Даниил Баязитов. О стенах

Огромная светлая стена дома стояла осужденной. Угольные калоши ночи неспешно ступали на продрогшие родинки проспекта. Располневшие листья свирепыми ершами ворочались на известковых волнах. Фонарный свет дребезжал ясписовыми цепкими серьгами в колючем и криво зашитом кармане тумана, дышащего над рекой.
Страшно. Смесь луны и солнца – никому неизвестная, выпотрошенная весна – глядела, и улица смыкалась одобрительно в ее тени. Стена будто стояла посреди плоской ванны, потирая пальцами горящие пятки.
Фаянсовая ненависть весны звала немо, и на жар ее, на жар явившегося внезапно хозяина сбегались причесанные капли, сбредались чахлые, тфилиновые старики мыльной пены, сшептывались поваленные ситтимы волос у ног стены, будто стоящей в ванне.
Сладко прищурились снизу капли, слово дети, передающие камни фарисеям. Замешкался гранит радостно. Ерши забубнили и сморщились, глотая водную дрожь асфальта. Блеснули серьги меж беспокойных пальцев губастого, но унылого тумана. Что отличает ноги от массива фундамента, когда ничто не унесет от проклятия? Где дверь между улицей и ванной, если нет оправдывающего?
Калоши остановились. Выдохнули ноги тяжелым паром. Ноги, красные, опухшие, похожие на старческие, засеменили куда-то. Стена взвыла, а ноги все шли и шли, вступая в презрительный, лебединый свет ванны. Те ноги, что спешили в темноту дальней комнаты, что осуждали шум и спешку, что не боялись стоять под слезами раскаяния, что заступались перед яростной весенней водой. Они стояли напротив света, и тень их ложилась густо. Кто прав? Ноги скрылись за баюкающим платаном дверного косяка.
Весна засмеялась в тысячу голосов. Загорланили вешние воды, развернулась знаменем кровь сабиянок, затрубили гимнастерки, зазвенели оттаявшие ремни. Тысячи глаз увидели, тысячи ртов выкрикивали: «Не простит. Никого не простит.» Камни кончились.
Стена заалела, соткавшись в ветхие тапочки, молитвы и блины. И нырнула под темный, объятый тугим седым пучком полог одеяла.

Арина Баяндина. Пустота

Тебе не помешает спать
шорох пресловутых привидений,
тяжёлые шаги по коридору,
к стоянке между взлётов и падений…
Atlantida Project, “Колыбельная”

Родное небытие!

Здравствуй! Как поживаешь без своего извечного обитателя? И есть ли, чему жить в тебе теперь? Надеюсь, что нет, уж прости мне эгоизм.

Я обещал тебе измениться и, не поверишь, сдержал своë слово, хоть оно и не воробей, чтобы его держать. Отныне и далее у меня весëлая и наполненная жизнь. Раз за разом возникают из ниоткуда и исчезают в никуда знакомства, ситуации, ненужный хлам, открытия и озарения.

Живу, знаешь ли, на подобии склада. Вокруг меня — калейдоскоп цветастого мусора, порванных кукол и плюшевых мишек, запутанных гирлянд, мятых платьев в горошек, книг на выдуманных языках и чьих-то порванных фото. Это так весело, — целыми днями разглядывать всë вокруг, сидя на башне из коробок, самой высокой из тех, что я смог построить. У меня нет слоновой кости, чтобы разнообразить свой наблюдательный пункт, но, думаю, резиновые слоны в одной из коробок вполне подойдут.

Иногда приходят работники этого склада, что-то галдят внизу, а меня слышат совсем чуть-чуть. Они не такие, как ты, и это неудобно. Кажется, считают меня за ещё один товар или мусор, что недалеко от истины… Стыдно, но так и не понял, что именно здесь хранится. Впрочем, меня никуда не торопят и сами не торопятся, не вызывают мучительного и мучного ожидания, и никогда не оставляют за собой открытую дверь. А значит, я наконец спокоен. Хотя… твоими силами я мог быть и покоен.

Здесь всегда закат. По крайней мере, когда я лягу спать или буду себя будить, единственное окно непременно будет гореть золотом и огнëм. Из-за этого на моëм складе жизни всегда тепло, хотя бы из уважения к коробкам с обогревателями, выкрашенным в оранжевый. А лампочек тут нет — те немногие, что остались, я случайно разбил головой.

Но иногда…

Иногда работники забывают закрыть за собой дверь и в мою коробочку забираешься ты. Я не дорожу хламом, лежащим вокруг меня. И снующими людьми — тоже. Но ты можешь забрать у меня всё, вплоть до последней красной ниточки, лежащей на полу в дальнем углу. А лучше — забери меня отсюда. Привяжи нитку мне к крылышкам и уведи за пределы склада.

И снова потянутся дни в пятистах и одной стенах, в которых нет ни единого окна. Только коридоры. Кориезды. Подъезды. Подъери. Двери. Я буду писать тебе бесконечные письма, тратя невидимые чернила. И когда бумага кончится, я обнаружу, что не написал и строчки. Письма. Писнила. Чернила. Черочки. Точки. От злости и жадности я сомну пустой лист и проглочу его, чтобы тут же захотеть достать. Лезу себе в рот и не нахожу зубов. Языка, кстати, тоже нет. Лишь затолкав в себя руку по локоть, меня настигает открытие — а руки-то нет! И живота, и листка, и меня, и тебя, и ничего, ничего, ничего, ничего нет.

В общем, жизнь моя хороша. Куда-то делась первая половина письма, но то не беда, найду.

А как ты поживаешь? Напиши, если будет, чем.

С любовью, ничего, ничего, ничего, ничего.

Диана Белоконь. ИКАР

Я в свете алого заката
Увижу яркий солнца луч.
Часов идущих циферблаты
Замрут опять за строем туч.

Я в блеске солнечного моря
Увижу юный, жаркий взгляд,
В огне обиды, страсти, горя,
Живой (как много лет назад).

И снова древних книг страницы,
Шурша, напомнят мне о том,
Что ведь Икар хотел стать птицей,
Но Солнцем властным был спален.

Мечта сквозила в его взоре,
Хотел летать, хотел творить.
Но жизнь – игра. Он канул в море,
И в небесах не смог парить.

Хоть был он юн, он был мечтатель.
В мечтах не слыша никого,
Он был творец, он был создатель,
Был мастер счастья своего.

Но он упал. Летят мгновенья,
Уже давно прошел тот век,
Но в моих мыслях, несомненно,
Живет парящий человек.

И в жизни, сплошь покрытой пылью,
Опять появится рассвет.
И полечу, расправив крылья,
Увидев яркий солнца свет.

Ганагина Диана. Дом у реки

Согласитесь, большая разница в том, куда смотрят твои окна: в темный двор или на завораживающее пространство синих вод? Пушкин сказал бы: «Дьявольская разница!» Наверное, очень важно маленькому человеку и взрослому смотреть на мир, простирающийся далеко-далеко, зовущий делать смелые поступки и открытия. Пространство будит воображение. Кажется, вот достигну тех далей, жизнь станет совершенно другой: сложное станет простым, а простое чем-то совершенно необыкновенным.
Мне повезло, мои окна выходят на великую реку Волгу. Всего метров триста пути до кромки воды.
Мой дом, как белоснежный девятипалубный лайнер, встал когда-то на вечный причал волжской кручи. Выйду на палубу-балкон – услышу, как слева мощно шумит водопад. Это, конечно, не Ниагара, но и плотина Волжской ГЭС – достойное зрелище. А впереди, даже без бинокля, видно, как выстроились в линеечку суда, ожидающие своей очереди для входа в шлюз. Время от времени они подают гудком сигналы. Через некоторое время огромный теплоход скрывается в шлюзе. Волга на сильных ладонях-волнах поднимает эту громадину и переносит в Волжское море. Мальчишки нашего дома различают суда внешне, а также по голосам. Взрослые шутят: «Запоминайте, запоминайте! Вся Россия плывет мимо нас туда-сюда!» Наверное, многие из нас мечтали скорее вырасти и уплыть на каком-нибудь судне в далекое путешествие.

Вспоминается Саня Григорьев из книги Вениамина Каверина «Два Капитана». Река подарила ему необычную находку. Именно она помогла немому мальчику выбрать профессию, цель в жизни и судьбу. До сих пор нет цены девизу этой книги: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!»
Однажды весной Волга так широко разлилась, что подмыла высокий берег, вошла в языки-овраги, а когда вернулась в обычное русло, то в размывах берега мальчишки нашли следы древних захоронений. Археологи долго работали на берегу, изучая открывшиеся сарматское поселение. Подростки помогли археологам. Я думаю, что некоторые серьезно «заболели» археологией.
Это чуть не случилось со мной, когда я нашла в отмели разную старинную посуду. Завернув находки в большой лист лопуха, я прибежала домой. Оказывается, что этот кусочек берега реки в стародавние времена был очень знаменит. Именно сюда приплывали струги Степана Разина и Емельяна Пугачева: места очень удобные для стоянки и скрытые от врагов высокими стенами – берегами. Мои находки оказались бурладского происхождения. И это не менее интересная история. Я прочитала о труде бурлаков все, что смогла найти, хотела собрать собственную коллекцию предметов быта артелей. Но однажды в музыкальной школе на уроке музыкальной литературы я услышала, что бурлаки во время движения пели особые ритмичные песни. Оказывается, при найме работников в бурладскую артель проверяли не только физическую силу, но и ритмические способности. Бурлаки поют свои песни не для настроения, а для слаженной работы. Помните песню «Эй, ухнем»? Кстати, тогда же я узнала, что это песня лесорубов. Её взяли себе бурлаки за особенный ритмический рисунок.
Два небольших костра горят у самой воды недалеко от дома. Это современные рыбаки просто сидят у огня. Вот ведь как велика тяга людская – смотреть на огонь и воду.
Моя связь с рекой, природой за моим окном со временем стала приобретать только творческую окраску. Первые мои рисунки – это причудливые облака над Волгой. Такие формы не придумаешь сам! А потом на бумагу, холсты перетекла речка. Она каждый раз разная: синяя, с белой пеной на вершине волны, серая, с мелким рисунком, как будто озябшая, а то совершенно спокойная, тихая, как деревенский пруд моей бабушки. Пространство реки, перед которым расположился мой дом, зона заповедная. Главное русло реки с теплоходами, пароходами остается в стороне. И эта заповедность подарила нам ещё одну прямо сказочную радость. Осенним утром моего детства меня разбудили крики домашних. Все столпили на балконе и смотрели на Волгу. А на речку будто бы упали все белые облака, но они шевелились и плавали. Это была лебединая стая, которая жила у нас целых три дня. Вскоре на берег у дома сбежались люди из всех близлежащих домов. Наших лебедей показали даже по телевидению. Я влюбилась в этих сказочных птиц раз и навсегда. Когда утром очередного дня я не обнаружила стаю на месте, горю моему не было предела. Но потом я села за стол и стала их рисовать. Я тогда не знала, что счастье вернется: новая стая прилетела через несколько дней. И так продолжалось до первых заморозков. Каждый год мы ждем своих лебедей осенью и весной. А в моем сердце они живут всегда.

Существует легенда, что однажды на Мамаев Курган залетел лебедь и уронил перо к ногам матери, сидящей у Моря слез. Мне она нравится, я верю в неё.
Река дарит нам, нашему дому праздники. Когда с Волги начинает дуть сильный южный ветер, значит ветер перемен принесет нам не Мэри Попинс, а регату. Яхтсмены ждут этот ветер, ловят его в паруса, врываются в наше водное пространство, в котором должны сделать поворот и устремиться вниз по течению. Вот этот коварный поворот прямо напротив моих окон. Здесь в Волгу впадает небольшая речушка Мечётка. Речка небольшая, но в месте слияния вод создается сложное течение. На берегу всегда много зрителей – дети наших домов. Болеют искренно и отчаянно за тех, кто вот-вот выйдет из борьбы. Яхтсмены – сильные и смелые люди, они сражаются до конца. Есть чему у них научиться. Спасибо, река, за такой спортивный праздник.

Осенние пейзажи за окном – красота необыкновенная. Переносить буйство красок на холст – большая радость. Зима уберет красоту осени, но на моих рисунках она останется. Зима в наших краях короткая и малоснежная. Спасибо реке, её склоны становятся ледяными горками, куда со всех ближайших улиц сбегается детвора. Для катания используется все: картонки, коробки, знаменитые разноцветные «плюшки». Утром на горках малыши и родители, вечером – школьники- экстрималы. Смотреть на зимние забавы так интересно, что и в цирк не нужно ходить. Но время бежит быстро, чернеют круги под лучами жаркого южного солнца уже в конце февраля. «Цирк уехал до будущий зимы!» Жаркое, знойное лето приходит надолго. Только влажный свежий волжский ветер приносит облегчение по вечерам. Огненная луна выкатывается из-за низких облаков медленно и лениво. Но бросает на гладь воды дорожку до самого берега. В сумерках к Волге спешат люди, купанье в лунной дороге – любимое занятие. Луна поднялась повыше, зазывает к себе в объятия. Я плыву по дорожке, но берег довольно быстро удаляется. Нет, луна, пора возвращаться.

Вдруг над гладью реки раздался громкий женский голос. Звучала какая-то народная песня, слов было не разобрать. На крутом обрыве виднелись три фигурки: взрослая и дети. Все тихонько выходили из воды и садились на песок. Голос завораживал и рассказывал что-то сокровенное. Одна песня сменяла другую, особенно удавались певунье протяжные казачьи песни. Люди, только что вышедшие из воды, знали их и подпевали ей.
Я видела пожилую женщину с внуками или правнуками пару раз. Именно на это месте долго сидели они, а потом помогали бабушке идти по тропинке. Но я никогда не слышала, чтобы она пела. Этот необычный концерт под луной казался просто сном. Никто не уходил, чтобы не спугнуть певицу. Прошлое, заключенное в её песнях, встретилось с настоящим.
Высокий женский монолог-речетатив завершил пение. Беленький платочек и три фигурки медленно удалились вверх по склону. Луна ушла за тучку. Пора прощаться. Спокойной ночи, речка моя!

Дарья Годованюк.

***
Я закрою лицо диском кружки.
Притворюсь, что нет проблем
с головой, поправлю очков дужки.

Все в системе в порядке вещей.

Вероятно, порядок — хаотичен,
он режет похлеще всяких ножей.
Кажется, мир слишком циничен
к тем, у кого иное устройство
батарей.
Я закрою лицо диском кружки.
Притворюсь, что блаженствует
моя подушка под мыслями.
Не разъедается кислыми
ошметками от некогда дум.
Я скажу, что реветь в пух —
это здорово, особенно,
когда ты —
ещё юн.

Дарья Горбачева. Весёлый полёт

В доме номер 5 по улице Лесной жил мальчик Миша. Он очень любил космос, много читал, знал названия планет и созвездий. И вот однажды сидел наш герой вечером на лавочке со своим другом Степкой и мечтал о космосе и далёких звёздах.
- Степка, ты никогда не думал, что в космосе есть жизнь?
- Нет, Миша, и в голову не приходило.
- Жаль! А представь, что кто-то тоже там, в небе, сидит на скамейке и думает о нас.
Друзья замолчали, любуясь мерцающими звёздами. И тут Степка неожиданно вскочил и хлопнул себя по лбу:
- Дружище, как же мы раньше не догадались! Помнишь! Ты мне рассказывал про космические коробки? Давай сделаем такие!
- Вообще-то, не космические коробки, а космические корабли. Да! Идея неплохая, давай попробуем.
- Отлично! Только из чего мы построим наш корабль?
- Ну, возьмём всё, что может пригодиться. Встречаемся здесь утром.
- Хорошо, тогда до завтра, Мишка.
- До завтра, дружище.
Друзья разошлись по домам в ожидании завтрашнего дня и легли спать.
На следующее утро Миша проснулся пораньше, чтобы поискать материал для космолёта. За час он смог найти две доски, скотч, карандаши, бумагу, краски.
- Так, свою комнату я осмотрел, зал тоже, ванную. Что ещё осталось?
Он с задумчивым видом стоял посреди комнаты и вспоминал.
- Кладовая! Точно!
Миша тут же побежал, начал высматривать то, что понадобилось бы для строительства. И вдруг он заметил большую бочку, которую папа с дачи принес. Он взял лестницу и начал быстро карабкаться наверх. Достигнув нужной высоты, юный изобретатель начал подтягивать бочку к себе. Но она была такая большая и тяжёлая, что начала перевешивать его.
- Ой-ой-ой!- закричал Мишка и кубарём покатился с лестницы вниз до самого пола. Мгновенно его взгляд упал на бочку, которая также быстро летела вниз. От страха он закрыл глаза в ожидании того, что она накроет его.
- Ого!- раздался знакомый голос. Миша открыл глаза и увидел папу. - Ну, сынок, зачем тебе бочка?
- Мы со Степкой хотим космический корабль построить.
- Ну! Хорошее дело! – с улыбкой ответил папа.
Миша собрал всё, что приготовил, выкатил бочку на поляну.
- Мишка, Мишка, привет!- подбежал сосед Лёнька. - А зачем тебе эта громадина?
- Мы со Степаном будем строить космический корабль!- важно ответил Миша.
- Ух, ты! Можно мне с вами? Я тоже что-нибудь принесу! – не отставал Лёнька.
- Ну, ладно, неси, посмотрим.
Через пять минут Лёнька прибежал с коробкой, а в ней яблоки, конфеты и груши.
Миша тут же кинул взгляд на все эти сладости и облизнулся:
- Хорошо! Провизия нам не помешает, пойдём, будешь помогать.
Миша и Лёнька добрались до полянки, там их уже ждал Стёпка.
- Привет, дружище! А что здесь делает твой сосед? – спросил Стёпа.
- Он с нами будет строить космолёт. А ещё у нас будет еда!
Сёпка заглянул за спину другу и заметил коробку со всякими вкусностями:
- Отлично! Тогда начинаем строительство.
Работа закипела. С самого начала друзья решили составить список всего, что у них есть. И получилось вот что: бочка, четыре доски, гвозди, молоток, ножницы, цветные карандаши, скотч, краски, пила, кисточки, коробка с провизией.
Строительство началось. За основу взяли ту самую бочку. Тут возникли первые споры насчёт цвета корабля.
- Давайте покрасим наш корабль в красный, яркий и победный цвет! – гордо заявил Стёпка.
- Нет! Давайте лучше в белый, – спокойно сказал Мишка.
- Нет, я хочу красный!- настаивал Стёпа.
- Белый!
- Красный!
- Белый!
- Всё! Хватит! – закричал Лёнька.
Друзья замолчали, и им стало стыдно за свой спор.
- Давайте покрасим в синий, – предложил Миша.
- Ладно, – тихо согласились приятели.
После покраски бочки компания решила делать крылья корабля. Сколотили две доски вместе и отпилили наискось. Когда сколачивали второе крыло, случилась неприятность.
- Ай-ай-ай, больно, больно!- Мишка промахнулся и ударил по руке. Но работа кипела!
- Так, давайте сделаем корпус из бумаги и поставим на верх бочки,- скомандовал Миша.
- Аккуратней, аккуратней!
И вот космический корабль готов. Синяя бочка, белый корпус из бумаги, вырезанное окно, красные крылья корабля, приклеенная скотчем коробка с припасами.
- Красотища! Да, на такой ракете мы и до Марса долетим! – радостно прокричал Мишка.
- Куда, куда? – с удивлением спросил Стёпа.
- На Марс! Планета такая есть! – гордо сказал друг.
- Только чего-то не хватает? – задумался Стёпа. – Ну, конечно, названия для нашего космолёта. - Может, «Быстрый»?
- Нет, давайте «Космодром», - сказал Лёнька.
- А может, «Земля»? – предложил Миша. - Встретим инопланетян, познакомимся с ними, они будут знать, куда лететь, если захотят к нам в гости.
- Да! Точно! Самое лучшее название для нашего корабля, – поддержали друзья Мишку и начали готовиться к запуску: разожгли костёр, затащили бочку на кирпичи и сели в неё.
Миша скомандовал обратный отсчёт:
- Три, два, один, пуск!
Бабах!!! Бочка разлетелась на мелкие кусочки, а наши герои упали на землю. Костёр потух. Что-то пошло не так.
Вечером друзья сидели около дома на лавочке, измазанные сажей и пеплом.
- Ну, что, молодежь, полетали? Марсиан увидели? – спросил папа Миши.
Но друзья молчали.
- Ребятки, вы же знаете, что для полёта нужны не только космические корабли, но и знания, физическая подготовка, умение и сноровка. Нужно учиться делать чертежи, для того чтобы строить крепкие и надёжные корабли. Если ваша мечта настоящая, нужно стремиться и идти к ней. Всё обязательно сбудется, но попозже. Космос - дело серьёзное!
- Честно? – хором спросили друзья.
- Конечно. Только сначала подрастите, – ответил мудрый папа.
Грусть сменилась на радость и друзья-путешественники разошлись по домам с мечтой о Космосе.

Алихан Даянов. Кракен

За влажным окном тянулась смуглая линия пляжа. Ближе к машине мчался мимо каменный забор. Что-то тряслось за спиной, в районе багажника. Таксист молчал, высунув руку в окно. Между его пальцами дымилась сигарета, и дым шлейфом оставался позади, пока мы ехали вперёд. Он был невидим, но я чувствовал его запах, когда он проносился мимо полуоткрытого окна, в которое я глядел на океан.
Океан был спокоен. Относительно спокоен. Волны гасились о берег с характерным шумом, и погода была мрачная, но до шторма было далеко, а до точки назначения – уже совсем близко. И вскоре машина затормозила, шум волн снова стал громче утробного рёва двигателя, и водитель стряхнул пепел с сигареты в последний раз. Прохладный бриз унёс его куда-то прочь. Бычок упал следом, слабый ветер сразу сдул его под автомобиль.
Я расплатился и вышел из машины, сразу по привычке набрав полную грудь воздуха. Это было ошибкой: в нос сразу ударило стойкое, концентрированное амбре тухлых яиц. Стоило мне сделать шаг, как таксист сразу умчал куда-то дальше по дороге. Винить мне его не за что.
Поморгав, чтобы вернуть зрение после заслезившихся от смрада глаз, я понемногу различил очертания источника источника звука, который я заметил только тогда. Вернее, звуков: был лязг металла, шум болгарки, какое-то хлюпанье и чьи-то ругательства. Подойдя ближе к забору, я уже ясно увидел грузовик-погрузчик, старика и То, зачем я приехал. Старик сгорбился над Этим и тщетно пытался впиться в него диском болгарки.
Перескочив через забор, я быстрым шагом подошёл к нему и легко, без нажатия положил руку на плечо.
- Вы Андрес?
Он посмотрел на меня глазами человека, которого только что вытащили из приступа первородной ярости, и он этому в некоторой степени благодарен. Под глазами у него были фиолетовые мешки, и пусть он выглядел не очень здорово, он был явно не старик, как я сначала посчитал. Ему было, может, лет сорок, или даже меньше. Он протянул мне руку и ответил:
- Да. Вы Сандер?
- Всё так, - сказал я и пожал ему руку. – Вы рыбачите?
Взглянув на его не по годам смуглую и морщинистую кисть, я сразу подумал, что он опытный рыбак. Впрочем, может, у него просто лицо сохранилось хорошо, а сам он был старик? Впрочем… Впрочем, это неважно.
- М-хм… - он что-то невнятно пробурчал, и я понял, что эту тему мне лучше больше не поднимать. – Никак не могу погрузить тушу. Целиком слишком большой вес, а тварь не режется.
Не ответив, я легонько надавил ногой на лежащее рядом тело. Оно было как автомобильная шина. Огромная белая вонючая автомобильная шина.
- Да, трупы кальмаров обычно именно такие. Но этот – особенный. Говоря на глаз – хотя это, собственно, неточно – но говоря на глаз, я бы сказал, что пару тонн он весит точно. Никто никогда не видел подобного. В институте данный экземпляр оценят по достоинству. Это же настоящий Кракен!
Андрес метнул в меня испепеляющий взгляд, всего на мгновение, и я догадался, что так или иначе пора приступать за работу.
Мы долго возились с морским чудовищем, пытаясь погрузить его безжизненное тело в грузовик, но он не поддавался. У нас не было того, что могло бы его разрезать на части, и сам он был скользкий и чрезвычайно тяжёлый. Прошёл час, два, а дальше я перестал считать. В какой-то момент я свыкся с ужасной вонью, а Андрес, привыкший к тухлой рыбе, как я полагал, вероятно, не находил в этом ничего необычного. Тучи сгущались, и горизонт темнел. Песок на берегу казался уже почти пепельно-серым. При новом освещении кальмар казался чужеродным, почти инопланетным, вырывающимся из коры Земли. Его гигантские глаза будто бы засасывали в себя окружение, искажённо отражая мир. Я вспоминал легенды и мифы о морских зверях, о подводных колоссах, реальных и фантастических, о Кракене и Левиафане, и молча смеялся. Вот оно – прибитое к берегу божество, выплюнутое из своего рая. И я всё ещё боготворил его, как падальщик боготворит еду, которая могла бы с легкостью раздавить его при жизни. Почтенно, почти с любовью. Но я тут победитель.
В конце концов, у нас ничего не вышло, и мы бросили дело, молча и почти одновременно договорившись уйти на перекур. Туши кальмаров порой лежат на берегу неделями, а этому всего пара дней. Ничего с ним не случится за то время, пока мы будем искать машину побольше, чтобы его увезти. Не то чтобы у нас есть выбор: тягач Андреса явно не справлялся.
Я угостил своего нового товарища импортной сигаретой, и тот поблагодарил меня. По-своему, конечно, как заведено в этих краях, но я его понял. Андрес закрыл машину, и мы стали уходить дальше от берега, в полупустое прибрежное поле. Шли молча, каждый при себе. Я думал о том, как меня встретят в институте с такой находкой, когда я её всё-таки умудрюсь доставить, а Андрес думал о чём-то андресовском – кто ж знает, что это значит.
Вдруг он остановил меня.
- Слышишь?
- Нет…
В самом деле, я ничего не слышал. И что-то в этом было не так. До меня дошло не так быстро, как до привыкшего к океану Андреса, но я понял: я не слышал волн.
Внезапно оттуда, откуда мы пришли, донёсся глухой грохот, отдавшийся у нас в ногах. Мы поспешили назад.
На берегу лежал перевёрнутый на бок грузовик Андреса, ослабленный трос которого уходил под водную гладь. Там, где лежал многотонный кальмар, было пустое место. В океан от него по песку уходил шлейф, который уже размывали волны. И я слышал их громче, чем когда-либо.
«Я тут победитель…»

Демин Вадим. Пламя

В моей душе пылает пламя,
Но не находит отклика во тьме.
Тьма безразличия, зима ночная
Скрывает свет, что может есть.
Ища надежду и искры след,
Всё пламя страсти распаляя,
Я тьмы густой не разгоняя,
Лишь приближаю свой конец.
Во тьме ночной забрезжил свет
И пусть тернистым будет след
Что путь к теплу проложит мне
Я мчусь туда забыв о сне
Всё голос громче, пламень ярче:
“Я здесь, иду, горю, сгораю”
И пустая тишина в ответ
Оттуда, где только что был свет

Анастасия Долгих . Кошка и ее ангел

Кошки – это, пожалуй, самый ценный ресурс города. Они охраняют дома и квартиры, гоняют тьму по улицам и крышам и вырабатывают тепло и счастье. Одна такая кошка жила в подвале дома номер 17. Не было у кошки имени, и хозяйки у кошки не было. Зато была у неё шерсть чёрная, как ночь, да были у неё глаза зелёные, будто колдовские.
Люди эту кошку не любили, люди, вообще, чёрных кошек не очень любили. Говорят, поверье было какое-то, но кошка в этом не особо разбирается. А ещё у кошки был свой ангел. Да, именно так! Добрый, с большими белыми крыльями. Они сидели на деревьях по вечерам или гуляли по пустынным улицам, распугивая бабаек и различных сомнительных личностей. Кошка не знает как завела ангела, он завелся как-то сам. Просто в один день стал приходить. И ведь не выгонишь, жалко! Другие кошки почему-то ангела не видели или не хотели замечать. Кто знает, какие у них там, в кошачьей конторе, правила. Ангелам же строго настрого запрещалось заводить пушистых, ушастых и хвостатых. И так забот хватает, куда тебе ещё за животным приглядывать. Наверное, именно поэтому кошка завела себе ангела, а не наоборот. Они слонялись по крышам и иногда по паркам. Выручали всех, кому нужна была помощь. Правда люди такие люди и в крадущейся тьме увидят мусорный пакет, и ангела примут за алкаша с увязавшейся за ним кошкой. То ли, правда, не видят белоснежных крыльев и зелёных колдовских глаз, то ли просто замечать не хотят.
Как-то раз кошка и её ангел гуляли во дворе одного дома. Неожиданно к ним подошла маленькая девочка. Кошка испугалась и вспрыгнула на плечо к своему ангелу.
- Можно кису погладить?- спросила девчонка.
Ангел улыбнулся.
- Это ты не у меня спрашивай, - ответил он.
- А у кого же тогда?
- У кошки и спроси.
Девочка постояла с минуту, хмуро разглядывая ангела, потом решительно перевела взгляд на кошку и обратилась уже к ней:
- Можно тебя погладить?
Кошка подумала и разрешила. Спрыгнула вниз и даже учтиво потерлась о ноги девочки. Та принялась её гладить, и, к удивлению ангела, кошка замурчала. Всем ведь известно, что внутри каждой кошки находится маленький трактор и если правильно провести рукой, то он непременно начнет урчать, вырабатывая тепло и уют, оберегая от всякой тьмы и бед.
С тех пор у меня дома живет кошка, её ангел часто забредает к нам на чай, и мы подолгу слушаем согревающее урчание и его истории.
Или ходим гулять по ночному городу. Люди то ли не видят, то ли не хотят замечать девочку, которая видит иных: ангела с белоснежными крыльями и кошку на его плече.

