рано или поздно что-то да в нашей стране и произойдёт. Даже  чиновническую любезность оставил.
Лестничкин расстроился: А вот это вы зря! Сейчас время такое, что всем бы эта любезность не помешала!
- Аргументируйте!
- Конечно, не имею чести с вами спорить, но могу заметить, что для мелких чиновников это единственный способ пробиться в люди. Естественно, я не из таких, сам я подобных презираю, но вынужден сказать, что моему предку это помогло основать новую чиновническую династию Лестничкиных.
- Да что вы говорите?
- Да - да, это чистейшая правда. Вы разве не слышали про Михайло Васильевича Лестничкина?
- Не имел чести.
- Так вот слушайте. Я же, если посмотреть назад, - чисто крестьянский человек. Мой прапрадед - Михайло Васильевич, получил вольную и пешком из Москвы дошёл до Петербурга! Шёл целых три недели! И вот он там обосновался, дослужился до чина и основал наш род.
Генерал приостановился, подумал и проговорил:
- Возможно, и слышал, имя знакомое. А до какого чина, говорите, он дослужился?
- До регистратора! Поэтому он только положил начало роду. И вот уж теперь смотрите, я - Лестничкин в пятом поколении и уже экзекутор! А может быть, кто-нибудь из моих потомков до тайного махнёт!
- Честно говоря, я знаком с тайными и могу сказать, что работёнка не из лёгких. Лучше уж так в какой-нибудь провинциальной губернии средь лесов и спокойной жизни!
Но среди лесов Лестничкину не хотелось.
- Мы, видите ли, леса да поля ещё не успели забыть. Я ведь, в некотором смысле человек, особо приближённый, к народу. И всякий Лестничкин  всё равно останется в душе крестьянским человеком! Ибо, будучи при смерти, мой прапрадед написал письмо и приказал, чтобы каждому Лестничкину при рождении его читали! А значилось в том письме так: «Чиновником будь, но про клятву народную не забывай!» Да, признаюсь, не все высокие чины соблюдают этот негласный закон, зато Лестничкины соблюдают!
- Ну что же, это похвально. А теперь, простите, вынужден вас оставить, ибо гостей - много, а я — один.
Лестничкин спохватился:
- Конечно конечно, не смею задерживать!
- Благодарю. Слышал, вы увлекаетесь литературой? Это похвально. Вон, за тем столом вы найдёте моего хорошего друга - коллежского асессора Ивана Ивановича Тридуркова, он тоже увлекается книжками, так что найдёте с ним общий язык. А ныне, вынужден вас покинуть.
Степан Андреевич взмолился и поклонился бы до земли почти, но кабачок побоялся уронить:
- Подождите, ваше высокопревосходительство, надо же учесть формальности! Ведь подарок!..
Генерал, слегка улыбнувшись, довольно обернулся:
-Ну что вы... Я же в письме указал, что ничего не надо…
- Ну как же? Хочу вас поздравить с юбилеем. Я же, знаете ли, человек крестьянский, выше головы не прыгаю. Сказали писать - пишу,  сказали приехать - приехал, подарить — подарил…
- Ну кто же вас просил что-то дарить?
Чиновник, положив руку на сердце, рявкнул уверенно:
- Чувство гражданского самосознания!
Генерал усмехнулся, но Лестничкин продолжал:
- Так вот, как человек в душе крестьянский, выше головы не прыгаю, хочу подарить вам кабачок!
И, застыв в полупоклоне, он протянул замотанный в платок кабачок генералу.
- А что это за платок на нём?
-  А вам понравился? Так забирайте, пожалуйста! У моей жены таких много. Губернатор слегка прокашлялся, повязал на Лестничкине платок и, находясь в лёгком шоке, процедил:
- Благодарю вас.
Затем развернулся и торопливо направился к лестнице, ведущей на второй этаж.  Наш чиновник, пребывая в хорошем настроении, вприпрыжку, надеясь на лучшее, направился к Ивану Ивановичу Тридуркову, обсуждать литературу. А генерал? Генерал вошёл в свой кабинет, положил кабачок под стол и сел на кресло, прикрыв лицо руками. В таком состоянии его и нашла жена. Едва увидев, жена охнула:
- Сашенька, что с тобой?
Генерал же, не поднимая головы, махнул в сторону стола и тихо проговорил:
- Это уже пятый…
- Какой пятый?
- Скажем так, очередной «Лестничкин»...
- А хоть что, он тебе подарил? Как все или как особо отличившиеся?
- Мне подарили кабачок... Представляешь седьмой кабачок за сегодня... Угораздило же меня родиться в августе!

Дорофеева Лилия. Чудно́

Ян уж и не помнил, как оказался здесь. Чудно́.
Никогда его не прельщала романтика хрущевок, но тут что-то екнуло. Дворы были какие-то уютные: гудящие деревья, поднимавшиеся выше домов, старые качели, тихо поскрипывавшие в тишине. Да и хрущевки, надо признаться, не вполне обычные – все раскрашены в пастельные цвета: желтый, сиреневый, светло-голубой. Кое-где на стенах были рисунки. Но не те психоделические граффити, которые Ян видел в своем районе, а нечто совсем иное: картины о дальних плаваньях и отважных путешественниках, драконы, русалки, будто бы игрушечные домики.
«Право, чудно́, – думал Ян, но, как он сюда попал, всё не мог вспомнить. – Пришельцы похитили», – усмехнулся он и продолжил петлять зелеными дворами.
У одного дома две девочки крутили скакалку, в то время как третья прыгала, звонко выкрикивая считалку, знакомую Яну с детства. Хотя нет, не совсем знакомую:

«На золотом крыльце сидели:

Лихо, Кощей, Иван-царевич,

Волк, Водяной,

Рыбки златые,

Мыши полевые.

Говори – не томи,

Все мы тут чудаки!»

Девчушки были славные, в пестрых платьицах. У прыгающей разбитая коленка была неровно замазана зеленкой.
Ян пошел дальше, нырнул под каменную арку, соединяющую два дома. Арка никак не тянула на советскую застройку, была как будто бы вообще не отсюда.
Двор кончался забором. Он был бетонный, высотой метра в два, с дырами и трещинами. И с множеством разных надписей. Порой не совсем приличных.
На заборе сидел кот. Черный, с размазанными белыми пятнами, будто кто-то вылил на него краску, которой красили забор. Кот лениво оглядывался по сторонам, но заметил Яна и отвернулся.
Ян пролез в дырку в заборе и вышел на пустырь с высокой травой. Васильки, качающиеся под ветром, доставали ему до пояса.
Посреди пустыря носились мальчишки. На головах – картонные шлемы, в руках – нечто вроде пик. Один из мальчишек гордо восседал на высоком пне. Он был король и следил за рыцарским турниром.
– Встань, оруженосец из Львиного Королевства, – провозгласил он, обращаясь к самому младшему из мальчиков. – Сегодня мы собрались здесь, чтобы принять тебя в наши славные ряды. Сразись с лучшим из нашего братства, с Рыцарем Быстрой Реки, и одолей его. Займите свои позиции, господа!
Рыцарь и оруженосец встали по разным сторонам и приготовили свои пики. Двое мальчишек подали им лошадей – выструганные из дерева головы на длинных палках.
Оруженосец промахнулся. Но игра, видно, и не предусматривала настоящего боя. Только поравнявшись с оруженосцем, рыцарь упал в траву. Мальчишки радостно закричали.
Ян вернулся к забору и пролез обратно в ту же дырку. И вот что странно: двор за забором был как будто уже не тот. Хотя, может, он просто не обратил тогда внимания?
Двор был заросший сорняками, Ян пошел по тропинке, почти не протоптанной. На небольшом холме, в глубине, стояли две железные качели. На одной сидела девушка.
«Дзынь!» – Ян запнулся обо что-то. Он наклонился и поднял с травы хрустальную туфельку.
Девушка, которая читала книгу, сидя на старой, поскрипывающей качели, резко вскочила:
– Ах, вы не разбили, я надеюсь? – крикнула она.
– Нет-нет, не беспокойтесь, – Ян рассматривал туфельку.
– Поставьте обратно, пожалуйста! – снова негромко крикнула девушка.
Ян осторожно опустил туфельку на прежнее место и приблизился к девушке.
Ей было лет семнадцать. В руках она держала потрепанную книгу, старинную. Каштановые волосы ее были заплетены в косичку. Впрочем, резинка соскочила (или ее не было вовсе), и косичка уже наполовину распалась. На девушке было платье на тонких бретельках, на талии схваченное ремешком.
– Ах, ну зачем же вы пошли здесь! – недовольно воскликнула девушка.
– Эта ваша туфелька?
– Ну конечно, моя.
– Вы что же, Золушка? – смеясь, спросил Ян.
– Ах, бросьте, – улыбнулась девушка.
– Зачем же вам туфелька?
– Я ловлю на нее Принца, – серьезно ответила она.
– Не значит ли, раз я нашел вашу туфельку, что я и есть Принц?
– Ах, нет, не думаю, – поспешно ответила девушка, придирчиво оглядев Яна. – Извините. – Она немного помолчала, потом хитро взглянула на него, – а вы, стало быть, влюблены?
– Нет, но был. Был даже помолвлен.
– Как грустно! – воскликнула девушка. – А что она?
– Разлюбила, – пожав плечами, ответил Ян.
– Ах, как не хорошо, – сказала она и замолчала.
– Не буду отвлекать вас от поиска Принца, – улыбнувшись, сказал Ян.
– Вы будто не верите, – немного обиделась девушка.
– В Принцев? Отчего же. Ну, прощайте!
Мобильник разрядился, даже время не узнать. Но солнце было уже высоко, верно полдень. Как же зачаровали его эти дворы. И как все странно. И те мальчишки на пустыре, но они-то дети. А вот «Золушка». Казалось бы, взрослая, а верит… в сказки?
Ян вспомнил, что Анка уже в шестнадцать была взрослая девица. А в восемнадцать, когда он делал ей предложение, согласилась не раздумывая. Но от любви ли? «Разлюбила», – сказал Ян «Золушке». А любила она его? Ведь отменила свадьбу за месяц до церемонии. А через полгода он узнал, что Анка вышла замуж за сына владельца крупной компании. Весьма прагматично.
Однако Анка была красива и умна. И умела расположить к себе. Недаром же Ян буквально голову потерял в старших классах. Глупо он попался, глупо.
Ян увидел телефонную будку с облезшей краской. Неужели такие еще стоят где-то?
Он зашел, покрутил колесико, набирая номер старосты группы. Уже за полдень и, пожалуй, нужно сказать, что сегодня на лекциях он не появится. Знать бы, где он появится. Где он вообще.
– Грей? – послышался из трубки девичий голос. – Грей, где же корабль с алыми парусами? Я, право, заждалась. Мне говорят, что это глупо верить, но я-то знаю…
– Извините, вы кажется ошиблись… или я ошибся, – пробормотал Ян.
– Так вы не Грей? – разочарованно спросила девушка.
– Увы.
– Ну тогда проща…
– Подождите, вы в самом деле Ассоль?
– Ну конечно. Каждая Ассоль ждет своего Грея. Разве что-то непонятно? Ах, как жаль, что вы не он.
– Позвольте, тут все так чудно́. Вы, верно, знаете, где я?
– Знаю.
– Тогда, может, вы объясните?
– А вы еще не поняли? – девушка звонко рассмеялась и бросила трубку.
Ян вышел из будки. О том, что он хотел звонить старосте, он забыл.
Ян свернул на небольшую, шумящую деревьями улочку. Двухэтажные домики стояли по обеим сторонам дороги. Они были деревянные, с резными ставнями. Ян дошел до конца улицы и хотел уж было повернуть в небольшой переулок.
– Думается, вам лучше туда не ходить.
Ян обернулся. Позади него стоял старичок.
– Отчего же?
– А вы еще не обращали внимание на адресные таблички? – улыбнувшись, спросил старичок.
Ян посмотрел на табличку, прибитую к стене ближайшего дома – «Людоедский переулок».
– Там что же, вправду живут людоеды? – в шутку спросил Ян.
– Почем знать, почем знать…
– Тогда… – начал Ян, оборачиваясь к старичку, но того уже не было.
«Чудно́», – вновь подумал он, но в переулок все-таки не пошел.
Ян шел по брусчатой улочке. Сквозь камни пробивалась трава. Где-то пели птицы, будто сейчас было раннее утро. Вдалеке виднелся лес. Ян бы уже не удивился, если бы кто сказал ему, что в этом лесу полно чудны́х существ.
Он шел мимо деревянных заборчиков с фигурными почтовыми ящиками. Ян увидел небольшой заросший пруд, где плавала одинокая лебедь; в кустах что-то шуршало. У самой воды, на хлипкой деревянной табуретке, сидел старичок. Тот, который предостерег Яна насчет «Людоедского переулка».
Старичок держал в руках самодельную удочку из длинной, гибкой ветки. К воде тянулась леска, к которой было привязано золотое кольцо.
– Извините, – негромко, чтобы не спугнуть (кого?) спросил Ян, – а кто здесь водится?
Старичок медленно обернулся:
– А, это вы! Все-таки решили не ходить? Ну оно и правильно. А водится… ну кого по-вашему можно ловить на золотое кольцо?
– Простите, я не понимаю, – Ян смутился. Для всех, кого он встретил сегодня, как будто было очевидно то, что не было очевидно ему самому.
– Но позвольте! Это же так просто!
– Золотых рыбок? Неужто они здесь есть?
– Только боятся да близко не подплывают. Однако, если почувствуют, что без злого умысла ты, то поймаются.
– Отчего не в сети? – спросил Ян.
– В сети рыбки только в сказках ловятся. А у нас на золото клюют.
– Чудно́, – тихо проговорил Ян.
Старичок продолжил наблюдать за кольцом. Он был так увлечен, что Ян хотел уйти.
– Вы видели? – вдруг спросил старичок.
Ян с минуту вглядывался в темную, мутноватую воду, но не смог увидеть рыбок. Вообще никаких.
– Это оттого, что вы не верите.
Яну вспомнилась «Золушка».
– Скажите, вы знаете девушку с хрустальной туфелькой?
– Отчего нет, если это моя внучка.
– И она в самом деле ждет Принца?
– Ждет.
– А они водятся тут, Принцы? – вроде бы в шутку, а вроде и всерьез спросил Ян.
– Иногда появляются, – прищурившись и глянув на Яна, отвечал старичок.
Ян брел по разбитой плитке. Куда же все-таки его занесло… Что же это за места и отчего он не был здесь раньше? Как же все странно. Ему казалось всегда, что город он знает вдоль и поперек. А тут эти удивительные дворы, чудны́е названия переулков и, самое главное, – жители. Здесь все было иначе. Так пустынно и тихо. И спокойно.
У Яна под ногами прошмыгнул кот, которого он видел сегодня у пустыря. Кот остановился в нескольких метрах и замяукал, обернувшись на Яна. Потом, покачивая хвостом, завернул за угол дома.
Ян пошел за ним. Кот оборачивался иногда, проверяя, и тут же ускорял шаг. Ян отчего-то боялся упустить его, казалось, что черный, с размазанными белыми пятнами кот приведет его к чему-то важному. Но к чему?
Кот шмыгнул в траву. Ян за ним. Трава была высокая, путала ноги, цеплялась за обувь, держала. Ян выпутался и подошел к коту, который теперь сидел, поджидая его. «Дзынь!» – раздался уже знакомый звон. В траве сверкала туфелька.
Ян, держа туфельку в руке, присел почесать кота за ухом.
– Ах, вы все-таки снова нашли ее?
Ян поднял голову. Перед ним стояла «Золушка», прижимая к себе книгу. Теперь ее волосы были распущены.
– Да, извините. Мешаю я сегодня вашей охоте.
– Ах, нет, нисколько.
Ян взглянул на девушку. Она улыбалась.
– Вы же знаете с детства, что в сказках ничего не происходит просто так. Или вам в детстве не читали сказок? – встревожилась «Золушка».
– Читали, – засмеялся Ян.
– Стало быть, теперь вы мне верите?
– Пожалуй, верю, – улыбнулся Ян и посмотрел на девушку.

Еремчук Ксения. Нет места

После залитых солнцем улиц подъезд кажется темной пещерой. Здесь я иду наощупь, свет из окна над лестницей плохо освещает первый этаж. Чувствую, как под кончиками моих пальцев скользит холодная облупленная краска. Начались ступеньки. Первая, вторая, третья… Вот уже солнце тянет свои теплые ладони ко мне. Оно тронуло все, до чего смогло дотянуться: грязные лестничные пролёты, бутылочные осколки по углам, обсыпавшуюся краску, обнажающую бетонную натуру стен.
Стены здесь теплые. И грязные, не в последнюю очередь из-за надписей. В свое время я выучил их все, но спустя столько лет они ничуть не изменились. Несколько лохов, «Я люблю тебя», чьи-то номера, много мата, неприличные стишки и рисунки. Я иду дальше, ища глазами самую незаметную надпись. Шаг, еще один, замер. Нашел.
Она была так высоко выцарапана на стене. «Страна большая, меня здесь не найти». Если она большая, отчего ты не нашел себе в ней места, друг мой?
– Дура! Смотри куда идёшь!
Наверху, за дверью раздался глухой возглас, послышалась возня. Дверь с грохотом распахнулась. Оттуда с громким смехом вылетел парнишка. Он пулей пролетел мимо меня и замер на площадке.
– Лёха! – из той же квартиры выбежал второй, мокрый и взъерошенный рыжий паренёк. – Я тебя отпинаю!
Продолжив заливисто смеяться, Леха сорвался с площадки и скрылся в темноте первого этажа. Рыжий рванул за ним. Он еще долго с возмущенными криками гонялся по двору за своим другом. Но где ему было угнаться за Лёшкой?
– Ху-у-у… Всё, Рыжий, давай передых.
Загнанный Лёха завалился на старые качели, уже не в силах продолжать бегство. Рыжий сел на землю рядом, пытаясь отдышаться. Солнце было уже совсем низко и светило прямо в глаза. Мальчишки щурились, но продолжали играть с ним в гляделки. Тишину нарушил Рыжий:
– Слушай, а ты куда после школы собираешься?
Он запрокинул голову, смотря в лицо своему другу. На свету чёрные Лёшкины волосы казались седыми, а бледное лицо желтым, как блин. Блиннолицый молчал и смотрел куда-то вдаль, слегка отталкиваясь ногами от земли.
– Да кто его знает? – он перестал качаться и задумчиво замер. – Туда, где деньги есть.
– Так ты говорил, картины рисовать хотел. Или передумал?
– Ну, знаешь… Рисовать, конечно, хорошо, да только на что я жить буду? Краску пить и холстами закусывать?
Лёха наклонил голову и уставился в соседний дом – окна и стены горели желтыми пятнами, свет отражался и резал глаза. Двор все так же выглядел родным и уютным, но все вокруг показалось ненастоящим, фальшивым. Лёшка немного помолчал и добавил:
–Мама, конечно, только за, но вдруг случится с ней что? Жить и так тяжело. Ты знаешь сколько ночей её уже дома нет?
– Знаю я, знаю.
Хотя, что я там знал? Я смеялся над его “сложной жизнью”. «Как же сложно быть везде первым, для всех идеалом, всеми любимым и обожаемым!» Сам я знал, чего хочу, но не имел возможности. Я хотел только свободы. Да и жизнь для меня была слишком коротка, чтобы крутиться только ради денег. Слишком коротка… Как и вечер, который я простоял у стены. Неужели таблетки уже не помогают?
Солнце почти село, темнеет. Мне нужно домой. Не знаю, как я дойду по темноте. Надо бежать. Беги. Беги!
Ступеньки запрыгали под ногами, перила загремели. Я ничего не вижу, но не могу остановиться – меня что-то гонит. Скрипнула дверь подъезда. Вспышками загорались фонари, один за другим. Ноги должны донести меня до дома, но вместо этого они деревенеют. Больших усилий стоит сделать шаг. Дома вокруг потихоньку уползают назад и сменяются новыми. Главное – делать вид, что не боишься, и не смотреть в темные переходы. Улицы кажутся уютными, горит свет, изредка проезжают машины, шелестя колёсами. Решив, что бояться уже нет смысла, я шагаю к переходу, чтобы сократить путь.
Темно. Мне нужно идти дальше. Я слабею, но продолжаю шагать. Врач говорил, что препараты избавят меня от галлюцинаций, но я не помню, чтобы они помогли хоть раз. Без них я чувствую себя ужасно, но что от этого толку, если я все равно всё вижу и слышу?
Как странно. Голос? Может, все это снова сон? Тогда я давно хотел бы проснуться. Но голос просит обернуться, зовет меня. Он настойчив. Он тянет свои руки ко мне, прикосновения ощущаются все выше и выше, подбираясь от кончиков пальцев к шее. Они полны нежности, но эта нежность обманчива, остаются считанные секунды до того, как ладони сожмутся вокруг моей шеи. Воздуха нет! Мне нечем дышать! Я задыхаюсь, меня тянет вниз. Боль растекается по телу, а в глаза бьёт яркий свет. Я вышел из темноты и упал на асфальт. В переходе никого нет. Никого. Не могу отдышаться, нужно домой. Скорее домой. Не соображая, я иду к своему подъезду.
Огромных усилий стоит подняться на четвертый этаж. Осталось совсем немного, последние ступеньки, я уже вижу дверь, но ноги меня не держат. Больно. Чувство такое, будто я разбил колени в кровь. Не в силах больше идти, я пытаюсь сесть поудобнее, опираясь спиной на перила. В ушах звенит, в голове каша. Это все от таблеток. Мне увеличат дозу, и тогда я вообще перестану соображать. Вот так я однажды и закончу: скорчившимся на полу в какой-нибудь забытой богом пятиэтажке. Прямо как… В ушах зазвенело ещё сильней, и, как будто специально, стала моргать лампочка. Я жмурюсь и пытаюсь закрыть уши, сдавливая собственный череп, пока не чувствую чье-то присутствие. Сквозь звенящий писк до меня доносится тихий голос:
– Помоги мне, Рыжий, помоги.
Голос твердил это снова и снова, как бы сильно я не затыкал уши. Я не могу больше терпеть. Обезумевши, поднимаю глаза и вижу: Лёша. Это Лёша.
***
– Рыжий, ну-ка подсади меня.
Мальчишки стояли на лестнице у исписанной народным творчеством стены. Опираясь на перила, Лёшка взобрался на плечи Рыжего. Немного покрутив тупой перочинный ножечек в руках, он стал вычерчивать букву за буквой. Побелка сыпалась в глаза Рыжему, он возмущался, но продолжал стоять.
– Ты что пишешь хоть? – Лёха продолжил усердно царапать стену, осыпая Рыжего – Ради чего я тут за всю Африку терплю?
– Страна большая, меня в ней не найти. Вот что. Я ведь уеду когда-нибудь. Может быть, так далеко, что меня и не найдут никогда.
– Ты у нас типа философ?
***
Школьная линейка. Рыжий опоздал и стоял за дверями актового зала. Из-за дверей было сложно понять, о чем идет речь, но кажется говорили об итогах какой-то олимпиады. Рыжий уже знал все итоги. И он, и Лёша часто были звездами в школе и в личной жизни. Только Лёшка всегда был лучше, всегда был первым. Пример ли он? Нет, идеал!
Дверь вдруг открылась, оттуда с визгом помчались школьники. Рыжий глазами отыскал в толпе Лёху. Он шел довольный, увешанный медалями, с увесистой стопкой грамот в руках. Он выглядел измученным и уставшим, но при этом светился от счастья. И от его радости Рыжего воротило от злости. Он дорожил своим другом, но всегда видел в нем соперника.
***
– Рыжий, как ты думаешь, если я пропаду, меня будут вспоминать?
«Да кому ты нужен?» – подумал про себя Рыжий, сидя на траве, чувствуя, как за его спиной покачивается опора качелей.
– А кто его знает? Может будут, – Рыжий еще раз глянул на своего друга. –
Слушай, ты не болеешь случайно? Вид, будто тебе жить часа три осталось.
– Ты так думаешь?
Леха осунулся и очень похудел. Его и так бледная кожа казалась совсем белой, как мел, а глаза такими тусклыми. Он избегал взгляда и не смотрел на Рыжего, боясь пересечься глазами. Выглядел он как никогда хуже.
***
Весной Лёхи долго не было видно. Его не было на занятиях, на звонки он почти не отвечал. Последним, кто его выдел, был Рыжий. Это произошло случайно. Поздно вечером Рыжий возвращался дворами домой. В дворовых потемках было едва заметно копошащуюся в клумбах фигуру. Рыжий заторопился обойти её скорее с другой стороны. Поравнявшись с неизвестным, Рыжий невольно взглянул в его лицо. Нет, показалось. Точно показалось. И все же остановившись и приглядевшись, он узнал Лёшку. Тот в свою очередь поднялся, собираясь уйти, и замер, заметив Рыжего.
– Лёха?
Он стоял неподвижно пару мгновений, а затем сорвался с места и быстрым шагом уходил со двора.
– Лёша, стой! Подожди меня!
Рыжий попытался догнать друга, но пока он бежал, Лёха уже скрылся. Это нельзя было так оставлять. С Лёхой что-то случилось, и с этим нужно что-то делать.
Следующим вечером Рыжий отправился к Лёшке. Целый день не было видно солнца. Дверь в квартиру была открыта. Никаких следов взлома, на пороге валялись Лёхины кроссовки и куртка. В коридоре был беспорядок и темень. Вглядываясь в, казалось, нежилую квартиру, Рыжий услышал какую-то возню в дальней комнате, а затем и приглушенный голос друга.
Скинув с себя куртку, Рыжий забежал в комнату. Выглядела она еще хуже, чем коридор. Стоял холод, и даже в полутьме можно было видеть, что по комнате прошелся ураган: на полу валялись разодранные книги, разбитые награды и рваные дипломы, холсты и жженые рисунки, со стены разноцветными пятнами на пол стекала краска, рядом же какой-то мусор. В нос бил запах гнили, плесени и дыма. Под открытым окном у дальней стены лежал Лёха. Было слышно, как он бормочет что-то невнятное.
– Лёха! Лёша! – Рыжий упал на колени перед невменяемым телом. – Ты слышишь меня?
Рыжий попытался поднять его, чтобы усадить на кровать, но все что он смог, это просто усадить его у стены.
– И чего ты пришел? Посмотреть, как я от ломки сдохну?
Лёха закрыл голову руками, прерывисто дыша. Его трясло то ли от холода, то ли от боли.
– Ты вообще, о чем думал, когда в себя эту дрянь пихал? Ты себе жизнь ломаешь! Лёха, что ты натворил?!
– Жизнь? – Лёха поднял красные глаза – Жизнь, где для всех я заноза и зазвездившийся придурок? Где все мне говорят: «Ох, какой способный мальчик, как много у него возможностей!» А я дальше собственного стола ничего не вижу! – Лёшка зашёлся истерическим криком – Жить мне когда!? Ты думаешь, я не вижу с каким презрением ты на меня смотришь?!
Лёха с силой толкнул Рыжего, повалив его на пол. Шатаясь, он медленно встал, по его перепачканному, почти мёртвому лицу текли слёзы.
***
– Рыжий, помоги мне, – заслоняя собой единственный источник света, Лёха стоял над другом и молил дрожащим голосом. – Страна большая, а толку то, если места мне здесь нет?

Заболотский Александр. Сон в осеннюю ночь

Сон в осеннюю ночь
Умирал Сергей Александрович так тихо и неосновательно, что обидно было. Едкий запах порошка от вылизанной белоснежной кровати, казалось, впитывался в каждую клетку его тела, проникал между нитками и пуговицами рубашки, забивался под ногти и норовил пробраться в мозг, одурманенный духотой медицинского спирта.
С усилием он повернул голову направо, к краю кровати, где валялась его истощённая рука. От трубочки, сползавшей змеёй по его венам, взгляд Сергея Александровича поднялся к капельнице с желтоватым раствором, напоминавшим пиво. Тихо-тихо было в палате, изредка кто-то терял сознание или кашлял кровью; каждый прислушивался к капавшей жидкости в маленькой колбочке, заменявшей некоторым часы, некоторым – остаток их жизни. Нигде от него не скрыться. Кап. Кап. Кап.
И все чего-то ждут. А чего ещё ждать? Есть ли это «что-то»? Сергей Александрович уже не думал, а будто бы наблюдал за своей жизнью, словно смотрел фильм – отрешённо, через пелену экрана. А жизнь так и капала потихоньку: он лежал в больнице, потом его, накачанного химией, везли в полубреду домой, а дома он часов до шести опять лежал. Иногда спал. Просто тёк куда-то в серый бетонный потолок, медленно-медленно на тебя надвигается тень – кап-кап-кап…
Написание диссертации помогало ему отвлечься, заполняя пустоту какими-то словами. Экономический упадок, инфляции, версификации, девальвации кружили перед его глазами как узоры в калейдоскопе, но никак не собирались в текст. Писал страницу, потом перечитывал и, ничего не понимая, удалял. С большим трудом он выводил один-два годных абзаца за день, но оставался ими доволен.
Когда ему диагностировали рак крови запущенной стадии, про него вдруг вспомнили родители – оба доктора наук, ну и от скуки, бывшие профессора. Родители возили его туда-сюда из больницы в больницу, ходили к нему домой, давали денег почти что силой. Мать приходила, готовила супы, мясо, пироги через раз – не могла смириться с тем, что сын-доцент сидит на одной лапше. Никогда ещё Сергей не видел родителей такими эмоциональными и переживавшими за что-либо («Неужто это они обо мне?»).
– Вы Юле перевели деньги за месяц? – невзначай бросил Сергей, глядя в гущу супа.
– Перевели мы ей, перевели, Серёженька… – ответила мама и вдруг сконфузилась, замолчав на полуслове. – Слушай, ну так ведь нельзя! Серёж, у тебя болезнь, в твоём положении какие могут быть выплаты-то? Она же девочка толковая, не поймёт что ли?
– Мам, не начинай…
– Ну а чего такого-то, ну? – встрял отец, – в самом деле, не поймёт она? Как будто бы…Человек болеет, ему не до денег, до чего вообще тут может быть дело? А если…
– Если деньги закончатся, возьму с депозита и из отпускных, – говорил Сергей.
Но родителей уже было не унять, и своим многоголосием они принялись его разубеждать. И вновь этот монотонный бездушный гул заполнил всё пространство.
Заболела голова… Бормотанье, бормотанье, слова, слова. И вдруг – неясное раздражение. Слова родителей вдруг разбередили его окаменевшее нутро, и появилась жгучая досада.
– Да вашу мать! – рявкнул Сергей и ударил кулаком по столу. Старик со старухой вздрогнули. Уже год они слышали от него только неспешный полушёпот. – Сам разберусь, вас она не касается…
Его шатало… как пьяницу. Нахлынули и мысли, и ярость, и такая невыносимая тоска. Он попытался встать, но отец усадил его обратно – у Сергея не было сил.
Ели молча.
Когда родители ушли, он сел за рабочий стол и просидел так час, ни о чём не думая, глядя в одну точку. Но зуд внутри не прекращался – расползался по всему телу; Сергей упёрся руками в столешницу, зажмурил глаза от боли и думал, думал, думал…Мысли бились друг о друга в его раскалывавшейся голове, стремясь вылететь наружу, и почти, почти…
После таблеток ему полегчало, и наконец Сергей сел за ноутбук. Третий день он писал последнюю страницу раздела для сдачи.
Он пролистал документ вверх, забегал глазами по строчкам. Буквы уплывали, слова отказывались строиться – бегали, прыгали, кувыркались, как злобные детишки, смеясь над его бессилием. Какие-то «Поминки по Финнегану», а не текст.
Такая ничтожность ощущалась в душе, что даже пить не хотелось. А умирать тяжело. Он сидел и смотрел, вновь и вновь перечитывая название: «Финансовое наследие для будущей республики. Риски дефолта».
Сергей Александрович вдруг вспомнил сына Андрюшу. Последние два года он видел его на фотографиях. В августе ему исполнилось пять лет, и Серёжа отправил через родителей две энциклопедии и чёрного мишку. Он прикрыл глаза, и тут же ярче всего остального всплыли воспоминания о сыне – русые волосы, большие глазки, головка тяжёлая, большая – тоже, наверное, академиком вырастет.
«Финансовое наследие для будущей республики»; и ещё статей сорок с работами – вот всё, что Андрюше от папаши достанется. Доля в квартире, книжки, деньжата. Так-то хорошие деньжата…Опять он посмотрел на пиксельную надпись. Вот и всё, что останется.
Вдруг что-то вырвалось из него. Будто и не было болезни никакой. Будто это был и не он вовсе. Он схватил ноутбук и минут пятнадцать колотил его об стену, ударяя о пол, о диван, о шкаф. Клавиши разлетались стаями по комнате, отскакивая от стен, осколки резали доценту руки, песком сыплясь на пол и мешаясь с кровью. Половина панели отлетела в сторону, в окно врезался диск, и Сергей триумфально швырнул остаток ноута на пол и добил его ногой.
В комнате стало тихо. Катастрофическая злоба и сознание собственного конца пропали. В голове у Сергея Александровича, переводившего сбитое дыхание, образовалась мертвенная пустота. Спокойствие заволокло сознание, пропитав его мышцы, и в этом внезапном чувстве полного разочарования он рухнул на пол.

***

Как будто сон. Ночь, ветер. Прямо – огромный дом. Это ведь бабушкин, в Рязани. Свет в окнах, шум. Праздничный ужин у кого-то. Пойти? Смеются. Знакомые голоса.
– Давайте ноутбук.
Поворачиваюсь. Мужчина во фраке, часы на цепочке. Знакомое лицо, будто всю жизнь знал. Смотрю вниз – в руках ноутбук, целый.
– Зачем? – спрашиваю.
– С делами туда нельзя. Позвольте, я возьму.
Он тянет руку. Не отдаю.
– Проходите, на вас уже накрыли. Все ждут.
– Не могу. У меня статья недописанная.
– Надо. Не бойтесь. За вас всё допишут. Идите, – улыбаясь, говорит. А рука уже на ноутбуке.
– Да кто допишет? Леонтьев что ли? Он себе кандидатскую купил…
Обхватывает руками и тянет. А у меня сил нет. Может, надо отдать? Наверное, надо. Смотрю на дом – свет всё ярче и ярче. С крыши капает. Кап-кап. Дверь открыта.
Отпускаю руки.
– С вами приятно иметь дело,- его голос сзади удаляется.
Делаю шаг, второй… Нет. Страшно. Никого не знаю. Обратно. Нужно дописать.
Поворачиваюсь – деревья шуршат. Бормочут. Кто-то зовёт. Вижу – фрак убегает. Бегу за ним.
Бегу, деревьев всё больше и больше. Мне кричат: «Не уходите!»
Выбегаю – ночное поле. А ветер гудит и гудит. Вижу вдруг – скачет наискось фрак с ноутбуком… на белом коне. Я за ним. Всё быстрее, быстрее, быстрее, а травы больше, колосья выше. Уже по грудь. По голову. Со всех сторон. Темнота.
Падаю. В небе – звёзды. И слышу – смех. Отовсюду смех.
«На вас уже накрыто».

