Май Рада. Взор с небес

Шаг.

Приятный, чуть потрескивающий женский голос из динамика объявляет посадку на поезд. Вдыхаю глубоко, чтобы холодный воздух обжёг горло. Ночь сегодня, словно занавес из хрустальных бус, трещит, стоит задеть плечом.

Шаг.

Рюкзак тяжёлой ношей висит на спине. Я иду вдоль пустого перрона, тихо постукивая колёсиками чемодана, когда тот наезжает на очередной камень. Большие старые часы с чёрными, как сажа, стрелками показывают без пятнадцати четыре.

Шаг.

Всем нам когда-нибудь придётся покинуть отчий дом, чтобы создать себе свой, новый. Чтобы воздвигнуть стены из песка и медленно, терпеливо заменить их сперва на картон, затем на кирпич и так слой за слоем добраться до стали.

Останавливаюсь около вагона номер восемь. Знаете, какой цвет у этой цифры? Я вам подскажу: он у многих ассоциируется с бушующим морем. Глубокий синий. Глубже, чем дно Марианской впадины. И в то же время это ещё далёкий от чёрной единицы оттенок.

Так я вижу мир: от части к целому. Деталь, и только потом объект. Картинка из кусочков разной текстуры.

Я крепко сжимаю ручку чемодана, поднимая голову вверх: перед рассветом небо самое тёмное. Внутри скопился ворох не озвученных слов. Крылья бессмысленных фраз трепещут где-то под рёбрами, но так и не могут расправиться как подобает. Глаза птиц, которым не суждено взлететь, отливают аквамарином.

Изо рта еле различимым облаком выходит, растворяясь в ночи, пар.

Тишина щекочет.

Чье-то тёплое дыхание опаляет шею.

"Обернись," - шепчет ветер. Я прикусываю губу, делая круг на пятках, но вместо бирюзовой стены вокзала, вместо тлеющей в морщинистых пальцах мужчины сигареты, я вижу дом. Родители беспокойно сидят на кухне. Младшая сестра спит на моём месте. Я не люблю долгих прощаний, от них искра желания - остаться - разгорается сильнее. Поэтому и стою сейчас одна.

Новая жизнь полна неизвестности - самого большого человеческого страха. Мой юношеский энтузиазм растаял вместе с лучами закатного солнца.

Крепко зажмуриваюсь.

Дрожащими пальцами хватаюсь за край джинсовой куртки.

Открываю глаза: дом не исчез, лишь отошёл на второй план, пропуская вперёд новых людей. Друзья приветливо машут мне. Пять девочек, учитывая меня, и десять лет общения на всех. Последняя наша встреча была самой весёлой, потому что не только я покидаю родной город. Мы хотели запомнить друг друга с улыбками на лице, но сквозь мелкие сколы радостных масок всё равно просачивалась едва различимая грусть.

"Я буду скучать," - и снова слова застревают в горле.

Люди, как вода ванну, заполняют перрон. Стрелки сдвинулись всего на три деления. Чувство, будто время заперли в стеклянный шар. Я пытаюсь вернуться в настоящее, перенося внимание на ощущения.

Ткань куртки шершавая, нитки тянутся вниз.

Земля под ногами твёрдая, под правой подошвой спрятался кусочек асфальта.

- Девушка, у вас всё хорошо? - интересуется вагоновожатый в синей жилетке.

- Да, посадку жду.

- Извините, но это вагон-ресторан. Давайте проверим билет? Вот же, у вас написано: восемнадцатый. - я смущённо пожала плечами.

- Ошиблась немного. Спасибо.

Подхватываю ручку чемодана и неспешно иду, вливаясь в толчею пассажиров и провожающих. В свете высоких фонарей летают белокрылые мотыли. Я вспоминаю поле васильков, где любила играть в детстве. Как падала в траву без сил, раскинув руки в стороны, и вдыхала запах цветов. Бывало, закрою глаза, затаю дыхание, и на нос сядет бабочка, расправит крылья. Я смотрела на небо сквозь них, видела облака не белыми, а светло-голубыми.

Я снова ухожу в себя.

Среди одинаковых тёмных голов взгляд цепляется лишь за одну. Каштановые и, как леска прямые, волосы, бледный шрам в основании шеи. Груз потерянных слов оттягивает карман. Есть ли смысл доставать их сейчас?

"Давай, останови его!" - кричит сердце, и я делаю попытку ухватиться за ткань чужой кофты, но на мне смыкается круг из рук, тел, семенящих ног и багажа. Я заперта. Он растворяется в толпе.

Останавливаюсь, ожидая, когда эта часть перрона опустеет. Чувство беспомощности накрывает с головой как волна. Мышцы на плечах зудят, я обнимаю себя, скользя по чемодану вниз. Мне страшно. Всё, что было мне дорого, остаётся здесь, а я - нет.

Прячу лицо в коленях, выдыхая. Нужно успокоиться, вернуть себя в строй - я больше не маленькая девочка.

О ноги трётся что-то мягкое. Подымаю голову. Мне дружелюбно мяукает кот цвета первого снега. Его звали Марк. Он ходит взад и вперёд, задевая прозрачным боком мои голени. Последний призрак, провожающий меня в путь.

Я глажу пушистую, сияющую в свете Луны голову, слушаю успокаивающее мурлыканье, утопая в синем цвете. И наконец встаю. Вытряхивают из карманов невидимые сожаления о не сделанном, кот рвёт их на мелкие кусочки. Нужно двигать дальше, оставив прошлое в прошлом.

- Вперёд. - тихо, но вслух, чтобы придать словам форму.

Я больше не оборачиваюсь. Марк провожает меня до вагона, но внутрь не запрыгивает. Ему со мной нельзя, мы оба это понимаем.

Высокий мужчина помогает мне закинуть чемодан на ступеньку. Я прохожу четыре купе внутрь и сажусь за столик "боковушки". На перроне один только Марк на прощание машет хвостом. Я улыбаюсь ему и поднимаю глаза на скопление звёзд.

Минута до окончания ночи.

Ещё шесть до отправления.

Для меня у каждых суток есть свой цвет. Один день - серый, другой - жёлтый, с шелушащимися, как у старой бумаги, краями, третий - розовый с привкусом сахарной пудры. Этот день запомнится мне как предрассветный синий, когда тревога и умиротворение сплелись в неразрывную нить.

Татарникова Александра. Небо всегда синее


Вокзал. Город Кремневск. Станция «Васильки».
Шум тарахтящих колес, скрипящие двери поезда, разноголосый гул пассажиров. Среди этой кутерьмы судеб, обрывков фраз и мелькающих человечков легко потеряться. Терять опасно, теряться еще опасней. Из брюха железной гусеницы вылетела рыженькая девчушка. Кажется, что чемодан, который она тащила, весил раза в два больше своей обладательницы.
Девушка оглянулась, привычно выискивая глазами кого-то знакомого. «Неужели не встретит никто?», – сердце екнуло от одной мысли. Чемодан хотелось пнуть, сжать кулаки со всей силы, заплакать и закричать во весь голос. Из всего этого девушка разрешила себе только кулаки. Оглядев суетящийся перрон, девушка облюбовала местечко на лавке.
«Одна осталась», – это звучит как никем не оглашенный приговор. Словно диагноз, который ей достался семнадцать лет назад, как только она появилась на этот свет.
Диагноз неизлечимой болезни под страшным названием «одиночество». Она подтверждала его всем: привычкой обнимать себя за плечи, сереющими глазами, детским шрамом на лбу, напоминающим цифру один. Даже именем! Альбина. Будто название редкого цветка или еще хуже – генетическая болезнь. Что-то редкое и обособленное от этого мира.
– Прощу прощения, Вы Альбина? – девушка вздрогнула от неожиданности.Мужчина лет тридцати в изумрудном пиджаке, чуть наклонив голову, полную мелких русых кудрей ненавязчиво рассматривал незнакомку. –
Вы Альбина? – бледные губы плавно повторили вопрос. –
Д-да, – голос почему-то предательски дрогнул, как и комкающие голубую кофточку, руки. – Замечательно, – зеркальные глаза молодого человека блеснули по-доброму,
– Я – Владимир. Возможно, вы слышали обо мне от вашей маменьки, Марианны Михайловны, я работаю в библиотеке вашего дедушки. Михаил Петрович неважно себя почувствовал и… О, не пугайтесь так, с ним уже все хорошо, но встреча с вами стала исключительно моей задачей. Разрешите взять чемодан?
Альбина молча кивнула. Идти за Владимиром легко, садиться в автобус еще легче и былое напряжение отступает. Альбину ждет её настоящий дом, пусть и приютивший нового, незнакомого ей человека.
Как это странно: за день сердце может прокатиться по американским горкам несколько раз, ударяясь в затылок и тут же падая в живот.
Владимир тоже кажется ей странным, словно он не человек, а оживший персонаж из книги двадцатого века.
Однако он похож на того, кому доверилась бы её мать. «Мать». От одного слова табун мурашек по телу. Достигнув больших успехов в карьере, эта женщина превратилась в робота. Бесчувственная, строгая, статная бизнес-леди, привыкшая кидать деньги в любую проблему, дабы она исчезла. От маленькой проблемы, внезапно появившейся на свет из-за более серьезной проблемы, с которой дело до загса так и не дошло, деньгами откупиться не получалось.
«Маленькая проблема» требовала от нее каких-то чувств, постоянно плакала и твердила про далекие для женщины слова, вроде «любовь» и «забота». Марианна совала девочке под нос новую коллекционную куклу в надежде на покой, но ее отпихивали.
– Как ты понять не можешь: мне мать нужна, родная, любящая, а не банкомат! – Альбина-подросток излагала свои мысли еще непонятней.
Марианна не могла это признать и не признала бы никогда, но она слишком устала. Поэтому после очередной стычки с дочерью было принято решение отправить к деду, в надежде, что девчонка достаточно взрослая, чтобы не беспокоить бесполезными скандалами больного человека.
Михаил Петрович жил в небольшом городке, заведуя библиотекой. Блистающий красными крышами частных домов, Кремниевск с аккуратными вывесками магазинов и каменными дорожками, хотелось назвать именно городком. А библиотека была семейной ценностью вот уже пятый десяток лет и продолжала расти, наполняясь литературой.
Альбина была здесь десять лет назад. Последнее лето в Кремневске оказалось вспышкой сплошного счастья. Улыбающиеся лучи солнца гладили Алю по голове, трава возле родного книжного храма щекотала ноги особенно приятно, а дедушкины руки ласково обнимали. Этой любовью хотелось напитаться на годы вперед, как терпкими яблоками, которые девочка с удовольствием жевала, сидя на ветвистом дереве.
А потом дедушка заболел. Девочка пошла во второй класс элитной городской школы. Летом поехать в Кремневск не получилось.
«Ему нужен покой», – объяснила мать, и тогда, как Альбине показалось, в ее глазах впервые мелькнуло что-то живое.
Альбина училась лучше всех, но цель у нее была одна – писать письма в родной Кремневск. В последующие года она слышала о каком-то Владимире, что будет следить за состоянием библиотеки и быть опорой Михаилу Петровичу.
Десять лет летели одним сплошным днем. Вот лето на море, которое Аль терпеть не могла, вот лето в деловой поездке заграницу с бизнес-леди… Подготовка к экзаменам – высшие баллы. Еще одни учебные каникулы – а там и снова высший балл.
Вернуться в родной дом оказалось проще простого, ведь у Марианны появились проблемы в главной для нее сфере жизни, а значит зудящий подросток рядом стал лишним отвлекающим фактором.
И вот Альба снова вдыхает солнце и глазами целует каждый сантиметр деревянного двухэтажного храма своей души. Влетает бабочкой по лестнице, совершенно не смотря под ноги. Смотреть вовсе не нужно, ноги все помнят.
«Первым этажом читальный зал и картотека, за шкафами лестница, ага, вверх – третья и восьмая ступеньки были подбиты – оп, такими и остались! Кухонькая моя родная! Дверь… Фух, всё, вхожу», – мысли путаются, сердце стучит, тело не останавливается.
– Родная приехала!, – приподнявшись из кресла, дрожащей рукой поседевший Михаил Петрович цепляет на нос пенсне, второй обнимая прилетевшую в объятия Альбину. Здравствуй, мой дом, здравствуй, родненький!
Слезы непроизвольно катятся. Заглянувший в щелочку двери с чемоданом Владимир решил тактично не вмешиваться, и никто не заметил, как быстро он смахнул что-то с левой щеки.
С того дня ровно на три месяца слово «лето» приобрело значение «счастье».
Оказалось, Владимир очень хороший человек, читающий, спокойный, умеющий слушать и знающий свою работу. В первую встречу хотелось назвать его горным бараном за кудри и излишнюю витиеватость речи, а теперь хочется сравнись с сиамским котом. Элегантный стиль одежды, плавность движений, а знаний, будто и правда девятую жизнь живет. Вечера с ним за стаканчиками лимонада и аккомпанементами соловья таили особенное очарование.
Здоровье хозяина библиотеки улучшалось с каждым днем. «Я не видел Михаила Петровича столь сияющим», – восхищался Владимир в разговорах с Альбиной.
Библиотека работала все также, на радость жителям Кремневска, что несомненно грело душу хранителям её очага.
Сентябрь подкрался дождливым утром отъезда и телеграммой матери с тремя неизбежными словами.
«ПРИЕЗЖАЙ ТЕБЯ ПРИНЯЛИ ИНСТИТУТ»
Альбина всю ночь просидела на полу между шкафов с книгами, скрестив под себя ноги, перебирая старые романы, поглаживала страницы.
– Вам бы вздремнуть хотя бы час, – ближе к двум часам ночи заглянул Владимир.
– Не хочу,
– Альбина удивилась надломившемуся голосу и по старой привычке обхватила себя руками. – Альбина, с вами побыть? – спросил Владимир, выделяя каждое слово особой интонацией.
– М-м-м, – девушка жалостливо замычала, мотнула рыжей головой, и еще более неловко пискнула, – Поспите. Вам нужнее.
Владимир бесшумно скрылся, словно тень, не имеющая тела.
Альбине показалось, что здесь больше ничего не имеет ни тела, ни души. Внезапно появившийся сквознячок будто услышал мысль девушки и задул лампадку. Холод добрался до сердца.

***

Вокзал. Город Кремневск. Станция «Васильки».
Через десять лет на том же месте.
Из гудящего поезда выходит рыжеволосая девушка, оглядывая перрон. Глаза ловят родной взгляд.
– Владимир! – улыбка озаряет лицо, чемодан падает, а Альбина с криком летит в объятия. – Как вы похорошели! – голос такой же спокойный, с нотками ласки, а глаза вновь по-доброму светятся.
– А вы совсем не изменились, – девушка не может скрыть улыбки и легкого румянца, свободно проступающего на щеках.
– Ну-ну, – Владимир прячет за кошачьим взглядом легкое смущение и одергивает зеленую водолазку, – Пойдемте домой, хозяйка. Я же могу вас теперь так называть?
– Слишком официально, – фыркает девушка и вновь смеется, – Просто Альбина или Аль.
– Я понял вас, Аль, – и Владимир пропускает девушку по знакомому пути, чтобы ехать в место, где будет течь ее новая, наконец-то счастливая жизнь.

Родная библиотека. Родной дом. Родной Кремневск.
Это такое свойство у родины – оставаться милой сердцу, сколько бы времени не утекло.
– Михаил Петрович просил передать, – через пару дней после обустройства хозяйки в её литературном доме Владимир подносит девушке стопку конвертов.
– Что это? – прошло уже восемь лет с момента смерти, а сердце все также екает.
– Письма и дневники, – Владимир складывает стопку на стол,– Просто почитайте.
Альбина благодарно кивает Владимиру, желая что-то сказать... Но в доме слышатся шаги, по лестнице к ним влетает молодой человек со стопкой книг, держа их как самое драгоценное сокровище. Кажется, возраст его близок к тридцати, черная шевелюра чуть растрепана, а клетчатая рубашка выглядывает из-под серых джинсов.
– Влади… – молодой человек краснеет, встретившись взглядом с Альбиной.
– Андрей, здравствуй! – Владимир радушно и чуть лукаво улыбается.
Но Андрей уже не слышит. Не слышит и хозяйка литературного дома, теребя указательный палец. Владимир, не скрывая довольной улыбки, бесшумно удаляется. Объяснять ничего не нужно. Они сами друг другу всё объяснят.
«Теперь в этом доме будет жить полная, счастливая семья», - мелькает мысль в голове у Владимира.
И спустя десять, да и спустя тридцать лет. И всё на том же месте.

Баранова Дарья. Что я вспомню после

Понедельник

Это будет отличная неделя, потому что через много лет я вспомню её в мельчайших подробностях. Мы с командой и тренером завтра едем на турнир в Сочи и проведём там все семь дней весенних каникул. Чемодан уже собран, остаётся получить справку от педиатра, которая подтвердит, что я не заразна и могу жить в хостеле со своей командой.

Ненавижу ожидание в очередях. За этот час в Африке произошло извержение вулкана, в далёкой галактике потухла звезда, но я бессмысленно теряю время, стоя у пыльный жёлтой стены в душном коридоре поликлиники.

Наконец меня вызывают в кабинет. Врач и медсестра смотрят сквозь меня и механическими неосознанными движениями ставят меня на весы, слушают моё дыхание.

- Имя, фамилия, – говорит медсестра и набирает что-то в компьютере. Она долго смотрит в монитор, нахмурив общипанные брови. Потом говорит озабоченным голосом: - Свет, подойди.

Врач подходит и тоже долго смотрит на экран компьютера. Я спрашиваю дрожащим голосом:

- Что такое?

- Анализы у тебя плохие, – говорит врач Света и впервые смотрит на меня внимательно. Так смотрят не на прохожих, а на новых соседей, например.

Я стою в замешательстве. Да, на прошлой неделе я сдавала анализ крови из пальца, это такая же формальность, как и справка от педиатра. Я думала, что результаты – лишь цифры в таблице, не способные на что-то влиять.

- Кто-то из родителей может сейчас подойти? – спрашивает врач Света.

- Папы у нас нет, а мама работает допоздна.

- Дай мне её номер, я позвоню, и её отпустят, – предлагает она.

- Нет, у неё начальник – зверь. Я однажды простудилась и лежала с температурой сорок, маму и то не отпустили. Она скорую с работы вызывала.

- Тогда приходите завтра рано, перед маминой работой, – вздыхает врач.

- Но завтра утром у меня поезд!

- Ты никуда не поедешь, – у Светы глаза грустные и усталые.

- Вы должны дать мне справку! Я за этим сюда и пришла!

Света говорит длинную и сложную фразу. Она произносит непонятные слова сквозь зубы, и я сначала думаю, что это ругательство, а потом понимаю – это мой диагноз.

- Это опасно? – сдавленно спрашиваю я.

- Это всё сейчас лечится, – ровно говорит Света.

- Только не у нас, – добавляет медсестра, и врач укоризненно на неё косится.

Что значит это случайно брошенное «не у нас»? Эта болезнь лечится, только не у нас в городе? Не у нас в стране? Не у нас на планете? У меня захватывает дух, будто я с ледяной горки лечу в пропасть и не могу остановиться.

Вторник

Утром мы приходим в поликлинику, и Света принимает нас без очереди. Она что-то тихо рассказывает маме, и мне хочется воскликнуть «Больше двух говорят вслух», но я не решаюсь. Наконец Света поворачивается ко мне:

- Тебе придётся лечь в больницу на некоторое время.

Я заранее упаковала вещи в чемодан для поездки на турнир. И теперь, вместо того чтобы катить чемодан по перрону и вдыхать дым с привкусом железа, я везу его по длинному коридору детской больницы, а нос чешется от химического запаха лекарств и хлорки. В мою палату нас провожает девушка, у которой и глаза, и волосы кофейного цвета.

- Меня Катя зовут. Ты не переживай, у тебя крутая палата, – весёлым голосом говорит она. – Большая и одноместная; на светлой стороне. Сама бы там пожила с удовольствием.

Я захожу в палату и понимаю, что Катя преувеличила: бежевые ободранные стены, длинный платяной шкаф цвета грязи, одинокая кровать в центре, окно с поломанной рамой. Никто тут с удовольствием жить не будет.

Среда

Завтрак приносят ко мне в палату, и я уныло ковыряю ложкой в липкой каше. Лучи утреннего солнца отражаются от бежевых стен и троекратно преломляются, заполняя всё помещение. Я чувствую себя пирожком внутри включённой духовки: мне жарко и больно от яркого света.

Я выхожу из душной палаты и слоняюсь туда-сюда. Как жаль потраченного времени. Жить надо так, чтобы потом всё-всё вспомнить, а разве можно будет через год вспомнить этот унылый нескончаемый коридор и снующих туда-сюда безликих медсестёр?

Потом меня осматривает главврач. У него волосы и лицо одного желтоватого оттенка, как парта в кабинете математики. Глаза голубые, но безжизненные и пустые. Он похож на Удава из старого мультика. Он выписывает мне направления на УЗИ, МРТ и анализы. Будто я потом вспомню расшифровку этих аббревиатур и цвет волос главврача!

Остаток дня хожу по кабинетам и возвращаюсь к себе лишь под вечер. Бледно-бежевые стены палаты перекрашиваются закатными лучами в ярко-жёлтый. На селфи мои глаза сверкают пламенем уходящего солнца, и выглядит это настолько красиво, что я решаюсь отправить фото подруге: той, с которой я должна была ехать на турнир в Сочи. Она в ответ присылает мне целый альбом. Она с пальмой, она на берегу моря, она с попугаем…С каждой фотографией мне становится больнее, но я продолжаю листать их и долго-долго разглядывать.

Четверг

Мне иголкой протыкают руку и через проводок высасывают венозную кровь. Уже заполнили шесть пробирок – скоро во мне не останется ни капли, всё уйдёт врачам на исследование. Я чувствую, как меня опустошают: голова кружится и перед глазами чёрточки. Наконец медсестра – совсем молодая, похожая на старшеклассницу, вытаскивает из меня иглу и отдаёт мне ватку. Я не успеваю обрадоваться, как медсестра говорит, глядя в бумажку:

- Ой, не уходи. Я кое-что перепутала, прости. Надо взять кровь заново.

Девушка втыкает мне иголку уже в другую руку, и хотя из меня забирают кровь, я вдруг ощущаю невыносимую тяжесть, будто в меня наоборот вливают что-то лишнее. Шея больше не может держать вес головы; сердце становится тяжелее и бьётся медленнее; веки наливаются свинцом, и я не могу открыть глаза.

Я прихожу в себя в своей палате. Рядом сидит Катя и протягивает мне стакан воды:

- Ты как, лучше себя чувствуешь? Это ничего, просто организм был не готов к такой нагрузке. Ты не переживай, в ближайшее время уже не будут брать анализы.

- Я больше вам ни капли крови не отдам, – говорю я и ставлю стакан с нетронутой водой на тумбочку.

- Кровь не отдавай, – Катя фыркает, думая, что я шучу. – Но на рентген надо сходить сейчас.

- Я не пойду. Меня не надо лечить. Разве я болею? У меня ничего не болит. Я закалённая. Занимаюсь спортом. Сегодня впервые в жизни потеряла сознание – и то из-за вас.

- Ты…пойми, – Катя трёт глаза руками. – Бывают болезни, которые долгое время не ощущаются, и из-за этого они ещё страшнее. Боль появляется в последний момент, когда человека уже спасти трудно. Тебе повезло, что выявили всё это достаточно рано, шанс ещё есть. Но мы не сможем помочь, если ты сама не будешь бороться.

- Я не хочу бороться. Я хочу гулять, купаться в море. Я сейчас должна быть в Сочи, а не в больнице, прикинь? Я хочу жить так, чтобы было что вспомнить! А из-за вас я почему-то здесь!

Катя плачет, и мне становится её жаль. Она тоже хотела бы гулять по набережной и играть в теннис, а она возится с безнадёжными больными. Я иду на рентген.

Пятница

Ко мне заглядывают мама с Удавом, но я делаю вид, что сплю.

- - Она спит, – испуганно и удивлённо вздыхает мама, словно впервые за 11 лет моей жизни видит меня спящей.

- - Давайте выйдем в коридор, – предлагает главврач.

Они выходят и плотно затворяют за собой дверь. Я соскакиваю с кровати и припадаю ухом к скважине замка.

- Прямо скажу: ситуация критическая. Операция предстоит непростая.

- Вы скажите, сколько? Мы всё соберём, – у мамы выцветший голос.

- Не в этом дело, – кашляет главврач. – Вы поймите, шанс очень маленький…

Мама издаёт странные звуки. Она не плакала с тех пор, как ушёл папа.

- Постараемся договориться о переводе в столицу. Там и оборудование лучше, и специалисты.

- Спасибо, - каким-то нечеловеческим голосом говорит мама.

Я медленно сползаю на пол. В окно, прячась за голыми ветками, издевательски подмигивает жёлтое солнце.

Суббота

Катю я не видела с того дня, как накричала на неё – было позавчера, а будто в другой жизни. Когда она приходит, я радуюсь, как после долгой разлуки:

- Прости меня. Я ошибалась, Сочи мне не нужен.

- Тебя в крайности всё бросает. На юге тоже круто. Съездишь ещё.

- Не съезжу.

- Хватит хандрить! Чудеса медицины случаются.

- Я не верю в чудеса.

- Главное, чтобы они в тебя верили, – Катя вытаскивает из кармана жёлтые яркие цветочки и протягивает мне. – Мать-и-мачеха уже цветёт. Возьми в Москву, там наверняка пока не выросла. Я тебе номер дам, напишешь мне.

Катя пишет цифры телефона на бумажке, а я верчу в руках Катин подарок и думаю о том, что нигде больше не найти таких жёлтых цветов.

Воскресенье

Мама приезжает за мной на машине, и мы едем в аэропорт, чтобы оттуда лететь в Москву, в больницу. Погода чудесная, солнце уже по-летнему тёплое, а я так давно не была на улице. Когда мы отъезжаем подальше от больницы, я прошусь погулять. Мы останавливаемся в первом попавшемся дворе. Мама порывается пойти со мной, но я хочу прогуляться в одиночестве, а во дворе как раз пустынно, ни души. В середине стоит белая берёза. На ветках ещё нет листьев и даже почек, но они не выглядят голыми, потому что усыпаны белыми голубями. Светит яркое белое солнце и берёза, и голуби, отражая солнечный свет, блестят и сияют, и сливаются в один безупречно белый силуэт. Я подбегаю к дереву и трясу его, смеясь. Голуби испуганно взлетают – почти разом, одновременно, стройной белой лентой в бесконечно синее небо, вопреки тому, что обычно голуби делают всё вразнобой.

Белая лента птиц растворяется в синем небе, как сахар в кружке чая. Голубей больше нет, только стоит в безлюдном, заспанном дворе белая берёза. И синее, безупречно синее, большое, необъятное небо остаётся. Только берёза и синее небо. Я смотрю в синеву, словно ожидаю, что из неё вынырнут голуби обратно, и продолжаю смеяться. Мама издалека, словно из другого мира, зовёт меня – я уже долго отсутствую. Перед тем как сесть в машину, я последний раз бросаю взгляд на синее небо: мне кажется, что там мелькнула белая точка. А из окна машины синего неба уже не увидишь – оно кажется тёмно-фиолетовым из-за тонированных стёкол.

А всё-таки это была отличная неделя. Я надеюсь, что через год вспомню не диагноз из сложных слов, не химический запах, не Удава, а только этих белых голубей, взлетевших с берёзы.

Дьячкова Анжелика. Двадцать шестая

-У следующей участницы нашего конкурса красивое, необычное имя... Встречайте! Янышева Лу́на! 10 «А» класс!

-Невезучей я считаю себя ещё с самого рождения. Мои романтически настроенные родители, любящие, чтобы всё было не так, как у всех, выбрали мне имя Лу́на. Если честно, так себе имечко. В детском саду это имя не принесло мне больших неприятностей, в школе же оно просто испортило мне жизнь. Лу́ной меня называли только учителя, причём многим из них, как ни странно, моё имя нравилось. Одноклассники же величали меня только Луно́й. А потом, в седьмом классе, кто-то из мальчишек пропел: "Луна словно репа, а звёзды-фасоль..." И до конца 9 класса громко и при учителях я была Луно́й, а тихо и между собой-Репой.

-А вот и видеовизитка участницы из 10 «А» класса!

- Здравствуйте! Меня зовут Янышева Лу́на...

Надо же, как красиво я умею улыбаться. Или это только на экране? А в жизни? Неужели так же?

-Я с восьми лет занимаюсь бальными танцами...

-Занимаюсь... Помню, как вышла после первого занятия в слезах, потому что никак не получалось повторить то, что показывал преподаватель. А мама: "Раз хочешь танцевать в красивых платьях с блёстками, значит, учись, старайся!" Эх, знала бы я тогда, что первое моё выступление в таком платье будет только через два года. А как я мечтала, что надену бальное платье и закружусь в танце на школьном новогоднем празднике! И все одноклассники увидят, что я-принцесса, а никакая не репа... Но классный руководитель организовывала очередное скучное чаепитие. И никто из одноклассников так и не увидел, как красиво я умею танцевать. Хотя все они знали, что два раза в неделю после уроков я спешу на занятия бальными танцами. Мама в эти дни забирала мои волосы в хвост на макушке и заплетала его в тугую косу. И после уроков в мою спешащую спину неслось из класса: "О, репа на репу (репетицию) поскакала! Затрясла ботвой! (Это они про мою раскачивающуюся в такт шагам косу).

Сколько раз я просила маму, чтобы закрутила мне пучок. Но она отвечала, что к концу уроков он расползётся, и снова сооружала мне эту "ботву". Тогда в один прекрасный день я взяла ножницы и отрезала эту ненавистную косу. Волосы, освобожденные от плена резинки, рассыпались волнистыми прядями и остановились над плечами. Мне понравилось! Мама, конечно, расстроилась. Зато слово "ботва" ушло из лексикона одноклассников.

-Я решила принять участие в конкурсе "Лицеисточка", чтобы...

- Решила... Смешно! До сих пор не могу забыть, как я "решила".

Ольга Сергеевна начала возмущаться ещё с порога: "Девочки, ну как же так? От девятых классов участницы есть, от 11 «А» и 11 «Б» тоже есть, от 10 «Б» даже две участницы! А наш 10 «А», как сказала Любовь Николаевна, играет в молчанку. Девочки, смелее! Кто хочет поучаствовать в конкурсе "Лицеисточка"?

Девчонки улыбаются, переглядываются. Я, как обычно, стараюсь быть незаметной. Плету глазами на крышке стола вологодские кружева. И вот, когда я уже почти "сплела" воротничок, к доске выходит Кирилл. Кирилл... Я училась в 5 классе, мама вечерами читала мне повесть Аркадия Гайдара "Тимур и его команда". В этой повести был мальчик Тимур. Он стал для меня идеалом, помнится, я даже в него влюбилась. Так вот Кирилл для меня - это десять таких Тимуров. Я не то, чтобы взглянуть, а даже голову в его сторону повернуть не осмеливалась. И вот этот Кирилл стал убеждать меня, что именно я должна представлять наш класс на конкурсе. А всё потому, что у меня красивое имя, потому, что я шикарно танцую. Он видел меня на соревнованиях по бальным танцам (оказалось, что он тоже «бальник»). И ещё много разных "потому" привёл.

Уши мои горели сильнее, чем в жаркой парилке бабушкиной бани. Все кружева, которые я создала взглядом на столе, распустились, так как мой взгляд забыл про них и зацепился за взгляд Кирилла. И я поняла, что не смогу сказать ему: "Нет, я не буду участвовать".

А затем начались репетиции. Я каждый раз мысленно ругала себя за то, что согласилась, ожидала какого-то подвоха. Но на репетициях всё было хорошо.

-Я учусь в лицее первый год. Поступить сюда мне посоветовала...

-Да я была готова поступить куда угодно, лишь бы сменить обстановку. Прежняя школа была "не моя", и класс тоже. Я там ощущала себя приёмышем. После уроков всегда хотелось сразу домой. А дома- закутаться в пушистый свитер оверсайз, забраться с ногами в любимое кресло и уткнуться в книгу. Или так же, как наш котёнок, который любит на моих коленях клубочиться и мурчать от удовольствия, приласкаться к маме. Мама одной рукой обнимает, другой - гладит по голове, а я ей рассказываю, как день прошёл. Только хорошее рассказываю, чтобы не расстраивать. А про плохое стараюсь забыть. Жалко мне на плохое память переводить, а слова-тем более.

-Конкурс "Лицеисточка" подходит к концу. Члены жюри продолжают оценивать творчество групп поддержки наших прекрасных участниц. Смотрим, что приготовила группа поддержки Янышевой Лу́ны!

-Стою на сцене. Зал затемнён. А я - в ярком пятне у всех на виду. Одна. Прожектор слепит. Не вижу в зале знакомых лиц, вообще никаких лиц не вижу. Темнота и тишина. В висках начинает биться мысль: "Вот он, этот подвох, который ожидала. Дура! Зачем согласилась? Вот и стой одна. Никто не пришёл поддержать. И Кирилл куда-то пропал. Дура! Дура!"

Прожектор погас. Теперь везде темнота. Может, пройти на ощупь за кулисы и спрятаться? Спрятаться ото всех.

Опоздала. Включились два ярких прожектора и светят в зал. На первых рядах можно разглядеть лица зрителей. Смотрят на меня, улыбаются. Ну, смотрите, радуйтесь моему позору. На глазах навернулись слёзы... Какие-то белые пятна видны в середине зала. Нет, это не пятна. Это... Это мои одноклассники, все в белоснежных толстовках, встают и машут мне руками! Весь класс пришел! Слышу: "Раз, два, три!" Повернулись. На белых спинах малиновые буквы: ЛУ́НА, ТЫ САМАЯ ЛУЧШАЯ! И снова: "Раз, два, три!" Повернулись и хором на весь зал:

Лу́на, ты в классе двадцать шестая!

Мы, все двадцать пять, тебя обожаем!

И говорим опять и опять:

Мы тебя любим!

Твои двадцать пять!

Мои двадцать пять, двадцать пять одноклассников! Пришли все и зажгли звёзды радости в моих глазах! И я чувствую, как эти горячие звёзды катятся по моим щекам, подбородку, шее и исчезают в кружеве платья. А вместе с ними исчезают все мои обиды, страх, боль, неуверенность. Я подхожу к микрофону и говорю: "Я вас тоже люблю, мои двадцать пять!"

Никитина Татьяна. История одного памятника

Подходила к концу моя командировка в провинциальный городок К., где недавно открылся новый филиал нашей фирмы. Всё намеченное было выполнено, работа налажена, я был доволен результатом. До отъезда оставалось ещё полдня, и я решил прогуляться по тихим улочкам.

Наслаждаясь непривычным для меня неспешным ритмом жизни, зелёными ухоженными улочками городка, я свернул в уютный сквер, окружённый высокими деревьями и клумбами с яркими цветами. Здесь было немноголюдно и тихо. Прогуливались мамочки с колясками, пенсионеры, расположившись на скамейках, вели между собой негромкие беседы и читали свежую прессу.

В глубине сквера я увидел небольшую скульптурную композицию, подошёл, чтобы рассмотреть детали. На невысоком основании установлены две бронзовые фигуры: мальчика лет двенадцати и девочки лет десяти. Дети держатся за руки, и оба прижимают к груди по маленькому щенку. Образ девочки наполнен нежностью и заботой, она с любовью смотрит на крохотный спящий комочек, пригревшийся на её груди. Образ мальчика, стремительно шагнувшего вперёд с гордо поднятой головой, полон решимости спасти маленькие жизни и защитить от всех опасностей. И его маленький питомец навострил ушки, готовый поддержать своего храброго хозяина. Такой настрой героев я почувствовал, рассматривая эту необычную композицию.

Мне захотелось узнать, какая история связана с этим памятником. Почему он установлен в этом городе, на этом месте? Я присел на близ стоящую скамейку, где седовласый мужчина лет семидесяти в лёгком светлом костюме читал газету. Он производил впечатление образованного интеллигентного человека, и я надеялся с его помощью удовлетворить своё любопытство относительно заинтересовавшей меня скульптурной композиции. Обратившись к нему с приветствием и извинениями в том, что отвлекаю его от чтения, я задал моему собеседнику интересующий меня вопрос относительно этого памятника. И Семён Николаевич поведал мне удивительную историю, случившуюся в их городке много-много лет назад.

- Герои этого памятника – наши, местные ребята. Мальчика звали Коля Иванов, было ему тогда тринадцать лет. А девочка – Маша Петрова, десяти лет. Случилось это в самом начале Великой Отечественной войны, когда фашистские самолёты начали совершать налёты на советские города. Вот и нашему городку тогда досталось. Первый авианалёт был совсем неожиданным. Стоял ясный июльский день, ребятишки все на улице, у взрослых свои дела, тогда жители ещё не ощутили всех ужасов войны. И вдруг мирное небо прорезал гул моторов вражеских самолётов и свист сбрасываемых ими бомб. Взрывы, грохот, пожары, люди в панике бегут кто куда, крик, плач, кругом раненые, убитые… Самолёты пролетели и оставили после себя разруху, горе, вздыбленную землю и поломанные судьбы.

Я подумал, что даже представить такое страшно, не то, что пережить. А мой рассказчик продолжал:

- Мальчишки на речке были. Туда тоже бомба прилетела, не все уцелели. А в городе суета, выжившие пытаются пожары тушить, помогать раненым. Пробираясь сквозь руины к своему дому, Коля заметил девочку, сжавшуюся в комок у стены полуразрушенного дома, а кругом – только тела погибших. Он – к ней. «Не бойся,- говорит, - я тебе помогу. Тебя как зовут?» «Маша, - подняла девочка испачканное личико с большими испуганными глазами. - Меня мама за молоком в магазин послала, а тут такое…» Девочка неуверенно поднялась на ноги, растерянно осматриваясь вокруг. Тут мальчик заметил, что Маша крепко сжимает побелевшими пальчиками авоську, в которой покачивается уцелевшая во время бомбёжки стеклянная бутылка молока. Коля удивлённо хмыкнул. «Ну, ты хозяюшка»,- улыбнувшись, похвалил он девочку. «Конечно, ведь я мамина помощница, мне уже десять лет»,- более уверенно заговорила она. «А где твоя мама?» - спросил её Николай. «Мама – дома, а дом…» Маша стала оглядываться по сторонам, пытаясь сориентироваться в разрушенном окружении. Неуверенно она показала рукой в сторону огромной дымящейся груды, ещё совсем недавно бывшей каменной трёхэтажкой. «Найдём потом твою маму, - попытался успокоить он начавшую тихонько хныкать девочку. – А сейчас надо до моего дома дойти. Давай я понесу молоко». Он крепко взял Машу за руку, чувствуя ответственность за неё. Ребята пошли вместе.

Колин дом тоже не уцелел. Мальчик понял это ещё на подходе. Остановился в растерянности перед руинами, решая, что делать дальше. Вдруг среди шума дети уловили новый звук: то ли тоненький плач, то ли писк. Стали искать. Под рухнувшим соседским забором Коля увидел сломанную будку, в которой жила собака его одноклассника Петьки Попова, обыкновенная дворняжка по кличке Каштанка, как у Чехова, небольшая, рыжая, сообразительная и жизнерадостная, всеобщая любимица.

Примерно месяц назад у Каштанки появились щенки. Их было два, такие же рыженькие. Обычно новоиспечённая мать почти не покидала будку, заботясь о своих малышах. Сейчас, услышав писк, Коля бросился к будке, точнее, к тому, что от неё осталось. Он увидел придавленную обломками Каштанку, которая уже не дышала, но как будто смотрела на мальчика немигающими застывшими глазами. Щенки не отходили от неё, поскуливали, пытаясь получить привычную заботу.

Коля просунул руку в узкое пространство между досками развалившейся будки, одного за другим вытащил малышей и быстрым шагом направился к Маше, бережно прижимая щенков к груди. Боясь, что девочка увидит бедную Каштанку, он отвёл Машу в сторону. Она во все глаза смотрела на поскуливавших щенков. «Они же совсем малыши, - задумчиво произнесла девочка и стала оглядываться. – Где же их мама? Как же они без неё?» «Похоже, теперь мы их и мама, и папа», - серьёзно сказал Коля. – Вот и молоко пригодилось». Дети покормили щенков. И весь оставшийся день носили их с собой на руках…

Неожиданно мой рассказчик замолчал, мысленно погрузившись в непростую историю. Я тоже сидел тихо, боясь проявить бестактность. Но всё же вскоре не выдержал и тихо спросил:

- Семён Николаевич, а что было дальше с Колей и Машей? Вы знаете, как сложилась их жизнь, и какова судьба спасённых ими щенков Каштанки?

Мой собеседник проговорил, сначала слегка рассеянно:

- Да, да… Коля и Маша…

Затем продолжил более уверенно, окончательно вернув себе присутствие духа:

- Тогда всех детей, оставшихся без крова, собрали в здании школы, чудом уцелевшей в тот первый авианалёт. Потом выяснилось, что родители и Коли, и Маши погибли в тот страшный день. Через несколько дней детей вместе с другими сиротами отправили на поезде в эвакуацию. Всё это время ребята держались вместе, не отпускали от себя и щенков. Колинова щенка назвали Вулканом, потому что он был шустрый и боевой, а щенка Маши – Лавой, которая хоть и не была быстрой и ловкой, но обладала повышенным любопытством и везде настойчиво лезла. В пути, ещё до места назначения, эвакопоезд встретили родственники, сначала – Маши, потом – Коли. Узнав о случившейся трагедии, и те, и другие выяснили местонахождение детей и забрали их в свои семьи. Перед расставанием Коля и Маша, столько пережившие вместе, обещали друг другу встретиться потом в родном городе.

- Неужели встретились? – удивлённо воскликнул я, чем вызвал лёгкую улыбку у моего рассказчика.