Богдана Дубровина. Домовой

- Да что нам в деревне жить? Куры не несутся, корова чуть не померла, благо хоть продали вовремя! Тебя не допросишься забор подправить или крышу подлатать! Не могу я больше так жить! - злилась тетка.
- Так а что делать? - печально спросил её муж.
- Нормальные люди вон, все в городе живут и никак не нарадуются! А мы чем хуже?
- Мы в деревне, - хмыкнул мужик.
- Вот именно! - зло сказала женщина. - У меня знакомая в городе живет, да-к она этим вопросом занимается. Поможет нам квартирку в городе подыскать.
- А что, можно, - согласился муж.
На том супруги и порешили: будут переселяться в город. А в это время в городе случился похожий разговор, только наоборот. Молодая супружеская пара с маленькой дочкой решала вопрос о переезде в деревню.
- Так я тебе говорю, Коля, в деревне лучше, чем здесь. Там и воздух чистый, и молоко свежее. Всё своё, родное, - говорила жена, сидя рядом с мужем.
Николай сначала не отвечал, только молча смотрел на маленькую девочку, игравшую на полу.
- А как же Маша? - наконец сказал он. - Ей же в садик надо ходить, с детьми общаться.
- В деревне много ребятишек, - возразила девушка.
Николай вздохнул:
- Ладно уж, Юлька, уговорила. Только давай недалеко от города, а то мало ли.
Юля от радости аж подскочила, захлопала в ладоши и обняла мужа.
Вечером того же дня они стали искать объявления о продаже деревенского дома.

- Ишь, как забегали! - проворчал старый домовой, глядя, как быстро пустеет дом. - В деревне им не нравится. Тьфу! Им с таким тунеядством и в городе житья не будет.
И, пуще рассердившись, домовой пнул глиняный горшок, который стоял рядом. Тот покатился к краю печки и упал. Хозяйка вскрикнула, и муж вместе с ней. Домовой захихикал, а потом обратился к своей домовихе:
- Где Теплуша? Поговорить надо.
- Так он здесь, - ответила домовиха, - спит у трубы. Теплуша, вставай!
В углу зашевелился лохматый комочек, отозвался сонным голоском:
- Чего тебе, маманя?
- Разговор есть. Скорей иди сюда, - ответила домовиха.
Теплуша вышел к родителям.
-Мы тут с матушкой посоветовались и решили, что нам лучше с этими непутёвыми хозяевами в город ехать, а тебя оставить здесь, будешь дом оберегать.
- Как? - спросил Теплуша, хлопая глазами. - Я один буду?
В разговор вмешалась мама:
- Ты у нас уже большой, за домом можешь и сам приглядеть. Вот приедут новые хозяева, и как они без домового управятся? Всё из рук валиться будет, а ты им помощником станешь.
Теплуша всхлипнул, утер нос рукавом и согласился с родителями.

Через неделю хозяева собрались у порога, ждали такси. Тетка то и дело бегала возле сумок, проверяя, все ли взяла, а ее муженёк сидел на крыльце и досыпал. Семья домовых сидела в уголочке и прощалась с сыном. Домовиха давала Теплуше наказы, обнимала и целовала, а домовой только сердился на суетливость хозяйки. И вот с улицы послышался автомобильный гудок.
- И смотри мне, к хозяевам своим приглядись сначала. Ежели добрые люди, то помогай им во всём, ну, а ежели нет, то учи их уму-разуму. Понял? - спрашивала домовиха сына, сидя с мужем на сумке хозяйки.
Теплуша закивал головой и утёр набежавшие слезы. Чтобы не разреветься прямо на крыльце, домовёнок убежал в дом, забрался на печку и свернулся калачиком у трубы. Старый дом опустел, затих. Только с улицы доносился привычный суетливый шум: кричал петух, кто-то громыхал вёдрами, а с пастбищ доносилось приглушённое мычание коров. Теплуша долго хныкал, ворочался, но вскоре уснул.
Снилось ему, что в дом приехали новые хозяева. Они постоянно ругались, кричали друг на друга, и всё у них валилось из рук. Теплуша бегал между ними и пытался хоть как-то помочь, но у него не получалось. И решил он тогда убежать из дома...
Теплуша проснулся от странного шума, доносившегося со двора. Спрыгнув с печки на подоконник, домовёнок выглянул в окно и увидел новых хозяев. Это была совсем молодая семья с дочкой на руках. Теплуша, помня свой сон, смотрел на новых людей с опаской.
Внимание домовёнка привлек ребенок, который смотрел прям на Теплушу. Домовёнок неуверенно помахал ручкой и скорчил рожицу. Девочка засмеялась, попыталась тоже помахать новому знакомому, но мама взяла её за руку и направилась к дому. Теплуша вернулся обратно на печку и затаился там до самого вечера.
С того дня прошел почти месяц. Новые хозяева обустроили дом и занялись огородом. Целыми днями родители пропадали на заднем дворе, пока их дочка была предоставлена сама себе. Юля еще удивлялась, что Маша не доставляла ей никаких хлопот. А на деле же девочку развлекал домовёнок, чтоб она не отвлекала родителей. Из всех его обязанностей это выходило у него лучше всего.
Теплуше уж очень понравилась молодая семья, и он всеми силами пытался ей помочь. Да вот только всё шло наперекосяк: то посуду нечаянно разобьет, то за молоком не уследит, и оно скиснет раньше времени, то заденет полку, и она слетит. Прям беда какая-то! И ладно, если бы хозяева плохими были, так нет же, люди у него живут хорошие, добрые. Выходит, что Теплуша зря хозяйку пугает. Юля в домовых верила, ей бабушка в детстве про них рассказывала, что их надо задабривать, так она каждый вечер просит Теплушу перестать пакостить. Домовёнок и сам рад исправиться, да все одно - худо выходит.
Так однажды и с Николаем неудобно получилось. Тот колол дрова, а Теплуша за ним увязался. И все хорошо идёт, работают вместе, но вот только домовёнок на одну минуту засмотрелся на что-то в небе и споткнулся с поленом. То из лап выскочило и Николаю на ногу прилетело. Крику-то было! Прибежала жена, следом дочь, которая услышала крик папы и начала плакать. Теплуша со стыда убежал в дом.
В тот же вечер Юля, когда уже все спали, поставила на кухне миску с молоком, рядом пряник и сказала: «Батюшка домовой, прошу прощения за все наши ошибки, мирное житьё-бытьё!»
Теплуше совестно стало, решил он еды сначала не брать, а пойти к хозяйке и извиниться.
Ближе к полуночи он стал тихо пробираться в комнату. Руки вперёд вытянул, чтоб не упасть ненароком, но тут на что-то наткнулся. Испугался, споткнулся, кубарем покатился, ударился об стул, который с грохотом упал. В тот же миг услышал испуганный шёпот хозяйки:
- К худу или к добру?
- Не к худу, не к худу! - крикнул Теплуша и рванул обратно на кухню.
Кубарем вкатился домовёнок в комнату и угодил прямо в миску, которая со звоном перевернулась, окатив его молоком с головы до ног. В коридоре включился свет, послышался детский плач и быстрые шаги в сторону кухни. Теплуша притаился в углу.
- Что случилось? - сонно спросил Коля.
- Домовой разбушевался, - чуть не плача ответила Юля, - так перед этим еще и беду сулил, худо обещал.
- Брось, ты, - отмахнулся Коля, - подумаешь, молоко разлилось, ничего страшного.
Юля отмахнулась от мужа и побежала к дочке в комнату.
В дверном проеме она застыла от изумления. Девочка сидела в кровати, хихикала, как будто с кем-то играла. В голове всплыли слова бабушки: «Дети домовых видят, а те поиграть с ними любят». Юля глубоко вздохнула и успокоилась. Подошла к дочке и села рядом, а та говорит:
- Мама, мама! Смотри, как он умеет делать!
Юля всмотрелась в угол кроватки и на секунду ей показалось, что там что-то шевелится. «Домовой, - подумала девушка, - так еще и маленький! Неужели домовёнок?».
- Как тебя зовут? - спросила Юля. - Ты не бойся, я не обижу. Можешь не показываться, если хочешь.
Но Теплуша уже выходил из угла, жмурясь от света. Увидев его, Юля приветливо улыбнулась.
- Теплуша меня зовут, - сказал домовёнок, - я тут один у вас остался, папаня с маманей уехали за старыми хозяевами присматривать, а меня здесь за главного оставили.
- Вот как, - сказала Юля и протянула к домовёнку руку, - а мы никудышные хозяева. Всё никак не можем тебе угодить.
- Что вы, что вы! - замахал руками Теплуша. - Вы очень хорошие! Я вам не хотел худо делать, наоборот, помогать хотел. Да вот только я неуклюжий, за что ни возьмусь все из рук валится, - Теплуша посмотрел на Машу и улыбнулся, - вот, только с дитем играть и могу.
Юля радостно засмеялась. В коридоре послышались шаги Николая, который зашёл в комнату и увидел, как у детской кроватки сидит жена рядом с дочкой и держит в руках что-то мохнатое. Юля повернулась и радостно сказала:
- Вот, смотри! Это наш домовой, Теплуша! - девушка встала и подошла к мужу. Николай с удивлением разглядывал улыбающийся комочек у неё на руках и только хлопал глазами. Юля продолжала: - Он ещё совсем маленький, поэтому не знает, чем подсобить добрым людям. Но мы же поможем ему, правда?
- Да, наверное, - ответил Николай и почесал в затылке. Он не знал, шутит ли жена или нет. Но, глянув на лицо Юли, которое так и искрилось детской радостью, поверил её словам.
* * *
С тех пор в доме дела пошли на лад, а через две недели Теплуша, помогая Юле в огороде, услышал знакомое ворчание, которое доносилось с улицы. Домовёнок забрался на невысокий забор и чуть не свалился с него от радости.
По улице, таща за собой котомки, шли его родители. Старый домовой жаловался жене, что он устал и у него болят ноги, а та утешала его.
-Маманя! Папаня! - закричал Теплуша и прыгнул на улицу.
Родители остановились в недоумении, но через минуту уже обнимали сына.
- А вы чего здесь? - спросил Теплуша, когда вдоволь наобнимался с родителями.
- Эти неумёхи совсем безнадёжные, - вздохнул домовой, - пусть сами живут, устали мы от них.
Домовиха утерла набежавшую слезу и спросила сына:
- А ты сам как? Люди хорошие?
- Очень! - оживился Теплуша. - Давайте я вас с ними познакомлю! Вон, уже и хозяйка встречать нас вышла!
Теплуша помахал рукой Юле, которая стояла по ту сторону забора. Девушка махнула рукой в ответ и вышла встречать новых жильцов.
С того дня зажили в мире и согласии две семьи под одной крышей.

Анастасия Егунова . Судьба лилий

На одном подоконнике жила Маленькая Жёлтая Лилия. Она росла в крепком керамическом горшочке, который стоял у приоткрытого окошка. Ласковый ветерок колыхал лепестки Лилии, доносил до неё слухи и запахи с пёстрой цветочной клумбы под окном. Днями напролёт на улице кокетничали пышные розы, философствовали о любви тюльпаны, а скромные азалии расцветали так, что даже самые гордые ирисы роняли к их корням свои лепестки. Маленькая Лилия не знала другого общества и искренне любила тех соседей, что были — пусть и ощущала, как чем-то сильно от них отличается. Она не предполагала, что кто-то, почти как на грядке, может появиться рядом. В один прекрасный день Хозяйка, как обычно, подошла напоить Лилию водой — и заодно поставила что-то на подоконник. Это был горшочек со второй, Розовой Лилией. Она была высока, нежна и спокойна. Цветы быстро познакомились. На языке колыханий ветра, касаний лепестками и тонких запахов нектара им удавалось немного, но понимать друг друга. Их заполняло невероятное ощущение, что рядом кто-то есть. Прошло время, и по левую сторону от Жёлтой Лилии появился третий горшок — в нём росла совсем молодая, но уже невероятно яркая Рыжая Лилия. Первым делом она нашла общий язык со своей Жёлтой соседкой, а потом обратила внимание и на изящную Розовую Лилию, замершую на другом краю подоконника. Рыжая Лилия потянулась к ней лепестками, та наклонилась в ответ — но расстояние было слишком велико, и им удавалось общаться лишь через растущую посередине Жёлтую Лилию. Последняя же утопала в мечтах: она полюбила своих подруг и хотела жить с ними в одном горшке, корень о корень, тянуться вместе к солнышку, пить воду и ни о чём не волноваться. Она чувствовала, что в её жизни появились родные цветы, с которыми что в огонь, что в букет — не страшно. То, что случилось дальше, было словно предначертано Хозяйкой. Эта женщина, заметив, как тянутся друг к другу Розовая и Рыжая Лилии, пересадила их в один горшок. Там они переплели стебли, склонили друг к другу листья, но молчали об этом, не желая разрушать наивные мечты Жёлтой Лилии. Они безмолвно пропускали корни в одну землю, стеснённые присутствием соседки и неспособные обсудить что-то между собой. Хозяйка поливала их, но всю воду, не отдавая себе в этом отчёт, забирала Рыжая Лилия. Розовая же ощущала себя незаслуженно принятой на новой земле, трепетала перед сожительницей и не имела смелости сделать ей замечание. Постепенно у Жёлтой Лилии возникало ощущение недосказанности в их компании, но она надеялась, что ей кажется. Конечно, у неё не было глаз, чтобы увидеть, как поникла Розовая Лилия, как сильно плакала она каплями росы перед каждым рассветом, и как равнодушно её сожительница играла на ветру своими рыжими лепестками. Одно лишь молчание соседок заставляло Жёлтую Лилию пытаться помочь им в неизвестной беде, поддержать их беседой, поделиться мечтами. Для Рыжей и особенно для Розовой Лилии надежды на чудесную жизнь в одном горшке или клумбе звучали болезненно. Так болезненно, что Розовая Лилия, совсем ослабев и высохнув, склонилась перед Хозяйкой, умоляя рассадить неудачливых сожительниц по разным горшкам. Ужаснувшись произошедшему, женщина быстро вернула всё, как было — но доверие между Розовой и Рыжей Лилиями исчезло безвозвратно. Одна из них пыталась восстановить увядшие лепестки, другая злилась, не понимая причин разрыва. Для Жёлтой же Лилии это всё было безмолвной игрой, в которую её словно специально не посвящали. В отличии от бесконечной кутерьмы цветов на клумбе, способных, прорастая бок о бок, открыто обсуждать друг друга, Лилии предпочитали тактично держать всё в себе. Эту осторожность можно понять — в огромной клумбе менять друзей было делом лёгким и нехитрым, а Лилий на подоконнике было только трое. Держалось их маленькое общество теперь лишь на старательно излучающей позитив Жёлтой Лилии, ещё не знающей правду.. Конец её грёзам пришёл, когда Хозяйка одним субботним утром решила прибраться — в том числе протереть подоконник. Лилии, чтобы не мешали, она переставила на комод. Места на нём хватило лишь для Жёлтого и Розового цветка, а Рыжую Лилию Хозяйка отнесла далеко, на кухонный стол. Ненадолго оставшись вдвоём на маленьком тесном комоде, почти в объятиях листьев друг друга, Лилии наконец поговорили — печально склоняя цветок к земле, Розовая осторожно поведала историю о том, как ей навредила рыжая сожительница. Как бы рассказчица не старалась, правдой-маткой она вырвала с корнем все мечтания из Маленькой Жёлтой Лилии, оставляя ей лишь время для смирения.
Казалось бы, теперь этим двоим стоило объединиться против Рыжей Лилии, но вместе они лишь тихо поплакали, с дрожью роняя лепестки. Маленькая Жёлтая Лилия не знала, как ей быть дальше — несмотря на случившееся, она по прежнему любила обоих своих соседок, единственных близких подруг. Сколько она беседовала с ними днями напролёт, пела и танцевала под ветром, как они украшали её короткую цветочную жизнь... Жёлтая Лилия понимала и печалилась за Розовую, прощала Рыжую, но ведь они друг друга — нет! *** Идиллии на подоконнике Лилий нет и по сей день. В разном темпе время лечило раны каждой из них, и нельзя сказать, как сведёт их Хозяйка-судьба. Могу ручаться лишь за Жёлтую Лилию — кажется, ей удалось отпустить все случившееся и опять расцвести...

София Земцова . Не будь так строг, хоть иногда, к себе…

Как часто нам приходится учиться
Просить прощенья у других людей?
За то, что может не сложиться
Разговор, где нужно быть добрей,

 За то, что можем нагрубить,
Забыть поздравить с днём Рождения,
 За то, что лишнего грешим наговорить,
За правил редкое несоблюдение.

Но не всегда неправы мы
И не всегда нам нужно извиняться.
Порою, в наших бедах, нашей нет вины
И иногда, не стоит обвиняться.

 Однажды, тет-а-тет стояли двое
И жарко спорили о чем-то о своем,
 Так громко выясняли, что плохое
 Друг другу сделали они вдвоём.

 Один обвинял другого
 Во всех самых страшных грехах,
Во всех своих неудачах, во всём,
 Что не скажешь в стихах:

 «Ты жизнь мою ежедневно портишь!
Ты сеешь тоску одним видом своим!
Ты будто всё время строишь
 Преграды всем планам моим!

 Куда б ты ни шагнул-везде проблема,
 И где б ни появился ты-беда.
 И в голове моей одна дилемма:
 Когда закончишь с этим ты, когда?»

 Второй пытался как то оправдаться,
Сказать, что он плохого не хотел,
Но мог лишь виновато улыбаться
 Он по другому просто не умел.

 «Да без тебя, я мог свернуть бы горы,
Мне всё было б открыто без тебя.
 Исчезли сразу бы все трудности и ссоры
И не пришлось сейчас бы выяснять, грубя…»

 Второй не отвечал, он знал что первый,
 Правду говорит ему, увы,
Но знал ли он, что спор их будет прерван
Началом драки с его стороны…

 С размаху ударил первый оппонента
 И брызнули стекла по всем сторонам:
Изуродовал зеркало он-не конкурента,
 Забыв что причиной всему - был он сам.

 От злобы на себя, других не замечал, пока
Повесил на себя все преступленья,
 И видел в зеркале он злостного врага,
А должен был всего лишь отраженье.

 Запомни друг, что в мире этом,
 Прощать почаще следует себя.
 Жизнь- как фильм с бестолковым сюжетом?
Быть может, это не из-за тебя!?

 Возможно, звезды так, увы, сложились,
Возможно, ветер дул попутный не тебе
 И планы у удачи изменились..
Не будь так строг, хоть иногда, к себе.

 Ты не вини себя раз лишний за проступок,
 За неудачу, за чужой ответ,
 За то, что не любитель ты уступок
 В спорах. Не слушаешь непрошеный совет.

За то, что мнение свое ты ценишь чаще,
Чем чьих-то размышлений пустяки,
 И в жизни, как в саду манящем,
 Цветы сажаешь, а не сорняки.

 Надейся друг, жизнь-приключение!
Ты верь и о вине забудь
 И человек, стоящий в отраженьи,
 Простит тебя когда-нибудь.

Александра Зузлева. Немного о вдохновении и творческом кризисе

Каждое утро будильник играл новую мелодию, подстраиваясь под настроение хозяйки. Сегодня день начался с "Метели" Свиридова. Муза улыбнулась, вспомнив этого простого, но удивительного человека. Работать с ним - сплошное удовольствие, хотя это было ещё до того, как она прошла курсы профессиональной переподготовки и стала музой художников. Она слезла с кровати и ступила босыми ногами на пол, покрытый многовековой пылью, не потревожив её. В огромном белом помещении - спальней это назвать рука не поднимается - не было мебели, кроме койки, на которой она спала, и большого зеркала под потолок. Она посмотрелась в зеркало, провела рукой по блестящим волосам. Как всегда, безупречна. Снова звук, словно раздался колокол.
- "Динь-дон",- передразнила Муза,- Я и без тебя знаю, что на работу пора. Сорвав с зеркала розовый стикер, на котором её изящным почерком был написан список имён, она пробежала его взглядом, улыбаясь и кивая. На последнем имени задержалась и легонько вздохнула. Муза расправила свои белоснежные крылья и взмахнула ими, не подняв ни единой пылинки.
Первым делом Муза решила заглянуть к Андрею Александровичу Белову, старому знакомцу, который встретил её тёплой улыбкой, спрятанной в седой бороде, лукавым блеском синих глаз за толстыми стёклами очков, чашкой крепкого кофе и белым холстом. Этот человек написал за жизнь немногим меньше восьмисот картин, но ни одной не продал. Муза не знала, почему: они познакомились всего двадцать лет назад. Предыдущая муза оставила художника, когда умерла его любимая жена, и два года он ничего не рисовал. Большая часть его работ - морские пейзажи, однако сегодня они с Музой решили написать его спящего кота Снежка.
Но не все встречали Музу в уютной просторной квартире. После нескольких встреч в метро и поездах Муза направилась к Никитосу. Он был на уроке в школе, но Музу не сильно интересовали такие условности. Она шепнула ему что-то на ушко, и он неосознанно начал что-то набрасывать ручкой на полях тетради, уже представляя палитру. Это вам не классификация природных ресурсов! Когда кончились уроки, Муза сопровождала Никитоса и сидела на его плече, когда он с баллончиком краски воплощал на скучной серой стене эту идею.
Когда уже начало темнеть, Муза отправилась на другой конец города. Там, в небольшой кухонке, она застала Аню Коловраткину, которая, пока не было Музы, пялилась на белый экран планшета вот уже полчаса. Только что девушка поставила кипятиться воду и положила в прозрачную кружку чайный пакетик.
Сегодня Муза предложила нарисовать иллюстрацию к любимой детской книге художницы - "Алисе в Стране Чудес". Эта идея сразу понравилась Ане. Сначала они поискали в интернете референсы - нашли прекрасные фотографии котов и улыбок, а затем, оставив их в уголке холста, девушка начала скетч. Подсветка чайника преломлялась в туче пузырьков, и на стене плясали синие зигзаги. В прозрачной кружке осиротело лежал забытый пакетик. Муза бесшумно выпорхнула в окно: здесь она больше была не нужна. Далеко за полночь Аня очнётся и посмотрит на часы: будет полчетвёртого.
Ну а сейчас, вычеркнув из списка на розовом стикере ещё одно имя, Муза посмотрела по сторонам. Над горизонтом висели красные и розовые облака, подсвеченные спрятавшимся за горизонт солнцем, а с другой стороны - начавший темнеть небосвод и постепенно зажигающиеся звёзды. Музе оставалось прийти сегодня ещё только к одному художнику, встречи с которым она немного боялась, потому и отложила её напоследок. Это был художник-отказник, который перебрал уже восемь муз, и ещё двое, только узнав об этом, категорически отказались его брать. С небес спустился Начальник, окутанный золотым сиянием, и со словами: "Ну кто, если не ты",- вручил тяжёлого пациента нашей Музе.
Однако вместо того, чтобы лететь к этому художнику, она повернула налево и направилась к площади Сенной, где - ей подсказало это обострённое у муз шестое чувство - находилась одна из её подруг. Эта подруга сидела в форточке восьмого этажа, свесив ножки вниз. За окном завёрнутая в плед фигура сидела, поджав ноги, и быстро что-то печатала. За стеной слышалась приглушённая ссора родителей. Муза пристроилась рядом с коллегой.
- Всё никак не могу собраться с мыслями, а уже пора бы,- пожаловалась она.
- А ты спрашивала у его бывших муз, почему отказались?- спросила Другая. Она была профессионалом своего дела, и гораздо старше. Наша Муза часто приходила к ней за советом.
- Нет...
- Значит, ты всё равно никак не сможешь подготовиться к этому. Время просто полететь и выложиться на максимум.
- Ты права.
Они ещё немного посидели, глядя с высоты на фонтан в центре площади.
- Ну, я пойду,- вздохнула наша Муза, и прыгнула вниз головой. Она падала так довольно долго, прежде чем расправить крылья и, резко выйдя из пике, устремиться в небо белой стрелой. Но дальше она перестала развлекаться и отправилась на набережную, где стоял и смотрел на воду молодой человек.
Под глазами его были мешки, и в целом в своей старой серой толстовке и мятых пижамных штанах он выглядел растрёпанно и жалко. Человек теребил в узловатых пальцах заточенный карандаш. Периодически рука замирала над альбомом, и, казалось, вот сейчас он проведёт чёткую линию, рисуя мост, затем быстро обозначит деревья на другом берегу и припаркованный рядом катерок, и, наконец, легко изобразит стелющийся над самой гладью реки туман. Но рука бессильно опускалась, и карандаш, зажатый в ней, ничего не оставлял за собой. Впрочем, похожие сцены Муза видела каждый день не по разу. Она аккуратно подобралась, уселась на его плечо.
- Ну что,- ласково спросила,- будем рисовать реку?
- Нет,- покачал головой Павел Алексеевич (а это был именно он).- Не умею, не смогу.
- Неважно, как получится, главное, мы старались.
- Нет. Не умею рисовать реки. "Не умеешь - не берись" - слышала такую поговорку?
- "Назвался груздью - плачь" - вот тебе другая поговорка,- отвечала Муза,- а взял карандаш - рисуй.
- Эту поговорку ты выдумала только что,- возразил Павел,- но ладно.
Он провёл карандашом первую неровную линию, слишком сильно нажимая. Тонкий грифель сломался. Стряхнув его останки с альбома, и убрав всё в широкий напузный карман, Павел обратился к Музе:
- Видишь? Не стоило и начинать.
У Музы впервые за всю многовековую практику не находилось нужных слов. "А что бы сказала Та, Другая?",- подумала она, но не знала ответа.
Так они и добрались до дома Павла в полном молчании. Тяжёлая дверь, душный подъезд, возня с ключами в тамбуре,- всего этого Муза, погружённая в тяжкие раздумья, даже не заметила. В комнате, в которую они с Павлом зашли стоял продавленный покрытый жёлтым пледом диван, резной деревянный шкаф с праздничным сервизом и фарфоровыми статуэтками за толстым стеклом и тучный древний телевизор на длинных тонких ножках, с кружевной салфеточкой, но без вазы с цветами. Павел плюхнулся на диван, и Муза взмыла в воздух, но он, кажется, этого и не заметил. Указал рукой на стену, на которой красовался большого формата натюрморт.
- Видишь, это моя бабушка писала. Вот это - настоящее искусство,- сказал он, и замолчал.
Музу только что осенило: она поняла, почему картина ей знакома. С её автором, Ольгой Ильиничной Датской она лично работала долгие годы, и прекрасно помнила эту голубоглазую женщину, которая не была очень уж высокой, но казалась такой из-за сильной худобы и горделивой осанки. Её очки всегда сидели на кончике орлиного носа, потому что были как у тётушки Тома Сойера - для солидности.
- А я так, Каляка-Маляка из детской передачи. А то и хуже. Мои рисунки, небось, не повесили бы на дерево,- тоскливо продолжил Павел, и Муза очнулась.
- Техника приходит с практикой,- возмутилась она,- давай попробуем повторить этот натюрморт. Пусть сперва не получится, но, если мы будем делать это ежегодно, то сможем отслеживать свой прогресс.
В глазах Павла загорелся огонь - идея-то заманчивая - но он тут же погас, уступив место обычному равнодушию.
- Нет, я не могу... Да и поздно уже.
Но Муза не желала сдаваться без боя. Проигрывать она не умела и не хотела.
- Нет слова "не могу", есть слово "не хочу". Глаза боятся, руки делают,- прибегла она снова к помощи поговорок.
- Вообще-то это два слова,- сказал Павел, но альбом достал, открыл чистую страницу, взял новый карандаш. Поминутно бросая взгляды на референс, он принялся за стадик. Криво, косо, но закончил первый рисунок. Муза уже победно ухмылялась, когда он, сравнив результат с образцом, разозлился и швырнул альбом в стену.
- Иногда я ненавижу рисовать,- поделился он. Муза прикрыла рукой глаза.
Однако теперь ей уже можно было удалиться: всё-таки одиннадцать вечера, а завтра - новый рабочий день. Когда она вылетела из комнаты, пройдя сквозь двойное стекло, Павел уже спал, не переодевшись, сопя носом в спинку дивана. Жёлтая лампа всё ещё ярко светила.
Залезая под своё белоснежно-белое одеяло, Муза решила, что всё было не так уж и плохо. Конечно, тяжело работать с перфекционистами: у них либо шедевр, либо расстрел. Но первый шаг сделан, а это - самое сложное. Она с нетерпением предвкушала грядущую встречу с Аришей Лапшиной, продававшей свои работы на улицах. А ещё подумала: не предложить ли Павлу попробовать акрил? С этим материалом любую ошибку легко исправить.