***

Сергей проснулся часа в четыре утра. Полежав с часок, он встал, заклеил кое-как порезы и умылся.
Странное было утро. Что-то появилось вдруг в нём, чего не было в жизни, казалось, годами. Он ощущал это. Он ощущал жизнь. Необычайно резкая новинка, как аромат впервые выпитого кофе. Первый раз за столько лет он мог сказать, что проснулся.
Тот же путь, та же больница, те же стены. Сергей не смотрел на капавшую микстуру – в окне из-за бордовых облаков вставало солнце. Ему оно показалось невероятно больше, чем любое, что он видел до этого в этом окне. А может он никогда в него и не смотрел. Не было боли, полумертвого состояния, гниения, а что-то смутное.
Редко состояние Сергея Александровича улучшалось до нормальных показателей, но в этот раз терапия имела больший успех. У него появились силы для утренних и вечерних прогулок. Вкус к еде по-прежнему не ощущался, но в кои-то веки воскресло в нём чувство насыщения.
Он позвонил Юле, и в один из ноябрьских дней они встретились. Сергей увидел их напротив ТЦ: мимо брели старички-интеллигенты, студенты прогуливали пары. День выдался тёплым. Солнце палило, сугробы плавились под собственным весом, с крыш стекали водопады грязных струй– кап – кап – кап.
– Папа, папа! Смотри, коняшка!
Чуть подальше от фонтана встал с жокеем могучий рыжий рысак – звезда этой маленькой площади между магазинчиками и дорогой. Для Андрюши и для всех детей он был великаном, существом их сказок – таковы нынче городские дети.
Заплатив изрядную цену за детское счастье, отец посадил Андрюшу в широченное седло. Усатый жокей повёл коня вокруг фонтана, Сергей шёл рядом, держа сына за руку.
Конь грациозно медленно вышагивал, клацая подковами по асфальту. Пышный хвост и золотистая грива блестели на свету. Маленький ребёнок, выпучив глаза, впился ручками в седло.
– Папа, пап, держи меня, пап! – боязливо восклицал Андрюша.
– Держу, сына, держу, – смеялся отец.
Постепенно лицо мальчика стало изображать удивление и интерес вместо страха. Андрюша даже перестал сутулиться, смотрел по сторонам и смеялся – он был выше любого высоколобого прохожего.
Постепенно отец ослаблял хватку и вскоре отпустил руку сына, не успевая за ним. Просто шёл рядом – всё медленнее и медленнее. Встал возле лавочки рядом с деревцем и, умиляясь, продолжал смотреть на ребёнка…на какой-то другой мир. Это был рай.
Мальчик смеялся и благоговейно гладил гриву благородного коня. Впереди шагал с ещё более важным видом жокей, рядом шла мама и любовалась сыном. Все смотрели куда-то вперёд. Андрюша обернулся и улыбнулся папе, желая что-то сказать, но резко повернулся обратно. А Сергей Александрович медленно шёл, но казалось – совершенно не двигался. Застыл, как призрак. А они всё шли и шли.
На небе показались тучи, люди потихоньку начали расходиться. Ничего не было уже слышно издалека. Лишь с крыш магазинчиков, с маленьких сосулек неслышно лилась вода. Кап. Кап. Кап.

Коркина София. Говорящий кабачок и другие странности

Отвлеченный от занятия домашними делами неожиданным стуком в дверь Павел Петрович, худощавенький старичок с крошечными улыбающимися глазами, без раздумий отправился встречать загадочного гостя. Неуверенно приоткрыв дверь, он выглянул, но не обнаружил никого снаружи. Решив, что над ним подшутили разыгравшиеся деревенские мальчишки, Павел Петрович собирался вернуться, если бы случайно не заметил лежащий на пороге подозрительный кабачок. Рядом с ним пожелтевшая бумажка с неровными краями, свернутая вдвое и покрытая толстым слоем пыли. Павел Петрович попытался осторожно раскрыть ее, но только он прикоснулся к записке и заметил едва различимую надпись на непонятном языке, как бумага рассыпалась на множество мелких клочков.
Покрутив в руках кабачок, он приблизительно оценил его вес и отнес в дом. По сравнению со странной запиской неизвестного происхождения овощ казался куда менее древним.
"В хозяйстве пригодится",—рассудил Павел Петрович и, уютно устроившись за кухонным столом с белой кружевной скатертью, как крупой покрытой старыми коричневыми пятнами, начал разглядывать неожиданный подарок.
Долго пытаясь найти хоть что-нибудь, что отличало бы этот кабачок от других, он наконец отчаялся и, решив завтра же заняться им, налил в стакан крепкого чая, настолько крепкого, что от него сводило зубы. Солнце медленно и неохотно падало на горизонт, как на уютную кровать, скрываясь в красно-оранжевом одеяле облаков. Павел Петрович внезапно вспомнил о приближающемся конкурсе "Лучшая морковь", традиционно проводящемся в Морковино в конце июля или в начале августа. Каждый желающий поучаствовать должен был принести один самый подходящий под критерии оценки овощ, независимые члены жюри оценивают урожай участников по ним и выбирают победителя, который получает уважение и внимание всего села до следующего конкурса. Деревенские зовут его на чай, а иногда и на важные семейные праздники, с ним здороваются на улице, его имя и личность становятся общественным достоянием Морковино. Павел Петрович очень желал заслужить этот почетный титул, но раз за разом оказывался на втором месте, если не ниже, и сколько бы не старался, вся слава уходила Арсению Николаевичу, победителю последних пяти лет. Скоро все повторится вновь. Он уже перестал верить, что когда-нибудь сможет занять первое место, —годы неизбежно брали свое, и сил на занятие огородом оставалось все меньше и меньше...
Павел Петрович сначала как будто удивился своей мысли. В конце концов, теперь у него есть странный кабачок, а значит расстраиваться не было причины.
"Жаль, что не морковка", —вздохнул он и аккуратно встал со стула, отставив наполовину пустой стакан с чаем в сторону.
...
Проснувшись на следующий день, Яблонев решил сразу пустить несчастный кабачок в дело, приготовив из него овощное рагу, и уже после завтрака определится, какую морковь с огорода взять на конкурс. Поставив почти новую сковороду, привезенную его внучкой Викой, на плиту, Павел Петрович принялся за овощи: очистил сначала лук, потом картофель и чеснок, и наконец дело дошло до кабачка. Рука, прикоснувшись ножом к толстой светло-зеленой кожуре, вздрогнула от неожиданного писка, заполнившего кухню и быстро растворившегося в воздухе. Яблонев тревожно огляделся, надеясь определить источник непонятного звука, но не обнаружил вокруг никого и ничего подозрительного. Вернувшись к кабачку, Павел Петрович вновь попытался снять с него кожуру.
—Эй, не трогай меня, слышишь! —еще пронзительней запищал овощ... Стоп, овощ?
Положив нож на стол, он еще раз осмотрел кабачок и убедился, что ему не показалось.
—Да-да, я говорящий кабачок, удивлен? —вновь сказал тот, хвастаясь своими способностями.
—Г-говорящий кабачок?—сначала удивился Яблонев.
"С одной стороны растения никак не могут говорить и... Но с другой", —думал он, не отрываясь от лежащего на том же месте овоща.
Но с другой стороны, теперь в компании такого чудесного кабачка Павлу Петровичу больше не придется все время проводить в одиночестве в четырех стенах, терпеливо ожидая нового приезда Вики.
—Приятно познакомиться, —кивнул Яблонев, все еще не понимая, каким образом кабачок мог обучиться вести диалог и говорить. —Как ты появился, малыш? Почему ты разговариваешь?
—Зови меня просто! Ц-у-к-и-н-и! Волшебный кабачок Цукини,—воодушевившись, начал он. —Так меня называли на родине! По крайней мере, насколько я помню... А ты кто?
—Павел Петрович Яблонев, — улыбнувшись, по-доброму ответил тот уже более спокойно, словно разговаривал с человеком, а не с кабачком.
—Интересно, сколько лет я проспал... Там, где я раньше жил, такие имена не использовались. Да и говорили там по-другому... Благо я, будучи необычным кабачком, могу подстраиваться под любой язык мира. Впрочем...Последнее имя, что я слышал перед тем, как меня, по всей видимости, погрузили в куда-то,—Христофор Колумб. Потом я уснул и теперь оказался здесь!
—Вот как... —задумчиво покачал головой Павел Петрович, неожидавший, что новый "сожитель" окажется настолько старым.
«Даже древнее меня»,—Павел Петрович не решился высказать свою мысль кабачку.
—Значит ты спал очень долго. Сейчас уже 2016 год. Мы в Подмосковье, в деревне Морковино,—пояснил он и продолжил рассуждать. Знания его, пусть и были уже не так ясны, как в школьные годы, но Колумба... Колумба-то он забыть никак не мог!—И раз ты сказал про Колумба, то прошло уже около четырех столетий с тех пор, как ты уснул
—Четыре столетия... А это много, или мало? —спросил Цукини. —Не понимаю...
—Много, очень много... Почти вечность
—Вечность... —кабачок запутался еще больше и погрузился в размышления, замолчав на несколько минут. В комнате ненадолго повисла тишина.
—Поможешь мне приготовить завтрак? —первым начал разговор Павел Петрович.—Можешь просто понаблюдать, как я его делаю...
Неожиданный вопрос наконец заставил Цукини вернуться в реальность.
—Эх...Я думал, ты уже догадался...—разочарованно произнес кабачок.
—Ах, забыл... В таком случае...Составишь мне компанию?
...
За завтраком Павел Петрович много рассказывал новому знакомому о своей жизни, семье, не забыв упомянуть и о конкурсе на лучший овощ, который будет проходить уже послезавтра.
—Конкурс? Что это такое? —заинтересовался Цукини. —Вижу, он очень важен для тебя...
—Это соревнование, и...Как ты это узнал?
—По твоему голосу. Если проживешь с людьми всю жизнь, не имея возможности увидеть их, то ты поймешь. Люди так похожи, когда огорчены, хи-хи!.. Так что за конкурс?
—Так выбирают лучшую морковку деревни Морковино... Это традиция, —сказал Павел Петрович. —Победитель получает уважение, проигравший не получает ничего
—Не понимаю, что ты имеешь ввиду под "морковкой"... И как она может быть связана с этим названием?—спросил Цукини.
—Морковка? Это овощ, почти как ты, —рассмеялся тот. —А что касается названия, оно появилось намного раньше, чем этот конкурс... Здесь обычная игра слов
—Ясненько. Просто хотел помочь тебе выиграть его, раз уж ты не съел и не выкинул меня на улицу...
—То есть... Ты можешь превратиться в морковку? —удивленно поинтересовался Павел Петрович, заметно приободрившись. Детская надежда промелькнула на его преобразившемся лице, задержалась в уголках губ, заставив их приподняться, вспыхнула в глазах и затухла... Он все понял.

Чудес не бывает

Так ведь взрослые всегда говорили? Да ведь и он сам-то давно не ребенок.
—Эй, ты чего! Во-первых, я даже не знаю, как она выглядит, —возразил кабачок. — А во-вторых... Если я говорящий, это еще не значит, что я творю чудеса! Но не печалься, великий кабачок поможет тебе с выбором!
...
После завтрака Павел Петрович разложил перед Цукини все имеющиеся у него овощи, присвоив им номера. Единственное, что оставалось кабачку—назвать одно число. Так выбор был сделан. Эта была обычная морковка, самая маленькая из всех, плоская и несколько кривоватая. Вряд ли такая смогла бы заполучить первое место. Павел Петрович вдруг представил, что бы случилось, если бы он все-таки смог выиграть конкурс. Почувствовал теплоту чужих объятий и нежность слов восхищения, удивительную сладость чая в чужом доме. Призрачное ощущение собственной полезности и нужности обществу окутало его, словно завернуло в пушистое одеяло и тут же исчезло, оставив после себя легкое и одновременно горькое чувство опустошения.

Разве не новых друзей ты искал, из года в год участвуя в

этом конкурсе? Разве не уважения желал?

Разве не внимания к себе, обычному старику, хотел? Разве не...

Нет, теперь уже не то время, чтобы думать о будущем. “Слишком поздно”,— Яблонев, расположившись впереди перед шумящей толпой из детей, редких взрослых и таких же стариков, слушал результаты конкурса.
—Итоги конкурса "Лучшая морковь" этого года вышли необычными, —начала ведущая, появившись на воображаемой сцене, ограниченной двумя грязными палками, воткнутыми в землю и еле как соединенными друг с другом такой же грязной веревкой. —Независимое жюри сделало свой выбор. Победителем стала одна из самых невзрачных морковей, оказавшаяся самой вкусной, сладкой и хрустящей из всех. И победителем становится морковь участника...
Павел Петрович разочарованно вздохнул, заранее готовый к своему поражению и очередному триумфу Арсения Николаевича...
—Павла Петровича Яблонева!

Пивоварова Анна. Чернощёкая муза

***
Волосы развивает ласковый, свежий ветер. Стопы чувствуют, как прохладные крупинки песка липнут к загрубевшей коже, целуя шаги человека своими мурашками. Робкий шум прибоя успокаивает мысли, напевая молодому поэту свои истории. А листва деревьев, растущих неподалеку, с восторгом аплодирует чувственности волн и неожиданным сюжетным поворотам их рассказов. Пролетают с приветственным криком чайки, и уточки подплывают ближе, завидев знакомого благодетеля, уже запомнив, что у него всегда найдётся что-нибудь для них в карманах его длинного пальто. Он часто приходил сюда успокоить беглые мысли и почувствовать себя нужным кому-то или даже спросить совета. Природа помогала ему, была с ним добра и щедра на вдохновение, он ведь всё-таки поэт. А поэтам обязательно нужна муза, которая будет щедра на вдохновение. Он ступал всё ближе к колыбели морских обитателей, чтобы усыпить прагматичный мозг и разбудить воображение. Приблизившись к камням, он осторожно взобрался на тот, что находился в воде, чтобы не замочить ног, но оказаться ближе к птицам и морю. Чувствуя крепкую твердыню под ногами, он сознавал себя очень хрупким. Он смотрел на пену волн, обнимающих маленькие скалы и шлифующих остроты их форм. То же самое волны делали с его душой. С его беспокойной, терзающейся душой, из которой торчали колкость одинокого взгляда, впадины забытых воспоминаний, непричёсанные, буйные мысли, бугорки переживаний о будущем – всё это море аккуратно сглаживало.
– Знаешь, бриз, а может моё призвание – прославить, как великого поэта тебя, ведь всё, что я написал, руководствовалось твоей мудрой рукою… Бриз, я смотрю в твои голубые глаза, и знаешь, мне легче…
Он говорил с морем и кормил его голодных обитателей, которые совсем его не боялись, утки смело подплывали к нему, а море внимательно выслушивало, исцеляя, впитывая в себя его боль. И этот разговор был очень похож на разговор с мамой перед сном, когда он отдавал все мысли ей, все вопросы: и глупые, и серьёзные посвящал ей, уже сопевшей, но поддакивающей, лёжа с ней бок о бок, ощущая её любящее, тёплое сердцебиение. Море стало его вторым домом, море пригрело его.
Поэт устремил взгляд к небу, по нему бежали озорные облачка, обрамленные далекими, величественными облаками-горами. Это было похоже на танец… Время здесь переставало существовать для него.
...Так хорошо дышится тут, рядом с морем.
***
Тёплая комнатушка была озарена желтоватым светом лампы, стоявшей на деревянном письменном столе, на котором помимо неё валялись стопки исписанных бумаг и ручка с закончившимися чернилами. Открытое нараспашку окно стрекотало улицами и надвигающейся ночью, вечерний ветер перебирал складки занавесок. Перед столом чуть боком стоял стул. Очевидно, обыватель совсем недавно резко встал с него, едва не опрокинув. Теперь же он нервно бегал туда-сюда по комнате, запинаясь о какие-то коробки, бутылки, полки с книгами, пару раз ударившись об угол кровати. Вид его был ужасно взъерошенный: чёрные, упрямо кудрявые, жёсткие волосы были растрёпаны, под глазами красовались синяки явного недосыпа, зрачки беспокойно метались из стороны в сторону, рубашка была едва застёгнута, пара пуговиц вовсе покинула своё законное место. По полу были раскиданы скомканные листы, не угодившие поэту своим содержанием. Он потерялся, потерялся в своих собственных мыслях, сюжетах, размышлениях и всё никак не мог распутать этот клубок, свернувшийся из множества нитей, неуместно обрывавшихся и будто не имевших начала. Всё сыпалось в его руках: и слова, и вещи. А за окном ему начинала вторить погода, облака толпились, пряча его потерянность от звёзд, и вот-вот они готовы были закричать громом, сверкнуть молнией, будто ещё одной нитью клубка, такой же рваной, не знающей смысла своего бытия и закончившейся так же быстро, как и начиналась. Он как никогда нуждался в своей музе.
***
Море было неспокойно. Оно, переплетённое с душой поэта, чувствовало его истовость, запутанность и само начинало путаться в своих руках. Тучи сгущались, теснее и теснее выстраиваясь плечом к плечу, грузно сталкиваясь и громыхая. Ветер – любовник моря – начинал беспокоиться о любимой, которая многие года чутко впитывала, забирала страдания и чувствовала их так же ярко, как испытывал их человек. Он стал стремительно разгоняться и, распутывая волны, направлял их, стараясь обнять нежнее каждую, и всё целовал, целовал мощными порывами, не держа эмоции в себе, но стараясь исцелить боль, разгорающуюся в возлюбленной. По волнам, набиравшим силу, пробирался старенький танкер, везя в своих стальных недрах чёрное золото. Он, поскрипывая, с дряхлыми стонами старался изо всех своих сил преодолеть набегавшие волны, которые становились всё выше и мощнее. Боль перерастала в гнев. Тучи плевали в старичка крупными, хлёсткими каплями, а волны жестоко толкались, пиная его из стороны в сторону. Морская вода не всегда была рада блуждающим по ней суднам. Дрожа и содрогаясь в эту ночь танкер не выдержал такого напора стихии… Из его ран хлынула чёрная кровь, отравляющая море, превращая его в липкую трясину. Мрачное пятно разрасталась, окутывая всё живое, волны пытались выплюнуть мазут на берег, но его не становилось меньше…
***
Под утро шторм утих. Поэт, накинув на себя пальто спешил к своей музе в надежде вновь распутать клубок чувств. Он сбежал по пролёту вниз, сбивая дыхание. Он мчался к деревьям, камням, птицам, он желал вновь видеть их и ощущать спокойствие. Он не замечал ничего вокруг и не хотел замечать. Лишь бежал сломя голову, не обращая внимания на подкашивающиеся ноги, покалывающий бок и нехватку воздуха. И наконец он остановился. Открыл глаза, часто дыша и держась за сердце, которое бешено стучало. И увидел…
Темнота. Кажется это от бега, нужно всего пару секунд и… Нет, тебе не показалось. Тот сухой, золотистый, сыпучий песок теперь покрыт вязкой, мёртвенной темнотой. Там, где смертоносная волна набегала на берег лежали бездыханные, отравленные тела птиц, рыб выбрасывало трясиной на пляж. Слёзы закапали из его глаз, распуская свои косы по щекам. Он как никогда чувствовал, что виноват перед морем. Оно придавало смысла его маленькой, одинокой, хрупкой жизни. Оно выслушивало его, облегчало его боль, но теперь он не мог отплатить морю тем же. Поэт припадал к почерневшим щекам прибоя и кричал мучительное “Ыы”, он более не мог идти. Бессилие атаковало его, но он полз, приближался к больным волнам, подбирая птиц, подающих признаки жизни, под пальто. Он чувствовал, что виноват, видел в этой картине жестокость человечества. Его подбородок дрожал и слёзы капали в погибающее море, чёрное как никогда, в ничтожных попытках помочь ему.
–Бриз, моею рукою, ты пишешь последнее своё творение:
“музы нынче в мазуте”.

Платонова Анастасия. Попутчики

Эх, Цусима-Хиросима!

Жить совсем невыносимо

Толпа яростно штурмует трамвай. Трамвай, как может, сопротивляется, но от напора сдается, только подрагивает рогами, когда двери открываются и неудержимым потоком хлещет внутрь салона народ. Вошедшие сразу же затравленно осматриваются, выцепляя взглядом свободные места, после чего бросаются к ним, яростно расталкивая нерасторопных пассажиров локтями. Я молча прижимаюсь к окну, стараясь занимать как можно меньше места.

На сидение рядом со мной роняет свое тучное тело кто-то из только что вошедших. По цвету куртки и приевшемуся из русской литературы атрибуту - малиновому берету - определяется представительница женского пола. К обладательнице малинового берета, покачиваясь и переваливаясь с ноги на ногу, подходит кондуктор. После того, как оплата не проходит, я боком чувствую нарастающее бурлящее негодование моей соседки, а когда кондуктор предлагает рассчитаться за проезд наличными, в воздухе взрывается «А НИЧЕГО, ЧТО Я НА ТРАНСПОРТНУЮ КАРТУ ДЕНЬГИ ТОЛЬКО ВЧЕРА ПОЛОЖИЛА!!! ДА Я НА ВАС...».

Это уже положительно невыносимо. Я надеваю наушники, делаю звук погромче - пусть лучше играют какие-то японские песенки, лишь бы не слушать перебранку, которая вполне может затронуть не заинтересованных в ней пассажиров. Прислоняюсь к окну, наблюдая за неторопливо сменяющимися картинами серого города. В трамвае холодно — я это понимаю после того, как вижу запотевшее от моего дыхания стекло. На представившемся «холсте» я рисую пальцем сердечко (глупая привычка). Через сердечко просвечивает неоновая вывеска аптеки.

Я точно знаю, что дальше должны быть магазин, кофейня и отделение банка, но буквы надписи «АПТЕКА» почему-то меняются местами, перестраиваются, становятся похожими на причудливые иероглифы, а за ними на всю стену простирается огромный сверкающий экран с милой азиатской девушкой, протягивающей стакан кофе. Картинка всё так же стремительно меняется после того, как трамвай делает рывок вперёд, - вот за окном проносятся высокие здания с рекламными щитами, перекресток с сотнями пешеходов, ожидающими зеленого света, автоматы с напитками, клубки проводов, нанизанные на столбы, бесчисленное множество велосипедов. Я чувствую странное ощущение в животе — такое бывает, когда самолет отрывается от взлетной полосы, - и понимаю — трамвай уже не едет по земле. Он притянулся рогами к небу и превратился в монорельс, стремительно рассекающий воздух. Я восторженно приникаю к стеклу, когда вижу деревья с раскинувшимися ветками, покрытыми розовыми цветами. Конечно, это сакура.

Поезд замедляет ход, после чего останавливается у платформы: двери медленно раздвигаются, из динамика доносится мягкий женский голос, мурлычащий на японском, а также услужливо переводящий сказанное на английский, в вагон заходят пара японцев в офисных костюмах, занимают места поодаль от меня. Двери съезжаются обратно, и я вновь припадаю к стеклу, после того, как поезд трогается в путь.

Увлечённая разглядыванием природы, я не сразу осознаю, что кто-то легонько коснулся моего плеча. Обернувшись, удивляюсь, заметив нарушителя моего спокойствия — это японский мальчик в юкате, сжимающий в руке ветку сорванной сакуры. Меня приковывает его взгляд — кажется, солнце, попадая в его глаза, отражается и пускает солнечных зайчиков по вагону. Он улыбнувшись, кланяется мне, и, повернувшись на пятках, направляется в сторону другого вагона. В воздухе отзвуком раздается стук его деревянных сандалий о пол.

Секунду я стою заворожённая, после чего бросаюсь за ним.

- Подождите! Wait, please! Сумимасен! — кричу я ему вдогонку заплетающимся языком, путаясь в языках — отчего-то в голове даже возникает «простите» на японском, когда-то выученное на языковых курсах. Но парень не останавливается — он продолжает удаляться, исчезая из моего поля зрения, растворяясь за спинами стоящих пассажиров. Несмотря на то, что я бегу со всех сил, мне кажется, что я ни за что не смогу его догнать.

В голове эхом отдается то ли стук собственного сердца, то ли звук шагов того мальчика, а я всё пробираюсь вперёд по этому нескончаемому поезду. Быстро сменяющиеся за окном виды начинать мелькать медленнее, поезд затормаживается, и я вижу, как уже знакомая мне спина в цветастой юкате исчезает в проёме раскрывающихся дверей — я выскальзываю за ним из вагона.

Однако мне приходится испытать разочарование — моего нового знакомого здесь нет. Решаю оглядеться — и в глаза мне бросается невероятное количество зелени — пруд с кувшинками, сосны, заросли бамбука, лес с узловатыми деревьями, где-то внутри которого скрывается высокая, трехэтажная пагода. Слышно пение редких птиц, шелест реки неподалёку. В воздухе по-прежнему витает запах цветения вишневого дерева. Но того мальчика не видать, я стою посреди этого сада совсем одна; и пусть снаружи меня окружает такая красота, внутри мне одиноко и неуютно.

По моей щеке стремительно прокатывается слезинка, но я даже не предпринимаю попыток к тому, чтобы ее утереть. На душе отчего-то скребут нэко, и я чувствую, что та слеза была не единственной — они градом льются из моих глаз, падая в густую траву, и вскоре мне начинает казаться, что мои кеды даже не влажные, а мокрые, и я опускаю взгляд вниз.

Зелень травы, расплываясь перед глазами, превращается в бирюзу морской воды, в которой я стою, не сняв обуви. Ветер играется с моими волосами, подбрасывая чуть вьющиеся пряди в воздух, океан мягко лижет ступни, откатываясь белыми барашками. Я выдыхаю и поднимаю голову, пытаясь объять взором представший вид — бесконечное море, сливающееся с небом в далекой линии горизонта. Где-то на периферии — стая чёрных ворон, нагнетающе каркающих и кружащих над чем-то, лежащим на песке. Я выхожу на берег и направляюсь туда.

На песке лежит цветок сакуры. Ветер нещадно измывается над ним — колышет тонкие лепестки, забрасывает песком, брызгает морской водой. Я наклоняюсь, чтобы подобрать, и вороны надо мной раздаются еще более громким и страшным карканьем. Мельком взглянув на них, я подбираю цветок и прижимаю к груди, спрятав между двух ладоней.

За моей спиной шуршит приближающимися шагами песок. Я резко оборачиваюсь и вижу его — того мальчика из поезда. Молча, аккуратно приоткрыв ладони, я показываю ему цветок — он так же бессловесно одобрительно кивает, отвечая полуулыбкой. Он присаживается на песок рядом со мной, расправляя полы юкаты и отставляя сандалии в сторону. Я занимаю место рядом и несмело кладу голову ему на плечо. Море новой волной бьется о песчаный берег, вороны обретают голоса, начиная скрипуче каркать фразами:
- Женщина! Вы либо платите за проезд, либо выходите! Что же за день такой сегодня? — надрывается ворона, метаясь из стороны в сторону.

- Вы мне тут не указывайте! Я не буду платить, у меня транспортная карта! — одна из ворон, приближаясь ко мне, получает малиновый берет и очертания полной женщины.


Я, резко проморгавшись и оглядываясь из стороны в сторону, снимаю наушники. Моя соседка по-прежнему спорит с кондуктором. За окном — тусклые пятиэтажки, редкими яркими пятнами светятся вывески и фонари — оказывается, уже стемнело. Я разжимаю чуть дрожащие пальцы — на ладони всё так же лежит цветок сакуры. Улыбаюсь и подскакиваю с места, протискиваюсь к выходу, не обращая внимания на возмущенные крики женщины в малиновом берете и на протесты пассажиров, получивших от меня случайный удар локтем в бок. Отчего-то мне хочется прыгать от радости, закричать по-гумилёвски «Остановите, вагоновожатый! Остановите сейчас вагон!», выбежать в мрачную улицу и уйти домой пешком, шлейфом оставляя после себя запах вишневого дерева и стук деревянных сандалий.

Хрулёва Мария. Клуб бывает груб

Да, бывает, иногда может быть добрым и ласковым, бережным, особенно к отчаявшимся, но не ко всем и не всегда, у клуба вообще много разных состояний, их никогда нельзя предугадать. Если быть новеньким, впервые пришедшим сюда, покажется, что это простецкое место, слоистые потолки, неоновая подсветка, бар и элегантные стулья у стойки, куча столиков, диванчики будто из мультика, они так хорошо набиты, кажется, что нарисованы.
Есть танцпол с линованным полом, клетки, как в школьной тетрадке, если смотреть слишком долго, слишком долго вдыхать местный густой воздух, то можно увидеть, как все перпендикуляры становятся параллельными линиями. Кто-то рассказывал, будто после параллельности следуют буквы, и так, не танцуя, а глядя себе под ноги, можно прочесть предсказание, которое обязательно сбудется, однако мало кому удаётся такое волшебство.
В клубе вообще не рекомендовано колдовать, как раз-таки потому, что это возможно, но лучше оставить это дело мастакам, специалистам или отъявленным подлецам, право, приходишь погостить — танцуй. Ни к чему всматриваться в углы и задумываться, отчего при вечной синей и голубой подсветке тени там всегда кроваво-красные.
Завсегдатаи знают, что клуб — это не просто соединение четырёх комнат в одно громыхающее, кричащее, чувствующее и разговаривающее пространство, где всегда полным полно людей, это что-то иное. И каждому, кто заходит сюда, уже готов сюрприз, иногда хороший, иногда странный, иногда нейтральный, а чаще всего такой, ценность которого гость понимает потом.
Клуб сегодня странен, не сказать, что в ударе, не допускает драки, просто слишком громкий, а может так кажется Мальчику потому, что он расстроен. Мальчик — уже не гость, не первый раз здесь, он ещё не совсем понимает, что такое клуб, однако не так глуп, как тот, кто лежит под соседним столом и уже не трясёт головой, десяток минут и этого товарища выведут. Вытащат, да так, что сам товарищ не заметит, не стоит обращать на него внимания, так же Мальчик отличается от него тем, что уже имеет местное имя, это именно имя, никакая не кличка, клуб именно нарекает, он отвергает любые ярлыки, повешенные за его дверьми.
Мальчик сидит с пустым стаканом и смотрит, как синий неон у притолок и вдоль плинтусов отражается и преломляется в стекле. Мальчик очень высок, худ, и выглядит старше своих лет, но тот, кто нарёк его Мальчиком, не зря выбрал такое прозвище, нарекатель не стар и глух, наоборот, мудр и умён, впрочем, он уже давно не в клубе, а очень далеко. Так далеко, что не дотянуться, Мальчику из-за этого не то чтобы грустно, он не привык скучать, однако изредка подглядывает на место около себя, в такие вечера, как сегодня, Мальчику очень хочется, чтобы его нарекатель был рядом.
Мальчик в клубе незаметен, он не как горошина на тарелке, он один из многих, сидящих здесь: большая чёрная толстовка, грубые джинсы и полноразмерные наушники на шее. Мальчик достаёт из кармана телефон, смотрит на экран и понимает, что если и зайти в какой-нибудь чат, то не на что будет смотреть. И некому смотреть на Мальчика в ответ. Мальчик тёмен, весь, от рюкзака до чехла телефона, но у него светлые глаза, светло-голубые, как ноябрьское небо, строгое, но постоянно молчащее, вечно о чём-то предупреждающее ноябрьское небо.
У Мальчика полный капюшон дел и проблем, посмотришь на левую сторону — шрамы от тяжелых подработок, и это только те, которые видны на теле, если копнуть глубже, к сердцу, то окажется, что их намного больше. На другой стороне — синяк на синяке, то Мальчик сталкивается с теми, с кем лучше не иметь никаких дел, и понимает, что в такой компании ему весело, однако не очень свободно, и это длится недолго, он всё-таки чужой, слеплен из другого теста, и с такими людьми ему не место.
И не знает, где оно, это место, волшебное дерево, ель, осина, маленькая пихта или тёплый клён, на ветвях которого можно наконец-то отдохнуть. Мальчик может оглянуться вокруг себя, но не увидит ни одной подходящей ветки, даже гнилого пня, нужно лететь всегда, без перерыва, пока не отвалятся крылья, а те уже нестерпимо болят.
Мальчик вечно рассеян, он как переполненный бассейн, как очень большое пространство, выстеленное бирюзовой мозаикой и наполненное ледяной водой, в нос бьёт отдушина хлорки, сильнее, чем должна, её больше, чем нужно, так же, как и воды. Вода выливается и из чаши, и из окон, затапливает улицу, бульвар, автостраду и все близлежащие транспортные узлы. Мальчик потерян, совсем, он помнит дорогу до дома, но не уверен, что хочет по ней идти. Он не только не знает, куда ступить, понятия не имеет, как ступать. Ему кажется, что везде тонкий торф, болотные кочки, стоит шагнуть не так - и трясина утянет сначала половину от Мальчика, даст возможность пару раз крикнуть, а затем захватит с головой.
Так затягивает клуб, каждого, кто приходит сюда не единожды, даже те, кто здесь всего лишь второй раз, уже вплетаются в его рассказ, невозможно прийти сюда дважды и не заинтересоваться какой-нибудь историей. Или не влипнуть в неё, и что странно, Мальчик, хоть ещё не завсегдатай, но уже не гость, а ещё ни разу никто не упоминал его имени за барной стойкой, не вплетал в байки, Мальчик на удивление хорошо себя ведёт, даже сам себе удивляется. Не удивляется он тому, что из всего множества легенд клуба ему нравится про местную, у которой нет имени.
Ну как, конечно, оно есть, никто не уверен до конца, сама местная никогда никому не представляется, все и так знают, как её зовут. Или Волшебница, или Ведьма, вопрос в том, какой вариант верен, ведь разница между именами огромная. В клубе часто случается то, что никогда не случится вне клуба, помимо самого места такими неслучайными случайностями могут управлять далеко не все. А тем более направлять их во зло, если девушку всё-таки зовут Ведьма, Мальчик чувствует в этом смягчённом «д» такую хитрость, которой нет даже у Лиса, местного карточного игрока, который почти всегда выигрывает.
Или всё-таки Волшебница? Высокая, немного гордая, однако она многое может, есть чем гордиться, она изредка протягивает руку помощи тем, кто отчаялся, тем, кто боится. Заправляет за ухо прядь волос, смотрит в глаза, точнее, сквозь цвет чужих глаз, она не прожигает насквозь, проникает плавно, но неотвратимо, как в воду. В легендах не отражаются её глаза, всегда упоминаются ногти, тёмные и длинные, и смех, очень звонкий, властный смех, и, конечно, её колдовство, оно не афишируется, но вполне возможно для каждого, кто ей встретится.
Лис как-то под Новый год получает от Волшебницы (а может, и Ведьмы) колоду карт Таро, которые предсказывает чью-то смерть. Мальчик уже не помнит, чью, но помнит ту аварию, транспортный узел на кольце, всё в снегу, пыли, наверное, крови и в кусках развороченного железа. С тех пор Лис никогда не гадает, он отрекается от магии, которой наделяет его клуб через эту местную, только играет, и даже изредка проигрывает, так, для порядка, чтобы не сильно выбиваться из толпы.
Мальчик вспоминает всё, что знает об этой легенде, про одного своего приятеля, использующего только имя Ведьма, и никогда — Волшебница. Однако каким-то образом именно она знакомит приятеля с одной гостьей. Гостья, наверное, в клубе третий или четвёртый раз, однако уже успевает попасть в рассказ приятеля, полного прилагательных, на которые Мальчик тогда отвечает: «Ну всё, готовлю свадебный костюм для тебя». А тот приятель машет рукой: «Да иди ты!».
Мальчик чувствует, как острые ноготки царапают его по скуле, открывает глаза, ноготки, хотя, скорее коготки, такие они длинные, цвета космоса — фиолетовые или тёмно-синие, со скрытыми блёстками, проявляющимися только при определённом наклоне пальца. Видит голубизну глаз, вроде и простую, но нет, глубокую, многослойную, не такую, как у всех, точно не такую. Голубизна хоть и красивого, но всё же не обыденного ясного неба, а воды, чистой пресной воды после нескольких лет скитания по пустыни.
Ещё видит лукавую улыбку, даже ухмылку, Мальчик понимает, что не может отвести взгляд. Наоборот, распрямляется, а он выше, намного выше Волшебницы (сейчас больше Волшебницы, чем Ведьмы), однако она всё равно кажется весомее, если охватывать комнату взглядом.
Волшебница (но, может быть, и Ведьма) улыбается широко, опускает руку, стучит ногтями по столу, и Мальчику кажется, что этот стук перебивает музыку, а та ведь всегда кричит так, что стёкла в рамах едва-едва не трескаются. Мальчик не слышит другие голоса, не слышит и не видит вообще ничего, кроме этого стука, он впервые видит в полумраке клуба, что тот способен дарить надежду. Вот же она — голубизна глаз, ухмылка тонких губ, пряди прямых волос, лежащие на плечах — Мальчик помнит, что клуб чаще бывает груб, чем нежен, но, кажется, это тот самый момент, когда он впервые благосклонен к Мальчику.
Не может же Мальчик ошибаться сейчас, он так много ошибался до этой истории. Неужели это ещё одна ошибка?.. Нет, такого просто не может быть! Однако Мальчик попадает в капкан, из такого не выбраться без ужасных, не совместимых с жизнью ран, об этом много кто знает, однако ворожба Ведьмы, или магия Волшебницы заставляет знающих молчать. Волшебница, а может быть и Ведьма, почему один человек не может носить два имени? Мальчик задумывается об этом только сейчас, а она спрашивает:
— Ты мне веришь?
Клуб затаивает дыхание, затихает так, будто драпировка на колонках вдруг становится бетонной или музыка стихает, чего никогда не случается, пока клуб работает, никогда.
— Да.
И басы из колонок ударяют по ушам посетителей до глухоты, синяя подсветка превращается в красную, бордовые тени в углах расползаются по стенам, как кровь по рубашке после выстрела. Это самая запутанная история, в которую вообще можно попасть в клубе, но Мальчик теперь не слышит и не видит ни клуба, ни подсветки, ни перекатов слоёв потолков, только женский смех.
Во всём мире отныне и навсегда существует только звонкий женский смех.