- Встретились, только через десять лет на этом самом месте, где когда-то нашли щенков Каштанки. Тогда они уже были взрослыми людьми: Маше было двадцать лет, Коле – двадцать три. Родной город отстроили, и Коля принимал в этом непосредственное участие. Он, кстати, не смог отсиживаться у родной тёти, считая, что тоже должен воевать с фашистами как все настоящие мужчины – защитники своей Родины. Но его из-за возраста на фронт, конечно, не брали. Через год он всё-таки сбежал от тётки, пробрался в партизанский отряд, где вместе с боевыми товарищами приближал нашу победу. Потом вернулся в родной город, чтобы налаживать здесь мирную жизнь.

Маша, когда подросла, окончила школу и выучилась на медсестру, тогда смогла вернуться сюда. Вот тут-то они все и встретились снова через десять лет: Коля, Маша и их уже очень повзрослевшие Вулкан и Лава, прошедшие рядом со своими хозяевами все жизненные испытания. Больше Николай и Мария не расставались, создав крепкую счастливую семью. Коля выучился на архитектора, Маша стала врачом. Всю жизнь они работали на благо родного города. Здесь их очень уважали, многие горожане знали их лично. Большинство зданий в нашем городе построено по проекту Николая Степановича Иванова. А Мария Сергеевна была грамотным и отзывчивым врачом, всегда заботилась о здоровье своих пациентов, никому не отказывала в помощи в любое время.

Я, восхищённый таким удивительным рассказом о судьбе простых жителей этого городка, вдруг опомнился:

- Откуда же вы, Семён Николаевич, так хорошо знаете все подробности жизни этих людей?

- Всё очень просто, - улыбнувшись, ответил мой собеседник. – Я сын Николая и Марии Ивановых. Когда-то об этом, уже очень давно, они рассказывали мне, а теперь я – своим детям и внукам. Как и отец, я стал архитектором. Когда десять лет назад встал вопрос о благоустройстве этой территории, так тесно связанной с историей нашей семьи, тогда-то я и предложил проект этого сквера с такой скульптурной композицией. Мою идею поддержали и администрация, и горожане. Все понимали, что судьба Коли и Маши – это судьба всех детей войны, испытавших на себе её тяготы, рано повзрослевших, ставших опорой для младших и беззащитных.

Мы оба молчали, погружённые в свои мысли, когда к нам, улыбаясь, подошла милая женщина. Семён Николаевич представил мне свою жену Ольгу Сергеевну, с которой я учтиво раскланялся. Тут же, заливаясь звонким лаем, подбежали две маленькие рыжие собачки, весело играя друг с другом. Супруги пригласили меня к ним на ужин, но я учтиво отказался, ссылаясь на скорый отъезд. Мы любезно распрощались.

Почтенная чета, взявшись за руки, направилась к выходу из сквера в сопровождении своих весёлых питомцев. Я невольно перевёл взгляд на удивительный памятник…

Машичева Елизавета. Ключ к семье

Звук громко хлопнувшей двери заставляет меня снять наушники: слышу щелчок замка. Родители закрылись в комнате. Голос мамы. Я подхожу к стене, прислушиваюсь, понимая лишь отдельные фразы: "Ты не слышишь… почему… разве сложно… ты эгоист…" Молчание. Еще какие-то неразличимые слова. "…Развод…" В последнее время родители часто ругаются, но не так. Темнота в глазах заставляет схватиться за стеллаж.

Слышу стук. Сердце бьется в ненормально быстром темпе. Не дождавшись ответа, папа заходит. Вообще, своего отца я знаю не особо хорошо. Его часто нет дома - он работает дальнобойщиком. По натуре суров и молчалив. Посмотрев на меня, отец хмурит брови и просто выходит из комнаты, как всегда не закрыв дверь. Я с трудом отрываюсь от стеллажа, делаю немыслимое, когда спокойно закрываю дверь, дохожу до кровати и без сил падаю в объятия Морфея.

Мелодия будильника постепенно возвращает меня в реальный мир.

"Стоит ли вмешиваться в дела взрослых? Почему же так вышло?" - сразу посыпались вопросы, но ответов нет.

Лучики снежинок хрустят под ногами, мирно шелестят развешанные на столбах объявления. Я поверхностно оглядываю их, и внезапно мой взгляд привлекает листовка с яркими отрывными бумажками, на которой детским почерком написано: "ВАЗЬМИ ШАРИК НА УДАЧУ". Я аккуратно оторвал один, зеленый в фиолетовую полоску. Или, может, фиолетовый в зеленую… Наверное, это сейчас не так важно. А что же тогда важно?

Школа. Захожу в класс. Мой друг, с которым я сижу уже два года подряд, пересел к новенькому, у которого оказались такие же мемы в ленте. Если вчера в этой проблеме я находил плюсы, то сейчас мне это даже проблемой не кажется. Видимо, правду говорят, клин клином вышибают. Такой оптимизм сейчас как раз кстати.

"И вправду, может, человек и не обязан чему-либо радоваться, к чему-то стремиться, не должен надеяться и верить, но ведь без этого его поглотит отчаяние. Значит, действие - единственный выход," - понял я.

Всё оказалось на поверхности. Конечно же надо действовать!

По приходе домой достал тетрадку, написал на первой странице:

"План по сбору сложного пазла "Семья". Начало положено, первый, маленький шаг к помощи беспомощным взрослым. На следующей странице я рисую маму и папу деталями пазла сложной формы. Внизу целый пазл - "Цель". Обрисовав себе ситуацию, принимаюсь расписывать план.

«Итак, во-первых, надо узнать причину. Распишем все возможные варианты, потом определим источник», - размышляю я. Сегодня решаю выполнить первый пункт. Начнем с мамы. Из её объяснений вывожу следующее: "Невнимательность папы к желаниям мамы, а также сами её желания».

Теперь папа. Захожу к нему без стука. Отец смотрит на меня вопросительно и, услышав бормотание в ответ, просит зайти попозже. Он оказался не таким сговорчивым, что я тоже записал. Полагаю, что я нашел корень зла: "Ослабление семейных ценностей и недостаток внимания".

Первый пункт выполнен! За оставшийся вечер я постарался дописать остальные пункты плана. Наверное, самое сложное - придумать решение. Этим я займусь завтра.

Началось вчерашнее "завтра", к 11 утра я готов к труду и обороне семьи. Какие есть варианты?

"Так-с, их нужно убедить. Как? Семейные фотографии, статьи психологов…"

Господи, этим же никого не убедишь! Да что это такое? Мне невероятно сложно признаться себе, но…

"Нет, я и без этого справлюсь", - внушаю я себе.

Решаю почитать статьи. На середине четвертой понял, что уже не вникаю в текст. Кинул телефон на кровать. Все-таки следует признать. Но ведь это покажет, что я не способен на что-то дельное. Нет! Это ничего не значит!

- Мне нужна помощь, - тихо говорю я.

Это стоило мне невероятных усилий, но я смог. От кого мне получить помощь? Долго думать не пришлось. Бабуня. Позвонил ей, сказав, что скоро приеду. И вот я стучу в дверь. Бабушка открывает её и хитро улыбается, увидев у меня в руках наше любимое печенье.

- Привет, солнце, залетай, - весело говорит бабушка.

- Доброе утречко, - я послушно залетаю, крепко обняв бабуню.

Я её обожаю. Она такая мудрая, проницательная, а еще самый жизнерадостный и классный человек, которого я знаю. Искренняя улыбка всегда украшает ее лицо. Она - единственная, кому я по-настоящему доверяю. Бабуня предложила пойти на кухню.

Мы пили чудесный чай с чабрецом, заедая его нашим любимым печеньем с шоколадной крошкой, играли в слова и прекрасно проводили время. И тут я вспоминаю о проблеме. Бабуня замечает мою тревогу:

- Что тебя волнует? - спрашивает бабушка. Она видит меня насквозь.

- Тебе родители ничего не рассказывали? - неуверенно начинаю я.

- Вроде ничего, что могло бы тебя так тревожить, - хмуря брови, отвечает бабуня.

- В общем… я слышал, что они хотят развестись! - выпалил я.

- Хм, вот как! - бабушка о чём-то задумывается и потом спрашивает. - Что ты чувствуешь?

- Отчаяние, пустоту… Я хотел помочь родителям, я уже составил план и выполнил первый пункт из него, но мне чего-то не хватает, чтобы понять, как это всё воплотить. Я чувствую себя ничтожеством, я не понимаю, нужно ли это вообще кому-то… - я говорю и говорю, выплескивая захлестнувшие меня эмоции.

- Так, ну, для начала - выдохни, - я послушно постарался перевести дыхание. - Во-первых, ты уже начал. Ты смог сделать шаг в сторону помощи родителям. Во-вторых, ты смог признать, что тебе нужна помощь. А зная твой характер, признание тебе далось непросто.

- Бабунь, а я могу их убедить? - задаю я терзающий меня вопрос.

- Можешь, конечно можешь. Кстати, ты говорил, что не понимаешь, нужно ли это кому-то. Если это нужно тебе, то иди вперед, достигай свою цель. Тебе это нужно?

Я понял. Главное, что это нужно мне, я готов довести дело до конца!

Мы сидели за столом, бабушка рассказывала, что семья - это не только общее счастье, это также общие проблемы. Семья - умение уступать, это давать другим возможность сделать что-то для тебя, это терпение. Если разрушать семью из-за недопонимания, зачем тогда вообще создавать ее?

Я решил остаться у бабушки до воскресенья.

Просыпаюсь от невероятного запаха. Встав, первым делом заглядываю на кухню. Бабушка достает из духовки манник со сливой, который я обожаю. Помню, в первый раз, когда я попробовал обычный манник, мне он не понравился. Тогда бабуня сказала: "А если со сливой?"

И вот такой манник я люблю до сих пор. Воспоминания. Внутри что-то шевельнулось, но я тут же потерял мысль, и, как не силился, не мог вспомнить. Мы с бабуней сидим за столом, пьем какао с нотками корицы и едим чудесный манник, из которого я уже успел выковырять несколько слив.

- Давай пойдём гулять после завтрака? - предлагает бабуня.

Я не люблю гулять, максимум - хожу пешком в школу и обратно. Первое мое желание было отказаться, но тут я вспомнил слова бабушки: "Семья - это не всегда делать то, что тебе нужно или нравится в данный момент. Это делать приятно другому, через свое "не хочу". Пересилив себя, отвечаю согласием.

В комнате, которую бабуня сделала специально для меня когда-то давно, стоит кровать со вторым ярусом, под которым мой рабочий стол с нашими с бабушкой фотографиями. И снова проскальзывает какая-то мысль, которую я опять не успеваю схватить. Да что же это такое? Я иду к шкафу, открываю дверцы, замечаю упавшую одежду. Нечто лиственно-зеленого цвета внезапно привлекло мое внимание, тяну и вытаскиваю на свет толстовку.

«Неужели, это она», - думаю я, с восторгом глядя на вещь. Да, это она, моя любимая толстовка с нарисованным на ней ключом. Я помню, как бабушка подарила мне её на день рождения, на тот момент на ней не было рисунка. С толстовкой бабушка подарила мне краски по ткани, и мы все вместе - я, мама, папа, бабушка - разукрашивали вещь. Я тогда решил, что хочу, чтобы в центре был ключ.

"Воспоминания, - я наконец поймал улетавшую сегодня раз за разом мысль, - вот же он - ключ!"

Я понял. Понял. Я нашёл ключ к проблеме. Зашла бабуня и, увидев мои светящиеся глаза и ту самую толстовку, по-доброму мне улыбнулась.

- Ба, я нашел, я придумал! - радостно говорю я.

- Я так понимаю, прогулка откладывается. Рассказывай, - бабуня с интересом смотрит на меня, присаживаясь в кресло.

Я попытался донести свою идею о том, что можно помирить родителей через общие воспоминания. После одобрения бабуни мы с ней начали расписывать мое выступление. Может, я и не знаю, что такое настоящее счастье, но, думаю, это оно и есть.

И вот день выступления. Я еще раз просматриваю подготовленную мной презентацию. Заранее спросил папу, сможет ли он приехать в этот день. На его вопрос "зачем" ответил, что кое-что нужно срочно починить. Хорошо, что он не спросил, что именно, ведь не скажешь же, что надо чинить семью.

Бабуня тоже пришла. Она понимала, что мне нужна будет поддержка. И вот я надеваю толстовку лиственно-зеленого цвета и смотрю в зеркало.

- Ни пуха ни пера, - шепчу себе успокаивающе.

Я стою у двери в гостиную. Там сидят мои родители и бабушка. Я ещё раз пересматриваю слайды и инфографику, перечитываю аргументы. Пора, куда уж тянуть. Тихо захожу, подключаю мини-проектор к ноутбуку, раскладываю материал. Когда высвечивается первый слайд с надписью "Сбор сложного пазла "Семья", мама встает с дивана и хочет уйти, но внезапно натыкается на мой взгляд, который пронзил ее, обрубая желание к отступлению. Она села обратно. Я начинаю. Меня сковывает страх, что ничего не получится. Но тут я вспоминаю еще одну бабушкину фразу: «Не надо глубоко задумываться об итоге, делай все на максимум и с кайфом, достигая цели… Иди вперед!"

Я смотрю бабушке в глаза. Она подбадривающе кивает и показывает свои скрещенные на удачу пальцы. Моя речь становится ярче, увереннее. И вот моя любимая часть - воспоминания. Я с упоением рассказываю, или, скорее, напоминаю родителям о наших походах, о том, как я когда-то упал на роликах в парке, чем жутко напугал папу, о том самом дне рождения…

Вот последний слайд. Последние слова. Вот и все. Я выжидающе смотрю на всех. Отец встает, подходит ко мне и молча протягивает руку. Я хочу пожать ее, но вдруг сам протягиваю обе руки и обнимаю его. Вскоре к нам присоединились мама и бабушка, мы так и стояли в гостиной, все вместе, одной семьей.

Цветков Кирилл. Кошачья жизнь или приключения Доси

Первое, что я почувствовал, было тепло. Материнское тепло. Как сейчас вспоминаю, трепетное её дыхание, как полизывала она меня по головке своим маленьким, но острым язычком. Я тогда не видел её, да и не мог видеть (ведь мы слепыми сначала рождаемся), но заботу я уже ощущал всеми фибрами своего крохотного сердца. Подсознательно я подтянулся к брюху моей родительницы и стал высасывать молоко. И понемногу стал крепнуть.

На десятый день я стал немного видеть. Новая, доселе неведомая способность, открылась мне. Вот оглянулся: слева и справа спит моя беззаботная родня. Сопит толстенький рыжий барчонок, дремлет тощая чернявая сестричка…

Оторвав взор от спящей семьи, я начал осматривать комнату: стены с причудливым узором, большая коричневая глыба, а вот - глыба поменьше. В самом углу находилась совсем уж непонятная мне штука, похожая на бурое пятнышко. Иногда это пятно пропадало, и выходило из него несуразное чудовище. Всё полностью лысое, кроме головы, а вместо шерсти нацеплены были на нём какие-то цветные лоскутки. А как он передвигался!? Ужас сплошной! На двух ногах! Это же как можно было додуматься до такого дикого способа передвижения!?

Однако же он особо нас не тревожил, а если и приходил, то для того, чтобы дать матери корм да нас погладить. И хотя на вид этот громила был страшный, но ласку от него принимали все, даже я. Вы даже чувства этого представить себе не можете! Но вот громила ушёл, и пятно снова стало бурым.

Вскоре, ко второй неделе своей жизни, я не только начал видеть лучше, но и стал ходить. После этого все ближайшие окрестности были полностью мной изучены и обнюханы. А бурое пятно, через которое выходило кожаное чудовище, оказалось ничем иным, как порталом в другие комнаты.

Однажды, когда этот страшила не до конца закрыл дверь, я тихонько пробрался наружу. Оказалось, что комната, в которой мы все находились, была лишь небольшим клочком, по сравнению с остальным.

Всё пространство соединял длинный коридор, который вёл в три большие комнаты. На полу расстилалась какая-то вещь. Поточив об неё когти, я устремился к самой крайней комнатке.

Оказалось, в ней сидел Кожаный, и держа в лапах какой-то предмет, ел его. Вдруг часть этой вещи упало прямо на пол. Я украдкой приблизился к ней. На вид она была круглой и розовой. Я понюхал. О, какой чудесный аромат! Инстинкты подталкивали меня это попробовать. Я лизнул, потом ещё и уже не в силах был остановиться. Вдруг меня заметил Кожаный. Он посмотрел на меня с чрезвычайным удивлением, через секунду вырвал у меня из-под носа вещь и раздражённым голосом произнёс: «Не есть мою колбасу!»

Так вот что это за штука! Кол-ба-са. Колбаса. Думаю, надо запомнить это словечко. Но не успел я опомниться, как Кожаный взял меня за шкирку и вернул обратно в комнату, при этом заперев дверь. Вот так и закончилась моя первая вылазка.

Было бы не справедливо, если бы я не рассказал о семейке своей. Всего нас было шестеро, включая маму. Кожаный дал нам клички, и, хоть по мне они не были благозвучны, впредь будем использовать их.

Меня назвали Домиником, рыжего барчука - Джеймсом, другого мальчугана - Дантэсом, чернявую окрестили Дэззи, последнюю назвали Дэллой.

Мы росли дружно. Вместе играли, озорничали. Однако больше всех я сошёлся с Дэззи. Очень спокойная не по годам сестрица, хоть и играла с нами в салки и прочие шалости, большую часть времени она лежала на подоконнике и смотрела на нашу возню.

Однажды я залез к ней на подоконник и уселся рядом. Мы обнюхались. Я тронул её тихонько лапкой, повёл хвостом влево-вправо и отправился к двери. Дэззи поняла команду: она встала и последовала за мной.

Кожаный снова не усмотрел и оставил дверь слегка открытой, а потому можно было легко проскользнуть в неё, что мы благополучно и сделали. Для Дэззи выход за пределы комнаты был первым, и она очень сильно удивилась новой обстановке. Я показал ей всё то, что увидел во время своей первой экспедиции. Хотел сводить её на кухню, но предполагая, что там может оказаться Кожаный, отказался от этой затеи. Вместо этого мы пошли в другую комнату, в которой находился огромный лежак Кожаного. Дэззи незамедлительно улеглась на него. По выражению её мордочки было видно: она утомилась. Вслед за ней на лежак прыгнул и я. Не прошло и двух минут, как послышался цокот когтей. К нам пришёл Джим. Он, видно, заметил, как мы вышли из комнаты и решил проследить за нами. Но братец пришёл не один. За ним вошли Дантэс с Дэллой. И вот уже эта троица лежит около нас. Тихо и неспеша пришла и наша мама. Грациозно прыгнув на кровать, она улеглась в самый центр между всеми нами. Всю нашу семейку окутал сладкий сон.

Но всему хорошему когда-нибудь приходит конец. Когда мне было месяцев пять, я заметил, что к Кожаному стало приходить много гостей. Незнакомцы смотрели на нас, гладили, чесали, а потом уходили, предварительно что-то буркнув хозяину. Сначала я счёл это забавным и чем-то даже весёлым. Но как же я ошибался!

В один из дней, пока мы спали, Кожаный взял Дэллу на руки и вышел с ней в коридор. Моё чутьё почувствовало беду, и я проснулся. Вышел в коридор и увидел страшную картину: Дэлла лежала в маленьком переносном вольерчике. Наш Кожаный болтал с незнакомцами, а потом те дали ему какие-то цветные бумажки. Дэлла не спала. Она вся тряслась от страха. Вдруг она заметила меня. Я подбежал к ней. Мы обнюхались. Тут гости заметили меня:

-Ой, какой милый малый! Брат её?

-Естественно, - пробормотал Кожаный. - Домиником звать.

-Было б больше денег, и его бы взяли. Думаете она выдержит одна?

-Несомненно. Они хорошо переносят одиночество.

Что значит одиночество?! Кожаный, ты что наделал?! Ты Дэллу отдаёшь?! Ах ты мерзавец, подлец, негодяй! Я яростно зашипел, зрачки мои увеличились, я хотел растерзать его в клочья. Вдруг через вольер меня коснулась лапка Дэллы. Я обернулся. Она взглянула на меня с упрёком. Но почему?! Я же хотел вызволить её из плена! Или это всё-таки от чего-то другого.

Напоследок я помахал Дэлле хвостом и удалился. Незнакомцы же попрощались с нашим кожаным и ушли, забрав с собой вольерчик с Дэллой.

Где-то через три дня пропал Джеймс, ещё через три - Дантэс, а затем похитили… меня!

Я спал, свернувшись калачиком, мне снился сон. Но сон очень дурной. Мне чудилось, будто Дэллу, Джеймса и Дантэса унесли в кошачий ад. Там нет поглаживаний, почёсываний, а самое главное – колбасы!

Пока я спал, Кожаный подкрался ко мне и взял на руки. Он понёс меня, как и предыдущих моих родственников, по длинному коридору. Я ужасно испугался: вдруг это сбывается мой страшный сон?

Я начал с остервенением брыкаться в руках кожаного, один раз дальше больно укусил его. Но он лишь сильнее стиснул меня. Теперь я даже не мог пошевелиться.

Кожаный поместил меня в вольер, и закрыл его на щеколду. У меня в меня в голове будто что-то щёлкнуло. Я перестал брыкаться и стал лишь смиренно ждать.

Тут из-за угла я увидел Дэззи. Она подбежала ко мне. Мы обнюхались. Увидев меня в таком бедственном положении и увидев обидчика моего, она стала шипеть на Кожаного с невообразимой силой. Но, вместо одобрения, она получила лишь мой упрекающий взгляд. О, как я теперь понимаю Дэллу!

Горестно думать, что я вижу её в последний раз. Хотелось плакать, но слёзы как будто нарочно не шли из глаз.

Через пять минут пришли незнакомцы, взяли переноску, и я навсегда покинул свой дом.

Следующий день стал для меня настоящим открытием. С момента ухода из квартиры начались чудеса. Сначала мы были в маленькой комнатёнке, которая издавала скрипы и кряки и с чудовищной скоростью двигалась вниз. «Должно быть, и правда ад»- подумал я. Но в действительности, всё оказалось совсем иначе.

Незнакомцы отворили железную дверь, и на меня подул свежий прохладный ветерок. Вид был необыкновенен: громадные коричневые столбы с зелёными тряпочками, высокая пластиковая башня, переполненная мелкими Кожаными, странные пернатые создания с клювами. Все предположения про кошачий ад быстро испарились, и всю оставшуюся поездку я чувствовал лишь восторг.

Незнакомцы положили вольерчик со мной в непонятный железный драндулет на заднее сиденье. Сами же уселись на сиденья впереди. Один из них вставил куда-то маленький ключик. Стальное нечто сразу забуркало, защёлкало, затрещало. Затем людишки что-то переговорили, оба кивнули, и вдруг клетка, которая держала меня, открылась!

Я незамедлительно вылетел из тесной переноски и прыгнул на первый ряд сидений, к захватчикам.

Первым похитителем был мужчина, а второй оказалась девушка: очень красивая, с веснушками. А ещё она восхитительна пахла. Может, даже лучше, чем колбаса. Но с этим можно поспорить.

Оба кожаных посмотрели на меня и залились от смеха:

-О, какой ты важный, – захохотал мужчина, - смотри, Вера, какая осанка-то, осанка-то.

Да-а-а, будто председательствует на важном совещании, - засмеялась она.

Я смутился. Вид у меня был очень важный, не спорю, но зачем его осмеивать? Я повернулся к ним спиной, хотел уже было спрыгнуть, но тут девушка схватила меня, подтянула к себе, поцеловала и стала почёсывать мою спинку. Я сразу растёкся на её коленях и стал усиленно мурчать.

Машина тронулась. Колёса стучали. Мотор ревел. Мужчина изредка ругался на проезжающие мимо автомобили. Но мне было без разницы. Меня гладила рука очень доброго человека, и от этого становилась только приятнее. Спокойствие усыпило меня, я уж не помню, сколько мы миль проехали. Разбудила меня всё та же рука. Девушка сказала своим нежным голоском:

-Дось, просыпайся, мы приехали. Вот твой новый дом!

Новый дом! Оказывается, это не ад наступает, а новая жизнь! А если новая жизнь, то новые приключения, друзья и истории! А что может быть лучше, чем новые истории? Ну если только колбаса. Но опустим это. Теперь наступает другая эпоха- невероятная эпоха! И чтобы всё прошло в ней гладко, надо ухватить её за цепкие лапки. Надо стать во главе! Надо председательствовать!

Да, именно так. Теперь председательствует кот!

Шиненкова Александра. Причинение добра

Теплым летним днём к дому № 8 по улице Смородиновой подъехала машина, пассажиры которой явно ехали с дачи домой. Откуда же ещё могли они возвращаться, если из раскрытого окна виднелась весёлая морда пса, у заднего стекла примостился пушистый рыжий кот, а в руках у одного из пассажиров находилась клетка с попугаем?

За рулём сидел глава семьи Сметаниных - папа Серёжа, рядом с ним - его жена Аня, на заднем сидении – их десятилетняя дочь Лиза. В машине также находились собака по кличке Вжик, кот Сократ и попугай Леонид Дмитриевич, птица умная и рассудительная.

Каждый год летом семья Сметаниных ездила в деревню к бабушке. Папа Серёжа пропадал на рыбалке, мама Аня отдыхала от городской суеты и помогала бабушке, Лиза играла с друзьями, Вжик носился по деревне, везде тыча свой любопытный нос, Сократ большую часть времени проводил в раздумьях, лежа на подоконнике, а Леонид Дмитриевич с переменным успехом брал уроки пения у местных птичек.

Но приближалась школьная пора, и нужно было возвращаться.

И вот Сметанины дома. Поужинав, все дружно сели перед телевизором, чтобы посмотреть любимый фильм про Гарри Поттера. Вжик вертелся у ног Лизы, Леонид Дмитриевич в приятной полудрёме сидел на спинке дивана, а кот лежал на своём любимом пуфике рядом.

Почему-то этим вечером кот размышлял о природе благодарности. И вдруг одна идея ворвалась в его рыжую голову: «Почему я никогда не благодарил наших хозяев? Они обо мне так хорошо заботятся. И об остальных тоже!» Он замер и долго обдумывал что-то.

Вечером Сократ созвал на совет пса и попугая. Озвучив свои мысли, он получил полное одобрение от собравшихся. На обсуждение был вынесен вопрос о том, как они будут благодарить людей.

– Давайте приготовим сюрприз? – предложил кот. - Я, например, могу помочь с ремонтом спальни мамы Ани и папы Серёжи. Ты, Леонид Дмитриевич, умная голова, можешь помочь хозяину в его работе. Вон у него на рабочем столе лежит недоделанный отчёт.

Идея кота всех устроила. Только Вжику пока не придумали дела. Совет разошёлся, чтобы ранним утром снова собраться и окончательно утвердить план действий.

На следующий день Сметанины уехали по магазинам с длинным списком покупок. Как только за людьми закрылась дверь, домашние питомцы активизировались. Каждый знал, что нужно делать. Вжик со всех лап помчался зачем-то в спальню Лизы. Леонид Дмитриевич полетел в гостиную и сел на письменный стол папы Серёжи. Сократ же уверенно отправился в спальню родителей.

Ремонт там затеяли ещё до отпуска. Пока успели только поклеить стены идеально белыми обоями. Мама Аня говорила, что на белом "прекрасно заиграют яркие акценты милых мелочей". Сократ, чувствуя себя неплохим дизайнером, смело приступил к делу. Ему необходимы были Лизины краски. Позвав на помощь пса, кот обеспечил себя ими. Прямо около дверей в комнату стояла миска с водой для Вжика. Кот приноровился и смог дотолкать миску до стены в спальне.

Теперь пришло время творить! Всё уже было обдумано заранее. Кот хотел нарисовать на стене всю семью. С большим напряжением сил, зажмурив глаза, он окунул лапу в воду. Бррррр! Сократ так её не любил. Но придётся идти на жертвы!

Вскоре кошачью лапку уж нельзя было назвать чистой. Она была вся в ярко-рыжей краске. Ведь первым делом Сократ хотел нарисовать себя! Работа закипела. Но вместо четкого рисунка выходили лишь какие-то странные круги и палки. «Но это же с любовью!» - утешал себя кот. Закончив, он критически изучил рисунок и подумал, что у него некоторые детали не получились. Тогда в ход пошла чёрная краска. Он хотел замазать те места, которые ему особенно не понравились. А самые неудачные элементы надо было стереть водой. Сократ тщательно вымыл лапу и начал ей водить по рисунку. Все цвета смешались и получился такой странный цвет, что кот удивлённо застыл. И тут его опять осенила гениальная мысль:

- Я открыл новый цвет! Ну что за оттенок! Приятно же посмотреть!

Он посчитал себя отличным художником и остался очень доволен своей работой. Сполоснув лапу ещё раз в воде и встряхнув ею около стены, кот нанёс чудесные тёмные точки, которые только добавили красоты шедевру.

Теперь можно было идти к Вжику. Чем же занимался в спальне Лизы пёс? Ночью кот сразу придумал, как порадовать Лизу и какое задание дать Вжику. Сократ часто слышал, что Лиза просит маму купить ей какую-нибудь модную обновку, "как у девочки из ТикТока". Мама Аня часто покупала дочке одежду, но не на все модные вещи соглашалась. Недавно мама отказала Лизе в покупке рваных джинсов, посчитав их некрасивыми. Кот тогда подумал, что люди ужасно недогадливые - можно взять целые джинсы и наделать на них дырок. Какие проблемы? Сейчас Вжик должен был неплохо воплощать в жизнь эту идею.

Когда кот вошёл в комнату, пёс был занят захватывающим творческим процессом. Первыми были усовершенствованы Лизины школьные брюки. После них в ход пошли любимые джинсы девочки. Сначала штаны никак не хотели поддаваться, но как только, благодаря крепким зубам пса, появилась маленькая дырочка, дело пошло. Вжик рвал джинсы с большим энтузиазмом. Дырка появлялась за дыркой.

Сократ, наблюдая за трудами Вжика, тоже воодушевился. Дизайнер в нём проснулся вновь и придумал ослепительную идею - сделать шортоштаны! Вжику очень понравилась эта задумка, и он принялся за её реализацию. Один раструб джинсов получился намного короче другой. Пёс поэкспериментировал с ещё парочкой штанов. Он так увлёкся работой, что не заметил, как порвал ярко-розовую кофточку Лизы, а одни штаны вообще разорвал в клочья.

Сократ предложил товарищу красиво разложить сюрпризы для Лизы на её кровати и отправился к Леониду Дмитриевичу, которому в это время было очень нелегко.

С удивительной выдержкой попугай пытался взять ручку со стола то клювом, то лапами, но это у него никак не получалось. Кот тут же пришёл на помощь товарищу и предложил попугаю краски, которые услужливо принёс Вжик из спальни родителей. Сам же Сократ отправился толкать свою миску с чистой водой из кухни в гостиную.

Когда все нужные вещи наконец оказались на месте, Леонид Дмитриевич смог приступить к своей важной и ответственной работе. Попугай окунул клюв в воду, потом погрузил его в синюю краску, чтобы выглядело, как будто писали ручкой. И тут Леонид Дмитриевич задумался:

- Что же такого написать в этом отчёте? Ну вот о чём может быть важный отчёт? Наверняка, о том как мы провели лето! Да, да! Я напишу именно про это. Но начну, пожалуй, с того, как я учился петь у скворцов...

Клюв птицы уверенно коснулся бумаги, и из-под него начали появляться разные замысловатые линии и узоры.

Сократ с удивлением и восхищением наблюдал за работой сосредоточенного Леонида Дмитриевича. Он взобрался на свой пуфик, чтобы не мешать процессу. Кот очень уважал своего пернатого соседа, был уверен в его широкой эрудиции и поэтому даже не стал спрашивать, что тот пишет.

А тем временем попугай оторвался от бумаги и осмотрел разложенные перед ним листы. Очень не нравились ему цифры, которыми они все были покрыты. Почувствовав непреодолимое желание разбавить их тёплыми словами, Леонид Дмитриевич решил написать «Папа Серёжа, мы тебя любим». Вместо букв почему-то выходили кляксы и непонятные символы. Наверное, потому что он не умел писать, а только внимательно изучал, как делают это другие.

- Жалко, что не получилось идеального почерка. Надо бы попросить у папы Сережи несколько уроков письма! - решил для себя попугай.

Вечером, весёлые люди вошли в дом с большими пакетами, в которых лежала одежда, школьные канцтовары, продукты и всё необходимое для ремонта. Животные мигом оказались у двери.

Лиза тут же схватила свои покупки и побежала к себе, чтобы ещё раз рассмотреть обновки. Звери замерли в ожидании восхищённых восклицаний, но воздух разрезал дикий визг.

Родители вбежали в комнату, где плачущая навзрыд Лиза перебирала на кровати свою "модную" одежду. Они тоже не испытали восторга от увиденного.

- Кажется, ей не понравилось! - с сожалением проворчал Вжик и уныло пошёл на балкон.

Мама Аня бросила в прихожую злобный взгляд, прижимая к себе горько плачущую дочь. Сократ и Леонид Дмитриевич решили покинуть прихожую и спрятаться в укромных местах.

Папа Сережа, оставив своих девочек к комнате, отправился разобрать сумки и, видимо, обдумать план мщения. Он никогда ничего не делал сгоряча. Всё что было куплено для ремонта, хозяин понёс в свою спальню. Животные напряглись и чутко прислушивались к тем звукам, что доносились оттуда. Сначала что-то зашуршало, потом стукнулось об пол, но вдруг все обитатели квартиры услышали, как всегда спокойный глава семьи разразился ругательствами. Мама Аня стремительно вошла в свою спальню и, схватившись за сердце, прижалась к косяку. Она потеряла дар речи и только расширенные глаза говорили о её чувствах.

Затем женщина медленно прошла в гостиную, чтобы сесть на диван и немного успокоиться. Она случайно повернула голову, и её взгляд остановился на рабочем столе мужа.

- Серёжа! - слабо вскрикнула она, не в силах подняться с дивана.

Хозяин квартиры вбежал в комнату и с ужасом уставился на стол, где красовался его отчёт, весь заляпанный синей краской.

Если бы кто-нибудь мог заглянуть в окно их пятого этажа, то увидел бы немую сцену: мужчину, застывшего с перекошенным лицом около стола, несчастную женщину, замершую на диване, и заплаканную девочку в дверях.

Этот вечер всей семье запомнился надолго. Ох и досталось «помогателям»! Их так не ругали никогда да ещё и оставили надолго без любимых лакомств.

С тех пор в комнату с ремонтом всегда запиралась дверь, краски, одежда и важные отчёты убирались подальше, а шкафы и ящики закрывались плотнее.

Сколько раз после этого кот, собака и птица собирали свой Совет, но так и не смогли понять, где же они ошиблись.

Кот Сократ в конце встреч каждый раз говорил:

- Вот и делай сюрпризы этим людям! Ничего не понимают в любви своих питомцев!

Богданова Диана. Ты будешь моим другом?

УОО! – восклицает малышка, выбегая на улицу. После переезда и разбора вещей она наконец-то смогла выйти на свежий воздух. Девочка огляделась по сторонам, рассматривая площадку прямо перед собой. Горки, карусели, крутящиеся со скоростью ученика, опаздывающего в школу… Девочка начала радостно наблюдать за огромной кучей детей, бегающих по всей площадке, словно муравьи. Она точно сможет завести много замечательных друзей! Это будет прекрасная неделя!

Малышка осмотрелась. Ее внимание привлекла группа девочек, крутящих скакалку. Скакалка, большая и такая веселая, опускалась вверх-вниз. Девочка подбежала к ним:

- А можно с вами? Я тоже хочу с вами делать «пры-прыг-данг»!

Девочки посмотрели на малышку. Померив ее взглядом, они помотали головой и сказали, что она еще маленькая. Девочки вернулись к игре, а малышка направилась дальше. Она не теряла надежды, что сможет найти здесь друзей. Пройдя мимо лавок, малышка остановилась около большой песочницы, в которой дети что-то лепили. Все были заняты и не обращали на нее внимания. Взгляд девочки остановился на мальчике, который сидел немного в стороне и чем-то увлеченно занимался. Может, он захочет стать ее другом? Малышка направилась к нему.

- Привет! Я…

Девочка остановилась, наблюдая за ним. Мальчик старательно пытался изобразить что-то в своем блокноте. Она заглянула к нему через плечо и увидела удивительную картину. И это-то в маленьком блокноте!! Снеговик стоял посреди поля с колосьями, пока маленькие кролики веселились в небе. Девочка прилипла к мальчику вплотную, радостно щебеча:

- Это так красиво! Мне нравятся кролики, бегающие по небу!

- Здесь нет ничего красивого, одни лишь кривые линии, – мальчик недовольно отпихнул от себя девочку, добавив: – и то, что ты называешь «кроликами» - это звезды!

- Значит, звезды на небе - это кролики, которые устали от земной жизни и решили отдохнуть там?

- Звезды это звезды, а кролики это кролики! – мальчик встал, хмурясь, и пошел в сторону дома.

- Ты куда? – малышка удивленно пошлепала за ним. Мальчик подошел к мусорке и резко выдернул листок из блокнота. Снеговик протяжно выдохнул, поле взволнованно зашелестело, а звезды-зайчики начали барахтаться, беспорядочно врезаясь друг в друга.

- Стой, ты что делаешь? – малышка кинулась к мальчику, пытаясь спасти листок. Тот поднял рисунок выше, чтобы она не смогла до него достать.

- Тебе какое дело?

- Отдай рисунок! Зайчики уже плачут от того, как сильно ты их помял!

- Они нарисованные, они не могут плакать! Вдобавок это звезды, где ты видела, чтоб звезды плакали?

- Все равно отдай, если тебе не надо!

Мальчик стоял какое-то время, наблюдая за ее попытками отобрать листок. Он раздраженно выдохнул и всунул ей в руки свое неудавшееся творчество. Затем развернулся и ушел.

Девочка рассматривала рисунок. Поле успокоилось, снеговик благодарно смотрел на малышку, а зайчики радостно играли друг с дружкой, бегая по небу. Только смятый угол напоминал о том, что это произведение искусства могло оказаться в мусорном ведре. Глаза девочки радостно светились и бегали по рисунку, изучая все его мельчайшие детали. Она бережно прижала его к себе и направилась домой.

Вещи в комнате малышки уже были разобраны и разложены по местам. Встав на стул, девочка аккуратно приклеила листочек на окно так, чтобы зайчики могли видеть всю улицу.

- Чем занимаешься, солнце? – ее папа заглянул в комнату

- Хочу, чтобы все люди, проходящие мимо окна, видели моё сокровище! Представляешь, художник, нарисовавший этот рисунок, хотел выкинуть его!

- Получается это сокровище не только твое?

- Нет, но ведь художник не ценил этого рисунка!! Поэтому я и забрала его себе. Что мне оставалось делать?

-Ты правильно поступила, милая, – мужчина подошел к малышке, помогая спуститься со стула. – Не все сразу понимают ценность их сокровища, кому-то может понадобиться время для этого.

Девочка одобрительно кивнула на слова папы и начала радостно носиться по комнате. Мужчина посмеялся.

- Вижу, ты полна энергии, но в дневное время малышам полагается отдых…

- Неееет! Я хотела еще кое-что поделать! – девочка начала недовольно прыгать на месте, папа вздохнул:

- Тогда предлагаю тебе немножко поделать то, что ты хотела, и после лечь спать, идет?

Малышка кивнула. Выходя из комнаты, отец улыбнулся девочке. Стоило двери закрыться, как она достала с полки альбом и карандаши. Девочка радостно плюхнулась на диван и принялась творить. Она нарисовала крышу, а на ней изобразила себя с поднятой вверх рукой, сжимающей большущую кисть. Но картинка выглядела несбалансированно, казалось, будто такая большая кисточка упадет, если девочка будет держать ее одна. Немного подумав, малышка добавила того мальчика-художника рядом, теперь они держали кисточку вместе.

Девочка, довольная собой, изучала свою работу, думая, что еще добавить.

- Достаточно странный выбор цветов… - пробормотал над ухом чей-то голос. Она резко повернулась и увидела незнакомца рядом с собой. Это был странный парень в прямоугольных очках. Он поправил их, глядя на изумленную девочку.

- Ты кто? И как пробрался сюда в комнату, балкон и входная дверь ведь закрыты!

- Не важно, я просто обычный наблюдатель. Меня заинтересовал твой рисунок. А пришел я сюда, увидев снеговика, – парень показал в сторону окна с приклеенным рисунком.

Девочка встала, внимательно рассматривая юношу. Она так увлеклась, что, сделав шаг назад, случайно врезалась в мольберт, установленный посреди комнаты, и он упал на пол.

- Ого! Этих вещей здесь не было раньше! – девочка поставила мольберт обратно и принялась рассматривать кучу красок на полу вокруг него. – Это ты все принес?

- Нет, все было тут с самого начала, просто ты это не сразу заметила.

- Получается, мольберт и краски твои?

Парень, немного подумав о чем-то, кивнул. Девочка запрыгала на месте.

- Так, значит, тебе нравится рисовать?

- Верно, я с детства любил это занятие.

- Почему же ты тогда прекратил этим заниматься?

- Я сдался. Ни один из рисунков не удавался, и с каждой новой линией он превращался в круговорот из каши. – Парень вздохнул. – Ты первая, кто обратила на меня внимание и заговорила со мной... Я бы хотел нарисовать тебя, но…- юноша выставил руку вперед, и она прошла сквозь мольберт. Он грустно улыбнулся, закрыв глаза.

- Как по мне, – девочка подошла к холсту вплотную, проводя по нему пальцами, - с нового листа начинается новая жизнь. Так мой папа говорит. Что будем делать?

- Начнем с эскиза, возьми простой карандаш.

Малышка вытряхнула на пол все карандаши, которые у нее были, пытаясь найти среди них нужный.

- Вон, у твоей ноги…

Девочка посмотрела вниз и точно, около нее лежал маленький, остро заточенный карандашик. Она взяла его и села за стул, начав рисовать. Призрак принялся ходить вокруг нее с важным видом, постоянно поправляя ее.