Тимофей Кир. Орден Благозвучия

Отрывок из повести

Он проснулся от громкого барабанного боя. Кто-то, совсем рядом, нестройно маршировал под хриплые команды. Ужасная слабость сковывала всё тело, не давая возможности пошевелиться. А этот барабан всё бил и бил. И казалось, что каждый удар прибивает его тело к земле.
Стук барабана ненадолго прекратился. Послышались ругательства. Голос знакомый. Где он мог его слышать?
Снова застучал барабан, а вместе с ним запиликали флейты. «А, всё понятно, - вспомнил он. – ОМОН марширует. Только они шагают под барабан с флейтой». Постепенно к нему возвращались силы и сознание. Он понял, что рёбра, которые больно врезались в спину, - это крыша казармы омонимов. Как он тут очутился? Впрочем, слабость и головокружение, и это беспамятство многое объясняли. «Стрела Переноса». Скорее всего, именно этой стрелой и поразили его. Но кто и зачем это сделал?
Внизу снова хриплый голос кого-то жёстко отчитывал. «Сам генерал командует, - удивился он. – С чего бы это?».
Он приподнялся и посмотрел по сторонам. Так и есть, крыша ОМОН. Да, он вспомнил, что он – литер «Й», юнкер элитного королевского подразделения «Сонорный патруль». Внизу снова затрещал барабан, к нему присоединилась флейта, и опять затопали ноги омонимов. Они всё время так смешно и неуклюже маршируют, что смотреть на них без смеха было невозможно. Он не удержался, встал и подошёл к краю крыши.
- Стой! – рявкнул генерал, стоявший на крыльце штаба. Колонна омонимов замерла.
- Марш! – крикнул Й, стараясь сделать голос таким же хриплым. Омонимы нестройно двинулись с места.
- Стой! Я сказал, стой! Вы что оглохли?! – Генерал подпрыгнул на месте от злости. Солдаты испуганно остановились.
- Марш! – снова крикнул Й. ОМОН послушно рванулся вперёд.
- Стоять!!! – заорал генерал так, что у барабанщика лопнул плечевой ремень. Передние ряды омонимов замерли, а задние продолжали шагать и наткнулись на передних. Строй смешался. Кто-то не удержался на ногах и упал, увлекая за собой остальных. Генерал побелел от ярости. Он уже был готов извергнуть из себя поток самой злобной и ядовитой ругани, как случайно взгляд его скользнул вверх и наткнулся на Й, который всё это время стоял на крыше и весело наблюдал за происходящим.
Генерал так и застыл с разинутым ртом. Глядя на него, омонимы тоже посмотрели наверх, и так же застыли в изумлении. В наступившей тишине стало слышно, как где-то скачет по камням сорвавшийся барабан.
Дверь штаба распахнулась, и на крыльцо выскочил адъютант генерала. Он что-то торопливо проговорил, указывая на крышу. Генерал очнулся и тоже вытянул руку, указывая толстым пальцем на Й.
- Что вы, олухи, стоите?! – заорал он. – Огонь! Уничтожить этого негодяя!
«Огонь? Он что, с ума сошёл?» - удивился Й. Никто не смеет нападать на «Сонорный Патруль».
- Уничтожить этого государственного преступника! – орал снизу генерал. Й собрался было возмутиться, кто тут ещё преступник, но тут откуда-то сбоку в него полетели две стрелы, и ему пришлось спрятаться за высоким парапетом.
Как всякий сонорник, литер «Й» умел изготавливать и применять особые гранаты. Боевой начинкой в них служил какой-нибудь фразеологический оборот. Й решил применить против омонимов гранату «Валиться с ног», но тут парапет перед ним вдруг расплавился, и в спешке в ОМОН полетела другая граната. Там боевой частью был оборот «Водить за нос».
- Тоже неплохо, - усмехнулся Й и осторожно заглянул во двор омонимов. Постепенно стрельба прекратилась. По плацу казармы снова зашлёпали нестройные шаги. ОМОН, побросав оружие, брёл неровной цепочкой: каждый, шедший впереди, тащил за собой, за нос, своего товарища по оружию.
- Проклятие! Опять он это устроил! – завыл генерал. Действительно, когда-то на параде Й, случайно обронил в колонне ОМОН гранату «вверх тормашками». И как следствие, все омонимы, включая напыщенного толстопузого генерала, проходя перед трибуной Королевы, неожиданно перепрыгнули на руки, и в таком виде прошагали весь парад. Это событие облетело все алфавиты мира, а юнкер Й так и остался юнкером.
- Огонь! – с отчаяньем закричал генерал своему адьютанту, который единственный остался не увлечённым в цепочку бредущих омонимов. Адъютант бросился в штаб и через секунду вернулся с огромным арбалетом.
- Влепи ему как следует! – радостно заревел генерал. Но едва только адъютант прицелился, в нос ему вцепилась мясистая генеральская пятерня и потащила вниз с крыльца. От неожиданности адъютант нажал спуск, и две мощные «Стрелы Переноса» влетели в широкую грудь генерала.
В следующую секунду на крыльце остался один адъютант. Он растерянно потирал свой нос, тупо уставившись на разряженный арбалет.
Первым желанием Й, было отправиться прямиком во дворец Королевы, чтобы подать рапорт о нападении на него. Но когда узкая лесная дорога вышла к небольшой влажной поляне, юнкер неожиданно встретился с пёстрой компанией глаголов-исключений. Обычно, увидев офицеров гвардии, они тут же сворачивали в сторону, и с гиканьем исчезали в зарослях. Но в этот раз они задумчиво брели по дороге и его даже не заметили. Это было так необычно, что Й остановился и внимательно присмотрелся. Эти глаголы были исключениями. Никто их не любил. Под предводительством глагола «Гнать» они с рёвом и свистом проносились через посёлки, наводя панику среди жителей. В основном они промышляли контрабандой, всякими сомнительными сделками, спекуляциями.
- Стоять! – крикнул Й, увидев, что к седлу глагола Гнать, пристегнут «Орден Благозвучия». Если этот Орден оказался в такой компании, значит дело нечисто. Й выскочил перед колонной исключений.
- Откуда у вас этот Орден? – спросил юнкер.
- А, дружище, проверяешь? – дружелюбно усмехнулся Гнать. – Можешь, не беспокоится, мы не раскрываем источники своих товаров.
- Это тебе не товар! – закричал Й, выхватывая шпагу. – Это высший знак гражданского отличия! Именем Королевы! Отвечай, откуда у тебя этот орден?!
Вместо того, чтобы испугаться, глаголы-исключения изумлённо уставились на Й, а затем громко вразнобой расхохотались.
- Ты что, серьёзно? – давясь от смеха спросил Гнать.
Й выхватил гранату «Валиться с ног» и метнул её в колонну исключений. Граната кувыркнулась в воздухе, сверкнув ободком, ударилась о толстую ветку огромного раскидистого дерева романа-эпопеи и, срикошетив, попала только в глагол «Зависеть», самый безобидный, потому что сам он не умел ездить верхом и всегда сидел позади седла глагола «Терпеть».
- Это что? По твоему, смешно? – громко возмутился глагол Гнать, увидев, как его подельник кубарем скатился с лошади. –Ты же сам нам этот Орден отдал!
- Я?
- Ты!
- Я??
- Ты! Кто же ещё? Ты сам нам его выменял на… Не надейся! Назад мы ничего не меняем!
- Погоди, постой, - Й растерянно опустил шпагу. – Я ничего не помню. Когда я это обменял?
- Вчера. Вот на этой же дороге.
- Зачем???
Глагол Гнать внимательно посмотрел на юнкера и укоризненно покачал головой:
- Мы ничего не говорим, потому что сами ничего не спрашиваем. Тебе вчера объясняли наши правила, и ты с ними согласился.
- Ничего не понимаю, - устало прошептал Й. Гнать осторожно начал его объезжать.
- Здесь действительно происходят какие-то непонятные вещи, - тихо проговорил он. Затем он медленно посмотрел по сторонам и продолжил:
- Вот вчера мы, сразу после встречи с тобой, решили навестить наших старых знакомых. Тут неподалёку. Ты знаешь эти смешные чудики историзмы. Они никогда не сопротивляются, и мы регулярно врываемся к ним, хватаем всё, что попадается под руку, и исчезаем. Так было всегда. Но… вчера случилось что-то непонятное. Едва мы влетели к ним, наши кони вдруг ослабели. Мы сами как-то все сразу раскисли. И ты не поверишь! Вместо того, чтобы их ограбить, мы надарили им подарков! Самый лучший за последнее время контрабандный товар! Который наши братья из немецкого алфавита с таким трудом переправили для нас. Мы всё в одну секунду отдали этим историзмам! Они жутко обрадовались.
- Конечно, ведь это их историческая родина, - кивнул юнкер.
- Не спорю, может, и так, - продолжил глагол Гнать. – Они устроили в нашу честь грандиозную вечеринку. Мы веселились и плясали до самого утра. А кое-кто в саду под гитару пел нее-еежные баллады и романсы, представляешь? Мы и знать не знали о таком таланте, ха-ха!
- Ненавижу себя за это, - злобно прошипел глагол Ненавидеть.
- Вот! Всё перемешалось в эту ночь! – Сказал Гнать и показал в хвост колонны. Там юнкер Й увидел несколько больших гружённых повозок.
- Вот! – повторил Гнать. – На прощание они нам подарили столько припасов, что мы бы и за целый год грабе… посещений не набрали бы. А ещё вон ту передвижную цирюльню. Её глаголы Брить и Стелить сейчас обживают. Не хотят больше набеги устраивать. Да и не только они! Все мои люди потерялись. Что скажешь?
Й растерянно молчал.
- Кстати! – воскликнул Гнать, и лицо его просияло детской озорной улыбкой. – У нас для тебя подарок! Когда что-то решишь потребовать именем Королевы, прочитай прежде вот это.
И он протянул юнкеру смятый лист. В нём большими буквами был напечатан Королевский Указ, предписывающий немедленно изловить литера «Й», бывшего юнкера «Сонорного Патруля», совершившего государственную измену и напавшего на Королеву. Й несколько раз перечитал содержимое листка, не веря своим глазам. А когда он их поднял, то увидел, что уже стемнело, и он один стоит на пустынной лесной дороге.
- Этого не может быть. – прошептал Й.
Надо обязательно найти старого отшельника, глагола Быть. Ходили слухи, что он способен передвигаться во времени. Вот, кто действительно может открыть, что же на самом деле произошло с ним, юнкером Королевской гвардии…
- Что случилось со мной?! – горько воскликнул Й через некоторое время бесцельного блуждания по лесу. Силы покинули его, и он в изнеможении повалился в траву.
Лишь только под утро Й очнулся и увидел над собой на фоне светлеющего неба чей-то скрюченный тёмный силуэт. «Быть или не Быть?» - пронеслась первая мысль.
Й вздохнул, собрался с силами и медленно поднялся. Да, это был старый отшельник – глагол Быть.

Павел Киселев. Утиная история

Лето. Тихий, не очень знойный день. Солнечные лучи растекаются невидимым глазу покрывалом по зеркальной глади пруда. Ее тревожит лишь небольшая стайка уток. На берегу, там, где плотная стена из тополей давала брешь, сидел старик. Он отломил от буханки свежего хлеба ломоть, и с отцовской нежностью, склонив голову набок, кинул его в сторону уток. Кусок подхватила одна из крякв, и быстрыми, резкими движениями разделалась с ним. Старик улыбнулся с умилением.  Кинул в воду еще один кусочек хлеба. Тот достался другой утке. Через пол часа от буханки осталась только румяная корка, которая следом за предыдущими кусками, отправилась в воду. Ее подхватил селезень  —зеленоглавый красавец, один из самых крупных в стае.   Старик присел на каменистый берег, продолжая наблюдать за семейством. Он приходил сюда каждый день, и мог часами смотреть на резвящихся в воде утят, и строгих, важных родителей воспитывающих своих чад. Всё, как у людей- думал он. Старик всегда был один.  Но он не был одинок- у него были утки. Их компания очень симпатизировала старику. Тот всегда считал уток лучше людей. Не понятно, вывел он это суждение от своей нелюдимости, или путем холодной логики, но факт есть факт — старик был доволен их обществом. Каждой утке из стаи он дал имя. Именно имя, так как слово «кличка» совсем не любил. «Утки- удивительные создания.»- размышлял он. «Они могут по голосу распознать человека, а по своему имени — откликнуться на зов друга.» И действительно, утки знали старика. Они так же знали, что старик никогда не приходит с пустыми руками. С собой у него всегда была крупа, хлеб, сдоба, или другие лакомства. И за это они его любили. А он любил их. Вдалеке от шума городов, от других людей, на его маленькой планете, только он, верные друзья , и теплый июньский день.  Под вечер старик всегда прощался с ними. Ласково называл по имени, некоторых,  самых ручных  гладил по спинке. Среди таких была его любимица — Юна. Она всегда давала себя приласкать, дарила старику любовь, и, кажется, довольствовалась, получая ее в ответ. После церемонии прощания, он всегда выпрямлялся, отходил на несколько метров от берега, в последний раз обводил взглядом свою «семью», и уходил прочь. До следующего утра... Иногда старик задумывался о том, что в его возрасте не иметь никого кроме десятка любимых им птиц — неприкаянность, граничащая с безумием. От мыслей подобного рода у него всегда тоскливо щемило сердце, но он знал, что пока у него есть друзья, он не один.  Утром он всегда возвращался. Они были там, ждали его, чтили и по-утиному любили.  С волнительным нетерпением подходя к пруду,  то ли от одиночества, то ли от скуки он разговаривал сам с собой. Потом, уже встретив знакомые маленькие глазки у поросшего редкими сорняками берега, переключался на разговор с ними. Он всегда находил, что им сказать...           Этим утром утки куда то исчезли. По началу старик обратил внимание на тишину. Подойдя ближе, и увидев пустую, безжизненную воду, он остановился. Сердце пронзила тонкая игла. Береговая линия пруда обрывала жизнь на этой планете. За ней пустота. Затылок сжало в тиски, сковало тупой болью. Куда могли они подеваться в начале июня?  Их кто то явно спугнул. Но кто? Он был один со своими птицами много лет. Провожал их осенью, и с нетерпением ждал весной. Теперь их в одночасье не стало... На свинцовых ногах старик побрел вдоль берега, огибая пруд по периметру. Мыслей не было. Была густая тоска, как по ушедшему другу. Тусклыми глазами он смотрел на воду. И вдруг- сердце забилось чаще — он увидел промелькнувший в зарослях тростника силуэт. Ускорив шаг, задыхаясь от волнения старик  поспешил к тому месту. Подойдя поближе, он обнаружил их!  Его родные утки скучились на воде возле берега, на котором сидела девушка.  Сиреневое платье, каскад темных волос, белая, отражающая солнечные лучи кожа. Она обернулась на старика и явно испугалась. Тихонько ойкнув, она уронила в воду пол буханки ржаного хлеба. Старика кольнула ревность. Но в ее движениях, в ее облике было что то располагающее, притягательное. На нее просто хотелось смотреть. Наблюдать за ней. И эти движения казались ему от чего то  знакомыми. Мирно подняв ладони на вверх, он стал подходить ближе. Девушка оставалась неподвижной. Кинув взгляд на утку, которая пытается разобраться с большим куском черного хлеба, он, что бы разрядить обстановку, произнес: 

— Они любят белый.
—Правда?..—девушка медленно встала, поправляя платье.— Я и не знала... Думала, им нравится любой.
—Я... Я Юлия. Можно просто - Юна. — застенчиво заправив прядь волос за ухо, она кротко улыбнулась.  —Юна... — старик задумчиво протянул это имя, и, смотря на воду, опустился на берег. Потом достал из-за пазухи хлеб, разломил его на две части и протянул вторую половину девушке. Она осторожно взяла ее, и села чуть поодаль.
А следующим утром у берега старого пруда, там, где  гладь воды отражает зеркало человеческой души, давая услышать людям язык птиц, а птицам — медь человеческой речи, появилось два  силуэта...

Ксения Киселева. Вдохновение? Вдохновение!

У нас с вдохновением договор: оно мне - людей, я ему – тексты. Вдруг со временем они кому-нибудь понадобятся? Безусловно, это взаимовыгодно, вот только мой долг уже, наверное, исчисляется авторскими листами.
Пока не набежали проценты (кажется, вдохновение их не требует, но все-таки...) приведу своего рода диалоги, из которых состоит жизнь ничего не хотевшего сказать автора, ибо он еще не до конца определился, к кому обращает свое творчество.
Итак… Ноябрь.
Вдохновение:
Смотри! Ты находишься в Казани и любуешься таким закатом, какой дома, над водохранилищем, никогда не видела. Вокруг тебя творческие люди, царит атмосфера дружеского интеллектуального состязания, а завтра решится, кто все же станет победителем, и… Впрочем, знаешь, загадывать – плохо. Просто наслаждайся первым снегом и чувством внутренней свободы!
Автор:
Где-то в Казани
С апельсином в кармане
Смотрю задумчиво
В алое небо над нами…
Д-достачно? Нет? Ладно, попробую еще как-нибудь. Ты же придешь в другой обстановке? Ты же придешь?..
Декабрь.
Вдохновение:
Просила что-нибудь поэтичное? Вот тебе целый зимний день в поезде с тихими попутчиками. Смотришь в окно и размышляешь. Хочешь – стихами пишешь, хочешь – прозой. А еще лучше – возьми книгу, прижмись с поджатыми ногами к окну и читай, пока не надоест: дома ждет подготовка к экзаменам, а сейчас – абсолютное спокойствие. Ладно, открывай «заметки» в телефоне и пиши, как когда-то писали «в стол»…
Автор:
Горизонт – золотой пояс
Между землей и небом.
Как загадочна эта ночь!
Совсем плохо? Ну вот не умею писать стихотворения – и всё, а очень хочется!
Вдохновение:
Ну и что? Ты же не для публикации пишешь. Может быть, когда-нибудь встретишь того, кому доверишь прочитать. Главное – пробуй!
Автор:
Тогда – вот еще несколько набросков. Дашь за них хотя бы сколько-то? Так много? Спасибо тебе огромное!
Январь.
Вдохновение:
Знаешь, я иногда бываю и со знаком «минус». Это в те моменты, когда появляюсь как следствие отрицательных эмоций, душевной боли. Тебе легче пережить их, если выражаешь чувства словами. Поплачь в одиночестве – и напиши что-нибудь. Только осторожнее: не пожалей потом о резкости! Помни, что люди вдохновляют всегда, но иногда – не так, как ты ждешь, и делай правильные выводы.
Автор:
Приходит мысль:
Ведь создавая меня,
Он не мог ошибиться.
Значит – всего лишь! –
Ошиблась я.
Слушай, вдохновение, мне впервые нравится текст «в столбик». Это значит, что вывод правильный? Ты молчишь… А можно я попробую написать на одну из самых сокровенных тем? Снова молчишь… Дай знать, если можно.
Февраль.
Вдохновение:
Тебя охватывает странное счастливое предчувствие, хотя кажется, что хуже ничего уже быть не может? И это пройдет. А помнишь мальчика, который сидел рядом на олимпиаде? Ничего, всему свое время.
Автор:
А пока – «Тихий Дон» в рюкзаке,
Сухих под подушкой
И будильник на пять.
Прости, меня сейчас ни на что больше не хватает. А мальчика почему-то запомнила…
Март.
Вдохновение:
Постоянно думаешь и ничего не пишешь? Так много произошло, что сложно выразить? Давай же! Бери обрывок бумаги, ручку – все как любишь – и пиши для тех, кто наполняет твою жизнь.
Автор:
Вдохновение, вдохновение, подожди! Я чувствую, что должно произойти нечто важное. Дай время осознать это! Кажется…
Вдохновение:
Когда кажется, кхм… Знаешь, что нужно делать. Пост на дворе. Великий. А вы друг другу стихи пишете. Уйти бы!
Автор:
Последовала твоему совету, и все замечательно. Теперь не предполагаю, а знаю точно. Благодарю! И никуда ты не уйдешь: самому же очень интересно, что будет дальше.
Апрель.
Вдохновение:
Действительно, буду теперь с тобой каждый день. Авансом. Не пиши ничего, не трать пока время. Просто радуйся всему, что есть, а нужные слова потом сами найдутся. А еще – скоро экзамены: на них вам, гуманитариям, без меня никак не обойтись.
Замечаешь, как мы с радостью умножаемся, и задумываешься, почему так происходит? Все очень просто: соединились весна духовная и весна душевная, а это редкий дар. Пользуйся и благодари!
Автор:
А-минь! («А» в этом такте распевается на четырнадцать нот.)
Май.
Вдохновение:
Привязываюсь я к тебе. Больше не буду надолго пропадать, так что можешь не торопиться. И так знаешь, что сейчас самое важное.
Автор:
В наушниках Твои слова
Звучат сквозь сотни лет.
И я, забросив все дела,
Бегу в Твой Дом…
Вдохновение, ты же об этом? О том, в чем для меня сливаются все радости? Ах, об экзаменах… Буду следовать изречению «Делай, что должно, и будь что будет», а потом посмотрю.
Июнь.
Вдохновение:
Давай теперь любовная (с позволения) лирика будет преобладать над философской?
Автор:
Можно. Хотя, знаешь, давай сделаем так, чтобы темы соединялись? Мне кажется, получается вполне гармонично. Может, где-то тривиально и наивно, но искренне. Двум основным адресатам моей (с позволения) лирики должно быть интересно, если, конечно, это не слишком самонадеянно.
Вдохновение:
Важно! Хватит забрасывать работу! Давай – луна, свеча, перо и белый лист. А, это уже плохо работает. Тогда – чистая вордовская страница. Луну можно оставить. Столько захватывающих тем!..
Автор:
Оказывается, «столбиком» можно интересно описать незначительные на первый взгляд моменты жизни. Видишь что-то символичное, запоминаешь и расписываешь. Пара художественных деталей – и даже мне нравится.
Вдохновение:
Я же учило не приукрашивать. Впрочем, иногда можно. Буду подсказывать.
Июль.
Автор:
Тут на ум пришло определение моих попыток писать стихотворения. Случайно пришло.
Господи! Красивые стихи
О Тебе называют молитвами,
А мои – это так,
Мысль тщеславной души…
Вдохновение:
Если кто спросит, меня при этом не было.
Лучше пиши о любви. Смотри, вы сидите, любуетесь закатом над водой, говорите о том, что до этого никому не доверяли, молчите в унисон. В начале пути ты только мечтала о подобном. Давай-ка лучше об этом!
Автор:
Страшно дышать,
Когда в руках счастье,
Сердце моего сердца…
Как не разбить?
Не слишком ли пафосно? Впрочем, мне отчего-то даже нравится…
Август.
Автор:
Вдохновение, мы в расчете? За месяц написано достаточно много.
Вдохновение:
Знаешь, я пока просто так побуду. Не будем считать, будем творить ради красоты этого мира. И… Ничего не замечаешь?
Автор:
Не умею писать стихи,
Но попробую ради
Всего лишь одной
Важной цели.
У моей любви –
Очи цвета апреля…
Кажется, понимаю. Прошу, вдохновение, посмотри мне в глаза! Да, так и есть.
Вдохновение:
Ай, молодца! Теперь же – доведи до ума наброски и стремись дальше. Не ошибешься.
А мы с тобой обязательно продолжим…

Елизавета Копылова. Картинный мир

Что будет, если на чистом листе начать писать или рисовать белым фломастером? Ничего. Только пуста, не отражающая ничего особенного. Таким фломастером являюсь я в мире красок, цветов и ярких вещей.
В моём мире полном безграничной фантазии, ярких пейзажей, невероятных картин, написанных моими братьями и сестрами, я всегда была буквально «белой вороной». Поэтому, когда я появилась, на свет моё имя было предопределено. Мои родители такие же неприметные и скучные, как и я, решили назвать меня Белой. В школе я всегда старалась хорошо учиться, но этого никто не замечал. Сколько бы я не пыталась вырисовать буквы, мой пигмент не становился ярче и не привлекал ни чей глаз. Я была прозрачной для всего мира, хотя в душе всегда хотела стать особенной и делать что-то важное. К сожалению, это осталось лишь мечтой. Мои родители видели моё стремление к творчеству и решили отдать меня на музееведение, чтобы я всегда была близко к недосягаемому, но желанному делу. Так я стала музейным работником.
Среди больших красочных полотен я чувствовала себя маленьким листочком в роще густых деревьев. Обходя залы с величайшими шедеврами живописи и рассказывая о них посетителям, я словно погружалась в параллельную вселенную. В ней цвели луга с разными видами полевых цветов, росли сочные красные ягоды, зеленная трава колосилась на ветру, а солнце светило ярко-жёлтым огнём на голубом чистом небе. В этом разноцветном живом мире было всё такое невероятное, что я иногда забывалась во время экскурсий. Однако возвращаясь каждый раз в реальность я понимала, что там мне не место. Что запоминающегося может сделать обычный белый маркер в таком удивительном мире?
В будние дождливые дни обычно посетители редко посещают музей, но в один из них, уже ближе к закрытию, к нам пришёл первый посетитель. Он мне показался мрачноватым и очень печальным. Это был чёрный фломастер, который хотел увидеть выставку, посвященную полевым цветам, но в основном все приходили посмотреть на цветущие гелиантусы. Поэтому свою экскурсию я решила начать именно с этих «маленьких солнышек».
- Все подсолнухи представленные на этой стене работы Авроры – самой популярной художницы прошлого века. Они выполнены в характерной ей цветовой палитре. Она писала их всё лето 2024, которое провела в деревне у своей бабушки. Благодаря им она и обрела известность в мире живописи. Интересный факт! Однажды её спросил о … - моя речь была прервана вопросом черного фломастера, который всё это время увлеченно смотрел на картины.
- А если бы всё лето шёл дождь? – нетактично перебив, сказал он.
- Что простите?
- Откуда бы она брала вдохновение и образец цветов, которые бы завяли от перенасыщения влаги? - спросил он, все еще устремляя свой взгляд на полотно.
- Я думаю, что для профессионала не сложно найти вдохновение в чём-нибудь другом. – спокойным тоном произнесла я.
- В чём?! – закричал он, и его вопрос пронесся эхом по всему залу.
Я смотрела него с недоумением и страхом. Весь его вид выражал полное отчаянье и опустошённость.
- Простите меня за этот крик. Я представлюсь. Я Блейк, по своей сути несостоявшийся писатель, который не способен ни на что.
- Блэйк почему вы так категорично к себе относитесь? Я Бела. Будем знакомы!
- Очень приятно, Бела. Ответьте мне. А вы разве никогда не чувствовали полную пустоту внутри себя?
- Ну… По правде говоря, ощущаю её постоянно. – сказала я, опустив глаза в пол.
- Удивительно… Мы с вами чем-то похожи. А почему вы это чувствуете? – с искреннем интересом спросил Блейк.
- Я и есть синоним слова пустота. Всю свою жизнь я хотела приносить пользу этой планете. Но, чтобы я не делала, ярче не становлюсь. Поэтому стала работать в музее, ведь на большее я не гожусь.
- Я вас понимаю, Бела. Сколько бы я не старался писать свои произведения без ошибок, всё равно их допускаю. А когда перечитываю текст и нахожу их, то пытаюсь скорее исправить, но кроме жирных клякс ничего не выходит. Книгу же с ошибками или кляксами никто читать не станет. Из-за этого всегда поддавленное настроение и отсутствие вдохновения. — с тоской произнёс писатель.
- Ой, а можете дать почитать? Мне кажется в них всё не так уж плохо.
- Да, конечно. У меня с собой рассказ, начатый несколько недель назад. Но закончить его никак не могу. Может быть, у вас будут идеи. – когда он это сказал, в его глазах промелькнул луч надежды.
Я взяла листки и увидела в них именно то, о чем говорил Блейк. Множество черных символов захватили весь лист бумаги. Количество помарок отпугивало взгляд, но я старалась не подавать виду. Я говорила Блейку о сценах, которые я бы добавила в сюжет, чтобы более детально раскрыть персонажей. Также советовала добавить больше эпитетов и сравнений в описании пейзажей. В конце в одном слове я заметила пропущенную ошибку.
— Вот тут должна быть «и», а не «е». – сказала я, и бездумно написала нужную букву.
Мой белый цвет перекрыл некоторую часть символа и показался на черном фоне мой подчерк.
- Бела! Вы её закрыли! А затрите её полностью! – закричал Блейк.
Я послушно заштриховала клочки оставшейся буквы. После чего писатель выхватил листок бумаги и написал на этом месте «е». Он с таким восхищением начал расхваливать мою работу, что я чуть не растеклась на месте.
- Бела, вы просто чистый ангел в моих глазах! Вы смогли исправить мои ошибки, из-за которых я страдал годами! Спасибо вам огромное! – обняв меня, произнес Блейк.
- Да, перестаньте вы! Я не сделала ничего такого… – со смущением ответила я.
- Исправлять чужие ошибки – это настоящий дар! Я вижу, что вы хорошо разбираетесь в искусстве, творчестве и у вас полно разных фантазий. Также вы дружите с орфографией. Поэтому могу я вам предложить сотрудничество в работе над моими книгами. Вы будете главным редактором и моей музой, поскольку в вас я вижу больше красок, чем во всех этих картинах.
С того дня я погрузилась в работу. Вскоре книги Блейка стали бестселлерами, а я самым востребованным редактором картин и текстов. В рассказах и романах я помогала описывать виды природы и детализировала образы героев. Также в картинах подчеркивала отблески на голубой воде или прозрачных стёклах. Я наконец осуществила свою мечту - сделать что-то важное и стать частью этого яркого и потрясающего мира. А всего лишь стоило исправить одну ошибку в серый дождливый день…