Худяков Артём. Жизнь и кабачок

Человек всегда старается следовать моде, подстраиваться под неё. В основном слепое доверие к трендам чаще всего уничтожает уникальность и индивидуальность человека. Но следование модным тенденциям порой может быть и полезным, так как помогает идти в ногу со временем и воспринимать что-то новое. Модно одетый человек заметен, он выделяется среди других.
Андрюша Добрянов пять лет был честным мужем честной женщины. Имел тихий, застенчивый характер, жене был предан, довольствовался скромной жизнью.
Но вот однажды к нему на день рождения пришёл его друг Коля. Войдя в квартиру, Коля подарил Андрюше кабачок. Тогдашнее удивление Андрюши не описать словами. Изначально он подумал, что это шутка и посмеялся над таким подарком.
– Я конечно благодарен тебе за подарок, но что мне с ним делать?
– Как что? Ты в интернет вообще не заходишь? – удивлённо спросил Коля.
– Я не заходил в интернет всего три дня, а в моду уже вошёл кабачок?- насмешливо ответил Андрюша.
– Да! Из кабачка сейчас делают салаты, напитки! Из них вырезают украшения, да даже вещи с принтом уже сделали!
Как человек, не следящий за модой и трендами, Адрей подумал: «Снова какую-то чушь выдумали!» Затем принял подарок, и они пошли к столу.
Когда гости разошлись, Андрюша поискал информацию об этом тренде в интернете и узнал, что мода на кабачок пришла от русского эксперта еды, снимающего свою готовку, а уже потом «разошлась» до масштаба одежды, аксессуаров, трендов и так далее.
Андрей тоже решил выложить пост с кабачком в интернет. Для этого он даже приготовил овощную запеканку. Но понял, что его одежда не для социальных сетей, из старых вещей тоже ничего не подходило.
Немного помучавшись, Андрюша пошёл в ближайший бутик и купил кофту, позаимствовав деньги из семейного бюджета. Примерил всё вместе. Ему понравилось, но домашние шорты портили весь наряд. Такое блюдо требовало «ресторанных» брюк.
«Вольных» денег больше не было. Поэтому Андрюша заложил свои часы. Теперь он, наконец-то, опубликовал пост с овощной запеканкой из кабачков и других овощей. И уже на следующий день получил отклик.
Тогда он решил купить ботинки в виде кабачка. Для этого Андрюша попросил деньги у своей бабушки, сказав, что жена простудилась, и деньги нужны ей на лекарство. Бабушка была добрая, и поэтому в этот же вечер Андрюша смог купить себе ботинки, ремень и парочку аксессуаров на кабачковую тему.
С каждым днём, с каждым постом он становился всё популярнее и успешнее. И ещё более успешно и ловко выклянчивал деньги. Он бегал по всем родным и знакомым, лгал, изворачивался, клялся, молил, требовал деньги. В последний раз ему понадобился светло-зелёное кресло, как раз в тон кабачка. Порой Андрюше даже казалось, что это не его жизнь. Это кабачковая жизнь. Ведь Андрюша угождал всему, что хоть как-то было похоже на кабачок или связано с ним.
В скором времени он зазнался, обстриг волосы, начал курить, гулять с другими девушками. Сознание всего ужаса его положения ещё теплилось в его душе, но бороться с ним он не мог. Даже Коля ему предлагал бросить всё это дело и вернуться к спокойной жизни. Но он не мог заменить эту сладкую боль на здоровое спокойствие, которое было до этого. Так, Андрюша уходил от самого себя всё больше и больше, а кабачок властвовал всё сильнее и сильнее.
Однажды его позвали на уже обычный для него вечер. За ужином Андрюша мило болтал с одной из молодых дам, сидящих рядом с ним. Незаметно во время разговора он даже снял обручальное кольцо. Чуть позднее они начали вместе пить вино и говорить пошлости.
– Время уже позднее, может быть вам вызвать такси и проводить до него? – спросил Андрюша. Он проводил даму до машины и, прощавшись, обнял и поцеловал её в губы.
Вернулся Андрюша только под утро и на пороге его уже ждала любящая жена.
– Где ты был? Тебя не было целую ночь.
– Как где был? С молодой дамой.
– Я знаю про все твои закладные вещи! Зачем ты занимал деньги? Куда ты их дел?
– Как куда? На тренды, на моду, на кабачки.
Жена его бросила и уехала в другой город, к своим родителям.
На другой день Андрюша просматривал интернет и видит новость, что известный тренд на кабачок стал не актуальным и поэтому выходит из моды.
Андрюша тревожным взглядом окинул свою одинокую, зато модную светло-зелёненькую квартирку. Не надо было связываться с овощем, скоропортящимся…

Бабаш Арина. Бабушка пошутила

Мне подарили кабачок. В прямом смысле.
После смерти моей любимой и весьма состоятельной бабушки Софьи Павловны, которая за свои 78 лет не успела разве что слетать на Луну из-за пониженного давления. Наследство разделили. Мне досталась его большая часть, так как я, по ее мнению, была «кристально чистой» среди моих двоюродных братьев и сестер, которые спали и видели тот момент, когда от бабули они получат заветные миллионы. Месяц назад им пришлось разочароваться, так как от наследства бабули, как было зачитано нотариусом, они получили «выделенную сумму». Вы скажете: «справедливо», а я скажу, что такое бабушкино наследство - кабачок - в центре Питера мне не было нужно. Проблем и так было достаточно, чего не скажешь о свободном времени.
Заведение «Кабачок ”У Соньки”» выделялось среди других многовековых эстетичных зданий своей яркой вывеской и специфическим видом. Внутри все было оформлено в лучших традициях Достоевского: тусклое освещение, желтые обои, бурые потрескавшиеся диваны и даже выцветшие в цвет охры скатерти, которые за свое существование пережили не одну жизненную драму. Несмотря на весь «дореволюционный» интерьер, было видно, что помещение было замечательным. Моя бабуля умела выбирать самородки.
Меня поприветствовал администратор: высокий худой мужчина с забавными завитыми кверху усиками и отвесил смешной поклон. Прямо человек из прошлого.
– Приветствую в нашем скромном заведении, Нина Викторовна! – прогнусавил он так, словно накануне опустошил весь бар. – Меня зовут Вениамин, я управляющий и официант.
– Добрый вечер, – вздохнула я, оглядывая помещение еще раз. – Значит, это мое наследие?
– Так точно, – улыбнулся Веня, а потом театрально всхлипнул. – Да упокоится душа премудрой Софьи Палны!
Я с трудом сдержалась, чтобы не закатить глаза, подошла к окнам и распахнула шторы. Сев за столик, выглядевший менее потрепанным, достала документы из портфеля и еще раз пробежалась по отчетам: в последний год бар прибыли не приносил, но бабушка не переставала вкладываться в него, считая свой первый бизнес лучшим, что случалось в ее «скучной жизни, наполненной конкуренцией». Веня сел напротив, поправляя пенсне на носу.
– Как бы я не любил Софью Палну, в последнее время совсем плохо с выручкой… Сюда приходят только те, кто привык, а вот раньше сюда сам Брежнев заходил!
От этого заявления я едва не прыснула, а мужчина продолжил:
– Нам бы, Нина Виктрна, интерьерчик обновить… Сами видите, в каком все состоянии. Да и меню уже лет 20 не менялось.
Персонал, видимо, тоже.
Проверив всё помещение и ещё раз убедившись, что тут все ужасно, я вышла из здания и позвонила мужу. Мы были в процессе развода, но после смерти бабушки, которая при жизни яростно отстаивала наш брак, выдерживали паузу. Услышав, что я теперь владею кабачком в неплохом районе города, его предпринимательская жилка запульсировала так сильно, что, наверное, была слышна за границей, поэтому согласился прервать командировку и осмотреть помещение.
– Привет юным бизнесменам, – ухмыльнулся он в телефон. – Ну что, как там все?
– Это отвратительно, – буркнула я. – Мне кажется, на восстановление этого чуда уйдет все бабулино наследство.
Миша засмеялся и ответил:
– Ты забыла, я - хороший ресторатор. Не кисни. За месяц мы из него сделаем хоть «Дом Грибоедова».
– Надеюсь, а ты будешь в этой заварушке Берлиозом? Ну, до встречи, – и отключилась.
В понедельник мы закрыли кабачок на ремонт, чему были очень расстроены те самые «постоянные клиенты». Строители работали здесь с 9 до 6, а после них работали я и Миша. Вместе мы работали удивительно слаженно – не ссорились и не пытались иронизировать друг над другом. В рабочей среде он был настоящим.
Мы познакомились на одном из балов, который устраивала моя бабушка. Я тогда была студенткой, и Зарецкий очаровал меня своей галантностью и манерами в отличие от ровесников, которые делали комплименты только моей фигуре и всё время приглашали в караоке. Мы поженились через год после знакомства, и все было бы хорошо, если бы не наши амбиции. И я, и он были в постоянных командировках и почти не виделись друг с другом. Когда все хорошее, что осталось между нами, стало лишь воспоминаниями, мы решили развестись. Тут умерла бабушка, а Миша был первым, кто пришел ко мне. В тот момент казалось, что Соня даже с того света пытается нас свести. Она любила Мишу и всегда говорила, что именно такой мужчина нужен любой девушке – тот, на которого можно положиться. Я думала о нем то же самое, но когда он сосредоточенно смотрел в чертежи, мне хотелось, чтобы его взгляд был обращен в другую сторону.
Шла третья неделя ремонта. Внутри было почти все закончено, оставалось только заказать декор и украсить просторное помещение. Эти дни прошли в заказах стройматериалов, их приемке, контроле за ходом «реанимации» кабачка. Мы работали рядом. За эти дни я так привыкла к Мише, что уже подумывала что-нибудь сломать, лишь бы он не уходил.
– Ты не останешься на открытие? – спросила я его, когда мы сидели рядом за барной стойкой и проверяли все сметы и отчеты.
– У меня командировка на то число, кажется, – вздохнул Зарецкий и разобрал несколько бумаг в разные стопки. – Но ты справишься сама. Бизнесмен из тебя плохой, но управляющий очень даже хороший.
Я с тоской посмотрела на проблески седины в его темно-каштановых волосах и уже хотела было признаться, что не хочу его отпускать, когда услышала резкий звук битого стекла. В большое, почти панорамное окно заведения прилетел камень, а снаружи слышалась грубая речь. Вчера установленное окно было в крошку разбито. Миша несколько секунд смотрел туда, где было второе окно, а потом, как котенка, взял меня на руки, убрал в безопасное место и стал куда-то звонить. Внутри меня кипели недоумение и гнев. Кто бы там ни был за окном, сейчас ему будет очень и очень плохо.
Я с крепко сжатыми кулаками вышла на улицу и увидела троих мужчин. Настроены они были враждебно. Увидев меня, один из них, у которого была длинная густая борода, сказал:
– Врагу не сдается наш гордый варяг!
– Вы кто такие? – крикнул второй «гордый варяг».
Я обомлела от вида этих людей настолько, что даже не заметила, как из помещения вслед за мной вышел Миша. Он встал передо мной и спокойно посмотрел на мужчин.
– Господа, мы владельцы заведения. Кто дал вам право выбивать окно? Сомневаюсь, что вам есть чем за него расплатиться.
– Тут Сонька владелица! А ты кто такой, буржуй?
– Я понял! – воскликнул бородатый «варяг», – Это Бунчук! Который хотел у Соньки здание забрать!
– Нет, послушайте, я ее внучка!.. – начинала я что-то понимать и пыталась объяснить неожиданным гостям. Но «бомба» уже была запущена. Озлобленные мужчины гурьбой бросились на Мишу, едва не повалив его с ног. Мой муж был сильным, но справиться с тремя нападавшими...
Ярые бабушкины защитники принялись выкрикивать что-то про капиталистов. Я не знала, что делать, и уже хотела бежать за перцовым баллончиком, когда поняла, что Миша успел вызвать после неожиданного вторжения сотрудников полиции. «Варяги» выглядели уже менее воинственно.
– Как ты? Тебя ударили? Посмотри на меня...
Он прервал мою тираду легким покачиванием головы и поцелуем в лоб.
– Милая, я в порядке. Идем, нам еще стекло убирать и новое заказывать. Не зря я его застраховал.
Я похлопала ресницами от растерянности, а потом крепко обняла мужа и судорожно выдохнула. Сердце билось в груди так, словно было готово вот-вот выпрыгнуть. «Если от мысли, что ему навредили, ты едва не падаешь в обморок, то что будет, когда вы официально перестанете быть друг другу кем-то, Нина?» - застучало у меня в голове.
Героев звали Саныч, Семёныч и Митрич - так они представились. Как сказал прибывший на место событий Веня, эти «варяги» давно помогали ему при разгрузке. Однажды они стали свидетелями неприятного разговора между моей бабушкой и тем самым Бунчуком, который хотел из-за удобного местоположения кабачка отобрать его. Но он плохо знал нашу Соню...
Дело разрешилось благополучно. Убрав осколки стекла, Миша закрыл дыру в стене плёнкой и сел напротив меня. Наши руки сомкнулись, и я с неожиданной для себя откровенностью сказала:
– Я не чувствую того холода между нами, который был год назад. И я больше не хочу развода. Давай... Давай попробуем все сначала.
Миша улыбнулся и поцеловал мою ладонь, а потом приложил к своей щеке.
– Дадим себе второй шанс? Сдаётся мне, что вели мы себя, как дети.
– Это точно, – улыбнулась я и крепко обняла его за шею.
Как и было запланировано, через месяц на месте кабачка открылось книжное кафе «Дом Грибоедова», а мы с Мишей снова носили обручальные кольца. Еще пару месяцев назад я не была рада бабулиному наследию, а сейчас была благодарна, что не опустила руки. Кабачок стал лучшим подарком, я бы даже сказала - бесценным, подарившим мне надежду на будущее и заставившим меня снова поверить в любовь.

Евдокимова Мария. Циркуль


В городе Р. было лето. Возможно, оно была и где-то ещё, но здесь календарь показывал 17 июля, а за окном пела ворона. Я сидел за большим столом и водил пальцами по рисунку дерева. Ногти приятно проваливались в особо уязвимые его места, а я все думал: «Кому, интересно, будет больнее? Мне, когда я все-таки получу занозу, или столу, когда все его доступные края станут в сеточку?» Почему-то жалко стало стол, и я переключился на стену за диваном. Я бы порисовал и на нём, но он был толстокожим, не восприимчивым к моему творчеству. Я много раз пытался. На стене я выцарапал кота и даже дал ему выбор: быть с пятью лапами, но без хвоста или с тремя лапами, но с целыми двумя хвостами. Ещё я на всякий случай его подписал: "циркуль". Имя выбрать было совсем легко - циркуль, наверное, - почти цирк, там бывать я люблю, кота я люблю тоже. А вот писать его было тяжело, потому что "р" и "ь" всё никак не получалось сделать с помощью чуть прямых линий, которые оставляли ногти. В конце концов, стену мне тоже стало жалко. А потом маме, видимо, стало жалко меня, не евшего ничего уже 2 часа. Я отправился есть коржики с холодным кефиром. Только про то, что он холодный - это секрет, мне нельзя было холодное. Позже я пошёл к Лёше играть в кирпичики, поймал двух кузнечиков, бабочку и узнал, что стекло делают из песка. Если что, я не поверил, просто узнал, разве я маленький в такую ерунду верить? А вечером меня отправили спать. Я все не мог уснуть и слушал, что родители говорили за деревянной дверью в деревянную комнату. Я надеюсь, Циркуль тоже слушал. Они говорили о какой-то Лене, её картошке и жуках. Наверное, еще и теплый кефир пили. Вдруг папа засмеялся и задумчиво по слогам прочитал: "цир-куль". Он начал рассуждать:
– Интересно, это от прошлых хозяев осталось? Почему циркуль? Может, потому что в этом месте середина стены, а циркуль как раз ставят ровно в центр? Тогда бы и написали "центр"... А зачем вообще циркуль чтобы искать центр стены? Угол поставили, рулетку приложили, перпендикуляры провели, и готово. То же мне, строители...
А мама всё смеялась. Говорит:
– Что ты придумываешь? Всё ведь очевидно. Они хотели написать "циферблат", но не дописали слово. Где ты после "и" "р" увидел?
– Да, тогда сходится. Часы здесь бы неплохо смотрелись, только больно низко. Хотя может дивана не было тогда... Так видимо и пометить место крепления пытались! Пятиконечную звёздочку нарисовали. Вот, правда, для нее циркуля не хватало, кривая такая! Может, правда, часы повесить?
А я лежал с мягким треском в ушах от тишины, темноты и тепла стен и думал: «Как они не понимают? Какие часы? Какие пепендикуляры? Взрослыми называются, а читать не умеют. На стене ведь всё написано».

Кислякова Софья. Тайна земного кабачка

Всё началось с того, что мне подарили кабачок. Посыльный принёс его в прозрачной упаковке, сквозь которую проглядывал этот зелёный объект, вытянутый, продолговатый, никогда мною ранее не виданный.
Я принёс его на руках в свою комнату в моём квартирном отсеке. Меня заворожил цвет кабачка – акварельный нежно-зелёный. Такого в природе нашей планеты нет.
На теле кабачка видны были тонкие прожилки, ближе к стеблю проступали заметные грани. Такую форму могла создать только сама природа. На Земле она творила чудеса.
Глянув на календарь, я понял, что этот объект не что иное, как дар мне от моих друзей, которые, видимо, скинулись и приобрели для меня интересное «нечто» с Земли. Все посылки оттуда крайне дороги. Доставляются космическими грузовыми аппаратами. Можно сделать заказ по интернет-каталогу и приобрести что-то неизвестное, загадочное.
Таможенная служба пропустила груз. Никаких особых отметок о том, что объект опасен для жизни, вреден для здоровья, не было. Таможня знала больше, чем рядовые граждане нашего космического государства. Вот и пропустила. Изучать объекты с планеты Земля нам, в принципе, не запрещено.
Изучать! Тем они и интересны, что придётся потратить время, чтобы понять, что же это такое: «кабачок» – значилось на вакуумной упаковке.
Я анализировал, думал, размышлял, сидя над этим самым кабачком. Я пока не решался сорвать с него упаковку. И решение пришло: отнести его в специальную лабораторию идентификации. Чтобы специалисты объяснили мне, что за земной объект прислали мне мои друзья.
Я отправился в лабораторию. До неё было недалеко. Начав поиск местоположения в девайсе, я скоро получил ответ. На экране высветился нужный квадрат на карте. Покинув жилище, включив режим «скоростного пешехода», довольно быстро я оказался в нужном мне учреждении.
Лаборатория сверкала белизной строгих интерьеров. Сотрудники все сплошь ходили в масках, шапочках и белых халатах.
Кабачок для исследования у меня приняли. Он исчез в недрах белого учреждения в руках его сотрудников.
А я остался ждать, рассматривая на экране какие-то рекламные ролики новых усовершенствованных скороходов, современных лёгких скафандров и шлемов.
Когда они порядком меня утомили, белые внутренние двери лаборатории тихо распахнулись, и те же сотрудники подвезли ко мне на тележке мой кабачок. Его упаковка была вскрыта и готова к утилизации. А сам кабачок лежал в новой, нашей планетной упаковке. К кабачку имелся документ с результатами проведённого над ним исследования.
В первой строчке значилось: «Органический продукт». Далее следовали вес, состав, свойства.
Оказалось, кабачок – плод, который земляне специально выращивают, едят в сыром виде, а также подвергают тепловой обработке, консервируют в стекле. Так вот что такое кабачок!
Срок годности у него был сравнительно небольшим. Значит, следовало кабачок попробовать, чтобы оценить его вкус, понять, что же едят земляне.
Дома я выложил плод на подносик и понюхал. Кабачок издавал нежный запах свежести.
Я погладил кабачок ладонью, почувствовал его гладкую поверхность. Остаток стебля оказался с мелкими шипами. Мне захотелось разрезать плод, посмотреть, что у него внутри, под плотной зеленоватой кожицей.
Пришлось взять нож и приложить усилия, чтобы через некоторое время показалась внутренняя, немного рыхлая мякоть с белыми гладкими влажными семечками. Они, как порождение кабачка, были связаны с его материнским телом тонкими ниточками-волокнами. Захотелось отделить семечки, вытащить их, взять в руки. Я сделал это. А вот как быть с зелёной мякотью?
Я связался по специальной связи с Центральным планетарным бюро и запросил информацию обо всём этом. Туда же отправил фотографию кабачка.
Захотелось разделить свою радость познания кабачка с друзьями. Пара звонков, приглашений, и они на пороге моего квартирного отсека.
У меня небольшое скромное жилище. Нет смысла в излишествах. Это один из принципов жизни на нашей планете. У каждого всего по минимуму – только необходимое. Есть место для сна, для приёма пищи, рабочее место для выполнения умственной работы, размышлений, спокойного отдыха.
Друзья прошли цифровой контроль на входе в мой дом, вошли в квартиру. Все разместились в месте для спокойного отдыха. Здесь есть стол, несколько сидений.
Моя квартира, как и все в этом доме, напоминает стеклянный куб. Стены снаружи облицованы прозрачными стеклянными панелями. Открывается отличный вид на окрестности – на ровную гладкую поверхность планеты. Вдали – кратеры. Небесный свод у нас постоянно меняет окраску. Вот это обычно наблюдают мои соседи по дому. На небе сменяют друг друга красные, оранжевые, синие цвета. Иногда, на некоторое время в году, небо становится нежно-голубым. И тогда все любуются и фотографируют это чудо для глаз.
Стоял именно такой период. Все просто сидели и наслаждались созерцанием голубого свода за окном.
Я принёс на подносике разрезанный кабачок. Он произвёл фурор. Мои друзья – их было двое – нюхали, трогали его. Пробовали на вкус. Но плод оказался не особенно вкусным.
В разгар обмена мнениями мне на девайс поступило сообщение о кабачке из бюро. Я тут же вывел его на экран монитора. Компьютеры у нас у всех новейших моделей. В стране приоритет развитию технологий.
И вот в отличном качестве все стали смотреть представленную информацию о кабачке. Почти все факты о нём казались нам удивительными.
Кабачок растёт в земляном грунте довольно быстро. Это неприхотливое растение. Оно не требует сложного ухода. Ему нужен полив. И при этом одно посаженное растение может принести десяток плодов.
Эти факты мои друзья и я восприняли с удивлением. Надо же, как интересно устроена жизнь на Земле!
Земля для всех нас оставалась тайной. Контакт с этой планетой, её жителями был затруднён, требовал много вложений, развития космических полётов, строительства летательных аппаратов, станций. Нас отделяли от Земли сотни тысяч километров. Путешествия туда были затратны.
Каждый из нас лишь мог делать запросы и покупать удивительные вещи с Земли, чтобы их доставила специальная служба.
Среди рецептов, как можно приготовить кабачок, нас удивило разнообразие и внешний вид получившихся блюд. Фотографии прилагались. «Закуска из кабачков» представляла собой тонкие слайсы, блестящие от масла, посыпанные какими-то специями. Выглядело необычно. Вот как питаются земляне!
Другая закуска называлась «икра». Мы поняли, что это измельчённый продукт, подвергшийся длительной тепловой обработке. Внешний вид его был не особо привлекательным. Закуска имела рыжий цвет, рыхлую консистенцию. Нет, это мы не решились бы попробовать.
Были ещё законсервированные измельчённые кабачки в стеклянных банках. Это выглядело привлекательно, одним своим видом поднимало настроение.
На нашей планете жители питаются по-другому. Продукты для нас уже переработаны, в них добавлены все полезные вещества. По виду это брикеты, желе в тюбиках. Всё выдаётся по норме. Это удобно. Не нужно тратить время на заботу о пище. Всё время можно отдавать работе. Ещё каждому полагается определённое количество свободных от работы часов.
Можно отдохнуть, полюбоваться на небо, встретиться с друзьями, пообщаться. Это очень нужные часы для каждого из нас. В это время ты чувствуешь себя очень хорошо, набираешься энергии.
Мои друзья интересуются жизнью на Земле. Там всё по-другому. Люди свободны в своих желаниях. И кажется, счастливее. Они живут не поодиночке, а семьями. И ещё на Земле очень красивая природа. У нас такой нет. Интересно было бы попасть к землянам, увидеть всё своими глазами. Но для меня и моих друзей это только мечты. Нужно много поработать над созданием космических аппаратов массового пользования, чтобы все желающие могли полететь на Землю...
Часы нашего дружеского общения истекали. Я разрезал кабачок на несколько частей и вручил друзьям. Пусть заберут себе этот плод с Земли, полюбуются на него в своих квартирных отсеках.
Одаренные, друзья ушли. Я остался один. На подносике в месте отдыха лежал зелёный ломтик кабачка и белые семечки. Я стал перебирать их в руке. Среди прочей информации о кабачке мне запомнилось, что его можно вырастить из одной семечки. «Надо попробовать!» – была последняя мысль, когда я уже засыпал.
Прошло некоторое время после дружеской встречи и знакомства с тайнами кабачка. Я заказал немного грунта с Земли и горшочки. Когда это всё было доставлено, в свободные часы мне удалось рассадить семечки кабачка в несколько горшочков. Я разместил их в зоне для свободных занятий. Это мой маленький эксперимент. Вырастут у меня кабачки или нет? Если это произойдёт, возникнет маленький огород, как на Земле, а это настоящее чудо.
В инструкциях по посадке сказано, что для роста кабачку нужно солнечное тепло, полив. Солнце заглядывает к нам на планету, но температура воздуха у нас несколько ниже, чем на Земле. С поливом тоже будет непросто. Пока я жертвую кабачкам свою бутилированную воду. Мне нужно немного для питья. И я поливаю кабачки, чтобы грунт в горшочках был влажным. Так написано в инструкции, которую мне прислали по моему запросу из Центрального планетарного бюро.
В свободные часы, когда на небе сменяют друг друга красные, оранжевые, синие цвета, я смотрю в окно, любуюсь этим и мечтаю о зелёных кабачках, как они вырастут и будут пахнуть свежестью. Я подарю их друзьям. Может быть, когда-нибудь мы сможем что-то приготовить из них и оценить пищу землян.
Однажды утром в горшочках проклюнулись мои кабачки. По виду это были тугие зелёные стебелёчки-крючочки, готовые распрямить свои головки и потянуться к свету. Сколько же радости и энергии они подарили! В моей квартире зарождались земные кабачки. Разве это не чудо?
Я пребывал в приподнятом настроении, когда среди прочих ежедневных новостей появилась такая: «По техническим причинам полёты космических летательных аппаратов к планете Земля прекращены. Для устранения потребуется мобилизовать все силы сотрудников Центра обеспечения полётов».
В одном из горшочков маленький кабачок на моих глазах тянулся к свету.