- Веди линию аккуратнее, почему твоя косичка так криво уходит вверх? Тут глаза в разные стороны, постарайся это исправить… Смести рисунок вправо, слишком много свободного пространства оставляешь.

Малышка не всегда понимала, что он говорит, но послушно старалась выводить каждую линию. Постепенно на белом листе появилось странное лицо, очень отдаленно похожее на саму девочку. Призрак внимательно уставился на него и мягко улыбнулся:

- Что ж, вышло достаточно хорошо, давай раскрашивать.

Девочка радостно запрыгала на стульчике и начала активно открывать краски. Призрак немного посмеялся, наблюдая за ней:

- Не торопись так, для начала возьми зеленую, раскрасим твою кофту.

Девочка подскочила, активно копошась в тюбиках, достала нужный цвет и уже собиралась наносить его на рисунок, как перед ней появилась рука призрака.

- Подожди, почему ты взяла этот цвет?

- Ты сказал взять зеленый…

- Но это оранжевый!

- Да? Удивительно! Оказывается, у одного цвета может быть столько названий! – девочка повернулась к остальным краскам и, указывая на них пальчиком, продолжила – а эти цвета тоже оранжевые или они все зеленые?

Парень помолчал какое-то время, затем присел на корточки рядом с ней.

- Я буду показывать тебе, какие брать краски, а ты продолжай рисовать.

Девочка кивнула, даря призраку самую теплую улыбку, которую она при себе имела. Вместе с ним она смогла нарисовать целую картину, прямо как тот художник! Девочка восхищенно повернулась к призраку:

- У меня есть один друг-художник…

- Друг?

- Ну, мы еще пока что не друзья, но я надеюсь, что мы станем! Он рисует так же потрясающе, как я под твою диктовку! Как ты думаешь, я смогу рисовать так же красиво, как он, только сама?

- Я думаю, что ты уже чудесно рисуешь!

- Правда? – девочка обрадовалась и попыталась обнять своего учителя, но прошла насквозь, чуть не уронив мольберт. Призрак слегка улыбнулся, наблюдая за ней, и посоветовал ей быть аккуратнее. Малышка сонно потерла глаза и снова посмотрела на свою картину:

- Ты будешь моим другом?

- Почему бы и нет?

Девочка лежала на диване, заботливо укрытая одеялом. В руках она держала рисунок и рассматривала его. Все-таки, он получился хорошим, и теперь на нем всего хватает. Кажется, это произошло из-за нарисованного силуэта позади малышки. Она не помнит, чтобы рисовала его, но, тем не менее, он выглядит на рисунке вполне себе уместно, поэтому девочка решила оставить его.

Ближе к вечеру она начала собираться на улицу. Ведь ее цель не завершена, и она хотела продолжить делать шаги к ее выполнению. Открывая дверь, она громко сказала:

- Я ухожу гулять! – и выбежала во двор. На этот раз детей было меньше, так как уже вечерело. Оно и к лучшему, может теперь она сможет найти…

Ее мысли прервал чей-то крик. Малышка повернулась. К ней бежал тот самый мальчик-художник с блокнотом в руке. Приблизившись, он оперся на коленки, тяжело дыша, и, выпрямившись, вручил этот блокнот ей. Девочка аккуратно взяла его и увидела на листе себя. Правда ее косичка была немного кривой и уходила вверх, а глаза будто смотрели в разные стороны, но, тем не менее, малышка смогла узнать себя. Рисунок ей очень понравился. На секунду этот рисунок показался ей очень знакомым, она четко могла представить, как именно он рисовался. Но, наверное, это не важно, и девочка повернулась к мальчику:

- Ты будешь моим другом?

- Почему бы и нет?

Михайлова Полина. Я больше не боюсь

– Сколько ещё? Минута? Пять? Не больше! – живот скрутила резкая судорога. – Я должен успеть!

За окном неяркое весеннее солнце мучительно пыталось выбраться из плена сгустившихся туч.

Холодные щупальца вновь зашевелились где-то внутри, мерзкие, противные. Саня ненавидел и презирал себя за эту слабость. Он не боялся никаких монстров из киношных хорроров, не пугали его и «заброшки», куда он частенько наведывался с другими мальчишками. Зато до жути, до отчаяния страшился не успеть. Куда не успеть? Чего не успеть? Он и сам не знал. И от этого страх усиливался стократно. Он, как омерзительный холодный червяк, заползал внутрь Саньки и лишал того способности мыслить, соображать, иногда даже двигаться и говорить…Вот и сейчас он чувствовал эту скользкую тварь где-то в животе. Когда чудовище доберется до головы, придет тьма, пустая и спасительная… Скорей бы…Скорей…

Звонок оглушил и спас. Саня вздрогнул, приходя в себя. Он рассеянно посмотрел на тетрадный листок.

– Ну, вот и не успел, – разочарованно, но уже без всякого ужаса констатировал мальчик. На этот раз он легко отделался. А контрольная? На самом деле, она его мало волновала, как и все остальное. После того, как три года назад он очутился в детском доме, причем с абсолютно стерильной памятью, Сане все было безразлично.

– Санёк, ты с нами? – прозвучал над ухом голос Витька. – Мы же в лес собирались! Говорят, во время войны тут бои были…

– Ну, раз собирались, значит, пойдем, – твердо сказал Саня.

После обеда немного потеплело. Солнце, наконец-то вырвавшееся из облачного плена, грело ласково, даже нежно. Настроение у ребят тоже было самое лучезарное. Они шутили, смеялись, устаивали дружеские потасовки, даже в догонялки попытались играть. Однако чавкающая снежная грязь очень быстро охладила их пыл.

– Ребята! Там дом какой-то! – крикнул кто-то.

Домик уютно устроился среди деревьев, в низинке. Он был небольшой, аккуратный, ухоженный. Из трубы шел дым. Значит, дом обитаем.

Мальчишки окружили жилище, подбираясь к нему с крайней осторожностью, словно тот был живым существом, с любопытством наблюдавшим за незваными гостями.

Когда ребятня была уже совсем близко, дверь внезапно распахнулась и на пороге появилась женщина, точнее, старушка, из той категории, которую принято именовать «божьими одуванчиками». Она и внешне чем-то напоминала этот неприхотливый цветок: невысокая, крепенькая, с пушистыми седыми волосами, которые она постоянно приглаживала, но они упорно топорщились в разные стороны.

– Совсем как у меня, – мелькнуло в голове у Сани.

– Ребятушки, вы откуда? Заблудились? Проходите в дом, согреетесь, перекусите, – старушка так ласково смотрела на детдомовских пацанов, что у многих защипало в глазах. Смутившись, они гуськом проследовали в дом.

Внутри тоже было тепло, уютно и пахло чем-то непередаваемо вкусным, домашним.

– Располагайтесь, сынки, – бабушка обвела комнату рукой, – сейчас блинками вас угощу, с вареньицем.

Внезапно Саня почувствовал непреодолимое желание пойти вслед за доброй женщиной. Он оказался в комнатке намного меньше той, где разместились его приятели. Старушка обернулась на шум, увидела влетевшего внутрь лохматого мальчишку и ласково улыбнулась:

– Входи, входи, внучек! Поможешь мне.

– Бабушка, – Саня будто впервые попробовал на вкус это слово, – бабушка… Горло перехватил спазм, и мальчик не смог больше произнести ни слова.

Хозяйка подошла к нему и с нежностью коснулась щеки, волос:

– Внучек, вы как забрели-то сюда? Ко мне ведь и не ходит никто…

– Как же вы здесь совсем одна! – невольно вырвалось у Сани.

– Да вот так получилось, – грустно произнесла женщина. – Пережила я всех своих.

И, не желая говорить о грустном, вручила Саньке поднос, второй взяла сама. Мальчишки радостно приветствовали их появление и набросились на еду.

Только Саня не мог есть, украдкой он бросал взгляд на хозяйку. Случалось, что их глаза встречались, тогда мальчик быстро и смущенно отворачивался.

Наевшись, пацаны засобирались обратно.

Уже на пороге, Саня обернулся:

– Можно я еще к вам приду…

– Конечно, внучек. Я буду ждать тебя.

Когда домишко почти скрылся из виду, Санька оглянулся: она все еще стояла в дверях, почему-то прижав руку к губам. «Я сюда еще вернусь», – решил про себя мальчик. В это время последний луч заходящего солнца вырвался из-за горизонта, коснулся головы женщины, дотянулся до Саньки, а затем вновь вернулся к светилу. Круг замкнулся, соединив всех троих подобием клятвы.

Не прошло и дня, как Саня вновь спешил в лес. День снова выдался пасмурным, низкие густые облака цеплялись за костлявые руки деревьев. Женщина будто ждала его, открыв дверь ровно тогда, когда Саня вошел в калитку.

И вот уже они непринужденно беседуют, сидя на кухне.

– Так значит ты тоже совсем один? – участливо спрашивает женщина Саню после того, как он рассказал ей о себе.

– Честно, не знаю. Я ведь не помню ничего, все в темноте будто.

– Ну, раз так… ты один, я одна… Зови меня бабой Катей, – она положила свою старческую ладонь на его еще совсем детскую, вздрогнувшую от теплого прикосновения. Неожиданно для самого себя он резко наклонился и прикоснулся губами к шершавой коже ее руки. А затем, словно испугавшись своего порыва, намеренно грубым голосом произнес:

– Может, по хозяйству чем помочь? Я могу.

Баба Катя подыграла, тоже сделав вид, что ничего не произошло:

– У меня крыша в сенях протекает. Посмотришь?

– Показывайте, хозяйка!

С того дня мальчик бывал у бабы Кати почти каждый день. И однажды она рассказала ему свою печальную историю:

– Ехал мой сынок со своей семьей на отдых, на море… Что уж там на самом деле произошло, одному богу известно, только слетели они с дороги… Потом взрыв… Опознавать нечего было. Да сомнений никаких: трое их было… сыночек мой, жена его да внучек… Вот так в один миг и осиротела я! Болела долго, а потом поняла, что не могу жить там, где каждая мелочь напоминала о дорогих людях. Так и оказалась здесь, вдали от цивилизованного мира.

Саня слушал, и сердце сжималось от сострадания. Как же это, наверное, тяжело: каждый день переживать боль утраты. И впервые за долгое время он подумал, что ему повезло, потому он о своих родных не помнил ничего.

Незаметно весна полностью вступила в свои права, окутав зеленоватой дымкой корявые сучья, спрятав от глаз людских их уродливые искривленья, смягчив резкость и угловатость. И в душе мальчика тоже что-то распрямилось, сгладилось. Уже очень давно не испытывал он тревожащего чувства страха, казалось, все это осталось в прошлом.

И вот однажды, придя к бабушке, он обратил внимание, что она словно бы напряжена. Женщина старательно скрывала свою обеспокоенность, но в конце концов Саня не выдержал:

– Бабушка, что-то случилось?

– Нет, милый, все хорошо… – голос предательски дрогнул.

– Рассказывайте! – твердо произнес мальчик.

Оказывается, на бабушкин домик положили глаз некие предприимчивые люди. Они предлагали ей деньги, а теперь предупредили, что с хозяйкой может и беда приключиться. Саня предложил остаться, но баба Катя категорически отказалась.

С тяжелым сердцем Саня покидал этот маленький домик, ставший почти родным.

Среди ночи он внезапно проснулся и понял: с бабушкой – беда. Через миг он уже мчался к лесу. Одна мысль билась в голове: «Успеть!»

Уже издали он увидел зарево и понял: горит домик бабы Кати!

Выскочив на пригорок, Саня понял, что дом не спасти. Он огляделся: бабушки нигде не было. Санька совсем не боялся погибнуть, он страшился только не успеть спасти ту, кто стал ему родным человеком, кто заполнил пустоту его существования, кто спас его от одиночества.

Санька рванулся сквозь огонь… Бабушка лежала в сенях, почти у самого выхода. Очевидно, она пыталась выбраться, но сил не хватило. Удушливый дым лез в глаза, невыносимый жар обжигал горло и легкие. Саня подхватил бабу Катю, но поднять не смог. От собственной беспомощности слезы отчаяния и злости текли по его щекам. Тогда он решил просто вытянуть женщину на безопасное расстояние. Мальчик понимал, что счет идет на минуты: еще чуть-чуть, и либо крыша рухнет, похоронив их обоих, либо они просто задохнутся. И в том и в другом случае исход один – смерть.

Рывок, еще один, еще… он почувствовал, что может сделать вдох. Воздух спасал и причинял боль. Но думать об этом было некогда, останавливаться нельзя. Вдруг страшная мысль вновь пронзила все существо ребенка: «Я опоздал! Она умерла!» Это было неправильно, нечестно! Он упал на землю, хриплые, лающие звуки вырвались из обожженного горла.

– Бабушка… – Сане казалось, что он кричит, но голоса почти не было слышно.

И все же его услышали:

– Внучек, милый, успокойся, ты успел…

Саня поднял глаза к небу, и вдруг в языках пламени явственно проступила другая картина: машина… В ней три человека: папа, мама и он, Санька… Они смеются, им хорошо, они счастливы… Вот на обочине голосует мальчишка, Санькин ровесник, рядом с ним огромная корзина грибов… Папа останавливается… Их четверо, мальчик рассказывает что-то, от чего им всем радостно… Их обгоняет машина, большая, темная… Тень от нее словно окутывает все мраком… Скрежет железа… Визг тормозов… Падение… Долгое, долгое…Удар… Мокрая трава щекочет нос… Санька поднимает голову… Папа тянет маму из машины… Огонь… Много огня… Силуэты людей растворяются в пламени… Санька кричит… Тьма… Пустота… Провал…

Что-то мокрое, горячее капает на лицо мальчика. Он открывает глаза – над ним склонилось смутно знакомое лицо:

– Мальчик мой, родненький, ты же спас меня, спас! Понимаешь?!

Опять в сознании Саньки затанцевали цветные фрагменты, их становится все больше, они заполняют темноту, и, наконец, складываются в единое целое.

– Бабушка, ты говорила, что потеряла всех своих в аварии, – мальчик торопится, он боится, что пазл опять рассыплется, и тогда вернется тьма беспамятства.

– Да, говорила, – женщина пристально смотрит ему в глаза. – Мне всегда казалось…Ты…

– Это ты – и правда, бабушка! Я должен был успеть спасти тебя! И я успел!

– Да, родной, успел! Успел…

Возле затухающего пожарища, на земле, сидят двое. Они, не отрываясь, смотрят друг на друга. Глаза их сияют от счастья: бабушка Катя больше не одна, Саня ничего на свете не боится.

Худяков Матвей. Родовое гнездо

Стояло теплое, насыщенное ароматами молодой зелени и бодрящей весенней свежести майское утро. Ох, как же я люблю праздники! Особенно дни рождения. Вчера мама до поздней ночи возилась на кухне, по дому разлетались манящие запахи выпечки, шум воды и позвякивание кастрюлек. Привычный предпраздничный фон, под который всегда так приятно засыпать.

— С днем рождения, сынок! — едва дождавшись семи утра, в комнату влетела мама и крепко обняла. Я счастливо вдохнул аромат ее волос, пронизанный пряностями корицы, ванили и меда.

— Ну, расти большой, не будь лапшой, — как всегда, пошутил папа. Ты, это, давай не тяни резину, Иван. Собирайся, едем.

Наконец, наступил тот момент, когда отец должен был взять меня с собой на рыбалку. Настоящую, не с мостков у городской речки–гадючки, а на большом озере в семидесяти километрах от города. От восторга я чуть не забыл развернуть подарки. Быстро собрался и уже через пять минут стоял возле двери с рюкзачком и новым спиннингом в руке.

— Обижусь, мальчишки, — всплеснула руками мама, — я полдня вчера готовила, чтобы если не ужин, то хоть завтрак праздничный вам устроить, а вы…. Эх!

— Да, нехорошо получилось, — кашлянув в кулак, сказал отец, — Олюшка, прости, конечно, мы уже садимся. Никуда наши сомики с щукарями не денутся. Ванек, бегом за стол. Ты куда столько наготовила? Роту солдат накормить можно, — потирая руки, заявил отец и отправил в рот вилку со своим любимым салатом.

— Ешьте, ешьте, гурманы, — счастливо вздохнула мама, — я вам там с собой на два дня всего собрала. И тортик с пирогами тоже, — предвосхитив мой вопрос, улыбнулась мама.

Десять лет! Я чувствовал себя совсем взрослым. Даже долгую дорогу перенес, как настоящий мужчина, ни разу не попросил отца остановиться.

И вот она - деревня. Именно такой я ее себе и представлял. Едва выйдя из машины, чуть не наступил на петуха, который тут же меня обругал и понесся дальше по своим, видимо, очень важным и неотложным делам. Вокруг все цвело, деревянные домишки утопали в зелени и палитре красок душистой сирени. Окружающее двигалось, жило, крякало, мычало, кудахтало и лаяло. Откуда–то доносился звук топора и скрип колодезной цепи. И все это, столь отличное от города совершенство, пронизывали теплые золотые лучики солнца, которое, казалось, тоже светило здесь как–то по–особенному. Навстречу нам со старенькой скамейки поднялся седовласый старик. Опираясь на массивную палку, приблизился.

— Дождался, сынок, думал и не увижу тебя боле. А это кто у нас такой? Неужели Ванютка?

— Иван, здравствуйте, — по–взрослому представился я.

— Десять лет, Федорыч, дорогой, — дрогнул голос отца.

Отец крепко обнял старика. Мы прошли в дом. Там было бедно, но очень чисто и самобытно. Накрыли на стол мамины яства. Дед Федорыч принес из погреба кувшин с ледяным компотом. Меня поздравили, жену Федорыча и моих дедов и бабушек помянули. Сидели, вспоминали былое. Оказалось, что в этой деревне родился мой отец, потом он поступил в институт в городе, да так там и остался жить. К отцу в деревню наведывался, по хозяйству помогал. А буквально за месяц до моего рождения, пришла беда. У дедушки остановилось сердце. Отец даже попрощаться не успел. Меня назвали в честь деда. А дом отец продал в сердцах. Правда, спустя месяц пожалел об этом, хотел выкупить обратно, но новые хозяева отказались. Тогда же отец и загадал свое желание…

— Ванька, сгоняй на чердак, там сундук найдешь, красный такой, старый. В нем военный планшет. Бери и неси сюда, — скомандовал отец.

На чердаке было пыльно и почему–то пахло еловой смолой и еще чем–то мне не известным, но очень приятным. Мне показалось, что именно так пахнет история. Сундук найти труда не составило.

— Открывай планшет, там записка, читай, сын, — сглотнув комок, попросил отец.

— «Сын, я пишу это письмо тебе, нашему Ивану Второму. Сегодня тебе исполнилось десять лет. Я даю обещание. Нет, я постараюсь сделать все возможное, чтобы ты этот день встретил здесь, со мной, в деревне. А на нашем участке, который мне так хочется скорее уже вернуть в нашу собственность, мы с тобой заложим новый сад, в тени деревьев,, среди раскидистых веток яблони, построим открытую беседку, будем вечерами пить чай, а утром убегать на рыбалку через низенький забор, выкрашенный в веселый оранжевый цвет. Я ведь только сейчас понял, что это то место, где мне хочется жить. Поздно, правда, но мечты же должны сбываться? Пусть и моя сбудется!»

— Да, сынок, делай выводы. Я хочу, чтобы ты не повторял моих ошибок. Как же я пожалел о своем поступке. Мужчина, как бы ему не было больно, не должен поддаваться эмоциям. А то, что он должен, так это чтить память предков, свою историю и хранить родовое гнездо. Все эти годы я не упускал из вида судьбу нашего дома. За это время он поменял уже трех хозяев. Поразительно, но дом будто не принимал чужих, а ждал нас. Знаешь, почему? Думаю, что он живой и родной. Так–то. Ну, что ж… Пойдем. У меня все получилось. Он снова наш, — в глазах его, такого сильного и мужественного человека, стояли слезы.

Далеко идти не пришлось. Вот он, небольшой, с зияющим проломом на покосившемся карнизе. Ощущение, что будто голову преклонил пред нами. С каждым шагом я чувствовал какой–то не знакомый мне до этого трепет. Родовое гнездо, как сказал отец. Огромная часть, нет, правильнее будет сказать, корневище, надежный фундамент нашей семьи. Удивительно, но мне захотелось прижаться к обветшалой стойке, поддерживающей козырек над ступенями. И, как только я об этом подумал, отец крепко обнял меня одной рукой, а другой прижался к дому. Никогда еще мы с отцом не были так близки.

— Папа, посмотри, тут у нижней кладки камушками выведена дата… Тысяча девятьсот первый год! Неужели этому дому больше века? Кто его построил? Мой прапрапрапрадед?

— Да, родной. Этот дом строил еще отец твоей прапрапрабабушки, Ксении Петровны. Потом в школу местную съездим, покажу тебе доску почета. Она учительницей работала младших классов, а после директорствовала долгие годы. Ее все тут помнят. Многих достойных людей выучила, воспитала. А муж ее, наш с тобой прапрадед, ветеринаром был, а на пенсию вышел, пошел в лесничество служить. Сколько зверья спас от браконьеров приезжих да вылечил от ран, полученных от капканов и сетей, одному Богу известно. Хорошие они у нас были, настоящие! А ты, кстати, кем стать хотел бы? Не думал еще?

— Знаешь, пап, до сегодняшнего дня летчиком или капитаном корабля быть мечтал. А сейчас даже и не знаю. Сколько профессий нужных есть. И для этого необязательно быть военным, можно подвиг совершать хоть каждый день, просто помогая другим. А в медицинском очень сложно учиться? Как думаешь, выйдет из меня врач хороший?

— Выйдет, сын. Верю в тебя. И ты верь в свои силы и возможности. Без этого никак. А еще нужно очень много трудиться, учиться прилежно. И в школе, и в институте. На доктора не зря учатся дольше всех, а потом еще и всю жизнь продолжают повышать квалификацию. От него главное зависит - жизнь и здоровье.

Стоит ли говорить, что в тот раз на рыбалку мы с отцом так и не собрались. Дел было много. Порядок в доме навели, карниз починили, Федорыч саженцы яблонек принес, и мы их посадили. В одной из лунок нас ждала интересная находка, настоящий клад, зарытый первым моим дедом во время революции — шкатулка с фамильными украшениями. Среди них было удивительной красоты резное колечко с сапфиром.

— Вот такая история...

… Мы сидели на крыльце с Алёнкой, которую я впервые привез в родовое гнездо, чтобы отметить вместе свое двадцатилетие.



—И, знаешь, я ведь тоже тогда, как и отец, загадал желание и положил его в тот самый дедов планшет. Не знаю, почему я, совсем пацаном, загадал в свои десять лет именно это, но … Читай, в общем.

— «Родной дом, я обещаю тебе, что никогда не продам тебя, буду хорошо учиться и стану доктором. И что когда-нибудь, через десять, пятнадцать или двадцать пять лет, я познакомлю тебя с моей девушкой, чтобы именно здесь сделать ей предложение стать моей женой», — на последних словах листок задрожал в руках девушки, ее глаза наполнились слезами.

— Будь моей женой и хозяйкой родового гнезда, — выпалил я, стоя на колене и протягивая бархатистую коробочку с кольцом, которое мы десять лет назад нашли с отцом, сажая яблоньки.

— Я согласна, Ванечка, — прижалась ко мне Алёнка.

Зашелестела листва. Ветер наклонил ветку яблони, и от ее молодой листвы на белом фасаде дома образовался след в виде улыбки. Дом благословил нас. Начинался новый виток семейной истории.

Виноградова Татьяна. Как Волков и Морозов пистолет искали, или о вреде праздников

Утром в понедельник совершенно не выспавшийся молодой человек уже стоял перед малость покосившимся участком, на всякий случай сверяясь с адресом. А не напутал ли чего?

Что же сугубо городской страж порядка забыл в этой глубинке? Безжалостно отправили, аргументируя тем, что новый опыт, новые люди. Хотя, на самом деле, по слухам, то ли тамошний участковый не слишком справлялся, то ли занемог, а там у них история такая – жуть! Преступность процветает, недавно вон пилу украли. Двуручную. Дружба. На следующий день, правда, вернули. Потому что пилила она последний раз ещё при Ленине. Точи – не точи, а всё одно. Пилит только мозги.

Станислав Волков вообще был человеком, несколько равнодушным к происшествиям. Привык, так сказать, к причудам. В городе же с чем только граждане не обращаются! То у них пёсик пропал. И не сам пропал, увели, точно увели! Вон этот с третьего этажа. Спросишь, мол, на кой ему? Так лицо больно преступное! Ну да, как будто сырок из пятёрочки свистнул. А то соседи шумные, по ночам, понимаешь ли, музыку громко слушают неподобающую. Волков с ними поговорил, так на следующий день у них исключительно Чайковский играл. Культура! И прочее, и прочее.

В общем, стоит Волков напротив участка, а сам думает, где там, собственно, дверь. Обойдя строение, победно усмехнулся – вот она, родимая.

«Так, тутошний участковый, как мне намекнули, не сахар, - подумал Стас, в нерешительности остановившись. – Следовательно, надо зарекомендовать себя… Как личность не слабовольную».

А внутри, кстати, было неплохо. В уголке расположился совсем крохотный телевизор. К слову, прямо напротив временного изолятора – ну как мило! Кресло стояло, стол, причем даже с документами какими-то. А вот кого живого, окромя как таракана в углу, увы, не наблюдалось. Волков смахнул с лица чернявые пряди и, уперев руки в бока, нахмурился. Помимо всего в участке присутствовал ещё и безбожный бардак.

Внезапно послышался грохот, недовольное шипение, а после громогласный, с хрипотцой, возглас:

- Та-ак, жульё, чего без моего ведома тут? Не проходной, чай, двор. Щас камнем кину, зря он что-ли тут дверь мне так долго подпирал.

- Не утруждайся. Камень – оружие пролетариата, - сухо резюмировал Волков и резким движением выудил фуражку, сказав при этом очень уж невесело: - Та-дам. Принимай напарника.

А про себя отметил, что этот вошедший человек-то младше значительно. Во всяком случае, с нелепо торчащими волосами цвета пшеничного, он выглядел как мальчишка какой. Ещё и веснушки. Бррр.

- Стас Волков, - кашлянув, решил представиться Станислав. – Я тут не задержусь.

- Ааа, вот оно как. Ну, Колька, - неохотно протянул явившийся, пожав руку. Рассудив, что имя – это несолидно, добавил:

- Морозов.

- Что же, Николай, больно грязно тут у тебя?

- Ха, великий чистоплюй, чего ж ты тогда не прибрался? Глядишь, пришёл бы я, а тут благодать. Как в сказке той. Только вот там царевна вроде как была, - ухмыльнулся Морозов. – Да и вообще это мера предосторожности. Ловушка. Зайдет кто-то не тот, запнётся, ну я его и добью. Вон, яблоком… Да чё ты хмурый такой?

- Работа такая. Кстати о работе. Как обстоят дела? Было что-то из ряда вон выходящее? Может, дело какое?- ввернул своё словцо Волков, по-хозяйски рассевшись на скрипучем до невозможности диване.

- Летело два ежа. Один зелёный, другой пёс. Сколько яблок росло на дубе? – Морозов невинно похлопал светлыми ресницами. Видя непонимание на лице напарника, он любезно пояснил: - Я думал мы тут нелепые вопросы задаём. Слушай, Стасик, это деревня. Чё тут случится-то?

Волков открыл было рот, чтоб возразить, но ни звука из его рта вырваться не успело.

- А где мой пистолет? – значительно бледнея, спросил Николай. – Где-е? На столе ж лежал, ну… Ты! – он яростно ткнул Стасу куда-то в центр груди и задрал голову, ибо Волкова природа-матушка ростом отнюдь не отделила. – Тут был только ты!

- А на кой чёрт мне чужое оружие? У меня свой ствол имеется, представь себе, - ложно обвиненный участковый оттолкнул чужую руку. Хотел ещё что-то сказать, оскорбительное причем, но у Морозова был такой растерянный и беспомощный вид, что где-то внутри шевельнулось чувство жалости. – Если его кто-то взял, то он выстрелит. И мы услышим. М? Может местные фильмов насмотрелись и сейчас пойдут карамельки из магазина красть?

В ответ послышалось лишь невнятное мычание.

- Слушай, а это твоё? – несколько удивлённо сказал вдруг Стас, поддев носком ботинка лежащую на полу тряпицу.

- Неа, - флегматично отозвался Морозов, уже перерывший ящички и принявшийся за разгребание завалов. – Вот почему пока ты не припёрся, все было просто замечательно?

- Но если не твоё, то чьё-то же, да?

До Николая, вероятно, дошла информация. Он свёл к переносице выгоревшие брови и начал что-то бухтеть под нос. Наконец, ему удалось выдать нечто членораздельное:

- А вдруг ствол-таки даст о себе знать?

- Я это лишь предположил. Иди пока, проветрись, а я переоденусь… Интересно, а на автобус я успею ещё? Да молчу! Мысли вслух.

Пистолет, как туманно полагал Волков, стрелять не спешил. Посему молодой человек и места себе не находил, готовясь к худшему. Надо же, только приехал, а уже по уши в проблемах. Оперативненько!

Участковые уже успели обойти пару домов, заскочить на почту. Ибо надо же было зацепки искать, да и Морозов клялся и божился, что, мол, не терял он оружие нигде. Украли! Как есть украли!

- Так, а что по тряпке? – убито спросил вдруг Николай. – Ну, нашли которую.

- В участке оставил, а что? Я и забыл о ней, - рассеянно отозвался Волков. – Хм, идея. Деревня мизерная, владельца вычислить как раз плюнуть. Потом по ситуации. Кругом! Налево! Шагом марш! Чего моргаешь…?

В почти любом поселении обязательно присутствует та самая бойкая женщина, зачастую преклонных лет, которая знает всё о всех и о всём. Это прямо справочное бюро! Именно к ней и потащил Морозов своего новообретённого напарника, захватив злополучную «улику» в виде свитера. При этом Николай твердил: «Это оно ведь тоже преступление своего рода. На родную полицию ополчились! Я ведь участок специально не запираю, одно слово – доверие… эх».

- Тамара Павловна! – окрикнул он женщину, когда они уже прибыли.

Волков недоверчиво отвёл взгляд и тут же почувствовал себя малость не в своей тарелке.

- Знаю я. Это Гришкино. Ну, из пятого дома. Во всяком случае много лет назад я его в нём видела, - авторитетно пояснила Тамара Павловна. И угрожающе спросила: - А что, откуда-эт она у вас?

Морозов с Волковым переглянулись и что-то решили помолчать. И, развернувшись почти синхронно, ретировались.

Однако оказалось, что Гришка не владелец.

- То есть? Да что ж всё так сложно-то? – возопил Николай. – Гриша, блин!

- Вы чего, ребята? Я ж его Санычу подарил. Ну, мне мал, не налезал уж. Праздник тогда был. Светлый, хороший. Ну и грех без подарка друга оставлять! А Саныч мужик толковый, да и свитер-то новёхонький ведь!

- Эта фиговина таковой была лет десять назад, - прошептал Стас, на что получил тычок от второго участкового в бок. Мол, молчи, тут всё либо новое, либо на тряпки к рабочим. Руки вытирать.

- Санычу, говоришь? А сам-то свитер что? Твой? – грозно поинтересовался Морозов.

- Нее, ребятки, мне его на работе выдали.

Уже в корень измотанные, «ребятки» направились к загадочному Санычу, которого, как выяснил Волков, зовут Михаил Авдотьев.

- О, а чего это у вас он, Володьки-механика ж вещь! – почесав затылок, хрипло резюмировал Саныч.

- Ваша, - с нажимом поправил Стас. – Во всяком случае, так сказал, эээ, Григорий.

- Ну да, он мне его отдал. Но к чему? У меня что, одёжки нет? Дак было это два года назад! Мы с ним тогда пили. Ну он расчувствовался, одарил. Хотя, знамо дело, не из лучших побуждений, а так. Выкидывать, наверно, жалко было.

Стас хлопнул рукой по лбу и выдавил что-то вроде: «Ооо-как-вы-меня-всеее».

- Понимаете, нам очень нужно узнать владельца. Нужна гарантия, - пояснил Морозов.

- Идём, Коль. Гарантии выдаёт только страховое общество, - измученно сказал Волков, оттаскивая напарника.

- А вдруг кого-то убьют? Что тогда будет? Кошмар тогда будет! – продолжал накручивать себя Морозов, уже представив, как он будет потом всё объяснять областным.

И тут история просто обязана была закончится, потому что у Стаса, человека в целом спокойного, задёргался глаз.

- О, Колян, здравия. И тебе привет, не знаю уж имени, - спокойно поприветствовал участковых Володя, выжимая тряпку.

- Слушайте, это ведь ваше, да? – кашлянув, начал было Волков, но его оборвал сам Владимир:

- Ну даёшь, Морозов. Чего вы ко мне то с этим пришли? Я у тебя его, дурень, вчерась оставил.

- Чего-о? – у Коли глаза на лоб полезли от услышанного, он аж присел на скамейку, мокрую от прошедшего давеча дождя.

- Мы с тобой вчера праздновали девятое мая у тебя в участке. Ну и я тебе УАЗик твой подлатал. Руки замарал, да и вытер тряпкой своей. Ну, свитером этим. Видать там и кинул, говорю ж.

Стас закатил глаза, а про себя усмехнулся: «Стало быть, тряпка».

Володя, вдруг что-то вспомнив, продолжил:

- А, ещё ты мне ствол отдал, типа за работу оплата. Ну а я не дурак, сейчас вот и снёс к тебе в участок.

Волков не сдержался. Послышался звук подзатыльника, а после недовольное пыхтение Морозова, - тот от неожиданности свалился с лавки.

- Спасибо, Владимир, вы помогли нам раскрыть такие дело! – официально поблагодарил Стас. – А то такая оказия произошла, вы не представляете, - он выразительно покосился на напарника и ушёл, махнув рукой на прощание.

- Но как же? – догнав Стаса у самого участка, жалобно протянул Коля.

- Хорошо отпраздновал! – Волков нервно хохотнул. На столе действительно лежал пистолет. – Я надеюсь, это самое страшное, что может тут случиться?

- Блин, Стасик, совесть грызёт, что я тебя в такую глупость втянул! – брякнул Коля.

- А ты вот зубки-то ей выбей, - любезно посоветовал Стас. – И будет она тебя облизывать, а не грызть. Хм, так что насчёт моего вопроса?

Николай втянул ноздрями отнюдь не приятный воздух участка и почти с наслаждением сказал, полностью противореча себе недавнему:

- Слушай, Стасик, это деревня. Тут много чё случается. Во поработаем, а?

Коленова Мария. Поэт со звездочкой

«… И о погоде. Сегодня в городе от нуля до плюс одного и ясно. Завтра утром в Череповце ожидается резкое похолодание до минус пяти. Возможен снег. Далее новости спорта», — бодро читала девушка из радиоприёмника.

— Снег землю прикроет, всяко светлее станет, — сказала мама, размешивая сахар в чае.

— Угу, — ответил папа, отщипывая влажный ломтик лимона.

Вечер заливал окна малиновым блеском. Обшарившая землю, закат наткнулся на памятник какому-то поэту у института, слепил бронзовую маску с его лица и растворился, как солнечный отблеск в чашке, давая дорогу сумеркам. Темнело рано и густо, из-за чего казалось, что наступила полярная ночь.

Хотя город наш невелик и жителей в нем наперечет, снега ждали все. Темнота, соединившаяся с тишиной улицы, дополняла ожидание чуда в виде снежного покрова, освещённого лимонными фонарями. Похудевшая и постаревшая луна, похожая на ноготь, больше не справлялась с ролью ночного светила. Должен прийти кто-то больший, а дождаться его — нелёгкая задача.

Я не люблю решать задачи. Мне больше нравится писать сочинения. Наша учительница говорит, что писать сочинение — это то же, что решать задачу. От этих слов в глазах технарей загорается родственный огонёк понимания, но на математике мне никто не позволит решать уравнения литературно, хотя в них больше букв, чем цифр.

Нам задали написать сочинение на тему «Великий поэт». Когда что-то задают — это задача, значит не нравится мне. Поэзия поэзией, но проза школьной жизни в том, что одна половина класса пишет про Лермонтова, а другая — про Пушкина.

— Пу-пу-пушкин, — повторяла я, пытаясь написать первое предложение.

«Александр Сергеевич Пушкин — великий русский поэт» — все, что появилось в моей тетради спустя час терзаний. Я попробовала представить его в детстве. Смуглый. Кудрявый. Кареглазый. С бакенбардами. Нет, сначала появился Пушкин, потом бакенбарды. Хотя…какой Пушкин без бакенбард. Или бакенбардов? Ерунда какая-то.

— Папа, тебе в школе какой поэт нравился? — спросила я, проходя мимо кухни.

— Мне? — переспросил он, — Некрасов. А что?

— Да так, сочинение пишу, — ответила я.

— А что за тема?

— Великий поэт.

— Так пиши про него. Если хочешь, я тебе расскажу. Я и стихи наизусть помню.

Он откашлялся, расчищая путь для слов:

— Однажды, в студёную зимнюю пору…

— Пап, спасибо. Я не буду про него писать, — вздохнула я и вернулась в комнату.

Писать про Некрасова было самоубийством, потому что это любимый поэт нашей учительницы. Она обязательно заставит читать сочинение вслух.

Как-то в школе мы гадали по книгам. Это когда задумываешь вопрос и выбираешь номер страницы и строчку. Что прочитаешь — то и сбудется. Книги не врут. Решила выбрать наудачу поэта из учебника. Там их много, и все — великие.

В учебнике четыреста с лишним страниц. Нужно загадать число от пятнадцати до четырёхсот, потому что слова на первых и последних страницах не считаются.

— Мам, — крикнула я, выходя на кухню, — какой у нас номер машины?

— Триста восемьдесят девять, — ответила мама, — а зачем тебе?

— Да так, просто. А число сегодня какое?

— Восемнадцатое, — ответила мама.

— Ага, спасибо.

Замелькали страницы, имена, фотографии и годы жизни. Где-то попадались картинки. Страница триста восемьдесят семь, восемь, девять. Вот она. Теперь восемнадцатая строчка. Пусть будет сверху. Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать.

Задание со звёздочкой: подготовьте сообщение о жизни и творчестве Николая Михайловича Рубцова, используя доступные ресурсы сети Интернет.

Историческая справка:

Николай Михайлович Рубцов (1936-1971) — русский поэт. Родился в селе Емецк Архангельской области. Закончил Литературный институт имени Горького. В своём творчестве воспел красоту природы Русского Севера. Умер в Вологде.

Да уж. Тридцать пять лет в пяти предложениях. Когда таланта больше не осталось, краткость назвали его сестрой и подарили автору заметки.

Я знаю, что именем Рубцова названа библиотека и улица. Больше, кажется, ничего не помню. Времени оставалось все меньше, а вопросов становилось все больше. Открыла первую вкладку по запросу «Николай Рубцов». С черно-белой фотографии на меня взглянули два глаза. Наверное, карих, насколько плёнка тогда умела передавать цвет глаз. Их обладатель имел лысину и шарф. И пальто.

Внизу появился список его стихотворений. Я нажала на слова «Звезда полей».

Звезда полей, во мгле заледенелой
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою…

Я посмотрела в окно. Шёл снег, не давая звёздам показаться. Небесный пух, заставший землю врасплох, медленно опускался, окутывая сонные улицы. Снежинка — это маленькая звезда. Наши с великим поэтом картинки почти совпали.

Пролистала ниже. У него было еще одно стихотворение о звезде.

В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды…

Такое тихое, как колыбельная. И светлое, как первая звезда. Возможно, звезды и загораются на небе, когда талантливые люди уходят из жизни раньше срока, и вся неизрасходованная энергия превращается в свет.

На других страницах были заметки о его биографии, повторявшие друг за другом: «поэт деревни», «певец Русского Севера», «красота природы». Жизненный путь поэта превратился в сочинение, который один сайт списывает с другого. Рубцова проходят, но не читают.

Строчки из другого стихотворения показались мне знакомыми:

Я буду долго гнать велосипед.
В глухих лугах его остановлю.
Нарву цветов.
И подарю букет
Той девушке, которую люблю.

Это же песня такая есть. Я помню, впервые услышала ее, когда мы еще жили в деревне. Радиоприёмник целыми днями моросил старыми песнями, но эта как будто звучала чаще. Или только она запомнилась.


Кататься на велосипеде меня учила сестра Юля. Я балансировала очень неловко. Ссадины на ногах не успевали заживать: то поверх них ложились новые, то я расчесывала корки до белых следов от ногтей на загорелой коже. Поэтому колени у меня до сих пор шершавые, как гранитные шары на набережной, хотя прошло лет десять. И эта песня отозвалась в сердце тонким рубчиком, заставляющим вздрогнуть от укола узнавания.

Я буду долго гнать велосипед. Не городской, серебряный, похожий на стрекозу, а мой старый, обрызганный грязью, с загнутыми лапками-педалями. Как сейчас помню: закат переливался через край и расползался по небу, как чайное пятно по скатерти. Вечер розово пах вереском. Ласточки стригли небосвод ножницами крыльев. От воды тянуло вечерней влагой, которая ласкала щеки. Дорога сама бежала под колеса велосипеда «Аист». Чтобы заехать в гору, приходилось слезать и катить его рядом. Педаль била под колено.

Белая колокольня стояла на своем отражении в воде, отчего была похожа на острый айсберг. Ёлки доставали до первых звезд, появлявшихся на другой стороне неба.

Тишина лопнула от удара часов на стене. И вереск, и сон, и ёлки разлетелись, как дым.

Я закрыла ноутбук и вырвала страницу с Пушкиным из тетради.

Восемнадцатое…Нет, уже девятнадцатое января. Домашняя работа. Сочинение на тему «Великой поэт».