Анна Любимова. RL-15.11

– Эй, киборг, куда ты дел Дейла?! Он же сто лет тут работал! – мозолистая рука схватила Эрэла за воротник, потянула вперед и заставила андроида прижаться телом к барной стойке. От мужчины несло застарелым перегаром, вены на виске пульсировали и лицо перекосило от злости.
– Меня купил владелец бара… – спокойно ответил Эрэл. Речь робота была настолько чистой, без дрожи и запинок, что перестала походить на человеческую:
– Я просканировал вас. Блез, сделайте глубокий вдох, вам нужно успокоиться, давление превышает норму…
– Нельзя заменить живого какой-то железкой! – мужчина пренебрег советами Эрэла, он потянул его ближе, уронив стакан со стойки. На шум отреагировал владелец бара:
– Сломаешь робота, будешь покупать мне нового! – сказал он, хмуро косясь на них двоих. Блез неохотно отпустил воротник и, выругавшись, направился к выходу, напоследок гаркнул всему бару:
– Поставок виски больше не ждите!
Эрэл поправил волосы, отряхнул жилет от невидимой пыли и повернулся к владельцу бара:
– Айзек, я сделал что-то не так?
– Нет... Просто выполняй свою работу. И уберись тут, — морщась, сказал Айзек, перед тем как уйти на кухню.
Эрэл поднял осколки разбитого стакана. Мелкие стекла впились в синтетическую кожу. Андроид стряхнул все в мусорное ведро. На руке остались неглубокие порезы, которые затянулись через несколько секунд. Рука вновь стала неотличимой от человеческой. Подошел посетитель, и Эрэл вернулся к барной стойке.
Он не допускал ошибок: все напитки были сделаны с математической
точностью. Чтобы достичь такого уровня, человеку понадобилось бы несколько лет. Но мало кто из людей хочет работать барменом, а особенно добиваться в этом совершенства: целую ночь стоишь у стойки, разливаешь напитки, а платят гроши. Но было ли что-то особенное в прошлом бармене? Почему Блез огорчен уходом Дейла? Ведь теперь напитки стали куда вкуснее.
Под утро, когда бар закрывался, Эрэл выключил яркую проекцию пивной кружки на окне, которая крутилась каждые десять секунд, подмигивая прохожим и приглашая их зайти в заведение.
– Извините, наш бар закрывается, – монотонно сказал он, подходя к столику, за которым сидела молодая девушка. Она, похоже, задремала, положив голову на руки.
– Бар закрыт, – чуть громче повторил Эрэл. Девушка подняла голову и растерянно огляделась по сторонам.
Андроидам не свойственно любопытство и эмпатия, но всматриваясь в заплаканные глаза девушки, Эрэл спросил:
– Что случилось?
– А? – девушка помедлила, подтянула сумку ближе к себе и начала перебирать кожаный ремешок пальцами. – Родители…Они оба работают юристами, и бабушка с дедушкой тоже. А мне не интересно, я в колледже только время теряю. Жизнь, ведь, одна, а я ее трачу на то, чтобы угодить родителям, – она подняла голову рассматривая бармена в ожидании его реакции.
– Почему не бросите учебу?
– Все это спрашивают. А если у меня ничего больше не получится? Выбора не так много. А если отучусь, то будет стабильный заработок.
 Программа Эрэла анализировала ситуацию, решала какую эмоцию имитировать, какие слова подобрать. Обычно это занимало меньше секунды, но в этот раз робот завис с пустым взглядом. Девушка нахмурила брови и потянулась к его руке. Приподняв рукав рубашки, она увидела графическую кедровую шишку на его запястье. «Кедр» – компания, создающая роботов, на каждом их изделии «автограф» в виде светящейся, зеленого цвета, кедровой шишки. Девушка нажала на логотип, и в воздухе высветилась модель «RL-15.11» – робот-андроид предпоследнего поколения для сферы услуг.
– И кому я это все рассказываю…
Подхватив сумку, она покинула бар. Кому приятен собеседник, у которого отсутствуют искренние эмоции? Робот создан, чтобы выполнять задачи. Вот и сейчас Эрэл просто моет барную стойку. Белая тряпка стирает со стола липкие пятна от напитков. Никто не спрашивал Эрэла, хочет ли он это делать. Человек мог бы просто отказаться от нежеланной работы?
RL-15.11 появился в баре пару недель назад. Айзек выкупил его в самом пафосном заведении города, где избавлялись от «устаревших» андроидов, как только появлялись новые модели. Он не сильно напрягся, но все-таки дал почти человеческое имя своему новому бармену.
Вечер. Бар снова открыт, Эрэл стоит у барной стойки и принимает заказы. Три маргариты для компании девушек, пять кружек пива для футбольных болельщиков, два бокала вина для семейной пары, один виски со льдом для уставшего мужчины за стойкой...
– На работе катастрофа! Катастрофа, говорю! Был бы выбор, я бы отказался.
Эрэл смешивал коктейли и слушал телефонный разговор.
Выбор. Хорошо людям – у них он есть. Хотя он в этом уже не уверен, и все же в его программе прописано, что люди имеют свободу выбора. А в программе ошибок не может быть. Эрэлу было любопытно, но даже после окончания телефонного разговора он не осмелился начать диалог. На прошлом месте работы у него даже и мысли не возникало начать разговор с клиентами. Он лишь исполнял роль вышколенного официанта и наблюдал за ярмаркой тщеславия: фальшивые люди в пафосном месте, в костюмах, которые стоили дороже, чем сам Эрэл, рисовались друг перед другом.
Примерно через час посетитель развалился на барной стойке, бормоча что-то невнятное. Эрэл поднял его, взял под руку и повел в туалет.
– Да отпусти! Никуда я с тобой не пойду, киборг долбаный!
– Почему не уйдете, если вам не нравится?
– Чего?
– Если вам не нравиться работа, почему не уволитесь?
Эрэл приложил холодное полотенце ко лбу мужчины, за что получил кулаком в грудь, но никак на это не отреагировал.
– И что я без денег буду делать?
– Устроитесь на новую работу.
– Я один с двумя детьми, что я без денег буду делать?
– Устроитесь на новую работу.
– Лечить людей в другой больнице? Это уже не приносит удовольствия, но это все, что я умею. Катись отсюда, мне не нужен механический советчик.
Мужчина толкнул его в плечо, пытаясь отогнать от себя, на что робот лишь покачнулся. Выслушав все возможные оскорбления, Эрэл все-таки ушел и продолжил принимать заказы. Люди готовы оставаться на нелюбимой работе ради денег?
– С вас 12 коинов, – говорит Эрэл уже отрезвевшему мужчине с холодной тряпкой на лбу. И вот зеленые бумажки оказались у робота в руке. Подумав, как они были заработаны, он положил их в кассу. Ему деньги не нужны.
Утром бар закрылся. Айзек считал выручку, Эрэл до скрипа полировал бокалы новым полотенцем.
– Зачем людям деньги?
– Пфф...деньги – это свобода. С ними у тебя куча возможностей.
На лице Эрэла мелькнуло непонимание.
– Но ведь… работа стала смыслом жизни людей, – чуть заметная дрожь появилась в его голосе, взгляд бегал по полу, хотя датчики фиксировали отсутствие угрозы, – и далеко не каждый может бросить дело, которое ему не нравится… В чем тогда разница между нами и вами? – Эрэл смотрел перед собой, его губы сжались, пока он все обдумывал.
– Не в каждой жизни есть смысл, – усмехнулся Айзек и пошуршал деньгами. – Не всем, как мне, везет. Я вложил в этот бар все сбережения, чуть не прогорел пару раз, а сейчас он окупил себя трижды. Дейл, который работал до тебя, оставил все тут и решил наконец переехать в Германию продавать свои картины. Могу пожелать ему только успехов. Он положился на удачу и сделал рискованный шаг.
Их разговор прервал шум колес с заднего двора. Новая поставка виски. Но сегодня вместо привычно недовольного Блеза коробки разгружал устаревший андроид. Это была одна из первых масс-маркет моделей, но этот ходячий металлолом, все еще годился для таскания ящиков.
– Пожалуйста, подтвердите оплату – механическим голосом он обратился к Айзеку, протягивая планшет.
Эрэл дернул робота за плечо.
– Где Блез?!
– Меня купили для этой работы, я не знаю, что случилось с прошлым грузчиком. Если вы хотите, я могу связаться с моим владельцем и спросить, что произошло. Выполнить?
Эрэл поймал на себе внимательный взгляд Айзека.
– Не надо.
Старая жестянка села в грузовик и уехала.
– Эрэл, ты явно сломался. Разве андроидов должны интересовать такие вопросы? – Айзек, потягиваясь, направился к выходу.

Очередной вечер. Дверь бара с тоскливым скрипом впускала посетителей внутрь. Три маргариты для компании девушек, пять кружек пива для футбольных болельщиков, два бокала вина для семейной пары... За столиком у окна, молча потягивая пиво, сидели двое – девушка с потухшим взглядом и молодой человек в бейсболке, уткнувшийся в экран смартфона.
Эрэл залил ромом кубики льда в стакане и поставил заказ на барную стойку под нос уставшему мужчине.
Бар не мог похвастаться ни роскошью, ни изысканностью, но он был своим для тех, кто приходил сюда, чтобы утопить печали в стакане дешевого алкоголя, или провести время, думая о своем. Это было их убежище. А для Эрэла бар стал домом.
RL-15.11 оперся руками на стойку, думая о том, что не хочет ничего менять.
Люди страдают не зная, как поступить, они ответственны за каждое решение. А он… он свободен. Свободен от выбора.

Софья Марченя

Перед тем как сделать свой последний шаг
он повернулся к зеркалу.
Быть может,
будь там среди стекла
хотя бы немного неживого,
понятного и правдивого вещества,
он мог бы жить как раньше
отчаянно-смело,
но он успел лишь беспечно и
отчаянно улыбнуться,
как мальчишка, поймавший синицу,
и упасть через край.
И ветра его тень растащили
на талисманы маленьким детям,
но те не особенно поняли,
зачем кому-то вообще нужны обереги,
и переделали всю эту чушь
в мягкую игрушку, принцессу, дракона и замок.
И судьба отвернулась,
пока кто-то упрямо тащил сиянье его стихов
по песку, прихватив все следы с собой,
для того чтобы хоть что-то
наподобие пепла осталось
от зари далёкого мира
в подтверждение, что солнце
обязательно было и, может,
когда-нибудь будет вновь.
Лишь его голос эхом проносится
над гладью не успевшей замерзнуть воды
и расцветает
во снах детей и юных богов,
и, становясь звуком голоса,
на миг обретает дом.
И тогда какой-то
до одури повзрослевший
прохожий, какой-то из тысячи
на каком-то из тысяч
дурацких и шумных вокзалов,
вспоминает зелёные двери, траву и трамваи,
и прячет в себе улыбку -
подарок лихого ветра,
благодаря которому
взлетали и будут взлетать синицы,
каждый раз, когда на небе пропадает солнце
и только сияющий пепел, укрывающий землю,
даёт надежду,
что оно обязательно было
и будет вновь.

Александр Масякин. Спящая Красавица

На сонном часу все крепко спали, даже воспитатель сладко посапывала, уткнувшись лицом в письменный стол. Как я люблю это время в детском саду, вы даже представить себе не можете!
Я тихо выбрался из кровати. Босые ноги неслышно ступали по мягкому ковру. Первым делом я подошел к Вадику, сжал кулак и погрозил ему.- Чуешь, чем пахнет?- шёпотом сказал я и поднес кулак к носу. Вадик повел носом, но не проснулся.
Вадик был задира и хулиган. Сегодня он толкнул меня в раздевалке, и я упал через лавку прямо на Злату. От испуга она заплакала.
- Быстро марш в угол! Нельзя девочек обижать! – крикнула воспитатель и подтолкнула меня к месту наказания.
От такой несправедливости я еле сдержал слезы. А Вадик сделал вид, что он ни при чем.
На соседней кровати спал мой друг Степка. Сегодня мы с ним знатно подшутили над Вадиком во время обеда. Печеночные котлеты почти никто не ел, кроме Вадика. Поэтому когда он съел свою, то мы незаметно подложили Степину котлету. Он и ее съел. Потом, пока Вадик ходил за компотом, положили мою. Он удивился, но съел. А когда относил пустую тарелку, мы поставили ему Настину недоеденную порцию. Когда Вадик вернулся и увидел почти полную тарелку еды, то резко толкнул ее от себя. - Вадик, если ты не съешь обед, то я не дам тебе сладкое, - сказала воспитатель, увидев, что сделал ребенок.
- Дети, кто поел, подходим ко мне за конфетами,- позвала она нас. Сегодня был День воспитателя, и поэтому Татьяна Александровна угощала сладким. Родители с утра подарили ей цветущую орхидею. Она стояла на воспитательском столе и смотрела на нас большими глазастыми цветками. Мы с радостью получили по две конфеты. В это время Вадик упорно доедал Настину порцию. Точнее, ковырялся в ней, так как невозможно съесть четыре печеночных котлеты! И я подумал, что он точно не получит конфеты. Так тебе и надо, я из-за тебя в углу на стульчике все игровое время просидел. Потом я увидел, как он отодвинул несъеденную тарелку и положил голову на руки, так что видна была одна макушка.
- На, держи! – я просунул вторую конфету под голову Вадика. В тот момент мне было его очень жалко и, конечно, я понимал, что причина, по которой у него нет конфет, заключается во мне.
Вадик схватил конфету, быстро развернул ее и засунул в рот. Даже спасибо не сказал. Хотя, если честно, он вообще плохо говорил, а когда пытался что-то сказать, то над ним все смеялись, поэтому он чаще всего молчал.
Напротив кровати Вадика стояла кровать Насти. Я потихоньку подошел к ней и сел на корточки. Настя спала безмятежным сном. Ее длинные русые волосы рассыпались по подушке, а часть прядей змейкой сползала до пола.
Она такая красивая, подумал я, как Спящая Красавица из сказки. Но что-то не хватало в этой картине, чтобы в полной мере воссоздать образ сказочной принцессы. Я подошел к столу, где стоял горшок с орхидеей, и отщипнул один цветок. Потом аккуратно положил его на волосы Насти. Вот так она еще больше походила на Спящую Красавицу! Подумав пару минут, я добрался до орхидеи и отщипнул все оставшиеся раскрывшиеся цветки. Орхидея заметно поредела, но я подумал, что распустятся новые: там на ней много нераскрывшихся бутонов. Я равномерно разложил все цветки по распущенным волосам девочки. Теперь перед моими глазами была самая настоящая Спящая Красавица!
Удовлетворенный своей работой, я развернулся, чтобы продолжить свое путешествие дальше, но увидел Вадика, который смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Значит, он все видел! В душе у меня похолодело, и я быстрыми шагами добрался до кровати, лег и накрылся одеялом с головой.
Я лежал и думал, что мне сильно влетит. Сейчас на меня будет ругаться Татьяна Александровна. А когда меня придет забирать из садика мама, то она расскажет и ей. У меня уже заранее начали гореть уши от стыда.
- Татьяна Александровна, гляньте, какая Настя красивая! Как Спящая Красавица! - раздался голос проснувшейся Златы. Я потихоньку выглянул из-под одеяла. Злата стояла рядом с кроватью Насти и восхищенно смотрела на нее.
Воспитатель очнулась и быстро подошла к кровати девочки. От голоса Златы начали просыпаться дети. Кто-то сидел на кровати, а кто-то успел подбежать и полюбоваться Настей. Настя тоже проснулась и села в кровати. Часть цветков ссыпалась с волос на постель, а часть запуталась в волосах. Она с нежностью собирала цветы в ладошку и улыбалась.- Ну и кто это сделал? – с упреком в голосе спросила воспитатель. Моё тело все сжалось под одеялом. Я слышал, как Вадик встал с кровати. Все! Сейчас он подойдет, сбросит с меня одеяло и покажет на меня пальцем. Теперь я ясно понял выражение «сердце ушло в пятки». Но время шло, а Вадик не подходил. Я выглянул из-под одеяла. Вадик стоял у стола воспитателя и отщипывал цветок орхидеи. В голове у меня пронеслась мысль - зачем ???!!! Но Вадик отщипнул цветок, подошел к Насте и положил ей на голову. - Вадик!!! Ты наказан, после полдника гулять на улицу не пойдешь! – строго сказала Татьяна Александровна.
Когда мы собирались на прогулку, Вадик одиноко сидел в углу на стуле и болтал ногами. Во мне боролись много разных мыслей.
Так ему и надо, думал я, вот тоже будь наказа ни за что (хотя, может, и есть за что, ведь он оторвал цветок у орхидеи!) Потом в голову приходила противоположная мысль - так Вадик не рассказал, что это я оборвал цветки, а ведь мог. Тогда на этом стуле сидел бы я!
Я не знал, что мне сделать, чтобы избавиться от чувства вины перед Вадиком.
К Вадику подошла Настя, она обняла его и звонко чмокнула в щеку.Мальчик засмущался и закрыл лицо ладошками. В моем шкафчике стояла новая пожарная машина, у которой включалась сирена и горели фары. Я подошел к шкафчику, широко раскрыл дверцу. Достав машину, я немного подумал, посмотрел на неё, потом подошел к Вадику и положил ему в руки. Вадик взглянул на машину, потом на меня и крепко прижал игрушку к груди.
И да, мне было все равно, что он опять не сказал спасибо…

Полина Мосиенко. Ясность

Когда-нибудь, когда замкнется круг
И мой февраль придёт к началу марта,
Как дар приму из тёплых светлых рук
Страну, которой нет на картах.
И я пойму: и боль, и даль, и синь.
И я пойму. Всё в мире станет ценно.
И не о чем мне будет попросить,
И плакать не о чем. Все цели,
Все планы, слезы и улыбки,
Всё станет частью, маленьким штрихом
Картины, на которой нет ошибки
И нет неровного мазка. О том
Я буду петь, кто создал этот холст
И кисти взял, которые не видим,
Чей замысел был гениально прост,
Был светел, горек и невидим.
И я пойму. Весь мир на "ты".
Такая ясность может только сниться.
Как лики в церкви глянут с высоты
Цветущих вишен розовые лица.
Я лягу спать. Исчезнет страхов тень –
Как в детстве – и рассказ мой кончен.
Тогда-то долгий темный день
Продлится светлой ночью.

Мария Никитина

Бежали волны, ветер мчался
По Волге синей и широкой,
А где-то парус разрывался
На яхте белой одинокой.

Шумели вязы, тучи плыли,
Стрижи неистово кричали.
О берегах давно забыли,
К ним капитан "Орла" причалил.

Большие камни валунами
Прижались к берегу уныло.
Их небо страшно, как цунами
Своим мерцанием накрыло.

А старый парус всё держался,
Но прыгал нервно и упрямо,
Упорно он висеть старался
На мачте мокрой деревянной.

А капитан, он был спокоен,
Он рад был новым берегам,
Как будто он ничто не стоил
И словно он не нужен нам.

Его не волновали волны,
И он почти дожил свой век,
Он видел бури, видел штормы...
И он - счастливый человек.

И борода была седая,
А ум расчётлив и жесток,
Но в нем жила любовь речная,
Противиться он ей не мог.

И снова медленно по Волге
Наш старый капитан плывёт,
А ветер рвётся, но путь долгий
Капитана яхты ждёт.

Полина Папилова. Она же такая хорошая!

Ты достаёшь приготовленные кексы из духовки ровно через тридцать пять минут, ставишь их на плиту остужаться и возвращаешься к крему.

Достаёшь треугольный мешочек из шкафа, надеваешь его на стакан и перекладываешь только что приготовленный крем в него. Когда место в мешке заканчивается, ты завязываешь пакетик в узел, берёшь ножницы и отрезаешь кончик мешочка, отступая три сантиметра.

Снова возвращаешься к кексам, достаёшь их из формы и выкладываешь на тарелку. Берёшь мешочек с кремом и медленно, трясущимися руками, выкладываешь его на кексы.

После того как крем заканчивается один из кексов ты кладёшь в заранее подготовленную белую коробочку, которую ты перевязываешь фиолетовой ленточкой.

Когда кексы приготовлены и упакованы ты сразу теряешься. Все нужные мысли выливаются из головы, растекаясь по полу, а ты не успеваешь их собирать, потому что тратишь все силы на выталкивание из своей головы мысли о новом рецепте, который необходимо будет попробовать. Но не сейчас! Не сейчас же?

Сейчас тебе просто нужно собираться.

Тебе удаётся достать из шкафа идеально сложенные, заранее поглаженные брюки, футболку и любимую синюю кофту, но после ты принимаешься хрустеть пальцами, и пока всеми по пять раз не хрустнешь - с места не сдвинешься.

Потом, когда ты наконец натягиваешь на себя всю одежду, снова пару раз теряясь в пространстве и времени, ты принимаешься собирать сумку, аккуратно укладывая туда кексы и что-то ещё, а после проверяешь ещё девять раз точно ли ты положил туда маленькую плюшевую собачку, которая с тобой уже настолько долго, что это кажется не возможным.

И вроде бы ты полностью готов, но снова и снова обходишь квартиру, пытаясь понять все ли в порядке или что-то всё-таки забыто.

Своими похождениями ты сильно нервируешь свою старшую сестру, которая выглядывает из комнаты с недовольным возгласом: "Прекрати топать и ломать пальцы! Раздражаешь, " – после сразу скрываясь за дверью.

Тебя это сильно расстраивает. Ты хватаешься рукой за волосы на затылке и оттягиваешь их в сторону. Но, на самом деле, тебе хватает лишь девяти секунд, чтобы прийти в себя и продолжить бродить по квартире.

А после ты всё-таки заставляешь себя обуться, надеть шумоподавляющие наушники и выйти из квартиры.

Ты поворачиваешь ключ в замке и, спускаясь по лестнице выходишь из подъезда. Перед глазами сразу начинает что-то мелькать. Какая-то букашка проносится прямо перед глазами. Где-то вдалеке слишком громко играет музыка и наушники не справляются. На лавочке перед подъездом замечаешь пару знакомых бабушек, которые активно начинают здороваться с тобой, но тебе с ними общаться не хочется, поэтому ты даже взгляда на них не бросаешь. Тебе сейчас не до этого. Ты идёшь на прогулку! С самой хорошей девушкой на свете!

С самой хорошей девушкой на свете ты познакомился совершенно случайно в Интернете. Тебе всегда было гораздо проще познакомиться с людьми онлайн и этот раз не стал исключением. Вы как-то сразу начали хорошо общаться.

За время вашего общения ты наизусть выучил все, что с ней связано. Точно знал, что она ненавидит готовить. Точно знал что она очень любит сладкое. Точно знал, что ей очень нравиться фиолетовый и синий цвета...

За время вашего общения она ни разу не сказала, что ты раздражаешь, а все потому, что она очень хорошая.

Когда тебе становилось плохо настолько сильно, что ты начинал вырывать волосы, или выворачивать пальцы на руках слишком-слишком, или отрывать то одну, то другую лапу плюшевой собачке, она всегда поддерживала, всегда помогала прийти в себя, а все потому, что она очень хорошая.

И именно потому, что она очень хорошая, ты согласился встретиться с ней сегодня. В парке у третьей скамейки от главного входа. Туда ты и пришёл. Правда её здесь пока не было. Когда-то ты читал, что девушкам свойственно опаздывать... Именно поэтому ты спокойно сел на край скамейки, залез рукой в сумку схватившись за плюшевую собачку и принялся ждать.

Спустя три часа ты наконец начал понимать, что написанное в ответ на разглашение твоего недуга "Знаешь, об этом стоило предупредить ещё в самом начале общения. Я не планировала связываться с парнем аутистом" значило, что ваша встреча отменятся.

Что ж, ты на самом деле думал, что она ни за что не отменит запланированную встречу. Она же такая хорошая!

Эрика Пищина. Женщина с непонятным возрастом

Вздыхаю, откидываюсь на сиденье, слегка ударяясь о стенку автобуса. Дождь упорно продолжает настукивать в стёкла. Иногда мелькают размытые силуэты высоток, редких деревьев, а так ни черта не видно. Во время очередной остановки пассажиры ёжатся от холодного ветра.
– А ну, есть ещё места, люди добрые? – спрашивает весёлый голос.
– Куда? – подходит равнодушный кондуктор.
Слегка подаюсь вперёд.
– А? Ааа, мне, должно быть, – полноватая женщина щурится на билет в руке, – до конечной, кажется... или нет, подождите... да! До Ахматовской аллеи!
Кондуктор бурчит о легкомысленных личностях, которые сами не знают, куда едут. Он ведёт женщину в середину автобуса.
Женщина бегло осматривается в поиске незанятых мест. И ни с того ни с сего начинает истерично хихикать. Одновременно раздаётся негромкий тренькающий звон, женщина успокаивается и вытаскивает из сумки телефон:
– Да? Да, да, я уже в автобусе, – на несколько секунд замолкает, потом судорожно бормочет кому-то: – Скажи ему, да, прямо сейчас, чтобы немедленно надел рабочие перчатки, да знаю я это его «не порежусь»... – она убирает телефон обратно.
Пассажиры молчат, переваривают слова; сминают в руках пакеты и рюкзаки с вещами. Свободное место в середине только рядом со мной.
Фыркнув, как воспитанная собака на кошку, на сиденье тяжело опускается женщина с ярко-жёлтой сумкой в руках. Добродушно улыбается, кивает мне, будто я её сосед из подъезда. Морщусь и отодвигаюсь ближе к окну. В стекле проступает отражение – округлое, светлое, с жёлтым пятном, чуть растушёванное каплями. Но это не моё отражение. Поворачиваю голову к другим окнам – больше ни одного отражения в забитом людьми автобусе. Вообще-то, так и должно быть...
Женщина пристраивает сумку на коленях, зевает и потягивается – собирается вздремнуть. Бросаю взгляд на стекло – единственное отражение тоже потягивается. Ёрзает, устало откидывается на спинку сиденья и закрывает глаза.
Автобус подпрыгивает на кочке, и из жёлтой сумки с глухим стуком выпадает паспорт. Женщина почти неслышно похрапывает, в уголке рта поблёскивает слюна. Руки сжимают сумку.
Наклоняюсь за раскрывшимся от падения паспортом:
«Выдан УМВД России по... 24.04.2005 г...», через несколько страниц – «Семейное положение... Зарегистрирован брак 31.05.2011...».
Замечаю – наверное, из паспорта выпал – сложенный вчетверо листок, разворачиваю. Крупным почерком кто-то вывел:
«Эйтоплазм, 2 упковки... аптека Апельсин на Ахматовской аллее, д.14...».
А рядом на полу ещё листок, поменьше, переворачиваю его.
Улыбающийся мальчик на фотографии держит в руках деревянную фигурку, чуть приподнимает её, показывая кому-то за кадром.
Наугад вкладываю листок с фотографией в паспорт и успеваю прочитать:
«Дети... Воробьёв Александр... 12.08.2012...».
Убираю паспорт обратно в сумку, оборачиваюсь к окну. Отражение с жёлтым пятном то тускнеет, то снова становится ярче, эхо тонким голосом невидимого ребёнка вопит, что вот так не должно быть. Что живые не садятся на нулевой автобус. Живой не сможет выйти из него.