Коваленко Мария. Зимняя бабочка

На мой День рождения всегда приходят одни и те же друзья. Димка, мой одноклассник по школе, Варя, подруга по несчастью ( мы учимся у одного педагога в музыкальной школе). Учиться музыке нам неохота, но родители в голос твердят: « Игра на фортепиано способствует развитию мелкой моторики и развитию мозга». Не знаю, но скучнее разучивания безликих гамм и этюдов для нас нет ничего. И эти клавиши, скалятся белыми зубами, будто смеются надо нами. С родителями мы заключили сделку, как только сдадим выпускные экзамены в музыкалке, получим свидетельства - больше ни ногой! Вернее ни рукой.
А сегодня , 17 августа, у меня Днюха. Мама испекла мой любимый торт Рыжик , приготовила наггетсы с картошкой – фри, молочные коктейли. Отмечать будем, в общем.
Вечером пришли гости. Димка подарил деньги, а Варя протянула мне кабачок. « С бабушкиной дачи,- говорит,- Свой, доморощенный. У вас- то ведь дачи нет». «Прикольный подарок», - говорю. Кабачок зеленый такой, с темными полосами по корпусу, как у скумбрии. А Димка тоже соригинальничал: деньги сложил в виде цветка, запихнул в красный воздушный шарик вместе с конфетти и блёстками. Дал мне шпажку, чтобы я проткнул шарик. Шарик рванул бомбочкой , деньги, блестки и конфетти разноцветным дождём разлетелись по комнате. Мой друг ещё тот затейник! Потом я играл на пианино мелодию из мульфильма «Гравити Фолз . Дальше - танцы. Короче, веселились до позднего вечера.
Деньги я засунул в копилку, коплю на консоль для игр xbox series , а кабачок положил в коробку и вынес на лоджию, там прохладно, может долго храниться.
Потом наступил мой пятый учебный год, и я отправился в школу. Я не забыл про кабачок, то и дело вынимал его из коробки и он чувствовал себя бодро, был как новенький – упругий, блестевший зелёными боками.
Осень прошла незаметно, наступила зима. Она в этом году на Урале была удивительно тёплая, температура болталась около ноля. Но настроение всё время сонное, небо мрачно - серое, как клочки старой облезлой шубы, дорога будто грязная каша. Тоска, в общем.
Чтобы разбавить яркими красками хмурые зимние будни мама варит летний суп. В бульон она добавляет горсть изумрудного сельдерея, кубики солнечной тыквы, алые осколки болгарского перца. Всё это она покупает в магазине.
Я иногда помогаю маме резать овощи. Вот уже февраль, решили, пока кабачок не испортится тоже использовать его в суп. Стал я нарезать его кружками, ничего кабак, плотный, понюхал – даже летом немного пахнет. Убираю семена из середины, вижу - в сердцевине затаилась какая- то зелёная штучка. Я взял лупу, чтобы получше её рассмотреть. Это был головастик, с большой головой и тоненьким тельцем. Он был неподвижен, но мне показалось, что он живой. Я сказал : «Мам, смотри, что я нашел в кабачке»!
Она предложила устроить головастика в домик. Мы положили в пластиковый контейнер зеленые листья комнатных цветов, которые в изобилии росли на наших подоконниках и поместили его туда. Варька тоже пришла посмотреть на головастика. Кабачок с секретом оказался!
Я каждый день наблюдал за ним и однажды, заглянув в контейнер, увидел, что головастик превратился в тёмно- зелёную гусеницу. У нее были крошечные глазки и маленький ротик. У нас в горшке росла ещё и крапива, мы с мамой такие любители полезной летней зелени. Наша подопечная очень пристрастилась к крапиве. Она методично двигала миниатюрными челюстями и с большим удовольствием поглощала шершавые колючие листья.
В один прекрасный день в контейнере гусеницы не оказалось. Выползла она, что ли, испугался я! На крапивных листьях грустно лежал коричневый сухой листок. Он был не плоский, у него прощупывалось маленькое плотное тельце. Да, что же будет дальше! - ждали мы все.
Прошло две недели, и листок стал немного волноваться, как будто слабо дышать. И вот настал момент, когда коричневая оболочка лопнула, и на свет вылезло жалкое мокрое насекомое. Мы с Варей дули на него, чтобы ему стало теплее. Насекомое обсохло, встрепенулось и расправило крылышки. Гадкий утёнок превратился в прекрасного лебедя! С крылышек бабочки на нас смотрели необыкновенной красоты жёлто- голубые глаза! Эта бабочка называлась Павлиний глаз. Она стала весело летать по комнате, садиться на яркие цветки гераней и радоваться жизни! По этому случаю мы с Варварой даже сыграли на пианино в четыре руки «Танец пастушков» из «Щелкунчика»! Нам показалось, что лето заглянуло к нам в этот пасмурный зимний день! Неделю бабочка беззаботно порхала по комнатам, а потом стала чаще прибиваться к окну, как будто просилась на волю. У нас в Перми сейчас часто на небе возникает природное явление – северное сияние. Когда начинают светиться тысячи миниатюрных огоньков, будто добрый волшебник включает разноцветную иллюминацию. На небосводе появляются малахитовые переливы, перемежающиеся со струями пурпурного и сиреневого цвета. Все это марево начинает искриться и трепетать. Мы фотографируем эту красоту, но фотки не могут передать невероятную гамму оттенков.
Бабочка в день северного сияния просто прилипла к окну. Неужели наша воспитанница захотела на волю, к северному сиянию? Он могла бы ещё жить в тепле и уюте, быть всегда сытой и благополучной. Но она явно выбирала другое. Бабочка хотела улететь в это разноцветное небо, её притягивала красота! Жаль было расставаться с ней. Мы посовещались и решили её выпустить. Я открыл форточку и она, последний раз взглянув на нас своими глазами - крылышками, вылетела наружу. Мы махали ей вслед руками и мечтали, чтобы она была счастлива…

Кольцова Анна. Десятый день рождения


Мальчик радостно бежал домой. Холод щекотал щеки, бил в нос. Сегодня его день рождения, и дома его наверняка поджидал подарок, вкусный торт, шарики и украшения. Одна мысль об этом навевала на Кирилла радость и приятное волнение. Сегодня сбудется его мечта – он получит в подарок планшет. Он уже давно намекал маме об этом. Конечно, сюрпризы получать приятно, но еще приятнее получать то, о чем мечтаешь уже давно. Он очень наделся, что мама поняла его намеки.
Забежав в квартиру, Кирилл быстро закрыл дверь и сбросил с ног сапоги. Улыбка горела на его лице, а в глазах мелькали искорки радости: вот сейчас он зайдет на кухню, а там мама, и его друзья крикнут: "С днем рождения!" и взорвут хлопушки... Эти мысли в голове мерцали яркими вспышками как праздничная гирлянда. В эйфории он вбегает на кухню. Но на кухне не было ни друзей, ни шаров, ни хлопушек. Торта на столе тоже не было. Мама сидела за столом и улыбалась. На столе стояла большая коробка, завернутая в пеструю бумагу с красивой лентой и пышным бантом. "Неужели это тот самый планшет, о котором я так давно мечтал?" - радостно думал Кирилл, аккуратно открывая коробку, чтобы ничего не повредить. С трепетом он снял крышку с громадного подарка, заглянул внутрь, и...
–Ну что? Как тебе, милый? - спросила мама, в ее голосе звучало нетерпение и искренний, детский восторг. А Кирилл ее радости вовсе не разделял. В коробке, украшенной красивой лентой и пышным бантом, был вовсе не новенький планшет, и даже не телефон. В коробке был совсем маленький, молочно-белый, с коротким хвостиком...
- Кабачок? - расстроенно вздохнул мальчик. Струнка надежды оборвалась у него внутри. Праздник был испорчен.
- Почему же кабачок? Разве? – удивленно спросила мама.
Ничего не отвечая, чтобы не расстраивать маму, он унес коробку с подарком в комнату и поставил на пол возле кровати, а сам устроился на ней, размышляя, что же делать с этим несуразным подарком. Надо же было придумать - подарить ребенку кабачок!
Кабачок лежал в коробке, маленький, гладкий, по виду как будто недозрелый. А ведь на его месте мог бы быть новый планшет. Эх. Кириллу стало очень обидно, он почти заплакал, но тут послышался звонок в дверь – это пришли гости, и Кирилл, забыв о своем глупом подарке, побежал открывать двери. Пришли его одноклассники. Праздник был спасен: весь вечер они веселились, играли в настольные игры и ели торт.
В какой-то момент, один из друзей вышел из комнаты и через какое-то время крикнул:
- Кирилл, почему ты ничего не сказал нам о таком классном подарке?
Услышав это, остальные ребята тоже пошли в комнату, где был тот самый «классный подарок». Зайдя в комнату, гости наперебой тянулись к кабачку, поднимали его, и передавали из рук в руки. Увидев это, Кирилл удивленно спросил:
- Что вы прицепились к этому кабачку?
- Кабачок? Да уж, странное имя ты ему дал, - сказал лучший друг Кирилла, опуская кабачок на пол.
Вернувшись к столу, ребята продолжили веселиться и больше не вспоминали о кабачке, который остался лежать на полу в комнате.
Кирилл проводил гостей и помог маме убраться на кухне. Затем он вернулся в свою комнату, улегся на кровать и стал думать о том, что зря он позволил ребятам увидеть кабачок. А вдруг его засмеют, и вся школа будет гудеть: «А ты слышал, что Кириллу Баранову подарили кабачок?» Что делать с этим кабачком, и почему вообще мама решила, что будет здорово подарить ему на день рождения такое... Кирилл так и уснул в рассуждениях.
На утро он обнаружил, что кабачок лежит рядом с ним на кровати. «Как он оказался здесь, и как я умудрился не раздавить его ночью? Может быть, пока я спал, мама подняла его на мою кровать и уложила со мной? Не знаю.» День прошел как обычно - школа, секция по волейболу, а потом домой. Уставший и измотанный, вернувшись домой Кирилл хотел завалиться на кровать, но ему помешали. Кто бы вы думали? Конечно же кабачок — он все еще лежал прямо посреди кровати.
Тут вернулась с работы мама.
- Ну что, как у вас дела? - крикнула она с порога.
«У кого это - у вас?» - подумал Кирилл.
-Мама ты что? Что за странные вопросы? У меня все хорошо! - ответил он.
- А как твой новый друг себя чувствует? Ты его покормил? – спросила мама.
«Боже мой, мама сошла с ума! Какой еще друг, кабачок???»
Мама прошла в комнату и бережно взяла кабачок на руки.
-Кирилл, так не пойдет – сказала она. - Да, я не купила тебе планшет, но мой подарок гораздо лучше бездушного гаджета, неужели ты этого не понимаешь? Может быть ты это делаешь мне на зло? Как долго ты еще собираешься делать вид, что в твоей жизни ничего не изменилось? Хорошо, если тебе так нравится давай назовем его Кабачок!
- Господи, кого «его»? Кабачок назовем кабачок?
- Котенка! - раздраженно крикнула мама. - Кого же еще? Этого маленького, несчастного котенка, который почему-то тебе настолько не понравился, что ты притворяешься, что не видишь его и не слышишь, как он мяукает!
Кабачок в маминых руках жалобно запищал. И тут, прямо на глазах у мальчика, у кабачка начали появляться маленькие ушки, хвостик и черные глаза-пуговки, и Кирилл увидел маленького белого котенка.
«Не может быть… Этого просто не может быть!» Кирилл не верил своим глазам. Как такое возможно? Почему он столько времени вместо котенка видел кабачок? Что за пелена была у него на глазах? Ведь он действительно видел обычный овощ-кабачок, и вовсе не притворялся, как сказала ему мама. Много вопросов появлялось в голове мальчика, и ни на один он не мог найти ответ.
Неужели это дикое желание получить планшет не позволило ему почувствовать радость от полученного подарка? И он вспомнил, что когда-то, когда был младше лет на пять, просил у мамы четвероного друга, но мама сказала, что он еще слишком мал, чтобы взять на себя ответственность за живое существо. И вот он повзрослел, и мама решила, что теперь он готов, а он оказался совсем не готов…Да уж, дела…
Кириллу стало очень стыдно. Во-первых, он вспомнил, что даже не поблагодарил маму за подарок, а во-вторых, за то как он себя вел.
С этого дня у них в семье появился новый член: пока еще очень маленький, белый котенок, который так и остался Кабачком – теперь это было его имя.

Петров Михаил. Осколок игры

Долгие десятилетия деревенька Узун- Бул , спрятанная среди дремучих лесов и топких болот, не знала ни горя, ни печали. Знай только, плати оброк местному князьку, да живи, сколько хочешь. Только знали бы жители, что этой мирной и спокойной жизни скоро настанет конец. Но сейчас не об этом…
Деревенька была совсем небольшой. Избушка Лесника находилась недалеко от дома семьи Зарила. Парень давно подметил, что Лесник каждое полнолуние ходит куда- то в лес, и в этот вечер у него появился шанс узнать – зачем. Зарил крался по лесу за стариком. Уже темнело, но ночи сейчас были светлыми, лето как- никак. Да и к тому же полная луна уже взошла на небе. « Да, ночь будет светлой»,- подумал Зарил, который старался идти потише, чтобы старик его не услышал. Лесник, как называли его в Узун- Буле , был загадочной личностью – нелюдимый и угрюмый. Никто даже не знал его имени. Но, если кто- то просил Лесника о помощи, тот всегда помогал. Хорошо, что светлая рубаха Лесника выделялась среди тёмного леса, но на Зариле тоже была серая рубаха, поэтому лучше быть незаметнее.
Скоро Лесник вышел на полянку, а Зарил остался под прикрытием леса. « Мда, будет сложновато». Но старик остановился на середине поляны у большого пня. Ждать осталась недолго. Скоро к Леснику выбежали какие- то тёмные фигуры. «Собаки? Да нет, слишком большие для соба… Нет, нет, нет, только бы это были не волки!»
Тут у Зарила похолодело внутри, потому что три тёмные фигуры устремились к нему. Он успел залезть на дерево. Но звери окружили дерево, глухо рыча. Парню было страшно, ведь он сумел рассмотрел окружавших его существ. Это и вправду были волки. За ними пришёл и старик.
- Парень! Чего это ты здесь забыл?
- Я…
Проклятье! Родители частенько говорили Зарилу, чтобы он сначала думал, а потом уже говорил. Но, как всегда, в голову к нему ничего не приходило.
- Я с охоты иду.
- Хм, лучше не ври, парень.
Зарил молчал. Он уже очень жалел, что вообще сюда сунулся.
- Эх, ладно тебе, парень. Скажи правду. Мы тебя не обидим.
«Ну, хуже уже не будет», - подумал Зарил.
- Я хотел узнать - куда вы каждый вечер ходите.
- Хех. Знаешь, обычно я отказывал тем, кто хотел это узнать. Но, хорошо.
- Что?
- Пойдём. Здесь неудобно.
Зарил, конечно, хотел узнать секрет Лесника, но близость волков ему не нравилась.
- А как же они?
-А? Волки – моя семья, они тебя не тронут.
- Ну, не знаю.
- Хорошо, если они тебя пугают, то ладно.
Тут он обратился к зверям: « Парень немного боится, мои дорогие, бегите на край поля».
Волки послушно побежали и уселись у другого края поля.
«Может, это всё-таки собаки?»,- подумал Зарил.
Неподалеку лежало бревно, старик пошёл и уселся на него. Зарил же посмотрел сверху на тех зверей.
- Фух… Ладно.- и Зарил слез в дерева , а затем уселся на краю бревна.
Старик продолжил:
- Сюда я хожу, чтобы с семьёй повидаться. Здесь место хорошее, а в деревне им вряд ли будут рады.
- И это всё?
- А ты чего ожидал?
- Ну, не знаю…
- То- то же, это всё?
«Другого шанса не будет», - подумал Зарил.- А откуда вы?
- Из деревни Согич. Маленькая такая деревенька, все жители - как одна семья.
- Хм…. Не слышал о такой деревне.
- Не мудрено. Уже лет сто, как этой деревни больше нет.
- Но почему?
Сумерки сгущались. Но они сидели на открытом поле, да и в небе сияла полная луна. Так что всё было более- менее видно. К тому же, Зарил был в напряжении. Смотрел то в сторону трёх зверей, то внимательно следил за Лесником, и в любую секунду был готов вскочить и бежать. Поэтому он заметил, как старик чуть повесил голову, как будто смотрел на свои ноги.
- Эх…,- вырвалось из старческой груди.- Сожрал деревню огонь. Меня тогда там не было. В живых я один и остался. Я же и похоронил их, похоронил всё, что осталось от жителей и моей семьи.
Зарил слушал и ему было не по себе. Но старик поднял голову и произнёс:
- Но это всё в прошлом. Я нашёл дом здесь, в деревеньке Узун- Бул. Но самое главное – меня нашла моя семья. Моя дорогая Тома, мой сын Витька, моя маленькая Танюша…Мы нашли друг друга и теперь эта земля, эти леса, эта прекрасная река и это звёздное небо с красавицей луной – всё это наш дом.
В этот момент Зарилу пришли на ум две мысли. Первая: «Этот человек сошёл с ума!» И вторая: « Погоди-ка, люди же не живут так долго!» . От этих мыслей Зарилу стало страшновато.
- А как ты представляешь себе дом, парень?- спросил старик.
Вопрос погрузил Зарила в ступор.
- Дом? Ну…
Зарил стал думать. Сначала ничего путного в голову не шло, но потом… «Может, это его родители и сестрёнка , его лучший друг Емелька? Сам Узун- Бул с его избушками и деревянной церквушкой со своими пузатыми куполами? Этот колокольный звон, который звонит ровно в полдень.Река Кунка, в которой так здорово купаться. Всё это – его Узун-Бул. Такой тёплый, такой родной…» На миг Зарил улыбнулся:
- Может, дом – это место, которое дорого твоему сердцу. Это люди, которых ты любишь и которые любят тебя…
Но стоило Зарилу посмотреть на Лесника, как он вдруг похолодел. Трое волков сидели возле старика, и он гладил по голове самого старого из них.
«Проклятье! Бежать? Догонят! Сражаться – тоже нет. Может, если использовать старика как щит, то…?»
- Ты приёмный, ведь так?- спросил старик.
- Ну да. Этот вопрос удивил Зарила. Вся деревня знала, что его годовалым младенцем нашла его будущая семья.
- Ты так ничего и не узнал о своих родителях?
- Нет…
Наступило молчание.
« Ну, хуже уж точно не будет».
- А почему вы уверены, что они и есть ваша семья?
Зарил напрягся, он ожидал услышать всё, что угодно.
- Да, они выглядят совсем иначе, но я чувствую, я знаю, что в этих зверях находятся их души. Они вернулись ко мне даже с того света.
Вновь наступило молчание.
- У тебя ещё есть вопросы?
- Нет.
-Хорошо.
Лесник поднялся на ноги и посмотрел наверх. Зарил сделал то же самое.
«Да… Это всегда красиво».
Зарилу и раньше доводилось видеть звёздное небо. Каждый раз минутку- другую он наблюдал за ним. Далёкие маленькие звездочки в бесконечном мраке и сияющая бледный диск луны.
- Эх. Ты слишком молод для всего этого.
- Для чего?
- Пока не важно. Домой тебе пора. Сынок, проводи его.
Тут встал молодой волк и подошёл к Зарилу. Слишком большой для собаки . Волк пошёл в сторону Узун- Була. Зарил уже сделал пару шагов, как вдруг старик произнес:
- Ещё кое-что.
Тут волк и Зарил остановились.
- Если я рассказал тебе свой секрет, это не значит, что о нём должны узнать другие, - сказал Лесник.
Зарил сглотнул. Старик продолжал:
- Наш новый дом слишком полюбился нам, чтобы его покидать, да и годы уже не те. Если люди узнают о моей семье, то могут начать на них охоту. Я не буду за тобой следить, но если пострадает моя семья, то тебе мало не покажется, ты понял?
- Да…
- Вот и хорошо. Иди. Доброй ночи.
После этих слов Лесник опять уселся на бревно и стал смотреть на небо, поглаживая то одного волка, то другого. Зарил же поспешил за третьим волком. Пока он шёл, только одна мысль проносилась в голове: « Мда, совсем не такого я ожидал. Теперь думай, сумасшедший этот старик или… Ну нет, ну не могут человеческие души перерождаться в зверей, все они отправляются в Царство Небесное, хотя… Эх, странно всё это, очень странно.»
Волк довёл Зарила до Узун- Була, а затем быстро скрылся в ночи.
Когда Зарил ложился спать, одна мысль пронеслась в голове: « Вот же , я так и не просил у старика его имя…»

Это присказка - не сказка, сказка будет впереди.
Надеюсь, что будет впереди…

Арсланова Хадиджа. Скамья

Миша обиженно шмыгнул носом, быстро натягивая на себя шапку. На кухне отец продолжал громко ругаться с матерью, так как стал еще более раздражительным и грубым от очередного похмелья. Мальчик сбежал вниз по лестнице в тонкой курточке не по погоде, рассуждая, к кому пойти сегодня ночевать. Дома точно нельзя оставаться, ведь отец захочет опохмелиться и снова заставит маму сидеть с ним за компанию в течение всей попойки. От обиды на родителей по его щекам текли горючие слезы. Почему он просто не может жить так же, как Ваня из параллельного 7А? Каждый раз, проходя мимо кондитерской лавки на переулке, его папа всегда покупает ему пирожное с шоколадной глазурью. А чем он, Миша, хуже?
На улице все та же поздняя осень, холодная, слякотная, с тусклым солнцем. Проходя мимо яркой витрины с тортами, шоколадом, зефиром и прочими сладостями, мальчишка не мог не остановиться и не поглазеть на то пирожное. По-детски рассуждая о несправедливости мира, Миша и не заметил, как мужчина рядом слабо потянул его за рукав. Обернувшись, он увидел в руках незнакомца желанное лакомство. Он поднял глаза на улыбающегося взрослого и неловко задал вопрос:
— Это мне…? – глаза Миши недоверчиво бегали от пирожного к незнакомцу, изучая его внешний вид.
— Не мог не заметить, как ты на него глазеешь. Ну че, пацан, берешь? – мужчина спокойно проговорил глухим прокуренным басом. Мальчика не смутили его слова, но он все же с опаской принял угощение.
Мужчина криво улыбнулся и спокойно пошел в сторону парка. Миша не имел планов на день, да и к друзьям снова идти неудобно. Не имея другого решения, как ему казалось, он незаметно пошел вслед за дружелюбным незнакомцем, весело машущим пакетом с купленной выпечкой.
Осенние листья кружились в холодных порывах ветра, упрямо взлетали вверх и покорно падали вниз. В парке все было устлано разноцветными коврами, а старые скамейки, вновь покрашенные белой краской, выделялись островками в море листьев. Мальчишка завороженно наблюдал, как тот самый мужчина кормит уток на пруду свежим белым хлебом. Почувствовав запах сдобы, птицы будто на перегонки скорее подплывали к нему и жадно клевали неровно оторванные кусочки. Он же спокойно сидел на скамейке поблизости и время от времени подкидывал им угощение.
— Че стоишь? Сам побросать им хочешь? – мужчина, казалось, вообще не был удивлен своему маленькому преследователю.
Мальчик улыбнулся и взял в руки протянутую буханку хлеба. Сидя здесь, на белой скамье с добрым незнакомцем, он на удивление просто разговорился. Миша с интересом задавал множество вопросов, и ему на них спокойно отвечали. Так он узнал, что незнакомца зовут дядя Боря, ему тридцать девять лет и в мае будет юбилей, что он каждый день в четыре часа ходит кормить уток чтобы отвлечься от работы. Что за работа такая, когда ты спокойно можешь уйти в не обеденное время, мальчик не знал, но с радостью стал приходить кормить с ним птиц ровно в четыре часа. Болтая с дядей Борей и слушая его многочисленные рассказы, Миша уже не думал, что пьяный отец — это большая проблема, ведь если что можно легко выговориться новому другу.
Мать, узнав о новом знакомом сынишки, не стала его попрекать. Лишь попросила стакан воды, так как с утра сильно болела голова после вчерашнего вечера с очередной бутылкой. Миша не мог злиться на мать, хотя часто недовольно рассуждал на тему, как важно уделять время детям. Хотя со временем его потребность во внимании уже не так беспокоила.
Обычно, сбежав из школы пораньше и забросив портфель с нелюбимыми уроками на скамейку, он принимался пересчитывать уточек в пруду и думать, какой хлеб сегодня принесет дядя Боря и будут ли они вместе рыбачить. Дело в том, что однажды мужчина принес пару удочек и ржавое ведро с предложением поудить рыбу. В холодной воде явно никого не водилось, и, несмотря на отсутствие улова, они неплохо проводили время вместе.
Зимой, наблюдая за замершим озером, мальчишка жаловался дяде Боре на то, что к Новому году он не успевает купить матери подарок.
— … и так вышло, что этот торт стал стоить почти в два раза больше! Дядь Борь, ты меня слушаешь? – мальчик тихо хихикнул, видя отчужденное лицо собеседника.
— Ага…, - мужчина вышел из своей задумчивости и сразу же задал вопрос, пугая Мишу огоньком в глазах, - а ты заработать не хочешь тогда? Малой, слушай… тут просто кое-что спрятать надо. Справишься?
Мальчишка хмыкнул и спокойно согласился, ведь не беспокоился по поводу того, что дяде Боре можно верить. Он не такой, как отец.
Такая же холодная зима. Снег хлопьями валит на прохожих, спешащих в свои теплые, уютные дома. Но одному человеку было не до красоты этого вечера, он бойко шел мимо прохожих, то и дело задевая их плечами. Семнадцатилетний Миха шаркает по асфальту, нервно набирая номер телефона, уже давно выученный наизусть. И все равно, что спешит он в пустую квартиру, все равно, что в сумке еще остался настоящий яд, расфасованный по небольшим пакетикам. Этим поздним вечером его беспокоила лишь одна новость и лишь один человек. «Черт бы побрал этот разбитый сотовый, почему именно в этот момент пропала сеть?» — Миха тихо ругался под нос, хотя сам прекрасно понимал, что нельзя было влезать в это дело так прочно. Слишком опасно, слишком страшно… как будтои не стоило даже того авторитета у сверстников, как будто даже не стоило испытывать гордость, набивая паутинки на локти, как будто не стоило так доверять.
— Але? Дядь Борь? Я видел одного… в форме…подозрительно долго за мной петляет. Что мне-…, - встревоженный парень так и не успел закончить фразу, услышав родной, спокойный и до страха насмешливый голос в ответ.
— Так это за тобой. Давай, не беспокойся. Десяточку посидишь – поймешь.
Бросил трубку. Парень замер, не веря своим ушам. «Быть такого не может…», - тихо проговаривал он эти слова как мантру множество раз и чувствовал, как сердце бьется в его висках. Что было дальше, он помнит уже смутно. Задержание, СИЗО, пустая скамья для защиты, короткое заседание и молчаливый адвокат.
Позже случилось его первое и последнее свидание. В зал для встреч вошла мать. Она молча села напротив сына и взглянула на него не то с жалостью, не то с отвращением. За все время мать не сводила глаз с его лица и тихо плакала. Парень стыдливо пялился в пол, он лишь раз осмелился взглянуть ей в глаза. «Не возвращайся», — тихо прошептала уже абсолютно незнакомая женщина.
На самом деле для него теперь нет разницы между волей и заточением, что там, что здесь, все чужие. «Кто теперь уток кормить будет…» — единственная мысль, что одновременно беспокоила его и напоминала о светлых днях.
Михаил Степаныч вдохнул свежий воздух весеннего холода. Он ожидал застать теплое лето, чтобы забыться в умиротворении под палящим солнцем, но вынужден поеживаться от прохладных порывов ветра. Ярко-зеленые травинки пробивались из-под асфальта, желая вобрать в себя как можно больше света. Мужчина старался на них не наступать, идя по давно знакомой дороге в парке.
Телефон впервые за долгие годы стал нужен по назначению, приходили звонки. Михаил не знал, стоит ли снова встретиться со старыми знакомыми и обсудить дела. Он сел на ближайшую скамейку и трясущимися руками отрывал куски от хлеба. Купленный в кондитерской лавке белый батон приятно пах сдобой, приманивая уток. Мужчина кормил птиц, не беспокоясь о том, что на телефоне висел знакомый, спрашивая глухим басом: «Ну че? В деле все?». Михаил молчал, тоскливо рассуждая о перспективе очередной такой работки. Конечно, там все уже понятно, но воспоминания о холоде камеры и таком же холоде со стороны матери дрожью пробегали в его сознании. Он не отвечал, хотя боялся потерять последнюю связь с прежним, давно знакомым миром, одновременно испытывая отвращение к его правилам.
Так непривычно будет довериться новому дню, который обещает быть не таким, как раньше. Михаил оглядел озеро с беззаботными утками, лучи весеннего солнца согревали его уставшее лицо.
Утки жалобно закрякали, когда закончилось угощение. Мужчина улыбнулся, ласково сказав: «Кто же вас кормить будет, если не я?». Он встал, молча повесил трубку и направился в давно знакомую булочную.

Гиниятуллин Сергей. Второй шанс

Подняв тяжёлые от усталости веки, Антон обнаружил себя лежащим на полу трамвая. Он попытался подняться, но тут же ощутил головную боль, заставившую его лечь обратно на холодный пол. Постепенно к нему начала возвращаться память, а головная боль уходила прочь.
И вот ему удалось вспомнить сегодняшний день. Выходной в эту субботу начался с того, что он перенёс поход на гору с друзьями на следующую неделю, ссылаясь на большое количество дел. Затем он позвонил своей маме, чтобы сказать, что приедет только через пару дней, как только решит дела. Ну и, наконец, написал своей девушке о том, что сегодня занят и не придёт в кино. И всем им он говорил о важных делах, требующих срочного решения.
Вот только дел у него не было от слова совсем. Он просто солгал, чтобы весь день провести дома и ничего не делать. Лень и прокрастинация поглотила его целиком и без остатка.
Он попытался встать снова, опираясь на ближайшее сиденье, и в этот раз ему это удалось. И только сейчас он заметил ещё трёх человек в трамвае, смотревших в его сторону и перешёптывающихся между собой. Отряхнув свою одежду от грязи, придерживаясь за сиденья, дабы не упасть снова, Антон заковылял к попутчикам. И лишь теперь он увидел, что за окнами трамвая нет ничего, и только белая бескрайняя пустота, сводящая с ума смотрящего.
Подойдя ближе, Антон лучше разглядел сидящих в трамвае. В помятой одежде, с небритым лицом, с растрёпанными волосами мужчина, лет сорока от роду, курил сигарету, а его лицо изображало вековую усталость.
Другой был в длинном пальто и с портфелем, лицо улыбчивое и доброе. Сразу видно - студент в лучшие свои годы. Последний сидел в белой рубашке с красным галстуком, носил очки и выглядел угрюмо. Офисный работник, одним словом.
Ну-с, представимся, может? - отозвался студент - Я - Гриша.
Никита,- ответил парень в очках.
Дмитрий! - буркнул под нос бородач и затянул сигарету ещё раз.
Где я?! - не представившись, выпалил Антон.
Ну, смотря что ты хочешь услышать как ответ,- сказал Григорий, - Во-первых, ты в трамвае, во-вторых, ты с нами, в-третьих, ты по пути на тот свет.
Как? Что ты несёшь?! Тот свет?!
Ну да,- спокойно говорил Григорий, - или у тебя есть более логичное объяснение происходящего?
Повисло неловкое молчание. Антон не мог поверить в услышанное, а Григорий давал ему время переварить информацию. Спустя некоторое время, Антон заговорил вновь:
Почему ты пришёл к такому выводу?
Потому что мы все умерли. Логично, да? - ухмыльнулся Гриша.
Допустим, но где доказательства? - уверенно возразил Антон.
А ты попробуй вспомнить сегодняшний день.
Антон снова задумался, вернее даже пытался вспомнить. Он вспомнил, как ему позвонили из университета, вспомнил, как его отчитали и сказали немедленно явиться. А ещё он вспомнил, как оделся, позавтракал, почистил зубы и, наконец, пошёл в учебное учреждение. И вот он вспомнил. Он ехал в трамвае, как вдруг резкая остановка, он споткнулся и упал, ударившись о поручень, после чего и очутился здесь.
Ну как? - вывел из рассуждений голос студента.
Вспомнил...
Ну и что думаешь?
Ничего,- солгал Антон.
На самом деле его ужасала мысль о том, что больше никогда не наступит завтра. Что все его "потом", "завтра", "в следующий раз", "в другой день" больше никогда не наступят. Его сердце болезненно кольнуло.
Я тут что подумал,- отозвался мужчина, докурив сигарету и бросив окурок себе под ноги, затоптав его - быть может, исповедуемся друг другу? Когда выскажешься, в любом случае станет легче, тем более вдруг это наша последняя возможность?
Я за! - ответил Никита.
И я не против, - согласился Гриша. - А ты что думаешь? - он заикнулся, словно хотел обратиться к Антону, не зная его имени, - ты кстати так и не представился.
Я тоже за! Антон меня звать.
- Не против, если я начну? - спросил Гриша и, не получив ответа, продолжил - Я ещё студент, учусь, вернее учился в СПБГУ на юриста. Жил со старшей сестрой - мы с ней вместе с самого детства одни. Родители погибли, когда мне было года два или три, так что сестра оберегала меня, а когда ей исполнилось восемнадцать, то она забрала меня в съёмную квартиру. Жалею ли я о чём-то? Да! Я поссорился с ней, с единственным близким человеком. Я думал, что ещё помиримся, но у судьбы и кирпича, упавшего мне на голову, были другие планы. Жаль сестра осталась в той чёртовой квартирке одна. Но я уверен, что она справится - она у меня сильная! Повисло молчание. Никто не решался комментировать, спрашивать или продолжать. Только периодически переглядывались, выражая безмолвное сочувствие и уважение. Сочувствие - за произошедшее, уважение - за столь сильный оптимистичный настрой даже после смерти.
- Когда мне было шесть, - неожиданно заговорил Никита, - отец ушёл из семьи. Мама растила меня в одиночку, родных больше не было. Но постепенно, с течением времени, я стал отдаляться от неё. Учёба, университет, друзья, работа, девушка. Я уделял время всем, кроме своей матери - самого родного человека в моей жизни, -на глазах Никиты наворачивались слёзы, от чего он отвернулся, - А потом у неё случился сердечный приступ... Я очень жалею, что не уделял ей время, когда мог. Я не ценил, что имел, а после утраты я мог только плакать по ночам! - и после этих слов он больше не мог сдержать слёз, они хлынули ручьём из его глаз.
Гриша принялся подбадривать рыдающего, хлопая его по плечу. Через несколько
минут плач стих. Тогда Дмитрий почесал бороду и сказал:
- Полагаю, моя очередь? - он достал последнюю сигарету в пачке, закурил, после чего продолжил - Я жалею лишь о двух вещах. Первое - это алкоголизм, а второе - уход жены из-за моего алкоголизма. - он многозначительно замолчал на мгновение, после чего заговорил с явной раздражённостью в голосе - Чёрт побрал меня связаться с этой компанией пьяниц! Думал, что контролирую, что остановлюсь... Но нет! А Лида, Лида... Потерял я Лиду! И всё из-за этого проклятого алкоголя! - он замолчал, явно не желая продолжать монолог.
Теперь ты, Антошка! - неожиданно заявил Гриша, - жалеешь о чём-то?
Я? - переспросил Антон, задумавшись. - Я жалею. Жалею, что не жил. - все оглянулись на него с удивлением и непониманием. - Откладывал встречи, поездки, свидания, прогулки, ночёвки. Откладывал всё на потом! Думал, что ещё много времени, что всё успею! Но нет...
Антон осознал это, ужасная душевная боль пронзила его , парализовав и лишив дара речи. В этот момент зашёл кто-то, похожий на кондуктора. Он спросил:
Антон здесь?- Гриша показал пальцем,- Ясненько. Произошла ошибка, - сказал вошедший, - требуют вернуть его обратно, говорят "ему ещё рано.» Вот-с.
Антон не успел опомниться, как уже стоял у двери трамвая. Кондуктор стоял рядом и ждал, пока Антон попрощается с остальными. Антон обернулся.
Ну что, ты получается, везунчик? -спросил Гриша с ехидной улыбкой - удачи тебе там, среди живых! И живи так, чтобы в следующий раз, сидя в этом трамвае, ни о чём не жалеть!
Не каждому даётся второй шанс на жизнь, так что не проживи её даром... - сказал Дмитрий и затянул сигарету ещё раз. - А теперь ступай, твои близкие, наверняка, ждут тебя.
Когда он уходил, ведомый кондуктором, Никита спросил:
Неужели это не случайность? Быть может мы попали сюда, чтобы преподать ему урок?
Не знаю, - теперь тихо и спокойно говорил Гриша, но надеюсь, что он умеет учиться на ошибках и не повторит их. Ни своих, ни наших...

Чертова Екатерина. Больше чем друг

Сильное, быстрое, часто игривое,

Томное, нервное, гордо-строптивое,

Умное, верное, очень ранимое,

Вечно и всюду нежно любимое.