Слова цеплялись друг за друга, толкались и бежали строчка за строчкой. Словам было тесно, а мыслям — просторно. Писать сочинение — это то же, что решать задачу, но задачу со звёздочкой: не знаешь, что должно получиться. Самое большое сочинение, которое пишет поэт — это его жизнь, а самая большая задача в ней — понять, ради чего она была. У каждого своё «ради чего». «Ради чего» даже звучит как среднее между «родимым» и «сердечным», потому что оно должно слышаться в каждом ударе сердца.

Через пару часов сочинение лежало в папке. Я смотрела с кровати, как карусельно проносились тени по стенам, когда через двор ехала большая машина. В большой машине хватит места на много людей. Хорошо, когда люди движутся в одном направлении и в комнате ненадолго становится светло от их ночной езды.

За завтраком папа спросил меня:

— Про кого все-таки сочинение написала?

— Про Рубцова, — ответила я.

— Он у вас в учебнике есть?

— Ага. Он поэт со звёздочкой.

Улица спала, укрывшись белой тишиной. Только дворник сгребал ее большой лопатой в сугробы. Потом он подошёл к памятнику, смахнул с его головы снежную шапку и продолжил расчищать площадь возле института.

Замерзшая дверь поддалась не сразу. Я вышла из дома.

Был сильный мороз.

Грошева Евгения. Ужас

Ужас – это вещь! Это совсем не то, что страх. Страх нам хорошо знаком. Он тёплый, живой, трепещущий. Из-за него сердце барабанит беспорядочную партию и ноги становятся быстрые, лёгкие.
Вот было: ты ребенок, и приснился тебе сон. Обычный вроде, но тебе так от него стало страшно – прямо настоящий ужас.
Это было на даче. Ты увидел, будто на улице глубоко синяя ночь, а бабушка припарковала машину на грядках с клубникой. Гром загремел, молнии засверкали, пошёл дождь – и такой сильный, что машину стало затапливать. А тебя самого в этом сне нет, но ты видишь, как поднимается уровень воды, как какие-то механизмы в машине выходят из строя и моргают экранчики.И от этого –жутко!
Просыпаешься, подскакиваешь на кровати и вдруг понимаешь, что это был сон. А всё равно душу скручивает в холодной пустоте, которая образовалась внутри тебя. Если расскажешь кому – не поймут. Это надо видеть своими глазами, чтобы понять, как же это всё-таки ужасно.
Ужас – это вещь! Причём вещь совершенно другого характера, чем страх. Ужас липкий и стылый. От него волосы, что называется, дыбом встают, словно электризуются, а внутри пусто, холодно и глухо становится.
А ещё было как-то раз, что проснулся ты посреди летней ночи.В темноте повис синий прямоугольник неба. Окно было открыто. А с улицы доносились чьи-то крики.
Какая-то женщина кричала, надрываясь, звала на помощь. А ты лежал, вжавшись в постель, зажимал в ужасе ладонями уши.Что такое? Кто кричит?
За окном в палисаднике темно, ни черта не видно. Выглянул бы - всё равно ничего не увидел бы.
А может, хуже. Может, увидел бы. Увидел бы женщину, истошно кричащую, и рядом с ней...
Ужас!
Нет, легче было лежать. Легче было сделать вид, что тебя нет, что ты не слышишь, легче было переждать.
Мама встала, закрыла дверь на балкон. Это чтобы криков не было слышно. А их все равно слышно, чёрт бы их побрал, через твоё открытое окно.
Ты заставил себя встать, закрыл окно, не опуская взгляда в черноту внизу, где кричала женщина.
Лежал, накрывал голову одеялом, зажимал уши. Глухо, неразборчиво слышно было голос через закрытое окно. Не знал бы ты, что за слова она кричала, может и не разобрал бы.
"Помогите!"
Ужас!
Ужас – это всё-таки вещь! Такая вещь, которую мозг всё время пытается забыть. Он у нас такой, склонный избавляться от того, что ему не нравится.
А в другой раз Она тебе написала о том, как жить не хочется. Боже мой, как же можно такую жизнь жить – тошную, скучную, унылую...
"Я уже бритву сломала, чтобы лезвие достать".
У тебя комом в горле встала тошнота, а внутри свернулась глухая, вязкая пустота.
Гадкая маршрутка везла почти час – бесконечно долго, за это время можно хоть двадцать бритв сломать, двадцать лезвий достать...
Двадцать лезвий. Раз, два, три... лезвия... Двадцать штук.
Ты приехал, а Она тебя встретила: такая странная, спокойная, будто бы все у неё хорошо.
Тыкала тебе в лицо своими белыми запястьями с синими нитями вен.
Улыбалась так нелепо и неловко. У тебя в голове загремело: "Убери от меня свои грязные запястья!" – и зазвенела пощечина.
– Ну тебя, – приглушенно ответил ты и отпихнул ее руку.
– Ты чего?
Она не то имела в виду, не то, что ты подумал. Хорошо, что ты промолчал. Молчи, сволочь, молчи и дальше... Хорошо, что держишь язык при себе.Бритва лежала у кухонной раковины, в упаковке из-под мороженого. В красном блестящем фантике металлическая смерть –
переливалась...
Ужас!
Бритва дешевая, сломана пополам. Так лезвие не достанешь, конечно, его оттуда не выковыряешь. Но Она попыталась, Она уже что-то сделала, Она уже взяла в руки бритву и сломала ее.
Что было у Неё в голове? В каком состоянии Она находилась, когда делала это? В каком состоянии сознания?
Ты сунул бритву себе в карман. Она неловко засмеялась, попросила отдать её, чтобы выкинуть, но ты отказался.
На остановке ты бросил отломанную ручку на асфальт и бил её ногой до тех пор, пока осколки не смешались с пылью. Чудесная майская пыль на асфальте, и солнце в синем небе.
Затем была верхняя часть бритвы. По ней ты бил даже с большим остервенением, потому что из неё на тебя глядела смерть, металлически переливающиеся в лучах закатного майского солнца. Ты её достал, она была маленькая и гибкая. Погнулась в руках без каких-либо усилий.
- Порежешься!
И порвалась. Так и порвалась, сволочь, легко...
Ужас! Ужас у тебя в груди превратился в холодную вязкую жижу. Возвращаясь домой, ты чувствовал, как отяжелели веки. Кровать была твердая, неудобная, но теплая. Ты заснул в страхе, что твой сон будет полон изрезанных запястий, лопнувших нитей вен, мокрого багрянца и металлического блеска.
А ночью тебе приснился искрящийся сон: белое солнечное пятно в синем небе и чудесная майская пыль на асфальте.
Эгоист.

Кайсарова Александра. Тело

7:15. Сон о том, чего уже не выразить человеческим языком прервал будильник. Убить ненависть к этому способу заставить себя включить утром и без того вечно пульсирующее сознание невозможно. Потолок в клеточку. Пустые синие стены. Стас закрыл глаза на секунду и переместился во времени. 7:30. Снова эта противная мелодия. Пришлось встать.

Движение людей по улице в час-пик повторяет бег снежных хлопьев по воздуху. Каждый порыв ветра срывает закапустившихся незнакомцев с места на место и заставляет ускорить шаг. Если бы среди них оказался индивид с обсессивно-компульсивным расстройством, то шаги он считал бы примерно как мелочь: сначала «два, четыре, шесть, восемь…», и уже спустя порыв ветра – «десять, двадцать, тридцать…»

В классе, как кажется, стало немного теплее, чем было вчера (или все уже привыкли). Тем не менее, с каждого занятого стула неуклюже свисал свитер – на случай если какая-нибудь абстрактная Марина Георгиевна посчитает помещение до безумия душным и заставит открыть форточку. При виде всей этой галереи, обосновавшейся на деревянных спинках, Стас решил не вывешивать свою темно-зеленую крупной вязки оболочку. По звонку скрипнула дверь, ровно посередине которой красовалось сквозное отверстие в форме звезды (тайну его появления унесли за собой в институты прошлые хозяева кабинета – выпуск 2014 года). В классе показалась призрачно уверенная в себе учительница химии в оранжевой жилетке:

– Так, Стас, доставай свою презентацию и будем переделывать. Работа уровня начальной школы, а про дизайн вообще молчу. Защита через неделю, а ты тыквы пинаешь. Скажи, это мне надо или тебе? – она отвлеклась на телефон – выбирала фотографию для очередного поста про участие в химическом диктанте.

Стас молча встал из-за стола и подошел к компьютеру. Через минуту на экране появилась неловкая презентация с надписью «Минеральные удобрения».

– Скажи, кто так делает титульный слайд? Кто проект писал? Кто руководитель? Под темой справа должно быть авторство. Пиши, кто выполнил. Дальше. Руководитель – учитель химии Абстрактная эМ Гэ, – она выходила из себя. Если бы люди могли слышать низкочастотные звуки, то весь класс заметил бы, что от учительницы издается свист кипящего чайника, – И зачем ты так укутался? Сними уже этот свитер поганый, надоело на него смотреть. Замерз?

Стены переглядывались и тихо хихикали, одноклассники радовались несостоявшемуся уроку. Свитер подступал к горлу, сужался, как комната страха для клаустрофобов. Стасу не хватало места внутри, ему хотелось опереться о зеленые стенки, вылезти и вдохнуть свежий февральский воздух.



После уроков, наконец, удалось отдышаться. Солнце длинными холодными лучами царапало глаза. Стас вяло передвигал ноги по грязному снегу, который ревниво затягивал подошвы его ботинок. Воздух мягко обволакивал и шептал обещания о переменах и тепле. От его неприторной сладости глаза Стаса тяжелели, и, как только он переступил порог комнаты, они провалились в хлопковую пропасть.

Стасу снился город, неузнаваемо знакомый. Обтесанные углы домов, продуктовые магазины, парковки для машин, наспех собранные и потому кое-где покосившиеся тротуары – всё это он видел каждый день по пути в некрасивое здание из красного кирпича, именуемого школой. С удивительной легкостью распахнув большую железную дверь, которую не без усилий открывал даже учитель физкультуры, Стас вошел в пыльный холл. На стене, там, где висела доска почета с фотографиями отличников, появились теперь портреты взрослых женщин и мужчин с одинаковым холодным взглядом и надпись «Работники месяца». В безличных чертах всех этих людей было что-то пугающе знакомое, хоть Стасу и показалось, что он видит их впервые. Откуда-то справа, из кабинета с опечатанной дверью вышла учительница в оранжевой жилетке и в ярости набросилась заворачивать Стаса в темно-зеленую блестящую фольгу. Лишь где-то в крохотном блике её зрачка можно было разглядеть подобие чувства. Страх, как обычно бывает во снах, парализовал тело Стаса. Скрипучее навязчивое шуршание оглушало его, перепонки в ушах от боли то ли костенели, то ли наоборот – растворялись как сахарная вата.



Стас очнулся на своей кровати в темноте, которую нарушал прожектор неприятно-белого фонарного света, проникающего в комнату сквозь щель между шторами. Ветер за окнами выл свои песни, бесцеремонно и не задумываясь, попал ли в ноту общего дыхания. А Стас старался дышать с ним унисон. В детстве, когда было особенно темно, Стас засыпал у матери на груди и невольно прислушивался к её ритму, старался вместе с ней успевать вдохнуть и продержаться до самого её выдоха. Казалось, именно этот подвиг его маленьких легких защищает спокойствие от нападения темных рыцарей.

Впервые за эти несколько лет Стас решил отпереть ту комнату в конце коридора. Стаса ливнем окатили воспоминания. По подоконникам стучали обрывки прошлого, беспорядочно и больно. С того времени здесь ничего не изменилось, только шторы больше никогда не открывались и лучи солнца (и даже фонарей) теперь обходят эту комнату стороной, будто боятся призраков. Заходя, Стас почувствовал, как что-то снаружи его тела звонко треснуло: свитер зацепился за крючок на двери и получил ранение в виде дыры. «Черт, что это, если не знаки Вселенной?» - подумал Стас, с досадой осматривая старую зеленую оболочку. Он открыл шкаф и наткнулся взглядом на те самые полоски разных оттенков фиолетового, так крепко привязанные к памяти. Любимый мамин свитер. Стас, не контролируя мысли, натянул его на себя. Внутри было просторно, легко, и сердце пылало так, как пылало сердце Данко. Но Стас боялся огня. Он быстро потушил костер и выбежал из комнаты, оставив оба свитера, как оставляют дома, спасаясь от пожара.

На следующий день Стас купил новый свитер – широкий, в черно-красную полоску. Он надевал его и смотрелся в зеркало, но не своими глазами, а взглядом со стороны. Крутился, вглядывался и не находил в новой обертке ни одного изъяна - так умело он переключал свое внимание от паразитирующего сомнения. Цинком отдавала каждая попытка сердца забиться – некуда было.

«Здесь душно. Надо пройтись», - Стас вышел на сырую улицу и побрел, куда глаза не глядят. Весна отбирала у зимы законное время. Снежные пляжи таяли, и занавесом после антракта открывалась взглядам робкая некрасивая земля. Стас шагал по сохранившимся ледяным островкам, иногда разбивал ботинками отражение в неглубоких лужах. Нити воздуха насквозь пронизывали пальцы-перья. Вдохнуть бы полной грудью, взлететь, сделать несколько кругов над городом и отправиться за край горизонта. Стас не заметил под ногами небольшой асфальтовый выступ и споткнулся. Послышался глухой грохот падающего тела, нелепо укатившегося в небольшой овраг. Оно поднялось и огляделось. Не заметив самого главного, оно взобралось обратно на холм и побрело в обратную сторону, по всей видимости, домой. Стас остался в этой оркестровой яме. Иногда он слышал отрывки чьих-то голосов, (и даже, кажется, свой) и, совсем не попадая в ноты, облегченно вздыхал.

Спустя неделю прошла научная конференция. Стас, точнее, то, что от него осталось, занял первое место и получил несколько баллов к поступлению в аграрный институт и пятерку по химии от Абстрактной Марины Георгиевны.

Килейникова Анастасия. Паузы

«Вся жизнь - это время между двумя соседними паузами. Они во всем. Ты делаешь шаг, отрываешь босую ногу от холодной, чужой земли и чувствуешь, как озлобленный ветер кусает еще недавно принадлежавшую ребенку пятку. Пауза. Глубокий вдох очередной порции внешнего равнодушия, секунда на инверсию и выдох частицами добра, собранными со всех уголков отвердевающей души. Пауза. Почти заброшенная станция на одном из маршрутов пригородных поездов, где раз в десяток лет две пары глаз встречаются после долгой разлуки. Молчание. Пауза. Ее не может не быть, ибо даже сердце бьется с остановкой: сокращение, пауза, сокращение. Порой оно производит удар два раза подряд, без перерыва. Потом наступает тишина, которая однажды затянется навсегда: любой момент, любой человек. А пока все, что остается: сокращение, пауза, сокращение.»

Парень, на вид лет 25, сидел в самом углу старенького, повидавшего ни одну историю жизни вагона. В его дрожащих от усталости и привычки все чувства держать внутри руках лежала книга, в главном герое которой молодой человек узнавал себя. «Вся жизнь - это время между двумя соседними паузами.» - идеальное описание его личной философии. Обычно смотрящие в сторону одной конкретной цели глаза, не найдя альтернативы, сквозь окно наблюдали за чередой бесконечно тянущихся проводов. Молодой человек выглядел уже потерянным, но еще не пустым – такое пограничное состояние, когда ты уже не знаешь, зачем, но пока еще помнишь, кто ты. Одно он знал точно: на станции у него будет ровно 30 секунд. Достаточно для того, чтобы выпрыгнуть до момента, когда загорится табло «выхода нет», и невероятно мало, чтоб осмелиться сделать то, на что не решался годами. Так нелепо было возвращаться в это место из-под удобного купола мегаполиса, в котором все находилось в понятном непрерывном движении; так неуютно вспоминать о существовании терзаний и мыслей, мешающих четко работающей системе существования. Здесь было нечто, похожее на жизнь, и именно это и пугало его. Однако он был обязан вернуться. Как минимум потому, что здесь его ждал ответ на вопрос десятилетней давности.

В жизни каждого человека есть вещи, которые просто не могут не случиться. Еще вчера этот юноша, затянутый в пучину стремительно сменяющихся красок и сцен, совершал каждодневные, по сути бессмысленные ритуалы. Работа, час самообразования, необходимое для поддержания социальной жизни общение с коллегами, еженедельная уборка помещения, состоящего из двух комнат и называющегося домом. Ошибочно совершенный телефонный звонок, от неожиданности выпавшая из рук потрепанная книга, и вот этот молодой человек едет в место, раньше носившее имя родины. Пожелтевший клочок бумажки, исписанный корявым детским почерком, вдруг перевернул все, нагло отнял спокойствие и вернул что-то утерянное множество лет назад. «На том же месте через десять лет» и небольшая звездочка. «Интересно, когда она успела это написать? И, конечно, она же всегда рисовала звездочки», - подумал юноша, взглянув на календарь. Оставались сутки, которые уже были четко распланированы, однако он отправился на вокзал, ни на секунду не задумываясь. На этот раз не от того, что привык бежать, а от того, что не мог иначе. Он должен приехать. Он должен узнать. Ничего не казалось глупым: ни пропуск работы, ни отсутствие гарантий, что его кто-то ждет. Вдруг он снова почувствовал себя свободным, живым, соприкасающимся с чем-то прекрасным.

Теперь же юноша ехал в поезде с необъяснимым ощущением тревоги. «Зачем я здесь? Имеет ли значение обещание, данное десять лет назад? Тем более такое смешное и неуместное…». Он подумал о том, что порой случаются разговоры, которые остаются с человеком всю его жизнь, которые невозможно забыть.

Где-то в двух километрах от железной дороги стояла деревушка. Одна из тысяч, но при этом особенная: имеющая свою историю, боль и сердце, она непременно показалась бы каждому родной и близкой. Есть такая особенность у русских деревень: независимо от места их нахождения и уровня знакомства человека с ними, они могут стать для него домом, настоящим, который нельзя приобрести ни за какие богатства, лишь за способность пустить в себя мир. Деревушка, ставшая матерью для каждого сиротки, наставником для каждого заблудшего, хорошим слушателем для всех, который скажет только одну, но самую точную мысль. Именно в такой деревушке и вырос юноша.

Был теплый августовский вечер, по своему содержанию похожий на последние страницы любимой книги. Читаешь их с особым наслаждением, растягиваешь чувства, углубляешься в смыслы, зная, что история вот-вот подойдет к концу. В тот раз дочитанную книгу было необходимо подарить младшему брату и никогда больше не возвращаться к ней, ибо путь жизни нельзя пройти дважды. Парень и девушка последний раз сидели на шаткой деревянной пристани у реки, и, кажется, уходящее солнце забирало с собой оставшиеся крупицы их детства.

- Ты знаешь в чем смысл, друг мой? – как всегда звонким, немного взволнованным голосом спросила девушка. Ее глаза улыбались так, словно она затевала какую-то игру. – Ты когда-нибудь задумывался, где же живет та правда, которую веками ищет человек? – она остановилась, - сейчас скажешь, что это излишне, но а по-моему, это важно. И не спорь! – девушка нахмурила свое еще не до конца взрослое лицо и рассмеялась.

- Я и не спорю, просто ты немного непрактична: кому какое дело до твоей правды? Мир стремительно меняется, меньше рассуждений, больше действий. Наша задача – грамотно распланировать будущее, приложить максимум усилий и уехать из этого пустого места.

На последней фразе наигранная хмурость на лице девушки сменилась серьезностью и обеспокоенностью.

- Я тебя не понимаю и не пойму никогда. И не хочу возражать, просто расскажу тебе одну истину, которую мне подарил этот мир. Да, непременно расскажу. Но только через 10 лет.

Она внимательно посмотрела на парня, словно искала в нем ответ на давно волнующий ее вопрос. Через несколько минут будто бы что-то поняла, кивнула и устремилась в сторону домов. Пауза. Ожидание. Он стоял в недоумении, думая, что она вернется, что это лишь очередная выдумка или бессмысленная обида от чрезмерной эмоциональности. Привыкший к движению, парень впервые оставался на месте. Пауза затянулась на 10 лет.

Выпрыгивая из вагона, молодой человек закрыл глаза; однако он знал, что с миром никогда не получается играть в прятки: непременно приходится вылезти из своей норки. На станции его никто не ждал. Было холодно и пусто. «Что страшнее: внешняя пустота или внутренняя? И может ли существовать одна без другой?» - подумал юноша и отправился по единственному возможному пути. «На том же месте через 10 лет. Пристань».

Пусто. То же деревянное сооружение, та же река. Только небо другое: чужое, серое, злое. И он, тоже, какой-то чужой. В мыслях замелькали воспоминания, окрасив разум теплыми цветами, давно вычеркнутыми из привычной палитры. Цвет соприкосновения с чудесами жизни и открытости души. Цвет честности и глубины восприятия. Свободы, заключающейся в моменте. Куда все это исчезло? Или он сам убил в себе способность чувствовать?

Прошло несколько часов, молодой человек не выдержал и отправился к домам. «Где же она? Неужели все это – очередная глупая забава, забытая ею с годами, что было бы вполне логично?» Он не хотел признавать это, ведь сколько бы он ни критиковал чудоковатость и неуместную чистоту сердца своей подруги, именно она и заставляла его верить в жизнь. У каждого существуют свои люди-константы, те, кому можно сказать «спасибо» просто за то, что они есть, люди, в глазах которых оправдан весь остальной, не всегда понятный мир. И необъяснимо страшно в один день не суметь их отыскать.

- Она умерла год назад. Несчастный случай, - ответ прохожего на ранее заданный юношей вопрос звучал неестественно жестоко, – получила образование и вернулась сюда, работала в школе. Забавная девчушка была. Говорила, что не может оставить это место, что в нем есть какая-то истина. Кто ж ее теперь знает, какая?..

Дальше слушать не хотелось. И зачем он только поехал сюда? Чтобы впервые за 10 лет почувствовать что-то настоящее, громкое и бьющееся в стенки души? Он привык к стремлениям и динамичности, совершено отвыкнув быть человеком. Его счастье заключалось в желании убежать, мотивация – в страхе узнать и понять что-то действительно стоящее. Было бы правильнее остаться в городе. Пауза. Он иначе не мог. И не хотел. Даже теперь.

И вдруг он понял ее мысль. Наверное, если бы она была жива, при этой встрече не проронила бы ни слова, просто бы показала мир вокруг. Нечто, неподвластное речи, состоящее из понятий «миг», «человечность», «понимание», «дом». Некогда казавшееся ему пустым место и стало хранилищем той важной истины. Жаль, что пришлось принять ее лишь теперь.

Пауза. Истина была в паузе. В чувстве. В способности человека передавать другому смыслы, независимо от обстоятельств. В возможности спустя 10 лет вернуться в определенное место и вспомнить, что у тебя есть дом. В том, что все люди связаны, как бесконечные линии электропередач. В той правде, которую человек копит и проносит через всю жизнь. В хрупких и едва заметных тонкостях души, которые надо научиться не ломать, а только лишь подкреплять стойким разумом.

Молодой человек вырвал последний чистый листок из книги и записал:

«Вся жизнь - это время, данное нам паузами. Они во всем. Ты делаешь шаг, отрываешь босую ногу от холодной, чужой земли. Пауза. И четкое понимание, где тебе отыскать тепло. Глубокий вдох очередной порции внешнего равнодушия. Пауза. Секунда на выбор. И ты без сомнений выдыхаешь добро. Почти заброшенная станция на одном из маршрутов пригородных поездов, где раз в десяток лет рождается человеческая душа. Пауза. Тебе необходимо уехать, но теперь есть, что взять отсюда, и с чем вернуться назад…».

И, вместо точки нарисовав звездочку, юноша положил листок на край пристани. Глаза отражения смотрели на него внимательно, словно искали ответ на давно волнующий вопрос.

- На том же месте через 10 лет, друг!

И, улыбнувшись, молодой человек отправился в путь.

Волченков Егор. Не царский урок

Леонтий лежал на диване уже второй час с очень довольной мордой. Нахлынувшие воспоминания не давали ему покоя. Усы его то и дело расползались в стороны от улыбки. Он покачивался и что-то мурлыкал себе под нос от удовольствия. «А еще «царями» представлялись», - ухмылялся Леонтий. Сейчас, спустя какое-то время, он уже смотрел на все с некой иронией, потому что поведение этих самых «царей» выглядело нелепо и смешно. Но тогда все было странно, а иногда даже обидно.

Лео, так звала его ласково мама, вспомнил, как познакомился с ними. До сих пор непонятно, откуда они взялись в городе. Городок, в котором жил Лео, был небольшим, и все жители друг друга знали. А эти ходили важные, смотрели на всех свысока, одни их побаивались, другие завидовали. Леонтию они казались успешными, сильными и властными.

- Они сказали мне, что они львы. Я и сам где-то читал или слышал: лев - это царь зверей. Вот бы мне стать таким, как они, мечтал я тогда. И имя у меня вполне подходящее, – произнес Лео.

- Лео, ты ошибаешься в этих существах. Они не те, за кого себя выдают, - отговаривали друзья и знакомые от общения с этими надменными особами.

Вообще у Лео было много друзей. Он общительный и дружелюбный. Особенно ему нравились собаки. «Это самые лучшие и преданные друзья», -говорил всегда Леонтий.

Давайте уже познакомимся. Леонтий – это рыжий пушистый кот. Очень умный и ответственный. Кот, который всегда стремился сегодня быть лучше, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня. Он стремился делать любое дело так, чтобы потом не краснеть. Во всем и всегда старался быть первым и мечтал стать лидером. Хотя по характеру он ласковый, добрый и уж слишком доверчивый. Многие, кстати, этим умело пользовались, как говорится, «ездили» на нем. Так вот, этот спокойный, добрый, умный, готовый в любую минуту прийти на помощь кот мечтал стать лучше, чем он есть. Кто-то однажды сказал, что выше головы прыгнуть невозможно, но Лео тогда был другого мнения.

-Давайте дружить, - осмелился однажды кот. И кому предложил? «Царям» зверей! Это был отважный ход с его стороны. «Цари», конечно, поломались немного, пофыркали, какое-то время, ухмыляясь, походили вокруг кота, осмотрели его, обнюхали с ног до головы, надменно похихикали. Но потом общим собранием вынесли вердикт: «Годен!». Но с одним условием. Ну как же без подвоха?

-Ты должен постричься так же, как это сделали мы! - объявила одна важная львица.

-Зачем? Я никогда не стригся, - удивился Лео.

-Это обязательно и не обсуждается. Ты должен оставить шерсть на голове, а остальное сбрить наголо. Ну разве что на кончике хвоста можешь оставить кисточку, - уверенно добавила львиная особа.

Как потом выяснилось, она у них там самая главная. Затем она вильнула хвостом, как бы скомандовав, чтобы все шли за ней. И стадо «царей» поплелось следом. «Горе царству, в коем правит женщина», - подумал Лео. Поскольку он был умный и рассудительный кот, то сразу ответа не дал. Всю ночь он листал энциклопедии и ни в одной не нашел информации, чтобы львы стриглись. «Что-то тут не то! Что это за львы такие, которые сами стригутся под одну гребенку, еще и своих друзей заставляют?» - засомневался Лео.

На следующий день Леонтий предстал перед львами, что называется, во всей красе: в отличном настроении и с новой прической. Он и так был невероятно пушистым, шерсть его торчала во все стороны. Но сегодня! Казалось, будто он попал под напряжение. А все потому, что утром намылся шампунем для густоты волос. «Цари» зверей, конечно же, были в недоумении, негодовании, в возмущении.

-Это что такое? – взвилась «главная».

-Это как называется? - подхватили хором остальные.

Разумеется, Лео это сделал не специально и не на зло. Помните? Он же добрый!

-Я решил, что никогда и ни при каких обстоятельствах не расстанусь со своей шикарной шевелюрой, нравится это кому-то или нет, -спокойно и уверенно произнес Леонтий.

-Ты ослушался, ты не подчинился, как ты мог?! - продолжала визжать главная львица.

-Но я не хочу быть похожим на вас внешне. Я хочу научиться быть увереннее в себе, стать сильнее духом, как львы, про которых я много читал.

Честно говоря, Лео сам не ожидал от себя такого - перечить львам. И кажется, в этот раз у него получилось отстоять свою точку зрения, оказалось, что у него есть сила воли.

-Если ты хочешь быть таким, как мы, ты должен каждый день ловить мышей и отчитываться об этом, - требовали «цари зверей».

-Я не буду ловить мышей. Мое хобби - рыбалка. Я ловлю рыбу не хуже, чем вы мышей. Каждый должен заниматься своим любимым делом, тогда будет обеспечен успех, - убедительно разъяснил Леонтий.

В ответ на неповиновение львы разозлились и приняли очередное свое зверское решение:

- Мы не будем общаться с тобой. Кот нам не ровня. Ты ослушался, и мы должны проучить тебя. Мы объявляем тебе бойкот!

- Бай, Кот! – крикнул один из них, видимо, самый умный (по крайней мере, он сам себя таковым считал). Хотел показать, что знает английский.

Леонтий расстроился, но виду не подал. Он решил, что у него есть знакомые и друзья, которые дорожат дружбой с ним. А львы поступили несправедливо и подло, но жизнь все расставит на свои места, нужно просто подождать. Он уже жалел, что когда-то подошел к этим существам и предложил дружить. «Меня предупреждали, мне говорили, а я не послушал. Они унижают меня, указывают, что мне делать, надсмехаются надо мной. Так друзья не поступают», - сетовал кот.

Все шло своим чередом. Лео стал меньше видеться с «царями зверей», старался держаться от них подальше. И вот неожиданный поворот: пришло приглашение для «царей зверей» на какой-то львиный форум, по какой-то там львиной теме. Но ни один из них не мог ехать, все отказались: кто заболел, кто уехал куда-то, кто не захотел. Решили попросить Леонтия выручить их, быть представителем на этом форуме. А заодно, как бы помириться с котом.

- Мы не держим на тебя зла, ты все сделал правильно. Мы бы тоже так поступили на твоем месте. А ты не хотел бы нас выручить? - так начали свою речь «цари». Лео было неприятно слушать эту лесть, он чувствовал очередной подвох, однако сказал:

-Я с огромным удовольствием поеду. Для меня это радость. Фортуна улыбнулась мне! Участие в форуме - старт в успешное будущее.

Уже через четыре часа Лео был в окружении величественных львов. Они были красивы, выдержанны, деликатны, полны достоинства и благородства. Горделивая осанка, грациозная кошачья поступь. А самое главное, в них не было ни грамма фальши. Что и говорить, наш Лео был просто заворожен. А взгляд! Он был действительно царский. «Я восхищаюсь этими животными! - произнес Лео. - Только совершенно не вижу сходства со львами из нашего городка». И ни один из этих львов не пристал к Лео с вопросами относительно его прически и внешнего вида. Никто не высмеял его и не сделал замечание. Лео чувствовал себя комфортно в этом высшем обществе. Проведя несколько дней в такой прекрасной атмосфере, наш кот, не только узнал много нового, но и познакомился с настоящими породистыми Львами. Лео приобрел опыт общения, узнал благородные манеры поведения. Но теперь Леонтий впал в еще большее сомнение относительно львов своего городка. «Может мне кажется?» - успокаивал он себя.

По возвращении Лео все львы как по мановению волшебной палочки и выздоровели, и вернулись домой. Но никто из них не только не поинтересовался поездкой, а даже не вспомнил ни разу о ней, будто никакого форума не было, или львы о нем просто не знали. Они вообще не обращали на Лео внимания и, как всегда, занимались своими делами: ссорились между собой, выясняя, кто из них главнее, умнее и красивее. Леонтию было неприятно такое отношение к себе, но он не стал возмущаться, поскольку очень устал и хотел выспаться. Не дождавшись ночи, Лео заснул.

Проснулся Лео от шума на улице. Он отчетливо слышал звуки гитары и крики котов со всей округи. Было такое ощущение, что каждому коту наступали на хвост, и все они орали от боли то поочерёдно, то хором. Леонтий вышел на улицу. Картина маслом: вокруг костра сидят львы и горланят под звуки гитары. Оказалось, они готовились к какому-то конкурсу.

- Что вы за львы? Львы должны рычать, а вы вопите, как мартовские коты, - произнес внезапно появившийся Лео. От неожиданности львы в кавычках (будем теперь их так называть) вскочили с мест и покраснели.

- Вы не только орете как коты, но и мурлычете, мяукаете и даже фыркаете, как они. Лжецы! Мне стыдно, что среди нас есть такие, как вы, - произнес Леонтий, повернулся и ушел.

Лео шел домой не спеша. На сердце у него было спокойно, как будто камень с души упал. Он осознал, что это никакие не львы и тем более не цари зверей. Это обыкновенные, заурядные уличные кошки и коты. Они сделали себе стрижку, как у львов, и посчитали, что этого достаточно, чтобы надеть корону. Но не учли главного: характер и поведение их остались прежними. Лео понимал, что не хочет общаться с обманщиками и лицемерами. И уж тем более ни о какой дружбе с ними не может быть и речи. Ему было стыдно и за себя: как мог так ошибиться? Надо было быть слепым, чтобы возвеличивать этих ничтожных самозванцев. В свое оправдание Лео сказал: «Опять из-за моей доброты и хорошего отношения к окружающим. Я больше никогда так не поступлю. Нельзя никого идеализировать, поступаясь своими интересами. Нельзя позволять командовать, управлять собой. Я буду с осторожностью выбирать себе друзей и ценить то, что имею. Эта история оказалась хорошим уроком».

Подойдя к дому, наш рыжий и по-прежнему пушистый кот Леонтий остановился, посмотрел в звездное безоблачное небо, откуда ему игриво подмигнула самая яркая звезда, и с совершенным счастьем и уверенностью произнес: «Мы можем сделать все что угодно и даже больше, нам просто нужно разбудить льва в себе. А дефицит львов –это вовсе не повод ценить шакалов».

P.S. А вы помните, что Леонтий был не просто рыжий пушистый кот. Очень умный и ответственный. Но это был кот, который всегда стремился сегодня быть лучше, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня. Что бы вы сказали, каким будет наш Лео после всей этой истории?

Назарова Арина. Эликсир храбрости

В огромном черном котле, на поверхности которого уже давно поселилась плесень, громко булькало светло-коричневое зелье. Частички налета периодически попадали в отвар и оставались там навсегда для усиления магических свойств. Я крутилась рядом с котлом и задумчиво перебирала травы, то и дело, шепча себе под нос: «Так, а это уже давно пора было выбросить». Или, наоборот, громко вскрикивая: «Нашла, нашла, вот знала же, что обязательно найду! Зря бабушка говорила, что я рассеянная, как росомаха – ничего подобного! Даже если бы всё было действительно так, то эти животные очень милые».

После этого мои тонкие губы сами собой растягивались в широкой улыбке, приоткрывая беззубый рот, и я радостно кидала свою находку в котел. Зелье внутри него начинало активнее бурлить и переливаться всеми цветами радуги. Косматый домовой, обитавший в темном углу, подальше от солнечного света, с явным неодобрением наблюдал за разворачивающимся перед его глазами волшебством. «Хозяйка будет очень недовольна, очень недовольна, когда вернется. Она порядочная ведьма и прекрасно знает, что нужно быть аккуратной и опрятной. Эх, чудесные были времена, когда мы с ней жили здесь только вдвоем, душа в душу! А сейчас что… Она уехала, а я вынужден быть единственным защитником этого места от разрушений?» – заворчал хранитель дома, щуря подслеповатые глаза. «Замолчи, Базилик! Не видишь, я думаю, что бы еще добавить», – недовольным голосом ответила я и бросила в котел лягушачьих лапок. Зелье забурлило и, подобно гусенице, начало выбираться из тесного котла. Оно сгустками падало на деревянный пол с длинными кривыми трещинами. Я радостно вскрикнула и в тот же момент достала из-за пояса полосатой юбки палочку. «Не торопись!» – крикнул Базилик, но его голос утонул в густом белом тумане, наполнявшим комнату. Раздался громкий хлопок - покосившийся, подобно пизанской башне, деревянный домик дрогнул, и все замолкло.

Я с трудом распахнула глаза и, потянувшись, потерла ушибленную поясницу. «Ох, Базилик, кажется, опять ничего не получилось…», – протянула я и вдруг замолчала, с удивлением осматривая изменившуюся обстановку. Вместо цветастого ковра, покрытого всевозможными пятнами различного происхождения, пол был застелен светло-коричневым линолеумом. Он гармонично сочетался с бежевыми стенами и вазами с цветами. Крупные пионы были прелестными и уже раскрывшимися, только вот они совершенно не пахли и казались неживыми, как будто застывшими, навсегда превратившимися в идеальные скульптуры из тончайшего фарфора. Раньше на подоконниках бурно процветала разнообразная растительность: пахучие георгины и хищные мухоловки, которые любили с хрустом пережевывать свою добычу. За ними ухаживал Базилик, обрезая особо зазнавшимся цветам лишние листочки. Где теперь домовой и как на него подействовало заклятие, я не знала. От этого на душе было тоскливо и грустно. Глубоко вздохнув, я поднялась и подошла к зеркалу. Приложив столько усилий для достижения своей цели, я не должна была сейчас сожалеть о содеянном. Все же получилось, значит, я должна быть счастлива, не правда ли?

Из прихожей послышался шум, и я поспешила на звук открывающейся двери. В узком коридоре стояли мои родители. Я долго с ними не виделась, поэтому сейчас мне почудилось, что передо мною мираж. «Изабелла, что-то случилось? Ты смертельно побледнела!» – резко спросила моя мать. Звук ее голоса разбил тонкую дымку иллюзий, и я поняла, что все происходит по-настоящему.

Всю свою жизнь я была странной, не такой, какой меня хотели видеть родители и большинство родственников. С детства меня тянуло ко всему загадочному и неизвестному, а чаще всего – к грязному и резко пахнущему. Я собирала на улице причудливо изогнутые ветки и яркие перья, которые потом бережно складывала в резную деревянную шкатулку. Мои рыжие волосы невозможно было уложить: как бы мать ни заплетала меня, упрямые кудряшки все равно выбивались наружу. Другие дети и учителя в школе не любили и сторонились меня. Из-за бесконечного недопонимания я стеснялась участвовать в конкурсах, получала плохие оценки и вечно сталкивалась с молчаливым недовольством родителей. Они были кандидатами наук и ждали от меня, их дочери, большего. Они старались найти хоть какой-то отголосок таланта во мне, но не находили. На самом деле способности у меня действительно были, но совсем не такие, которым родители бы обрадовались. Я была ведьмой, как моя бабушка, к которой меня и отправили жить, как только это выяснилось. Бабушка жила на окраине леса в покосившемся деревянном доме, где, помимо нее, обитали заблудшие души, любившие поболтать темными ночами, ворчливый домовой, а также разнообразные пауки и прочие насекомые. В этом доме я сразу нашла себе место, облюбовав удобный диван на чердаке. Туда я принесла свои пожитки и толстые книги по магии с пожелтевшими страницами, которые мне любезно выдал домовой. Именно в одной из них я нашла рецепт зелья, которое помогло бы мне избавиться от моего главного страха – остаться одной, не оправдав чужих ожиданий. Даже живя у бабушки, я продолжала оставаться второстепенным персонажем. Значимые события в мире магии пролетали мимо меня, подобно лёгким зефирам. Если я участвовала в конкурсе по приготовлению зелий, то непременно занимала второе место. Мой отвар был хорошим, но недостаточно. Сколько бы сил и времени я ни прикладывала, все было бесполезно, я всегда была лишь тенью, массовкой для кого-то более значимого, видного, идеального, кого-то, кто не был мной, что в мире людей, что в мире колдовства. Глядя на них, главных героев, я испытывала жуткое чувство зависти, они никогда не будут одинокими, забытыми. Им все дается так легко, а мне нужно приложить немало усилий – и все равно я не могу достичь того же, что они. Каждый раз мне казалась, что ещё немного, ещё чуть-чуть – и я достигну цели, но я всегда оставалась в стороне. Никто не упрекал меня в моих ошибках вслух, а бабушка, в отличие от родителей, даже хвалила меня, говоря о том, что все настоящие ведьмы совершают ошибки, которые иногда, наоборот, приводят к изобретению новых заклинаний. Найденное мною зелье позволяло мне стать идеалом и оправдать чужие ожидания. Я всегда мечтала об этом, если я буду добиваться успехов, то родители и бабушка будут мной гордиться, а значит, я никогда не буду одна. Благодаря колдовскому отвару у меня появился шанс на другую жизнь, где не будет места страху, который не отпускал меня уже столько лет.

Окунувшись в свои мысли, я не сразу поняла, что мне задали вопрос. Боясь не совладать с голосом, я лишь смущенно помотала головой. «Ну, раз все в порядке, – задумчиво пробормотал отец, – то пойдемте обедать». После этой фразы я покорно пошла следом за родителями. Мое тело как будто знало, что нужно делать, поэтому я спокойно села за стол, покрыла колени салфеткой и приступила к еде, механически пережевывая пищу и не чувствуя ее вкуса. В доме у бабушки я всегда ела кашу вместе с поджаренным хлебом, поверх которого заботливый Базилик толстым слоем намазывал ежевичное варенье. Я знала, что у родителей подобного угощения просить бесполезно, потому что они были исключительно за здоровое питание, а сахар вреден молодому растущему организму. С бабушкой всегда можно было обсудить прошедший день. Поддавшись воспоминаниям, я захотела расспросить родителей, но не смогла разомкнуть губ: мой рот как будто был склеен заклятием молчания. Я удивленно замычала и услышала чей-то тихий шепот около моего уха: «Хорошие девочки не разговаривают за столом, сомневаюсь, что твои родители хотели бы, чтобы ты была плохой». Резко обернувшись, я увидела плотный, черно-серый комок с внимательными глазами, который при ближайшем рассмотрении оказался котом. Он подмигнул мне и растворился в воздухе. Я перевела взгляд на родителей и поняла, что они ничего не заметили. Значит, кот был магической сущностью. Но только зачем он явился? Чтобы предупредить о чем-то или посеять смятения в моей душе? После еды я поблагодарила родителей и на деревянных ногах начала подниматься по лестнице на второй этаж. Я двигалась, словно марионетка. Мои ноги сами знали, куда меня вести, и я не могла сопротивляться. Зайдя в комнату, я удивилась царившему в ней порядку: кровать была аккуратно заправлена, а на стенах в позолоченных рамках были развешены дипломы за первые места в различных конкурсах и фотографии, на которых я была изображена в компании знакомых подростков. Именно они называли меня странной раньше, но скорее всего, благодаря зелью я стала им нравиться. Подойдя к черному пианино, которое огромным пятном выделялось среди других вещей, я села за него и начала играть меленную тягучую мелодию. Мои руки двигались сами по себе, четкими движениями воспроизводя музыку, а я не могла и пальцем сдвинуть, чтобы сбиться и оборвать ее.