Анастасия Полякова. Оставляя бурю позади

Мышиные лапки вцепились в трос. Одинокий крошечный плот с двумя пассажирами на борту опасно наклонился вперед и принял почти вертикальное положение. Вспененные пики волн ударились о бревна и рассыпались на множество мелких капель. Небо затянулось густым слоем облаков, и лишь вдали солнечный луч просочился сквозь серую пелену.
Сложно продолжать путь, не зная, куда он ведет. Но страшно ли? Нет, когда понимаешь, ради чего его начал.
***
Лазурные алмазы издревле ценились зверьми. Однако в какой-то момент было решено, что все кристаллы должны принадлежать львиной династии, а те уж сообразят, как справедливо распределить их на нужды народа. Только если раньше такая репутация львов была оправдана их силой, благородством и умом, то представитель нынешнего поколения – ПаФнутий КИриллович – пользовался своим правом, исходя из самого факта обладания гривой, лапами и кисточкой на кончике хвоста.
Чтобы овладеть заветными алмазами, звери день и ночь толпились у дверей львиного дворца. Вот и сейчас очередь тянулась от приемного зала через узкие коридоры, спускалась по лестницам и устремлялась далеко за пределы замка. Тут небо засверкало, загремело, и змейка из ожидающих стала подтягиваться к воротам, проталкивая впереди стоящих все глубже внутрь.
– Стоять! По очереди, пожалуйста! – прорычал ПаФнутий КИриллович, наблюдая за толпой, бесцеремонно ввалившейся в зал. – Йося, разберись!
Йося – престарелый лемур, шепелявый и хромой на одну ногу, тут же бросился выполнять поручение, бормоча: «Конечно, конечно, ПФнутий КИриллыч». Суслики, затерявшиеся среди больших животных, сразу были отправлены им прочь, а вместе с ними и корова, но последняя, стукнув копытом о пол, с возмущением промычала:
– Подождите! Я просто так не уйду!
– Ладно, – закатил глаза лев, – только быстрее.
Корова, одарив Йосю презрительным взглядом, начала описывать свою идею: сверкающий лед, овации восхищенных зрителей и она – в центре внимания, на коньках и в ослепительном платье, сплошь усыпанном драгоценными камнями. С упоением рассказывая обо всем этом, корова уже представляла себя несущейся по катку и одновременно жонглирующей лазурными алмазами, поражающей своими трюками и роскошью.
– А почему бы и нет, – пожал плечами ПаФнутий КИриллович, – бери, корова, сколько хочешь алмазов. Пусть народ развлекается!
Лишь успели они распрощаться с коровой, как гроза вошла во вкус и, словно в шутку, ворвалась в приоткрытое в зале окно и задула все свечи.
– Йося! – в унисон с громом раздался львиный голос. Впрочем, в нем не было необходимости, ведь старый лемур уже зажигал свечи.
В полумраке разъяренный лев разглядел две стоящие перед ним фигурки. Они сняли капюшоны своих маленьких, насквозь промокших накидок, надетых поверх шапочек из цветов, и взору ПаФнутия КИрилловича предстала пара мышиных мордочек.
– Вам еще что? – нахмурился он.
Мышки поклонились, представились Астрой и Пионой и попросили лишь один алмаз. Лев рассмеялся, затем строго посмотрел на своего слугу:
– Йося, пусть они не тратят мое время.
Лемур схватил мышей за лапки и потащил к выходу, но они не сдавались.
– Послушайте, – крикнула Пиона, – нам нужен всего один алмаз, и мы сделаем то, что останется навсегда. Это наполнит наш мир гармонией, не даст ему завянуть, и, когда каждый из нас вкусит его дар, обретем мы спасение, – мышка сжимала в лапе свиток, который Йося, заметив, выхватил. Лев показал свой оскал. Сейчас, казалось, в нем проснется звериный инстинкт, но… уголки рта неожиданно поднялись вверх, формируя улыбку, а глаза прищурились, пытаясь опознать приближающийся издали силуэт.
– Дружище! – воскликнул ПаФнутий КИриллович.
Из полумрака вышел тигр, и мыши, ощутив на себе тяжесть взгляда Лемура, покинули зал. Дождь кончился, и ночь опустилась на землю. Мышки сидели снаружи, прислонившись к холодной каменной стене замка. В окне над ними по-прежнему горел свет.
– Ну как же, тигр, тебе отказать в лазурных алмазах? – раздавался голос льва. – Ты ведь из семейства кошачьих, из нашего семейства, а мы своих не бросаем!
Еще долго вдоль дворцовых стен тянулась вереница из зверей, тащивших мешки с алмазами.
– Как щедр наш ПаФнутий КИриллович! – заметила Астра. – Но неужели так тягостна была наша просьба…
Рабочий день льва закончился далеко за полночь. Он мерно шагал по опустевшему залу. Подошел к окну, выглянул наружу и позволил теплому, сухому ветру потрепать свою гриву.
– Только что прекратился ливень, и уже ни следа от дождя! – констатировал он.
Йося тем временем обнаружил укатившийся в угол алмаз и жадно облизнулся, словно был хищником, заприметившим обреченную жертву. Лев, обратив свой взор на столь жалостливую картину, махнул лапой:
– Ладно, забирай. Заслужил сегодня.
Лемур аж заикался от радости:
– Сп… Спасибо, ПФнутий КИриллыч!
Довольный Йося выбежал на крыльцо, вспомнив, что в другой лапе все еще держит мышиный свиток. Он развернул его, почитал, повертел, пожал плечами и кинул подальше, а сам уселся на ступеньку, чтобы полюбоваться сиянием кристалла в лунном свете. Отраженные от минерала лучи падали на сухую траву. Пальцы лемура сами собой потянулись к завядшей ромашке. Почти безжизненный стебель был настолько слаб, что переломился от первого прикосновения. Лемур попытался нащупать лапой мышиный свиток, но вспомнил, что сам же недальновидно выбросил его. Надо бы найти.
Ночь прошла быстро. Мышки решили уходить из этого края. Они шли по тропинке, и с первыми отблесками рассвета, словно с волнением и ликованием, их встречала неизвестность.
– Стойте! – внезапно закричал им вслед задыхающийся от бега лемур. – У меня есть алмаз.
На краю обрыва над морем Астра, Пиона и Йося закопали алмаз в землю, покрытую трещинками, и уселись на пожухшую траву. Пролетел час. Йося с недоверием всматривался в сухую почву. Пиона ходила вокруг, а Астра не сводила глаз с проплывающих по небу облаков, плотно закрывающих солнце.
Время близилось к обеду, и лев наконец поднялся с постели и вышел на улицу, так как чувствовал, будто в помещении воздуха не осталось. Не на землю, а на песок ступили его тяжелые лапы. Он пошел по городу, наблюдая пустынный пейзаж и паникующих жителей, снующих туда-сюда в попытках спастись от пожара, охватившего их дома. Бедняги от безысходности прятались в горах своих алмазов. Но, казалось, это никак не помогало им.
Вдруг пелена облаков обнажила раскаленное солнце, вспыхнувшее и ослепившее животных. Земля задрожала. Мышки и Лемур встрепенулись, увидев, как из места, где они закопали алмаз, вздымался росток.
ПаФнутий КИриллович бросился бежать, сам не зная куда. Прямо перед ним возникло огромное дерево. Оно становилось все выше и выше, раскидывая крепкие ветви, наклоняющиеся донизу и приглашающие взойти на лазурную крону. Корни уходили глубоко под землю, где снова проклевывалась трава, а оранжевые, розовые, фиолетовые листья переливались, манили подойти ближе. И все, кто дотрагивался до них, ощущали тепло, словно какая-то недостающая частичка находила место в их душе. На одной из веток уселся, болтая лапами, Йося, а чуть выше расположились и сами мышки, уверенно глядевшие вдаль.
Все персонажи вымышлены. Любые совпадения с реальными людьми неслучайны.

Софья Постникова. Лови момент

— Нет, извини... сегодня не получится: планы. Да, до завтра.

Входная дверь хлопнула, Даша устало ввалилась в квартиру и упала на пуфик в коридоре. Рядом приземлился тяжёлый школьный рюкзак, что уже трещал по швам от количества учебников, которые она впихивала туда ежедневно. Даша нехотя стала стягивать с себя куртку и ботинки. Усталость напала ещё во время четвёртого урока, поэтому у Даши был чёткий план прийти домой и поспать часок-другой перед тем, как сесть за уроки.

Подхватив рюкзак, девушка доковыляла до своей комнаты. Всё там напоминало о грядущих экзаменах: заметки с материалом для подготовки над столом, разбросанные по рабочей поверхности книги, расписание репетиторов и онлайн-вебинаров. Взгляд остановился на заветной кровати. Мягкая подушка, воздушное одеяло... Даша была готова упасть в объятия постели прямо сейчас. Поскорее заснуть, насладиться отсутствием мыслей. Она не любила, иногда даже боялась просыпаться: новый день приносил тревогу и напряжение, облаком добавлялся в огромную грозовую тучу её беспокойства и смятения.

Но перед сном стоило переодеться. Домашней одеждой Даше служили старые футболки и растянутые штаны, которые в люди уже не наденешь: изменились тренды, да и сами вещи потеряли товарный вид. Но каждый раз, надевая на себя прикид, из которого она не вылезала года четыре назад, Даша чувствовала, как на плечи опускалась тяжёлая, смешанная с грустью ностальгия. Особенно часто ушедшее вспоминалось именно сейчас, во время подготовки к выпускным экзаменам. Когда-то она была в седьмом классе, немного боялась какого-то мифического ОГЭ, спокойно прогуливала уроки и не учила русский с математикой.

Теперь нельзя прогуливать.

Теперь по русскому и математике нужно «сто».

Даше хотелось вернуться в прошлое хоть ненадолго, хоть на часик, и, ощутив лёгкость в груди, никуда не торопиться. Просто знать, что скоро лето, а потом новый учебный год, где всё будет точно так же, как и в прошлом.

Из мыслей Дашу вырвал звук уведомления. Подняв телефон, она увидела сообщение от одноклассника:

«Чего на репетицию вальса не пришла?:(».

Чёрт, забыла.

Всё, хватит на сегодня расстройств. Быстро переодевшись, Даша наткнулась на своё отражение в зеркале. Клетчатые штаны, футболка с ярким кислотным принтом... Из груди вырвался вздох: с таким плотным графиком подготовки страдать было некогда, так что вздыхать – единственное, что ей оставалось. Уже в кровати Даша завела будильник, который даст поспать ровно сорок минут: больше себе позволить она не могла. Едва голова коснулась подушки, Даша провалилась в сладкое забытье, которое называют сном.
***

Разлепить глаза оказалось непосильной задачей. Даша проснулась с
ужасной головной болью и сухостью во рту, футболка взмокла на спине, а вокруг было темно. Она рывком села в кровати. Внутри зародилось ощущение, что она проспала очень долго. Просто непростительно долго. Рука по инерции стала шарить по постели в поисках телефона. Нащупав его, Даша чуть не обожглась: смартфон сильно нагрелся, а зарядки оставалось только три процента. Время на экране блокировки сменилось прямо на глазах, показав ровно 20:20. Но для восьми вечера в комнате было уж слишком темно. Она медленно вылезла из кровати и поплелась на кухню, попутно пытаясь выяснить, сколько же прошло времени.

Головная боль не унималась, так что заодно Даша решила выпить таблетку. Дома никого не оказалось, наверное, мама задержалась на работе. Взгляд прошёлся по небольшой кухне, остановился на настенных часах: 20:20. Даша нахмурилась: что-то точно не так. Батарейки, может, сели? Она повела плечом, недоверчиво оглядев комнату. Мир вокруг будто стал другим, хотя внешне ничего не изменилось, Даша чувствовала неладное скорее на уровне интуиции. Тугой ком тревоги поднялся в горле, заставляя её вернуться в комнату и взять телефон. За время сна пришло только одно сообщение:

«даш, видела, что пишут? опять на дистанционку нас перевели!! типа из-за коронавируса. 2 недели пока, но всё равно кайф».

Даша свела брови к переносице. Какая дистанционка... какой коронавирус? Тревога смешалась с растерянностью, окончательно добив девушку. Она зависла с телефоном в руках без понимания как ответить подруге.

«Всм из-за коронавируса? Разве не закончилась эпидемия? А как к экзаменам готовиться?» – она напечатала ответ, что был доставлен контакту «Анечка» ровно в 20:20.

Даша мерила квартиру нервными шагами. Дома никого, только на тумбочке в коридоре лежала одинокая записка. Аккуратно выведенные на листе буквы гласили:

«Я в командировке в Москве, пиши звони если что.
Целую, ма».

Даша покрутила бумажку в руках, но эти две строки были единственным, что осталось от присутствия мамы в доме. Всё бы ничего, но последний раз она была в командировке четыре года назад. Даша почесала затылок, всё ещё ощущая, как тяжело ориентироваться в пространстве, словно она провалилась в безвременную бездну. Рациональное мышление после сна ещё не до конца вернулось, Даша с трудом складывала одно с другим, липкое смятение оставляло влажные и скользкие отпечатки на теле. От мыслей её отвлёк звук нового уведомления.

«в смысле? странная ты:/ новости почитай, там постоянно количество заболевших растёт. и какие экзамены в 7 классе?? вчера мне с алгебры убежать предлагала, а теперь про экзамены болтаешь!» – ответ пришёл в 20:20.

Вот тут Даша запуталась окончательно. Аня прикольнуться захотела? Чтобы убедиться в собственном здравомыслии, Даша зашла в приложение календаря. Ну, вот же. Сегодня седьмое октября, среда... стоп. Уснула-то она в понедельник! Даша ещё раз, теперь вслух прочитала сегодняшнюю дату:

Среда, седьмое октября две тысячи двадцатого года.

Да нет. Бред. Не может быть. Наверно, она просто ещё не проснулась. Даша ущипнула себя, как в фильмах, но ничего не произошло. Весь Интернет тоже словно сошёл с ума: каждая статья была четырёхлетней давности, всюду кричали про эпидемию и локдаун. Даша судорожно пыталась осмыслить пространство и себя в нём. Она разом окунулась в события, которые уже проживала в тринадцать лет. Но ей-то не тринадцать! Чтобы убедиться, Даша подлетела к зеркалу. Нет, волосы на месте. Хорошо, что с попаданием в прошлое хотя бы не вернулась её модная на то время лысая голова.

Зато вернулась паника, что заставляла судорожно наматывать круги по комнате и заламывать кисти в поисках оптимального решения. Что делать, что ей делать...? Судорожные мысли сталкивались друг с другом, напряжение росло и ширилось, заполняя всё пространство тела. Дашу отбросило на четыре года назад. Такое вообще возможно?

Она подошла к столу, где нетронутыми остались все вещи, что связывали её с реальностью: разбросанные сборники, заметки для подготовки на пробковой доске над столом...

«Рвите розы, пока не поздно. На латинском эта фраза звучит как "carpe diem". Дословный перевод – лови мгновение» – так гласили ровно выведенные буквы на жёлтом стикере, что гордо висел в самом центре доски.

Цитата из фильма «Общество мёртвых поэтов», который Даша однажды посмотрела. Карпэ дием, говорите... она медленно подошла к окну, за которым начало рассветать. Время в этом пространстве совсем не отражало действительность. Мозг от тревоги начал ворочаться в обратном направлении, ища способ использовать выпавший шанс. Что ж, если это осознанный сон и она просто пока не нашла способ проснуться, может, это знак? Даша не верила в эзотерику, зато верила в свой талант выжимать из любой ситуации максимум. Рано или поздно в реальности её всё равно разбудят, а пока оставалось только ждать.

Пробуя новую реальность на вкус, она вернулась в кухню, вспомнила рецепт приготовления кофе со взбитой пенкой, по которому в двадцатом году все сходили с ума. Со временем латте сменился на крепкий эспрессо, что всегда сопровождал Дашу в бессонных ночах, которые требовалось провести за учебниками. Она много думала и училась, иногда даже слишком. Мозг всегда пытался найти объяснение мистическому и рационализировать чертовщину. Но сейчас Даше очень хотелось отпустить контроль, позволить себе погрузиться в сладкое ощущение безвременья, определённости, беззаботности, отбросить логику и представить, будто она правда в седьмом классе, а впереди ещё долгих четыре года до судьбоносного ЕГЭ.

Даша вышла на балкон с чашкой кофе, открыла оконную створку и впустила лёгкий ветерок на утопающую в предрассветных сумерках лоджию. Даже воздух тут пах по-другому. Чем-то свежим, чем-то ностальгично-приятным. Все здания во дворе были на своих местах, в окнах на верхних этажах дома по улице Парковой уже переливался карамельно-розовый рассвет. Кажется, время приближалось часам к пяти утра. Холодно Даше не было, хотя вышла она в той же одежде, в которой заснула. Реальность плыла перед глазами, смешиваясь со сном. С таким приятным и нежным сном, который убаюкивал Дашу в колыбели как любящая мать. Не хотелось думать, что будет дальше. Хотелось ловить момент.

Свежий, почти морозный воздух ясного утра наполнял лёгкие, стремился скорее остудить кофе, которое согревало Дашины руки. Ветер нашёптывал, что необязательно топиться в ностальгии, ибо год сменит другой и уже период экзаменов запечатлится на фотоплёнке памяти с фильтром «прошлое». Осенняя прохлада подсказала: Даша забудет всё плохое, время внесёт свои коррективы. Трудности сменятся радостями, а взрослая жизнь – это не пора всепоглощающей тоски и беспросветного уныния. Ценен путь, каждый миг, из мириад которых складывается жизнь.

А Даша только слушала шум ветра, внимала ему, наслаждалась откровенным диалогом. Это казалось таким естественным явлением, как разговор с друзьями по душам, как мудрый мамин совет. Наверное, именно этого ей и не хватало. Чтобы кто-то поставил её снова на землю, которая недавно ушла из-под ног.

Когда чашка опустела, а рассвет вымыл из груди Даши тревогу и сомнения, она наконец распрямила спину и повела плечами, чувствуя, что стало заметно холоднее. Умиротворённый взгляд опустился на наручные часы – 20:21. Время снова начало свой ход, кажется, теперь до пробуждения в реальности осталось всего три минуты. Но Даша свой момент поймала.

Ева Пояскова. Волк и ворон

На берегу могучего и холодного озера раскинулось княжество Ладожское. Да, терпела все проблемы и беды Ладога, уж кто на них только не нападал, кто только не хотел их земли себе присоединить. Но не смог никто там власть заполучить, а правили землями теми род Волковичей.
***
Маленькая деревушка на землях Ладоги вся стояла на ушах с самого утра. Прилавки пестрели всевозможными вкусностями и украшениями. Также по всей улице можно было услышать голоса торговцев: «Мед! Медовуха! Недорого! Лапти на полушубок меняю!» На небольшой площади были слышны радостные крики детей, которые смотрели на представление ручной куклы — Петрушки. Девицы прогуливались с корзинками, полными украшений и сладостей. Мужичье толпилось рядом с прилавком медовухи, где за монету можно было получить добротное пойло.
По ярморочной улице шел статный и высокий молодец, на которого все невольно заглядывались. Глаза темнее ночи, на лице улыбка, да и телом хорош. За поясом меч вострый, плащ красный развевается, а скреплен он был брошью с гербом Волковичей.— головой волка.
— Спробуйте меду, княже! — проговорила девица и вышла из-за прилавка, склоняя голову.
Князь опробывал мед, отдал девице ложку и двинулся дальше. Высокий молодой дружинник, поравнявшись с князем, заговорил:
— Жениться бы тебе, Федор, а то все в делах да заботах. А девицы то вон, уж толпами за тобой ходят.
— Не сейчас, Ярослав, мне Ладогу надо на ноги поднимать. Да к тому же договор с Византией скоро будем заключать.
— Одна только Ладога на уме, где мой старый друг, с которым рыбачить сбегали, да лодки топили, да возвращались вплавь потом? — возмущенно заговорил Ярослав. Он слегка отстал от князя, а когда догнал его, то тот заговорил поучающе:
— Не смею я боле веселиться в свое удовольствие, на моих плечах целое княжество. Тот Федор уж вырос, да и тебе пора, всего на год меня младше. Девятнадцать лет молодцу — а так дурью и маешься. Тебе бы новобранцев наших учить уму разуму, военной мудрости, дружину тренировать.
— Понял я, понял, как прикажешь. Эх, ни себе ни людям, княже.
Идущий сзади них еще один верный дружинник — Всеволод все удивлялся, как Ярослав смело и дерзко общается с князем. Оно конечно и не удивительно, все знали, что Федор с Ярославом росли вместе, ну князь все ж таки!
***
Федор оглянулся. Ярослава с Всеволодом еще не видать. На лугу сорок крепких мужей седлали коней, да телеги грузили. Федор уж собирался подходить к дружине своей, но увидел силуэт сгорбленный. Стал он приглядываться, понял, что старушка это, вся в лохмотьях, перьях и траве и узорами ему неизвестными.
— Вам плохо? — Федор присел рядом и хотел протянуть руку, как вдруг старушка его схватила, да крепко так. И говорить стала скрипучим голосом:
— В чащу серый волк забрел, вечный там покой обрел…
Федор попробовал дернуть руку — бесполезно. Федору даже смешно стало: он сильный и крепкий молодец, обращается с тяжелым мечом как с пушинкой, а тут сильнее бабка оказалась. Вдруг ее глаза загорелись желтым, а потом она что-то вложила в его руку.
— Береги судьбу свою, встретишь смерть ты наяву. — После этого она его резко отпустила. Федор отшатнулся, однако устоял на ногах. Но когда стал оглядываться по сторонам никого не увидел. Чудеса, да и только. Федор махнул головой и посмотрел на свою руку. Подвес на красной веревке: вырезанный ворон, сама веревка украшена бусами и перьями.
— Князь! — его окликнул знакомый голос, он сунул подвеску в поясную сумку и пошел к дружине. К нему подошел воевода, что с ним нянчился еще при отце, в походы его брал. Вот и назначил его в воеводы Федор, доверял ему.
— Юрий, — кивнул приветственно Федор. Он запрыгнул в седло и сказал:
— Ну что, братцы! Домой! — обращаясь ко всем скомандовал Федор. Дружина заголосила, поднялся шум от копыт и телег, всадники двинулись в путь.
***
Ехали долго, да вот только встал выбор, как идти дальше.
— По пригорку пойдем, лес минуем, зато с телегами не встрянем. Ярослав предложил обойти с юга, ведь по пригорку пару дней лишних придется идти.
— С юга опасно, до границы новгородской слишком близко, а переговоры на осень назначены. А пока лучше не соваться на территории враждебные территории.
— Можно же срезать по кромке в лесу. С отцом твоим мы там часто ходили, —подал голос Юрий.
— Что же ты раньше молчал, второй год длинными путями ходим.
— Да запамятовал видать.
—Хорошо, будь по-твоему. Значит по кромке.
Вечерний сумрак окутал все вокруг и опустился на вершины соснового бора. Вокруг тишина, только звуки изредка пролетавших птиц, да тихие разговоры дружины. Но вдруг Ярослав подал голос:
— Там дым! И свет от костра!
— Так наверно охотники, — отозвался Всеволод. — В этих-то краях, не редкость.
— Князь, позволь разведать, не нравится мне это.
— Езжай, — согласно кивнул Федор, чувствовал тоже что-то нехорошее. Лошадь с дружинником отделилась от группы и поскакала в сторону дыма. Не было его и трех минут, но прибежал встревоженный.
— Новгородцы!
— О как, — поднял брови Федор и ухмыльнулся. — Слишком уж далече они на наши территории забрались. Ладно, подъедем с миром, нужно узнать, что тут забыли.
Дружина двинулась дальше, стали виднеться шатры, конница, костер. Военный лагерь. О том, что это новгородцы говорили их знамена. Чем ближе подходили, тем больше людей видели. Уж человек сорок-пятьдесят, не меньше. Вот только весь настрой на мирные переговоры улетучился, как только стрела воткнулась рядом с конем князя.
— Видимо миром не получится.
— Это они так здороваются, княже, — ухмыльнулся кто-то из дружины.
Во враждебности уже никто не сомневался, поэтому все начали доставать оружие. Вот только новгородцев было больше, поэтому хитростью надо брать. Федор стал отдавать приказы. Телеги они оставили, а воеводу с лучниками отправил в поросль скрыться, чтоб потом напасть неожиданно. А с остальными князь отправился биться в лоб. Со стороны дружины слышались возгласы: «Защитим землю родную! Одолеем новгородцев!». Федор схватил меч, взял в руку щит, да обвязал поводья вокруг себя, чтоб во время бойни не упасть. Лучники под командованием Юрия унеслись. Федор увидев, что новгородцы начали наступать поднял меч и крикнул:
— Вперед!
Дружина понеслась вслед за князем, начался бой. Лязг мечей, свист стрел, опасность со всех сторон. Отбить меч, вытолкнуть с седла и сбить щитом. Ну где же там Юрий со стрелками. Федор волновался еще, что коня понесет, впервые он в бою участвовал. Как только увидел, что рядом никого нет, решил обернуться и посмотреть, где стрелки. Только обернулся и почувствовал, как в плечо всадилась стрела, рвя кольчугу. Он лишь поморщился, чувствуя, как рубаха намокает от хлынувшей крови. Секунды смятения хватило чтобы в него всадили еще парочку стрел. Меткие попались. В руку, живот и грудь. Щит выпал из рук, ударяясь о землю. О, а вот и еще одна стрела, прямо в ребра. В глазах поплыло, на языке ощутился вкус метала. Боевой звон оружия, ржание коней, еле слышный гром и первые капли дождя. Сознание утягивало в пустоту. Не в силах больше держаться, Федор упал на шею уже несущегося вперед коня, давая себя затянуть в пустоту.
***
«Это все? Сейчас открою глаза и прямо на Божий суд? Дорога мне, наверно, в царство Слави, в бою же умер, земли защищая. Ну, не худшая смерть, если так подумать. Да пожить не успел толком, Ладогу хотел на ноги поставить. Однако, что случилось, то случилось».
С трудом, но разомкнул веки Федор, полной грудью вздохнуть не получалось. Вокруг темно, только из окошка свет пробивался, да и пелена перед глазами сходить стала. Стал разглядывать, где находится, увидел много трав сушеных, бусы рябиновые, узоры по всюду причудливые. Больше всего взгляд зацепился за идолов страшных, из дерева видимо. Да и печь, вся в символах. Где он? Неужто к ведьме попал?
Внезапно света в избушке прибавилось, внутрь проскочил силуэт.
«А вот и хозяйка.»
Федор хотел подняться, но тело пронзило болью, и он стиснул зубы. Ну, раз есть чему болеть, значит, еще живой. Он пытался рассмотреть силуэт, однако видел лишь пятно в белой одежде и рыжие волосы. Увидел Федор, как блеснуло что-то острое в руках у ведьмы проклятой. Федор думал уж все, добивать будет.
«Ну уж нет! Новгородцы одолеть не смогли, а тут какая-то ведьма!»
Из последних сил Федор поднялся и схватил меч. Он подошел к рыжей ведьме и направил в ее сторону меч. Из рук ведьмы выпали травы, а сама она резко обернулась. Князь не увидел ни горбатого носа, ни морщин. Да и не девушка это вовсе оказалась, а... юноша? Да, определенно юношеские черты лицо. Стало быть чародей? Не похож. Сколько ему вообще лет, выглядит совсем молодым. Рыжий юноша испуганно таращился на Федора и на его меч. Не смог долго Федор простоять на ногах и силы вновь его покинули, а меч выпал из рук.
Когда Федор просыпался он постоянно видел рыжего юношу, который суетился вокруг него. Чувствовал сквозь дрему, как он раны его обрабатывал, как лекарство какое-то в него заливал.
***
Федор приоткрыл глаза и сразу же поморщился, пару минут поморгал, дабы прогнать сон и посмотрел на источник шума. Он увидел того же рыжего юношу, который сейчас собирал осколки глиняного горшка.
— Где я? — спросил Федор, но его вопрос проигнорировали.
— Как я здесь оказался? — его вопрос также остался без ответа, Федор лишь рассматривал спину и рыжие волосы. Внезапно Федор увидел движение: ворона, немного покружив, села на плечо к юноше и стала рассматривать князя.
— Кто ты и почему спас меня?
Рыжий юноша даже ухом не повел и занимался своими делами. А вот ворона вела себя заинтересовано, внимательно таращила в его сторону свои глазенки-бусинки.
Федор, опираясь на деревянную лавку приподнялся и принял сидячее положение. Его мышцы ныли, но резкой боли уже не было. Тут до Федора что-то дошло, и он опомнился, хлопнув себя по лбу.
— Ты, должно быть, не слышишь меня, али не понимаешь.
Рыжий юноша скрестил руки на груди, а ворона дернула его за прядь. Юноша обернулся, и, укоризненно взирая на него, сказал:
— Я тебя прекрасно слышу и понимаю, просто не отвечаю на вопросы глупые.
Когда Федор опять задал о том, где он, то рыжий юноша саркастично поднял одну бровь.
— В лесу, вероятнее всего, в твоей избе, — Федор сам ответил на свой вопрос. — А спас ты меня, потому что… хочешь принести в жертву своим языческим богам? — Князь подумал, что шутка не помешает в их неловкой обстановке.
— Именно для этого, как ты догадался, — с сарказмом проговорил рыжий юноша, подавая ему миску с кашей. — Лежи, не тревожь раны.
— Стой! А как звать-то тебя? — спросил Федор, когда юноша уже собирался выходить из избы.
— Огнеслав.
***
Когда раны начали затягиваться, Федор решил пройтись. Но сначала — осмотреть избу. Избенка четыре на пять шагов, печка, стол, пара лавок по углам. Домашняя утварь, множество трав под потолком и изделия из дерева по всей избе (хозяин, оказывается, рукодельник). Даже печка расписана красивыми узорами, а не символами, как ему показалось в первый раз. Обычный дом, таких в его княжестве много, никак не вяжется с жилищем языческого колдуна. Либо он неправильный язычник, либо все представления о язычниках неправильные.
Когда Федор вышел из избы, то увидел вокруг густой лес. Ветерок трепал траву, а солнце стояло в зените. Где-то вдалеке виднелась речушка. Около избы — маленький огород. Даже дышалось здесь отчего-то легче. «А ведь жизнь только начинается!» — подумал про себя Федор. Решил князь найти Огнеслава, да задать ему еще вопросов, а то первый разговор у них не задался.
Вдруг услышал его голос, будто тот говорит с кем-то. Решил Федор подсмотреть. Рыжий юноша сидел и обирал войлочную вишню, складывая ягоды в лукошко и разговаривая.
— Не хочу! Если тебе так надо, лети с ним и каркай! Тебе тоже общение не помешает.
— Кар! — громко вскрикнула птица.
— Да сама ты невоспитанная! А он мне даже спасибо не сказал! Вот так и спасай этих людей.
— Ка-а-ар! — протяжно надрывалась птица.
«Бедняга, младше меня, а уже с птицами разговаривает» — подумал Федор, однако странно то, что ворона его будто понимала и отвечала вовремя. Федор кашлянул, обращая на себя внимание. Юноша резко обернулся, уставившись на князя своими яркими голубыми глазами.
— Ты? Уже идешь на поправку? — без особого интереса спросил рыжий юноша и прошел к лавке, около избы.
— Да, кхм, не с того мы начали. Спасибо тебе. Век благодарен буду. — Князь подошел к нему чуть склонив голову. Юноша на это слегка кивнул, принимая его слова. — А ты тут один живешь?
— Нет, с Марьей. — Огнеслав указал головой на ворону, поедающую вишню из лукошка.
— С вороной? — Федор странно посмотрел на юношу.
— Да.
— А давно так один живешь? — князь сочувственно посмотрел на юношу. — Сколько тебе лет?
— Да говорю же, не один! Шестнадцать мне.
— Как ты меня нашел? В огромном лесу.
— Кутх послал видение. Ты кровью истекаешь в седле, а лошадь в бурелом заплутала.
— Кто?
— Кутх, бог. Покровитель моего рода, которому я служу.
— Ты что, правда, колдун? Может чудь какая?
— Сам ты чудь! Я ведун чудской!
Федор уже подумал, что разговоры с птицами – это еще нормально. Ладно, хочет — пусть думает, что колдун. Хотя жаль его, всего шестнадцать лет, а уже с ума сходит, надо бы его попробовать с собой взять. Талант же пропадает, в шестнадцать лет смог один выходить человека на грани смерти! Лекарем бы хорошим стал.
Внезапно Огнеслав указал на побрякушку в руках Фёдора, торчащую из кармана и будто с цепи сорвался.
— Откуда у тебя это? — воскликнул рыжий.
— От бабки одной… Прицепилась же. А что это, важное? — князь непонимающе поднял брови.
— Это то, что носили…. Неважно! Но не князю это носить! — рыжий ведун бегал глазами по побрякушке, словно испугался.
— Знаю, что не мне. Хочешь, забирай себе — Федор протянул подвеску ведуну, тот сначала недоверчиво посмотрел, а потом схватил и надел себе на шею. К юноше подлетела его ворона и села на плечо довольно каркая.
— Скажи, как тебя отблагодарить? Чего душе твоей угодно?
Огнеслав на это тихо посмеялся. Нет, ну что за человек, к нему с благодарностью, а он смеется. Вообще этот юноша как лесной зверек, шебутной, дергается от всего. С ним, между прочим, князь разговаривает! Князь?...
—А как ты понял, что я - князь?.. — Федор сразу напрягся, ведь он сам не говорил о своем титуле.
Юноша уже собирался уходить, но остановился и не оборачиваясь начал:
— По броши с головой волка, на твоем отце была такая же когда он пришел чтобы избавиться от язычества на наших землях, а в итоге… — Сергей медленно обернулся. Его глаза горели ярко-желтым пламенем. — Избавился от всех нас и сжег всю деревню.
После этого Федор упал в забвение. Когда князь очнулся увидел, что вся Ладога горела. Всё его княжество горело, люди кричали и просили помощи, священники бросали храмы и бежали, все было окутано огнем, а когда он поднял взгляд в небо то увидел, что из дыма выстраивается фигура ворона с ярко-желтыми глазами и где-то рядом с ним промелькнуло рыжее пятно с той самой подвеской…