Дарья Савельева. О лошади

За 15 лет своей жизни я получила много подарков: большие и маленькие, полезные и не очень, необычные и банальные. Но как сейчас помню тот день, когда дедушка подарил мне… кабачок. Да-да, не смейтесь и не крутите пальцем у виска. На самом деле это был Кабачок, именно так, с заглавной буквы. Это я добавляю потом, когда недоумение собеседника сменяется любопытством: «Какой кабачок?».
…Мой дедушка с молодости разводил лошадей. В его хозяйстве было порой до 10 поголовий. Летом он часто брал меня с собой на пастбище или на сенокос, между делом обучая верховой езде. К 9 годам я уже лихо скакала на лошади, как заправская наездница. Родители удивлялись и ворчали, мол, забава совсем не для девчонки. Но мне было гораздо интереснее проводить время на природе, чем играть с подружками в куклы или догонялки.
Когда мне исполнилось 10 лет, родители устроили настоящий праздник с тортом, свечами, воздушными шарами. На день рождения были приглашены все мои одноклассники, родные и близкие, они дарили мне игрушки, сладости, учебные принадлежности, яркие вещи… В разгар праздника слово взял дедушка. Свою поздравительную речь он закончил фразой: «Мой подарок дожидается тебя во дворе».
Я стремглав выскочила на улицу, все ребята ринулись за мной. Посреди двора я остановилась, как вкопанная, не веря своим глазам. Передо мной стоял маленький жеребеночек. Я невольно зажмурилась, но не от бьющего в глаза солнца, а от окраса малыша: он был ярко-апельсинового цвета. «Совсем как кабачок, который вырос у бабушки на грядке в прошлом году», - мелькнуло у меня в голове. Жеребенок испуганно смотрел на толпу детей, с любопытством рассматривающих его. Кстати, и телосложением он чем-то напоминал кабачок: спинка у него была довольно широкая, шейка коротенькая и толстенькая, ножки невысокие. Вдоволь налюбовавшись малышом, я уже твердо решила, что назову его Кабачком.
Дедушка рассказал, что купил его в одном из отдаленных районов нашей республики, где разводят лошадей башкирской породы. Также он поведал нам историю о том, что их родоначальником был Акбузат, конь смелого и отважного юноши из эпоса «Урал-батыр». По преданию, эти лошади во все времена верой и правдой служили людям.
С этого дня началась наша с Кабачком дружба. Мне нравилось кормить его с рук хлебом и морковкой, чувствовать на ладони его шершавые губы. Как-то раз, смеха ради, я решила дать жеребенку попробовать овощ, в честь которого его назвала. Очистила кабачок от кожуры, посыпала солью и протянула верному другу. Каково же было мое удивление, когда он в мгновение ока проглотил угощение и выжидающе посмотрел на меня. С тех пор львиную долю бабушкиного осеннего урожая я скармливала своему Кабачку.
Поначалу дедушка сердился на меня за то, что я дала жеребенку такую странную кличку. «Что это за имя такое для коня?» - ворчал он. Но Кабачок, к моей радости, откликался только на эту кличку. Сколько дедушка ни пытался звать его другими именами, мой друг упорно отказывался на них отзываться, делая вид, что не слышит. «Ну, Кабачок, так Кабачок!» - махнул он рукой в конце концов.
Кабачок подрастал, нам с дедушкой пришлось приложить немало усилий, чтобы этот крохотный малыш, который в первый день нашего знакомства едва держался на ногах, превратился в прекрасного скакуна. Мы постепенно приручали его. И вот я уже осторожно сажусь в седло. Мы медленно двигаемся по лесной тропинке. Затем я легонько дергаю поводок, Кабачок убыстряет ход. С молчаливого согласия моего верного друга мы переходим на бег рысцой. Я, с детства приученная к верховой езде, почему-то испытывала невиданный ранее восторг. То ли от ощущения полета и полной свободы, то ли от чувства «лошадиного» дыхания. А еще я словно слышала, как гулко бьется искреннее, доброе сердце Кабачка. Если на дороге встречались неровности или извилины, он замедлял ход, стараясь не причинить мне неудобств.
Однажды после верховой прогулки, когда я слезала с коня, моя нога запуталась в стремени. Не удержавшись, я упала. Кабачок тревожно пригнул голову ко мне, тревожно заржал, виновато кося своими карими глазами, словно говоря: «Прости меня, я не хотел!». Я встала, обняла его за шею и прошептала: «Не волнуйся! Все в порядке!». Кабачок радостно мотнул головой и облегченно вздохнул. Мы с моим другом вместе проводили так много времени, что казалось, будто он меня понимает с полуслова.
Зимой, когда мой друг целыми днями простаивал в конюшне, я после школы сразу бежала туда, чистила стойло, кормила и поила любимца. Управившись с делами, я начинала гладить его и ласково похлопывать по бокам, а он наклонял ко мне свою умную голову, чтобы я запустила пальцы в его шелковую гриву. В такие минуты я нашептывала коню на ушко свои нехитрые девичьи секреты. Кабачок внимательно меня слушал, мое настроение передавалось ему, в этом я точно уверена. Например, если я рассказывала что-то смешное, он постукивал копытом по полу и довольно фыркал. Если я делилась грустной новостью, он шумно вздыхал, а глаза его наполнялись тоской. Глядя в преданные глаза друга, я думала о том, что все тяготы жизни кажутся мелкими и незначительными в сравнении с чистой дружбой, связывающей нас.
Был в моей жизни тяжелый период, когда заболела мама. От переживаний я стала хуже учиться, из-за какого-то пустяка даже поссорилась с лучшей подругой. Вернувшись с занятий, я, как всегда, зашла на конюшню и …расплакалась. Кабачок, как обычно, уловил мое настроение: сначала он уткнулся носом мне в плечо, затем, подняв голову, неожиданно лизнул в лицо. Я замерла от удивления! До сих пор считала, что целоваться с хозяином могут только собаки. Еще большее потрясение я испытала, когда увидела, как из глаз его скатилась крупная слеза. Это было невероятно: Кабачок впитал в себя мои отрицательные эмоции, а меня отпустило напряжение, накопившееся за последние дни.
В словах дедушки, сказанных в день моего десятилетия, о том, что лошадь – верное и преданное хозяину существо, я убеждалась неоднократно. Летом, когда лошади находились на пастбище, Кабачок иногда прибегал домой, особенно если мы долго не виделись. Приняв угощение и получив порции ласк, он убегал обратно. Но в этот раз все было по-другому. Тревожное ржание я услышала еще издалека. Выскочив на улицу, я убедилась, что Кабачок явно чем-то встревожен: он как вкопанный остановился у ворот, уши его двигались взад – вперед, глаза широко распахнуты, ноздри расширены. Подойдя к нему поближе, я почувствовала учащенное дыхание моего друга, тело его судорожно подергивалось. Когда я протянула руку, чтобы погладить и успокоить Кабачка, он вдруг стал мотать головой из стороны в стороны и нетерпеливо стучать передними копытами по земле. «Что-то случилось с дедушкой», - мелькнуло в голове.
Я позвала папу, мы сели в машину и поехали в сторону пастбища. Мои предчувствия оказались не напрасными. Дедушка, не заметив лежащей на земле коряги, споткнулся, упал и сломал ноги. Он беспомощно сидел и постанывал. Если бы не Кабачок, неизвестно, сколько бы времени ему пришлось ждать помощи…
Знаете ли вы, что лошади бывают ревнивы? В этом я убедилась, когда решила прокатиться на дедушкином коне Любизаре. Прежде чем взобраться на воронка, я погладила его шею, потрепала по загривку. Вдруг ревнивец, который находился метрах в ста от нас, громко заржал, подбежал и стал настойчиво отталкивать Любизара от меня. «Не трогай, вообще не подходи! Она моя!» - читалось в глазах Кабачка. Кстати, к нашей собаке по кличке Актуш, который ходит за мной как привязанный, он ничуть не ревнует. Видимо, считает его слишком мелким и не воспринимает как соперника. Среди любителей животных есть такое понятие, как лошадь одного хозяина. А я стала хозяйкой одной лошади!
Однажды произошел случай, после которого мы с конем стали настоящими боевыми товарищами. Я решила прокатиться верхом. Стояла нестерпимая жара, несмотря на то, что время уже перевалило за полдень. Пот стекал с меня градом, поэтому я направила Кабачка в сторону реки. Купаться я не очень люблю, потому что плаваю плохо. Но этот день стал исключением. Наверное, мне действительно напекло голову, если я решила искупаться в незнакомом месте. Окунувшись, я почувствовала настоящий восторг! Вода была словно парное молоко! Кабачок, напившись, тоже блаженствовал. Он растянулся на берегу и закрыл глаза. Я сама не заметила, как вдруг оказалась в том месте, где ноги не достают дна. И тут выяснилось: насколько я хорошая наездница, настолько плохой пловец. Я стала тонуть, шоковое состояние не позволяло мне даже закричать, вместо этого я стала издавать какие-то бессвязные звуки вроде бульканья. Вдруг Кабачок, до этого момента мирно дремавший, словно почувствовал беду, вскочил и поплыл ко мне. Я сумела ухватиться за его гриву. Резко развернувшись, конь поплыл обратно. Я сидела на берегу, обнимала своего спасителя за шею, заливалась слезами и безостановочно шептала: «Спасибо, спасибо, мой милый!». Кабачок, слегка обиженный на свою хозяйку за безрассудное поведение, морщил нос и прижимал уши. С этого дня мы стали еще ближе, ведь теперь нас связывала маленькая, страшная тайна, о которой я никому не рассказала.
Сейчас Кабачку 5 лет. Я иногда со смехом говорю словами сказочного героя Карлсона: «Мужчина в самом расцвете сил!». Дружба наша все такая же крепкая, как и раньше. Я бы даже сказала, что между нами существует особенная связь, которую невозможно разорвать. Ведь мы с ним прошли огонь, воду (в буквальном смысле) и медные трубы. Иногда мне кажется, что у этого благородного и сильного создания столько нерастраченной и нежной любви в большом сердце, сколько есть далеко не у каждого человека. Не могу точно сказать, сколько длится лошадиный век, но очень надеюсь, что лет эдак через тридцать я скажу: «Это была дружба длиною в жизнь».

Ахметсафина Аиша. В поисках ответа

Снова утро, снова школа, и снова меня будит мама.
Вяло и нехотя спускаюсь со второго этажа двухъярусной кровати, у короткой лестницы которой не хватало одной ступени – ещё не очухавшейся соне эта деталь усложнила бы задачу снизойти на пол без особых последствий, но в этом деле я профи.
- Ма-а-м… А у меня живот болит. – уже привычная жалоба давно не служила позывом к каким-либо действиям, скорее попыткой разбавить равнодушие матери, что недовольна ленивой дочерью, волнениями о здоровье ребёнка.
Впрочем, в школе мне сегодня всё же быть.
***
Самая рань весны будто бы всегда ощущается особенно суровой и мрачной – может, потому как это уже аж весна, мы неосознанно возлагаем слишком большие надежды на какое-то тепло от неё?
Сегодняшний школьный день обязательно потеряется среди остальных таких же скучных будней. Кажется, единственное, что скрашивает всю эту слякость – недавно появившийся у меня интерес к однокласснице Харике.
Мы обе единственные на весь класс отличницы, и вряд ли она принимает меня хотя бы за приятеля, но у неё необычные шутки и приятная манера речи. Я бы хотела дружить с ней ещё и потому, что нас объединяют некоторые узкие интересы. Особое место среди них занимает интерес к японскому аниме-сериалу Наруто, в котором я не слишком разбиралась ранее (больно много там серий), но после Харики я начала увлекаться всерьёз. Казалось бы, в больших городах найти такого же любителя не новость, но мы жили в маленьком городке, где интерес к подобным произведениям не совсем понимали и принимали люди всех поколений, и потому Харика стала для меня небольшим открытием и, можно сказать, утешением.
Хотя сегодня она снова не обратила на меня лишнего внимания, которое я, впрочем, и не особо пытаюсь привлечь. Стесняюсь.
***
Был примерно полдень, как показывали часы – только им можно было верить в это время года, ведь на улице тьма висела, прямо как летом после заката. Даже горящие фонари у подъездов с автоматической системой освещения повелись на этот трюк от природы.
Мой прямой путь от школы до дома занимал около десяти минут, но разве это интересно? Я тоже думаю, что не особо, поэтому успела для себя обнаружить ещё несколько различных вариаций того, как добраться домой, и сегодня я нашла ещё один. Всего лишь нужно было завернуть в арку с жилыми домами, и вот открылись просторы новой для меня широкой дороги. Люблю разглядывать различные здания на самом деле, большинство их деталей в моём воображении ассоциируется с приятными воспоминаниями из прошлого, благодаря чему в какой-то определённый миг в голове создаётся своя родная атмосфера. В такие моменты возвращается ощущение некоторой беззаботности, которое действует как лекарство от лишних рутинных тревог. И в такие моменты я действительно выпадаю из суровой реальности.
Жилые дома, сохранившиеся ещё с советских времён, стройно покоились по правой части дороги. Слева же, как показалось мне в начале пути, в основном стояли гаражи. Но стоял там и детский сад. Остановилась там и я.
Забавные расписные фигуры из сказок лишь дополняли созданную в мыслях атмосферу, связанную с моим прошлым, с моим ранним детством. Даже если я никогда не ходила в садик.
Ну вот, новый путь был освоен, и в конце дороги в самом центре улицы я вдруг увидела новостройку, тоже жилое здание. Подошла, осмотрелась немного и уже собиралась было пройти мимо, как вдруг заметила – пальцем на запылившейся стеклянной части стены подъезда было кривовато написано:
«НАРУТООО
САСКЕЕЕ»
В интернете в это время набирал обороты созданный кем-то ролик, в котором под соответствующую музыку эпично звучали вырезанные реплики из того самого аниме-сериала: «Наруто. Саске. Шаринган. Акацуки.»
Да, это была отсылка.
Отсылка, мимо которой мог пройти кто угодно, но не я.
Предварительно быстренько оглядевшись и убедившись, что свидетелей нет, я ловко начеркала слово из продолжения и поспешно удалилась.
«Это ведь не случайно, да? Это же точно кто-то написал своей рукой, он тоже шарит за Наруто, и он ведь, может быть, даже живёт где-то рядом? Возможно, он и ответ мой увидит, о Боже…»
Домой я хоть и зашла в приподнятом настроении, но вела себя как обычно, чего не сказала бы о родителях.
Мама меня чуть ли не с порога встретила, посадила за стол и по просьбе папы налила свежий куриный бульон, попутно расспрашивая о самочувствии.
«А что случилось?..»
Я не люблю куриный бульон, хотя и понимаю его пользу (которую папа не поленился озвучить уже не в первый раз). Однако в такой ситуации, когда на тебя обрушивается редкий гость под названием «Забота», мне кажется, даже нелюбимый суп ты съешь за обе щеки.
Из слов мамы я узнала, что она всё утро переживала за мой больной живот и даже брата отправила поискать меня в школе (в которой он тоже учился), поскольку сама связаться со мной не могла – телефона-то у меня нет.
В какой-то момент родители начали говорить между собой о моём здоровье и о ближайших планах сходить в поликлинику провериться. Я сидела в большом недоумении, конечно, но глубоко внутри меня очень тронул такой внезапный прилив родительской заботы. Всё остальное время меня никак не нагружали и позволили даже спокойно посидеть за ноутбуком без упрёков.
Неужели и такое возможно? Казалось, словно жизнь шестиклассницы постепенно начинала налаживаться. И это именно после той находки? Меня всё ещё не отпускали чувства радости и спокойствия от мысли, которую вызвала та надпись, – я не одна.
С тех пор я зачастую шла домой именно этим путём с глупой надеждой на желанное продолжение от незнакомца, будто я в фильме каком, но как бы часто я ни приходила к тому зданию, на стене ничего не менялось.
***
Весна начала подходить к концу, как и этот учебный год. Моя семья готовилась к переезду в столицу, а это значило, что с Харикой не получится не то, что видеться, а вообще общаться и… Даже просто попробовать дружить. И хотя в самый последний школьный день как-то случайно мы всё-таки смогли вместе погулять, и я ей рассказала обо всём, что думаю о ней, я понимала, что дружба на расстоянии возможна только при наличии интереса у обеих сторон. То есть, не в нашей истории.
***
Мрачная атмосфера угасающей жизни сменилась жаркими и энергичными деньками, но мне не хотелось всего этого.
Я чувствовала, что грянут большие перемены в моей жизни (как же я их не люблю!), к которым я вовсе не готова.
Но жизнь никогда не спросит тебя, готов ли ты, и вот я смиренно доживаю прощальные дни лета в этом городке, который стал для меня второй малой Родиной. Возвращаюсь с магазина, прохожу мимо того же здания, которое никак не изменилось за несколько месяцев, и вижу – как ни в чём не бывало написано:
«НАРУТООО
САСКЕЕЕ
ШАРИНГАН
Акацуки!»
Губы рефлекторно поджались в улыбке.
…
Всё наладится снова?

Зулумханов Нугамирза. Бабочка

Позорная страница моей жизни. Как вспомню, стыд прожигает меня, как внешне, так и изнутри. В школе я стащил мел, быстренько спрятав его в рукав, и примерно к 3 часам дня, когда улицы села относительно пусты и лишь изредка можно кого-либо встретить, написал на стене центральной улицы, на самом видном месте, через которую проходят и в школу, и в садик, и в мечеть.
Вывел детским корявым почерком «Арслан и Кади из третьего класса двоечники». Это было семь лет назад, я уже в 10-м. И до сих пор не могу понять зачем я это сделал? Зачем на все село так выставил своих одноклассников? Чего я хотел? Я не испытывал к ним злости, не мстил. Взял и написал правду – никому не нужную, непрошенную. Просто эта идея пришла мне в голову, и я подумал, что это прикольно. А потом надпись увидели все, и я понял, что на самом деле натворил. Через день, в вечерние сумерки, я вышел из дома, внимательно огляделся - никого. И мокрой тряпкой, прихваченный из дома, стал оттирать запись. Вдруг слышу хохот, режущий уши, но оглянуться нет сил. Тогда не только я их, но и они меня узнают. «Откуда только они взялись? Не было же никого»
-Вот и выполз тот, кто тут каракули вывел –слышу хлёсткий насмешливый голос.
Я прохожусь быстро тряпкой до края записи и убегаю. Это надпись, выведенная когда-то на стене, осталось прожжённой в моем сердце. Возможно все уже подзабыли про этот случай, а я помню, как сейчас.
Меня одолевают мысли, почему люди совершают что-то и часто не понимают зачем они это сделали? Многие, порой, не отдают отчета в своих действиях. И ещё самые разные мысли одолевают меня.
Мама подарила мне на день рождения гитару, потому что в юности сама мечтала о ней. Я не мечтал, но играть на гитаре мне понравилось! И ещё нравится, когда мама приходит в мою комнату, садится рядышком и говорит
- А сыграешь мою любимую?
Я играю и пою про канатоходца, а потом Есенина «За берёзовую Русь с нелюбимой помирюсь». Вижу, как мать пригвождённым взглядом смотрит вдаль, изредка печально вздыхает.
-Что - спрашиваю я.
-Устала
-Отдохни
-Всё равно устала
-Прогуляйся
- Не хочу – отвечает она, призадумавшись.
- Я всегда иду на прогулку, когда мне грустно- говорю я ей.
- Куда именно ты идёшь?
- Поднимаюсь на горку
- Тебе хорошо- улыбается она - ты можешь подняться на горку.
- Но ведь ты тоже можешь- говорю я ей.
- Нет , не могу- отвечает она. И улыбается, а глаза грустные, хоть плачь.
Я точно знаю, что может, но почему она говорит, что нет.
Прошло дня три-четыре после разговора и как-то за обедом я спросила её
-Почему ты всё-таки не можешь подняться на гору?
-А как ты себе это представляешь? Я взрослая женщина, взбираюсь на гору, сажусь, любуюсь на природу и возвращаюсь обратно. Что же мне делать что ли нечего? Так скажут. Спятила- подумают. Нет не поймут меня люди. А тебе пока ещё можно, ты иди, а я нет.
Понимаю- киваю я головой.
Она отворачивается и дальше моет посуду.
На этой земле жили и живут множество людей. Но для чего? Что все это значит? Я житель маленького села, о моём существовании знает мало кто. На что в этой жизни я могу повлиять, какой внести вклад? И нужно ли влиять на что-либо? Я выбираюсь на зелёный пригорок. По краям тонкой тропинки растут жёлтые цветочки и подорожник. Знаю, поднимусь ещё выше и покажутся сосны, если приглядеться можно найти и грибочки с земляникой. Я люблю взбираться повыше, туда, откуда видно все село, что приютилось напротив в низине, домики которой смахивают с высоты на пчелиные.
Вот кто-то вышел, чтобы загнать скотину, ребятишки собрались у окраины села и гоняют мяч, старики чинно сидят в годекане, меняясь фразами и историями, которые друг от друга слышали по нескольку раз.
Что я вижу?
Я вижу, что жизнь течёт несмотря ни на что. Она как река проносит нас через изгибы, глыбы, крутые повороты, водопады. Но какие в этой жизни правила? Наш старец, мы зовём его Вали, по-своему ответил на данный вопрос.
-А что делает люди на этой земле? – спросил я, улучив минутку, когда он был в годекане один.
- Играют -отвечает тот. Ласково так, отечески. Видно, что он не шутит, не смеётся.
- И какие же правила у этой игры? – не сдаюсь я.
Ухмыльнулся тот про себя добродушно.
- Ты малый непростой. – вглядывается в меня. - Правильные вопросы задаешь. Только ответ на этот вопрос тоже непрост. Тут дело в том, что, как бы ты не ответил, ответ будет неправильный. Но суть в том, что нужно строго соблюдать правила, чтобы понять, что правил не существует.
- И больше ведь ничего не скажет, не объяснит.
- Дорасти надо говорит самому. Разбитое не вовремя яйцо убивает птенца, вскрытый чужими руками кокон, выявляет слабую бабочку, неспособную летать. Я должен сам, изнутри, разбить яйцо, чтобы вылезти в свет и сам разрубить кокон, чтобы смочь лететь. С этим казалось бы всё ясно…
Вот как понять ты все ещё гусеница или уже в коконе? И как я пойму, что стал бабочкой? А ещё старец сказал, что насекомые проходят все три стадии, а многие так гусеницами и помирают. Другие там же в коконе застывают, боясь вылезти наружу и лишь редкие из людей смогут выпорхнуть бабочкой
Неспроста меня тревожили правила игры, потому как везде встречаешь противоречия. Вот мне в школе говорили следуй за своей мечтой. Я люблю рисовать, но мать отправляет в медицинский, потому что рисовать- это несерьезно. Почему-то успешными считают богатого, уважают власть имущего, говорить любят об отрицательном? И никто порой не задаст себе второго вопроса, за что же уважать этого богатого? Правда ли есть за что? Почему бы не уважать того, кто спас, кто помог, кто врачевал, кто учит детей любить жизнь? Почему бы не говорить о хорошем. О том, кто чего достиг своим мастерством, талантом и трудом. Я иду домой с такими мыслями и по пути встречаю щенка.
-Эй, ты чего тут бродишь один? - шарю в кармане и счастливо улыбаюсь тому, что нашел в кармане пару сухарей.
Щеночек ухлёстывает их, радостно машет хвостом. Я глажу его по голове и тепло парным тёплым молоком разливается по душе. Иду дальше. Собачка за мной. Оглядываюсь, улыбаюсь и продолжаю свой путь.
Дойдя до дома, вспоминаю, что мать наказала высыпать в кормушку для голубей пшеницу.
- Вот зачем тебе это надо? - спросил её отец в ответ на её просьбу о том, чтобы приделать кормушку. И всё-таки прибил самодельную деревянную дощечку с оборкой к окну дома.
-Они прилетят и будут есть. А я буду смотреть на них. Им сытно, а мне на душе хорошо.
-Чудачка - говорит отец и нет, нет сам подсыпает корм, когда мама на дежурстве.
- Зачем ей это? Зачем мне кормить щеночка? Что главное в этой жизни?
Я беру мел из школы, да, опять, и пишу на стене на той же главной улице. «Человеком быть - вот главное достижение!» Я как и многие другие совершил ошибку, а ошибки - это символы помогающие найти верный путь. Я иду. Я живу.

Магомедов Магомед. Приключение Руслана в горном Дагестане

В сердце горного Дагестана, где небеса касаются вершины, а реки журчат, как древние песни, жил молодой юноша по имени Руслан. С детства он мечтал о приключениях и поисках необычного. Однажды, слушая рассказы стариков в годекане, он узнал о Золотом Полюсе — месте, где мир наполняется светом, где орлы летают высоко над горами. Говорили, что туда невозможно добраться без истинного сердца и смелости.
Собравшись с мыслями, Руслан решил, что настало время для путешествия. Он собрал в заплечный мешок немного еды, фляжку с водой, сахар и старый компас, который когда-то принадлежал его прадеду. Солнце вставало над горными районами, и его лучи словно благословляли юношу на путь. Руслан чувствовал, как в его груди разгорается кавказская кровь.
Путешествие началось с живописных тропинок, извивающихся между скал и лесов. Руслан проходил мимо пастбищ с овцами, пастушьих стоянок, где старики делились мудростью. Каждый встреченный человек оставлял в его душе частичку света. Но вскоре, когда юноша углубился в горы, погода резко изменилась. Небо затянуло тучами, и начался сильный дождь.
Преодолевая каменистые склоны, перед Русланом раскинулось даргинское село. Осторожно спустившись к нему, он увидел местных жителей. Они позвали его к себе, угостили национальным блюдом и рассказали о своем быте, традициях и праздниках, которые так глубоко укоренились в их жизни.
В годекане села, мальчик увидел старца с длинной бородой, с папахой на голове и с буркой на спине. — Отец, вы случайно не знаете, как мне найти Золотой полюс?
Старец, улыбнувшись, прищурил глаза и сказал:
Ох мой мальчик, посмотрев на тебя, я вспомнил себя, такой же энергичный, жизнерадостный. Но запомни одно, найти Золотой Полюс может не каждый, главное - это послушать своё сердце, ведь именно оно является твоим главным путеводителем.
Мальчик поблагодарил старика и хотел продолжить путь, как он схватил его за плечо и передал ему талисман в виде вырезанного из дерева волка и сказал: "Этот талисман дал мне мой отец, он всегда говорил, что оно поможет тебе преодолевать трудности, найти то, что ты хочешь, и я думаю, что в данный момент оно нужно именно тебе. Ну ка держи сынок и топай.
Руслан почувствовал, как его сердце наполнилось надеждой. Он поблагодарил старца и продолжил путь. Вскоре дождь утих, и он вышел на поляну, где цветы распустились, как радуга. В центре поляны стоял древний камень, на котором были высечены загадочные символы. Подойдя ближе, Руслан ощутил, как камень излучает тепло и свет.
Он провел рукой по символам и закрыл глаза. Вдруг перед ним возникли образы: горные вершины, орлы, пролетавшие высоко над горами, мудрые старцы, мимоходом проезжающие караваны, горные районы Дагестана. Все это было частью его путешествия, частью его самой души. Его заполонило чувство всеобъемлющего покоя и умиротворения, невиданной доселе радости и блаженства. Он осознал, что Золотой Полюс — это не только место, но и состояние духа, которое он искал в себе.
С новым пониманием Руслан продолжил свой путь. Он преодолевал трудности, переходил реки и взбирался на крутые склоны. Каждый шаг приближал его к внутреннему Золотому Полюсу. Он встретил много людей, каждый из которых учил его чему-то новому: о доброте, о храбрости, о том, как важно следовать своим мечтам.
Однажды, на вершине одной из гор, Руслан увидел нечто удивительное. Вдалеке, прямо на горизонте, сверкающий золотой свет пробивался сквозь облака. Сердце его забилось быстрее. Он знал, что это и есть Золотой Полюс. Однако по мере приближения свет становился все ярче, и вскоре Руслан осознал, что это не просто свет, а отражение его собственных надежд и мечтаний.
Когда он наконец достиг сияющего места, его охватило чувство покоя и радости. Оглядываясь вокруг, Руслан понял, что Золотой Полюс был внутри него все это время. Он не искал его в далекой стране, а находил в каждом шаге, в каждом встреченном человеке, в каждом уроке, который он усвоил.
С улыбкой на лице Руслан вернулся домой, …

Тимощук Софья. Петроглифы, Золотой Полюс и что-то там еще...

Солнце лениво переваливалось через верхушки сосен, окрашивая небо в оранжево-розовые тона. Миша, с вечно взъерошенными каштановыми волосами и очками, съезжающими с переносицы, энергично махал потрепанной картой, которую он нашел в дедушкиной шкатулке на чердаке. Алеша, высокий и худощавый, пытался разглядеть карту через плечо Миши. Станислава, невысокая, но очень боевая, с двумя косичками и решительным взглядом, поправляла рюкзак. Ребята были полны решимости: сегодня они отправятся на поиски Золотого Полюса!
– Ну, и куда мы идем, Миша? – поинтересовался Алеша, косясь на карту, на которой больше было непонятных закорючек, чем четких ориентиров.
– Туда! – Миша ткнул пальцем. – К петроглифам! По легенде именно там находится вход к Золотому Полюсу. Эта карта – ключ к чему-то великому!
– Ключ к чему-то великому или к болоту, Миш? – скептически хмыкнула Станислава, поправляя кепку.
Дорога к петроглифам оказалась не такой уж и простой, как представлялось. Сосновый лес становился все гуще. Друзья то и дело спотыкались о корни деревьев, отбивались от назойливых комаров и умудрялись влезать в какие-то мелкие, но очень колючие кусты.
– Я, кажется, уже нашел сокровище – целую коллекцию царапин! – проворчал Алеша, рассматривая свои руки.
– Зато какой пейзаж, смотрите! – воскликнула Станислава, указывая на скалы, усеянные древними рисунками. – Вот они, петроглифы!
Скалы были украшены изображениями странных животных, охотников с луками, а также загадочными знаками. Миша с азартом сверял увиденное с картой.
– Так, так… – бормотал он. – Вот! Знак солнца! Смотрите!
На одной из скал действительно был выбит большой круг, от которого во все стороны расходились лучи, на которые как раз падал свет заходящего солнца. Алеша, недолго думая, подошел и дотронулся до него пальцем.
– Может, не надо? – неуверенно спросила Станислава. – А вдруг это ловушка?
Но было уже поздно. Едва палец Алеши коснулся знака, скала под их ногами задрожала. Ребята почувствовали, как будто их подхватило течение. Секунду спустя они с криком провалились в какую-то дыру.
Трое друзей, очутившись в новом, странном мире, огляделись с любопытством и легким опасением.
– Так! – начал Миша, снимая очки и протирая их о футболку. – Первое правило любого путешествия во времени: не паниковать. Второе правило: найти ближайший источник информации. И третье… эммм… где наши рюкзаки?
Они осмотрелись и увидели свои рюкзаки, аккуратно лежащие на траве, словно кто-то их специально принес.
– Ну, хоть рюкзаки с собой, – вздохнул Алёша, проверяя наличие бутербродов в своем. – Вдруг мы тут надолго застрянем?
– Забудем про бутерброды, Алёш, – одернула его Станислава. – Давайте лучше карту посмотрим. Вдруг она нам хоть что-то подскажет?
Миша развернул карту, но она выглядела еще более загадочно в этом странном мире.
– О, смотрите, тут появились новые знаки! – воскликнул он, указывая на изображения, которых раньше не было. – Какой-то… глобус… и что-то похожее на… компас?
– Может, это подсказки? – предположил Алёша.
– Похоже на то, – согласилась Станислава. – Значит, идем к глобусу?
Ребята направились в сторону, где им казалось, должен быть глобус, и вскоре они вышли на тропинку, ведущую в рощу. Деревья здесь были не похожи на земные: стволы их переливались разными цветами, а листья были как будто из хрусталя.
– Это же просто какая-то сказка! – восхищенно прошептала Станислава. – Мне кажется, я сейчас начну ожидать, что из-за дерева выскочит единорог.
– Или леший с тремя ушами, – добавил Алёша, почесывая затылок.
Проходя по тропинке, они заметили странные следы на земле.
Вдруг они услышали тихий шелест. Из-за кустов показалось какое-то существо: маленькое, пушистое, с большими голубыми глазами.
– Ой, какая милашка! – воскликнула Станислава, забыв про всякую осторожность.
Существо, как будто испугавшись, зашипело и спряталось за кустом.
– Может, у нас есть что-нибудь, чем мы могли бы его подманить? – предложил Миша, копаясь в рюкзаке.
Он вытащил из рюкзака пачку печенья, и, к удивлению друзей, существо осторожно показалось из-за куста, обнюхало печенье и взяло его лапками.
– Похоже, мы нашли друга, – улыбнулась Станислава. – Осталось найти Золотой Полюс.
Пушистик, похоже, поняв, о чем говорят ребята, издал странный писк и побежал в глубь рощи, то и дело оборачиваясь, словно приглашая следовать за собой.
– Ну, что, друзья, – произнес Миша. – Кажется, мы нашли себе проводника!
Ребята отправились вслед за пушистым другом, готовые ко всем неожиданностям, которые приготовил для них этот мир. Ведь, как известно, самое интересное всегда ждет за поворотом. А в их случае, за каждым хрустальным листом.
Пушистик тем временем вывел их на небольшую поляну, в центре которой стояло нечто, похожее на огромный глобус. Но этот глобус был не из дерева или металла, а словно соткан из золотого света!
– Вот это да! – выдохнул Алёша, открыв рот от изумления. – Это и есть Золотой Полюс?
– Похоже на то, – пробормотала Станислава, не сводя глаз с сияющего глобуса. – Надо же, дедушкина карта действительно привела нас к сокровищу!
– Только не к тому, что я ожидал, – добавил Миша, глядя на глобус с некоторым разочарованием.
Когда они подошли вплотную, золотой свет стал переливаться еще ярче. Вдруг, откуда ни возьмись, перед ними возникла голограмма: милая старушка в очках.
– Здравствуйте, юные путешественники! – заговорила старушка приветливо. – Добро пожаловать к Золотому Полюсу!
– Ого! Это еще что? – воскликнул Алёша. – Что-то вроде голосового помощника, но только из другого мира?
– Я – Хранительница Золотого Полюса, – ответила старушка. – И я вижу, что вас привела сюда эта карта.
– Золотой Полюс, – продолжила Хранительница, – это не место с золотом и бриллиантами. Это место, где сбываются мечты, где можно обрести то, чего больше всего не хватает.
– То есть, это типа… магазин желаний? – поинтересовался Алёша. – А есть скидки?
– Не совсем, – улыбнулась Хранительница. – Золотой Полюс – это место, где каждый может найти свое собственное сокровище. Что бы вы хотели обрести?
Миша, Алёша и Станислава переглянулись. Они думали о приключениях, о новых знаниях, о том, как вернуться домой.
– Мы хотим… – начала Станислава.
– …мы хотим, чтобы мы навсегда оставались друзьями! – неожиданно добавил Алёша.
– И чтобы у Малыша всегда было печенье! – закончил Миша, погладив Пушистика, который радостно завилял хвостиком.
– Что ж, – сказала Хранительница, – ваше желание исполнится!
Голограмма исчезла, и золотой глобус засветился еще ярче. Ребята почувствовали, как их подхватывает какая-то сила и возвращает обратно к скале с петроглифами.
– Ну что, – сказал Миша, поправляя очки и глядя на своих друзей. – Похоже, наша поездка к Золотому Полюсу оказалась не совсем такой, как мы ожидали, но, по-моему, все равно было круто!
– Еще бы! – воскликнула Станислава. – Кто знает, может, когда-нибудь мы еще вернемся к той старушке-голограмме!
– И вкусняшек возьмем побольше…..