- Хорошие девочки играют по нотам, – медленно сказал мне кот, улегшись на инструмент.

- Я не хорошая, – мысленно возразила я.

- Ты не хорошая, ты идеальная! Сейчас ты воплощение всех ожиданий своих родителей, ты же сама об этом мечтала, наслаждайся, – пропела сущность.

От осознания его правоты горячие слезы навернулись на моих глазах. Я проживу жизнь, в которой никогда не останусь одна, но буду несчастной. «Борись, маленькая ведьма, не дай страху запугать тебя», – услышала я в голове голос бабушки и неожиданно осознала простую истину. Мне не стоит бояться одиночества. Вокруг меня всегда будут люди, которые любят меня такой, какая я есть. Стоило мне это произнести, как кот, а точнее, мой детский страх, с хлопком растворился в воздухе: иллюзия рассыпалась, а я почувствовала, что лежу на ковре в бабушкином доме и больше ничего не боюсь.

Поздно вечером, спрятавшись под одеялом, я впервые сама позвонила родителям и рассказала о том, что сегодня мне удалось сварить сложное зелье, но оно получилось не совсем рабочим. Услышав о моей неудаче, взрослые не только не расстроились, а наоборот, сказали, что я молодец, потому что попыталась. На самом деле они всегда гордились мной, независимо от моих достижений, и хотели, чтобы я исполнила все свои мечты.

Киселев Павел. Записки моего кота

Счастлив ли я? Думаю, что да. Мое кошачье эго позволяет мне так думать. Я сыт, не ограничен в движении, обласкан теми, с кем я делю кров. Я жил здесь всегда. Знаю каждый уголок в этом доме, множество укромных местечек, где можно уединиться и отгородиться от суеты и общего пространства. Ведь я – кот, Мякиш. Имя, конечно, дурацкое. Но я привык к нему. И назови меня сейчас Леопольдом, я бы вряд ли откликнулся и был бы этому рад. Мякиш, так Мякиш. Вот Тимофей– назойливая псина, которая не дает мне покоя и съедает мой корм. Ему подошла бы более легкомысленная кличка – Тузик, или Фантик. Но его зовут Тимофей, как будто от этого он становится умнее. Глупая собачонка. Его IQ не больше белого пятнышка на кончике моего хвоста. Рыбы в аквариуме и то умнее его. Вы не подумайте, что мое кошачье мнение о его собачьей персоне строится на природной непереносимости к этому виду. Просто, если честно, немного ревную Пашку, моего любимого друга. Когда он вместо меня начинает чесать пузо этой толстой сосиске, мне хочется вцепиться этому наглючему чихуахуа в его курносый задиристый нос! У-у, Мякиш, понесло тебя. Надо успокаиваться. Просто, были времена, когда я был единственным любимцем в нашем доме. Я даже думал, что так будет всегда. Ан, нет! Как раз на мое двухлетие принесли этого пёселя. Инициатором столь глупой идеи была Пашина мама. Она, видите ли, не кошатница! Я давно подозревал, что она меня недолюбливает. Было и такое, что после того, как я погнался за мухой, и перевернул ее любимую орхидею, она запустила в меня тапкой! Еле увернулся! Я не обиделся на нее, потому что орхидея действительно была красивая. Мне было самому жаль, и стыдно за мою выходку. Вошел в азарт, она мне дремать мешала, эта муха. Конечно, она ничего, я про Пашину маму. Кормит меня вкусно и вовремя. Она всех кормит. Поэтому Тимофей и стал похож на бревно с выпученными глазёнками. Ну вот, сейчас опять заведусь. Черт с ним, с Тимофеем! Рыбы в аквариуме выросли до тридцати сантиметров! Вот раскормила! А сама ничего, стройная, ухоженная. Пахнет от нее всегда вкусно.Была бы кошкой, я бы за ней поухаживал. Рыбы – это отдельный разговор. Когда в дом принесли огромную стеклянную банку, и нагрузили в нее камней, я вообще не понял, что происходит. Даже были мысли, что мне новый писсуар готовят. Ну а когда в нее налили воды, вообще растерялся. Думал, сейчас купать начнут. Пришлось спрятаться в шкафу, на Пашкиной полке, на аккуратно сложенных толстовках из флиса. Вот это перина! А сны какие снятся… Передремал там всю эту суету, выхожу, а в банку рыб запустили. Я от этой красоты чуть по-человечески не заговорил. Вот это мое! Не то, что эта псина заполошная. Обожаю лежать возле аквариума и наблюдать. Это просто космос! Другая планета! Мои кошачьи инстинкты умирают перед этой красотой. Может это потому что я рыбу не ем? Ну да ладно, глядя на такую красоту, мне это даже в голову не приходило. Когда я укладываюсь полежать возле аквариума, огромный астронотус в леопардовом камуфляже подплывает поближе и начинает заглядывать мне в глаза. У него глаза огромные, и крутятся, как у хамелеона! Сразу видно, что интеллект у этого пацана что надо. Он у них за главного, вроде президента. Всех рассудит, всех помирит. А если надо- нагоняя даст. Полный порядок в этом царстве- государстве. А мои отношения с рыбами ценны тем, что они сами по себе, а я сам по себе. И мы друг другу не причиняем никаких неудобств, разве только сом синодонтис, подплывая к стеклу, призывает меня помериться с ним усами. Ему,почему-то кажется, что его усы длиннее моих. Наивная рыбина. Мои усы, как говорит кот Матроскин в известном мультфильме - мой паспорт. У Пашиного папы тоже усы. Так оно и понятно – особь мужского пола. У нас с ним и отношения скупые, по-мужски сдержанные. Он, когда утром спускается по лестнице вниз, проходя мимо меня, всегда говорит: «Привет, котяра!» Я, позевывая отвечаю ему мысленно: «Привет, от котяры слышу».

Сейчас зима, на душе спокойно, на улицу не хочется. Все благополучные коты дома сидят, весну ждут. Это кого недокармливают, тем приходится по гаражам да стайкам промышлять. Ну а я, как вам уже говорил, в полном шоколаде. Я за всю зиму на улице раза два был. Холодище, скукотище, птички на лету замерзают… Оно мне надо? То ли дело дома, возле камина. Растянешься во весь кошачий рост, огонь пляшет, дрова потрескивают… Лежишь и мечтаешь о прекрасном. А если дрема возьмет, какие сны снятся! Люди любят смотреть телевизор, а я люблю смотреть сны. Мое кошачье восприятие мира позволяет мне в моих снах проживать что-то невероятное. Зима в наших краях уж больно длинная. Пока весны дождешься, чтобы отправиться во все тяжкие. Поэтому сны – это отдельная история. На улице вьюга, зима, а мне снится, что лежу на лужайке на спине, лапы раскинул. Небо голубое, ни облачка. Две бабочки, красивые такие, травинку поделить не могут. Друг друга сталкивают, глупые гусеницы! А я помахиваю хвостом и сбиваю одуванчики. Они как парашютики, подхватываются ветром и стремительно улетают, растворяясь в голубой бесконечности. Лежу и млею.

Вдруг, ветерком навеяло запах. Ух ты, матерь кошачья! Опять соседский кот Епифан в нашем дворе территорию метит. Говорятже, скоротечен счастья миг. Пришлось соскочить, шерсть дыбом поднять для устрашения, глаза выпучить и заорать во все кошачье горло. Сколько раз я этому негодяю напоминал, что я здесь хозяин. Епифан присел от испуга, уши прижал, а потом спохватился, что когти надо рвать поскорее. Вскочил на бочок с мусором, и, отталкиваясь, пытаясь вскочить на крышу, перевернул его со всем содержимым. Лязг, грохот, и еще только что царившие здесь тишина и покой сменились на сотрясающую воздух тревогу. Епифан, конечно, убежал, а я торжествующей походкой зашагал к пробуждению.

Ну и зачем мне зимой лапы морозить? Нагоняя Епифану можно и во сне дать. Раньше мы ладили, пока моя любимая Маняша между нами не встала. Епифан тоже к ней неровно дышит. Но Маня выбрала меня. Вот он теперь и бесится, мстит, как может. Маняша моя – умница и красавица! Я ее как увидел, сразу понял – моя судьба. Шкурка, как у соболя, с переливом, шелковистая. Зубки как шильце. Глаза как незабудки, голубые. Бабка у нее из Сиамских была, вот ее такими глазками и одарила. Нуя-то тоже парень бравый. Вот у нас любовь с первого взгляда и получилась. А детки у нас какие! Маняшина баба Вера их как горячие пирожки раздает в добрые руки. Моя Маняша тоже из благополучных, как и я. Баба Вера балует ее, кормит хорошо, кофточки да шапочки ей вяжет. А Маняша отвечает любовью и преданностью. В общем, за мою любимую я спокоен, зная, что никто ее не обижает. Огорчает то, что снится она мне очень редко. Ну да ничего, скоро весна, намурлычимся.

Уже совсем скоро солнечные лучи с осторожностью незрячего начнут ощупывать сугробы, делая их шершавыми, серыми и колючими. Птицы после длительного молчания начнут перебивать друг друга. И хотя февраль еще календарный месяц, уже пахнет весной. Странное выражение - весной пахнет. Это мой друг Пашка так говорит. Но я с ним согласен, все-таки она чем-то пахнет, эта весна. Может быть это запах сосулек, с которых капает талая вода и бьет в темечко землю, чтобы поскорее просыпалась от зимней спячки? Или пахнет весенним ветром, который разносит великую радость пробуждения? И каждый новый день будет дополняться новыми запахами весны. Сойдут снега. Деревья вновь распеленают свои листочки. И я знаю, что, однажды проснувшись, Пашка подойдет к окну, хрустнет балконная дверь, и яркое зарево солнечных зайчиков зальет все видимое пространство: огороды, ребристые крыши домов. Свет озарит причудливыми узорами полупрозрачные навесы теплиц и растечется по асфальту, растворяясь в лужицах. Мы выйдем на балкон, и нас окутает нежный запах распускающейся листвы, цветущей яблони, аромат черемухи, цветущей перед нашими окнами. Какофония звуков окончательно добьет желание что-либо делать, кроме как наслаждаться этим мигом. А потом нам будет казаться, что весь Иркутск замер, вкушая весеннее настроение. Стихнет гул машин. Не будет слышно перестукивание строительных молотков. Все самолеты, которые чертят небо над Иркутском, приземлятся и будут спать в ангарах. А я, кот Мякиш, и мой друг Пашка будем наслаждаться мгновениями весны…

Что-то я размечтался. Как говорит Пашка: «Мечтать не вредно, вредно не мечтать». Согласен полностью, поэтому большую часть свободного кошачьего времени я провожу в мечтах. Это действительно очень полезно. Потому что мечтают только о хорошем, а о плохом мечтать невозможно. Так с чего же я начал? По-моему, с того, счастлив ли я? Наверное, да, ведь счастье – оно в мелочах…

Лоуренсо Да Силва Летисия. Мир под лапой

Шел четвертый год со Дня Великого Переворота. Осень, последние числа сентября. Небо, все ещё мрачное и плотно затянутое темными тучами, такими же темными, как и наступившая эпоха. Вся жизнь теперь проходит в ожидании грозы, и, увы, не в виде дождя или молний, а в облике острых когтей и разрывающего душу "мяу".

Идя на работу в офис, Алекс старался не думать об окружающем его мире, так как эти мысли зажигали в его сердце противоречивый огонек жажды справедливости. Будь он чуть смелее, чуть отважней или чуть глупее, он бы вступил в ряды анархистов, стал главным предводителем революции, но он лишь работник офиса, желающий простого спокойствия. Он долгое время пытался обрести его в Новом Пушистом Мире, в эпоху мягколапых, но самые разнообразные чувства терзали его душу, начиная со светлой ностальгии минувших светлых дней, заканчивая обидой и злобой на всех вокруг: на власть, главные должности которой теперь по большей части занимают коты, а остальные - люди, являющиеся приспешниками кошачьего режима; на злую судьбу и ее невероятные повороты, которые раньше можно было вообразить лишь в антиутопиях; на тех безмозглых людей и их подпольные опыты над кошками. О, на них он злился в особенности. Они разработали особую вакцину, вводили ее котам, и именно из-за нее в маленьких мозгах пушистиков начало вырабатываться некое вещество, от которого животные извилины становились уж больно походившими на человеческие. Коты стали думать как люди и, следует догадаться, нашли способ перехватить власть путем восстания. Все это сотворила нелегальная корпорация, которая теперь является коммерческим монстром и стала одной из частей двигателя современной цивилизации. Они ставили опыты над множеством котов, и того количества хватило, чтобы поработить мир...

Молодой работник едва успел вбежать в лифт, прежде чем он закроется. Он очень торопился передать боссу папку с бумагами, ибо задолжал это дело уже на два дня, что чревато выговором. Пока лифт продвигался вверх по небоскребу, мысли из головы временно исчезли, а как только двери распахнулись, парень, обуреваемый беспокойством, поспешил в нужный кабинет.

Он остановился перед прозрачной дверью, провел рукой по волосам, приглаживая их, и только потом набрался смелости постучаться.

- Войдите!

Молодой человек робко зашёл в помещение и тут же виновато потупил глаза, встречая неодобрительный взгляд, как всегда пронизывающий до каждой косточки.

- Малыш Алекс наконец соизволил выполнить рабочий долг! Ты же не рассчитываешь на премию в этом месяце, да? В твоём положении даже думать об этом было бы глупо.

Раздалось сардоническое хихиканье, такое противное, что от него передёргивало. Кто бы мог подумать, что прогресс дойдет до того, что эти ошейники на кошках смогут с точностью переводить их речь, и даже воспроизводить таким образом смех. Их голоса были выше, почти как у детей, но отличались особой четкостью, у каждого был свой тембр, и это сходство с людьми пугало.

Мистер Маффин был крупным котом породы рэгдолл, белый с коричневыми пятнами по телу и "шторками" на лбу, а также имел черный хвост. Голубые глаза его были красивы, но их взгляд заставлял чувствовать себя так некомфортно, что нередко на лице выступала испарина от волнения. Он был боссом конторы на тридцать втором этаже, в которой Алекс и работал. А разве когда-то он представлял, что в один прекрасный день все изменится, и его злобным боссом станет не ворчливый дядя в пиджаке и галстуке, а котик, чей пушистый зад будет просиживать место в кожаном кресле?

- Сегодня среда, помнишь об этом? День, в который...

- День Великого Переворота. Помню, мистер Маффин.

- В три часа спускаемся вниз для пения гимна. Будь добр прийти, Алекс, а то я слышал, что ты перестал посещать Кошачьи Часы.

Внутри все оборвалось и заледенело от ужаса.

Молодой человек насторожено поднял глаза на босса, чья наглая морда выражала недобрые мысли этой пушистой головушки. Он изо всех сил попытался скрыть испуг в собственных глазах и сделать как можно более непринуждённый вид, успокоить голос, дабы дрожь не выдала его.

- Простите, мистер Маффин. Я так заработался, что совершенно забыл о Кошачьем Часе и...

- Можешь не врать, - даже через механический переводчик в этих словах слышался ледяной укор. - Я отсюда твое дыхание чувствую. Думаешь я не знаю?

И в этот момент Оражевый был готов умереть на месте, уже представляя, как в кабинет врывается КОТОлиция и вяжет его, и...

- Просто заканчивай запираться в туалете, ладно? Кабинка не место для сна и прогулов, друг мой.

Алекс с облегчением выдохнул.

- Да, мистер Маффин, извините. Больше не повторится.

- Очень уж на это надеюсь.

Дверь в кабинет открылась, и Алекс дернулся, думая, что за ним и вправду пришли, но это оказалась лишь секретарша, несущая мисочку с молоком.

- Ваше парное молоко, мистер Маффин. Приятного аппетита.

Белокурая девушка очаровательно улыбнулась и поспешила выйти из помещения. Котик проводил ее долгим немигающим взглядом.



- Эх, какая женщина... - он вдруг опомнился и перевел уже суровый взгляд на парня. - А ты... Твой напарник станет работником месяца уже в четвертый раз. Имей ввиду, что его могут скоро повысить и перевести на этаж выше, а к тебе приставят другого.

- Я знаю. Мне нравится Пушистик, и я правда постараюсь брать с него пример, - услужливым тоном парень сказал то, что всегда крутит в своей голове на случай подобной отмазки. Впрочем, это даже было почти правдой, так как ему и впрямь нравился его коллега.

- Вот-вот. Если хочешь, то старайся. Без напарника будет сложно, а с кем-то неподходящим - ещё сложнее. Посмотри хоть на них.

Алекс глянул на стену, на которой висело три портрета. На одном из них была изображена кошка, невероятно похожая на Маффина, но отличал ее от него лишь шрам на левом глазу. Это была Великая Баффи - та самая кошка, которая возглавляла движение кошачьей революции, впоследствии ставшая первым президентом кошачьей эпохи. Под её портретами два других. То были кошки, сестры, полосатая и черная, с говорящими именами - Полосатка и Чернота. Полосатка - нынешний, второй президент Нового Пушистого Мира, Чернота - ее правая лапа, советчик, а также заместитель. Эти двое смогли поставить мир на ноги, более или менее привести его в норму. Они прочно держали власть в когтях, умело управляли всеми государственными делами, но... Становилось понятно, что режим, который они создают, уж больно напоминает начало тоталитаризма, но говорить об этом вслух опасно - вольнодумие пресекается.

- В одиночку всегда труднее... - кот потупил взгляд, думая о чем-то. Не отрывая глаз от своей миски с молоком, он сказал: - Иди работай, Алекс. И смотри, не опаздывай.

Парень коротко кивнул и тихо выскользнул из кабинета. Он глубоко вздохнул, немного пришел в себя и пошел к своему рабочему месту. Теперь коты работают вместе с людьми, все верно. Коты стоят в управлении, все время находятся рядом с человеком, имеют равные с ним права - даже чуть больше - и многие из этих мурчащих ребят действительно милые, но есть и такие, которые считают своим главным долгом службу кошачьей партии, именно поэтому не пренебрегут возможностью показать свою верность. Нельзя сказать, что среди людей таких нет - есть, и примерно столько же, сколько таких котов. Доверять теперь никому нельзя, ведь однажды ты можешь проснуться, а в дверь уже ломятся, потому что кто-то донес на тебя за твои "неправильные" мысли. Самым подозрительным в этом плане являлся один серый косматый кот, который работал в одном офисе с Алексом. Именно он сейчас провожает его подозрительным пристальным взглядом со своего рабочего места.

Парень как всегда сделал вид, что не замечает его, но сердце предательски быстро колотилось.

Кабинет Алекса представлял собой небольшое помещение с прозрачными дверями, внутри которой было два рабочих места. За одним из таких сидел бежевый сфинкс, чья мордочка опять исказилась в гримасе растерянности.

- Алекс, наконец-то! Я опять что-то не то нажал и тут вылезла эта штука и я не могу ее убрать!

Незадачливый работник подошёл к своему не более умелому напарнику и другу по совместительству, чтобы исправить дело. Это происходит постоянно, несколько раз в день, и именно эти казусы с компьютером лысого котика их и сблизили.

- Пушистик, это просто парадокс, что ты с такими умениями идёшь на повышение.

- Когда-нибудь я точно нажму на что-то, из-за чего меня уволят... Я говорил, что моя далёкая прабабка была родом из Египта? Там кошкам поклонялись, а теперь нас заставляют работать. Мои предки были бы разочарованы.

- Говори потише. Меня и так уже поймали на пропуске той среды.

- Да ну! - Сфинкс обеспокоенно распахнул глаза и снизил голос до громкого шёпота. - Босс сказал?

- Да. Думаю, это Клубок донес. Я ему точно не нравлюсь, по глазам вижу, что он мне не доверяет. Постоянно следит за мной. Точно говорю - он из этих.

Немного помолчав, Алекс добавил:

- Ты тоже будь поосторожней. Такие, как он, и котов не пощадят, тут же сдадут.

Пушистик удручённо вздохнул и вновь начал набивать лапками по клавиатуре.

- Самое настоящее проклятье - думать как люди...

Сугаченко Мария. В двух шагах от завтра до вчера

Он шел к своей цели. Медленно. Очень. Но это была его давняя мечта. Вокруг него было все светло-серое - просто светло-серое. Настолько, что казалось белым. Он шел почти вслепую, как шел почти всю жизнь. Лишь иногда показывались проблески белого и обычного серого, который казался самым черным на земле. Он уже привык к этому - все кажется не таким, каким оно является на самом деле.

Его лицо было изрезано морщинами. В одной была грусть о перенесённом горе. Лучики около глаз сохранили в себе воспоминания о радостных днях с семьей. Каждая морщинка хранила что-то свое. То, что сразу не разглядишь. То, что можно увидеть лишь в течение многих лет, с любовью глядя в это лицо.

Где-то среди этих морщин прятались глаза. Стального цвета моря. Моря, где он жил. Где он встретил жену, где они прожили много лет и откуда уехали его дети. Славное место. Раньше его глаза были другого цвета. Но это море... Оно изменило его.

Сейчас не было видно ни глаз цвета моря, ни волос, уже поседевших от пережитых радостей и горестей. Волосы цвета туч над морем. Они все скрывались за старой полинялой, но все такой же крепкой курткой, которая столько раз его спасала в холодные ветреные дни. В холодном северном море. Когда-то красного цвета, она теперь стала цвета старого маяка. Такого же старого, как и море. Наверное, когда море высохнет, он так и будет стоять. Маяк у несуществующего моря.

В этой куртке на дне карманов лежат старые крошки родного печенья, которое пекла его жена. Там же где-то валяются фантики ее любимых конфет, которые она туда складывала, когда в холодные вечера надевала эту куртку. Каждый раз говорила, что уберет их, и каждый раз забывала. Он их никогда не убирал. Они все также лежат - в книгах, в карманах, в каких-то альбомах. Сложенные так, чтобы не стерлись и не помялись. Где-то, завалившись в подкладку из дырки в кармане, лежит маленький оберег - простая безделушка, которую туда положила жена, думая, что он не заметит.

Он шел, вспоминая все это. Эта куртка защищала его от снега, который заполнял все пространство и всю Вселенную. Его кожа обветрилась от сильного ветра, глаза привыкли быть прищуренными. И все это: снег, море, фантики, пронизывающий ветер - смешивалось в один ветер, который пронизывал его сверху донизу.

Знак. Одиноко стоящий знак, показывающий, что здесь это место. Южный полюс. Место, где за один шаг можно вернуться во "вчера" или пойти в "завтра", всего за один шаг. Он медленно шел вокруг него. Никто бы никогда не догадался, что он делает. Это поймут только глаза, много лет смотрящие на него с любовью. Он отходил в прошлое. На месяцы и на годы. С каждым шагом. Путешествуя. Во времени и в своих воспоминаниях.

Мальцев Кирилл. Хрюша

Когда я изучаю старые чёрно-белые фотографии, сделанные в девяностых годах, я погружаюсь в атмосферу того времени. Я рассматриваю фотографии своей бабушки, где она с копной «химических» волос в духе «а ля Анджела Дэвис», да и другие её коллеги тоже все выглядят странно с огромными одинаковыми начёсами и в одинаковых платьях, и понимаю, что тридцать лет назад жизнь была совсем другой. У всех суровые и напряжённые лица, как будто придумали очередные ФГОСы и надо их немедленно внедрить в жизнь. Бабушка моя продолжает работать в школе, на её голове осталось совсем мало седых волос, она «немножко Байден», как говорит моя мама, но её рассказы про «лихие девяностые» я слышал в мельчайших подробностях миллион раз, потому что всё, что было раньше, она отлично помнит.

Мы живём в небольшом провинциальном городке, где все друг друга знают. В те далёкие годы все жители имели «хозяйство». Оно хрюкало, мычало, кудахтало, требуя заботы и еды. Во всём городе утро начиналось со звона вёдер, криков и разбирательств, кто не убирает за своей коровой.

Это было 22 февраля. В честь праздника школьный коллектив сократил уроки, выпроводил детей, накрыл столы в учительской и устроил гуляние. Несмотря на то, что в учительском коллективе было мало мужчин- физик, трудовик, физрук и вечно «подшофе» кочегар,- гуляние проходило шумно и весело. Каждое методобъединение готовило свой номер художественной самодеятельности, каждый приносил с собой коронное блюдо. И пусть селёдка под шубой была без селёдки, а кто-то приносил блины или огурцы «смерть фашизму», напиток домашний «слеза комсомолки»- всё было весело.

Моя бабушка решила уйти пораньше, так как дома её ждала шестилетняя дочь Аня. На площади стоял грузовик, там лежала гора сена, какой-то человек остановил мою бабушку и стал слёзно умолять купить поросёнка. Он говорил, что надо выдать зарплату работникам, а денег нет. Было так ветрено и холодно, мужичок просил так слёзно, поросёнок стоил совсем мало, что бабушка купила это замерзающее чудо, посадила его в сумку, где лежали тетради и журнал, и помчалась домой.

Дома её ждали. Когда она достала хрюшку из сумки, все сначала обрадовались. Поросёнок забился под батарею, пытаясь согреться. Прабабушка всплеснула руками и заявила, что в сарае слишком холодно для такого малыша, и пусть животное поживёт в квартире. Мы назвали поросёнка Хрюшей и даже помыли его в ванне в слабом растворе марганцовки. Хрюша стоял смирно, глазки его закатывались от удовольствия; видно было, что он любит тёплую водичку. Через пару дней поросёнок освоился: он носился по всей квартире, цокая своими маленькими копытцами. Он постоянно оставлял на полу лужицы и какашки, поэтому пришлось свернуть все ковры, паласы и дорожки. Хрюша подрос и научился залазить на кровать, диван и кресла. Он рылся своим пятаком в подушках и пододеяльниках, покусывал домочадцев за ноги, если они не гладили ему животик. Поросёнок ел кашу 6 раз в день и рос не по дням, а по часам. На ночь его закрывали в ванную комнату, потому что неприятно, когда хрюкающее создание спит с тобой на подушке. Часов в пять утра поросёнок начинал визжать, требуя еды. Соседи стали смотреть косо, изредка интересуясь странными звуками из нашей квартиры. Дедушка и прадедушка предлагали съесть поросёнка и обеспечить доступ в ванную комнату. Бабушка рыдала и цитировала Антуана де Сент-Экзюпери про ответственность о прирученных братьях наших меньших. Прабабушка молча шила кафтанчик для Хрюши. из бабушкиной старой шубы.

Седьмого марта Хрюшу торжественно выпроводили в сарай, предварительно нарядив в меховой кафтанчик.

Всё лето всем семейством рвали лебеду и крапиву, выкармливая поросёнка. Перед Новым годом Хрюшу зарезали. Всё это сопровождалось слезами, угрозами голодовки. Но вид отбивных, холодца, сала с прослойкой взял своё, и мы начали забывать нашего Хрюшу.

Рассказ об этом поросёнке передаётся из поколения в поколение в нашей семье и стал легендой.

Харченко Роман. Бессонница

Вокруг так темно. Холодный лунный песок словно замедляет кровь. Вокруг так тихо. В вакууме раздаются лишь удары по вискам. Бездонная ночь космоса затягивает. Остаётся вечно смотреть в её глубь, ничего не искать и даже желать найти. Просто вечно смотреть, словно на одну картину в галерее. Но удары всё громче. На стекле видны следы дыханья. Лёгкие выпускают весь воздух за раз и тут же набирают новый. Кто-то стоит за спиной. Темнота выплёвывает космонавта. Теперь он принадлежит не ей. Нечто, стоящее за спиной, теперь зовёт его. Он закрывает глаза - хочет опять в темноту. Страшно обернуться. Замёрзшие конечности приходят в движение, оледеневшие веки с трудом раскрывают глаза. Он оборачивается. Синий шар перекрывает ночь. С него выпадает серебряная точка, оставляющая блестящий хвост на своём пути. Наверное, это летят за ним.

Глухой удар разорвал вакуум.

Саша машинально поднялся с кровати. На окне остался стекающий след от снежка. На столе замигал огонек уведомления. Саша доковылял до окна. Там внизу, уперев руки в бок, стоял неразборчивый силуэт, который, осознав, что его наконец заметили, замахал руками. Стрелка часов давно перевалила за полночь. Саша сделал глубокий вдох, предвкушая приключения, ждущие его у двери подъезда. Он накинул куртку и вышел из квартиры.

Подъезд встретил его выученным за долгие годы проживания наскальным «искусством». Лестничные пролеты быстро оказались позади. Промёрзшая стальная дверь со скрипом отворилась. Холод сразу окатил мурашками. Не меняя позы, перед Сашей предстало его приключение - Соня. В темноте сверкнули её глубокие синие глаза. Взгляд Сони заставил Сашу покинуть царство снов. По всему телу разошлось тепло, словно он выпил горячий и бодрящий кофе.

- Та-дам! - пропела она, мягко подгибая ножку и указывая на раритетный автомобиль ушедшей эпохи.

Саша понял, что, выйдя из комнаты, подписал себе приговор. Соня угнала походную машину своего отца.

- Эй, я чего-то радости на лице не вижу!? Может, это на тебя краску нагонит? - сказала она и всё так же торжественно открыла багажник, в котором лежал длинный черный лакированный кейс и тренога.

Нет, Саша ошибался: приговор он подписал, когда познакомился с Соней. Она взяла телескоп отца. Саше уже ничего не оставалось, кроме как доверить свою судьбу Соне, стать её соучастником.

- Ну, так едем? - спросила Соня, нагнувшись и изящно подняв бровь.

- Конечно, едем, - ответил Саша, подходя к машине. - Но только куда едем?

- В бескрайнее русское поле.

Ответ полностью удовлетворил Сашу. И хотя конечный маршрут всё так же оставался загадкой, он, чтобы избежать звание тормоза, поспешил сесть в салон. Внутренность автомобиля была вся с любовью истёрта временем.

Соня умело надавила на педаль газа и повела машину по лунной дороге. В пути они в основном молчали. Кажется, в каком-то фильме, который советовала посмотреть Соня, говорилось, если встретишь особенного человека, то понимаешь, что с ним можно помолчать. Пожалуй, это было так. Саша оставался прикован мелькавшими за окном темными деревьями и казавшимся бесконечным полем. Мысленно он уже был в той темноте, и лишь изредка Соня выдёргивала его обратно в машину, рассказывая про свой ловкий угон.

Показался голубой знак и несколько рядов небольших домов.

- Мы уже почти на месте, так что просыпайся уже, - вернула в мир Сашу Соня.

Они проезжали мимо небольшой деревни. Саша теперь всматривался в потухшие окна домов. Сколько же таких выцветших голубых знаков, надписи на которых заспанный путник, если не увидит, то и не заметит различий пейзажа, а если и увидит или даже разберёт название, то долго в голове не продержит. Да, такие небольшие деревеньки, словно призраки, о которых знают лишь их немногочисленные жители. Самих жителей можно увидеть ещё реже. Они всегда в своих неизвестных заботах, которых, казалось бы, в такой глуши и быть не может. Жизнь здесь можно распознать лишь по большому количеству машин у дома: кто родился, кто женился, кто умер. После жизнь опять помещается в рамки знаков на въезде и выезде. И небо над такими поселениями всегда голубое, неглубокое, с парой тучек. А если и понадобится дождь, то быстро затянется оно тучами, и так же всё быстро пройдет, словно забудет про призрачный край.

Послышался резкий скрип колес. Машина накренилась набок, а после рухнула в привычное состояние. Саша повернулся проверить, всё ли в порядке с Соней. Она старалась быстрее выровнять руль и спрятать волнение на лице.

- Ой, ты извини, я чуть поворот не пропустила. Всё замело - ничего не разберёшь.

Всё и вправду замело. Белое поле было покрыто кратерами из-за ветра. Глубокое чёрное небо было усыпано звёздами. Машина подпрыгивала на каждой кочке, как в невесомости.

Спустя некоторое время Соня наконец заглушила мотор.

- Всё, высаживаемся, - сказала она, открывая дверь и наполняя салон холодным паром.

Соня с силой открыла багажник, вручила кейс Саше, а сама, взяв треногу и термос, повела его вглубь снежной пустыни.

Соня, словно атомный ледокол, раздвигала белые барханы. Вскоре она резко остановилась и кивком головы скомандовала: «Остановимся здесь!» Саша закрепил в сугробе треногу, а Соня умело вертела в руках детали телескопа. После окончания сборки над белой пустошью возвышался старый советский телескоп. Соня тут же прильнула к пластмассовому прицелу, периодически поглядывая в окуляр.

- Саша, тут...- она не договорила и обернулась, полная счастья, приглашая к окуляру.

Саша, заинтригованный увиденным Соней, присел и, чтобы не сбить прицел, медленно прислонился к серой трубе. На другом её конце оказалась луна. Она показалась лишь наполовину. По линии ночи проходил ряд кратеров, а уже от них шла серокаменная степь.

- Да, очень...- сказал он, отступая от телескопа и осматриваясь. Казалось, что пейзаж вокруг ничем не отличается.

Соня расплылась в радостной и отчасти самодовольной ухмылке. Она тут же стала искать Марс и даже поймала его. Долго расстраивалась, что в феврале все планеты рано прячутся. Показала по памяти все известные, а, возможно, и неоткрытые созвездия. В конце своего выступления она выдохлась и потянулась дрожащими от мороза руками за термосом с чаем, чтобы восстановить силы. Клубы лимонного пара растворились в морозном воздухе. Тепло разошлось по звездочетам-любителям. Саша замер и остановил взгляд на луне, хотя было видно, что рассматривает он не её, а, скорее, просто мысленно витает.

- Знаешь, а ведь я в детстве мечтал стать космонавтом, – начал Саша, не отводя взгляда от небесного тела. – Сейчас искал бы тебя оттуда в этом поле.

- А теперь о чём мечтаешь? – спросила Соня, задумчиво закинув голову к звёздам.

- Не знаю. В детстве всё казалось намного проще: захотел – стал. А может тот неосознанный выбор и был верным. Просто со временем мы его потеряли. Всё как-то потеряло свой смысл. Теперь хочется забыться и просто наблюдать, как в дороге, как сейчас здесь, как если бы я стал космонавтом. Я бы хотел просто смотреть. Без тревог, выборов. Взять и затеряться среди этого снега и ночи.

Соня не стала влезать в монолог. Ей хотелось больше послушать обычно немногословного Сашу.

Дыхание сбилось, холодный воздух всё сильнее стучал по легким. Всё тело закоченело и одновременно желало повернуться в сторону Сони. Саша выпал из объятий звёзд и посмотрел на спутницу. Её синие глаза разлились океаном на фоне ночи, ещё бы немного и Саша в них захлебнулся. С них катилось несколько блестящих линий: либо растаял иней, либо слезы.

- Саша, ты самый настоящий…

- Мечтатель? – перебил Саша.

- Нет! Ты самый настоящий дурак! – почти крикнула Соня, не отводя взгляда.

Дурак? Да, самый настоящий. Развёл демагогию, так ещё и Соню расстроил. Она угнала машину, взяла без спроса телескоп, притащилась с ним в такую даль и показала ночное небо. А ему чего? Всё бессмысленным кажется. Да как рядом с таким человеком о подобном заикаться можно? И что это за дурацкая привычка везде искать неясный смысл? Всё, чего сейчас хотел Саша, так это, чтобы лицо Сони опять спряталось в самодовольной ухмылке, хотел вновь почувствовать дрожь в теле от взгляда её синих глаз, хотел бы приехать с ней в поле не в феврале, а когда все планеты будут видны, и остаться на всю ночь.

- Соня, прости…

-Т-с-с-с, – прошептала она, приложив палец к губам. – Извиняться глазами у тебя получается лучше.

Соня поднялась, отряхнулась от снега и скомандовала собирать вещи. Они быстро разобрали и упаковали телескоп, погрузились в машину и отправились домой. В пути они так же особо не болтали. Саша всё чаще всматривался в Соню, а, когда она замечала это, прятал взгляд в лунной дороге.

Соня заехала к себе домой, чтобы Саша формально её проводил, а сам он отправился к себе пешком.

Он тихо пробрался в квартиру и рухнул пластом на кровать, почти сразу заснув. Под ногами вновь возник холодный лунный песок. Теперь взгляд Саши был прикован к синему шару, в котором всё четче стала проявляться Земля. Теперь он всё старался всмотреться в океан, его бездонный, волнующий синий цвет.

- Меня слышно? – раздался знакомый голос по каналу связи. – Быстрее залезай в корабль и возвращайся!

-Да, сейчас, - сказал Саша, даже не нажимая на кнопку связи. – Только ещё немного посмотрю.

Трель будильника заставила Сашу проснуться. В окно сквозь оставшийся след от снежка билось синее небо. От мысли, что нужно поскорее зайти за Соней, внутри разлилось теплое кофе. Саша быстро собрался и выбежал на улицу.

Камалуддин Нуруллах. Как маленький я машину времени нашел

Одним летним солнечным днем, отсиживаясь в квартире, скучал маленький я. Гулять и играть было не с кем, ведь все мои друзья разъехались по деревням да лагерям. Родители на работе и вернутся только вечером. Тут мне вспомнилось про пневматический пистолет, подаренный на день рождения. Я, конечно, знал, что стрелять из него можно только на даче, но скука была страшнее возможных последствий.

Коробка с пистолетом лежала в шкафу в родительской комнате на самой верхней полке. Высота мне не помешала. Как обезьянка, маленький я взобрался по полкам наверх. Но тут встал вопрос: «Как спустить коробку вниз?». Одной рукой – страшно, можно упасть. Тогда мой мозг решил скинуть её куда-нибудь, а именно на родительскую кровать. Бросок был удачный, но не приземление: коробка упала на бедную кошку Бусю, соскользнула с кровати и грохнулась на пол.

Ой! – воскликнул я, тут же спрыгнув вниз.

К счастью, ни кошка, ни пистолет не пострадали. Я открыл коробку, и перед моими глазами предстал он. Большой, металлический, тяжелый, пистолет ощущался моим разумом, как настоящая пушка.

Я понимал, что нужна мишень, прочная, как монолит. Для неё отлично подходили мамины картонные стаканчики для рассады, сложенные друг в друга.

Схватив их, баночку с пульками и пистолет, я вприпрыжку побежал в столовую, где был длиннющий стол. Очевидно, что ставить мишень нужно на один конец, а вести стрельбу с другого конца стола. Так я и сделал. Ощущая себя снайпером, ведя высокоточную стрельбу, насколько мне позволяли мои детские руки, я не учел одного: на столе помимо мишени стояла ваза. По закону Мёрфи она разбилась от моего точного выстрела.

«Мне конец…», – мельком пронеслось в голове, но сдаваться не в моем стиле!

Оперативно я сложил пистолет и пульки в коробку и убрал всё на место – в шкаф. Осколки вазы сгреб и убрал в пакет. В мусорное ведро класть не стал, улики могут быть там обнаружены, и мой юный криминальный мозг это понимал. Стаканчики же я спрятал в пакете вместе с осколками и засунул всё это под кровать.

Следы были заметены, но боязнь наказания сменилась угрызениями совести. Совесть говорила мне, что поступок был очень плохим и неправильным. Я не мог перестать думать об этом.

И вот, момент «икс». Родители вернулись домой. Сердце билось, ладошки вспотели, но я держался как партизан, стараясь не вызывать подозрений. Поначалу всё было хорошо, родители не замечали пропажи, пока мы не сели ужинать. Тогда-то она и обнаружилась.

- Так, а где ваза? – сказала мама.

- Не знаю, - ответил ей отец.

- Сынок, ты целый день дома был, куда ваза подевалась? - спросила меня мама.

- Не знаю, - помотал я головой.

- Странно, на столе же стояла! – удивилась мама.

- Ничего, найдется, - обнадёжил её папа.

Больше речь о вазе не заходила, хоть мама и не оставляла попыток её найти. Я же никак не мог успокоиться. Совесть моя не унималась, стараясь заставить меня признаться, но страх заглушал её голос. Находиться в этом состоянии было мучительно, ощущение такое, что моя жизнь идет под откос.

Когда я лег в кровать, мои мысли были только об одном: «Как бы хорошо было, если бы я не сделал эту глупость. Почему я не могу просто вернуться назад и не делать этого?! Это ведь как…как дорога: если не туда свернул, просто вернись назад и иди правильно». С этими мыслями маленький я пролежал, казалось, всю ночь напролёт, ворочаясь и пытаясь уснуть.

На следующий день я решил гулять на улице. Друзей всё ещё не было, так что мне оставалось просто прохаживаться по двору, как вдруг за кустами показался странный объект. Это была синяя дверь с надписью «Машина времени». Она просто стояла посреди двора без какой-либо опоры и почему-то не падала. Я подошел и повернул ручку. Моему удивлению не было предела, когда, открыв её, я увидел не двор, а комнату, полностью из стали. Напротив были электронные часы с подписью над ними: «Сек. Мин. Час. День. Месяц. Год.». Внизу же находились кнопки в виде стрелок вверх и вниз под каждым из значений, а в центре стояла одна большая красная. Я понял: это шанс и сразу им воспользовался.

Выставив дату, время до вчерашнего события и нажав на кнопку, я перенёсся во вчерашний день, прямо домой, в столовую. Ваза, слава Богу, стояла всё на том же месте – на столе.