Анастасия Приступина. Живая

Рождественский рассказ.
- Живую, хочу жи-ву-ююю! - шестилетняя девочка в белой шубке и пушистой шапочке с длинными заячьими ушами нетерпеливо топала ногой в розовом ботинке.
- Марусенька, давай вернемся в магазин и купим красивую елочку с красными бантиками и золотыми шарами, - умильно уговаривала её мама.
- В магазине мы купили игрушки и звезду, а елка будет только живая, - отрезала дочь.
На елочном базаре Маруся сразу приметила свою елку: тонкое деревце-подросток словно приглашало девочку в свои объятья, хвойный аромат манил и притягивал, легкие снежинки на иглах сверкали в свете фонаря. Маруся захлопала в ладоши от счастья, когда папа погрузил сетку с елкой в багажник.
Дома не могло быть и речи о том, чтобы елку устанавливать завтра. Маруся радостно скакала вокруг отца, пока он, не поужинав, укреплял деревце на подставке. Девочка принесла коробку с новыми украшениями, развязала подарочный бант и осторожно достала из мягкого нутра беленьких ягнят, золотистых лошадок, серебристых собачек, улыбающихся космонавтов в шлемах, девочек и мальчиков с румяными щеками, невесомых ангелочков с дудочками в пухлых руках и, наконец, золотую восьмиконечную звезду.
Дочка долго колдовала около своего зеленого чуда. Сдувая с лица непослушный локон, выбившийся из косы, бережно развешивала игрушки ярусами: снизу животные, потом люди, вверху ангелы. Мама вдевала в игрушки золотистые шнурки. Тонкую макушку папа увенчал ажурной звездой. Потом он потушил в комнате свет, обнял своих девочек, и они долго любовались рождественской гостьей. Стройная лесная красавица поблескивала тонкими нитями стеклянных бус, подмигивала разноцветными фонариками и благоухала свежестью.
- Все получилось отлично, мамочка и папочка! Мы украсили елку, как и положено в Рождество. Нам рассказывала воспитательница, что животные, люди и ангелы означают устройство мира, а звезда давным-давно указала путь волхвам к младенцу Иисусу. Мамочка, папочка, я знаю, эта звезда приведет сюда Деда Мороза, чтобы он принес мне все-все подарки, о которых я мечтаю с лета! А Иисус будет смотреть на нас, счастливых, в окно и радоваться.
- Конечно, милая, - подтвердила мама, и родители, улыбаясь, переглянулись. Наверное, Дед Мороз им что-то сообщил по поводу подарков заранее.
Перед праздником Маруся не могла уснуть, она баюкала куклу и рассказывала, какое чудо ждет их обеих утром. Девочка с надеждой поглядывала на подножие своей сверкающей гостьи, нетерпеливо вздыхала и из всех сил зажмуривала непослушные глаза, никак не желающие засыпать.
Утром под ёлкой малышку ожидали желанные коробки с подарками. Она нашла яркие свертки, на которых по слогам прочла «ма-ме», «па-пе», «Ма-ру-се». И был среди них один, странно подписанный. Девочка удивилась и прошлепала босыми ногами в родительскую спальню.
- Кому же эта коробочка от Деда Мороза с буквами «С.М.»?
- Наверное, нашей соседке, Серафиме Моисеевне?
- А почему он лежит под нашей елкой?
- Серафима Моисеевна одинокая, у нее никого нет. И елки тоже нет. Поэтому Дед Мороз принес подарок к нам, чтобы ты поздравила ее с Новым годом и Рождеством.
- А почему я должна поздравлять чужую бабушку? Хочу оставить подарок себе! Это же моя ёлка и мой Дед Мороз.
- Маруся, ты должна быть добра ко всем, она наша соседка. Иисус будет рад и за неё.
Малышка вздохнула, переоделась, обула сапожки. Взяла подарок, коробку конфет и отправилась в соседний двор.
***
Веселые праздники с пирогами, приятной суетой, зимними забавами закончились. Однажды вечером, рисуя в альбоме, Маруся услышала странный легкий звук, исходивший от ее ёлочки. Девочка подошла и увидела, что иголки падают на пол. Казалось, что елка плачет осыпающейся хвоей.
- Мам, пап, наша елка роняет иголки. Ей надоело быть у нас?
- Ну, что ж, пора убирать нашу гостью.
Утром Маруся вместе с мамой шла к остановке, чтобы ехать в садик. И вдруг на улице возле мусорного бака она увидела большой черный мешок. Издалека ей показалось, что в этом мешке лежит человеческое тело. Такие мешки с телами увозила скорая помощь в страшных папиных фильмах. В животе у девочки похолодело от ужаса, она крепко вцепилась в мамину ладонь. Когда они подошли ближе, Маруся рассмотрела тело, вернее, «руки». Из черного мешка торчали две высохшие еловые лапы. Ель протягивала к малышке свои безжизненные ветви, словно умоляя о помощи.
- Мама, постой, ёлка зовет меня. Она отдала нам свою красоту, а теперь умирает на помойке? Так не должно быть, это плохо!
- Но ты же сама просила живую ель.
- Я же не знала, что она умрёт. Я так не хотела! Пусть она будет живая!
- Но так получилось.
- Мамочка, что же теперь делать?
Вдруг у мамы зазвонил телефон, это дядя Сережа, мамин одноклассник, приглашал их к себе на Старый Новый год.
Такого веселого праздника у девочки не было давно. Приходили с поздравлениями и Дед Мороз, и большой бурый мишка. Взрослые веселились как дети. Маруся в костюме Снегурочки водила с ними хоровод и рассказывала стихи. На душе у нее было тепло и радостно. За чаем хозяин сказал маме: «Оля, у меня на даче будут копать котлован под баню, а на этом месте две молодых ели. Не найдешь, кому их пристроить? Жалко выкорчёвывать».
- Мамуля, давай заберем себе?
- Нам достаточно во дворе одной.
- Вторую подарим Серафиме Моисеевне, чтобы и к ней приходил Дед Мороз!
***
Перед Новым годом в двух соседних дворах сверкали разноцветными улыбками гирлянд укутанные первым снегом хрупкие ёлочки-сёстры. В большом зале за праздничным столом сидели счастливые родители, Серафима Моисеевна и повзрослевшая на целый год школьница Маруся. Серафима Моисеевна, обняв девочку, посмотрела в окно на зимнюю красоту и произнесла: «Теперь я буду жить долго- долго, чтобы растить Марусеньку и мою ёлку!»

Дайаана Прокопьева. Детский стишок без смысла

Стоит мне закрыть глаза,
Как в мгновенье, чудом, я
Становлюсь и ветром буйным,
Приносящим облака,
И скалой, и бьются волны об меня.

Во снах я заяц, дед и волк,
И тот, кто в срок вернул вам долг.
Ночью я любой, я все,
Я каждый мальчик на земле!

Кто же я, когда проснусь?
Гражданин ли или гусь?
Может я – мой пол и рост?
Или тот, кто прячет хвост?

Кем бы ни был я, скажу,
Что спать уж очень я люблю!

Диана Прошкова. Что наполняет просторы России

Что наполняет просторы России?
Как описать неразрывную связь
Между полями зеленой равнины,
Лесом, сосна где, берёза и вяз.

Между снегами сурового севера,
Жаркой погодой, чем славится юг,
Много народов, как лучик веера,
Вместе живя, терпят бедствия вьюг.

Русские, ненцы, буряты, калмыки:
Столько различий! А, может быть, нет?
Лакцы, чуваши, татары, адыги.
Вместе мы сила! И вместе мы свет!

Видели все мы: Батыя нашествие,
Казни опричников, смуту в Москве,
Наполеона, французское бедствие,
Битву в Берлине, победу в войне.

Много народов, их жизнь не беспечна,
Но в дружбе – единство. И так будет вечно!

Акежан Сатыбалды. Зяка

Когда мой хозяин Зяка просто ставит меня возле старой сосны, которая очень давно растет во дворе, мы вместе с сосной издаем звуки при каждом дуновении ветра, как старые артритники. Моя рама, руль, колеса – всё скрипит. Мои педали стёрты, седушка разорвана, ржавая цепь часто слетает, здоровья нет совсем. Да что уж тут поделаешь. Зяка купил меня у Баян, санитарки нашего фельдшерско-амбулаторного пункта, уже изрядно расшатанным под тяжестью ее веса. Я уже и не помню, сколько лет она ездила от своего дома до ФАБа. Послужил я ей прилично.
Когда я услышал, как Баян разговаривает по телефону с новым хозяином ее старого велика, я, кажется, от неожиданности скрипнул. Конечно, я был недоволен решением Баян. С ней я чувствовал хоть какую-то стабильность. Представляю, как будет злиться на меня этот мальчишка. Старость всегда некрасива, и ее тяжело принять.
Но тогда я не знал Зяку. Сейчас утро, и я отдыхаю под сосной. Ночью прошел сильный дождь, на улице свежо. Я чувствую себя бодро, как в молодости.
Вот и Зяка показался в двери, встаёт он рано. Потянулся, потер глаза и, пройдя к калитке, осмотрел улицу. Так и есть – все спят. Значит, выйдет играть попозже.
У меня сразу поднимается настроение от одного вида моего маленького хозяина. Он совсем не полный, для его роста это норма, зато выглядит солидно, до того солидно, что смешно. У него имееются небольшое пузико и бока. И еще он постоянно улыбается и кривляется в его 11 лет.
Он очень добрый мальчишка и всегда в настроении. Педали он крутит быстро, разгоняется, резко тормозит или отпускает руль и едет «без рук». Когда ему говорят зачем, мол, купил такой старый велик, он отвечает, что это хороший велик. Советский! И на моей железной душе становится тепло…
Вообще-то Зяку на самом деле зовут Закир. Но к нему так мало кто обращается. Хоть прозвище у него смешное, но друг он серьезный. Пацаны ходят за ним толпами. Есть среди них и те, кто постарше. Зяку знает вся деревня: у него ко всем есть свой ключик. По дороге ему все сигналят, он спускается с велика, подбегает к каждому: «Ассалаум-алейкум».
Его друг Димаш, с которым он дружит еще с трех лет, проживает недалеко: сто метров до старой арки, поворот направо и еще метров пятьдесят. С ним он играет и гуляет каждый день, иногда у Димаша, но чаще всего на футбольном поле. Их интересы, схожи: футбол, борьба и, естественно, прогулка без цели, они также очень любят обсуждать одну известную онлайн игру, каких персонажей они в ней получили, кого «прокачали», кто самый сильный персонаж, разные обновления и многое другое.
Каждый день Зяка выходит гулять и играть в футбол, уходит он примерно после обеда (а именно после того как пообедает, это примерно 12 – 13 часов дня). И приходит он вечерком часов в 19:00- 20:00. Иногда приходит днем, чтобы перекусить. И он не пропускает ни один день. Зяка говорит своему брату, что боится пропустить что-нибудь интересное. Когда тот у него иронично спрашивает: «Что сегодня было интересного на футболе», он отвечает, что ничего. И так каждый день, лишь изредка бывает небольшое событие: кто-то покупает новый велосипед, или же приехал какой-то мальчуган, который хорошо играет в футбол.
Еще он ходит на борьбу. Ее на добровольных началах ведет местный паренёк-пограничник, которого Зяка называет Медет-ага. Зяка расстраивается, что его редко берут на соревнования.
Когда у него нет настроения, он едет медленно, задумчиво крутя педали. О чем он думает, интересно.
Зяка также в свободное от футбола время любит играть в игры на телефоне, и в одной известной игре-песочнице он не очень хорошо разбирается и часто спрашивает у своего брата, который раздражается: «Можно же посмотреть в том же интернете»! Но у Зяки нет привычки обижаться.
Я отдыхал целых десять дней! Мне даже стало скучно, и я почувствовал себя одиноким. Потому что мой Зяка был в лагере. Наконец-то он приехал! Ну, теперь наслушаюсь историй, когда он будет встречаться со своими друзьями!

Варвара Седова. Падение

Не помню, когда начала презирать людей. Почему-то они резко опустились в моих глазах, хотя раньше считались венцом эволюции. Сейчас же я считаю эволюцию человечества – главной ошибкой, уж чересчур много проступков на его счету. А может, просто хороших людей стало очень мало, сомневаюсь, что они вообще существуют — как измеряется эта «хорошесть»? Она же вещь субъективная: у всех своё понимание, и если для одних кто-то является героем, для других он — та ещё скотина. Зато всяких гаденышей пруд пруди, потому что к ним человека причислить проще. Потому и всё заполонили они: улицы, общественные заведения, интернет. В последнем особенно противные особи, потому что верят в свою безнаказанность за слова и поступки…
Об одном из них я узнала случайно, когда по работе залезла в общий компьютер. Едва я хотела нажать на нужную ссылку, как под курсор вылезла очередная новостная реклама. Я бы просто закрыла страницу и продолжила заниматься работой, если бы не заголовок. «Живодер…» Мне было достаточно одного слова. Живодер. Я готова закрыть глаза на то, как страдает человек, если взрослый — тем более. Но мучить животных — немыслимо, недопустимо, неприемлемо.
Особи, что поднимают руку на «братьев меньших», делают это, как правило, ради собственного удовольствия. Они настолько жалкие, что возможность измываться над кем-то поменьше — показатель силы для них. Но даже не это главное. Публикуя изображения и видео подобного характера, они не только не караются законом из-за неспособности или нежелания соответствующих органов заниматься данной проблемой, но и получают подачки от зрителей. От тех, кто не может издеваться сам, но вот хочется ему посмотреть, что будет с хомяком, если включить блендер... Нет, даже думать об этом не хочу, что у них на уме. Просто отвратительно. Эти выродки не должны существовать. Ни один из них...
С каждым новым кликом я находила всё больше информации: сколько жертв на счету, в каком часу появляются ролики с ним, на какой платформе он проводит трансляции, примерный часовой пояс, город, координаты, которые, по великому и ужасному совпадению, близки с координатами компьютера. И, глядя на его мерзкое лицо, что любезно отрыл какой-то пользователь, в голову взбрела мысль, жуткая, навязчивая: неужели я ничего не могу с этим сделать? Закрыть на это глаза? Как и всегда? Вот же он, под самым носом, пару кварталов, и я у него под дверью. А если он уже знает о своем обнаружении и сменил локацию? Вряд ли. С момента раскрытия местоположения прошло от силы минут десять. Да и в это время он снова... Снова... Кто-то ещё жив. Наверняка жив, трясется, мечется по клетке, кусая прутья, надеясь на спасение. На теплый уголок. На меня.
И я сорвалась, забыв о работе — думать было некогда. Не сказать, что идеально ориентируюсь по координатам, но его пристанище отыскала быстро. Видимо, адреналин взял вверх, раз неслась по городу, словно зная, куда идти. В своих силах не была уверена, потому предусмотрительно запаслась первой попавшейся в мусорном баке балкой — на нормальное средство самообороны денег нет. Мало ли ещё озверел бы, а с моими паклями никогда нельзя надеяться на хороший исход.
У двери меня как одернуло: о чём я думаю? Убить? Человека? Вот так просто лишить жизни? Нет, не спорю, мне не нравятся люди, но одно дело — желать смерти, другое — приложить к этому руку. Нет, будь то кошка, собака или человек, такого допускать было нельзя. Но могла ли его переубедить? А что я ему сказала бы? «Это плохо!» «Тебя привлекут к ответственности!» «Они же живые!» Эти фразы не повлияли бы ни на что — если человек, сделав выбор своего образа жизни, переступил через свою человечность, но снова человеком ему уже не стать. Но и животным его не назвать — они зачастую куда человечней. И как нужно было поступить с этим существом, людским подобием? Услышал бы он мою речь, проснулась бы его совесть?
А может, он и вовсе остался человеком? Может, срочно были нужны те грязные подачки? Может, после каждой пытки его рвало, а ночами его голову разрывали последние писки замученных щенков? Нужда никогда не предлагает хорошей работы, сама знаю. У всех жизнь тяжелая, по всем она проезжается катком. И, может, хватило бы пары слов, чтобы он, сворачиваясь в три погибели, рыдая, поведал о своей нелегкой судьбе? Могла бы я помочь ему подняться, выбраться из кабалы?...
Не знаю. Стоя перед помещением, я услышала отчаянные вопли и противный скрежет пилы. Голову словно сорвало и отбросило прочь вместе с самосознанием. От неожиданно мощного пинка хлипенькая дверь рухнула на пол. Теснота. Темнота. Грязь. Пыль, осевшая на стенах. И смрад. Вонь гниющих тел из мешков, заваливших комнату. Нелюдь у экрана, единственного источника света, не успел даже обернуться, как свалился на пол от удара балкой по голове.
Вой.
Причитания.
Мольба.
Приплетание семьи.
А после уши как воском залило, до звона. Замах и с силой вниз. Снова и снова. Удар за ударом. Хруст костей и хлюпанье мягких тканей — только по ним понимала, что подо мной человек. Когда-то был. Сначала он пал духовно, подняв руку на беззащитного, а теперь от него не оставалось ничего телесного. И хотелось, ужасно хотелось, чтобы от него не осталось ничего, как и от подобных ему. Чтобы все до единого подохли.Занывшая нога вернула в сознание. Осколок? Откуда? Взгляд нашел пыльное зеркало, разбитое, скорее всего, от сильного первого замаха…
Что я натворила? Почему я здесь? Почему это произошло?
Я не хотела, я не хотела этого.Я видела в зеркале его. Такое же уродство.
Какое право я имела? Какое?
Скотина.Ужас.Смрад
Звон.Трудно дышать.Пулей на улицу.Душно.Балки нет.Назад.Лежит.Грязная.
На нём.Спрятать.
Её?
Его?Куда?Как?
Зачем?Дверь.Не держится.Падает.Свет.Откуда?Экран.Камера.Всё вдребезги.Не всё.Зеркало.Смотришь, тварь?Смотри.Уже нет.Разбито.Всё.Бежать.Надо.Куда?Найдут.Найдут.Найдут...Писк.Где?Кто?Живой?Живой.Один.Живой.
Очнулась на ступенях, в дрожи. Выла. В руках — черный комочек. Махонький. Мягонький. Тепленький. Наверняка голодный.
Переступила. Сама опустила себя на дно, хотя глубже было некуда. Размазала чужое лицо, размозжила голову, ради чего? Один единственный комочек — это цена людской жизни?... Нет. Тот выродок, нелюдь, продолжил бы жестоко деяния. И кто-то бы нашёл в нём и его безнаказанности пример. А если они видели, что только что произошло с ним, то трижды подумают, стоит ли оно того.
Возможно, на данный момент последствия моего выбора не так очевидны, но статистика всё покажет. Что стало больше преступников. И, вместе с тем, меньше живодеров. Мне нет прощения, но я не жалею. Сейчас. Пожалею потом. Когда встречусь с последствиями, об которые споткнусь, кубарем улетая в бездну. А сейчас, в эту секунду, крохотное чудышко, пушистый чертёнок с золотистыми глазами станет не просто частью — смыслом моей жизни. Я буду недоедать, недопивать, ходить в обносках, работать без сна и отдыха, усиленно скрываться, даже в бега подамся, но всё сделаю для счастья малыша. Моего малыша, моей кошечки. Подохну, а не оставлю, никому не отдам. Она не виновата, что судьба не дала ей уйти на облака. И больше страдать она не будет.
Прихрамывая, пряча малышку за курткой у груди, поплелась в общежитие. Будет выговор и штраф за прогул. Плевать. Нет, не настолько плевать, деньги мне нужны, но не с того дня.
Выкармливая пипеткой худющую котейку, названную в честь её и моего везения, убирая за ней, засыпая с ней под боком, я ни разу не пожалела. Да, тот случай тяжким грузом ляжет на мои плечи до конца жизни, и, пусть тот фрагмент трансляции каким-то чудом исчез из интернет-ресурсов, правоохранительные органы наверняка завели дело, так что моя «свобода» — вопрос времени. Сдаваться я точно не пойду, так что остается ждать исхода. Просто ждать предсказуемого грядущего.
Знаю, я была обязана поступить по-другому, не доводить до такого. Мне нет оправдания, нет спасения. Но ведь во мне не осталось никакой «хорошести». Теперь наверняка. Или, возможно, стоило закрыть на то глаза, как всегда. Винила бы себя, просыпалась от кошмаров, рыдала, а сейчас не так? Всё так, только теперь есть тот, кто поможет успокоиться без слов, урча, мурлыкая. Как я могу рассуждать о правильности своего падения? Оставила бы я её мучительно гибнуть? Нет, конечно. Но…
Распухает голова. Дождусь ли я в ней тишины?

Дмитрий Семенов. Нарциссы

Ирина Михайловна аккуратно выползла из соленого подъезда на холодную солнечную улицу. Переступила с одной ступени на другую – и еще четыре раза так же, страшно было представить, сколько раз он проделала этот путь за жизнь. Ирина Михайловна каждый раз крепко хваталась за перилу, как будто, если отпустить – больше уже и не понадобится браться снова. Когда спускалась вниз – напрягалась левая рука, а при пересчете ступеней в обратном порядке уже правая. В воздухе летала пыльца, спокойствие и сигаретный дым. Ирина, навострившись, втянула носом давно забытый запах (при чем сама не поняла, спокойствия или сигарет). От свежего воздуха она аж выпрямилась и поползла дальше. На свежеокрашенной лавочке у подъезда сидел Юра с седьмого этажа. Его квартира была скорее похожа на свалку никому ненужных вещей, давно выдохшихся и пылящихся теперь в его четырех стенах. Наверное, Юра чувствовал с ними какую-то связь, потому что тоже никому не был нужен. Ирина не знала, кто из них с Юрой старше, но на самом деле, чем дальше заходит дело, тем больше плевать на то, сколько ежегодных цветений видел человек за жизнь.
Михайловна! – окликнул Юра. Та, послушно подсела, - Ты когда в черном ходить перестанешь?
Не перестану уже, наверное.