Дякун Михаил. Муха

Середина января. Дети играли в снежки, взрослые были заняты хозяйством. Все чувствовали покой и радость. Все, кроме одного, казалось бы, ничем не примечательного дедушки. Василий Иванович в это умиротворённое время чувствовал тоску, печаль. Дед этой зимой занемог, да так, что радовать всё перестало. Редко выходил во двор, да и вставал только по нужде. Он видел, что непосильный груз забот на жену свалился, но поделать ничего не мог.
- Хоть убей, не могу! Опостылело все.
- Ты уж разберись, Вась, что ты хочешь: жить или помирать? А то какой месяц на диване бока отлеживаешь.
Татьяна подразнивала мужа, докучала нелепыми разговорами. Думала, может, разозлится муж, и заведется на жизнь его организм. Вот и сейчас он лежал на диване, подперев голову кулаком. Василий рассуждал о смысле жизни: так ли она ценна, как считают многие, в чем вообще смысл его жизни? Из раздумий его вырвал звонок в дверь. Вася, кряхтя и охая, еле поднялся, с трудом передвигая ногами, добрался до двери.
- Что ж ты так долго к двери-то шёл? - спросила его супруга, Татьяна Николаевна, пришедшая из магазина.
- Так возраст уже не тот.
- Вот ведь отговорку придумал! Да ты посмотри, ты ж в самом расцвете сил! - живо воскликнула Татьяна.
- Ой, да ну... - ответил Василий, взяв пакеты.
Дом у них был добротный, построенный ещё его дедом, но в последнее время Вася, считая себя тяжело больным, больше лежал на любимом диване. Положив пакеты у кухонного стола, Василий, шаркая ногами, вернулся в комнату, чтобы продолжить свои размышления о жизни.
Однажды утром Вася, как- то странно покряхтывая и причмокивая губами, чего давно не было в его монотонной жизни, стал подозрительно настораживаться, оборачиваться по сторонам и слушать.
- Замри, Таня, тише будь,- пшикнул Василий.
Татьяна застыла. В полной тишине отчетливо было слышно жужжание мухи.
Этих насекомых Василий не переносил вовсе, просто не мог терпеть, его просто трясло от одной только мысли, что где-то летает муха.
С ними у него вражда давняя. Ещё сызмала, когда старшие братья положили ему муху на дно тарелки и борща налили, а он съел. Вот с тех самых пор и ведёт Василий с мухами борьбу, почти как с немцами в войну. Ночью Вася не спал. Ворочался, кряхтел, бубнил себе по нос:
- Вот же паразитка! Таня, слышишь? Жужжит, Фриц проклятущий! И время выбрала такое, когда занемог я.
Он пытался отвлечься на сериал, который смотрела вечером жена, но мысль о мухе не давала ему покоя.
Под утро сон победил Васю. Приснилась ему муха, разгуливающая по его квартире в форме штурмбаннфюрера. Василий открыл глаза. В груди кипела злость, в голове зрел план мести.
- Ну чисто Фюрер!!! Жилище мое захватить надумала. Таня, бери мухобойку, муху ловить будешь!
- Ты молодец такой, Вася, мне обед готовить надо. Тебе муха мешает, ты и лови, - отмахнулась жена и хлопнула дверью.
Делать было нечего. Терпеть захватчицу Василий не мог. Кряхтя и ругая муху на чём свет стоит, он поднялся и на трясущихся, ослабших после болезни ногах дошёл до кладовки, нашёл на полке мухобойку и весь в поту лег опять на диван.
- Ничего, утро вечера мудренее, вот сегодня высплюсь, и завтра в бой,- успокоил себя старый вояка и предусмотрительно положил мухобойку рядом.
Наутро Василий повторил свой подвиг. Встал с кровати уже увереннее, сел к столу и начал вести расчёт, пролетит ли муха по этой траектории.
- Ну, занял наблюдательный пункт,- улыбнулась жена и снова юркнула за порог.
Каждый день Вася выходил на войну с мухой, занимал позицию, обдумывал план. Уже под конец недели стал обходить все комнаты дозором.Он креп день ото дня, но и муха не сдавалась.Как-то утром даже показалось, что пришиб он наглую краем мухобойки. Но, видно, промазал. После отхода ко сну, поделился с женой:
- Таня, слышишь, опять жужжит, очухалась от контузии, гадина вражеская!
- Спи, окаянный,- сделав голос построже, прикрикнула жена, а сама тихонько улыбнулась. Помирать муж явно передумал.
Однажды Татьяна вернулась из огорода и застала Васю сияющим от счастья. Лицо мужа сияло, как окно на солнце. Василий подкручивал одной рукой усы, а второй размахивал мухобойкой, как саблей.
- Ну что, Гитлер, я тебя в войну победил, а тут, в моей квартире, не жить тебе, нашел ты смерть свою. Я ради победы даже на ноги поднялся.– с гордостью произнёс Вася. - Готовь завтрак, Таня, да рюмочку преподнеси за победу. И пойду я в магазин сам, сниму груз с плеч твоих.
- С радости такой я и пирог испеку, - расплылась в улыбке Татьяна.
Завтрак прошёл весело, под рюмочку и обсуждение победы над захватчицей.После Василий отправился в магазин. А в это время Таня побежала к телефону и кому-то позвонила.
- Сработало!!! Хорошо ты это с мухами придумал!
- Так в теплице-то их полно, а тут хоть на что-то сгодились.
- Ой, всё, Лёнчик, давай, мне пирог ещё печь надо!
- Давай, бабуль. Дедушке привет передавай.
- Обязательно!

Жура Анна. Переписка

Ступень. Ещё одна. Ещё. Вздох.
До квартиры еще два пролёта, но я сползаю вниз по стене на лестницу. Всё. Хватит. Не могу. Ужасный день, ужасная неделя, ужасная жизнь.
День и ночь, день и ночь четыре месяца подряд я стирала глаза о ноты, пальцы о клавиши. Грезила этим Шопеном, гоняла ноктюрн по кругу в плейлисте, играла на каждом фортепиано, которое было под рукой. Чтобы что? Чтобы сегодня мне вручили отвратительное: "За искренность исполнения". И я бы, может, пережила, но дёрнул меня чёрт услышать, как с моим педагогом беседует какая-то дама из жюри. Всех похвалила, всех разжевала, а про меня только скупое: "Не доросла ещё, не так прочувствовала".Руки потряхивает. Откуда она знает, до чего я доросла, а до чего нет. У меня мамы в зале не было, потому что она в больнице вторую неделю борется с пневмонией, отец на очередной вахте, и его снова месяца три не обниму, а я, видите ли, не так прочувствовала.
Никогда ещё желание бросить что-то на полпути не было настолько сильным. Ладно бы просто конкурс - нам руководство ясно намекнуло: если будет что-то хоть немного похожее на проигрыш, на отлично сданный экзамен можете не рассчитывать. "За искренность исполнения" как раз то самое немного похожее. Погано. В горле стоит дурацкий ком, который никуда не желает уходить. Я сама не замечаю, как по щекам начинают катиться слёзы. Иногда бывают такие моменты - надо поплакать, и всё станет хотя бы на капельку лучше. Ни гримас отчаяния, ни всхлипов, просто слёзы. Текут сами, как кровь по венам. А я тем временем рассматриваю подъездные стены.
Штукатурки скорее нет, чем есть, и надписи. В какой-то момент немногие неравнодушные бросили попытку достучаться до молодых вандалов, и теперь наши стены местная выставка ван Гога. Или стена во "ВКонтакте", потому что разных посланий на ней больше, чем художеств.
Среди однообразных рожиц, сердечек и "здесь был Вася" взгляд цепляет другие, непохожие на типичные пару рисунков и подписи к ним. Они расположены совсем низко к ступеням, явно с расчётом на то, что их никто не заметит. Портрет женщины, под которым выведено "А.Г.М." и который я точно где-то видела, и роза. Нарисованы не дешёвой краской, а перманентным маркером. Так долго рассматриваю портрет, что не замечаю, как дорожки слез высыхают. Красиво. Не любитель - профессионал старался, только почему же такое искусство в каком-то замызганном подъезде на стене.
И тут же абсолютно детское шкодливое желание заставляет меня вынуть пенал, взять ручку и вывести на стене под рисунками: "Да у нас тут Третьяковка" со смешной рожицей. Подумав, приписываю: "У тебя талант". Осматриваю своё творение, ещё раз разглядев портрет и розу, и, довольная шалостью, топаю на свой этаж.
Ком, стоявший в горле после выступления, куда-то пропадает.
Теперь каждый раз, проходя мимо стены, оглядываю её на предмет новых рисунков или подписей. Что-то мне подсказывает, что автор красивых рисунков ответит, поймёт, что я писала именно ему. Чутьё не подводит. На третий день в ответ на моё послание появляется скромное "спасибо" с красивым фениксом рядом. Разглядывая каждый штрих изображения, я думаю, что эта переписка на стене - что-то такое тайное и сокровенное, касающееся только нас двоих - меня и человека, которого я совершенно не знаю. А ещё, что это очень интересно - писать кому-то, кого ты даже не видел в глаза, и получать ответ. С мыслью о том, что это уже настоящий вандализм, достаю ручку и рисую кривое сердечко с подписью: "Это тебе". На свой этаж я поднимаюсь с мыслью о том, что мне теперь очень важно, чтобы завтра на стене появился ответ.
Переписка идёт уже неделю. Изящные наброски моей собеседницы (нет у нас таких талантливых мальчишек в подъезде, я бы знала) с короткими подписями чередуются с моими каракулями и комментариями. Забавно, как простая шалость перетекла в милую такую традицию. Мы не спрашиваем друг у друга имен, номеров квартир и телефонов. Так интереснее. Как кинуть монетку в море и верить, что обязательно вернешься в это место. Переписка на стене как-то сглаживает дни без мамы, и папа звонит чаще. Всё хорошо. Только за инструмент не сажусь. Не тянет как-то.
Другом по переписке оказывается девочка с пятого этажа. Возвращаясь со школы, я замечаю её, сидящую на корточках и выводящую маркером на стене очертания новой картинки. Я подхожу ближе, а она словно не замечает, полностью погруженная в процесс рисования. На стене медленно появляются очертания какой-то фигурки. Это человечек, сгорбленный и обнявший свои коленки. И такая невыразимая тоска сквозит в этом рисунке, что я в который раз удивляюсь, каким же талантливым художником является эта девочка. Она заканчивает и смотрит на меня так, будто совершенно не удивлена моему появлению на лестнице. Она улыбается.
- Я знаю, что это ты мой друг по переписке. Странно, но меня резко смущает та уверенность, с которой она произносит это.
- Откуда?- Почувствовала. Меня, кстати, Саша зовут.
Мы смотрим на человечка, нарисованного на стене. Он смотрит куда-то наверх, аккурат на феникса, нарисованного над ним несколько дней назад. Надписи только подходящей не хватает. Смотрю и вдруг понимаю, что хочу написать. Я достаю ручку и вывожу под человечком: "Рождённый ползать - летать не может". Сегодня в школе читали. Саша меня не останавливает. Лишь когда я убираю ручку, она поворачивается ко мне и пристально смотрит.
- Я обожала рисовать, но терпеть не могла художку, - неожиданно начинает она. - Столько нервов, столько потраченного времени, чтобы тебе сказали, что ты среднячок и убили всё желание заниматься дальше. - Знакомо. - И я бросила. А потом жизнь повернула всё так, что я лишилась своего главного инструмента.
И только сейчас я замечаю - вместо правой кисти из-под рукава Саши виднеется протез. А Саша продолжает:
- Когда я поняла, что ничего не изменится, первой мыслью было: "Как же я теперь буду рисовать?" А я к тому моменту не брала кисть уже год. После выписки и до получения протеза училась рисовать левой - через силу и отвращение к любой кривой линии, просто потому что чувствовала: рисовать — значит, не сдаваться. А потом я увидела твою подпись к моим художествам на стене. И это была как точка - я действительно всё делаю правильно. Спасибо тебе.
Она вдруг садится перед человечком и замазывает вторую часть цитаты Горького, а вместо неё что-то пишет маркером. Саша заканчивает и отходит от стены, а я читаю: "Рождённый ползать когда-нибудь смастерит себе крылья".
Что-то внутри меня переворачивается, и на мгновение мне кажется, будто я всё поняла. Меня тянет расспросить Сашу обо всём: где она учиться, как давно рисует, что случилось с рукой и еще много о чём, но спрашиваю я даже для себя совершенно неожиданное:
- А кто эта женщина? - И показываю на портрет с подписью "А.Г.М.", с которого началась наша переписка.
Саша долго смотрит на женщину, словно вспоминая, а потом уверенно отвечает:
- Это Александра Муравьёва, жена ссыльного декабриста. Это она привезла пушкинское "Во глубине сибирских руд..." туда, в Сибирь. Она прожила недолгую, но такую яркую жизнь, была невероятной женщиной. Когда жизнь буквально висит на волоске, даже самые отважные опускают руки хотя бы на мгновение. А она не опускала до самого конца.
Я вспомнила, где видела её портрет - в учебнике истории. И пока я раздумываю над последними Сашиными словами, моя собеседница буквально исчезает. Я прихожу в сознание, услышав хлопок двери несколькими этажами выше. Стою ещё минуты три у стены и ухожу к себе в квартиру. Почти с опаской смотрю на фортепиано и всё же пододвигаю стул.
Через силу. И только тогда всё будет не зря.
Как-то всё налаживается. Маму выписывают без осложнений, папа обещает приехать раньше, а музыкалка уже не выглядит как самое отвратительное место в мире.
Но гладко ничего никогда не бывает. Наша с Сашей переписка на стене прекращается. На её последний замысловатый набросок я пишу свой юз в ВК и почему-то немного удивляюсь, увидев её в запросах в друзья. Саму Сашу я больше не встречаю. Её фотки в соц. сети намекают на её переезд в другой город.
А стену нашу всё-таки перекрашивают. Когда вижу её, абсолютно чистую, что-то обрывается. Это хорошо, что я во время очередного созерцания, ведомая необоснованной паникой, сфотографировала всю нашу переписку. И всё равно больно до злых слёз. Но потом я замечаю. Либо не заметили, либо решили не тратить краски на столь маленький рисунок. Тот самый человечек, нарисованный почти у самых ступеней, и написанная мной и Сашей цитата Горького: «Рождённый ползать когда-нибудь смастерит себе крылья».
Не думая ни секунды, замазываю точку в конце кавычек, достаю ручку и ставлю восклицательный знак в конце предложения. Теперь всё правильно.

Пачгина Виктория. Представь себе дом

Человеку нужен дом,

Чтобы смело встретить старость.

Человеку нужен дом.

Вот и всё. Какая малость…

И. Свеженцев

Генка лежал с открытыми глазами, сон никак не шёл. Да это и не удивительно. Через каких-то пару месяцев ему исполнится пятнадцать, в мае окончит восьмой класс и можно подавать документы в железнодорожное училище. Неужели он навсегда покинет стены детского дома? Сколько он уже здесь? С первых месяцев войны, как только пришла похоронка на отца. Матушка померла ещё раньше от тифа. Первое впечатление о детском доме Генка помнит до сих пор. Это ужасная теснота, сколоченные из досок топчаны с соломенными матрасами, на которых спали по трое. Болезни. Особенно часто донимали лишаи и вши. Не было добротной тёплой одежды. Но главным общим врагом был голод. Есть хотелось постоянно. Чтобы хоть как-то поддержать растущие организмы, их пичкали рыбьим жиром. Как же дети ненавидели эту вонючую  снедь! Генке частенько хотелось спрятаться и разреветься или даже умереть. До чего же он стыдился себя такого! Тогда он тайком пробирался на чердак, как можно больнее щипал себя и клялся никогда не плакать, что бы с ним ни случилось. Подросток и сам не заметил, как страх и плаксивость исчезли. Он, как заматеревший волчонок, созрел и окреп для взрослой жизни. Начал претендовать на лидерство, и вскоре, благодаря врождённому чувству справедливости, уверенности в себе и наличию собственного мнения завоевал авторитет среди сверстников и уж тем более среди младшей ребятни.
Генка так задумался, что не сразу заметил, как в комнате кто-то тихонько всхлипывает, словно обессилевший щенок. Прислушавшись, парень понял, что плачет маленький Вася, которого все любя называли Васильком, за его очень редкий и красивый цвет глаз – васильковый. Вася поступил в детский дом в конце войны, до этого он три года воспитывался в ясельном доме. Нянечки вздыхали, его новорождённым нашли на вокзале, небрежно завёрнутым в ветошь. Мальчуган сразу показался Генке чересчур жалким и беспомощным, в нём ощущался какой-то надрыв, словно он проживал чужую жизнь. Жизнь, для которой он был совершенно непригоден и не приспособлен. Понимаете? Это всё равно, что выращивать бальзамин посреди картофельного поля. Василёк часто плакал и болел, болел и плакал. Он заходился хриплым кашлем, мучился бессонницей и головными болями. Врачиха каждый день слушала его, осматривала и давала какие-то лекарства с совершенно незапоминающимися названиями, хотя она нарочито громко произносила их вслух. Осенью Василька всем детдомом дружно провожали в санаторный детский дом, где он прожил до самого Нового года. Надо сказать, вернулся Вася совсем другим ребёнком, подросший и раздобревший, улыбчивый и любознательный хлопец, вместо подавленного молчуна. Было странно вновь слышать его плач.
– Василёк, ну ты чего сырость разводишь? – как можно более непринуждённо спросил парень, хотя у самого внутри защемило беспокойством. – Не знаю, – шёпотом ответил Вася. – Почему-то слёзы сами текут, наверное, мне грустно. Что говорить в таких случаях Генка совершенно не имел представления, поэтому ляпнул первое, что пришло на ум:
– А ты представь себе дом.
– Зачем? – тут же перестал плакать ребёнок.
– Как это зачем? У каждого человека должен быть дом. Когда мне грустно, я всегда его представляю, – пришлось сочинять Генке. – Мне это очень помогает и отвлекает от мрачных мыслей. Проверено!
– Ну и как это нужно делать?
– Очень даже просто, – Генка разошёлся, его было уже не остановить. – Закрой глаза и представляй: сквозь пышную зелень ухоженного сада на тебя глядят белые окна большого крепкого дома, на ступеньках добротного крыльца неспешно умывается кошка, из трубы на высокой остроконечной крыше лениво выплывает печной дым, красивая резная калитка благородно приоткрыта, приглашая гостя пройти к дому.
– А ты один там живёшь? – затаив дыхание спросил Вася.
– Я не знаю, – стушевался Генка, но тут же горячо произнёс, – нельзя одному человеку жить, не правильно это, не хорошо!
– Не хорошо, – подтвердил Василёк.
После ночного разговора малыш стал особенно задумчивым, поникшим, даже замкнутым. Порой Генка ловил на себе обречённый взгляд васильковых глаз, казалось, они безмолвно просили о чём-то. Маленький конспиратор тушевался, начинал предательски часто моргать и жмуриться, чтобы не расплакаться. По правде сказать, в такие моменты Генке ужасно хотелось подойти к Васе и по-братски обнять его, сказать ему простые, но очень важные слова поддержки. Только тяжёлый ком застревал в горле юноши, в груди противно клокотало. Чтобы самому не разреветься, парень, сжав кулаки, отворачивался и уходил, оставляя ребёнка наедине с его переживаниями.
В понедельник после завтрака ребята неохотно стягивались к медкабинету, ещё накануне директор объявил, что всем будут делать прививки от дифтерии. Врачиха словно приговор объявляла фамилию того, кто проходит следующим. Как на плаху шли дети – понурив голову, исчезали за скрипучей дверью. К Генке придвинулся Василёк и, теребя худенькими ручонками края ситцевой рубахи, робко спросил:
– Гена, а можно я твой дом представлять буду, чтобы не так страшно было?
– Конечно! – Генка ободряюще улыбнулся, – если честно, я и сам боюсь, так что будем вдвоём дом представлять.
– А может, мы представим, как будто вместе там живём? Тогда, наверное, совсем не страшно будет? – Василёк жалобно глядел снизу вверх.
– Договорились! – кивнул парень и сразу почувствовал облегчение, как будто давно ждал этих слов.
Генка смотрел, как мальчуган уже более уверенно потрусил к медкабинету, а на душе у него стало так тепло и спокойно, как было только в детстве, когда мамка была живая.
Время шло. Мальчики сближались всё больше. Не было и дня, чтобы они не представляли дом, теперь уже их дом – один на двоих. Это общение так согревало каждого из них, что всё плохое, произошедшее в их жизни, казалось неправдоподобным.
Генку зачислили в училище, как и положено, выделили койко-место в комнате общежития. Пришла пора собираться, только вот уезжать из детского дома уже совсем расхотелось. В день отъезда все ребята и персонал вышли на крыльцо проводить парня. А он никак не мог отыскать глазами своего Василька. Неужели не придёт попрощаться? Ну, всё, директор скомандовал: «Пора садиться в машину!»
– Гена–а–а, – размазывая по щекам слёзы, к нему пробирался Василёк, распихивая людей и бережно прижимая к груди лист бумаги.
Это был рисунок чернилами. Среди высоких деревьев стоял крупный дом с большими окнами, прямиком из крыши без трубы струился дым, толстый кот загородил собой всё крыльцо, а в центре, держась за руки, улыбались два мальчика. По просьбе Василька кто-то подписал снизу: «Это я – Вася и мой старший брат – Гена около нашего дома».
– Василёк, миленький мой, – Генка сгрёб парнишку в охапку и впервые за много лет опять расплакался. Но сейчас ему было совсем не стыдно как раньше, он был по-настоящему счастлив. – Я буду приезжать к тебе, а потом, когда разрешат, заберу тебя домой. Ты мне веришь, брат?
– Верю, брат!
Крупные слёзы неудержимо лились из глаз мальчишек, настоящие мужские слёзы двух детей, которым так рано выпало повзрослеть. Они крепко обнимали друг друга, и каждый из них знал – больше он не один в этой жизни.

Анненкова Полина. Хлебные звезды

Он появлялся каждый вечер, когда солнце начинало сползать в пруд, будто гигантская капля мёда. Старик в слегка потрёпанной кепке, с авоськой, набитой чёрствыми корочками. Я прозвала его Хлебным Дедулей — потому что все утки в округе слетались к нему, когда он стоял, сгорбленный, и кидал им хлеб, будто разбрасывал звёзды. Глупо. Бесполезно. Я бы на его месте устроила из этого хлеба костёр, чтобы дымом выжечь своё тухлое лето: одноклассники-зомби, вечно уткнувшиеся в телефоны, подруга Лиза, которая выложила мой стих в сторис с подписью «Лол, кто так пишет?», прыщ на носу, который торчал, как сигнальная ракета и вызывал насмешки окружающих.В первый раз я плюхнулась на скамейку рядом с ним, громко чавкая жвачкой — специально. Он даже не повернулся. — Вы вообще в курсе, что хлебом уток кормить нельзя? — выдавила я ядовито. — Они сдохнут от вашей «доброты». Он кивнул, будто я сказала что-то гениальное, и протянул мне горсть сухарей.— Это не для них, — хрипло улыбнулся. — Это для меня.
Я фыркнула. Ну конечно, типичный старческий бред. Всё у них «не для того, для чего кажется».
Но на следующий день я пришла снова. Потому что именно в этом парке, в компании этого странного дедули и вечно крякающих уток было тихо и спокойно, а не одиноко, как дома. Утки копошились у его ног, а он шептал им что-то на своём тайном языке, похожем на кряканье.— Почему вы не берёте свежий хлеб? — спросила я, тыкая кроссовкой в авоську.— Чёрствый лучше держит форму, — он сложил ладони лодочкой, подул, и крошки взлетели спиралью. — Смотри! Одна утка, с изумрудной полоской на крыле, подпрыгнула и схватила «звезду» на лету. — Это Гага. Она любит ловить только в прыжке, — сказал он, и в его голосе проросла нежность, которой хватило бы на пять таких подростков, как я.
Я стала приходить каждый день. Не потому, что он был крутым, совсем нет, а потому, что утки начали меня узнавать. Гага клевала мой шнурок, требуя хлеба, а селезень с кривым клювом — я назвала его Крип — воровал крошки прямо из рук. Хлебный Дедуля молчал, но однажды сказал:— Ты слишком сильно сжимаешь хлеб. Расслабь ладонь, и он полетит дальше.Я попробовала. Крошечная «звезда» упала в пруд, и по воде разошлась рябь, целуя берега. — Жизнь — как хлеб в руке, — пробормотал он. — Сожмешь слишком сильно — раскрошится, а возьмёшь легко — останется целым. — Вы философ? — я скривила губы, но сердце ёкнуло, будто его кольнуло гагачьим клювом.
Он умер в сентябре. Не пришёл ни в 16:15, ни в 18:30, ни в этот вечер, ни в следующий, ни когда пруд стал черным, как экран мёртвого телефона. Я узнала от бабулек у качелей: «Инфаркт, бедняга... А он каждый день ходил, даже в ливень...».
В авоське, которую я нашла под его скамейкой, лежала записка: «Гага не любит ржаной хлеб. Крипу ломай куски мельче. И отпусти уже свой стих — он красивее, когда летит».

Теперь я кормлю уток. Чёрствым хлебом. Хлебного Дедули больше нет, но его дело продолжает жить. Лиза приходит два раза в неделю — не с пустыми руками, а с пакетиком сухарей. В первый раз она протянула его мне, не поднимая глаз:
— Прости. Твой стих.. он был классным. Я просто завидовала, что сама не смогла так написать. Я тоже хочу кормить уток, научи!

Я кивнула. Не потому, что сразу простила, а потому, что Гага в тот момент вырвала у Крипа кусок сухаря и торжествующе захлопала крыльями. Мы рассмеялись. Теперь Лиза учится бросать звёзды: у неё получается криво, но она упрямо продолжает. (Дедуля бы сказал, что она слишком спешит и сильно сжимает сухари).
А вчера она принесла тетрадь. На обложке — наша Гага, а внутри стихи. Не мои. Её. Я прочитала и сказала:
— Лол, кто так пишет?
Но сразу добавила:
— Давай вместе.
И мы сидели у пруда, подбирали слова, и вот что из этого вышло:Над прудом, где тишина струится, Крошки-звезды тают в вышине. Гага в танце весело кружится Ловит радость в солнечной волне. Да, рифмы кривые. Зато наши. И когда Лиза выложила этот стих в сторис, подпись гласила: «Наши рифмы могут быть кривыми, но их свет — настоящий.» А я добавила в комментарии: «Утки подтвердят: мы всё ещё плохи в поэзии. Но уже не боимся».

Знаете, что я поняла? Звёзды — они не только в небе. Иногда они в чьих-то глазах, когда человек наконец решает быть собой. И в крошках хлеба, которые, превращаются в хлебные звёзды.

Сибирцева Маргарита. На рассвете

Представь себе дом.
Ты видишь просторное поле, усыпанное цветами, на нем протоптана лишь одна единственная дорожка, которая змеей обвивается вокруг дома.
Дом маленький, с чердаком вместо второго этажа. Крыша с одной стороны немного длиннее - черепица съехала. Маленькое круглое окошко сверху состоит из цветной мозаики – это самодельный витраж. Ты так любишь, когда солнце вламывается в эту крохотную комнату под крышей, окрашивая её в разные цвета.
Окно на первом этаже открыто нараспашку. На подоконнике стоит аккуратная ваза с нежными мелкими цветами. Полупрозрачные шторы слегка покачиваются. Сквозь них просачивается ароматное облако пара. Мама снова печёт пирог. Она, как обычно, не говорит, с каким вкусом он будет на этот раз. Ты должен угадать сам. Уже давно стало ясно, что это легко определить по запаху, но ты все равно подыгрываешь маме так же, как она подыгрывает тебе в прятках.
Противоположное окно закрыто. Там отец снова читает при свете керосиновой лампы. Он любит перечитывать одну и ту же книгу перед завтраком. Ты не понимаешь, какой в этом смысл, но тебя завораживает, когда он тихим и низким голосом читает тебе одну и ту же сказку поздним вечером. В той комнате темно, ведь лучи света не пропускает, стоящее впритык к дому, дерево. Отец все время говорит о том, что его нужно срубить, но ты просишь его этого не делать. Ты любишь забираться на нижние ветки и представлять, что попал в «Затерянный мир» и также сидишь в джунглях, выжидая динозавров. Но вместо них натыкаешься на, внезапно выскочившую, птицу. Ты залезаешь выше и, сквозь небольшой зазор между листьев, видишь широкие просторы поля: где-то вдалеке пастух медленно водит овец с одного конца на другой; пара молодых конюхов, обгоняя друг друга, следуют за, почуявшими свободу, лошадьми. Ты смотришь на это и представляешь, как скачешь по цветущему лугу на лошади без седла. Потому, что она свободная. И ты свободен, как индеец.
И у тебя есть лук, из которого ты стреляешь по яблокам.
И ветер треплет индейский роуч на твоей голове.
И всё тебе нипочем, ничего тебя не страшит.
Потому, что и бояться нечего.
Нет, друг, я не плачу. Мне больно вспоминать об этом, но я не буду плакать. То беззаботное детское время должно греть мне сердце, а не причинять боль. Когда я смотрю на серое, покрытое тучами и порохом небо, я хочу вспоминать то самое, ярко синее, усыпанное огромными белыми облаками небо, которое я часами рассматривал в детстве, лежа на траве.
Когда я вижу решетку, которая преграждает мне путь к свободе, я хочу вспоминать маленький низкий забор, закрывающий домик с цыплятами. Они постоянно разбегались и нам с папой приходилось ловить их по всему двору, пока мама звонко смеялась, наблюдая за нашей неловкой суетой.
Когда я смотрю на свою грязную, уже кем-то поношенную пижаму с перешитым номером на груди, я хочу вспоминать свою детскую ночную сорочку. В неё, после стирки, мама заворачивала лаванду. Я так любил этот аромат и, закрывая глаза, представлял, что лежу не в мягкой кровати, а сижу в кресле качалке на веранде. Вот мама подвешивает пучки разных трав и цветов. Они засыхают в тени и служат благовониями ещё долгое время. Когда она заканчивает, подходит ко мне. Я уступаю маме место, а затем сажусь к ней на колени. В полной тишине, мы долго смотрим на звёздное небо. И стоит только заметить падающую звезду, мама сразу же ласково проговаривает стишок:
Месяц яркий и худой
Бродит полукругом.
Он своей большой косой
Звёзды жнёт повсюду.
Я представляю живой месяц и хихикаю. Мама целует меня в затылок и шепчет что-то о желании. Я глупец, что ничего не загадывал.
Здесь нет звёзд. Здесь нет приятного аромата. И кроме подвешенных заключённых, нет никаких пряных пучков. Гнусная вонь грязного человеческого тела, трупный запах, холодный пар от тухлой похлебки, тлетворный дух кругом - всё, что я чувствую. Я люблю вспоминать запахи детства, но с каждым днем мне все больше кажется, что сам же их и выдумал. И я все больше уверяюсь в том, что уже никогда не смогу их почувствовать.
Друг, ты плачешь? Я понимаю, мои глаза тоже мокрые. Но они теперь всегда такие. Прямо как у стариков. Думаю, я сильно состарился. Уже не помню свое молодое лицо с беззаботным взглядом. Смотря в лужу, я вижу исхудавшие черты и пальцами провожу по таким явным морщинам. Как уродует людей голод…
Не волнуйся, друг, возможно, у тебя еще будет шанс уйти отсюда. Я не знаю, что стало с прошлыми беглецами, но надеюсь, они вернулись домой.
Извини, друг, что так расстроил тебя. Мне очень хочется поделиться этими воспоминаниями, чтобы они не исчезли вместе со мной. Произнося мысли вслух, моя вера в них крепчает. Находясь здесь так долго, начинаешь думать, что жизнь до концлагеря была лишь иллюзией.
Знаешь, на рассвете меня уведут. Мне сказали, что я уже не справляюсь с работой, я слабею. Будь сильным, даже если не осталось сил. Слабые отсюда не выбираются.
О чём я? Я многое забываю…
Подожди, друг, до рассвета еще пару минут. Представь себе дом...