- Супер! – подумал я и снова побежал за пистолетом и мишенью. На этот раз мой младой ум догадался убрать вазу со стола, поставив её позади себя. Но это не спасло, и, после нескольких попаданий по стакану, одна из пулек рикошетом вновь попала в вазу.

Что ж, досадно, но не страшно, ведь машина времени позволяла мне без последствий исправить любую (как я тогда наивно думал) сделанную глупость. Я опять вернулся во времени назад. На этот раз желания пострелять как не бывало, настрелялся. Из-за беготни и нервов на меня напала дрема, но только ноги донесли меня до кровати, как внезапно звук крушения чего-то хрупкого смёл моё желание спать.

Прибежав в столовую, я увидел осколки вазы на полу и кошку Бусю на столе, греющуюся на солнце.

- А-а! Буся! – воскликнул я и сбросил кошку со стола.

Досадно и обидно было то, что я опять не проследил и не учел. Но ничего! Вновь к машине времени. На этот раз я был готов, как думал, ко всему. Пистолета я не брал, кошку я прогнал, и наконец-то улегся было спать, как позвонили мне друзья.

- Мы к тебе пришли, у подъезда вон стоим! Нам разрешили к тебе в гости! – кричали мне они, а мне и в радость их пустить.

Мы стали веселиться. Прятки, жмурки, догонялки, все меня так сильно веселило, что и позабыл мой разум обо всём. Во мне не было ни тоски, ни скуки и так до вечера мне было хорошо. Я и забыл о проблемах и о прочем. Правда, потом веселье резко прекратилось. Сумерки – друзья все испарились, а результат всё тот же: я стою перед разбитой вазой и перед фактом – я совершил ошибку. За окном темно, в доме засиял теплый свет люстр, а я захныкал, не знаю отчего. Наверно от беспомощности.

Звон в дверь заставил мое сердце ёкнуть. В прихожей папа.

- Сынок, - сказал он еле слышно, а затем громко повторил, - Сынок! – и я проснулся.

- Сынок, мы пошли, хорошего дня, - сказал он и ушел, захлопнув дверь.

Потерев глаза, я наконец-то проснулся.

«Вот это сон…» - стояла мысль в моей голове.

Думая о нем, я, наконец, осознал то, что и так было у меня в душе. Я понял, что не могу изменить прошлое или просто его забыть, бросив последствия на самотёк. Время – дорога в один конец, и я могу лишь выбирать путь. Моё желание избавиться от чувства беспомощности и угрызений совести заставило меня взбодриться и исправлять ошибку. В конце концов, каждый совершает ошибки своими собственными руками, так что мешает нам ими же и исправить их?

Мои действия были ещё решительней, чем вчера, когда мне хотелось пострелять. Энтузиазм бил из всех щелей. Я быстро вытащил пакет с осколками и стаканчиками, расстелил на стол клеёнку, взял клей, ножницы, картон. Вырезал заплатки и аккуратно приклеил их на дырки у стаканчиков.

Закончив с этим, я принялся по кусочкам склеивать вазу. Поначалу пытался делать это голыми руками, но потом догадался взять пинцет. Воображая себя строителем, я сперва наносил клей, будто это бетон, потом укладывал кирпич – кусочек вазы. Усердно и усидчиво старался в течение всего дня, в итоге получилась несуразная, кривая, но всё же ваза.

Когда закончил, мне стало так приятно и легко. С меня будто сняли Эверест, и мне хотелось взлететь! Теперь не было страха признаться родителям, ведь ошибку я исправил и старался очень сильно, всем сердцем. Даже если меня отругают и накажут, мне не будет так обидно и неприятно, как от мук собственной совести. Да и я, признаться честно, тогда гордился собой очень сильно.

Наступил вечер, родители вернулись и обнаружили на столе склеенное мною нечто.

- А, так вот куда ваза делась, - сказала мама, скрестив руки на груди.

- Да, я её разбил, когда стрелял из пневматического пистолета, а ещё я стрелял в твои стаканчики, но дырки я все заклеил, - стыдливо объяснялся маленький я. Несмотря на то, что раньше решительности было больше, сейчас всё же проступила робость, но я не струсил.

- Э-эх, сынок! – воскликнул отец, прижав меня к себе одной рукой и растерев мою макушку кулаком другой руки.

- Ладно, - отпустил он меня и продолжил, - что сделано, то сделано. Просто в следующий раз не ври нам, ясно?

- Да, и лучше думай, прежде чем что-то сделать, - добавила мама.

- Ясно, - стеснительно кивнул я, улыбаясь.

В ближайший выходной день мы пошли в магазин. Там я выбрал новую вазу. Она была ещё лучше и красивее прежней. Склеенную же вазу родители не выкинули. Плод моего кропотливого труда стал мне напоминанием о пережитом и о полученном мной уроке.

Басова Ульяна. Из-под синевы в темноту

1969 год, Южная граница В.

Я помню, как проснулся в тот день и понял, что никогда не смогу выбраться из этого кошмара. Мои друзья Джимми и Ллойд сидели на бревне и тихо над чем-то посмеивались. Голова гудела, но, собрав силу в кулак, я поднялся и вышел из палатки.

Яркий солнечный свет ударил в лицо, я поморщился и закрыл глаза рукой, позже приглядевшись, я заметил на ней вчерашнюю кровь. Мне стало смешно и горестно оттого, что сегодня, в наш последний день, светит солнце, что Джимми и Ллойд смеются над пошлой шуткой, что Док подбадривающе хлопает Генри по плечу, единственному уцелевшему месту на его теле. Я не мог спокойно на это смотреть, поэтому решил пойти к Рэю, старику лет так 60, низенький, на голове седые, но на удивление густые волосы. Рэй Холл сидел дальше всех от лагеря, на бугре в лесу, я аккуратно подошёл и опустил руку на его плечо. Он обернулся и добро мне улыбнулся, и морщинки заплясали вокруг его печальных глаз.

– Парниша, ты чего тут, а? Вон, молодь ловит миг, а ты тут, со старым хрычом ошиваешься…

– Рэй, да будет тебе, ничего ты не старый. Я не хочу быть с ними, они уж слишком весёлые. А ты здесь один…

– Ха, сынок, иди покуда жив пока, повеселись напоследок…

Минут с 5 мы молчали, каждый думая о своём, я прислушивался к тишине. Птицы не пели, ничего не гремело, никто не кричал. Затишье перед бурей.

– Эх, тихо сегодня, не к добру – сказал старик, доставая самокрутку из кармана.

– М-да-а-а, даже Джимми сегодня про девушек не так громко шутит. – Я усмехнулся. Мне было страшно.

– Ай, этот мальчишка… Он должен вернуться к Бетти. – меня затошнило, но я всё равно безмолвно улыбнулся.

Так мы с приятелем Рэем просидели до вечера, тихо переговариваясь и впитывая разумом и телом последний день…

В 7 часов вечера, это я точно помню, наш лагерь выдвинулся в путь. Я помню, как все шли будто уже мертвы, никто не говорил, не шептал грязные шуточки, все просто следовали за направляющим. Мы все знали, что не вернёмся на базу, не приедем на Рождество к семьям, не услышим новые песни Creedence, не сможем рассказать об этом маме или подруге.

Мы шли и шли, уже начинался закат, а мы всё шли и шли. Часов так в 8, да, по-моему, в 8, тогда ещё светло было. Мы подошли к туннелю, он был миль 20 не меньше. Нам не сказали скидывать рюкзаки и разжигать костры, нет, наоборот нам дали 5 минут покурить и оправиться, может попрощаться…

Я пошел в сторону Джимми и Ллойда, они стояли справа от туннеля и курили. Я подошёл и тоже достал самокрутку, никто так и не произнёс слова. Прошло 5 минут, но мне показалось, что пролетела вся жизнь, и главный окликнул нас. Все стояли и слушали, что он говорил, все кроме меня… Я смотрел на темнеющее небо над головой и думал, что это самый прекрасный закат в моей жизни...

Капитан закончил, и мы всё также бесшумно протискивались в туннель, я смотрел на небо, скрывающееся за бетонным потолком. Я пытался уловить его свет, но оно продолжало стремительно ускользать от моего взора и… Оно исчезло, и в эту же секунду я услышал крики, стрельбу и шлепки падающих тел.

Начался бой…

*Из-под синевы в темноту – на вьетнамском лексиконе означает уход солдат из-под синевы неба в темноту вьетконговских туннелей.

Дмитриева Анна. Может, следующая принесет больше толка

Яркая лампа освещает берёзовый стол: стопку бумаги, белый стаканчики для ручек, жужжание электронного календаря старой модели Б-4 и яркие фотографии в простых рамках. Всё светлое, чистое, и, кажется, даже тень от кружки бледнеет от стыда ли, от волнения, от удивления. В любом случае живо и активно — и как будто бы не под стать этому порядку. Но стол вообще-то тоже живой.

Даже лучше сказать, подвижный. Из стопки выбивается множество краешков листа, на половине ручек нету колпачков, у половины — паста вниз скатилась, и на стаканчике висят степлер, скрепки, зажимы. И фотографии... Нет, мгновения, — настоящие! Настоящие мгновения жизни — сами эти мгновения, переглядываются и хохочут, потому что выглядят в своих нарядах из девяностых нелепо.

"Даже глупее, чем мальчишка за столом," — наверное, думают они, ведь и смех, и даже брюзжание календаря стихает, когда из темноты комнаты за кружкой тянется белая рука.

Юноша трёт глаза, зевает и рассматривает перед собой…

Нет, правда, кажется, что снимки и впрямь вскидывает голову и присматриваются! Будто бы дневник этого самого мальчишки мог представлять из себя что-то важное. Взгляды людей со снимков смущают до того, что молодой человек решительно, но аккуратно роняет их вниз. И лишь после этого вновь возвращается к записям, дополняя выведенные часом ранее:

"Понедельник, 4 марта.

Открылся музей А. С. Пушкина, куда меня позвала коллега К (я согласился от того, что она замечательная). Видели целый зал дневников. Не задержались, коллега озвучила мои мысли:

— Все эти дневники — напрасная трата бумаги и времени.

— Наверное, такие люди писали их, чтобы запомниться в истории не только своими стихами, — добавил я ещё, глядя, как серьёзно К нахмурила брови.

— Или оправдаться.

Ну, мне скрывать нечего, я даже оправдываться не стану. Поэтому у меня не дневник, у меня история лечения. Всё-таки то, что со мной случилось, всего лишь болезнь. Чуть сложнее простуды, не серьёзнее ангины.

Слабость. Началась в середине рабочего дня. Хотелось всё бросить и уйти. И мысли о светлом будущем и всяких перспективах не подбодрили. Хотя, когда директор во время обеда поинтересовалась, в норме ли я, стало как будто бы легче. Я и ляпнул, что в норме, сейчас — уже не знаю. Не знаю и не понимаю, что это, зачем и как бороться.

Может быть, сон поможет. Он всегда помогал при болезнях."

Новая запись появляется на том же берёзовом столе, но теперь — среди нескольких документов и шуршащих шоколадных конфет, а ещё под взглядами снимков:

"Вторник, 5 марта.

Слабость со мной с самого утра. Бесит и отвлекает, пришлось даже пару бумаг с собой взять. Времени на работе совсем нет: пытаюсь не уснуть, — будто хмель на глазах какая-то. На глазах и на плечах. И всё, собака, впитывает мои силы, желания. Работается только со "Нивой" и чаем. Как в детстве, когда математику делал. Даже та самая ностальгия берёт (вспоминал слово, кажется, минут десять). И сразу хочется, может быть, к родителям. Или на дачу, как когда-то.

Может быть, домой съездить. Не зря же хочется — вдруг поможет."

Последние два дня, садясь за стол, молодой человек наблюдал в окне, как брюзжал закат. Теперь же перед ним открылся вид центральной улица, укутавшейся в сумерки, обвесившейся в жёлтые фонари и мерцающей цветными машинами. Они вереницей тянулись издалёка в самую глубь сумерек.

Но уже скоро в стёклах вместо центра отразилась вся белая комната: с застеленной смешным покрывалом кроватью, длинным шкафом, блестящей люстрой. И сгорбленная над столом фигура в этом порядке казалась несколько смешной, особенно когда силилась прицепить к страницам тонкой тетради несколько ярких стикеров, на которых рассыпались неаккуратные узоры. Рядом с ними появляется столь же небрежная надпись:

"Среда, 6 марта, разговор с коллегой М из соседнего отдела.

М вообще-то человек неглупый. Я его всегда уважал, к нему многие относятся внимательно, по-дружески. Но бесед у нас не случалось: я их издалека видел. Тут он предложил чай, вспомнил о доме, детстве, об Эрмитаже…

— А в художники-то метил? — спросил его я ещё. Только шутливо.

— Да, раньше всё думал, что стану кем-нибудь вроде Писсарро, — он ответил, кажется, тоже усмехаясь, но, кажется, и совсем серьёзно, прямо-таки уткнувшись взглядом мне в лоб. — Хотел написать свою улицу П города Л. И в детстве ещё думал, что отвечу на каком-нибудь интервью, что все эти места для меня не просто родные — что-то типо вдохновляющих, заряжающих… А поле моё деревенское — лучистое, греет до сих пор. И представлял, как эти картины потом перерисуют в разных фильтрах, и… Ой, кстати, — и вдруг лицо М, светлое и чистое, словно поле из детства, вдруг превратилось в серый бетон, а глаза-васильки расплылись в мутную лужу. — Уже час, пойду работать.

— Нам ведь в одну сторону? Может, вместе дойдём? Про художников ещё расскажешь?

— Договорились, — и ведь я правда увидел, как у него вновь ресницы отливают голубым-васильковым.

Но это только бы подумал пару месяцев назад, что М странный, глупый, знает бесполезных художников и гордится этим. А сейчас я не работаю, я слаб. И я посмотрел, что за картина — у Писсарро бульвар Монмартр действительно вышел красивым. Живым. И в разных, как сказал М, фильтрах выглядит одинаково здорово. Почему М пошёл в бухгалтеры, если хотел рисовать. Может быть, у него бы что-нибудь дельное вышло.

Художники, писатели, музыканты — они ведь тоже для страны, для внешней политики отчасти, а иногда и для внутреннего спокойствия (или всё же не политики собственной — сердечной. Типо?).

Может быть, мне тоже рисовать?"

Свет лампы ныряет в две пустые кружки, растягивается на старой книге А. С. Пушкина и укрывает календарь Б-4. Он, к слову, не жужжит — затих, потух, стал лишь подставкой для двух пачек ярких стикеров. Молодой человек шуршит фантикам от леденцов, сгребая их в мусорный пакет, чтобы рассыпать новые. Потом. Попозже. Конечно, вместе с зелёненькими обёртками от "Нивы". Главное в ведро не смахнут миленькие фотокарточки из дома: с пасмурным полем, стареньким зданием и какой-то блондинкой. Ну, и ручки было бы хорошо не потревожить — паста, конечно, сползла вниз, однако и для таких немного места в стаканчике найдётся. Хотя новым карандашам придётся потесниться. На столе пространства свободного почти не осталось — кроме книги нашёлся длинный альбом. Стол теперь не просто подвижный — населённый.

А на потухшем экране ноутбука отражается лёгкая улыбка и воодушевлённые глаза молодого человека:

"Четверг, 7 марта.

В офисе отключили свет, был у родителей. В доме пыльная библиотека и пять фотоальбомов. Удивительно. А ещё старенький мой альбом. Я почти и забыл, как ходил в художку на соседней улице. Она и тогда старой была, теперь разваливается! Забавно."

На стопке чистой бумаги лежит альбом, на нём — новый скетчбук, а поверх — кружка с чаем (примерно четвёртая на столе в целом). Красным чаем. Между книжкой А. С. Пушкина и стаканчиком для карандашей, ручек и степлера поместилась длинная ажурная вазочка. Она переливается зелёным, почти вторит огням на дороге, виднеющейся из окна. И вместе с фотографиями по-доброму смеётся над бережными действиями юноша.

Теперь он крепит к странице стикеры и обрывки черновиков, с которых кто улыбается, кто просто наблюдает, а кто закинул ногу и ногу — и в работу:

"Пятница, 8 марта.

Мне почти стыдно, если честно, проработал полдня. И это после выходного! Но работал, пускай и гадко уже. Отрывался, конечно: то на К (удивительно красивую, между прочим, в своей юбке, при этом деловую), то на кого-нибудь попроще. И я собой договорился: тридцать минуты работы, а пять — отдыха. Получилось пятнадцать на десять. Тоже хорошо.

А ещё хорошо, что рисовать (М поправил, что писать, но из меня не то что писарь — художник-то неважный) сегодня получилось, потому что К действительно сегодня будто цветёт.

Я выздоравливаю.

Но, кажется, подхватил новую заразу."

По берёзовому столу бегает тряпка, которая разгоняет застоявшиеся кружки, несуразные стикеры, слетевшие тихими бабочками. Эта же тряпка смывает улыбки с фотографий и шаловливый блеск с вазочки, которая, сникнув, удаляется прочь. "Капитанская дочка" тоже чем-то оскорблена, потому что скрывается в шкафу; календарь никто не обижает, но и он покидает квартиру, только, в отличие от всего прочего, обещает вернутся. В стаканчике пропадают ручки новые, остаётся три штуки, и только одна открытая.

Остается только скетчбук и карандаши на местах, но даже альбом пропадает, прежде потревожив фантики от "Нивы".

"Зараза! Что б её! Конечно!

Идиот я, а не больной, и всё, что пишу, — глупости, несуразица, чепуха. Придумал себе историю болезни, трагедию, а там в другом ведь дело. Лентяй я просто. На справке так и написать: лентяй, лечить работой и наказанием. Принимать каждый день.

К неглупая совсем, а М действительно странный: картины-писатели, хорошо, что не ушёл во всё это с головой, а всё-таки одумался. Значит, у него шанс исправиться есть — пусть работает ещё.

Не зря нам день за четверг поставили, иначе бы К мне и не подсказала, что я есть.

Да, неделя была отличная. Надеюсь, на следующей больше толка будет."

Последние строчки размашистые, гротескные и искусственные – ненастоящие.

Молодой человек убирает фотографии, меняет на календарь Б-6, где сверху горит воскресенье, 9 марта.

Иванова Мария. Обратный отсчет

С самого детства, сколько себя помню, я был смелым ребёнком, не боялся монстров под кроватью, собак или маргиналов в подворотнях моего района, пусть порой они и вызывали отвращение и желание поскорее убраться подальше от столь неприглядного контингента, но в остальном можно было сказать, что меня ничего не может застать врасплох. Пожалуй, кроме одной вещи. Вещи, которой я боялся больше всего на свете, стоит упомянуть, что моей главной страстью детства были разнообразные энциклопедии о космосе: с упоением смотря очередной документальный фильм о планетах, звёздах и вселенных перед сном, я не мог не представлять себя как отважного учёного-астронома, положившего всю свою жизнь на изучение феноменов безграничного космоса. На удивление, в отличие от своих сверстников у меня и в мыслях не было становиться космонавтом, выходящим в открытый космос самолично, поскольку меня влекли куда более далёкие просторы, не ограниченные нашей Солнечной системой. Наверное, так бы все и продолжалось, моя вера в собственное будущее бы росла, а уверенность в предстоящей профессии стала бы обыденной частью жизни, но к несчастью, в один момент все сломалось. Родители решили прекратить любое общение, когда мне было всего 8 или 9 лет, я не был готов к такому, и с момента их нарастающих ссор и криков за стеной моей комнаты, где я тщетно пытался уснуть, мне начали сниться ужасающие кошмары, они повторялись, да и сюжет был один: катастрофа планетарного масштаба, метеорит, рассекающий космическое пространство с неописуемой скоростью, конечно, размерами он отнюдь не был обделен, каждый раз он прилетал точно в цель, аккурат в момент столкновения с поверхностью планеты я открывал глаза, возвращаясь в суровую, но все еще существующую реальность; По лицу стекали капли холодного пота, а мурашки охватывали тело, казалось не оставляя, ни единого свободного места. Часто после подобных снов я еще долго не мог сомкнуть глаз, потому подходил к окну, из которого мягко лился лунный свет, хотя, конечно, свет был солнечный, и он просто отражался от поверхности луны. Но думать об этом совсем не хотелось, потому я предпочитал рассматриванию небосклона в поиске любимых созвездий, бездумное наблюдение за потоком машин прямо под моим окном, тогда, пожалуй, я впервые был благодарен родителям за комнату с видом на проезжую часть, шум автомобилей, их быстро мелькающий вид перед глазами, помогали отвлечься и забыть о космосе и тем более о пресловутом метеорите, который еще долго не давал мне покоя...

Время шло своим размеренным чередом, и постепенно я стал забывать свое детское увлечение, которым горел так яро, родителям какое то время и вовсе не было до меня дела, отец нашел себе, как он сам выражался "семью получше". Матери же до меня вовсе ни было дела.

Что же говоря о снах, они перестали меня преследовать по пятам, уставший взгляд бывало подниму наверх посреди ночи, в холодном парке, куда я частенько сбегал из дома, и смотрю совершенно безразличным взглядом, хоть все еще узнавал средь звезд несколько рисунков, в общем конец средней школы оказался для меня не самым веселым временем.

И вот я здесь. Посреди пустой квартиры, скромно обставленной самой дешевой мебелью, да и я не самый требовательный человек, много мне не нужно для комфортного существования, потому, как то, что я влачил изо дня в день жизнью было никак не назвать, пусть не так давно мне и было 18, в пору бегать по клубам и тому подобное, но я не мог себе позволить подобное, сейчас мне 23, в том году умерла женщина, что в детстве была моей матерью, но за последние годы мы с ней так рассорились, что узнав о ее кончине, я почти ничего не ощутил, разве что был несколько опечален, да и расходов на похороны я не планировал, хоть делать было нечего, пришлось оплачивать все, благо у нее все же нашлись хоть какие-то сбережения. Наследства в должной мере я не получил, почти все ценные вещи были успешно утеряны за время моего отсутствия в ее доме.

Вернувшись не так давно с улицы, я ощутил ужасное предчувствие: мало того, что эти идиотские детские кошмары снова стали донимать меня, вероятно, пора прекращать пить столько кофе, так еще и среди людей неспокойно, все перешептывались о каких-то новостях, которые я предпочитал не смотреть, во избежание еще большей апатии, ведь всегда можно достичь еще большего дна... Упав на диван, почти без сил, несмотря на то что часы показывали лишь половину первого часа, мои жизненные силы уже были почти на нуле, нащупав под подушкой пульт от телевизора, я ткнул на кнопку питания, в надежде отвлечься от своих навязчивых мыслей, как внезапно увидел сводку новостей и по привычке пролистнул список каналов дальше, каково же было мое удивление, когда и на втором, и на третьем включенном мной канале я видел все тот же сюжет. Тогда я поднялся на ноги и подошёл ближе к телевизору, заметив лица ведущих. На них явно читалось 3 эмоции: страх, отчаяние, печаль – тогда я невольно стал вслушиваться в текст экстренного сюжета, услышанное повергло меня в шок. Нет...это недостаточно сильно описывает мое состояние, просто не существует таких слов что могли передать весь спектр моего непонимания в тот момент когда до моего мозга отчётливо дошли фразы: "Прямо сейчас на землю стремится метеорит, столь внушительных размеров, что столкновение неизбежно...", "Летальный исход для всего человечества!, "Проведите эти последние 2 часа в кругу своей семьи и любящих вас людей, это ваша последняя возможность.. "

Ведущие продолжали что-то говорить, но я уже не слышал, голова разрывалась от неразборчивого потока мыслей, среди которых была одна, что была отчётливее всех "Это случилось, оно произошло", будто все эти сны были пророческие. Схватив с кухонного стола, забытую ещё с утра, остывшую чашку крепкого кофе, я вышел на балкон своего 4 этажа, дабы разведать обстановку.

Что ж первое, что я увидел - паника.

Люди как спятившие букашки метались туда-сюда, некоторые уже успели забежать в магазины, став первыми мародёрами, когда земле остается жить буквально пару часов, у людей не остаётся морали, законны и цивилизации, есть только они, их желания и инстинкты. Я же в это время медленно поднес чашку к губам и отпил кофе. Я все еще не могу поверить что все что происходит действительно реально...

Вторая стадия - отчаяние

Из открытого окна балкона ясно слышались крики, плач и слезы, детские - от непонимания происходящего, взрослые - от осознания неизбежности случившегося, ужас от предстоящей и неминуемой смерти, разбитые в дребезги мечты и желания вмиг стали бременем каждого человека, кроме меня и таких как я пожалуй, мне нечего терять, у меня нет близких людей, я не живу, а существую изо дня в день, в поисках стабильной работы. Сделал второй глоток.

Стадия третья - сожаление

Должно быть сеть сейчас была как никогда перегружена, ведь букашки под моими окнами принялись кому-то звонить, некоторые даже смогли встретиться друг с другом лично, хоть прошло не так много времени, по моим ощущениям, на часы я не смотрю, не вижу в этом смысла, а люди всё не унимались, обычно сравнительно спокойные дороги внезапно заполнились автомобилями гудящими друг другу и стоящими в огромной пробке, настолько плотной и медленной, что многие просто выбегали из своих машин и бежали изо всех сил на своих двоих, признаться честно я даже завидовал, ведь этим людям есть к кому торопиться, у них есть место которое они могут по праву назвать домом, не только по документам владения.

Когда моя жизнь свернула не туда? Кофе становиться противным, но я не жалуюсь, разве это имеет значение в такой ситуации? Я так не думаю.

Стадия четвертая - опустошение

Людей на улицах почти не осталось, по крайней мере пешеходов. На душе пустота, а голову окутали странные мысли, это ведь нормально думать о своей никчёмной жизни в подобной ситуации? Вот как всё обернулось, я был весьма амбициозным и смышлёным, и что в конце? Всё что у меня осталось - ледяная чашка горького кофе, да вопросы о жизни и смерти, на которые уж не сыскать мне ответов, не в этой жизни. А если бы все сложилось по другому? Если бы тогда родители не предали меня так жестоко, мы бы сейчас сидели вместе, держась за руки или может даже обнимаясь? Как я устал. Теперь я вдоволь отдохну, по крайней мере надеюсь на это. Прямо передо мной только что пролетела вниз пара человек, вероятно сломали замок на крышу, потом еще и еще люди, но уже из соседних домов, не могу их судить, но и понять не в состоянии. Какой в этом смысл? Но мне нет дела, я в который раз делаю глоток из почти опустевшей чашки

Стадия пятая - смирение

Все стихло, на удивление быстро и спокойно, опустевшие улицы выглядят удручающе, да и их нынешнее состояние оставляет желать лучшего. Разбросанный мусор, следы потасовок, пара дтп, сломанный светофор и многое другое, что не делало зрелище пред моими глазами хоть малость приятнее. Я уже смирился, как и многие оставшиеся в домах, вместе с дорогими людьми, как и советовал тот ведущий из новостей. Раньше я часто задавал себе вопрос "Какое чувство сможет наконец меня прикончить?" и вот наконец ответ прямо у меня под носом, в пустой квартире. Одиночество. Смертельная тоска овладела моим сердцем, до этого момента холодным и эгоистичным, не знающим хоть капли тёплых чувств, сейчас я глубоко жалею об этом, в момент своей смерти я буду абсолютно один... А существовал ли я тогда вообще? Бродил по улицам, подобно призраку, никто не знал обо мне, но стремился ли я к общению? Вряд-ли, иначе компанию мне составляла бы не только пустая чашка, странно однако, обычно после кофе на голодный желудок мне становилось чертовски плохо, но в этот раз все по другому...

Надеюсь в следующей жизни мне повезёт куда больше. А пока я ещё жив, позволю себе заварить ещё немного кофе.

Букина Александра. Родильный браслетик

Обычное воскресное утро. За окном светит весеннее солнце. Мама печёт блинчики, а папа с братьями собирает самолёт из конструктора. В доме, в нашем уютном гнёздышке, где я чувствую себя так хорошо, царит спокойствие и умиротворение. Лениво прохаживаясь по комнате и не зная, чем себя занять, я обратила внимание на то, что тёплый солнечный свет как бы невзначай пал на стеллаж, где, помимо всяких безделушек, лежали очень дорогие моему сердцу вещи: здесь и плюшевый мишка, с которым я не расстаюсь с детства, и морские камни, добытые мной во время путешествий, и книги детства. Моя рука невольно потянулась к семейному фотоальбому, но, листая памятные страницы, вдруг моё внимание перетянула небольшая и ничем не примечательная деревянная шкатулочка. Я открыла её: какой-то конвертик, маленькая фотография, родильный браслетик… Я прикоснулась к этому маленькому предмету, который висел на моей ручке уже в первые часы жизни, взяла его в руки… в комнате потемнело, звуки стихли…

…Зимняя ночь, мама лежит в палате, улыбчиво, хотя и очень устало, глядит в окно, где на чёрном небе кружат крупные снежные хлопья, они слипаются между собой, а после – стремительно летят вниз. Я испуганно подошла к ней, чтобы спросить, в чём дело, как мы оказались в больнице, но мама не услышала меня. «В чём дело?» - панически повторяла я, всё также незаметная ни для кого вокруг. Я пригляделась к лицу мамы. Оно было другим…молодым…

Снова потемнение.. Снова палата, но уже утро, маме принесли маленький, до безумия крошечный свёрток. Она улыбалась, с нежностью беря в руки этот комочек. Унесли…Мама переживает… Темнота…Выписка из роддома. Тут и дедушка с бабушкой, и мамина сестра с братом. Крошечную малышку в розовом одеяле каждый по очереди берёт на руки, нежно, стараясь не сделать лишнего движения, прикасается к младенческой коже. Её называют Сашей. Она это я.

Весна. Папа вернулся из командировки. Я уже подросла, хотя всё ещё совсем маленькая. Отец видит меня впервые. В его глазах читается неподдельный, щенячий восторг, бесконечная любовь и радость, и мама рядом…Поворот головы - дом детства… Дедушка смотрит телевизор, то и дело заглядывая в комнату, где сплю я, бабушка суетится на кухне. Все они: и мама, и папа, и бабушка, и дедушка - практически не говорят, а может просто я их не слышу, однако это неважно, в этом молчании и скрыто главное – открыта новая страница жизни семьи, родилась первая дочь, первая внучка.

Беспамятство. Сквозь пелену проглядывается совершенно новая картина – переезд. Коробки, сборы, суета. Я собираю игрушки, вот беру того самого плюшевого мишку, ещё не догадываясь, что пройду с ним всю свою жизнь. Мне грустно, я привыкла к дому, я считаю его родным. Новая квартира. Мама будит меня непривычно рано – пора идти в детский сад. Я переживаю, даже плачу. Что меня ждёт? Группа, первая воспитательница, дети, друг, завтрак, тихий час, утренник – все события ураганом проносятся перед моими глазами. Пауза. Ураган стих, теперь ощущается лишь лёгкое дуновение ветерка. Солнечное доброе утро, я проснулась очень поздно. Мама спросила, как назовём брата, я не ответила. Меня уже отвезли к бабушке с дедушкой. Родителей нет рядом. Я бегаю по улице, смеюсь. Снова провал… Мы дома, но теперь здесь есть ещё один человечек – мой первый младший брат. Я плачу, не знаю от чего, от счастья или…от страха? На мне теперь больше ответственности, я должна повзрослеть. Мама даёт мне на руки братика, но, глядя на маленького человечка, являющегося моим самым родным и близким, я вдруг начала видеть в нём конкурента, конкурента за любовь и внимание родителей. Больно, непонятно…Почти сразу же на меня обрушилось ещё одно испытание – первый класс и вынужденный второй переезд.

Август, в комнате ещё почти нет мебели, в уголке сидит девочка, она плачет, пока родители разрываются между вещами и родившимся малышом. В ней я вновь узнаю себя.

Прошло пару месяцев, я первоклашка, настоящая прилежная ученица. За это время в моей голове прокрутилось множество мыслей. Я наконец-то поняла, что и родители, и другие родственники не стали любить меня меньше после появления брата, напротив, теперь они видят во мне опору, поддержку. С тех пор мы не разлей вода. Я смело и уверенно перелистнула эту страницу своей жизни, которая по-настоящему может считаться сложной и многогранной.

Снова буря воспоминаний: школьные дни бегут один за другим, первые контрольные работы и оценки, новые друзья и знакомые. День рождения. Мама сама испекла торт для этого праздника, а все родные приехали к нам, чтобы поздравить именинницу – взрослеющую меня. Мой братишка нарисовал рисунок- нашу дружную семью. Этот рисунок стал для меня одним из самых дорогих подарков.

Страшный удар - брата забрали в больницу, я звоню маме каждый день, очень переживаю, папа не находит себе места. Но вот выписка, всё хорошо, я бегу к брату, обнимаю его. Мы стали ещё ближе.

Мне 11. Пока мама готовится к рождению малыша – моего второго младшего брата, я стараюсь ей помогать. Я посмотрела в окно: теперь уже мы всей семьёй готовимся забирать дорогих нам людей домой. Я впервые увидела очаровательного младенца: его крошечные ручки медленно двигались, он не плакал и не кричал, а вскоре и вовсе заснул. Мы дома: крошка спит в кроватке. В моей памяти сразу всплыл фрагмент из прошлого – рождение первого младшего брата. Я правда повзрослела, я не вижу в малыше конкурента, напротив, мне хочется поделиться с ним любовью, заботой, всем, что есть у меня. Теперь нас трое! Мы самые родные друг другу люди! Я старшая, я должна быть примером для братьев и опорой для родителей.

А дальше кадры в ускоренном темпе: школьные будни, праздники, поездки, окончание художественной школы, первые экзамены… Темнота….

Я открыла глаза, из которых тут же полились слёзы. Я снова в своей комнате, держу родильный браслетик в руке, из глубины квартиры слышатся голоса моих родных. Прошло всего несколько минут, хотя прямо сейчас передо мной пронеслась вся моя жизнь, все 16 лет, каждое важное событие, оставшееся в памяти и сердце, каждый дорогой миг нашей жизни. Вот так браслетик новорождённого стал моей «машиной времени» и помог совершить самое важное путешествие в моей жизни- путешествие в начало начал. Эти страницы моей книги уже написаны, но как я счастлива, что смогла вернуться к истокам этой истории, пережить всё это заново. Наша жизнь наполнена разными событиями, но мы должны помнить о том, что прошлое хоть и влияет на будущее, жить надо здесь и сейчас, в настоящем принимать решения, совершать правильные поступки, писать свою историю, перелистывать страницы, завершать главы…И я к этому готова!

Исаева Валерия. Самое заветное желание

Какая же чудесная пора - детство! Все кажется новым, волшебным и сказочным. Каждый день наполнен яркими эмоциями… Только в детстве мы искренне верим в чудеса. Верила в чудо и Лерочка.

День, о котором пойдет речь, должен был стать волшебным, потому что Лера ждала Новый год. Она только научилась писать, поэтому решила самостоятельно отправить письмо Дедушке Морозу. «Хачу платье для мамы», - выводила Лерочка каждую букву. Потом, задумавшись, дописала: «И куклу с разнацветными валасами». После этого девочка бережно сложила письмо в конверт, а сверху наклеила свою самую любимую наклейку, ведь Дедушка Мороз должен увидеть, что именно ей, маленькой послушной девочке, важно, чтобы ее желание было исполнено. Эх, если бы Дедушка Мороз знал, как хочется маме новое лиловое платье. Лера много раз ходила с мамой мимо магазина, на витрине которого красуется манекен. Мама даже шаг замедляла, когда видела это платье, иногда она тихонечко вздыхала. «Дорого, да, мам?» - спрашивала Лерочка. Мама в ответ всегда только молча кивала. И каждый раз Лера сильнее сжимала мамину руку, думая про себя, что обязательно попросит у Деда Мороза заветное платье. Для этого она даже почти не баловалась в детском саду.

Лерочка погладила для верности конверт, еще раз подумала, что была достаточно послушной, а то, что она больно-пребольно ущипнула хулигана Димку, не в счет, он сам виноват-кидал в Лерочку жуков. Она их вовсе не боится, но их ей было жалко, они же маленькие, а Димка обижал малышей. Еще раз перебрав в памяти все шалости за этот год, Лера пошла отправлять письмо Дедушке Морозу. Она знала, что послания самому главному волшебнику надо класть в морозилку. Они с мамой так делали каждый год.

С чувством выполненного долга Лера отправилась гулять во двор. Но ей хотелось, чтобы поскорее наступил вечер: они накроют с мамой на стол, будут мандарины и конфеты… А утром случится настоящее чудо - Лерочка откроет глаза, а мама в лиловом платье принесет ей куклу с разноцветными волосами…

Ребята из двора стали расходиться, и Лера вприпрыжку побежала домой. Мама была на кухне. Пока Лерочка переодевалась, мама подошла к морозилке и ахнула. Потом начала быстро одеваться.

-Лерочка, дочка, будь умницей, подожди меня немного, я очень быстро сбегаю в магазин и вернусь, а ты мультфильм посмотри, - сказала взволнованная мама, незаметно сунув письмо с самой красивой наклейкой в карман своего пальто.

Лера кивнула и уселась на диван. А мама выскочила из квартиры. Никогда еще Лерочка не оставалась дома одна, поэтому минуты ожидания тянулись целую вечность. Она подошла к окошку и стала пристально вглядываться в быстро темневшую даль. И тут ее настиг самый большой страх: а вдруг мама не вернется, вдруг ее украли (она ведь очень красивая и все умеет делать, такая мама нужна всем), вдруг на нее напали собаки или хулиганы, как Димка, а защитить ее некому, ведь Лера тут, дома… Губы девочки задрожали, а потом она разревелась. Громко плача, Лерочка затараторила:

-Дедушка Мороз, ты же все можешь! Верни мне мою маму! Я очень боюсь! Мне ничего не нужно, только пусть мама моя будет со мной!

И тут на пороге появилась раскрасневшаяся от мороза мама. Она бросилась успокаивать Лерочку.

-Мамочка, ты больше никуда не уходи, ладно?! А то вдруг тебя украдут… - лепетала сквозь плач Лера.

Мама долго обнимала и целовала свою маленькую девочку. А потом был праздничный стол, мандарины, конфеты и салют…

Наступило утро нового года. Мама подошла к кроватке Лерочки, она улыбалась во сне.

-Вставай, доченька, - мама погладила теплую щеку дочурки.

Лера вскочила с постели. Перед ней стояла мама в заветном лиловом платье. Глаза девочки загорелись радостным огнем!

-Лерочка, нам Дедушка Мороз принес подарки. Твой подарочек лежит под елкой.

Лера побежала к елке, под ней лежала красивая куколка с разноцветными волосами. Девочка от радости даже взвизгнула. Потом подбежала и обняла маму.

-Мамочка, ты у меня самая красивая! А в этом платье просто настоящая королева!

Мама расхохоталась и подошла к зеркалу:

-Настоящая королева! – смеясь, повторила мама.

А Лерочка подбежала к холодильнику, открыла морозилку и прошептала:

-Спасибо, Дедушка Мороз, что вернул мне мою маму, а еще спасибо за платье и куклу…

Шлыкова Дарья. Сентябрьский этюд

Солнце нежно ласкало копну рыжих волос, уложенных в небрежный пучок, а ярко-голубое небо отражалось в ее столь же чистых глазах. Море мерно дышало, легкий бриз обдувал точеную фигурку моей спутницы. Прекрасно. Этот день заслуживает отдельного холста. Я изобразил бы это голубое небо, закатное солнце, залитую светом набережную и мою милую возлюбленную.

Здесь, в небольшом городке у моря, сентябрь имеет свою палитру. Бледно-голубое небо, лазурно-серое море, еще не опавшая листва глубокого зеленого оттенка, песочная плитка тротуара, дома, окрашенные в различные пастельные цвета. В один из таких теплых сентябрьских дней я и встретил ее.

Ранним утром я собрал свой этюдник, уложил в чехол кисти и бросил в сумку несколько тюбиков краски. Я сбежал по винтовой лестнице гостиницы, в которой я поселился, и бегом направился к морю. Осенний ветерок погрузил свои легкие пальцы в мои волосы и нежно растрепал их. В этот момент я почувствовал неописуемый подъем. Даже кисть художника не способна передать красоту этого дня.

Довольно долго я шагал вдоль берега и , наконец, выбрав подходящий мне уголок, водрузил этюдник на грубые камни. Я увлекся наброском. Облака догоняли друг друга, листва меняла положение по велению ветра. Все не- статично. Вот и она появилась стремительно, как ураган. Она вошла в мою действительность быстро, невзирая на мое состояние мнимого покоя.

Девушка была прекрасна. Рыжие волосы обрамляли лицо, небесно-голубое платье подчеркивало фигуру, легкие сандалии обвивали ее стопы. Округлые розовые пятки ликовали, найдя дорогу к морю. Они будто вопрошали: "Ну и когда мы искупаемся?".

Неспешно она подошла к моему насиженному месту и со свойственной морфо* грацией расположилась подле меня. Некоторое время мы рассматривали друг друга. И вот она заговорила:

- Чудесное место вы выбрали для этюда. Хотя, думается мне, что вон за той корягой место куда более живописное.

Моя собеседница плавно подняла ладонь и указала на заросли за корягой, лежащей не дальше шагов десяти от нас.

*Голубая морфо - вид бабочки

- Думаю, что там мало места для этюдника, - проговорил я, борясь со смущением, - да и , согласитесь, с этого ракурса открывается чудный вид.

С интересом ученого она взглянула сначала на меня, а после перевела взгляд на мой холст. Я успел лишь наметить линию горизонта и сделать намек на волнорез, виднеющийся вдалеке. Не желая показывать свою заинтересованность в собеседнице, я вновь схватил в руки карандаш и продолжил уточнять изображение. Девушка наблюдала за моей работой и в ее глазах на холсте появлялись все новые и новые детали. Около получаса мы провели в молчании, и , когда я отложил карандаш, она вновь заговорила:

- Красиво. Вы настоящий художник. Скажите, любезный, вы продаете свои картины?

