Дмитрий Воденников — король поэтов и чуткий публицист. Его мастерские похожи на театральную постановку, где каждый финалист ищет свой авторский голос и становится настоящим актером.

Дмитрий поделился с нами, как укротить образ и услышать звучание своего текста. Спойлер: нужно увидеть свой дар.

Если бы сейчас перенеслись в свой 8-11 классы, поучаствовали бы вы в конкурсе, на какую тему этого сезона вы бы написали рассказ?

Я бы писал на предложенную мной — «Свет в конце коридора». Там сразу веер возможностей. От ужастика — мерцающий в длинном темном, а главное, пустом доме свет может обещать опасность, до — обретения счастья и надежды, если угодно идеи Бога.

Расскажите, как вас поддерживали в самом начале литературного пути? Были ли у вас наставники и победы в конкурсах?

Подростку нужно, чтоб кто-то ему сказал, что у него есть мерцание дара. Говорить о даре еще не приходится — но какое-то сияние (вокруг его слов? его личная странность?) уже есть. Моя мачеха, помню, пришла однажды к учительнице русского языка и литературы, которая была чем-то недовольна (не по теме написал? странно написал?) и сказала: «Вы не понимаете: он странно иногда пишет, потому что странно иногда видит, чувствует, а это и есть обещание литературных способностей». Уж не помню, может, я действительно какую-то белиберду написал, скорей всего, но слова своей мачехи запомнил — и до сих пор ей благодарен.

Понятно, что финалисты многому учатся у членов жюри. А чему вас научили финалисты?

Неожиданному повороту. Отсвету времени. За какими-то темами они слышат новые темы, а я и не думал о таком повороте. Они читали, смотрели что-то новое, чего я не читал, не смотрел. И там тогда возникает поле, на которое мне интересно наступать. Я даже иногда спрашиваю их: «А что это значит?» И они меня учат.

А что самое сложное в работе жюри?

Вспомнить, что ты читаешь тексты подростков. У меня такое было: тексты многие были так хороши, что у меня возникло ощущение, что я читаю тексты взрослых людей. А когда на семинаре увидел их — спохватился: они же еще почти дети. Но это и было круто. Дар уже сквозит в них, а дар не имеет возраста.

Для многих рассказ на «Класс!» — это первая полноценная работа. Вспомните свой первый текст: каким он был?

Мой первый детский текст был о том, как трагична жизнь. Это смешно. Я ничего не знал о жизни, но понимал, что ее подкладка не может быть не трагической. Такая у нее судьба, у жизни. (Вот, кстати, поворот темы. Мы привыкли, что у нас есть судьба. А что есть судьба у жизни как-то не думаем. А ведь жизнь тоже могла бы сидеть и раскладывать карты, гадать: «Что меня ждет?» Жизнь, которая гадает о жизни, о своей судьбе — это хорошая тема.)

На что вы обращаете внимание в текстах начинающих писателей в первую очередь?

На звук текста. Текст надо читать вслух. Тогда все узелки вылезут, все неловкости. Все мертвые слова.

Как молодому писателю не потеряться в мире большой литературы?

Идти на свой звук.

Мы пишем и читаем не только истории, которые интересно читать, но и которые помогают нам взглянуть на себя с другой стороны. В таких текстах есть искренность и нежность. Как сделать свой рассказ таким — искренним и нежным?

Попытаться пойти от обратного. От упрека, от жесткости, от обиды. И перемолов в тексте это, ты вдруг получишь примиряющий всех финал.

Иногда хочется написать очень большой текст — где много сюжетов, тем, персонажей. Но, может быть, следует «Все большое далеко развеять», как писал Мандельштам?

Текст растет сам. Он от нас не сильно зависит. Если мы пишем по-настоящему, текст начнет ветвиться, пускать то ли побеги, то ли корни — и в результате вырастет сперва цикл, потом книга. И там все будет: и персонажи, и странный ветвящийся сюжет. Нас пишет жизнь, сама наша книга пишет нас. Нам просто надо это «вытянуть» из себя.

Что у подростков обычно лучше получается: стихи или проза?

Это зависит от способностей. Я иногда говорю своим взрослым студентам: «Не пишите мне стихотворение. Напишите мне «конспект» стихотворения». Они тогда отпускают свои установки, просто начинают писать прозаический фрагмент — и тогда оттуда может выглянуть макушка стихотворения. В условном стихотворении много навязанных традицией пут. Наверное, так и в обычной прозе. Тут вопрос не в том, что лучше получается. А в том, как сделать, чтоб твой текст не врал, был живым.

В разных книгах можно встретить предметы-символы. В «Войне и мире» Толстого — это дуб, в «Студенте» Чехова — это звездное небо. Чем могут помочь такие детали?

Могут помочь только в одном: «пока обойдись без символов». Сначала хотя бы приручи образ, двоюродного брата символа, а потом уже думай о символе. До символа еще дорасти надо.

Говорят, что проза — это дело ремесла, а поэзия — дело вдохновения. Чем проза поэта отличается от книг, чьи авторы не пишут стихи?

Поэзия — это, конечно, приход звука, какая-то настоящая странность. Но «дотащить» стихотворение — это еще какое ремесло. Посложней, может быть, сапожного. Впрочем, про сапоги ничего не скажу: это для меня непосильная наука, как их стачать, сшить. Но «дотягивание» стихотворения — это тоже ремесло. И очень большое, редкое, почти единичное.

С чем у вас ассоциируется конкурс «Класс!»?

С лукошком. Тут подосиновик, тут подберезовик, тут лесная малина, тут голубика. Но ни одного ядовитого гриба и ни одной волчьей ягоды.

Беседовал Николай Канунников
Фото: Екатерина Скорондаева