Чавкина Софья. Крошки

- Доброе утро. Я с тобой поздоровался, пожелал доброго утра. Доброе утро это когда всё хорошо. Я здесь, а ты там, за стеклом. Я тебя не слышу, но ты тоже мне что-то говоришь. Доброго утра мне. Все будет хорошо. Мама всегда говорит, что все будет хорошо. Все хорошо, это когда нет проблем.
Молодой человек шёл по крохотной квартире шаркающей походкой и бубнил про себя. Его растрёпанные после сна волосы походили на кусты в парке поздней осенью – жёсткие тёмные пряди не желали укладываться в приличную причёску. Пройдя мимо зеркала, около которого бубнёж усилился, молодой человек свернул в ванную комнату.
- Мама говорит: «Надо чистить зубы». Я чищу зубы утром и вечером, чтобы не было проблем. Проблемы это плохо. Всё должно быть хорошо. Всё будет хорошо – так мама сказала.
Продолжая проговаривать свои действия, юноша умылся, взял зубную щётку и тюбик пасты. Медленно открутив и аккуратно положив на край раковины крышку, молодой человек начал выдавливать зубную пасту. Неожиданно туба треснула по боковому шву и вся зубная паста оказалась на дне раковины.
- Плохо, очень плохо. Плохо – это когда есть проблемы. Мама говорила: «Надо чистить зубы». Мама говорила: «Если что-то закончилось, сходи в магазин, не забудь нужно взять вещь и заплатить за неё в кассе, убедись, что денег столько, сколько указано на ценнике». Надо в магазин. Чистить зубы нужно зубной пастой. Зубная паста закончилась…
Юноша прошёл назад в спальню, достал из копилки деньги мелкими купюрами и монетами, положил в карман пижамы и пошёл к входной двери.
- Надо закрыть двери. Закрыть двери на ключ, чтобы никто не зашёл. Зайти могу только я, чужих впускать нельзя. Всё будет хорошо. Мне надо в магазин.
Пересчитывая ступеньки, он спустился по лестнице с третьего этажа, вышел на улицу и вздрогнул от пронизывающего ветра. Дрожа всем телом, молодой человек обошёл дом и зашёл в небольшой хозяйственный магазинчик, который располагался на цокольном этаже.
- Кеша, здравствуй! – улыбнулась вошедшему полная высокая и очень уютная хозяйка магазина, - За чем пришёл?
- Мама говорила: «Если что-то закончилось, сходи в магазин, не забудь нужно взять вещь и заплатить за неё в кассе, убедись, что денег столько, сколько указано на ценнике». Чистить зубы нужно зубной пастой. Зубная паста закончилась. Надо в магазин. – как заведённый повторил девятнадцатилетний Иннокентий.
- Зубную пасту? Хорошо, сейчас дам – очень добро улыбнулась женщина.
- А это что за чудо-юдо? – спросила девочка лет двенадцати, которая сидела за прилавком, - и почему в пижаме, а на голове что галка гнездо свила?
- Зоя! – возмущенно шикнула на неё хозяйка магазина и обратилась к юноше, - Ты, Кеша, не обращай на неё внимания, она маленькая просто ещё.
- Маленьких обижать нельзя – сказа юноша деревянным голосом, - Нельзя обижать маленьких, слабых и старых, а то мама расстроится..
Женщина тяжело вздохнула и показала юноше ценник, чтобы он смог отсчитать деньги. Считал он тщательно, подбирал купюры и монетки так, чтобы было ровно столько, сколько на показанном ценнике.
Тем временем девочка накинула куртку и выскользнула за дверь магазина, крикнув от входа короткое «Я погулять».
Очень сосредоточенный Кеша вышел из двери магазина через несколько минут.
- Привет! – задорная чёлка приветливо качнулась над острыми глазами – меня Зоя зовут, а ты Кеша, да? Это значит Иннокентий?
- Иннокентий Петрович Плагин, приятно познакомиться. Я не знаю почему должно быть «приятно», но мама всегда говорит, что надо так отвечать. Мама всё знает.
Держась ближе к стене здания, где не так дул пронизывающий ветер, молодой человек двинулся домой, но девочка всё не отставала.
- А почему ты так странно разговариваешь, ты больной, да?
- Я не больной, я не такой как все. Мама говорит, что я настоящий заперт там за стеклом и нужно только до меня настоящего дозваться. Но я себе оттуда не отвечаю. Я здороваюсь с ним – со мной - каждое утро, он тоже что-то говорит, но я не слышу.
- Чудной ты, - хохотнула девочка, пиная камешек на дороге одной ногой, будто играя в футбол.
Тем временем Иннокентий подошёл к своему подъезду и зашёл внутрь, Зоя не отставала.
- …, двадцать семь, двадцать восемь,… - проговаривал под нос Кеша, к тренировкам он не привык и подъём по лестнице давался ему с определёнными усилиями и сбитым дыханием, - тридцать девять, сорок. Я дома. Я закрыл дом на ключ, чтобы никто чужой не зашёл. Зайти могу только я, чужих впускать нельзя. Всё будет хорошо.
Услышав его слова, Зоя шмыгнула ему под руку и залетела в квартиру. Кеша остался стоять за порогом, не решаясь его переступить.
- Ну, ты чего! – обернувшись на него, в улыбке сверкнула зубами Зоя, - Я же не чужая! Чужой это человек, которого ты не знаешь. А мы познакомились. Меня зовут Зоя, тебя Кеша, пошли уже, замёрз ведь!
- Если замёрз надо одеться, но сначала почистить зубы и умыться – как программу отчитал юноша, зашёл в квартиру, запер на ключ дверь и отправился в ванную.
- Слушай, а искусственный интеллект не ты озвучивал? А то больно уж похож!
Сколько не крутилась Зоя, как не спрашивала, молодой человек не произнёс больше не слова, пока не почистил зубы, умылся, сходил в спальню оделся и позавтракал. Поначалу девочка хотела обидеться, когда хозяин квартиры не предложил ей даже воды, хотя из его кружки с кофе запах был просто обалденный. А потом решила, что оно того не стоит и сама заварила себе чай в пакетике.
- Слушай, а ты совсем один живёшь? Тебе не скучно?
- Мне не бывает скучно, мне нужно работать.. Мама говорит, что очень важно работать, тогда общество признает. А если ты не работаешь, то и другим людям ты не нужен.
- Ааа…треш. А кем ты работаешь?
- Я пишу программы. Мне нужно работать...
- Да, да, я помню, чтобы общество тебя приняло – а зачем тебе это общество? – спросила Зоя, осматривая почти пустую комнату с аккуратно заправленной постелью, по линеечке вывешенной в шкафу одеждой, казалось, даже пыль стесняется ложиться на по-больничному чистые поверхности.
Тем временем Кеша прошёл к столу и совершенно не обращая внимания на свою гостью, сел за стол, открыл ноутбук и его пальцы запорхали над клавиатурой со скоростью света.
- Ого! Вот это ты крут! Ты что, типа хакер?
- Я работаю. Мама говорит, что нельзя отвлекаться, когда работаешь.
- Слушай, ну, что ты заладил: «мама», да «мама». Где она твоя мама то?
- Мамы больше нет..Она долго болела, потом её положили в ящик и закопали. – ровным голосом произнёс юноша, его волнение выдали только замеревшие на несколько мгновений и подрагивающие над клавиатурой пальцы..
- Ой, прости, я не знала. Давно это было?
- Я не знаю, – деревянным голосом ответил Кеша, его пальцы вновь заплясали по клавиатуре, - каждый день это крошка, хлебная крошка, которую мы положим в ладошку и будем скармливать мирозданию, чтобы оно было к нам благосклонно.
- Что? Ты сам то понял что сказал? – возмутилась девочка.
- Каждый день я работаю и по крошке зарабатываю деньги, чтобы потом хватило на лечение.. Я не успел собрать достаточно крошек, чтобы спасти маму. Но мама говорит, что нужно помогать другим, тем, кому плохо.
- Это тебе плохо, чудик! Смотри, у тебя в квартире из красивого только одно зеркало в раме.
- Мама говорит, что я настоящий заперт там за стеклом и нужно только до меня настоящего дозваться. Я здороваюсь с ним каждое утро, он тоже что-то говорит, но я не слышу.
- Так ты из-за него такой странный? Ты вон даже на секунду не можешь оторваться от своих программ дурацких– вскинулась девочка, - Так давай мы тебя настоящего освободим.
В глазах у Зои мелькнуло что-то злое, она схватила со стола лампу и швырнула в зеркало. То потрескалось на мелкие кусочки, но не разлетелось. Внезапно осознав, что она в чужой квартире крушит мебель, девочка испугалась и с криком «Дурак!» выскочила на улицу, понеслась в магазин к бабушке.
- Где была? – спросила её хозяйка магазина.
- Нигде. Ходила в гости к этому, странному.
- А, к Кеше. Хороший мальчик.
- Да что в нем хорошего, придурок какой-то! – возмутилась Зоя
- Ну, не скажи. Он родился абсолютно нормальным, а к четырём годам все начали замечать, что он отличатся. Ему поставили диагноз расстройство аутистического спектра. Он не понимает многие эмоции, они просто ему недоступны. Если бы не его мама, он был бы совсем беспомощным в этом мире. Великая была женщина. Она столько труда вложила в него, чтобы обучить его выживать в обществе, которое он не понимает. Особенно последние годы, когда ей уже поставили смертельный диагноз, она заставляла его изо дня в день повторять одни и те же действия, чтобы не потеряться, когда её не станет. А знаешь, он ведь работает в очень крупной компании. Говорят, у него огромная зарплата, из которой он мизерную часть оставляет себе в виде мелких купюр и монет, а остальное жертвует в тот госпиталь, где провела последние дни его мать...
Женщина перекладывала товар на полках, пока говорила и не сразу заметила, что внучка стоит вся зарёванная посреди магазина.
- Зоенька, ты чего?
- Я плохая, я его обидела, - вытирая рукавом нос, глухо произнесла девочка.
- Нехорошо. Ну, сходи и извинись, что ли. Не думаю, что он заметил обиду, но для себя, чтобы не чувствовать вину. Сходи, моя хорошая.
Договаривала женщина уже в след взметнувшимся косичкам и ускользающей за дверью куртке.
Зоя прибежала к квартире Иннокентия и хотела постучать, но увидела, что дверь ещё приоткрыта после её побега. Девочка тихо вошла в квартиру и увидела, что Кеша стоит перед зеркалом, напряжённо вглядываясь в отражение.
- Кеша, извини, пожалуйста. Хочешь я куплю тебе новое зеркало? У меня есть в моей копилке деньги.
Юноша стоял, будто не замечал девочку, но неожиданно произнёс:
- Теперь нас много. Я насчитал двенадцать себя в этом зеркале. Теперь я буду здороваться не с одним, а с ними со всеми. Это значит, что мы сможем собрать больше крошек..
Подойдя ближе, Зоя увидела, что после удара зеркало треснуло на множество кусков и Кеша рассматривает себя в каждом из них.
- Да, иногда вещи совсем не такие, какими кажутся, - сказала Зоя с грустью глядя на двенадцать отражений юноши, - А хочешь я тебе помогу? Тогда у тебя будет больше крошек!
- Мама говорит, что всё будет хорошо.

Степанов Ньургустан. Мальчик Кыым и Сестры Зимы

Зимняя ночь. Сильный ветер разносит снежинки. Ни зверей, ни птиц не видно. Нет, они боятся совсем не вьюги. Животный страх в них вызывает то, что в ней прячется. Одной лишь женщине не было страшно, ведь нет укрытия надежнее, чем теплая юрта. Она опустилась на колени в центре жилища, где был расположен очаг, и осторожно бросила тонкий и плоский оладушек в центр пылавшего круга, очерченного камнями.
— Он был не очень вкусный, Ийэ? — задал вопрос маленький мальчик по имени Кыым, лежащий на низких нарах вдоль наклонной стены, укутавшись в одеяло из оленьей шкуры. Он не в первый раз видел, как его мать бросала в камелек свежие оладьи, но всегда стеснялся спросить, для чего она это делала. В ответ ребенок услышал тихий сдержанный смех.
— Я угощаю духа огня. — ответила Ийэ, присев рядом с сыном.
— Зачем?
— Чтобы он был добр к нам и защищал наш дом от холода, пока не наступит Лето. — Лето? А кто это?
Мальчику было всего восемь лет, и за всю свою жизнь он ни разу не видел ни одного теплого дня, ни единого лучика солнца или капли дождя. Кругом была одна зима и полярные ночи.
— Я никогда не видела его лица, но помню, что Лето часто навещало наши земли, когда я была совсем маленькой девочкой. Говорят, что от его яркой улыбки снег вокруг таял, озера и реки снимали с себя ледяное покрывало, а снаружи урасы становилось так же тепло, как внутри.
— И можно даже не надевать унты?
— Даже унты, — засмеялась было мама, как вдруг смех ее был прерван завываниями вьюги. Сквозь дым, проходящий через отверстие на вершине купола, мальчик разглядел чьи-то костлявые руки, своим черным цветом напоминавшие птичьи лапы. Сёстры зимы, как стая голодных коршунов, кружились вокруг юрты вместе со снегом, и лишь яркое пламя не позволяло им зайти. Ийэ уже рассказывала ему об этих таинственных существах, чьи имена произносить можно только шепотом.
— Но Лето пропало, и никто не знает куда, — продолжила она, чтобы сын перестал обращать внимание на тех, кто стремится ворваться в их маленькое жилище. — Лишь звери шепчут, что видели его на Золотом полюсе. Там, где позолоченная луна, обрамленная огнем, никогда не заходит за горизонт. Лето помогает этой луне гореть ярче, и она начинает причинять боль, если долго на нее смотреть, и потому сёстры боятся встречи с ней. Вдвоем они — единственная слабость сестер, но без луны Лето не может им противостоять, как и она без него.
С каждым произнесенным женщиной словом хищные птицы всё громче подпевали свистящему ветру, разбивая крыльями холодный воздух. Им раздавала приказы Вьюга-Улуй, старшая из северных духов. Стужа-Абытай, средняя сестра, смеялась подобно лисице и царапала обтянутые берестой и сыромятиной стены здания своими длинными когтями, а самая младшая, Ледяная Хойун-Туман, любившая играть с людьми в прятки, заглянула в дом через отверстие на потолке и начала дразнить малыша. Ребенок испугался, но поняв, что над ним смеются, разозлился так сильно, что, не раздумывая, взял в руки один из камней, бережно окружавших очаг, и бросил его в Туман, но не попал с первого раза. Внезапно крылатая насмешница сумела залететь внутрь урасы и начала кружить над испугавшимися жильцами. Кыым продолжал бросать в нее теплые булыжники один за другим, но юркая Хойун-Туман продолжала уворачиваться. С каждым отнятым у очага камешком пламя внутри него становилось всё слабее. Ийэ пыталась успокоить сына, но он не останавливался. Малец подумал, что последний оставшийся камешек попадет прямо в цель, но тот лишь прошел сквозь ее полупрозрачные крылья, она его даже не заметила. Всё ее внимание было обращено к незащищенному пламени. Младшая из сестер зимы едва дунула на остывающий камелек, и огонь в нем тут же потух, приглашая ведьм в дом.
В кромешной темноте матери удалось зажечь факел. Вручив его Кыыму, она быстро надела перчатку на правую руку и подняла раскаленную кочергу, чтобы помочь искрам былого костра образовать новый. Хойун-Туман, заметив это, принялась кружить вокруг женщины, оставляя после себя блеклые клубы удушающего дыма. Не мешкая, Ийэ ударила перед собой железным прутом, и бесформенное облако крикнуло от удара, превратившись в розовощекую девочку с бесцветными длинными перьями вместо волос и белоснежными ресницами. Она каталась по полу и громко плакала от боли. Поняв, что это зов о помощи, хозяйка быстро заперла дверь за мгновение до того, как в нее сердито постучались. Использовав отверстие, служащее дымоходом, на потухший очаг приземлилась Стужа-Абытай. Подол ее рыжей шубы испачкался об пепел, разгневав длинноволосую красавицу. От ярости она увеличилась в два раза, и ей пришлось сесть на пол, чтобы поместиться в юрте.
— Человеческая женщина, хозяйка этой урасы, отдай свой выродок нам, Сёстрам Зимы. Мы обучим его хорошим манерам, а тебя не тронем, — засмеялась великанша, но смех ее сменился криком.
Пока она говорила, ребенок подпалил меховое платье злодейки факелом. Драгоценная одежда заполыхала ярким пламенем, вынудив Стужу-Абытай обернуться зверем и выскочить из дома. В это время скулящая от боли Хойун-Туман уже приползла к выходу и открыла дверь для самой старшей сестры. Северный ветер мгновенно наполнил дом густым снегом, опережая статную Вьюгу-Улуй, медленно ступавшую в сторону мальчика Кыыма. В седых волосах играли серебряные украшения, а длинный темно-синий плащ был пронизан крупными и маленькими бриллиантами так же, как зимнее небо по ночам усеяно звездами.
— Милый мой, родненький, тебе нужно идти. Ступай к проруби, оттуда по средней тропе ты дойдешь до добрых людей, они воспитают тебя как сына. По широкой тропе не иди, по ней ты дойдешь до скупых людей, они воспитают тебя как прислугу. Про тонкую тропу тоже забудь, она заведет тебя в лес к людоедам, — сказала Ийэ и напоследок, прощаясь с Кыымом, прижала свой нос к его лбу.
Она видела, на кого был устремлен взгляд безразличных глаз Вьюги, и потому побежала к ней и ударила раскалённой кочергой. Чародейка схватилась за орудие и крепко сжала его ладонью. Пальцы ее были черные и обугленные, именно их боялся мальчик. Когда-то колдунья была добра и молода, но однажды она обожглась об солнце из-за невнимательности юного Лета, который был ее другом. Кочерга покрылась тонкой коркой льда и разбилась вдребезги. Вьюга оттолкнула Ийэ и продолжила неторопливо идти к Кыыму. Он бросил факел и попытался убежать, но ноги его примерзли к земле. Приблизившись, старая женщина погладила ребенка по голове. Легкое касание ее руки замораживало всё живое, но в моменты отчаяния человеческие сердца загораются ярче пламени, не давая своим обладателям замерзнуть даже в самую долгую зиму.
— Тебе не холодно, дитя?
— Холодно, бабушка, холодно... — ответил Кыым, закрыв глаза. Мальчишка представил себе зеленое поле. Вообразил, как блеклые зайцы красят друг друга в яркие цвета и как прорастают под ногами узоры немыслимых растений. Он никогда не видел весну, но внутри него теплилась надежда о скором ее возвращении.
— Прошу, возьмите меня вместо него! — взмолилась Ийэ, и Сёстры Зимы прислушались к этим мольбам.
Когда Кыым открыл глаза, вокруг никого уже не было. Он сразу выбежал из юрты и стал искать их следы, но те давно замела метель, приглушавшая детский плач. Мальчик, как и было велено, дошел до проруби, рядом с которой виднелись три протоптанные дорожки. Какое-то странное чувство поселилось в его груди, из-за чего он не встал ни на один из путей. Ребенок вдруг подумал, что с новообретенной семьей забудет свою настоящую маму, а забывать ее ему не хотелось. У него не было магии, в нем не было сил, чтобы противостоять Сёстрам Зимы, но из рассказов Ийэ малыш знал того, кто может их одолеть, и он обязательно его найдет там, где позолоченная луна, обрамленная огнём, никогда не заходит за горизонт. Отныне он держал курс на Золотой Полюс.

Ахметвалеев Зиннур. И люди в нем актёры

Послышались первые овации, после которых тотчас погас свет и малый зал погрузился в густую непроглядную темноту, света ещё нет, всё застыло в каком-то длительном и мучительном ожидании: зрители, звукорежиссёры и Платон замерли в выжидающем безмолвии.Наконец, все началось...
Все началось ровно с того самого момента, когда в дом переехала новая семья, поселившаяся прямо над ними. Казалось бы, обыкновенная семья, однако после первой встречи с ними Платон испытал необъяснимое чувство дискомфорта и даже в какой-то степени страха. Дело было в том, что сын семьи Ковалевых был прикован к коляске и ввиду целого букета заболеваний имел довольно неприятный внешний вид. И у Платона как-то с самого начала не заладились отношения с Левкой Ковалевым. Во многом, вероятно, это было вызвано чувством страха: Платон откровенно боялся встречаться с ним в подъезде и всячески старался избегать его. Но, как назло, Лева будто преследовал его везде и всюду, и вследствие этого страх Платона плавно начал перетекать в некоторую неоправданную и непонятную неприязнь.
Нескончаемый гулкий и раздражающий стук Лёвкиных колёс над головой и ночные припадки при прекрасной слышимости через межквартирные стены лишь подлили масла в огонь. Как ни силился Платон, не удавалось ему понять такого явления природы, не мог он принять такого исхода: ведь вот он - здоровый и сильный, и все окружающие его люди точно такие же, и нет ничего такого страшного! Левка не вписывался в его представление о мире, ну, совершенно не вписывался.
Впрочем, в скором времени эти представления Платона о мире изменятся и натянутые отношения перейдут на другой уровень. Но… прежде несколько слов о Платоне: это совершенно обыкновенный мальчишка лет тринадцати, невысокого роста, с вострым носом, вечно неспокойными глазами и синяками под коленками, бойкий, шустрый и … неумный. Родители до сих пор поражались, как такой сорванец угодил не в спортивную секцию, а в театр. Да-да, вы не ослышались, именно в театр. Детская студия в местном драматическом театре объявила набор, и Платон напросился на прослушивание, которое, к всеобщему удивлению, успешно прошел.
Дальше начались актерские будни среди единомышленников, увлекательные занятия, посвященные сценической речи, актерскому мастерству, хореографии и даже вокалу. Мальчик приходил изнуренный и уставший, валился в кровать, но, судя по невероятной тяге продолжать заниматься, довольный.
Наконец, настало время практики: их преподавательница по актерскому мастерству, по совместительству руководитель кружка, предложила поставить спектакль по пьесе Евгении Юсуповой "Дневник моей мамы", на что все дети, включая Платона, отреагировали с восторгом. "Вот он - наш первый спектакль!" — загорелись глаза у ребят. Однако, когда кто-то спросил Анну Владимировну про сюжет пьесы и Платон краем уха услышал, что один из главных героев произведения — мальчик-инвалид, ему вдруг сразу стало как-то неловко и неуютно.
Он шел домой с тяжёлыми думами: а что если на эту главную роль выберут его?  Ведь в студии очень мало мальчиков, и один из первых на примете у Анны Владимировны был именно Платон.
Начался этап читки, и вскоре опасения Платона подтвердились. Преподавательница тотчас выбрала его на главную роль — роль (кто бы мог подумать!) Левы - так звали персонажа пьесы. Теперь в сознании Платона ещё отчётливей и ясней вспыхнул образ Левы из его подъезда. Он хотел было отказаться, но Анна Владимировна была непреклонна. Режиссер подошла к пьесе под очень интересным углом: решено было представить спектакль в уникальном жанре - рапсодии в шести картинах.
Платон действительно очень сильно испугался, так как понимал, что он чисто физически не сумеет сыграть больного мальчика, но преподавательница быстро его успокоила, сказав, что от него не требуется полного копирования.
Закипела работа. Платон все же, собрав все свои силы, решил во что бы то ни стало сыграть свою роль, к тому же это его первый спектакль, нужно непременно сделать все возможное для создания своей роли.
На репетициях порой было невыносимо, Анна Владимировна вечно была чем-то недовольна, вечно находила его слова неубедительными или не подходящими по интонации. Во время одного из монологов Платон, сидя на инвалидном кресле, даже несколько подправил реплику под себя, чтобы она звучала естественней: «А если так, Вы мне верите?» Режиссер же, дослушав до конца, как-то с жалостью и в то же время беспощадно отметила, что не верит. Расстроенный и разочарованный до глубины души словами Анны Владимировны, он вернулся домой, где сверху вновь слышал неумолкающий, казалось, ни на секунду гулкий стук колёс, который эхом отдавался в его голове. Платон, подобно оголенному проводу, лежал на кровати, казалось, ещё несколько минут и он не выдержит и пойдет стучаться к ним в квартиру и ругаться самыми последними словами.
Многочасовые репетиции продолжались, а ему по-прежнему не удавалось достичь того самого образа, которого требовала режиссер. "Не играй, — твердила она, — живи!" "Легкой им говорить…" — проносилось злобной искрой в голове. А дни все так же неуклонно и непрерывно шли, оставляя за собой марево из ежеминутных человеческих поступков. Однако в скором времени произошло нечто, перевернувшее все с ног на голову.
Однажды, возвращаясь из школы и подходя уже к своему подъезду, Платон увидел, как скрипучая дверь подъезда отворяется и оттуда показывается кресло-коляска Лёвы. Мама его каким-то образом спотыкается о порог двери и, падая, толкает коляску вперёд. Коляска прыгает по ступенькам бетонной лестницы и … мгновение... Платон, не осознавая до конца всего происходящего, бросается вперед и хватает Леву на лету. Ещё мгновение... Кажется, вечность застыла в этом мгновении. Платон впервые близко увидел лицо Левки: его голубые, прямо небесные глаза, слегка влажные, аккуратный носик, маленькие уголки рта, образующие самую восторженную улыбку, которую ему только доводилось видеть. Кажется, Лева даже не понял, что падал, он понял, что летел! Платон почему-то вспомнил одну из своих реплик: "Долговязый, худенький парень с копной кудрявых волос сидит на кровати". Что-то больно-больно закололо в груди и отпустило, почему-то Лёва перестал казаться ему страшным.
Дальше все, как в тумане: нескончаемые благодарности его мамы, приглашение на чай и взгляд Левы, взгляд обыкновенного, здорового мальчишки, такой кроткий, чуткий и благодарный.
С этого самого дня (быть может, так и было предначертано) Платон начал сближаться с Левкой, и очень скоро они стали неразлучны. Как выяснилось, мальчик имел больное тело, но абсолютно здоровую голову и к своим 13 годам успел узнать много всякого, чего не знал Платон. О чем оно только не разговаривали (скоро Платон привык понимать его речь), начиная спорами про лигу чемпионов и заканчивая тяжёлыми и в меру взрослыми дискуссиями об искусстве и театре. У Платона было много знакомых, однако по-настоящему родственную душу разглядел именно в нем, в этом маленьком, сгорбленном и вечно сидящем мальчике.
Дружба с настоящим Левкой оказало благотворное влияние и на сближение со своим персонажем, образ тотчас заиграл новыми красками, а преподавательница во время одной из репетиций заметила его большие успехи и сказала, что история начинает, наконец, получаться. А у Платона перед глазами был живой пример, и теперь все меньше приходилось играть и что-то изображать, достаточно было жить. Теперь он осознал речь, движения, мимику своего героя, все само естественным образом сплеталось воедино, образуя жизнь, которую он раньше не мог вписать в свою картину мира.
Вот и премьера... Послышались первые овации, после которых тотчас погас свет и малый зал погрузился в густую непроглядную темноту, света ещё нет, все застыло в каком-то длительном и мучительном ожидании: зрители, звукорежиссёры и Платон замерли в трепетном безмолвии. Всё началось …
Всё было, как во сне: дрожащие пальцы и вырывающаяся от волнения душа, первый выход и… уже поклон. Овации волной захлестнули весь зал, люди начали подниматься со своих кресел. Включился дежурный свет, который осветил красные глаза и не успевшие обсохнуть слезы на некоторых щеках.
Платона охватило какое-то необъяснимое чувство, которое не покидало его уже ни во время чая с ребятами после спектакля, ни до самого конца дня: какое-то внутреннее возбуждение и восторг, нечто неописуемое и, пожалуй, прекрасное. Домой он не шёл, а летел…
Возле подъездной скамейки стояла знакомая коляска. Лёва смотрел на небо и улыбался. «Платоооон! – протянул он, увидев друга. - Я был на спектакле: ты был … настоящий. Я тебе верю!»

Елихавкина Софья. Счастлива

– … Вы приняты в университет H., – вслух произношу я, всматриваясь в слова на экране. Несколько строчек, напечатанных сухим, официальным языком, должны навсегда изменить мою жизнь, но я чувствую лишь глухое ошеломление и что-то вроде гуляющего внутри сквозняка…
А снаружи между тем всё наполняется праздником. Мама, сияя от счастья, достаёт с антресолей белоснежную скатерть, распахивает буфет, набитый хрустальными вазочками и сервизами, из которых запрещается пить чай в «обычные» дни, и открывает бутылку детского шампанского… Её движения при этом полны торжественности, как будто она разливает настоящее вино, а не лимонад. Бабушки и тётушки суетятся, накрывая стол: звенит посуда, на столе появляются блюда, приготовленные специально для такого случая…
Я же сижу в кресле, сжимая в руках телефон, улыбаюсь, но чувствую, как эта улыбка становится маской, прикрывающей растерянность и странное чувство вины. В голове бьется мысль: “Кажется, я не счастлива…”
Казалось бы, я выиграла эту жизнь в беспроигрышную лотерею: тётя в голубой панаме крутила прозрачный бочонок, лёгкой рукой достала заветный билет и с улыбкой протянула мне. И действительно, всё, чего я хотела — или думала, что хотела — приходило ко мне само: я без труда поступила в престижный лицей, окончила музыкальную школу с красным дипломом, побеждала в олимпиадах и конкурсах, сдала выпускные экзамены на высшие баллы, и директор школы вручил мне блестящий металлический диск в бархатной коробке – золотую медаль… А теперь меня ждёт иностранный вуз, поступление в который все считают огромным успехом…
Только вот вместо радости я чувствую тревогу, как будто попала в плен к людоеду. Это то, чего я действительно хотела? А что если мне не понравится? А что если у меня не получится? Все так радуются – я их обнадёжила…
Голоса родных звучат слишком громко, как будто они стараются заполнить тишину, которая нарастает внутри меня. Я смотрю на свою семью, чувствуя, как внутри всё сжимается.
– Ты – наша гордость! Ты так старалась, и вот результат! - повторяют родные по очереди, но их слова не доходят до меня. Пустота внутри меня сворачивается пушистой серой кошкой.
Я выдавливаю очередную улыбку:
– Спасибо!
Но голос дрожит, и улыбка выходит натянутой, будто её кто-то держит по уголкам губ.
Позже, оставшись с мамой наедине, я пытаюсь рассказать ей о своих переживаниях:
– Мам, а ты когда-нибудь думала, что всё это... не для меня?
Она удивленно поднимает глаза, оторвавшись от тарелки, на которой любовно раскладывает фрукты:
– О чём ты, милая? Ты столько лет шла к этому! Теперь у тебя есть всё, о чём можно мечтать!
Я лишь вздыхаю.
– Ты просто устала,– щебечет она, – это нормально.
Я хочу всё объяснить маме, но понимаю, что её не переубедить. Она уверена в правильности такого пути так же, как и все вокруг. Конечно, Мама меня любит, но как будто не так, как мне нужно… Мне ужасно одиноко. Одиноко заранее.

***
Переезд выходит стремительным, и вот я в чужой стране, а вокруг всё незнакомо: язык, культура, люди, правила. Я чувствую себя потерянной и уязвимой, как будто попала в лабиринт без карты. Город, в который я переехала, величественный и холодный. Университет – огромный и безразличный, словно гигантский орган, в котором у каждой ноты своя, установленная дирижёром роль. Только я не нота…
Я живу в кампусе, окружённая людьми и событиями. Но ночные посиделки в общежитии, шумные вечеринки, бесконечные разговоры о чём-то важном и глупом, споры с профессорами на лекциях и семинары по экономике – всё это не селится внутри надолго. Я будто наблюдаю за жизнью со стороны, не будучи её частью.
– Ты уже подружилась с кем-нибудь? – спрашивает мама по видеосвязи в очередной раз.
– Да, конечно, – лгу я. – Все очень доброжелательные.
На самом деле, я едва знаю имена половины одногруппников, а на встречах не могу выдавить из себя и пары слов. Мне невыносимо скучно…
Каждый день я иду на лекции, стараюсь по-прежнему быть лучшей, получать отличные оценки. Но радость от достижения маленьких целей кратковременна, словно вспышка молнии в ночном небе: она освещает тьму вокруг на мгновение. Моя жизнь похожа на блестящий спектакль, где я играю роль успешной девушки, добивающейся всего, чего пожелает. Но за кулисами пусто и темно: как-то ничего не желается… Я будто живу чужой жизнью, боясь не оправдать ожиданий.
– Почему ты всегда такая серьёзная? – усмехается одногруппник, работающий со мной над проектом. На лацканах дорого пиджака блестят золотистые пуговицы.
– Не знаю… – я пожимаю плечами, избегая его взгляда.
– Знаешь, иногда стоит просто расслабиться, – парень лениво потягивается и откидывается на стул. Улыбка на его лице вполне искренняя, но сказанные им слова задевают меня.
Плакать я начинаю только через полгода после переезда – до этого держусь как истукан с острова Пасхи, и все начинают думать, что я «бесчувственная русская». Первые слезы редкие, как дождь после долгой засухи, но потом они льются почти каждый вечер, потому что я скучаю по дому, любимым голосам и родным лицам. Непонятная, щемящая тоска высасывает ключицы, и я зарываюсь в одеяло, будто лиса в снег.
– Ты держишься? – спрашивает мама в очередной раз. – Нужно быть сильной, и тогда любые вершины по плечу!
– Да, всё отлично, – снова вру я, чувствуя, как скребёт в горле и щиплет нос.
Понимание приходит не сразу: все мои достижения – это не мои мечты. Это мечты моих родителей, учителей, соседей («Ох, Людочка, какая дочь у тебя!») – всех тех, кто ждал от меня успеха. Я просто следовала за чужими ожиданиями, как по маршруту, проложенному навигатором, но сама не знала, нужно ли мне в конечную точку.
И вот, наконец, секрет моего сердца раскрылся: я не знаю, чего хочу по-настоящему. Моя жизнь – красивая витрина, но всё на ней бутафория из папье-маше. Это осознание пробегает по телу электрическим импульсом и оживляет меня. Я задаю себе вопросы: «Что приносит мне радость?», «Что я хочу делать, когда никто не видит?» Но ответы не приходят сами собой – их нужно искать.
И вот теперь я каждый день отправляюсь на поиски того, что принесёт мне радость. Я пробую гулять, учусь готовить, рисую, пишу длинные эссе, но всё это не то. Любая радость мимолётна, как съеденное мороженое. И я ищу то, что заставит сердце биться быстрее…
***
Однажды вечером я бреду по городу. Холодно: осень превращается в зиму. Улица течёт под ногами, я смотрю на окна домов, вижу порозовевших от тепла посетителей кафе, прохожих, кутающихся в шарфы… Ноги сами ведут меня к невысокому зданию с большими стеклянными окнами. Это крохотная ледовая арена.
Внутри пахнет льдом и карамельным попкорном. За стеклом – фигуристы-любители, стремительно скользящие по зеркальной поверхности. Движения лёгкие, почти невесомые. Они кружатся, смеются, падают и снова встают.
Я вспоминаю детство: вот я впервые встаю на коньки, вот папа держит меня за руки, а потом отпускает, и я качусь… качусь сама. Я падаю, сбиваю коленки, встаю и – будто взрослея на ходу – бегу и кружусь, чувствуя ветер в волосах. Нет, я не была чемпионкой, но чувствовала себя свободной, когда лёд скользил под лезвиями коньков. Воспоминания согревают меня: это не вспышка молнии, это ровный свет моей внутренней лампы.
Я беру напрокат коньки. Лёд по-прежнему твёрдый и скользкий. Первые шаги неуверенные – мышцы помнят, но страх сковывает. Я осторожно отталкиваюсь от бортика и… качусь! Медленно, сначала неловко, но с каждым новым кругом – всё увереннее. Наконец я разгоняюсь, закрываю глаза и чувствую ветер. Чувствую с неописуемым удовольствием.
Я смеюсь. Громко, звонко. Я смеюсь, кружась на льду, и впервые за долгое время ощущаю себя свободной, счастливой – живой. И мир меняется…
***
Теперь я хожу на каток каждый день. Сначала я каталась одна и наблюдала за другими, а потом познакомилась с Анной. Она студентка, мечтающая стать тренером. У неё добрые глаза и неиссякаемая энергия. Она учит меня новым элементам и подбадривает, когда я падаю.
– Тебе нравится? – спрашивает она.
Я киваю, переводя дух – щеки горят, ноги горят.
– Тогда катайся. Не ради оценок, не ради достижений, а просто потому, что это делает тебя счастливой.
Её слова остаются со мной. Я всю жизнь старалась быть лучшей во всём, но кататься можно не ради побед. Можно просто скользить по льду и радоваться тому, что всё так, как оно есть.
И мир отзывается на моё тепло благодарностью. У меня появляются новые знакомые. Например, Микаэль – художник, который рисует прямо на льду, оставляя за собой линии, похожие на мазки кисти, а потом делает фото и расклеивает их на остановках метро.
Я нахожу небольшое кафе, где каждую пятницу играют музыканты. Здесь пахнет корицей, и можно сидеть часами, слушая незнакомцев, которые делятся историями.
А еще я помогаю в приюте для животных – выгуливаю собак, ухаживаю за кошками. Однажды рыжий котёнок вцепился коготками в рукав моей куртки и отказался слезать. Я взяла его к себе и назвала Неко. Теперь по вечерам он засыпает у меня на груди, и мне не бывает одиноко.
Но самое главное – я приняла смелое решение: я перевелась в другой университет – маленький, уютный, без пафоса и бесконечной гонки за успехом. Здесь не требуется быть идеальной – достаточно быть собой. Я выбрала факультет литературы и начала писать. Не бездушные эссе на высшие баллы, а настоящие истории – такие, в которых есть чувства, мечты, надежды.
Когда я рассказала об этом маме, она сначала растерялась:
– Ты уверена? Ты столько лет к этому шла…
Я кивнула.
Мама долго молчала, а потом улыбнулась:
– Главное, чтобы ты была счастлива.
В тот момент я почувствовала, как внутри всё расправилось, словно наконец-то встало на свои места. И теперь мои дни наполнены простыми, но настоящими вещами. Я катаюсь на коньках, работаю в издательстве, пишу, гуляю по паркам с Неко на руках, пью горячий шоколад в уютных кафе, слушаю уличных музыкантов и покупаю цветы. Я больше не гонюсь за чужими ожиданиями – я просто живу.
И кажется, впервые за долгое время я по-настоящему счастлива.