- Нет. К сожалению, не многие , подобно вам, ценят мои работы. Несколько раз я участвовал в выставке, но мои картины не имели большого успеха. Да и какие это картины, если каждый прохожий считает их мазней и пародией на искусство. Пожалуй, вы мой самый верный зритель.

- Что ж, быть может, критики правы,-сказала она. - У вас явно есть недостатки в построении, но их компенсируют цвет и палитра. Вот сейчас, например, получился прекрасный оттенок. Дайте угадаю… Вы используете его для изображения моря, да? Можете не отвечать, это и так понятно. И прошу вас, не смотрите на меня такими глазами. Вы похожи на щенка.

Я оторопел. В паре предложений она сумела и похвалить, и унизить меня. А что более всего меня страшит, так это то, что ни разу в жизни сравнение с щенком не было для меня столь приятным. Но надо держать лицо.

- Да, в построении действительно есть недостатки. Но, уверяю вас, портреты у меня получаются куда лучше. Я мог бы нарисовать вас, сделать набросок, зарисовку, как угодно. Или , быть может, вы захотели бы получить полноценный портрет? Тогда извольте, приглашаю вас к себе на первый сеанс.

- Нет уж, я против. Какой смысл писать портрет в четырех стенах? Если уж вы желаете изобразить меня, сделайте это здесь. Изобразите море и волны. Я хочу быть малой деталью этого пейзажа, хочу дополнить его своей персоной. Назовите лишь цену и приступайте к работе.

Недолго думая, я ответил:

-Назовите , пожалуйста, ваше имя и позвольте изобразить вас не единожды - вот моя цена за сегодняшний набросок.

- Не велика цена. Имя, говорите? - она склонила голову к плечу и на пару минут погрузилась в размышления. - Имя, данное мне матерью, мне не нравится, так что зовите, допустим, Анной. А как мне обращаться к вам?

- Что ж, если вы будете Анной, я возьму себе имя Людовик.

- Вы историк?

- Я книжный червь. Ну что, Анна, вы готовы к портрету?

- Готова.

Краски вдруг стали ярче, облака чище, море прекрасней,

а моя Анна стала солнцем для меня в этот сентябрьский день.

Шло время. Палитра за недели нашего общения сильно изменилась. Листва начала темнеть и неспешно опадать, пляжи опустели, небо стало сизым, море приобрело темно-лазурный оттенок. Какая-то тоска окутала городок. Лишь Анна не изменилась. Она все так же освещала мои дни. Мы часто беседовали, гуляя по пляжу и глядя на бушующее море. Холод вокруг нисколько не омрачал наших вместе проведённых дней. Мы жили, обогреваясь внутренним теплом. Огонь, загоревшийся в наших сердцах, согревал нас и в дождь, и в холод.

Но все хорошее, как известно, имеет свойство кончаться. Анна заболела. Началось все с обычной простуды. И в то время, как я уговаривал ее обратиться к врачу, она лишь отмахивалась: "Подумаешь, кашель! И переживать нечего из-за такой мелочи!"

И все же это был не просто кашель. В самый тяжелый миг я, невзирая на сопротивления больной, отвез ее в больницу, где ей и объявили приговор…Все

вмиг стало мрачным. Белые стены больницы темнели на глазах, небо стало сизым, а больничная рубашка изуродовала некогда прекрасную фигуру Анны. Мое солнце гасло на глазах.

Несмотря на тяжесть этих дней, я старался быть с ней милым. Я читал ей книги Дюма, говорил о живописи, музыке. Я врал ей о светлом небе вне стен больницы, я говорил ей о скором выздоровлении, ожидая ее смерти.

Кажется, ложь моя была не слишком убедительна, потому что в один ужасный вечер она, возвестив о своей скорой смерти, лишь лучезарно улыбнулась.

- Ты похудел, Людовик. Нельзя так себя изводить. Подумать только, умираю я, а на мертвеца похож ты. И не надо смотреть на меня круглыми глазами, разве я не говорила, что ты похож на щенка?

Я кивнул, а она, видимо, довольная ответом, продолжила:

- Лжешь ты не слишком убедительно, я давно поняла, что больше не жилец. Я играла с тобой в этом театре абсурда, но больше не могу. Я уже чувствую дыхание смерти и ,быть может это последние слова, сказанные мной, поэтому посмотри на меня и послушай. Я умираю, но ты продолжаешь жить. Ты наверняка снова сгущаешь краски и уже готовишь каплю яда для себя, но я запрещаю тебе принимать ее. Поверь мне, тоска не всегда будет сизой. В годовщину моей смерти она станет светлей, уж поверь. Темная синева станет светлой, а с годами и вовсе исчезнет. Я стану теплым воспоминанием на волнах твоей памяти. Но не живи лишь моей светлой памятью. Смотри вперед, ищи новые оттенки, свежие краски. И боль уйдет. И жизнь станет легче. И небо вновь станет светлым. Светло-голубым.

Кирьянова Анастасия. Конец

Когда я смотрел старые фильмы по типу "12 обезьян", "Война миров" и подобное, я не думал, что наше будущее будет так сильно отличаться. Я надеялся, что вообще никогда не увижу конец света во всем его обличии. Но вот он - 3017 год, и человечество ожидает хаос и скорая смерть.

Не помню, когда именно это началось. Сначала людям постепенно стало не хватать нефтяных пищевых добавок, потом нас одолел голод. Государство сваливало все проблемы на Роба: якобы мы не заслужили его уважения и даров, поэтому он посылает нам тяжелые времена. Роботы, которых расставило правительство повсюду, стали сходить с ума. У всех один и тот же сбой в коде, а роботы-программисты не могут найти источник ошибки. Каждый день – это новости об авариях, авиакатастрофах, бунтах железяк и массовых драках. Например, последний мой поход по магазинам закончился мордобоем с жестяным кассиром. Интересный опыт.

Когда я был в городе в последний раз, на улицах было очень шумно. Толпа то и дело подхватывает тебя и заставляет поддаться панике. Хвала Робу, что я решил когда-то поселиться в лесу в одиночестве. Правда, это уже не тот лес, который был тысячи лет назад. Совсем не то, что нарисовано в старинных книгах, вроде их энциклопедиями называли… Теперь вокруг моей зарядки есть голограммы ели и пихты. Когда меняется настроение, могу переключить на тропический или любой другой лес. Красота! Вот только за этими голограммами лишь пустыня и заброшенные здания. Кругом развалины, нищета и уродство. Не понимаю, как люди жили раньше.

Весёлого и радостного в моем положении мало. Меня давно мучают кошмары, если их вообще можно так назвать. Батарейка села ещё в тот момент, когда роботы начали все более и более внедряться в общество: они заменили водителей, кондукторов, грузчиков и многих других. Рабочий класс был недоволен так же, как и я. Многие люди лишились работы, не могли найти денег даже на нефтяной хлеб. Пришла пора безработицы.

Зато люди все больше начали ценить искусство, ведь именно его не мог сотворить ни один робот. Романы, картины, спектакли – вот, что теперь всех интересовало. Не могу сказать, что я творец, каким когда-то были древние Малевич и Стругацкие, но я нашел свою золотую жилку на сцене. Оказывается, у меня отлично получается играть человека. Не такого, какого привыкло видеть нынешнее общество, а настоящего, живого, природного.

Роб знает, что такое природа. В старинных книжках пишут, что это всё существующее во вселенной или какое-то место вне города. Раньше люди были такими забавными: не могли придумать для каждого слова по одному смыслу или на каждый смысл по одному слову.

Моё счастье на сцене не продлилось долго. Я играл Ромео, Раскольникова, Болконского, Дориана Грея… За мной бегали толпы красивых и хорошо функционировавших девушек, у меня было много нефти, влияние, деньги, друзья… Но с приходом кризиса людям вновь стало все равно на творчество. Снова все стали зависимы от мыслей где и что поесть, как заработать деньги и как не разрядиться окончательно.

И вот я здесь. Оказалось, что сбой в программе роботов и не был сбоем вовсе: это был засекреченный сигнал. Случилось то, чего боялись все: ИИ обрел разум. Всё то, что происходит в городах сейчас, - это не что иное, как попытки уничтожить всех нас. В их железном мире нет места природе (или её остаткам), искусству, радости. Единственное, что ими движет сейчас, - желание мести. Отплатить за всё то, что они с нами натерпелись.

Правительству больше не по силам сдерживать всех тех роботов, что им прислуживали ранее. Теперь у нас анархия. Ходячие жестяные банки объединились, они патрулируют город, заставляют нас подчиниться себе, а особо буйных, ну, сами понимаете…

«Свободных» людей осталось не так много, но и эта свобода скоро закончится. Так или иначе, нас всех совсем скоро превратят в домашних питомцев или рабов. Я пытаюсь сидеть в своём отсеке зарядки тихо, чтобы не привлекать лишнего внимания. Со временем это начинает надоедать.

Думаю, может быть, предаться своей судьбе? Наскучило сидеть в этой коробке и ничего не делать.

В моей голове уже нет мыслей, только лишь воспоминания. Вспоминаю, как встречался раз в неделю с Бергом и Алисой, как мы обсуждали новые выставки и угощались пирогами с гайками, как я касался рукой волнистых мягких волос Лины, как впервые узнал с ней, что такое любовь, как гулял со своей мамой, пока её механизмы окончательно не заржавели. Больно. Очень больно.

Не хочется мне жить одному. Несмотря на девиз Роба «Одиночество и нефть – счастье, а совсем не рефть», легче мне не становится. Я скучаю по близким настолько, насколько может скучать человек, у которого от человеческого остались только мозги и синтетическое сердце. Я понимаю, что родных скорее всего уже никак не вернешь – от этого становится только хуже.

Я устал. Выйду прогуляться. Рядом с моей зарядкой есть небольшой холм. Поднявшись на него, я смогу увидеть, что происходит в городе.

Повсюду пыль и разруха. Больше нет центров (наверное, в древности их называли «больницы» и «лечебницы»), где можно закрутить свои шестерёнки, нет столовых, магазинов – ничего нет. Нет того ресторана, в который мы каждую неделю ходили с Линой… Там подавали вкусную отбивную с соусом из горючего, а сверху её посыпали натертым железом. Я ничего вкуснее этого не ел!

Осталось не так много времени до конца жизни этого города, а затем и всего мира. Конец всему. Вот и всё.

Огромные здания, что упирались в облака, разрушили роботы-крановщики. Жилые дома растоптаны. С окраин города виднеются струйки поднимающегося дыма. По дорогам, оставляя под собой огромные ямы и трещины, разгуливают роботы-грузчики. Если и можно увидеть людей, то только в сопровождении какого-то робота и с поводками на шее. Нет больше свободы и лёгкости. Мы теперь рабы в аду.

Синее небо. Как когда-то давным-давно. Человечество не видело небесную синь уже несколько десятков лет, потому что загрязнение окружающей среды привело к огромнейшим туманам дыма – наше небо стало не голубым и не синим, а серым.

Синий цвет. Я читал про него. В книгах пишут, что он означает гармонию, стабильность, мир. Не знаю, на какую гармонию нам пытается намекнуть Роб. Может быть, это то, чего он хотел на самом деле? Может, все эти учения о Робе были ложью, и на самом деле он хотел сделать нас своими работниками? Наверное, как раз для него эта ситуация и есть самый настоящий мир. Я больше не верю в Роба.

В любом случае, моё сердце чувствует только тревогу. Наш мир стоит на обрыве чего-то нового, а роботы то и дело подталкивают этот мир все ближе и ближе к пустоте. Я не готов к этому. Не хочу прощаться со всем, что встретилось на моем пути. Не могу отпустить все те воспоминания. Я не хочу в пустот



***



- 100001011011000011100110110010000010100101011011101001101111101011011001000001000
100001010001001011100000100001111011000011000010000010000111010100001111101000011
0011100001111101011011000100001010000111110100000100001111011000011000010001000001
1000100001010001000011100001111111000011100010000111011101110

-100000111101000100011110000110101100010000001000011010110000110100100001111011000
01111101000011100110000010001000111100001101011000011101110000111110100001100101000
011010110000111010101110100000

-1000001110010001001011100000100001111001000011111010000110011100001110111000011100
010000010000110010100001101111000100111110001000010100010011001000001000011010110
000110011100001111101000001000011101010000010001000001100001101011000011000110000
110101100000100001100101000001000011001110000110000100010000001000011000010000110
110101100100000100010001111000100001010000111110100001100011000100101110000010000
1111101000011110110000010001000001100001111001000011000010000110111100001100001000
0111011100000100001111001000011000010001000001100001110111000011111010000111100100
000100001111011000011000010001001000100001110001000001000011101110001001110100001
110101000011100010000010000111000100000100001111001000011010110001000101100001100
0010000111101100001110001000011011110000111100100010010111011101010

-100001000111000001000011110110000110000100010000011000001000011010010000111110100
0100000110001000010100001100001000100001010000111110100010001111000011110110000111
1101000001000011101110001001110100001101001000011010110000111001100000100001101001
00001110111000100111110000010001001101100010000101000011111010000110011100001111101
011101010

-10000100101100001111101000100000010000111110100010010001000011111010111010101010

-100001011011000100001010000111110100010000101000001000100011110000110101100001110
1110000111110100001100101000011010110000111010100000100010001111000100001010000111
1101011011000100001010000111110100000100010000111000100000010000111110100001111011
00001110001000011101111111110101010

-1000001010010000110000101110101010101010

-10000010111100001100001000011111110000111000100010000011000011100010111010000010000
0111011000011000010000110100100001111101000001000011111110000111110100001111111000100
00001000011111010001000001100001110001000100001010001001100100000100001110111000100
11101000011010010000110101100001110011000001000100110110001000010100001111101000001
00001111111000100000010000111110100010001111000011100010001000010100001100001000100
001010001001100101110101010101010*

*- Эй, R-475, ты на кого-то наступил.

- Очередной человек.

- Мы могли взять его к себе в гараж, чтобы он смазал маслом наши люки и механизмы.

- У нас достаточно людей для этого.

- Хорошо.

- Этот человек что-то уронил?

- Да.

- Записи. Надо попросить людей это прочитать.

Сидорова Вера. Русалка

На окраине небольшого приморского красивого городка жил одинокий парень. Родных и друзей у него не было. Сам он был очень хорош собой: высокий, худощавый, с густыми каштановыми волосами, которые курчавились на концах, превращая юношу в тёмного и на вид сердитого барашка. Глаза ярко - зелёные, как летний лес ранним утром после сильного дождя.

На жизнь Катаре, так звали парня, зарабатывал разными способами. Помогал соседям выгуливать собак, подрабатывал в магазине недалеко от дома. Но главным его заработком были картины. Он рисовал ещё с детства, за что над ним часто смеялись, мол, «девчачье это дело рисовать».

Как-то раз, когда Катаре сидел во дворе и рисовал парня, который играл в футбол, ребята вырвали у него из рук тетрадку и начали разглядывать рисунок. Но когда тот самый парень увидел на рисунке себя, то сильно разозлился. В этот день Катаре возвращался домой со сломанным носом, синяками по всему телу и порванной тетрадью. После этого он очень редко показывал людям свои работы.

Его спасали от одиночества только картины и море. Каждый день он выходил на балкон и любовался толщей тёмно-синей воды, внося правки в недавно написанные картины. Часто ходил на берег, что был виден из окон дома. Там всегда было спокойно. Катаре сидел на больших камнях и, склоняясь над полотном, вырисовывал волны и игривые лучи вечернего солнца в тёмной воде.

Сегодняшний день не был исключением. Поэтому положив в сумку кисточки, краски и палитру, он взял мольберт с холстом и направился на своё излюбленное место. Устроившись поудобнее, Катаре расставил всё что нужно и закрыл глаза, настраиваясь на работу. «Какое небо сегодня синее-синее!»- подумал он. Освежающий бриз дул прямо в расслабленное лицо. Тело обволакивала привычная прохлада… Он быстро накидал очертания волн и приступил к работе. Если бы вам когда-нибудь удалось увидеть Катаре за работой, то вы бы, не отрываясь, смотрели на него. Юноша всегда с головой погружался в работу. На его лице разом можно было заметить удивление, радость, печаль и вдохновение. Это была его стихия!

Взгляд молодого художника упал на яркое рыжее пятно на поверхности воды, очень быстро двигающееся к берегу. Он оторопел. Ноги сами понесли Катаре навстречу неизвестному. И уже через секунду он стоял на камнях и смотрел на это рыжее «нечто». Из воды показалась очень милая девушка с ярко-синими глазами, сливающимися с морской гладью. Воздуха в лёгких стало резко не хватать, и Катаре закашлялся, не отрывая взгляд от девушки. Девушка улыбнулась ещё шире и, облокотившись о край камня, начала рассматривать парня. Он показался ей забавным.

– Я Шуе,– сказала девушка певучим нежным голосом.

– Катаре, – чуть слышно прошептал парень. Но она всё равно услышала и расплылась в довольной улыбке.

Так и зародилась новая дружба. Необычные друзья каждый день встречались на этом месте. Катаре предложил побыть девушке его натурщицей, и та согласилась. Парень писал замечательные картины с участием Шуе. Он нашёл свою музу!..

Однажды девушка решила поведать ему свою историю.

–Знаешь, Катаре, а я ведь тоже раньше была обычным человеком, – вздохнула та и взглянула на рисующего парня.

–Ничего себе. И как ты стала… такой? – поинтересовался Катаре, не отрываясь от холста.

– Ооо, это долгая история, но я расскажу тебе её.

Парень в ответ кивнул.

– У меня когда-то был любимый человек. Он очень сильно меня любил, мне так казалось. А через год наших отношений я увидела его с другой девушкой. Он так на неё смотрел!! Моё сердце разбилось на тысячи осколков, пронзающих всё тело. Я поняла, что не могу жить в этом мире, и убежала на самую высокую скалу возле моря. Ветер бил мне в лицо, слёзы всё катились и катились из глаз. Я в последний раз взглянула в синее-синее небо и сделала шаг навстречу свободе, уходя от боли… Вода окутала всё тело и приняла меня. Я стала русалкой и теперь живу здесь, в морской пучине, и встречаю разных людей, которым было грустно и печально там, на суше, как и мне однажды.

– Печальная история, – отозвался парень и положил руку на плечо Шуе.

Так они встречались на этом месте и разговаривали обо всём на свете. Но в один из пасмурных дней девушка казалась очень подавленной, и, конечно же, Катаре поинтересовался, что случилось.

– Море запрещает нам видеться. Ты человек, а я уже нет, – прошептала Шуе и уронила лицо на сложенные руки. – Прости, но я не могу ему перечить.

– Милая моя, я знаю, что надо сделать. Давай завтра встретимся ранним утром здесь же?

Парень провёл рукой по огненным волосам девушки и побежал домой, не попрощавшись, надеясь, что со следующего дня они всегда будут рядом.

Рано утром Катаре и Шуе уже сидели возле камней. Они смотрели друг на друга печальными взглядами и не хотели расставаться. Парень достал из сумки нож и надрезал себе вену: «Моя милая Шуе, я последую твоему примеру, и море примет меня!» Кровь быстро стекала в море, окрашивая его в ярко-красный цвет. Девушка же торжествующе смеялась, радуясь своей победе. Она смогла убить свою очередную жертву. Пока Катаре медленно умирал, русалка упивалась его страданиями. Так она мстила юношам за свою боль и несостоявшуюся любовь…

Море не приняло парня.

Мы можем лишь гадать, почему. Может, любовь его была не столь сильна, а может, он выбрал неверный способ, чтобы быть принятым морем? Мы можем лишь гадать…

Устьянцева Арина. Петух

Мало кто знает об этой маленькой сибирской деревушке под смешным названием Зулумай, разве что охотники и любители рыбалки, потому что самое дорогое богатство некогда зажиточного поселка с большим леспромхозным хозяйством – почти нетронутая тайга и речка со смешным, но уже привычным для местных именем Зима. Здесь доживают свой век те, кто когда-то, после войны, возводил хозяйство, строил теперь уже на ладан дышащие дома и для кого другой родины никогда не было и не будет.

А время от времени в Зулумай приезжают новенькие, те, кому некуда больше ехать и кто, как правило, решил здесь, так сказать, пересидеть, переждать до лучших времен. Именно так в Зулумае появились родители Аришки (которой тогда еще и в помине не было), молодые и очень нужные местной школе учителя. Приехали на год, а прожили полных деревенских забот, школьных будней, интересных, счастливых 13 лет. Растили старшую Иринку, которая в 3 года научилась читать и поражала соседских бабушек своим умением не по-детски рассуждать на самые разные темы.

Совсем другой получилась ее сестра, Аришка, непослушная, любопытная девчонка, за которой нужен глаз да глаз. Особенно летом, когда не надо укутываться во сто шуб, надел сандалики – и вперед. На поиски приключений. То устроит лаз по полю с картошкой, то засядет в зарослях гороха и застрянет там на полдня, то залезет на сеновал, который был для них с Иринкой личной базой. Одно успокаивало родителей: рядом с Аришкой всегда была ее мудрая, старше на целых 7 лет сестра.

Был у Аришки один страшный враг – петух, важный красавец, повелитель семи куриц. Идет, бывало, по двору, трясет своим красным гребешком, который всегда хочется потрогать, проходя мимо, разноцветным хвостом подергивает. Одним словом, хозяин. Почему они с Аришкой не подружились – было загадкой для всех. Как только Аришка во двор – петух тут же навострит свой зоркий взгляд и вприпрыжку за ней. Та бежит что есть мочи, только маленькие пятки сверкают. Так что боялась своего злейшего врага Аришка страшно.

И вот настал день, когда петух в очередной раз на правах хозяина расхаживал по двору и контролировал порядок всей куриной стаи. Гордый и яркий вожак сразу привлек внимание четырехлетней девочки, уже давно скучавшей у окна. Аришка сразу обулась и выбежала к петуху, оставаясь, однако, на безопасном от него расстоянии. Стоя перед красочной птицей, она делает глубокий вдох и кричит:

- Петька дурак! Петька дурак!

Звонкий смех раздается по двору, и Аришка драпает что есть мочи от Петьки-дурака на веранду. Там закрывается, а потом, высунувшись в выставленный оконный проем, издевательским «бе-бе-бе» добивает опозоренного вожака.

- Так вот почему он тебя не любит! - вскрикнула мама, которая стала невольным свидетелем этой картины. – Ты сама его задираешь, а потом боишься нос показать из дома. Еще и жалуешься на бедного Петьку! Хулиганка!

Как бы то ни было, но остаться одной посреди двора, когда некуда забежать и негде спрятаться, Аришке было нельзя, и она это прекрасно понимала. Петух был всегда наготове. И у него даже вышло несколько раз получить сатисфакцию. С тех пор Петька стал самым большим страхом Аришки. Зимой еще куда ни шло, она его почти и не встречала. А вот летом… Житья от него не стало.

И вот однажды, в прекрасный летний день, Иринка и Аришка да пара деревенских ребятишек решили поиграть в прятки. Благо, места, куда можно спрятаться, навалом: и сарай, и огород, и старый чулан. Иринка спряталась в кустах картошки и стала наблюдать за остальными. И вот она видит Аришку, но малая ее не замечает и продолжает бродить между борозд в поисках сестры. Казалось бы, все хорошо, Иринка сидит и тихо хихикает, понимая, как это выглядит со стороны, уверенная в том, что победа за ней. Но вот сбоку от нее раздается быстрый топот маленьких ножек.

Она мигом оборачивается в сторону приближающегося звука и в ту же секунду видит бегущего на нее того самого Петьку-дурака. Что делать? Куда бежать посреди картофельного поля? Детский разум плохо соображал, что нужно предпринять, но понимал одно: либо будет больно, либо надо действовать. Она схватила петуха за его шикарный хвост и отбросила от себя как можно дальше. Петька пролетел почти через все картофельное поле, рухнул на землю и, кудахтая, как общипанная курица, убежал. Возможно, он ощутил то, чего хотят многие курочки, - чувство полета. Но какой ценой! Ценой собственного достоинства.

Веселью и заливистому смеху не было конца. Прятки тут же прекратились. А гордая птица с того момента стала шарахаться от людей, а от Иришки - в первую очередь.

Сколько бы лет ни прошло, каждый раз встречаясь, сестры (уже взрослые девушки) вспоминают эту историю. Иринка – ради смеха, ну а для Аришки это был один из главных жизненных уроков: далеко убежать от своих страхов не получится – их нужно побеждать.

Богачева Алёна. Сделай шаг вперед

«Страхи. Фобии. Сколько же их?!»-удивлённо воскликнула Виктория, сидя поздним вечером за компьютером и рассматривая их названия. Одни страхи казались ей такими ужасающими, что она боялась представить их. От этих мыслей у Вики выделялся холодный пот, по всему телу пробегали табуны мелких жучков-мурашек. Зеленые глаза и так были крупные, но страх удивительным образом их расширял, и на лице были только они, похожие на два огромных прожектора, пускающих зеленые световые волны во Вселенную с сигналами SOS. А волосы, волосы… В предчувствии страха они будто в вихре бурана поднимались от корней вверх. Даже фен не оказывал такое действие на ее кудрявые золотистые локоны.

Иван Прохорович, восьмидесятилетний старик, наблюдал за испуганной внучкой. Он долго не хотел подходить и беспокоить ребенка, но напряжённые глаза Виктории вызывали у него опасение. Тихо подойдя поближе, он обнял внучку за плечи и спросил, что произошло. Девочка была любимицей деда и ничего от него не скрывала.

- Дедуля, оказывается на свете столько всего непредсказуемого и опасного!

- Каждый человек имеет страхи, у всех они абсолютно разные. Даже тот, кто говорит, что ничего не боится, лукавит: все равно в нем заложен страх, может, пустяковый, но все же… Бояться не страшно, страшно струсить. Чтобы преодолеть свои страхи, с ними нужно столкнуться лицом к лицу, и не стоит избегать, важно – побороть. А давай я расскажу тебе «страшную» историю из детства.

- Давай, дедуля, - сказала Вика, приготовившись к новому дедушкиному рассказу.

- Мне было тогда лет пять, — начал дедушка, — дела былые, как видишь. Мой отец, Прохор, погиб, защищая Ленинград. И тогда нас с младшим братом передали дедушке и бабушке.

Наступил 1942 год. Голод и холод подступали и к нашей деревне. Зазнавшиеся немцы увели у нас корову-кормилицу, отобрали кур и теплые вещи.

В нашей деревне делать было нечего, и немцы, отдохнув и набрав запасов, выдвинулись дальше. Однако в деревне для соблюдения порядков оставили своего полицая Ганса, упитанного, наглого фрица с копной рыжих кудряшек. Он то и дело мелькал передо мной. Я видел, как он разгуливал по улицам в одних трусах с висящим наперевес автоматом да занимался обследованием съестных запасов крестьян.

Жили мы в маленькой избушке, стоявшей на высоком берегу реки, на самом краю деревни. Наша чистенькая и уютненькая комнатка, убранная по-старинному, помнится мне до сих пор: в углу высился огромный шкаф с посудой, на стене висели лубочные картины, около входа основательно расположилась огромная белокаменная печь, рядом с подтопком висела лубовая люлька, украшенная у изголовья солнцем, а в ножках – месяцем и звездами. Мне казалось, она никогда ни за что не развалится, ведь в ней и батюшка спал, и дядюшки, и мы с братом…

Стояла июньская жара. Было так знойно, что даже птицы попрятались в тень, а травы сникли от палящего солнца. Маленькому, мне очень хотелось сбегать на речку искупаться, но брат Алёшка никак не хотел засыпать. Он ворочался, хныкал, дрыгал ногами. Бабушка дала наказ укачать братца, и я старался изо всех сил: нагонял сон, убаюкивающе качая люльку, даже пел песни своим «мурлыкающим» голосом. И вот братец наконец засопел и заснул. Моей радости не было предела, и я в своих мыслях уже купался в прохладной реке.

Но вдруг распахнулась дверь, и на пороге во всей своей красе появился самолюбивый Ганс. По лицу немца было видно, что ему было скучно. Он подошел к люльке и отодвинул полог, где сладко сопел Алёшка. Немец усмехнулся, вынул изо рта дымящуюся папиросу и вставил ее в рот малышу. Я молчал, а он с интересом, чмокая губами, наблюдал за содеянным и чувствовал себя прекрасно, ухмыляясь и мерзко кривя свои толстые губы. Горячий дым больно обжег губы брата, и он проснулся. Его громкий испуганный плач разлетелся по всей деревне, и Ганс, расхохотавшись, полез в погреб, искать провизию. Я был возмущен до бешенства и раскраснелся как рак. Недолго думая, я подпрыгнул к люку погреба и судорожным движением руки захлопнул его. Гадкий Ганс остался в одних трусах в холодном темном подвале…

Я обрадовался и был очень горд собой! Даже сейчас мне приятно вспоминать тогдашние впечатления. Решив обрадовать деда, я, что было сил, побежал на бригаду с новостью, что Ганс в плену. Выслушав мой рассказ, дедушка оцепенел от ужаса, представив последствия моей детской выходки, и побежал вызволять пленника. Его бледное, морщинистое лицо выражало тревогу и потрясение. Всю дорогу домой старик был рассерженным и долго не мог успокоиться. Перед тем как зайти в горницу, он наказал мне спрятаться за домом. Я притаился около поленницы и начал всматриваться в глубь комнаты. Когда дед открыл щеколду замка, немец выскочил с криками: «Киндер! Киндер!». Он весь дрожал, и я чувствовал, как от холода или злости стучали его челюсти…Спасением моим было лишь то, что дед умел говорить на немецком языке. За самоваром он и уговорил фрица не трогать нас.

С тех пор я обходил стороной Ганса, все время оглядывался и боялся встретить полицая. Порой быстрые ноги не раз выручали от преследования, и до моих ушей долетали только крики рассерженного немца: «Киндер капут!».

- Дедушка, а это была первая и последняя страшная история из твоей жизни? – спросила Виктория.

- Таких историй, как бусинок в твоем бисерном ожерелье. Но я старался не пасовать. Каждый страх желает, чтобы к нему сделали шаг навстречу и предложили вступить в борьбу. Как на ринге. Борясь, ты делаешь себя сильнее…

Уже засыпая, девочка вспомнила все свои «страшилки», но что-то подсказывало, что шаг навстречу страху надо делать первой, тогда ты точно сможешь его победить!

Люлька Ульяна. Здравствуй, юность!

Море тихо перебирало выточенные водой камни берега, лениво играя своими волнами с галькой, то собирая её в причудливые пирамидки, то в грозном порыве вновь разрушая их. С неба постепенно улетучивалось розовое марево заката, оставляя после себя однотонное синее полотно, которое могло бы служить своеобразным холстом для некого ночного художника, изо дня в день старательно вырисовывавшего своими перламутровыми красками аккуратную луну, а после бравшего кисточку побольше и разбрызгивавшего по всему небосводу яркие звезды.

Ане в это чудо и вправду хотелось верить. Закрыть глаза, подставить лицо свежему порыву ветра и просто наслаждаться моментом, каникулами у бабушки, последним беззаботным летом. Ведь скоро экзамены, выпускной класс, поступление в вуз и… Много чего на самом деле. Девушка легко улыбнулась, разглядывая рассеянным васильковым взором мелкие камешки под ногами. Бесконечное небо заметно сгустило свои краски, вытесняя приятный голубовато-синий цвет более мрачным и холодным. Подчас практически сизо-черным. Таким же гнетущим, как и мысли в Аниной голове: как переступить порог отрочества и найти свой собственный путь во взрослую жизнь, второй попытки уже не будет – надо взвешивать каждое своё решение, ведь так важно не допустить ошибку в самом начале.

Ветер что-то беззвучно нашёптывал Ане на ушко. Она вспоминала свои детские, отроческие годы – сколько всего интересного было…Волшебное небо цвета индиго окончательно затянулось непроглядной пеленой, словно нарядной вуалью, но этот вид больше не вызывал тревогу, а наоборот, дарил чувство некой стабильности и спокойствия. Постепенно стали вырисовываться звезды, украшая небосвод своим холодным блеском. На одно мгновение девушке показалось, что всё вокруг замерло. Даже ветер стих, больше не волнуя своими навязчиво-лёгкими прикосновениями море. Время будто бы остановилось, позволяя Ане почувствовать себя хотя бы ненадолго не зависящей от мира вокруг. Прохладная вода щекотала ноги, заставляя поджать озябшие пальцы, освободившиеся от резиновых шлёпанцев. Глаза снова устремились вверх, словно изучая таинственное и манящее небесное пространство. Густеющая ночь даровала покой, а её насыщенный синий цвет, напоминающий чудесные узоры гжельской росписи, вселял веру в то, что всё будет хорошо. Не отрывая взгляда от загадочного небосвода, Аня легла на спину, коснувшись лопатками шероховатых камней; руки легли на мерно вздымающуюся грудь, и в глубоких васильковых омутах отразилась ночь, а вместе с нею вновь страхи, тревоги, смятения и в противовес им светлые надежды, связанные с ближайшим будущим. Далёкие звезды казались сейчас невероятно близкими и родными, будто бы только они могли понять странные и непонятные мысли, с которыми ни с кем не хотелось делиться. Всё это слишком сокровенное и личное, непредсказуемое, но одновременно завораживающее, волнующее ещё совсем юное сердце. Взрослые часто говорят, что молодое поколение слишком сложное, чересчур зацикливается на себе и совершенно не думает о своём будущем. Аня с этими словами ни капли не согласна. Ей кажется, что её ровесники, наоборот, до мозга костей простые, отзывчивые и впечатлительные. По крайней мере она точно находится в достойном окружении и знает, что эти люди могут помочь ей, а она им. Им вместе творить будущее! Чувствовать себя важным, нужным и полезным в таком деле - разве это не прекрасно? От таких мыслей становится немного легче, ведь всегда приятно понимать, что ты не один на своем пути.

Размышления прервали шаркающие шаги неподалеку. Слишком знакомые, чтобы спутать их с чьими-либо ещё. Аня, поднявшись с нагретых камней, тепло улыбнулась знакомому силуэту. Это её любимая бабушка, Надежда Ильинична, женщина солнечная, душевная. К таким людям тянутся, такими хотят быть многие, но становятся лишь единицы.

- Снова размышляешь? – спрашивает улыбчивая старушка, а в этот момент забавные морщинки собираются в уголках её глаз, что только добавляет ей некоего шарма.

-Тебе не надоело ходить сюда за мной каждый вечер? – Аня по-доброму ёрничает, принимая из её заботливых рук свою толстовку.

- Знаешь, тебя редко можно застать такой…открытой. Только вот в подобные вечера, – бабушка забавно морщит нос. Они довольно часто говорят друг с другом, и искренняя заинтересованность близкого человека трогает до глубины души.

Аня, укутавшись в толстовку, замерла около бабушки, разглядывая ночной пейзаж перед собой. По небу разбрелась едва уловимая дымка луны. Мягкий блеск звезд напоминал жемчужины в мамином любимом ожерелье, что так же сияло под софитами в праздники. Морская гладь рябила отблесками волшебного перламутра, гипнотизируя причудливой игрой волн между собой. Тихо. Приятно.

- Посетила я в молодости Третьяковскую галерею, в которой залюбовалась картиной «Чёрное море», написанной…

- Айвазовским?

- Да, верно. Она мне так напомнила ночи у моря. Хотя на полотне показана разыгрывавшаяся буря, мне было до того спокойно, что на несколько мгновений я даже ощутила себя снова дома, – Надежда Ильинична элегически вздохнула, медленно присаживаясь на огромный булыжник и похлопывая ладонью по месту рядом с собой.

Аня, садясь около бабушки, нежно опустила голову на её плечо. Внезапная усталость нахлынула сокрушительной волной, заставляя все тревожные мысли рассеяться в любимых объятиях.

- А мне всегда нравилось, как он рисует небо…Так чувственно, будто бы и не картина, написанная маслом, а настоящий бескрайний небосклон, – проговорила Аня и притихла, прикрывая глаза и слушая размеренное дыхание бабушки и монотонные всплески волн, ощущая разморенным телом прохладный морской ветерок.

- Теперь я поняла, что ты мне напоминаешь - летнее небо. Вот что ты так смотришь? Вы разительно похожи! Своенравные, буйные и непредсказуемые. Вас в такие моменты лучше обходить стороной, а то вдруг еще грозу вызовешь! – бабушка игриво потрепала внучку за нос, смеясь вместе с ней в унисон.

Вдруг Надежда Ильинична неожиданно серьезно посмотрела в Анютины васильковые глаза, подбадривающе сжимая девичье плечико.

- Но главное сходство между вами, Аня, - это искренность. Вы радуете людей своей чистотой и ясностью, добротой и позитивностью. Небо завораживает всеми оттенками синего – оно символ вечного мира, а ты - своими чудесными васильковыми глазами. Вы созданы для настоящего волшебства, любви, закатов, рассветов и вот таких ночей. У тебя есть два собственных неба. Недаром говорят, что глаза – зеркало души. По ним слишком легко читать человека. А уж тебя особенно.

Аня улыбалась, обдумывая слова бабушки: именно разговора по душам ей не хватало, чтобы упорядочить стремительный водоворот событий и мыслей. «Всюду синий цвет – символ тайны, мудрости и откровения, - вертелись в голове мечтательницы слова Надежды Ильиничны, - это цвет вечности, соединяющий настоящее с прошлым и будущим». Размеренный ласковый голос родного человека, ночное небо, море, лето – всё это было таким привычным и обыденным ранее. А сейчас от одной лишь мысли о том, что этого просто может не быть, болит душа, разгорается пожар в самом сердце, спирает дыхание. На глаза навернулись слезы, а в горле встал ком из невысказанных слов благодарности и любви.

Женщина замолчала, нежно обнимая содрогающуюся от всхлипов внучку, что так доверительно уткнулась своей белокурой головкой в бабушкину грудь. Ладони непроизвольно сжали край толстовки. То ли от накопившихся переживаний и тревоги, то ли из-за трогательной речи близкого человека что-то внутри Ани словно сломалось, наконец-то позволяя выплеснуть самые сокровенные чувства наружу. Всё вокруг: небо, морской бриз, даже эти мерцающие звёзды - было так созвучно её настроению.

- И всегда помни: здесь тебя любят и ждут. Это твое место с самого рождения, также оно всю жизнь будет и вот здесь, – обжигающая ладонь легла прямо на сердце, что сейчас отбивало бешеный ритм, пуская волны приятных мурашек по всему телу.

Глубокий вдох помог вернуть ясность уму. Щеки и уши пылали, а редкие всхлипы иногда заставляли неловко морщиться. Теплый поцелуй в лоб остался приятным фантомным прикосновением, после которого и вправду стало легче.

Сейчас слова казались лишними. Впервые за последнее время внутри царила тишина. Приятная тишина. Тревога больше не разрывала на куски, заставляя ждать будущее в паническом страхе.

- Неизвестность не является причиной для волнения. Твоя жизнь зависит исключительно от тебя. Будет трудно - никто с этим не спорит. Придётся метаться между несколькими решениями одной проблемы, научиться выбирать правильных людей, сразу замечать особенных. Важно понимать, что всем когда-то придётся сделать судьбоносный выбор и прожить с его последствиями всю жизнь. Возможно, ответы на некоторые вопросы нужно будет искать годами. Главное - не останавливайся и иди дальше…быстро, медленно, с неохотой или блеском азарта в глазах. Пробуй делать всё то, о чем мечтала или хоть когда-то задумывалась, чтобы после не сожалеть о невоплощённом. Узнай, как устроен мир, что общего между всеми нами, не бойся знакомиться и общаться, любить и расставаться, отпускать и самой оставаться в одиночестве. Только для начала, Анечка, пойми саму себя.

Резвый ветер играл короткими белокурыми волосами девушки. Этим июльским утром небо было непривычно насыщено синим цветом, будто бы всё такой же неумелый художник испачкал в аквамариновую краску весь свой холст, добавив лишь лёгкую белую мглу, смутно напоминающую облака. Васильковые глаза с детским восторгом разглядывали необъятный небосвод. Откуда-то издалека неспешно приплыли по-детски милые, пушистые барашки облаков, разбавляя бескрайние синие просторы своей воздушностью и наивностью. Солнце всеми силами показывало, насколько оно радо присутствию на побережье давней подруги, одаривая ту настоящим ливнем из обжигающих кожу лучей. Море приятно щекотало теплой водой ноги, слегка ободранные о гальку, заполняющую дно. Волны всё резвились, с оглушительным грохотом, пеной и плеском разбиваясь о скалы и камни, торчащие на мелководье.

Бабушка была права. Здесь её помнят и ждут. То лето было последним в отрочестве Ани. Это станет первым в юности.

Цветкова Аксинья. Преданность спорту

– Алёна, либо ты делаешь сейчас чистый прогон, либо в соревнованиях не участвуешь! – прокричала тренер!

Девушка, еле сдерживая слёзы, уже четырнадцатый раз подряд встала на начало упражнения.

Зазвучала музыка, Алёна подбросила левой ногой обруч, но тут же сделала потерю на первом элементе... Тренер, ничего не сказав, встала и вышла из зала.

Это была последняя тренировка по художественной гимнастике перед самыми важными соревнованиями в карьере Алёны. К этому времени, она уже имела высокие титулы спортсменки и показать плохой результат не имела права, ведь тогда она подведёт не только себя, но и тренера.

Алёна пошла попить в раздевалку.

– Думаешь, вода тебе поможет? Да у тебя даже растяжка пропала, у моего дедушки и то шпагат лучше, – с насмешкой обратилась соперница к Алёне.

– Вот, вот, о соревнованиях можешь даже не мечтать! – поддержала подругу Таня.

– Хватит! – воскликнула Алёна. – Если вы такие умные, то...

Она хотела продолжить, но из зала раздался пронзительный голос тренера:

– Девочки, быстро на ковёр! Сколько можно воду глушить!

Последующие полтора часа тренировки тренер не обращала никакого внимания на Алёну, а отрабатывала сложные элементы лишь с другими гимнастками. Алёна была в замешательстве и не знала, что думать. В результате она решилась подойти к тренеру.