Когда снег только начал стекать грязной лужей с Ирининых ступеней, у подъезда остановился кадилак. Наташа каждый день запиралась в маленькой комнате, сразу за входной дверью. Она лениво выглядывала из пластикового окошка, когда пиликал домофон – рассматривала, кто зашел в «ее» подъезд – усердно охраняла врата. Потом что-то мычала вошедшему-вышедшему и снова закрывшись, смотрела дальше сериал, мысленно броня жителей за то, что они отвлекают ее от важного дела. Она мазала губы жирной помадой, неприятно причмокивая и срастаясь с пыльным диваном, мечтала о сериальной мелодраме в своей жизни. Тем не менее, консьержка Наташа выполняла свою вторую (после сериальной) работу качественно – знала всех жителей подъезда и не любила незнакомцев. На улице вдруг резко поднялся кипишь, который потом заползет и в подъезд – на ее – Наташину территорию. Что интересно, именно в Наташу этот кипишь вселился первым, когда во дворе она увидела сирены. Консьержка набросилась на вошедших врачей и полицейских, как настоящая хищница, пытаясь выцепить из них хоть слово, но те, почему-то были слишком заняты, чтобы обратить на нее внимание – лишь убрали женщину с прохода, как пылинку.
Ну подождите, я же должна знать! – кричала полицейским Наташа. Те не обращали на нее внимания, а она ведь тоже на службе, и тоже охраняет спокойствие граждан, так что они в каком-то роде даже коллеги. Справедливости ради полицейские потом возьмут у Наташи показания, но пока взяли лишь стакан воды.
Держите-держите! – Наташа почувствовала хоть какую-то причастность, убедила себя в том, что помогла следствию.
Следом за Наташей волнение просочилось в каждую квартиру, как дым, поднимаясь этаж за этажом. Телефон в коморке пиликал чатом жителей подъезда. Наташа схватила его, записала голосовое, наговорив что-то бессмысленное липкими от помады губами и выключила новомодный мобильник. Одним словом, много нервов в тот день потеряла консьержка Наташа, даже пропустила несколько серий.
Больше, чем незнакомцев, Наташа не любила только их машины, но увидев во дворе кадилак, она подумала: «Мммм, кадилак». Только потом Наташа заметила, что кадилак этот был ритуальным.

Ирина Михайловна уже второй месяц оплакивала дочь. Первый – не выходила совсем, даже соскучилась по своим ступеням, потом начала снова потихоньку выползать. Посмотрела на свою клумбу, решила, что не дело – нужно жить дальше. Сухая земля ютилась внутри шины-лебедя. Таких клумб в округе было много, но своей Михайловна гордилась особо – белый лебедь изгибал свою резиновую шею, а к маю внутри зацветали яркие бутоны нарциссов. Ирина начала снова ездить на рынок раз в неделю – до этого продукты ей приносил Юра. Продавец взвешивал ей помидоры и вдруг выпалил, как будто в этом вопросе не было ничего особенного (хотя для него, в этом и правда не было ничего особенного): А где же дочь ваша? Давно не заходила.
Михайловна нервно сглотнула и выпалила: Катя? Ах, да в отпуск уехала!
Она забыла добавить, что уехала Катя на труповозке, схватила помидоры, всучила продавцу смятых денег и убежала, хотя на своем листочке-списке написала еще «яйца». Наверное, без яиц можно было обойтись, раз и без Кати можно.
В Ирининых воспоминаниях бледное лицо дочери смазывалось в мутный блин. Вечно растрепанные Катины волосы свисали толстыми каплями. Катя вся была какой-то невзрачной, и Ирина не могла понять только ли в ее воспоминаниях она была такой. Девушка (которая уже скорее женщина) часто сутулилась и перманентно хмурилась, но иногда на ее лице проскальзывала тонкая улыбка.

Что вы можете сказать про шестьдесят четвертую? Может замечали что-то?
Про Михайловну-то? Да ничего сказать не могу. – Наташа очень старалась вспомнить что-то интересное, как-никак коллегам помогать нужно. - Обычная она, и Катя эта обычная… была. Вот только я так и не поняла (Михайловна неразговорчивая у нас), что у них там за ситуация была. Ну в смысле, вы не подумайте, что я любопытная какая-то, не-дай-бох, но они с дочерью вдвоем жили всегда. А ей сколько лет-то уже было, когда она, ну это, того… Кобыла уже в общем. Наверное, так про покойных не говорят? Ни мужика, никого – вот я о чем.

Юра по-детски шатал ногами.
Не прилипнем? – осеклась Ирина, чувствуя под собой едкую розовую краску.
Да неважно уже. – пожал плечами Юра.

Для Ирины было не так важно наводить во дворе красоту, как ухаживать за цветами - своими цветами, но тем не менее увидеть результат кропотливой и порой слишком, до бессмысленности, изнурительной работы – всегда приятно. Именно поэтому, когда в начале мая Юра по ГОС-стандарту сидевший на скамейке, вскрикнул: «Видела? Там ростки твои пошли», Ирина особенно быстро поползла к своей клумбе-лебедю. Юра не обманул – вместо внутренних лебединых органов из земли и правда начали проступать молодые зеленые ростки, слишком хрупкие, чтобы на них даже долго смотреть. Стала Михайловна лелеять ростки. На такой маленькой клумбе даже физически не могло вырасти много сорняков, но Ирине нравилось часами выдергивать их, чтобы лебедь казался идеальным, плевать, что лебеди не бывают идеальными, Катя тоже идеальной не была.
Михайловна полола-полола, Юра скамейку просиживал-просиживал, Наташа сторожила-сторожила, а Катя в земле гнила-гнила.

ЛЮБИ, ПОКА МОЖЕШЬ
64 СЕРИЯ
КАБИНЕТ ГЛАВ.ВРАЧА – ДЕНЬ
Главный врач напряженно ходит туда-сюда по кабинету.
ГЛАВ.ВРАЧ
Меня беспокоит настроение Розы - эту депрессию нужно как-то преодолеть, иначе никакое лечение не поможет. Ее надо как-то отвлечь, даже развлечь.
НИКИТА
Доктор, вы же понимаете, что дело глубже, чем в «развлечении»? Она не может отпустить эту ситуацию.
ГЛАВ.ВРАЧ
Ну, знаете ли, иногда нужно идти на крайние меры, чтобы заставить кого-то, как вы говорите – «отпустить ситуацию». (заправляет халат)
НИКИТА
А если это сделает ей больно?


Ирина выглядывала в окно, когда просыпалась, выискивая, что в их дворе изменилось за ночь. Как будто, что-то вообще могло измениться. Но в тот день и правда все было другим, причем не сразу Михайловна поняла, почему. Начала рассматривать – Юра, двое пятиклассников бегут в школу, Наташа, смакует сигарету, и тут в ее глаза бросилась Катя, много Кать. Уже через несколько минут она стояла у своего лебедя-клумбы. Не показалось. Вместо ожидаемых нарциссов распустились Кати. Взрослые тусклые головы с закрытыми глазами (зато родные), чуть покачивались на тонких стеблях. Ирина начала клокотать вокруг – полила землю (вдруг откроет глаза) пощипала мелкие сорняки и начала целовать каждый бутон в макушку. «Много Кать лучше одной» - приговаривала она. Стала думать, что делать дальше. Ирина переживала за свои новые цветы, не хотела, чтобы соседки обсуждали или пятиклассники затоптали - решила, что нужно пересадить в горшок, поставить на окна, чтобы не делить ни с кем своих законных Кать. Родное чувство ощутила Михайловна-мать, теперь в ней играла не забота, а гиперопека.
Ирина показала свое счастье Юре, тот удивленно хмыкнул, достал сигарету, протянул Ирине. Та непонимающе глянула, мол: «Где взял?».
Наташа угостила. – пояснил Юра. Михайловна не отказалась, выкурила первую, поняла, что пожившие легкие жаждут еще. Наташа достала из пачки еще, потом еще, в итоге решила не мелочиться – отдала всю пачку, все равно от работы (ее работа называлась «Люби, пока можешь» на Домашнем) не оторваться, чтобы сбегать на перекур. В итоге они с Юрой скурили поле табака. Михайловна любила слушать, Юра по большей части любил молчать, но иногда даже вместе помолчать на закате приятно, тем более, если на закате жизни. Михайловна не заметила, как стемнело. Ирина решила, что пересадит Кать завтра с утра, подготовила горшки, лопаты и легла спать, представляя, как уже завтра сможет поговорить с дочерью-дочерями – так много нужно рассказать. Засыпая, Михайловна начала придумывать, что именно она может рассказать Катям.
Солнце ударило в глаза. Ирина проснулась, в первые секунды, не вспоминая о Катях. Потом спохватилась, собрала подмышку горшки и лопаты, посеменила по тропинке к лебедю. А потом раздался грохот разбившихся горшков, который разбудил половину соседей. Вторую половину разбудил крик, который раздался после. Кать больше не было, только стебли нарциссов, аккуратно срезанные под самыми бутонами. Михайловна упала на колени перед шиной-лебедем, руками гладила голые, срезанные стебли и плакала.
Дочка, куда же ты делась моя дочка?

ЕГОР
Нужно отпускать, Роза.

Сериал загорелся титрами последней серии «Люби, пока можешь». Наташа выключила телевизор, начала ерзать на диване – искать себе место, пошарилась по карманам, пожалела, что вчера отдала целую сигаретную пачку. Юра сидел на своей скамейке с секатором.

Эмилия Сибилева. Pirouette*


Я бегу по узкому коридору училища, но куда? Из глаз текут слезы и попадают на пересохшие губы. Тело пронзает жгучая боль, словно меня обожгли кипятком. Предательство куда больнее физических травм. Я врываюсь в туалетную комнату и по стене сползаю на пол. Голова раскалывается, как грецкий орех: крики Воронцовой, бессонная ночь, липкий станок, грязные пуанты, гадкий запах зала – всё проплывает перед глазами кошмарным сном. Я хватаюсь за волосы, чтобы не свихнуться. Я не буду сегодня танцевать…
- Аааааа – из моей глотки раздаётся неистовый вопль. Я разрываю старый потёртый буклет, затем зажимаю рот руками, сворачиваясь калачиком. Я псих… Что со мной стало за последний месяц? Нечеловеческие тренировки без выходных, бесконечные диеты, безустанная усталость, стёртые в кровь ноги. Сплошные лишения ради этого выступления, и вот в последний момент Воронцова запретила мой выход, уничтожила мою последнюю надежду.
- Да как она может?! После всего того… - в истерике я ударяю кулаком стену, но тело мое настолько обессиленно, что я ничего не чувствую. Закрываю усталые глаза и погружаюсь в тревожное забытье. Я вижу тот самый холодный октябрьский вечер, в который моя жизнь перевернулась. Мне было десять, тонкие пальцы коченели на морозе, но не выпускали драгоценный буклет с интервью Воронцовой. Я стояла у дверей подъезда, переминаясь с ноги на ногу. Моя надежда таяла на глазах и неуверенность возрастала, а Воронцова всё не появлялась. И вдруг из-за угла вышла высокая худощавая женщина в пушистой дублёнке, она приближалась к парадной, а я взволнованно всматривалась то в её лицо, то в буклет.
- Людмила Павловна! – залепетала я. Но она безразлично зашла внутрь. Импульсивно я проскочила в дверь следом. Обезумевшая от счастья, я следовала за ней, как змея за волшебной мелодией.
- Людмила Павловна! Людмила Павловна!  Я так рада вас видеть!!
Но она продолжала подниматься по крутой лестнице, будто меня не существует. Слишком долгое ожидание возбудило чувства, и мне хотелось поделиться с ней всеми моими эмоциями: - Меня зовут Агния Крупская. Не переживайте, я очень хорошо танцую. В интернате мне все говорят, что я настоящий талант! – тараторила я, догоняя и с любопытством всматриваясь в лицо Воронцовой. Но она шла молча, как статуя. Не удовлетворенная результатом, я перебежала на следующий пролёт и взволнованно стала показывать выученные движения, надеясь таким образом обратить на себя внимание. Но на Воронцову мои старания не производили впечатления. И после нескольких неудачных попыток мой детский пыл пропал, и я стала громко вопить о моей страсти к балету, и о знании  его сложности, и тернистости пути, хотя, конечно, ничего не знала. Мое замёрзшее и оскорбленное тело дрожало, а голос срывался. Я взывала о помощи, и лишь тогда Воронцова обернулась и проницательно взглянула на меня. Её, освещённое тусклой лампой, лицо сияло возвышенным спокойствием и благородством. Она напоминала мне волшебную фею, спустившуюся с небес. Несколько секунд мы стояли в полутьме, вглядываясь друг в друга, как вдруг Воронцова спросила: - Девочка, что тебе от меня нужно? Окрылённая сказочной пыльцой её слов, я подбежала к ней и, запинаясь, выпалила выученную фразу: - Я, я… прошу вас научить меня… искусству классического танца. Ради мечты я… - после моих слов Воронцова раздражённо развернулась и торопливо зашла в квартиру: - Девочка не пудри мне мозги! Иди домой! – Я не успела сообразить, что делать, и Воронцова захлопнула дверь. Слёзы подступили к глазам, ведь идти мне было некуда, я сбежала из интерната и вернуться обратно значило сдаться. Вырисовывалась картина моего нищенства и бродяжничества, хотя обида из-за несбывшейся мечты душила меня и, незаметно для себя самой, я заснула у двери квартиры Воронцовой. Наутро Людмила Павловна обнаружила меня в замёрзшем подъезде и, потрясенная данным обстоятельством, пустила погреться внутрь. А дальше произошло невиданное чудо! Я, как зачарованная, зашла в её роскошную гостиную, она напоминала музей танца, а старый магнитофон бесконечно крутил 40-ую симфонию Моцарта. Вдохнув аромат места, я почувствовала себя свободной птицей и отправилась в танцевальный полёт. Нелепо переставляла ноги и безвольно махала руками, подражая лебедю. Я бегала по комнате, не видя ничего вокруг, но ощущая слияние тела и души. Не знаю долго ли продолжалось эта несуразица, и что произошло за  это время в реальности, но меня вернул обратно громкий хлопок над ухом. Вместо грёз передо мной с недовольным видом стояла Людмила Павловна: - Балериной значит хочешь быть? – сухо поинтересовалась Воронцова. – Тогда вставай к станку.
В ту секунду я не верила своим ушам и глазам, если это было не чудо, то что? За время моего нелепого выступления случилось невероятное- надменный великий хореограф взяла с улицы оборванку, но, скорее, за этим скрывалось и что-то личное и тёмное…амбиции? С того дня начался ад тренировок, криков, слёз. Она каждый день уничтожала меня, а я возрождалась как птица феникс из пепла…
        А теперь я сдалась… Но разве можно сдать позиции, пройдя столько испытаний? Перед глазами вновь появляется маленькая измученная десятилетняя Агния, которая до последнего боролась за мечту и не опускала руки. Что, теперь я так просто отказываюсь от мечты из-за капризов Воронцовой? Которая постоянно закрывает двери перед моим носом! А если…
Нервно пробуждаюсь и чувствую новые силы. Подхожу к запотевшему зеркалу: лицо опухло от слёз, нос приобрёл малиновый оттенок, глаза сверкают крошечными искрами.
- Такой на сцену нельзя! – цежу я и начинаю умываться…
Через некоторое время бегу за кулисы, разгоряченная и взволнованная: успеть бы! На лице не единого следа от слёз, грим и причёска готовы. Я забегаю за сцену, слышу музыку вариации Уваровой: значит, я следующая! За кулисами не протолкнуться: девочки растягиваются и готовятся к выступлению. Взглядом нахожу мой костюм у Оленниковой и пробираюсь к ней: - Света! Давай сюда пачку! – шепчу я.
- Но мне же сказали… – испуганно отвечает она! Ну, конечно, Воронцова отдала её самой упёртой! Я поворачиваюсь к остальным и молю о помощи, но все сочувственно качают головой и прижимают пачки к себе. Я не вижу Людмилу Павловну, но уверена, что одноклассниц ы повинуются её воле. Тогда в приступе безумия снимаю спортивный костюм и решаю выйти в обычной одежде для урока: в купальнике и в трико. Обозлённая, я встаю в свою кулису, Воронцова следует за мной: - Агния, только попробуй выйти на сцену! – шипит она мне в ухо. Но я не обращаю на неё внимания, и сдаваться не намерена. Слышится последний такт вариации Уваровой, и я вырываюсь из паутины Воронцовой. Яркий свет прожекторов выжигает глаза, и я ступаю по хрустальной сцене. Ад тренировок лишь усилил мою страсть к сцене, и каждый выход на неё вызыает душевный полёт и счастье. Сцена – моя родная стихия. Ради неё я готова переносить мучения и боль. А этот выход особенный, ведь я знаю, что все взгляды устремлены на одну меня, и я сливаюсь с движениями, наслаждаясь каждой секундой. Но мысли всё время возвращаются к Людмиле Павловне, и я знаю, что никакие аплодисменты не заменят её доброго взгляда. Знаю, что не могу скрутить pirouette, потому что она не верит в меня, знаю, что только она давала мне настоящие силы и внушала надежду, но последнее время она только злится и не понимает моих потребностей.
На прыжках вариации я смотрю в кулисы, надеясь заметить её… И вот! Она стоит в первой кулисе и внимательно наблюдает за мной. Я вижу её светящиеся глаза, ласковую улыбку и с новыми силами продолжаю танцевать. Она верит в меня? Я снова погружаюсь в танец до момента главного pirouette. Pirouette!! Боже, я не скручу его!! Это вне моих сил… Дрожа, я встаю в подготовительное положение и набираю воздух в лёгкие, кажется, что секунды летят вечно, я озираю затаившийся зрительный зал и перевожу взгляд на Воронцову: её пальцы сложились в «удачу», а лицо бледное и взволнованное освещается маленьким лучиком света. Я вижу каждую морщинку, появившуюся за годы работы и её добрые по-матерински глаза.
Мы пересекаемся с ней взглядами. Между нами случается необъяснимый контакт, и мы без слов просим прощения друг у друга и признаём свои ошибки, после этого Людмила Павловна кивает мне в знак одобрения. Непринуждённый жест говорит мне куда больше, чем тысячи слов, и я идеально кручу pirouette, восхитительно закончив танец… Я не слышу изумлённых аплодисментов радостной толпы, а лишь вижу горячие слёзы на лице Воронцовой, мои глаза окутываются пеленой, и я шепчу "спасибо"…
*Пируэт (фр. pirouette) — термин классического танца, обозначающий поворот, оборот вокруг себя.

Маргарита Сибирцева. Как я гуляю по облакам

Это более интересный способ времяпровождения, чем считать ворон. Зачем их считать? Они сами знают, сколько их, а вы только испугаете птиц тем, что назовете лишнюю цифру. И будут они искать самозванца, бояться, а под конец и вовсе разлетятся. Потому вороны стаями уже не летают, их всех распугали. Трусливые птицы...
Вернусь лучше к небу. Самая прекрасная и загадочная часть нашей планеты. Кто говорит про восьмое чудо света? Поднимите голову - оно над вами.
Люди изучают океан, так как он по-прежнему неизведанный. На самом деле, мы совершенно ничего не знаем о небе. Но человеку проще спуститься, чем подняться. Хотя, пожалуй, нам лучше в целом никуда не соваться, ведь мы были созданы, чтобы ходить по земле...
Эти слова несколько лицемерно звучат от меня, учитывая то, о чём я собираюсь рассказать.
Я все время пускаюсь в рассуждения. Так повлияло на меня небо.
Там всегда приходят необычные мысли.
Там берет свое начало философия. А ещё точные науки, лирика, гениальные идеи... Математика. И всё-таки, я говорю о приятных вещах, поэтому остановимся на идеях.
К сожалению, я не могу описать все мои прогулки по облакам, ведь многие из них остаются там, на небе. О них вспоминаешь, лишь вернувшись туда. И забываешь, вновь возвращаясь на землю. Но я определённо могу рассказать о том, как это начиналось.
Первый раз я посетила небо на уроке биологии. Было много заумных слов, которые требовали перевода с научного языка на понятный. И была контрольная.
Точно.
Но небо в то утро оказалось интереснее. Я невольно зацепилась взглядом за эту картину. Очертания облаков. Теплый свет, спрятавшегося солнца. Градиент неба от оранжевого цвета к белому, а затем к чисто-голубому.
Красиво.
Я часто думаю о том, чего не способен увидеть человеческий глаз. И если это - только меньшее из того, что можно наблюдать в нашем мире, то мы определённо многое теряем.
В небе летали птицы. Они ныряли в эти пышные облака, вновь выныривали оттуда и забавлялись своей игрой.
И почему вороны не такие?
Я даже не заметила, как жесткий стул подо мной начал исчезать, парта – растворяться в воздухе. А лист с контрольной работой плавно свернулся в самолетик.
Я оглядываюсь. Мимо меня пролетают птицы и насмешливо щебечут друг с другом. Солнце лучом слепит глаза, и я прикрываю лицо руками. Я здесь, как и эти птицы, покоряю безграничные сказочные просторы.
Прекрасный пейзаж. Кто же его нарисовал? Как выглядит небо ночью, когда оно усеяно звездами? Куда девается луна, когда набегают тёмные тучи?
Я делаю первый шаг - облако надежно держит меня. Второй. Третий.
Вокруг кружат крылья. В другом облаке я вижу мелькающую тень дракона. Мимо промчалась крылатая лошадь, чуть не сбив меня с ног. Вдалеке послышалось её ржание.
Оказывается, облака очень оживленные. И почему мы, сидя на привычной для нас земле, не видим этих существ?
Я касаюсь рукой небольшой пышной ступеньки, а затем сажусь на неё. Любоваться рассветом из окна это одно, а любоваться им, находясь на уровне солнца - совершенно другое.
Несвязные мысли посещают мой разум. На этот раз они все неспешные, спокойные и невероятно приятные. Я думаю о сказках, о книгах. Размышляю о том, насколько прекрасна наша жизнь. Снова мысли о неизведанном, далеком и совершенном.
Я наслаждаюсь…
А потом падаю.
Бах!
Громкий удар – учебник резко приземлился на парту.
- Витаем в облаках? - биолог косится на мою работу, которая успела стать самолетиком.
- Прошу прощения, - я бормочу, беру оригами и пытаюсь его развернуть.
- Урок уже закончился.
- Неужели?
Я ощущаю на себе раздраженный взгляд, вскоре его сменяет понимание.
- В понедельник подходи на пересдачу.
Пронесло.
Я снова смотрю на неразвёрнутый самолетик в руках. Затем на небо.
Встаю из-за парты, подхожу к окну и открываю его, мой самолетик наготове.
Я его отпускаю, он, плавно покачиваясь, летит и держит свой путь куда-то вдаль.
Я отворачиваюсь с мыслью, что не хочу видеть, как он упадёт. Забираю свои вещи, выхожу из класса.

Птицы в небе кружат. Они сопровождают бумажный самолетик, который летит сквозь облака над большими холмами пустыни, над буйным морем, над снежными горами...

Полина Смельгина. Свет

И шли мы в надежде,
Что нет пустоты,
И нет темноты,
Нет «Ничто»!
Но есть «Нечто»,
Что мы не понимаем пока,
Но наш путь бесконечен.

Мне пять. Ночь. Я не могу уснуть. Мне кажется, весь мир во тьме, и Солнце больше никогда не взойдёт. Как только начинает светлеть, я закрываю глаза и проваливаюсь в как всегда беспокойный сон. Мне снится, как Земля покидает Солнечную систему, и мы несёмся в пространстве.

Мне девять. Я сижу у папы на работе, с интересом чего-то ожидая, ведь он впервые взял меня с собой. Время к рассвету, и он нажимает на кнопку с надписью «Солнце». Солнце медленно ползёт по экрану старого компьютера и ещё медленнее по нашему небу. Меня словно прошибает током.

– Вот так и восходит солнце. Рассветчик – очень важная работа, мы запускаем программу, которая… - он продолжает что-то увлечённо говорить, но я его уже не слушаю.

Я вскакиваю со своего места, в ужасе смотрю в окно, перевожу взгляд на компьютер, начинаю кричать что-то о космосе, Солнечной системе, наизусть зачитываю абзацы из старой энциклопедии... Отец берёт меня на руки и просит успокоиться, мы выходим на улицу.

Рассвет. Но я знаю, что он не настоящий, запрограммированный, поэтому размахиваю руками и отворачиваюсь от светила, вырываюсь из папиных рук и убегаю в неизвестном направлении. В моих глазах стоят слёзы.

Мы – дети без Солнца, без будущего и без счастья. Мы – последние дети людей.

Когда я успокоился, отец рассказал, что оно погасло десять лет назад. Тогда учёные сказали, что они смогут обеспечить нам ещё тридцать лет полноценной жизни, в которые мы гарантированно не разобьёмся и не замёрзнем (но здравый рассудок, конечно, нам никто уже не гарантировал). Не было ни одного варианта будущего, только эти жалкие тридцать лет, последние тридцать лет человечества. Ни одна экзопланета не оказалась обитаемой, ни одна звезда не заменила нам Солнце, мы так и не приблизились к скорости света, мы не смогли улететь и нам оставалось только в ужасе ожидать своего конца.

Вы, вероятно, и представить себе не можете, во что превратилась наша жизнь. Мир из бардака превратился в ещё большой бардак. Если кратко описать наше состояние, то я бы назвал это смятением, смешанным с отчаянием. Люди ругались друг с другом, мы не могли объединиться даже теперь. Думаете, мы прекратили воевать? Вы слишком хорошего о нас мнения. А если бы вы прошлись по общественному месту, то заметили бы, что многие выглядят так, будто уже заранее нас оплакивают. Мне очень обидно, что большая часть людей доживали это время в пустоте. Они ни к чему не стремились, возможно, они даже ждали, когда всё закончится. И впервые за всю историю человечества большинство людей перестали притворяться и стали собой. Для кого-то новость о конце света стала толчком к развитию, кто-то искал смысл жизни, и мне их очень жаль, ведь они потратили это время на поиски смысла, которого никогда не было, так и не прожив ни одного счастливого дня, кто-то отправился нарушать законы, кто-то занялся своим комфортом. В общем, каждый делал то, на что способен, как и всегда. Единственное наше отличие от вас – вы жили с ощущением, что у вас впереди целая вечность. В нашем же случае вечность была позади.

Мы все боялись умереть раньше срока. У меня была одна подруга. Один раз произошло что-то очень страшное, и она попала в кому. Весь город оказывал поддержку родителям, были наняты лучшие врачи страны. Она была успешно возвращена в реальный мир и когда очнулась, все плакали. А она взглянула на нас очень радостно.

– Я думаю, нам стоит расслабиться. Когда я почти умерла, я видела свет. Много света! Тёмный туннель, длинный, я шла по нему долго, но шла на свет. Я дошла, он ослепил меня, и я проснулась. Я думаю, конца не будет. Я думаю, этот таинственный свет нас спасёт. Вы ведь знаете, что его видят многие, найдите их, мы должны изучить этот свет, обязательно!

Да, я забыл сказать. Наше общество делилось на тех, кто верит в этот свет, по разному его трактуя, и тех, кто верит в вечную тьму. Были те, кто вообще не верил в то, что нам оставалось тридцать лет (они обычно создавали различные секты) и те, кто верил в пустоту. Однако, от нашей веры ничего не зависело, календарь и часы всё также бездушно вели обратный отсчёт. А мы доживали.

Сам я думаю, что конца не будет, просто я не верю в то, что дальше нас ждёт что-то хорошее. Думаю, мы попадем в другое место, и там также не будет света.

Но вы, люди из прошлого, которым светит настоящее Солнце, никогда не поймёте, какого это жить, зная, что у вас нет будущего. С ума у нас сходил каждый третий.
А некоторые историки присвоили нашей эпохе оптимистическое название «Последнее время» или «Последняя история».

Так вот завершающим событием эпохи Последней истории стал миг, когда «Солнце» уже не светило, было темно, как ночью, и свет исходил только от далёких звёзд. Люди то выходили из дома, то снова бежали домой. Кто-то судорожно начинал что-то делать и доделывать, а некоторые семьи и друзья сидели, крепко держась друг за друга, устраивали костёр и, взяв верх над паникой, пели песни. Примечательно, что многие ругались друг с другом. Кто-то плакал, кто-то крестился, кто-то молча смотрел в небо. Я никогда не пожелаю вам увидеть и почувствовать эти последние часы жизни человечества, когда от этой общей тревоги слёзы сами наворачиваются на глаза.