Зайцева Кира. Далекая и близкая сказка

Солнечные лучи пробиваются сквозь светло-голубую тюль актового зала. Учительница с особенным воодушевлением рассказывает ребятам о музыке конца двадцатого века, однако мысли Орловой Варвары находятся слишком далеко от предмета повествования. Несколько лет, проведенных в музыкальной школе, вызвали в ней какие-то непередаваемые нотки грусти ко всему, что связано с этим искусством.
Да и кому в классе может быть интересна эта история?
Аня, лучшая подруга Вари, что-то сосредоточенно чертила в своей тетрадке – рисовать на уроках было ее любимым занятием, а Саша, одноклассник, который заставлял сердце Орловой трепетать, шепотом, так, чтобы Ольга Васильевна ничего не услышала, что-то рассказывал своему соседу по парте.
– А сейчас мы послушаем с вами песню “Надежда”, – учительница, заметив отсутствие заинтересованности у ребят, решилась на последнюю попытку пробудить любопытство хотя бы у одной пятой от всего класса.
Варе с трудом удалось вспомнить, что темой сегодняшнего урока стал жизненный путь советско-польской певицы, Анны Герман. Кажется, ее композиции особенно нравились маме Орловой. Варя никогда не могла понять этой любви – сейчас же есть столько куда более интересных и модных песен, которые постоянно звучат по радио на музыкальных каналах, так что же ее мама нашла в старомодной музыке прошлого века?
Однако все ее вопросы перестали иметь значение, когда из глухих колонок по всему актовому залу начала распространяться характерная для музыки советских времен мелодия. Голос, ангельский, чистый, рассказывал историю о разлуке с любимым – в душе Орловой сразу зазвучали чувства любви к Саше, и Варя едва могла сдержать слезы. Какие-то невероятные эмоции пробуждались в ней от этой простой, но западающей в душу мелодии.

– Эту композицию мы с вами будем разучивать для пения… – за дверью послышался звонок, оповещающий о конце седьмого урока, и учительнице, видящей недовольства на лицах почти тридцать ребят, пришлось убавить звук, давая им возможность собрать свои вещи.
– Если вам интересно познакомиться с Анной Герман поближе, то вы можете посмотреть документальный фильм о ее жизни!
Последние слова Ольги Васильевны утонули в гуле голосов, оставаясь почти незамеченными – одна Варя наскоро записала название, продиктованное учительницей, рядом с темой, намереваясь посмотреть его на выходных. Однако тетрадь по музыке имела свойство теряться, а мысли Орловой о жизни советско-польской певицы закружились и пропали в бездне более важной, как ей тогда казалось, информации.

***
Будучи еще в девятом классе, Варя твердо решила, что будет поступать заграницу, однако кто же мог знать о том, что это настолько тяжело?
Однако совместными усилиями самой Орловой и ее родителей мечта наконец-то была осуществлена!
Париж встретил молодую девушку невероятно красивой архитектурой и речью, похожей на мурчание котят – Варя и не подозревала о том, что французский действительно так сильно напоминал характерный для кошек звук. Красота и уровень жизни населения поразил Орлову – кажется, что в России все было совершенно иначе.
Когда она гуляла по французским улочкам и переулкам, ей на глаза попалось кафе. Судя по названию и звучащей оттуда музыке, было ясно, что в этом кафе пропагандируется русская культура. На секунду девушке даже захотелось зайти туда и проверить собственные догадки, однако она быстро одернула себя – неужели она уехала в другую страну, в город ее мечты, чтобы в конце концов выискивать намеки на собственное прошлое?
Любовь к родным местам никогда не посещала Варвару, и ей даже начало казаться, что она способна прожить всю жизнь независимо от местонахождения. С такой красотой вокруг, с огромным количеством культурных памятников и музеев – она явно готова ко всевозможным трудностям. Надежда на лучшее будущее поселилась в ее сердце, пробуждая стремление к действиям. И Варя радостно принялась жить…

***
– Да, ма, я перезвоню тебе… – голос Вари спустя десять лет жизни в Париже выдавал легкий французский акцент, когда она разговаривала со своей мамой на некогда родном русском языке. Выбегая из многоэтажного офиса компании, она остановилась перед пешеходным переходом, усиленно пытаясь рассчитать, когда же будет свободна на этой неделе. Сегодня вечером ей нужно было закончить важный проект, а завтра – отвезти кошку в ветеринарную клинику. Адель в последнее время перестала есть, и это сильно волновало ее заботливую хозяйку. В выходные она договорилась встретиться с Эдвардом – мужчиной, с которым Варвара была вместе вот уже три года.
Мысленно проверив свое расписание, она осознала, что у нее нет времени на разговоры… Каждая минута жизни была занята какими-то великими делами, которые, как она привыкла считать, приближали ее к заветной мечте, о которой Варя имела весьма смутное представление.
– Позже, – не найдя более точного ответа, девушка лишь отмахнулась от телефонного звонка, бросая телефон в кожаную сумочку. Все ее мысли были заняты предстоящими событиями и обязанностями.

Эх, если бы у нее только было время остановиться хотя бы на секунду и подумать о собственной жизни! Тогда она бы непременно была счастлива.

***
Суббота. Над Парижем, еще совсем недавно переливающимся в лучах августовского солнца, сгустились непроглядные тучи – Варвара с иронией смотрела на их пушистые очертания, прикрываясь зонтом. Встреча с Эдвардом, которая, как ей казалось, должна была осчастливить ее на всю жизнь, оказалась крахом. Девушка давно заметила, что их чувства друг к другу начали охладевать – они познакомились на работе и виделись довольно часто, однако это не уберегло их отношения. В последнее время он казался ей ласковее и добрее, чем до этого, и она позволила себе, двадцативосьмилетней незамужней девушке, помечтать о браке. Кто же мог предсказать, что это было не больше, чем затишье перед бурей?
Эдвард, смущающийся с самого начала их беседы в кафе, объявил, что хочет расстаться. Варвара, оскорбившись до глубины души, даже не стала выслушивать его объяснения – вскочила со своего места и выбежала из кафе.
Мысли нахлынули словно цунами. Осознание собственного одиночества сдавливало горло. Конечно, у нее были подруги, знакомые, с которыми Варвара могла бы провести свое время. Однако у нее все еще не было ни семьи, ни мужа. Человек, который казался ей самым близким на свете, только что предал все их совместные планы.
И вот она одна, в абсолютно чужой стране – Франция так и не стала для нее домом, как бы она не старалась “влюбляться” в ее черты, – без семьи и родителей, потерянная в этом многомиллионном городе и, что куда страшнее, в собственной жизни.

Стук высоких каблуков пробивался сквозь вой проезжающих мимо машин. Варя даже и не знала, куда она идет – отправляться домой было нельзя, потому что все: каждый сантиметр квартиры напомнил бы ей о человеке, которого она бы предпочла забыть.
Все, что ей оставалось – это рассеяно идти по парижским улицам в поисках того, что могло бы утешить ее. Варвара не заметила, как оказалась в том самом переулке, в котором десять лет назад рассуждала о своем прошлом и будущем. От знакомых мыслей на лице появилась грустная улыбка – ах, сколько же надежд было у восемнадцатилетней, здоровой и молодой Вари. Однако одно осталось неизменным: ее взгляд, как и тогда зацепился за вывеску русского кафе.
Удивительно, но они так и не закрылись спустя десять лет, – остановившись, Варвара, недолго думая, решила зайти в него. Конечно, подобное решение явно противоречило всем принципам молодости, но сейчас девушке было необходимо найти утешение хоть в чем-то и, возможно, место, способное навеять воспоминание о ее родных местах, не было таким уж плохим вариантом.
Переступив порог, Варя сразу же почувствовала знакомый с детства запах щей и блинов – наверное, самых известных для людей из заграницы блюд. Улыбка, вовсе не ироничная, а искренняя, расцвела на ее губах. Мужчина, стоявший за стойкой, бросил на нее взгляд, как бы спрашивая, требуется ли ей его помощь, но девушка отрицательно помотала головой, оглядываясь вокруг, словно в музее.
Увешанные знакомыми красно-бурыми коврами стены, бежево-коричневые диваны, которые были у Вари на даче, напоминающий коробку небольшой телевизор. Сделав заказ, девушка села за один из столиков.

На секунду ей показалось, что сегодняшний день судьбоносный, ведь кто бы мог подумать! По телевизору шла трансляция того самого документального фильма, о котором ей почти пятнадцать лет назад говорила учительница музыки, Ольга Васильевна.
– А песни довольно одной… – красивая светловолосая девушка, вероятно, сама Анна, пела знакомую песню, которую Варя когда-то знала наизусть. – Чтоб только о доме в ней пелось!
– Чтоб только о доме в ней пелось… – Сама того не осознавая, девушка повторила заключительные слова песни. Воспоминания о том самом дне, когда она впервые услышала эту композицию, заполнили ее сознание. За секунду в ее голове промелькнули тысячи картин, пейзажей ее родного города, ее родной страны, и какое-то щемящее, тянущее вперед чувство овладело ее душою. Это была любовь, любовь к Родине – настоящая, болезненная, заставляющая слезы течь по покрасневшим щекам. И она плакала, плакала молча и печально, желая вновь оказаться там, где было ее место.
Варя не сразу услышала, что ей кто-то звонит, и, возможно, если бы не подошедший, молодой официант, говорящий по-русски, она бы и вовсе не заметила этого. На экране высветился знакомый номер – мама, словно чувствуя тоску и боль своей дочери, пыталась достучаться до нее.
– Алло, мам, – помолчав немного, словно собираясь духом, Варя проговорила:
– Я хочу домой.

Антюфеева Анна. Кабачок – мой супергерой!

– Да я ж так и подумал, что ей понравится! Она девчонка добрая, вся в меня пошла! Такой подарок – на вес золота! Такого ей никто, кроме рОдного дядьки, не подарит! – громкие возгласы удаляющегося дядьСаши эхом разносились по пустому двору, а я сидела и бессмысленно таращилась на его подарок. Вот это да! День рождения, похоже, перестал быть скучным!
…Он был розовым. По-настоящему нежно-розовым – как зефир или небо на рассвете. Розовым были нежные ушки. Розовым был хвостик-спиралька. Розовым было все тельце, округлое, упругое, похожее на кабачок, поставленный на коротенькие ножки с копытцами. Кабачок сидел в картонном ящике из-под бананов и доверчиво смотрел на меня.
–Ну привет, – хмуро сказала я.
–Хрю! – поприветствовал меня розовый кабачок.
–И что мне теперь с тобой делать?
Поросёнок не ответил ничего, зато стал деловито осматриваться внутри коробки, принюхиваться, изучая обстановку.
А ведь как хорошо всё начиналось! С утра родители подарили новенький телефон, бабули-дедули прислали на карту денежек для любимой именинницы-внученьки, а брат Артём вручил флакончик духов. А вечером должны были девчонки в гости заявиться – тортик, чаёк, мамина вкусная выпечка, приятная болтовня, куча фоток и всё такое… А тут – дядьСаша со своим «сюрпризом». Зато теперь я во всей полноте осознала значение поговорки «свинью подложить»! Родственничек подложил мне самую настоящую свинью, точнее – поросёнка, похожего на розовый кабачок!
Кабачок изучил внутренности картонной коробки и начал покусывать борта, издавая странные звуки.
– Ты ж есть, наверное, хочешь! – раздражённо произнесла я. Не знаю, почему я говорила с ним вслух, всё равно ведь он не понимает ничего!
Я понятия не имела, чем питаются подобные розовые кабачки, а ДядьСаша уже ушёл, да и родители были на работе, так что спросить не у кого. Решив, что все мелкие должны любить молоко, я принесла из кухни тарелку с тёплым молоком. Поставила в коробку. Поросёнок замер, принюхался, потом, шустро зацокав розовыми копытцами, добежал до тарелки и лёг прямо в неё! Я ахнула от возмущения! Какой нахал! Надо же! Но делать было нечего, Кабачка надо было спасать. Вытащив его из коробки, я попыталась обтереть проказника полотенцем, но он, извернувшись всем своим кабачкообразным тельцем, вырвался из моих рук и побежал под кровать. Моему возмущению не было предела! Что с ним делать? Как покормить? Где держать? Вздохнув, я полезла под кровать. Надо ж как-то спасать подарок…Вытащив брыкающегося свина из-под кровати, я снова усадила его в ящик. Решила налить молоко в ёмкость с более высокими бортиками, чтоб Кабачок не разлил. О чудо! Он опустил пятачок в мисочку, и по комнате разнеслось бодрое чавканье. Вот и хорошо! Хоть не голодный! Животинка, напившись молока, уютно устроилась в уголке коробки на моей старенькой зимней шапке, которую я положила, чтоб устроить Кабачку лежанку.
Утомившись после возни с поросёнком, я решила немного отдохнуть. К счастью, родители должны были вернуться только во второй половине дня, а девчонки – вечером. Дома так тихо и уютно: мирно урчит старый холодильник по имени Джо, в ванной гудит стиральная машинка Тамара (ну да, у нас вся бытовая техника имеет клички и имена!). Включила Тик-ток, лежу, смотрю ролики и радуюсь. Сама не заметила, как уснула.
Внезапно, из ванной раздались жуткие звуки: какой-то визг, возня, хлюпанье воды… Я вскочила, словно ошпаренная и побежала на шум.
В дверях я замерла от ужаса происходящего! На пол из «стиралки» хлестала вода вперемешку с хлопьями пены, создавая весёленькое месиво, посреди которого резвился радостно визжащий Кабачок! Поросёнок скакал по комнате и, визжа изо всех сил, разбрызгивал мыльную воду повсюду. Его пятачок был покрыт пеной, а хвостик задорно торчал. Я схватила тряпку и начала собирать выплеснувшуюся на пол воду. Кабачок, увидев, что вода перестала прибывать, присел в уголке и стал заинтересованно наблюдать за моими действиями. Я быстро собирала воду тряпкой, деловито отжимала её в ведро. К счастью, я успела вовремя и подлая Тамара не успела натворить много бед! Наконец, угомонившись, стиральная машина притихла и перестала извергать из своего нутра воду. Я собрала последнюю порцию пены и устало вытерла лоб. Тьфу ты! Какая досада! Тамара, как ни в чем не бывало, застенчиво посматривала на меня глазками-кнопочками, делая вид, что это не она залила всю ванную мыльной водой! Я злобно пнула её белый бок ногой. И тут до меня дошло: если бы не визг Кабачка, я бы продолжала спокойно спать! Так получается, что он спас мой дом от потопа?! Ай да поросёнок! Ай да Кабачок! Как-то выбрался из своего ящика, отправился на разведку и, обнаружив беду, завизжал, привлёк моё внимание. А я его ещё ругала, бедненького!
– Иди ко мне, мой маленький, мой сладенький, мой умненький подарочек, – засюсюкала я, подхватив Кабачка на руки.
А вечером в моём профиле красовался новенький фотостатус: «Кабачок – мой супергерой!»

Ковтунова Анастасия. В облаках

Белые облака в безграничных небесах. Очаровательно, и в то же время скучно.
Ко мне подходит коллега и кладёт руку на плечо
.– О, сегодня небеса нам зоопарк показывают! Взгляни, вон там слон с большими ушами. А там павлин!
Мой коллега как всегда смог расмотреть что-то в облаках.
– Ох, как ты видишь всё это? Там же ничего нет.
Коллега взглянул на меня, тихо усмехнулся и дружески похлопал по спине:
– Ну, это не беда, думаю, если ты будешь искать радость в мелочах, то сможешь увидеть.
После мы вместе идём обратно в офис, и я оставшийся рабочий день думаю о его словах.
Придя домой, не могу уснуть. Только далеко за полночь мои веки закрываются, и наступает спокойствие, но всё те же слова крутятся в голове: "...искать радость в мелочах"...
Лёжа на чём-то странно мягком, я пытаюсь сесть и сразу открываю глаза. С недоверием оглядываюсь: вокруг белые облака и чистое голубое небо.
Только вдалеке видна тусклая луна, которую обычно можно увидеть и днём. Встав на ноги и опёршись ими на облака, понимаю, что это обычный сон, но какой-то слишком странный: я могу всё осознать и обдумать, хотя обычно во снах действую спонтанно.. Оправившись, вижу вдалеке странную горку облаков и, не чувствуя никакой опасности от этого места, иду туда.
Подходя к облакам, осознаю, что это трамвай. Белый, пушистый, как будто большая мягкая подушка.
У входа вижу двух людей. Встав рядышком, осматриваю их, так как они не реагируют. Я понимаю, что меня не видят.
Рассматривая их, я узнаю в них себя и проводника из моего детства. Я совсем маленький, растрёпанные волосы, яркие зелёные глаза наполнены интересом ко всему новому. А моя проводница, которую я когда-то назвал феей, рядом со мной.
Сидя на корточках, она старается успокоить меня. На моих коленках ранки, разодранные до крови. Это был тот день, когда я шёл после детского сада домой, случайно оступился и покатился кубарем. Тогда я думал, что это самый ужасный день, но, когда моя фея увидела, что я упал, она подхватила меня на руки и постаралась успокоить:
– Ну-ну, всё, не надо плакать, это всего лишь маленькие царапинки, сейчас обработаем, и они заживут.
– Всё равно больно,- надрывистым голосом говорю я, крепко прижимаясь к ней, когда она осторожно смазывает мои колени.
Тихо вздохнув, проводница осторожно берёт меня за руку, а другой рукой показывает на облака:
– Взгляни, там в облаках медведь.
С какой-то детской улыбкой она смотрит на небо. Сейчас-то понимаю, что это она старается отвлечь малыша от боли. Посмотрев на облака, я наконец-то вижу: большой, сильный, облачный медведь смотрит на меня!
– Я не вижу, - послышалось от меня маленького.
На это проводница только вздыхает и, видя, что я уже не плачу, говорит:
– Не переживай, рано или поздно увидишь...А ты знаешь, что медведь символ силы?
С нежной улыбкой фея, взяв меня на руки, несёт домой.
– Давай я отведу тебя домой, а по пути я тебе больше расскажу о медведях.
– Да, давай!- уже не плача, с улыбкой говорю я маленький.
Смотря им вслед, я улыбаюсь и затем захожу в трамвай. Сев на свободное место, я вздрагиваю, так как снова замечаю неподалёку себя маленького и свою маму. Моя добрая мама, она всегда поддерживала, когда мне было тяжело, она была сильной женщиной. Когда от нас ушёл отец, часто видел её в отчаянии, но она всё равно собралась духом и вместе со мной начала новую жизнь.
Сев напротив своей маленькой копии, я начал слушать их разговор.
– Мам, а куда мы едем?
– Мы едем к бабушке, сынок, - с нежной улыбкой отвечает матушка, потрепав меня маленького по голове.
– Наконец-то к бабушке, мы так давно к ней ездили!- с улыбкой говорю маленький я.
Я сижу на своём месте, продолжая слушать старые разговоры, которые раньше вёл с моей мамой. Вскоре мы приехали, и я пошёл вместе с ними. Увидев бабушку, нежно улыбаясь, вспоминаю, как играл с ней раньше.
– Бабушка, бабушка, смотри, как я умею!
В этот момент моя маленькая копия делает колесо (этому трюку меня научили одноклассники, когда я узнал, что один из них занимается лёгкой атлетикой).
– Вот как мой хороший умеет, - с улыбкой говорит бабушка, поправляя очки у себя на лице.
После маленький садится рядом с бабушкой, обнимая её за руку. Я любил бабушку, мне нравились её истории и то, как она придумывала со мной новые игры.
– Мой милый внучок, что хочешь, чтобы я тебе рассказала?
Маленький я задумывается и говорит:
– Бабушка, а можешь мне рассказать, что ты видишь в облаках?
Бабушка тихо смеётся и, посмотрев на небо, говорит:
– Ох, мой милый, в облаках можно много всего увидеть, например, сейчас я вижу быка. Сильного, большого, облачного быка, который улыбается моему любимому внуку.
В этот момент бабушка сильно меня обнимает, прижимая к себе.
– Бабушка! Задушишь! - смеясь кричит маленький.
Испытывая лёгкую грусть, я ухожу, иногда оборачиваясь на быка, которого теперь вижу.
Дойдя до трамвайной остановки, снова встречаю своих любимых бабушку, маму, проводника и трамвай. Теперь они смотрят на меня, и я понимаю, что меня уже видят.
Не удержавшись, я чуть ли не подлетел к ним, обняв и прижав к себе.
– Мама! Бабушка! Фея!
В этот момент я чувствую себя ребёнком, и мне не хочется уходить из этого сна, ведь так давно не видел своих любимых людей. Прощаться тоже не хочется...
Сажусь в трамвай и вижу: мои дорогие люди мне машут рукой на прощание, а сзади стоят бык и медведь.

Но рано или поздно чудесные сны заканчиваются. Я просыпаюсь. До сих пор не верится, что это был просто сон. Собравшись, иду на работу, по пути звоню маме, бабушке и моей фее. Обещаю себе, что вернусь в свой родной город и обязательно навещу их.
Во время обеда снова выходим с коллегой на улицу и вместе смотрим на небо.
– Ну, что? Видишь?
– Вижу! - с уверенностью говорю я, указывая на облака.– Трамвай... Мой трамвай.

Слепцова Валерия. Маска

Жил когда-то на свете один человек. Он был… А, впрочем, никто и не знал, кем он был на самом деле. Дослужился этот человек до высоких чинов, но вы спросите какого-нибудь его подчиненного: «Скажи, а каким был такой-то такой-то?» - он тут же растеряется, замашет руками так, словно вы посягнули на нечто сокровенное, помнется, потеребит рукав, перо, но ничего не ответит. Но, им можно простить, эти серые локти в лицо боятся взглянуть, куда уж запомнить черты и описать. Но надо заметить, что и те, свыше, с кем он имел тесные связи, тоже не ответили бы на сей простой вопрос.
Мне же довелось увидеть лишь черную крышку и немногочисленную процессию в лице пары мелких чиновников и двух сухоньких старичков, совершенно идентичных друг другу. Отличались только фраки: на одном был черный, на другом чернильный. Делать мне было нечего, поэтому ноги сами понесли меня за старичками, предчувствуя историю.
– Добрейшей души был человек, – со вздохом проговорил черный фрак. – Всем помогал, а улыбка какая… Посмотришь, так и глаз радуется, сразу видно: искренний человек.
– Не скажите, не скажите, – не согласился чернильный фрак. – Этот как посмотрит, так сразу все робеют. Видно было: начальник. Губы в тонкую линию сжаты, усы густющие завиваются…
– Постойте, – перебил черный. – Какие же такие усы, не было ничего. Лицо гладенькое, как у юноши.
– Были, были, да он их сбрил, верно, перед тем, как с вами видеться. Я на балу его видел, как раз, когда вы ему чин дали. Завивались… – тут чернильный оглянулся и понизил голос. – не хуже, чем у…
Чем у кого, мне уж было не суждено услышать, так тихо он это сказал.
Парадоксально, но знакомство мое с этим удивительным человеком началось с гроба, кладбища и нагло подслушанного разговора двух старичков. Хотя, в свое оправдание могу сказать, что разговаривали они не тихо и в общественном месте.
Никогда вы не задумывались, как сложно описать человека? Я не буду пускаться в размышления о высоком и о дружбе, которая иногда услужливо закрывает нам глаза. Хочу лишь спросить: что вы можете сказать, к примеру, о вашем начальнике? А таков ли, каким вы его представляете? А спросите ваших сослуживцев рангом выше или ниже. Услышите что-то новое, не правда ли? Удивительно, как же это так выходит, что один и тот же человек, в зависимости от общества, совершенно меняет личину? Никогда еще до того, как я узнал эту историю, мне не казалось, что вся наша жизнь – один большой спектакль.
От старичков мне удалось услышать немного, но после этого я утвердился в мысли, что ни одного человека мы не можем увидеть настоящим, что одновременно пугает и привлекает. Маски различны, и дар обаяния лишь в том, чтобы быстро менять их в изменяющихся условиях.
Итак, простите мне эти пространные рассуждения, ибо я склонен иногда уходить в свои мысли и мучать слушателей, держа их в неведении. После кладбища я, повинуясь неясному порыву, захотел узнать больше о человеке, которого я не видел, но, кажется, узнал так, словно выдумал его сам. Не буду описывать все, что я проделал, чтобы предоставить вам плоды моих трудов. Некоторые подробности будут скрыты и надеюсь, вы простите мне эти упущения.
Но я перестаю без нужды тратить бумагу и предоставляю на ваш суд историю удивительного человека без лица.

Для удобства повествования окрестим этого человека Маской, ибо своего лица у него все равно не было.
Каким Маска был в детстве, сказать не могу, никого уж не осталось в живых, кто видел его в этом прекрасном возрасте. Даже брат, который был младше, куда-то сгинул.
 Сослуживцы его утверждали, что всю жизнь он был только взрослым, не менялся. Где учился, тоже мне узнать не удалось, но говорили, что знал он все. Поговаривали даже, что он крал людей и забирал себе их знания. Как вампир, только высасывал разум. Но верится мне в это слабо. Хотя, в нашем мире все может быть и вампиры тоже.
 Момент его поступления на службу тоже как-то утерялся. Мне удалось расспросить тех, с кем он служил. Поразительно, но я не услышал про него ни одного плохого слова. Его любили, уважали и боялись все. Он любого заставлял верить в то, что он действительно таков, каким себя подает. Отличали его глаза: «Заглядывал так, словно спрашивал: “Ты мне веришь?”» Но, должен сказать, что, когда я просил описать его внешность, все путались так же, как и те старички. Кто-то говорил про усы и короткие светлые волосы, кто-то про гладко выбритое лицо и черные кудри. Мне это показалось несколько странным, но значения особого я этому не придал: когда видишь человека каждый день, действительно потом трудно вспомнить, как он выглядел.
 Состоялся разговор у меня и с начальниками. Пробился по карьерной лестнице он стремительно. Характеризовали Маску как человека открытого, с очень подвижным лицом. Одно интересно, отмечали странную деталь его поведения: он постоянно, что называли, "держал лицо", то есть держал себя за подбородок и приглаживал лоб. "Держал лицо" он так очень часто, особенно на важных совещаниях, когда так активно размахивал руками и дергал головой, что лицо начинало терять доброжелательный вид. Тогда он поправлял его и продолжал завлекать толпу. Как он говорил... Язык самого умелого дипломата в сравнении с ним звучал не так гладко. Чего он только не говорил, каждому добавлял новые подробности из своей жизни, одна удивительнее другой, но звучали они так правдоподобно, что все ему верили.
Мне даже довелось увидеть его квартирку. Домик на окраине города, стоявший на отшибе и казавшийся в лучах солнца бумажным. Дверь открылась для меня с непривычной легкостью. Неновые уже половицы не скрипели, а шелестели у меня под ногами. Все мне казалось декорациями. Слуга его только казался настоящим: поношенный костюм, седые редкие волосы, глаза тусклые, серые, но с таким живым участием смотревшие на меня. Морщинки избороздили его бледное уставшее лицо, но, несмотря на свой возраст, держался он по-военному. Я видел, что тяготил его хозяин, но уйти он не мог, тоже поддался чарам. Хотя мне казалось, что что-то в лице этого слуги отличалось от выражения тех, кто тоже общался с Маской. Я пытался вглядеться в него, но не мог понять, что же меня так удивило. Мы прошли с ним в гостиную, сели на истончившийся бумажный диванчик, прогнувшийся под моим весом, и вот, что я узнал...

Рассказ слуги

– Мы в некотором роде друзьями с Маской были, – начал он. – Случилась у меня беда в жизни, так пригрел он меня и у себя вот оставил. Подчинил в некотором роде, но все же ничего. Жили мы хорошо, ничего не могу сказать. Но вы просили меня рассказать о нем, так что ж, – тут он выправился и ровным голосом начал говорить. – Маска был человеком деятельным, обаятельным, ни одного его знакомого я не знал, кто тут же не влюблялся в него. Он человек амбициозный, уж что придумает, так не отступит. И добивался же, черт. В общем, ничего плохого сказать о нем не могу, – отрапортовал он. – Но вот что я должен вам рассказать. И я надеюсь, что вы как честный человек, сохраните это в тайне.
Это был единственный раз, когда я вошел к нему без спроса и горько пожалел об этом. Это было с утра, он как обычно собирался на службу, но тут я увидел нечто неожиданное. Передо мной в некотором роде стоял Маска, но… как бы это вам сказать, на нем лица не было. То есть, не то чтобы он волновался или еще что, нет, вместо лица была пустота. Я тогда такого страху натерпелся, какого под пулями не было. Он сразу выгнал меня, но я чувствовал, что нужно приоткрыть дверь и наблюдать за ним. Он стоял перед шкафом и выбирал что-то на вешалках. Потом снял бежевую кожу, подошел к зеркалу и начал в некотором роде натягивать ее на себя. Да так страшно это было, что словами не описать. Он в прямом смысле надевал лицо. «Дьявол, а не человек,» - подумал я.
Больше ничего я не смог добиться, слуга замкнулся в себе. Только сейчас я понял, что именно меня так привлекло в его лице: глаза не были затуманены, а смотрели на меня прямо и ясно.
Когда наступил переломный для Маски момент, никто не знает, но только после того, как его увидел слуга, дела пошли под откос. Как-то сразу все начали замечать то, как он «держал лицо», и даже поговаривали, что будто бы во время спора он так активно что-то доказывал, что под глазами образовались два черных полукруга, и более того: в этот же вечер нашли мертвого человека с точно таким же лицом, с каким был Маска.
Через несколько дней после того инцидента дела пошли еще хуже. Начальство перестало верить ему, дар обаяния больше не действовал, Маска был отправлен на покой. Через неделю нашли его мертвым на сцене театра. Странно, но часть зрителей утверждала, что видела его, а часть, что нет. Декорации, оставшиеся с последнего спектакля, были разорваны, словно кто-то драл их огромными когтями, по виду битва была ужасной. Сам же Маска лежал на середине сцены. Лицо его было расслабленно, по-детски умиротворенно, он слабо улыбался. Около него лежала треснувшая карнавальная маска.

А вскоре после этого в психиатрическую больницу начали поступать пациенты с одними и теми же симптомами. Они твердили одно и то же: про человека без лица и про то, что встречались с ним в образе не то человека, не то зверя, но самое интересное то, что вместо лица у него шевелилась темнота. Были ли это рассказы лгунов, чтобы впечатлить других или правда, не ясно. Подозревали всеобщее помешательство на почве утечки отравляющих веществ.
 «Мужчина, 29 лет, – значилось в отчете. – Утверждает, что узнал историю Маски и записал ее. Рассказывает в подробностях, видимо видения проявились в высшей степени. При больном найдены листы с записями, кои и прилагаются выше для ознакомления».

Жил когда-то на свете один человек. Он был… А, впрочем, неважно, каким он был, ибо никто так и не смог узнать, кем же на самом деле был Маска. А был ли?