Я стоял на холме и смотрел на небо гордо. Руки мои лежали в карманах, дыхание было спокойным. Я был готов к концу. Внизу было село, в котором люди суетились, доделывая в миг переставшие быть важными дела или впадая в истерические припадки. Там царил полный хаос. Сверху мне были видны только оранжевые огоньки. Я воображал, как люди сейчас сидят у костров и почему-то от этих картин по спине бежали мурашки. Наверное, самое пугающее зрелище – запечатленные лица людей перед нашим массовым концом. Думая об этом, я вновь вздрагивал.

Мы – люди без света, сами создавшие этот свет и поддерживающие, как можем, свою жизнь несколько десятилетий упорной борьбы с самой Вселенной. Мы смогли наслаждаться ненастоящим «Солнцем». Это мы – Солнце. Мы даровали себе эти тридцать лет поистине удивительной жизни. Я внезапно почувствовал, что за спиной у меня не короткая жизнь, длиною в двадцать девять лет, а все эпохи человечества, от древнего до последнего мира. Мы ощущали себя пережившими все эти эпохи. И от этого становилось ещё страшнее расставаться с Землёй.

Я чувствовал, как мы дрожим, дрожим все одинаково, стихийно, мы – одно большое существо. А под нами дрожит Земля, и небо словно падает на наши хрупкие, дрожащие плечи все эти долгие тридцать лет. А мы его держим, все вместе, даже будучи не способны объединиться.

В один миг стало совершенно темно. Нет, до этого тоже было темно, но теперь наступила совсем другая темнота. В ней не только страшно, в ней начинаешь сходить с ума.

Снизу кричали, я слышал этот вой, визг и плач. Было очень больно, но никто не знал, что конкретно болело. Болели мы сами. Болело сердце, душа, мысли, жизнь. Вся боль, груз, отчаяние и страх человечества за тысячи лет разом опустились на нас, пожирая изнутри. Всё это словно всегда пряталось незаметным вирусом внутри нас, чтобы разорвать каждого на части именно теперь. Замрите на мгновение, и вы почувствуете присутствие этого вируса и в себе.

Но всё быстро стихло.

Это была болезненная и быстрая смерть нескольких миллиардов последних разумных существ в этой Вселенной. Я упал и пока падал, перестал ощущать себя и эту странную боль. Наконец тяжесть неба и тьма придавили нас к остывающей летящей в пространстве одинокой Земле. Скоро она разобьётся о любое понравившееся ей космическое тело. А нам будет уже всё равно.

Я в последний раз закрыл глаза и усмехнулся. Коридор был. Света не было.

Ксения Смирнова. Поход

Алиса собирала рюкзак. Собирала не просто так, не то, что под руку подвернется, а строго по списку. Этот список они составили с друзьями еще в мае. Уставшие от школы восьмиклассники решили пойти в поход в первый же день летних каникул. И вот, наконец-то, завтра наступит этот долгожданный день.
Когда рюкзак был собран, хлопнула входная дверь. Из коридора послышались голоса. Вернулась бабушка и, судя по разговору, не одна.
- Ты заходи, знакомься, это моя внучка Алиса, - бабушка завела в комнату невысокую хрупкую девочку, - А это Катюша, внучка Веры Андреевны из соседнего подъезда. Тоже закончила восьмой класс. Приехала на каникулы в гости.
- Привет, - смущенно проговорила новенькая и неловко переступила с ноги на ногу.
- Ну вы знакомьтесь тут, а я пойду чай поставлю,- добавила бабушка и ушла на кухню.
- И надолго ты приехала? – скептично поинтересовалась Алиска, - раньше я не видела, чтобы ты приезжала.
- Пока не знаю, - вздохнула Катя. - До конца лета, если маму не выпишут из больницы. Раньше всегда бабушка к нам приезжала. - Бегло осмотрев комнату, взгляд Катюши остановился на рюкзаке. - А ты на природу собираешься?
- Да. Завтра на весь день идем с друзьями в поход.
- Мы с мамой иногда ходили за грибами в лес. Было интересно, - робко улыбнулась Катя.
- Ну так и иди с ними, - заглянула бабушка в комнату, - ребята хорошие, не обидят небось.
- Нуу, - замялась Алиска, - я не знаю, получится ли. Мы же далеко идем. И выходим рано, ты еще спать, наверное, будешь.
- Не говори глупости, если нужно - встанет пораньше, - отрезала бабушка, - уж лучше, чем дома сидеть. Идите чай пить.
Девочкам ничего не оставалось, как согласиться и пойти на кухню.
Рано утром Ваня с Никитой зашли за Алисой домой. Оба были с рюкзаками, загруженными всякими полезными вещами. На поясе у Никиты висела фляжка, у Вани к рюкзаку был пристегнут топорик.
Оба сильно удивились, увидев в коридоре незнакомую девочку с небольшой сумкой в руках. Алиска не решилась им вчера сообщить про незваную спутницу и сейчас делала умоляющие знаки молчать и не задавать вопросы вслух.
- Алис, ты уверена, что она выдержит? – спросил Ваня украдкой, - на вид не очень-то спортивная.
- Не знаю я, - прошептала в ответ девочка, - оставим на полянке, если устанет. Бабушка сказала взять ее с собой, не хочу с ней ругаться.
Городок был небольшой, и дети привычно направились в сторону виднеющегося леса. По дороге в лес ребята постепенно разговорились. Катя увлеченно рассказывала про свою школу. Мальчики перебивали и шутили, вспоминая своих учителей и одноклассников. Алиса в разговоре почти не участвовала, изредка бросая едкие замечания и с каждой историей становясь все мрачнее и мрачнее. Обычно в центре внимания была она, и поэтому уже пожалела о том, что Катя пошла с ними.
Стройный лес с удобной тропинкой постепенно перешел в скалистую местность с крутой горной тропой, которая осыпалась под ногами. Идти было тяжело. К обеду вышли на красивую ровную полянку. Было видно, что здесь часто останавливаются туристы. С краю поляны был сложен хворост, вокруг свежего кострища вместо скамеек были уложены стволы деревьев, где-то рядом слышалось журчание речки.
Выбившаяся из сил, Катя со вздохом облегчения села на ближайшее дерево, решив, что это и есть цель их похода. Живя в большом городе, она редко ходила на большие расстояния и чаще ездила на машине или в метро.
- Почти пришли, - обратился к ней Никита, - осталось только через речку перейти и подняться вот на эту сопку. Потерпи еще немножко. Ты не представляешь, какой там вид на город! Все дома маленькие, а люди кажутся муравьями. Вот там и костер разведем, и отдохнем, и пообедаем.
Застонав, девочка заставила себя подняться и пойти вместе со всеми. Подойдя к реке, Катя замерла. Поток мутной воды мчался где-то там внизу, а здесь был мост на другую сторону. Хлипкий мостик, даже не мостик, а просто старое дерево, которое когда-то приспособили для перехода через горную речку.
- Я не смогу, я высоты боюсь, - сжалась от страха девочка. - И вообще, почему вы не сказали, что нужно будет овраги переходить и по горам скакать, как коза? - сквозь подступившие слезы спросила она. - Я устала, и ноги болят уже. У нас поход - это когда ты идешь по хорошей тропинке в лесу, и дорога везде ровная без камней, а в речке купаться можно и рыбу ловить. А у вас? Не пойду никуда!
Мальчишки молчали, не зная, как уговорить и успокоить новую знакомую. Для них дорога была обычной, да и шли они всего-то полдня. При этом шли они с полными рюкзаками, а не маленькой сумочкой, как Катя.
- Да что вы с ней возитесь? - презрительно сморщила носик Алиска, - Очень надо уговаривать, не хочет идти и не надо. Пусть здесь одна сидит, раз такая неженка. Домой заберем на обратном пути.
Пожав плечами, ребята по очереди, внимательно глядя под ноги, перешли на другую сторону. Алиска шла последней. Желая доказать, что уж она-то ничего не боится, обернулась к Кате, чтобы показать язык и наступила на что-то скользкое. Понимая, что соскальзывает с бревна, ухватилась за ближнюю ветку. И неожиданно почувствовала резкую боль в ладони и кровь, разом хлынувшую по руке. Ветка была обмотана старой проволокой, которая торчала во все стороны. Видимо, кто-то давно пытался сделать поручни, но потом передумал, и обломанная проволока осталась ржаветь на ветке.
Бросив взгляд на окровавленную руку, Алиса побледнела и стала медленно оседать вниз.
-Да она же крови боится, помогите ей вернуться! - закричала Катя мальчишкам. - Быстрее! Пока она сознание не потеряла.
Бросив рюкзак, Ваня кинулся к обмякшей девочке. Крепко держа ее за плечи и без конца подбадривая то ли ее, то ли больше себя, бережно довел до конца дерева и осторожно опустил на землю. Подбежал Никита с двумя рюкзаками. Оба в шоке стояли рядом с лежащей без сознания раненой девочкой и в оцепенении смотрели на кровь, непрерывно вытекающую из ладони.
-Да что же вы стоите! - возмутилась Катя, доставая из своей небольшой сумочки перекись и бинт, - у вас вода есть? Нужно промыть рану и побрызгать ей на лицо, чтобы пришла в себя. Я знаю, что делать, у нас курсы в школе были.
Дружными усилиями Алису привели в чувство, промыли рану и остановили кровь.
Костер развели на полянке, никому уже никуда не хотелось идти. После обеда и короткого отдыха все засобирались домой.
Обратно ребята шли молча. Кровь давно остановилась, но рукой девочка старалась не шевелить. Ее рюкзак несла Катя.
Когда дошли до дома девочек, мальчики попрощались и пошли дальше на свою улицу. Алиска смущенно посмотрела на новую подругу.
-Ты меня извини, зря я над тобой смеялась. Страхи у всех разные. Я вот вида крови боюсь, как ты, наверное, заметила, – саркастично проговорила Алиса, - спасибо тебе большое, что не растерялась там и помогла. - добавила она, - Давай, когда рука заживет, сходим на речку в лесу, в которой купаться можно. Воды-то ты не боишься, надеюсь?
-Нет, - облегченно рассмеялась Катя, - воду я люблю. Только мальчишек тоже возьмем. У тебя хорошие друзья - веселые и надежные. У меня таких нет, - вздохнула она.
- Ошибаешься, теперь есть! – хитро подмигнула ей Алиска. - Ну, до завтра тогда.
Девочки обнялись на прощание и вошли в соседние подъезды. Каникулы только начались и впереди было все лето.

Иван Чимбилеев. Пессимистическая комедия

То, что люди – они как города, это понятно и дураку. Так, человек – это скопление тысячей микробов, а город – скопление тысячей человеков. Или, положим, люди состоят из органов, как города – из районов. Это всё, что называется, кристально ясно. Очевидно. А если бы наоборот, если бы это города были как люди? Ходили бы о двух ногах, курили? А если бы однажды… город влюбился?
Челябинск сидел на корточках и курил сигарету «Кэмел». Он, как и Шелленберг из «Семнадцати мгновений весны», курил сигареты исключительно марки «Кэмел», с той лишь разницей, что делал это из патриотических побуждений. Рядом с ним в песочнице копошился Копейск, изображая из себя шахтёра.
Челябинск сидел тут не просто так, он ждал Екатеринбурга. Встреча ими была запланирована почти случайно, вчера вечером эти двое сидели было на лавочке, потягивали тагильское пиво ирбитский йогурт и вели светские беседы. Тут-то Челябинск имел неосторожность пожаловаться на одиночество. Вы можете спросить, что может хотеться этакой промышленной глыбе? А глыбе многое хочется! Если конкретно: нежности, мягкости и заботы. Женщины, словом. А где ж ты женщину найдёшь в области, где из городов одни только старики, юноши и башкиры? Магнитогорск, Миасс, Златоуст… Вот, прибился за ним Копейск и ходил по пятам, ни на шаг не отставая. Челябинск сопротивляться не стал, а даже начал считать Копейска своим младшим братом. Или сыном. Или внуком. Не определился пока. Но женщины всё не было.
Произнёс Челябинск древнее русское условное наклонение «Н-ДА-А, БАБУ БЫ…», которое извечнее, чем оба извечных русских вопроса, старше, чем Уральские горы, и, вероятно, хтоничнее, чем сказка о Курочке Рябе. Челябинск не надеялся вызвать какую-то реакцию (да и не хотел), но Екатеринбург поступил как настоящий товарищ. Услышав о беде друга, он тут же вскочил с лавки, воскликнул: «Что же ты раньше-то молчал!» и убежал, крича во след, что встреча там же ровно через сутки. Ошеломленный Челябинск не стал даже уходить с места, а только сполз с лавки, сел поудобнее на корточки и стал ждать.
День прошел быстро. Всё это время Челябинск развлекал себя курением, образовав вокруг минное поле из бычков и плотный смог. Дымная пелена на исходе двадцать четвёртого часа оказалась настолько густой, что уже на расстоянии руки видно было решительно ничего. Вдруг, в дымном тумане появилась фигура. Впавший в табачную медитацию Челябинск чуть не проглотил окурок от неожиданности. Из дыма вышел Екатеринбург, закрыв одной рукой рот.
– Вот ведь накурил! – он не то покашлял, не то посмеялся. – Ты погляди, кого я привёл!
Из тумана выплыла вторая фигура. Девушка. Она остановилась, спрятала руки в карманы и посмотрела на сидящего на кортах Челябинска сверху вниз. Тот пулей вскочил, и три линии на его трениках в секунду поменяли градус углов на коленях с тридцати на сто восемьдесят.
– Пермь – Челябинск, Челябинск – Пермь! – задорно провёл обряд знакомства Екатеринбург.
– Здра-а-ас-с-с-сть… – просипел Челябинск, поклонившись в знак приветствия одной только шеей.
***
Пермь показалась Челябинску грубой и неприветливой, но на деле оказалась такой же мягкой, как звук «р’» в её имени. Первое впечатление бывает обманчиво, и Челябинск с Пермью быстро сдружились. Он читал ей стихи Бориса Рыжего, пел под гитару бардов (он по молодости увлекался авторской песней и был даже причастен к организации Ильменского фестиваля, о чём ныне предпочитает помалкивать). В ответ Пермь, как порядочная хозяйка, кормила Челябинска шанежками и посикунчиками. Повар из неё был хороший. Только вот странность – все яства в её исполнении были пересоленные какие-то.
Бессловесный и почти безэмоциональный Копейск совсем не был обузой для влюблённых. Пермь быстро смирилась с его постоянным присутствием, и они скоро начали ходить под ручку. Втроём. Челябинск уже представлял, как Пермь станет Копейску старшей сестрой. Или матерью. Или бабушкой. Не определился ещё.
Копейску суждено было стать камнем преткновения.
***
Пермь металась по кухне. Копейск сидел за столом за большой тарелкой пельменей. Челябинск заботливо намешивал ему соус из кетчупа и майонеза – кетчунез. Идиллия. На Перми был надет хозяйский фартук, в котором её мягкое тело выглядело ещё мягче. Челябинск дивился. Закончив с соусом, он встал из-за стола.
Челябинск легко подошёл к Перми, обнял её за плечи, наклонился к солёному ушку и прошептал: «А если я поцелую вас?». Не успела смущенная Пермь ничего ответить, как в кухне послышался грохот. Обернувшись, влюблённые увидели Копейска. Тот сидел, угвазданный в майонезе, и смотрел на них беспомощными глазами. На полу, словно крупные жемчужины на серебряном блюде, лежали павшие пельмени. Поблёскивали осколки разбитой тарелки.
Раздосадованная Пермь повела Копейск в ванную отмывать мордочку, а Челябинску наказала принести из шкафа полотенце.
Впервые за всю жизнь злясь на Копейска, Челябинск дошёл до шкафа. Там лежали в неисчислимых количествах юбки, рубашки, платки и платья. Челябинск стал разгребать горы тряпья в поисках полотенца, как вдруг обнаружил… совершенно мужские брюки. Рядом с ними лежал свёрнутый пиджак, тоже мужской. Подозревая измену, Челябинск грозно крикнул:
– Молилась ли ты на ночь?
Дездемона не заставила себя долго ждать. Встревоженная Пермь вбежала в комнату и уставилась на Челябинска. Челябинск молча показывал ей брюки.
– Чьи это портки? – прервал он немую сцену. – Чьи?
– Ты всё не так понял… – пыталась было оправдаться Пермь
– А как ещё можно понять? – он свирепея перебил её. – Что это за проходной двор? Сколько ещё тут у тебя чужих мужских штанов, а? – спросил Челябинск и стал копаться в шкафу.
Пермь собралась с мыслями, выдохнула и сказала:
– Это не чужие.
– А чьи же? – Челябинск задал вопрос, даже не подозревая, насколько роковой получит ответ.
– Мои.
***
Первый раз в жизни рыдая, Челябинск выбежал из квартиры, левой рукой ведя за собой Копейск, а правой – доставая из кармана сигарету. Выяснилось, его мягкая, хрупкая, женственная Пермь ещё недавно была… товарищем Молотовым. Носила мужские брюки, отращивала усы и… Господи, об этом даже подумать стыдно! Глаза закрывала пелена мутных, грязных слёз. Сбилось дыхание, кровь загустела и не хотела разливаться по венам, кончики пальцев онемели. Сердце стало будто горящий лакокрасочный завод, ядовитый дым которого заполнял весь организм.
Раненым своим сердцем Челябинск пытался оправдать Пермь. В конце концов, она же изначально Пермью была, да и Молотовым стала не по своей воле, а сейчас всё встало на круги своя… Мытарства в груди не прекращались, но тщетно. Разумом всё было решено.
Как известно, у Сократа было три сита – сито правды, сито доброты и сито пользы. У Челябинска было одно сито – сито пацанов за гаражами. Всё в жизни нужно делать, говорить и думать так, будто ты стоишь за гаражами в кампании пацанов. И уж известно, как пацаны отреагировали бы на любовь с той, что дважды сменила пол.
Ну вот, Челябинск уже добежал обратно. Он сел на корточки, поджёг сигарету, наклонил голову и закрыл лицо руками. Сзади к нему подошёл Копейск, упёрся головой тому в затылок, погладил ему плечи. Постоял так немного, утёр свои слёзы, а затем подошёл к песочнице, сел, и продолжил в ней копошиться, изображая из себя шахтёра.
Беспощаден кто-то к городу!

Курение вредит вашему здоровью!

Кира Чугаева. Требуется барабанщик!

С Яковом мы знакомились в два подхода. В первый раз мы встретились в июле около подъезда. У дома остановилась сияющая в лучах вечернего солнца бэха, из которой вышли: бодрая женщина с красной помадой, уставший мужчина с тремя сумками и длинный прыщавый подросток с чехлом от скрипки. Я курил, сидя на лавочке. Подойдя к двери, подросток смерил меня любопытным взглядом и встал рядом, насвистывая какую-то мелодию. Тут уже подоспела мама, брезгливо отшатнувшаяся от дыма сигареты, и скрылась за дверями подъезда. Отец семейства, следовавший за супругой, кое-как высвободил правую руку и неловко, но крепко пожал мои пальцы. Я подержал ему дверь.
На следующий день я снова курил у подъезда. Откуда-то сверху заиграла скрипка. Красота, - подумал я, - закатное небо, скрипка, неистовство стрижей. Романтика. Сверху послышался недовольный женский голос, хлопнуло окно и скрипку стало почти не слышно.
Потом Яков ворвался ко мне в квартиру. Я готовился к вечернему выступлению в баре, повторяя простые расхожие композиции.
Когда я дошёл до недавно отысканной аранжировки «Куклы колдуна», которую ещё не выносил на сцену, снизу постучали. То есть соседи снизу, видимо, не выдержали, и несколько раз ударили чем-то по потолку. Я подождал, пока их праведный гнев утихнет, и продолжил.
Буквально через два такта стук повторился. Я решил переждать: композиция уже была обещана бармену и двум друзьям, и потому была важнее, чем музыкальные предпочтения соседей.
Вдруг снизу послышался какой-то грохот, потом восклицание: «Ща, момент», и затем тема «Куклы колдуна» на скрипке. Она оборвалась на середине фразы, и что-то снова ударилось об потолок: «Давай!» Я послушно сел за фортепиано и начал сначала. В припеве ко мне подстроилась скрипка, но мы быстро разошлись и сбились. После нескольких бесплодных попыток снизу застучали сильнее и громче обычного, и всё стихло.
Я было решил, что наш ансамбль уже прекратил своё существование, но тут раздался пронзительный звонок в дверь. Когда я открыл, то увидел уже знакомого худощавого паренька в очках и с растрёпанной шевелюрой. В руках он держал скрипку и смычок.
Стоя на пороге, пришелец представился:
- Здрасьте, - предложил он ладонь для рукопожатия, - Яков.
- Лев. Будем знакомы.
Он перешагнул порог, заглянул ко мне в комнату, увидел раздолбанное пианино «Кама», из-за которого я только что встал, и продолжил:
- Я слушаю вас уже две недели. Вы для себя или по работе?
- По работе, - ответил я, - пока учёба не началась.
- Здорово звучите. А вот тут была композиция у вас…
- Ага. Заходи давай.
Через полчаса мы играли «Куклу» уже абсолютно складно и очень даже весело. Потом нашли ещё несколько пьес, которые знали оба, признались друг другу в любви к Нирване и Night wish, и уже скоро были лучшими друзьями. Яков учился на втором курсе музколледжа, я – в кульке, куда он собирался потом поступать.
- Погнали сегодня со мной в баре выступать? – предложил я, довольный нашими успехами, - Только это часов до одиннадцати.
- Давай, родители всё равно на дачу умотали.
Полный радости и предвкушения успеха, я набрал хозяина бара Костю и выложил своё предложение.
- Отлично, - сказал он мне, - только товарищ-то твой совершеннолетний?
- Ты совершеннолетний? – шепотом спросил я у Якова. Он убедительно закивал.
- Да, ему…
- Девятнадцать, - подсказал мой новоиспечённый напарник.
- Девятнадцать, - повторил я машинально, и ужаснувшись сказанному, сделал Якову страшные глаза. Он замахал на меня руками.
Как только я положил трубку, то сразу набросился на Якова:
- Ну тебе же никто не поверит. Тебе восемнадцать-то есть?
- Ну, через два месяца будет, - оправдывался парень. Я махнул на него рукой:
- Если на входе будет Серый, ты в бар даже ногой не ступишь, он паспорта проверяет. А если будет Михалыч, то пройдём вместе.
Вечером на входе был Михалыч, и мы триумфально закончили двухчасовую смену. Где-то в десять выяснилось, что Яков, который был представлен местным как Як (когда только он успел предупредить Костю), здорово играет темы каких-то популярных песен, и мне оставалось лишь поддавать жару в перерывах между его выступлениями. Я с удовольствием отдал ему половину обычной выручки.
По пути домой мы мечтали.
- Соберём группу.
- Ага.
- Жалко, гитары нет. Ты умеешь играть?
- Аккордов пять знаю, барре не получается.
- А я бы сумел, да гитары нет.
- Ну и к чёрту её.
- Согласен. Обойдёмся без гитары.
- У меня есть знакомый из колледжа. На контрабасе. Он согласится.
- А барабанщик?
- А барабанщика нет.
- И у меня нет.
- В кульке нет барабанщика?
- Совсем нет. Последний выпустился в этом году.
- Ну барабанщика мы найдём, не вопрос, - заверил меня Яков, и мы попрощались, пожелав друг другу спокойной ночи.
На самом деле, барабанщик оказался тем ещё вопросом. Мы опросили всех своих друзей и знакомых, которые были в городе тем летом, и никто из них не знал свободных барабанщиков. Все, кто мало-мальски отличал тенор-том от альт-тома и умел вовремя ударить по крэшу, были заняты в группах. Мы жили неприкаянные и грустно разучивали в моей квартире старые песни, потому что новых сейчас писать не умеют. Соседи нас не любили, и косо смотрели на меня, когда я, по своему обыкновению, курил на лавочке. Однажды я услышал, как мама Якова сказала мужу шёпотом, заходя в подъезд: «Ещё и дымит как паровоз, бесстыдник», - на что папа ответил довольно громко: «Зато Яша занимается».
Басист Суслов (по прозвищу Суслик) оказался молчаливым добрым малым. Он не блистал интеллектом и коммуникабельностью, но зато хорошо умел слушать и вовремя приходил на репетиции со своим огромным инструментом.
Однажды мы повторили всё, что можно было повторить и молча сидели в ожидании, что на нас откуда-то снизойдёт благодать в виде хорошего барабанщика (да, впрочем, мы и на плохого были согласны). И раздался крик. У соседей надо мной случился семейный конфликт. Дочь не хотела подчиняться материнской воле и громко и отчётливо заявляла:
- Я сама буду решать, когда и куда мне ходить!
Что по этому поводу думала мама, мы не могли разобрать, но зато уже знали, что соседка собирается к Надьке, что к Надьке ходить абсолютно безопасно, и что Надька не курит и не пьёт, и что у Надьки дома никого больше не будет. А ещё, что родители вообще ничего не понимают и не любят свою дочь. После последней экспрессивной реплики, правда, настало затишье. Яков заметил:
- Неплохой голос у неё.
- Да у неё и слух ничего. Когда посуду моет, под Майли Сайрус поёт, - на мои слова Яков поморщился, но потом спросил:
- Это вот эта с кудряшками?
- Ага, она самая.
Яков подумал и постановил:
- Надо брать в группу к себе. Такой голосище зря пропадает.
- И кудряшки ещё, - вставил я шпильку. Яков посмотрел на меня укоризненно, и его уши густо покраснели.
Как-то после репетиции мы вышли на улицу. Я – курить, ребята – смотреть, как я курю. И болтать. Я смотрел, как заходящее солнце отражалось в очках Якова, и слушал его рассуждения о том, насколько важен в группе барабанщик. Потом он посмотрел куда-то вдаль и сказал, что вокалист тоже очень важен. Или вокалистка. Я проследил за его взглядом и увидел, что к дому летящей походкой приближается девочка с кудряшками. В жёлтом летнем платье. Около подъезда Яков её остановил и завёл какую-то беседу, ковыряя свой рукав.
- Ну всё, - сказал я вполголоса Суслику, - пропала наша группа.
- Почему? – поинтересовался Суслик после короткого раздумья.
- Уведёт эта кудрявая нашего скрипача.
Суслик помолчал некоторое время, а потом, будто оправдывая друга, сказал:
- Август всё-таки.
- Ну и что?
Суслик с неловкой улыбкой ответил:
- Душа нежности просит.
Я поёжился от внезапно налетевшего ветра и отвернулся. Тоже мне, нежности. Дрянь одна.
По вечерам я ходил в бар выступать, иногда ко мне присоединялся Яков, что несколько било по моему карману и самолюбию. Очень уж скрипача любила публика. Я подумывал уговорить Костю поставить моего напарника на отдельную зарплату.
Однажды я увидел за одним из столиков кудрявую девочку. На мой вопрос Яков уклончиво ответил:
- Ну должен же человек знать, чем он будет заниматься.
И всё-таки мы репетировали: и с Сусликом (для группы) и без него (для клуба), но всегда без барабанщика и кудрявой девочки. В конце концов Яков её привёл на репетицию. Не одну, конечно, а с подружкой (это Надька, подумал я). Скрипач представил наш состав:
- Вот Лёва, он наш пианист. Это Суслик, он басист. Я на скрипке. Только вот барабанщика у нас нет. Надь, может ты умеешь на барабанах?
Надя не умела. И петь не умела. Казалось, она умела только смеяться и болтать без умолку. Впрочем, ей шла её беззаботность, и скоро я заметил предательский блеск в глазах у Суслика. Репетиция не клеилась: мы сыграли пару готовых номеров, девчонки пытались нестройно подпевать. Когда они решили уходить, а Яков собрался провожать кудрявую Варю, Суслик тоже сорвался с места, оставив свой контрабас.
- Суслик! – остановил его я, - ты чего?
- Август всё-таки, - виновато улыбнулся он, глядя на меня своими честными голубыми глазами. И ушёл. Я остался один, с контрабасом, скрипкой и «Камой» . Подошёл к окну, смотреть, как все эти трое пошли провожать Надю. Навстречу им с букетом цветов шёл мужчина. «Папа Якова», - узнал я его, - «домой направляется». Довольный такой. Счастливый. Будто у него есть какой-то очень хороший секрет, который он никому не расскажет. Он не подал виду, будто знает Якова и зашёл в подъезд.
Душа нежности просит, подумал я. Август, всё-таки.

Требуется барабанщик! Желательно женоненавистник. Музыкальная группа: гениальный пианист, талантливый скрипач, хороший басист и вокалистка. Выступления в баре по пятницам. Репетиции по договорённости. Репертуар: рок (разный), поп, ваши предложения. Обращаться по телефону: 8 (***) ***-**-**, Лев.
P. S. Можно красивую барабанщицу. Август, всё-таки.