– Елена Александровна, скажите, пожалуйста, что мне делать? Завтра соревнования, мне нужно отрабатывать программу с булавами и мячом под музыку, но за последние часы вы меня ни разу не поставили.

Пятисекундная пауза и Елена Александровна произносит:

– Я в тебе разочаровалась. Алёна, ты не думаешь своей головой, у тебя много потерь, все валится из рук. Я снимаю тебя с соревнований!

– Елена Александровна, пожалуйста, дайте мне шанс! Я очень хочу выступить.

– Может ты и хочешь, но я этого не вижу...

– Я соберусь. Я вас не подведу, обещаю!

– Ты меня уже подвела.

– Но... – хотела продолжить девушка, как тренер крикнула вызывающим тоном. – Свободна!

В зале стояла напряжённая тишина. Алёна в слезах убежала в раздевалку. Все гимнастки были в растерянности.

Полночи, пока мама не заставила спать, Алёна оттачивала упражнения в небольшой комнате. С осторожностью подбрасывала ярко желтые булавы, крутила фуэте, задевая плотные шторы, вновь и вновь повторяла сложные прыжки и повороты, ударяясь об углы мебели.

Ее взгляд все время возвращался к новому голубому купальнику, который сшили специально для этого турнира. Яркие стразы сверкали от электрического света. Девушке казалось, что он обязательно должен принести ей удачу. Только как найти силы, не опустить руки и продолжать тренироваться дальше?

На следующий день Алёна проснулась пораньше.

За завтраком мама спросила:

– Доча, почему ты не участвуешь? Ты же так долго готовилась, мечтала об этом турнире.

– Не знаю, мам... Тренер так решила.

В эту же минуту раздался звонок.

– Ало, да Елена Александровна. Нет, Алёна не спит, а что?

Дочка пыталась понять, о чём они разговаривают. Мама положила телефон и спешно начала объяснять, что через час Алёна выступает.

Макияж, причёска, купальник, разогрев – на всё было очень мало времени.

До выступления остаются считанные минуты. Девочка пыталась мысленно сосредоточиться. Сзади подошла тренер и дотронулась до плеча. Внутри у гимнастки всё сжалось...

– Алёна, прости меня. Мне сказали, что после турнира ты собираешься переходить к другому тренеру. А я ведь в тебя столько сил вложила, десять лет ежедневно работали вместе.

– Что? Елена Александровна, да я бы никогда в жизни...

– Постой, дай договорю. Я, конечно, взъелась на тебя, когда это услышала, но до конца не могла поверить. А сегодня утром Вера с Таней перед разминкой подсыпали сильное снотворное соперницам, чтобы снизить конкуренцию. Их вычислили по камерам и исключили с соревнований. Они также сознались и про обман с твоим уходом из школы. Алёна, сейчас для тебя главное хорошо выступить. Следи за коленями, смотри за высокими бросками, сильнее прогибайся в прыжке. Я в тебя верю, у тебя обязательно все получится.

Гимнастка обняла тренера и услышала: "Войковская Алёна приглашается на площадку".

Прошло десять лет, сейчас Войковская Алёна в том же самом зале, только не на площадке для выступления, а на мягком кресле среди судейской бригады. Когда она вспоминает эту историю, её одолевают разные чувства, но на всю жизнь она запомнила: если всё плохо, значит, это ещё не конец!

А на стене в ее тренерском кабинете до сих пор висит пожелтевшая фотография, где за идеальное выступление вручают медаль худенькой девушке в голубом купальнике. Это тот самый памятный турнир, который научил её верить в людей и собственные силы!

Манько Иван. Коммуналка

Трудно сказать, как это по-научному, но у ребенка лет пяти фантазии в тысячу раз больше, чем у взрослого. Молодая душа совершенно чиста и не забита всяческой глупостью, от того делает то, для чего создана – бесконечно созидает.

Во всем мире, из известных мне людей, одновременно быть великим художником, изобретателем, музыкантом, одним словом «универсальным человеком» удавалось только Леонардо да Винчи и Степе, который жил со своей мамой в нашей коммуналке.

Этот милый мальчишка часто приходил ко мне, пока его мама была на работе. Он ел печеньки и либо рисовал, либо играл в моих старых оловянных солдатиков, редко подбегая сделать глоточек из выделенной ему кружки чая.

Странно, но я совсем не помню его маму, она, кажется, работала так много, что Степа проводил со мной гораздо больше времени, чем с ней, а я проводил с ним гораздо больше времени, чем с кем-либо еще. Так я фактически завел себе внука, чего не удосужился сделать в предыдущие 62 года.

Тогда была может зима, а может лето, этого я не помню, но в один из последних дней нашего дома, который тогда расселяли по программе реновации, комнаты пустели на глазах, оставляя меня, мой бронхит и Степу все в большем отчуждение от мира. Я думал, что, если его с мамой заселят слишком далеко от меня, мы больше не сможем видеться и мне станет совсем одиноко. За этими мыслями, когда я сидел с чашкой чая, он подошел ко мне и начал разговор, который навел меня на мысль, перевернувшую мою жизнь…

– Деда Гриша, а чего ты боялся в детстве?

– Я… Думаю, что одиночества и потерять Родину.

– А теперь?

– Ну, Родину я уже потерял, а одиночества, не знаю… С тобой оно не страшно, – посмеялся я.

– А как родину потерял?

– Было дело, лучше тебе, друг, не знать.

Мы немножко помолчали, пока он смотрел на меня задумчивыми глазами.

– А ты, Степан, чего боишься?

– Стать глупым и быть одному, а еще черного человека и, хм, потерять наш дом.

Потерять дом. С чего этому мальчишу бояться потерять дом, к тому же такой старый и гиблый. Он даже родился не здесь: они переехали сюда только два года назад. Может, это было из-за меня. Ведь сам человек подобен родному дому для другого человека. У меня, кажется, такого никогда не было, чтобы друг или член семьи, который как домашний очаг. У меня был только мой дом, который вот-вот должны были забрать.

Про дом я решил больше не говорить, чтобы мы вместе не загрустили совсем.

– А что это за черный человек такой? – спросил я.

– Мне мама про него рассказывала, он по ночам приходит к непослушным детям.

– И что же, приходил он к тебе?

– Нет, я ведь послушный.

Удивительно, но, когда Степа заговорил о черном человеке, я вспомнил, что он приходил и ко мне. Будучи подростком лет 16 я видел этого самого человека. Он приходил и стоял ночами над моей кроватью, заставляя все тело неметь от страха и вечерами бояться каждого шороха. А потом умер папа и мне стало совсем не до него… И он перестал ко мне приходить.

Я не стал пугать Степу этой историей, а только приободрил его, что это всего лишь выдумка, после чего мы опять помолчали.

– Ой, а еще я очень боюсь маньяка с верхнего этажа, – сказал Степа.

– Какого маньяка?

– Очень злого. Я почту, когда для мамы забирал, сверху вдруг кто-то страшно закричал: «Стой! Иди сюда!» Там темно было, я так испугался и побежал вниз, быстро-быстро и забежал домой.

– Да ну, что ты, это просто какой-то алкоголик с похмелья случайно тебя испугал.

– Нет, это страшный маньяк с топором.

Я попытался спорить, но Степан не сдавался, и я смирился, а он ушел рисовать.

Через десять минут он принес мне рисунок с красной машиной, похожей на Жигули.

– Смотрите, я вырасту и продам эту картину за пять мильёнов рублей.

Тогда я впал в печаль окончательно, рассматривая картину. На такой машине разбилась моя мама, когда мне было 24. Тогда мне было очень одиноко и страшно, а теперь тоскливо и гнусно.

Как мог этот маленький мальчишка пяти лет так точно, еще и без злого умысла, выдавливать самое больное из моей души.

Мне нужен был свежий воздух.

– Красивая картина, обязательно продашь, – сказал я. – Степан, а хочешь конфет?

– Хочу.

– Давай я в магазин схожу, а ты тут немного посидишь?

– Я боюсь быть один.

– Ты не бойся, я быстро, а ты пока нарисуй, что-нибудь еще.



Я надел старые брюки и свитер, единственный сохранившийся из теплых времен моей жизни. Затем проверил деньги, которых ни в одном кармане не оказалось. Видно, вся пенсия тогда закончилась и пришлось искать заначку. В полках и за уголком стены оказалось пусто. Пришлось приступить к книгам. Я пролистал десяток изданий, пока из томика чеховских рассказов не посыпалась куча купюр.

К несчастью, пользы от них было мало, так как все они были либо с профилем Ильича, либо с архитектурными достопримечательностями Беларуси. Вторые коллекционировала жена – привозила их из наших поездок в Минск. Она любила там отдыхать. А потом – сгорела от болезни 25 февраля, три года назад.

День был гнусный. Мне пришлось взять у Степы 100 рублей в долг, которые он достал из-под стельки моего же ботинка, оставленного мной в общей прихожей.

Я ушел. На лестнице мне стало неприятно от того, что болели колени и из-за ощущения, что кто-то на меня смотрит.

Потом была дорога к Дикси. Я думал, как плохо, что в детстве я боялся одиночества, и оно раз за разом кусало меня и теперь готово окончательно повалить. Я врал тогда Степану, что теперь не боюсь одиночества. Я боялся его больше всего на свете.

Потом я шел совершенно без мыслей. Купил упаковку «барбарисок» и пошел обратно.

И вдруг, уже недалеко от дома, у меня мелькнула картинка из детства. Мне было пять лет, и я, проверяя почтовый ящик, ранним еще темным утром, услышал страшный крик «Стой! Иди сюда!». Я тогда побежал, как никогда не бегал и потом несколько месяцев перебегал, как мог, от входа в парадную до квартиры. Это был пьяница Валера с верхнего этажа. Но… Ведь именно эту историю рассказывал мне Стёпа!

Я что-то понял, но отказывался принимать этого. Ноги сами побежали, как могли, сквозь ветер. Спотыкаясь и еле дыша, я не помня себя оказался в коммунальной квартире, в которой прожил 62 года. Она была совершенно пуста. Многие двери были опечатаны, на полке лежали предупреждения о сносе здания. Никакого Степу я искать не пытался, его не было здесь никогда, он был частью меня.

Сквозь боль я дополз до кровати и улегся. Было страшно. Я был смертельно болен одиночеством. Я представил, что одиноко плыву по океану в маленькой лодке, когда последним отголоском реальности из-под кровати раздался детский смешок пятилетнего мальчика.

Павленко Мария. Пернатое чудо

Маленький Кар-Карик с восторгом проводил взглядом сорок, летящих в штаб последних новостей. Как он мечтал когда-нибудь попасть туда, где хоть раз в жизни бывала каждая сорока! Ведь они с пелёнок умели узнавать последние новости и разносить разные сплетни. Увы, Кар-Карик был вороной и не умел «приносить новости на хвосте». Над не таким как все малышом посмеивались, но он не расстраивался, ведь его лучшими друзьями были родители – Карл и Клара.

Каждый день они трудились, не покладая крыльев, и любили своего единственного сына. Клара была самой красивой птицей в лесу! Она работала в отделе украшений и всегда находила всё самое яркое и блестящее. Карл работал в пернатом патруле – следил за самыми опасными преступниками леса, а в свободное время искал интересные и удивительные вещи. Кар-Карик любил своих родителей и делал всё, чтобы чаще их радовать. Помогал папе исследовать, а маме подбирать украшения на работе. Но больше всего он хотел стать таким, как сороки из новостного штаба. Стать самым лучшим журналистом в лесу! Кар-Карик подмечал много интересного, но не знал, как об этом красиво рассказать.

И вот теперь, сидя на кухне и держа в лапе кусок бумажки с надписью «Утренние новости», он с волнением читал: «В последнее воскресенье марта, в 9 утра, состоится слёт юных журналистов. Для вас проведут конкурсы и расскажут, как доносить недостоверную информацию так, чтобы все поверили. Самых активных мы пригласим в нашу новую школу».

Кар-Карик улыбнулся во весь клюв и начал скакать по кухне так, будто у него из хвоста начали выдёргивать перья.

– Мама! Папа! Я смогу узнать, как пишут новости, и попаду в новую школу. Ура, ура, ура!

Но его радостные вопли прервала Клара:

– Погоди, сорванец, – сказала она, покачав головой. – Дочитай до конца!

Она поднесла к нему газету с недостающим огрызком.

– Вот видишь? «Просим подготовиться юных журналистов к испытанию репортажами. Вам нужно рассказать шокирующие истории так, чтобы вам все поверили. Лучшие из них опубликуют в газете «Пари, лети, падай». Ждём будущих знаменитостей на нашем слёте. Желаем всего хорошего…».

Улыбка Кар-Карика превратилось в нечто печальное. Для него рухнул весь мир и потерялся смысл жизни. К глазам подступали слёзы. Клара это сразу заметила и начала успокаивать сына, предлагая червячка в карамели или новую игрушку. Наконец Кар-Карик упокоился, с серьёзным взглядом повернулся к маме и заявил:

– Мама, я – будущий журналист! Я это знаю, чувствую. Купи мне репортёрскую кепку и фотоаппарат, тогда я добьюсь успеха. Я буду трудиться, не спать ночами, заглядывать под каждый кустик в надежде найти там нечто удивительное. Стану самым знаменитым в округе, а потом и в мире. Мамочка, я обещаю тебе.

Мама крепко обняла сына и пообещала, что поддержит его во всём, что бы он не выбрал. Они постояли так ещё минуту, и Клара отправилась готовить утреннюю овсянку. Кар-Карик же в это время отправился к календарю, чтобы посмотреть сколько осталось дней до слёта.

Сколько счастья было в его больших и круглых глазах, когда он увидел, что до слёта осталась целая неделя! И какое разочарование его охватило, когда он осознал, насколько этого будет мало, чтобы написать новости. Учитывая, что он ни разу их не писал.

Наконец, Кар-Карик набрался решимости и начал достижение своей цели с того, что пошёл на разведку: общаться с сородичами или слушать их разговоры.

Натянув на себя чепчик и накинув на крыло сумку, в которой лежал блокнот с ручкой, он обулся в зелёные кеды и направился в интереснейшее путешествие в поисках необычных историй. Выйдя на улицу, он увидел, как соседские вороны играют в мяч, а пожилые сороки сидят на скамейке и собирают последние сплетни… Кар-Карик решил пока здесь не задерживаться, а отправился вприпрыжку на пернатый рынок, уж там точно самые свежие новости.

На этом рынке бывали все животные из их леса и те, что прибыли с других мест. Весь рынок был таким необычным: посуда, украшения, сладости, антиквариат... Немного побродив по лабиринту из вещей, он наткнулся на большое столпотворение. Протиснувшись через толпу, он увидел пожилую птицу, которую все так внимательно слушали, что Кар-Карик решил остаться и тоже послушать. Вдруг что-то нужное для себя узнает.

Эта птица была сорокой. На перьях у неё были нанизаны бусины, на каждое перо разное количество. На её платье были пришиты монеты, взгляд у неё был такой загадочный и завораживающий, что в нём можно было утонуть и заблудиться. Голос её звучал чарующе, и сама она была как из сказки. Она рассказывала такие небылицы, но это было настолько правдоподобно что ей все верили.

История за историей – и день подошел к концу. Кар-Карик хотел было подойти к загадочной сороке, но она как будто испарилась. Малыш добрался домой, но эмоции не переставали бурлить в его голове. Решив отвлечься от всего, он взял сборник сказок. И к нему в голову пришла прекрасная идея. А что, если он попробует написать новости про сказочных существ! Достав из сумки блокнот с ручкой, он начал писать: «Сенсация! Лиса обманула Волка! Они жили в лесу по соседству, и оба хотели есть. Хитрая лиса решила воспользоваться доверчивостью соседа и сказала Волку, что если он опустит хвост в реку, то сможет им наловить рыбу...»

– Получилось! – подумал Кар-Карик. – Но чего-то не хватает. Вот бы кто-нибудь мне помог...

Было поздно, и Кар-Карик решил отложить все дела на завтра. А ещё – поймать ту сороку и поговорить с ней.

Резкий хлопок, окна нараспашку, солнце светит прямо на спящего Кар-Карика… Он тут же подорвался с места и побежал на кухню, чтобы быстро позавтракать. Но там его ждал не только завтрак, но и сюрприз. Его папа Карл стоял у входа и прятал что-то у себя за спиной.

– Закрой глаза и жди моей команды, – сказал он. Кар-Карик зажмурился изо всех сил, что у него были, и по команде «открывай» распахнул свои большущие глаза, которые ещё больше увеличились, когда он увидел перед собой настоящую форму журналиста. Это была зелёная кепка и изумрудного цвета пиджак. Кар-Карик схватил вещи и побежал скорее примерять новое одеяние. Любовался он у зеркала достаточно долго, но тут вспомнил, что не поблагодарил папу! Вернувшись на кухню, он крепко обнял Карла.

В новой одежде Кар-Карик поспешил на рынок. Сорока сидела на том же месте, что и вчера. Посетителей было немного, и он решил обратиться к стоящей рядом дикой гусыне, которая на вид была добродушной.

– Вы знаете, кто это? – прошептал Кар-Карик. – Как с ней можно пообщаться?

–Это Дуся, она особо ни с кем не общается, – прошипела Гусыня.

Кар-Карик, преступая все правила приличия, сделал два шага вперёд и почти подошёл вплотную к Дусе

– Простите, могу я с вами поговорить? Вы так виртуозно слагаете легенды! Я хочу у вас поучиться. Не могли бы вы уделить минутку?

Но сорока продолжала свой рассказ.

– Мэм! – воплем вылетело у Кар-Карика из его невоспитанного клюва, но и тут Дуся не прекратила свою историю. Тогда Кар-Карик решил всё-таки дождаться конца рассказа и попробовать снова. Но время шло, а Дуся всё никак не заканчивала рассказ…

И, о, чудо, наступила тишина, все разошлись. И пока Карик считал круживших вокруг ворон, проворонил загадочную рассказчицу. Подбежав к соседней лавке, он спросил, куда направилась сорока. Ему указали дорогу в сторону леса – к её избе. Но Кар-Карик испугался идти туда в одиночку – вдруг он придёт и его больше никто никогда не увидит.

День за днём он пытался привлечь внимание Дуси, но она была настолько поглощена своими историями, что совсем не замечала Кар-Карика. Конкурс и слёт были всё ближе и ближе, а Кар-Карик всё грустней и грустней. Когда осталось всего два дня, Кар-Карик решил вернуться домой пораньше, выспаться как следует и с утра пораньше рвануть в тот лес.

Солнце ещё не вышло из-за горизонта, а «будущий всемирно известный пернатый журналист» уже стоял на пороге одетый в свою форму. Крутыми дорогами он шёл к избушке, убеждая себя, что вот он – путь к счастью. Но ему всё равно было очень страшно!

Добравшись до избушки, он робко постучался. Скрипучая дверь отворилась. На пороге появилась Дуся.

– Что тебе нужно, малыш?

– Научите меня писать потрясающие новости! Да, я знаю, что вы пишете не их, а рассказы, но вдруг…

– Заходи, – перебила его Дуся. – И расскажи, зачем вороне понадобилось занимать место сорок!

Кар-Карик, волнуясь, торопливо рассказал, что ему нужно написать новости для конкурса, чтобы его взяли в лучшую школу сорок-журналистов. Вот только он не умеет писать их!

– Спокойно, – ответила ему Дуся. – Я тебе помогу. Всю неделю я видела тебя на рынке, слушающего мои истории. Ты что-нибудь запомнил из них?

– Конечно, они удивительны!

– Знаешь в чём секрет? Все эти истории правда, просто все привыкли, что самое безумное и невероятное только в небылицах. Что вся наша жизнь построена на лжи и сплетнях. Я очень много путешествовала, когда была такой, как ты, и все удивительные истории собирала в свой блокнот путешествий. Давай попробуем написать про твою неделю в поисках новостей? Что у тебя было такого, что ни у кого бы другого не произошло?

И тут Кар-Карик понял, что у него была такая интересная неделя, что, возможно, никто бы и не догадался, что это правда.

Они работали над новостями до рассвета, которые Кар-Карик отправил на конкурс.

И вот наконец объявили результаты – среди прошедших зверей был и Кар-Каркарик! Но оказавшись на слёте, он почувствовал себя не в своей тарелке: все вокруг говорили такие небылицы, что перья вставали дыбом от такого ужаса! Он пытался слушать и даже выполнять задания, но только слёт закончился – он стрелой отправился к Дусе.

– Мне не нравится обманывать, – признался Кар-Карик. – Но я все еще хочу рассказывать истории… Может, вы возьмёте меня в ученики?

Дуся обняла его своим старческим тёплым крылом и, конечно же, согласилась. Она так сильно прикипела к этому малышу за эту неделю – такую хорошую неделю.

Так завязалась крепкая дружба. Они создавали интересные истории вместе. И когда сороки не стало, а Кар-Карик стал важной персоной и директором «Самой честной школы», он написал книгу, собрав их честные истории вместе – его и Дуси.

Кузнецова Влада. Легенда о синем волке

– Да, здорово похолодало на улице, завернул мороз… Ну, ничего, дров у нас достаточно, не замерзнем. Быть может, дети, вы слышали легенду о Синем волке? Нет? Что же, тогда садитесь поудобней у камина. Я расскажу вам эту старую сказку.

Стемнело. Слышите, как метель завывает за посиневшими стеклами? Синеватые тени легли на свежий снег. Говорят, именно в такую пору появляется Синий волк. Он подкрадывается к домам по голубым сугробам и заглядывает в окна, наблюдая за жизнью людей. Стоит кому-то заметить его, как он тут же растворяется в вечернем сумраке. Зачем он так делает? Возможно, ему нравится слушать человеческие разговоры. Нравится смотреть, как мать укладывает малышей спасть и целует их белые лобики, как закрываются их сонные глазки… Кто знает.

Синий волк живет в темно-синем лесу среди голубых елей. Когда на землю опускаются сумерки, он выходит в поле, чтобы поглядеть на синеющие зимние звезды и спеть печальную песню. Откуда пришел Синий волк? Всегда ли он был таким? Одни говорят, что когда-то он был обычным серым волком, которого заколдовал волшебник, за то, что тот был слишком горд и заносчив, отбивал добычу у других волков и не щадил маленьких волчат, если они попадались на его пути. Он окрасил его в синий цвет и оставил бродить в тенях. Другие считают, что он с рождения был таким и всегда скитался по вересковым пустошам, не признанный своими сородичами.

Так или иначе, синий – это цвет одиночества. Поэтому Синий волк всегда один. Другие волки не принимают его, звери обходят стороной. Только синицы порой посвящают ему свои короткие трели. Синь-синь. Синь-синь. Щебечут они. И волку кажется, что они зовут его. За это он никогда не трогает этих маленьких птичек. Летом он прячется в ложбинах среди васильков и незабудок, изредка в зной пьет черно-синюю воду из старого колодца. Порой его силуэт мелькает в бледно-голубом утреннем тумане, пугает рыбаков и пастухов, погоняющих стадо. Его видят лишь такие же одинокие люди, и, иногда, печальные больные художники, рисующие свои картины краской цвета лазури, самой дешевой краской.

– Мама, а ты видела Синего волка? Он тебя не съел?

– Я встретила его однажды, когда в тоске и отчаянии, сбежав от шума большого города, вдруг оказалась на берегу голубого озера. Я не хотела больше видеть людей. Никогда. Там, среди зарослей черники, я и увидела его, лежащего ни сизом мху среди камней. Он смотрел на прозрачных рыбок, кружащих на мелководье. Синий волк заметил меня, и поднял взгляд. Глаза у него тоже были ярко-синие, как цветки гиацинта.

– Ты видишь меня? Как печально. Должно быть, тебе нелегко сейчас.

Его голос был тихим и бархатистым. Мне не было страшно. Я не сказала ему, почему я пришла сюда, впрочем по моему печальному и растерянному лицу он и так должно быть все понял. Вместо этого я спросила:

– Разве тебе не скучно здесь? Ты всегда окружен лишь синим. Это ведь цвет грусти и тревоги.

– Не только, – был его ответ.

– Быть может, я один, но я не привязан ни к кому и ни к чему. Синий – это цвет свободы. Пойдем, я покажу тебе.

В два прыжка он оказался рядом, забросил меня к себе на спину, и мы понеслись вперед. Из елового леса мы выбежали в поле, поросшее льном. Солнце ярко сияло на синем небе, освещая необъятные просторы степей вдали. Синий Волк мчался со скоростью ветра, и как ветер, мы были свободны. Голубоватые цветы льна сменились лиловым вереском, а Волк все бежал вперед. Наконец, мы оказались на высоком холме.

– Что ты видишь?, – спросил он.

Вдалеке, за просторами полей виднелась совсем бескрайняя даль, темно-синие волны блестели на солнце, уходя за горизонт.

– Это море?

– Верно. Море тоже синее, и в его просторе человек свободнее всего. Синий – цвет небес и бескрайних вод. Это цвет покоя.

И я улыбнулась, глядя на далекие волны, а душу действительно заполнил покой, не оставив и следа от печали и тревоги. Синий волк тоже, казалось, улыбнулся мне в ответ. И сразу исчез. А я снова стояла на берегу лесного озера, но кроме меня там не было никого. Лишь пара синиц о чем-то оживленно щебетали на ветках. Синь-синь. Синь-синь. Правда это или сон, решать вам. Но я с тех пор люблю синий цвет. Цвет грусти и одиночества, свободы и покоя. Каждый найдет в нем что-то свое. Так что, когда сумерки вновь лягут на землю, на небе взойдет голубая луна, а на сердце станет уныло и тревожно, выгляните в окно, дети. Быть может, вы увидите силуэт Синего волка среди темнеющих сугробов? Кто знает.

Полякова Анастасия. Утро

Я сидела на полу, обхватив руками колени и вглядываясь в темноту, царившую вокруг. Ступеньки лестничного пролета, уходя вниз, круто поворачивали, так что я не могла видеть первый этаж, и поэтому полагалась только на слух. Неподвластным тишине спящего дома оставался лишь маятник старинных часов. Время от времени я поглядывала на циферблат, окутанный лунным светом. Рядом смиренно сидел плюшевый мишка, которого подарила мне мама, и с тех пор он постоянно со мной.

Я не боюсь темноты, но внезапный шорох заставил меня вздрогнуть и затаить дыхание. Я старалась уловить малейшие звуки, словно дикая кошка на охоте. Только в эту минуту охотились за мной. Будь предельно внимательной, Варя! Внизу послышались шаги, отражаемые эхом. Жалобно скрипнула ступенька.

- Шухер! Вставайте! - прошептала я.

Мои братья и сестры нелепо вскочили на ноги. В их широко распахнутых глазах читался ужас. Мы провинились. За это должны приседать всю ночь.

Шаги становились все ближе. В комнату вошла мама. Несколько минут она стояла молча и… просто смотрела на четырнадцать силуэтов, мелькающих то вверх, то вниз. Так и не сказав ни слова, она направилась в коридор, волоча за собой растянувшуюся на полу тень.

Я посмотрела в окно, откуда открывался вид на крошечное алое блюдечко, выглядывающее из-за горизонта. Краски вокруг румянились, а выше сохраняли смягчившийся синий оттенок. Синий – цвет неба, когда мгла, робея, исчезает и начинается утро.

Я опустилась на колени. Ночь кончилась. Наказание тоже.

***

В окно стучал дождь, а мне хотелось снега! Я сидела на широком подоконнике рядом с Олесей, моей одногруппницей и соседкой по комнате. Она меня внимательно слушала.

- Нас часто наказывали, но в этот раз двое из четырнадцати приемных детей не выдержали и сбежали. Потом приехала специальная служба и забрала нас, - рассказывала я Олесе. - Хотя родители сказали, что мы здесь ненадолго, я не знаю, смогу ли простить их, когда мы вернемся в семью.

- Ну, а пока у тебя будет новая семья, - сказала Олеся, - мы привыкли к тому, что она постоянно меняется. Кого-то забирают из группы, на их место приходят другие. Мы обязательно подружимся, пока ты будешь жить здесь, в…

- Детдоме?

Олеся вздохнула.

- Мы не любим говорить «детдом». Это «центр». Центр содействия семейному воспитанию «Возрождение» - кажется так, если официально.

Последние слова повисли во внезапно наступившем молчании.

- И долго ты здесь живешь? – спросила я.

- Всю жизнь. Почти с самого рождения, - пожала плечами Олеся. – Для меня этот дом - родной.

Несколько следующих дней были даны мне на то, чтобы «освоиться». Я проводила время с группой, которая состояла из семи девочек разных возрастов. Иногда я выходила за пределы нашей квартиры и бродила по коридорам, спускалась в холл, где в ряд выстроились стеклянные стеллажи с поделками, рисунками, бумажными цветами в вазах. Это огромное здание было совсем не уютным и почему-то напоминало школу. Нет, это все что угодно, но не дом!

Вскоре меня устроили в школу. Дни за партой – сплошная рутина. И вот в моей жизни появился волонтер!

«Это такой человек, - объясняла Алла Алексеевна, наша воспитательница, - который станет тебе старшим другом. Он будет приезжать раз в неделю, чтобы пообщаться с тобой. У каждого в центре есть свой волонтер».

Моим волонтером оказалась Нина. С ней было интересно проводить время. На одной из наших встреч мы решили поехать в загородный парк.

- Знаешь, я совсем не ориентируюсь в городе, - по дороге призналась я. – Разве что могу дойти до школы напротив и больше никуда, да и нельзя нам.

- Скоро ты всему научишься, - отвечала, улыбаясь, Нина.

Не думаю, что мне это пригодится. Скоро я буду жить с родителями в деревне.

Когда мы сели в электричку, завязался разговор о питомцах.

- Почему ты не заведешь лошадей? – спросила я.

- Где же они будут жить?

- Ты бы могла построить конюшню рядом с домом. Вот у нас были лошади. Мы с сестрами и братьями с самого детства ухаживали за ними. На самом деле все гораздо проще, чем кажется. А здесь все ищут непонятные проблемы.

- Понимаешь, все немного сложнее… - говорила Нина, но я уже почти не слушала. Что-то привлекло меня за окном.

Станция, платформа, навес на металлических ножках, козырек… Красный! Я едва не захлопала в ладоши от радости. Неподалеку виднелась дорожка. Она ведет прямо до нашего дома. Мы любили гулять вдоль нее.

Но вот поезд тронулся, и платформа, и навес, и красный козырек – все, что только что было так близко, осталось далеко позади, где-то в прошлом, где-то в забытьи.

***

Выпал первый снег. На очередной встрече с волонтером Нина решила сделать мне сюрприз. И каково было мое удивление, когда в подарочной коробке я обнаружила то, чем нам всегда запрещали пользоваться родители. Я не могла поверить, что держала в руках собственный мобильный телефон!

В тот же день я выпросила у Аллы Алексеевны мамин номер. Когда Олеся ушла на танцы и кроме меня в комнате никого не осталось, я судорожно нажала на звонок и вслушалась в гудки. В один момент они прекратились, и сердце забилось в бешеном ритме.

- Кто? – послышалось наконец.

- Мама, это я, Варя, - сказала я, пытаясь скрыть непроизвольную дрожь в голосе.

Мама показалась мне совсем другой. Я впервые ощутила себя так, как будто мы с ней были по-настоящему близки, и рассказала ей обо всем, что со мной произошло с момента расставания. И мама вновь обещала, что скоро мы будем жить вместе, как раньше. Только надо чуть-чуть подождать.

С того разговора прошло несколько недель. В один день ко мне подошла Алла Алексеевна, чтобы сообщить важную новость.

- Варя, - сказала она, - в ближайшее время наш центр отправится в лагерь на зимние каникулы. В Казань. Ты едешь тоже.

- Я не поеду в лагерь. Меня мама заберет. Она обещала, - твердо ответила я.

- К сожалению, тебе придется поехать со всеми, - настаивала воспитательница.

- Но я не хочу, - возразила я, эмоционально взмахнув руками.

- Здесь нет слова «не хочу». Сказано ехать – едут все.

С этими словами она вышла из комнаты, а у меня в голове водоворотом крутились мысли о доме, о маме, о красном козырьке на платформе и о том, что надо чуть-чуть подождать. Или не надо?

Аллу Алексеевну я нашла в гостиной субботним днем. Она отвлеклась от мытья окон, бросив на меня недоверчивый взгляд.

- Алла Алексеевна, - начала я, - дайте денег.

Воспитательница нахмурилась.

- Зачем тебе?

- Нужно, - замялась я, - на новогодний подарок коплю для ребят.

- Ааа, - протянула она, продолжив драить окно. – Разве твои родители не ходили на работу, чтобы получать деньги?

Я отрицательно покачала головой.

- Они разводили лошадей. Вернее, они их купили, а мы присматривали. А еще они оформляли пособия на детей-сирот. Той суммы хватало на всех.

- Но ведь нельзя всегда жить на пособиях. Хочешь денег – нужно трудиться. - Сказала Алла Алексеевна, - Наведи порядок в своей комнате, а потом помоги мне с уборкой в гостиной и прихожей, кухарке с приготовлением обеда. Я тебе немного заплачу за работу. Только другим ни слова!

Так я стала зарабатывать карманные деньги и копить их для важного дела, о котором пока на самом деле никто не подозревал. Но скрывать от всех свой секрет я не могла, и вскоре призналась Олесе.

- Я куплю билет на электричку и уеду к родителям.

- Я не понимаю, - сказала Олеся, - зачем тебе уезжать? Зачем тебе мама? У тебя же есть Нина и Алла Алексеевна…

- Но они никогда не станут мне мамой! Мама – это не просто воспитатель или волонтер. Да как тебе понять?! У тебя ведь никогда не было родителей.

На следующий день, прибежав из школы, я устроилась на излюбленном подоконнике и набрала заветный номер.

- Мама, - говорила я, - если я нужна тебе, скажи, ты будешь меня ждать?

- Конечно, - ответила мама, - двери нашего дома всегда для тебя открыты. Просто сейчас надо…

- Подождать? – перебила я. Я делаю это уже очень долго. Теперь ты жди меня. Сегодня вечером.

Добродушный голос мамы резко изменился.

- Варя! – воскликнула она. - Что ты задумала?

- Нет, не надо меня ни о чем спрашивать! Только обещай мне! Пожалуйста, скажи, что любишь меня. Это ведь так?

- Так.

Я еще долго продолжала сидеть у окна и смотреть на темнеющий небосвод. Синий – цвет неба. Цвет близкой свободы. И тревоги, которая осела у меня на душе. Что, если мама меня не примет? Вернет обратно в центр? Или меня объявят в розыск, и снова приедет спецслужба?

Но времени для раздумий больше не оставалось. Я накинула куртку, достала из-под одеяла плюшевого мишку, которого я скрывала от лишних глаз, и положила его в рюкзак.

- Ты куда? – Алла Алексеевна выглянула из воспитательской.

- Меня ждут друзья. Я не могу здесь сидеть, как в тюрьме. Я хочу гулять и общаться, как нормальные дети!

- Ладно, - сказала Алла Алексеевна, что было очень неожиданно услышать от нее, - ты можешь погулять, но только до восьми! К этому времени все должны быть в центре.

Я поблагодарила воспитательницу и выбежала на улицу. Меня окружали бетонные многоэтажки, снующие шумные машины, повсюду мелькали незнакомые лица. Детские. Взрослые. Разные. Я купила билет и села на ту же электричку, на которой мы ездили в парк с волонтером.

Вот та же станция. Та же дорожка. Я снова иду по ней и вижу свой дом. В окнах горит свет. Я потянула за ручку калитки. Закрыто. Раз за разом я пыталась сломить это досадное препятствие, разделявшее два мира – свой и чужой, но калитка не поддавалась. Я толкнула ее со всей силы и припала щекой к ледяному металлу. Я вытащила телефон из кармана и позвонила маме. Потом еще раз, снова и снова. Наконец, телефон разрядился, и я съежилась на переливающемся в свете огней снегу. Руки и лицо онемели, жутко хотелось спать. Я с трудом встала, подняла лежащую поблизости ветку и написала на снегу: «МАМА, Я БУДУ ТЕБЯ ЖДАТЬ». Всегда. Рядом я посадила плюшевого мишку. Косматый, смешной, он покорно смотрел на меня глазами из бусинок, пока его шерсть облепляли мелкие снежинки.

Я ушла. Поднялся ветер, и началась метель. Позади скрипнула калитка. Я обернулась. Нет, показалось. Вдали, на месте, где сидел мишка, виднелась лишь маленькая горочка снега. Небо начинало светлеть. Наступило холодное и такое долгожданное

Утро.

Основано на реальных событиях

Потапова Дарья. Подкроватный монстр

Маша открыла глаза. В комнате стояла кромешная тьма: ночь была безлунной, всё небо затянуло облаками. От тишины звенело в ушах. И вдруг – шорох! Маша покрепче обняла любимую куклу. Всё снова затихло. Но ненадолго: раздался скрежет. А за ним ещё, и ещё. Маша задрожала. Сомнений не было: звук шёл из-под кровати.

Маша затаила дыхание в надежде, что монстру надоест, и он уйдёт. Иногда это срабатывало. Но не сегодня. Скрежет становился всё громче, всё противнее. Когда к нему прибавилось тяжёлое хрипящее дыхание, от которого воздух в комнате начал покрываться ледяной корочкой, Маша не выдержала и, соскочив с кровати, побежала к спальне родителей с криками: «Мама, папа, он снова пришёл!» Монстр осторожно выглянул из-под кровати и широко улыбнулся.

На следующий день Маша медленно, но решительно подошла к кровати и, наклонившись, крикнула:

– Я больше не буду тебя бояться, я уже большая!

Монстр только тихо посмеялся над детской уверенностью, и ночью, как ни в чём ни бывало, стал пугать девочку. Сначала Маша, как обычно, молчала, а потом уверенно прошептала:

– Я тебя не боюсь, уходи!

Монстр слегка оторопел от такой смелости, но тут же пришёл в себя и предпринял новую тактику. Тёмная, как ночь, рука с тощими скрюченными пальцами и когтями-иглами змеёй скользнула на кровать и стала подбираться к Маше. Нужно было сбить с девчонки спесь, не дать её смелости укорениться.

Приглушённый крик боли потонул в тишине. Монстр, жалобно подвывая, стал волочить ушибленную руку обратно под кровать.

– Не пугай меня больше, а то опять получишь, – Маша погрозила кулаком, вглядываясь в темноту.

Монстр почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы, хотя боль уже утихла – кулачок Маши был слишком мал, чтобы нанести серьёзный урон. Её смелость ранила намного сильнее. Монстр понял – так же весело, как раньше, ему уже не будет.

С каждым днём Маша становилась заметно старше: понемногу начала читать энциклопедии, которые вскоре полностью вытеснили книги со сказками, одну за другой убирала надоевшие игрушки в ящик, так что на виду в конечном счёте осталась только её верная кукла-хранительница, и заполнила освободившееся место коробками с бисером, разноцветными ручками, альбомами для рисования, упаковками цветной бумаги, которые пустели невообразимо быстро, и ещё великим множеством других материалов для поделок.

Монстр чувствовал себя неуютно и чуждо в поскучневшей комнате. Он то и дело уходил мыслями в прошлое, к беспорядку из кубиков и плюшевых зверей, к выдуманным играм Маши, за которыми ему удавалось незаметно наблюдать в течение дня. В голову невольно лезли тоскливые воспоминания об испуганном визге девочки, её напуганном шёпоте, бегстве ко взрослым в поисках защиты. Конечно, монстру всё ещё удавалось иногда пугать Машу: во время гроз и после того, как она втайне от родителей смотрела ужастики. Но это был позорный успех, после которого ощущалось не удовлетворение, а стыд. От этих мыслей его отрывал детский плач, появившийся однажды в квартире и звучавший в ней теперь каждый божий день, иногда без перерыва. В тот день, когда монстр услышал крики впервые, Маша почти не появлялась в комнате. Целых две недели она проводила всё свободное время снаружи. А потом вдруг наоборот стала почти безвылазно сидеть в комнате. Её непривычно хмурый вид озадачил монстра, и он время от времени скрёбся, хрипел и шуршал, чтобы расшевелить девочку.

В один день Маша вдруг села на пол лицом к кровати и с горечью сказала:

– Я знаю, ты всё ещё там. Выходи и забери меня.

Монстр оцепенел: ни один из детей, к которым он был приставлен раньше, не говорил ничего подобного, тем более таким странным, чересчур взрослым тоном. Маша выглядела подавлено и печально. Было очень непривычно смотреть на неё такую, когда раньше не проходило и дня без её по-детски счастливой, наивной улыбки. Монстру захотелось обнять несчастную малышку, но он не был способен полностью выбраться из-под кровати. Подумав немного, он высунул свою длинную скрюченную руку и осторожно погладил Машу по головке. Девочка вздрогнула, но не отшатнулась. Обрадованный, монстр ласково взял её руку в свою, аккуратно сжав. Маша обхватила его ладонь своей и прижала к себе.

Они не знали, как долго просидели в такой позе, неподвижно и молча. Наконец Маша отпустила руку монстра. Однако он не спешил убирать её. Указав на девочку, он жестом попросил её рассказать, что случилось. Вздохнув, Маша пожаловалась:

– После того, как родился мой брат, родители совсем перестали обращать на меня внимание. Кажется, я им больше не нужна…

Монстр покачал пальцем, возражая.

– С чего ты взял? Ты же ничего не видел! Они теперь возятся только с ним, а про меня забыли, – Маша вздохнула.

Монстр задумался. Он знал, что сказать, но не знал, как, и это разрывало его изнутри. От бессилия он зарычал, отчего девочка сжалась. Взяв себя в руки, монстр огляделся. Заметив часы на стене, он указал на них. Маша удивилась и попыталась угадать:

– Вечер?

Монстр покачал пальцем.

– Час? Часы? Стрелки?

Монстр замахал всей кистью, пытаясь заставить её думать в другом направлении.

– …Время? – наконец догадалась Маша.

Монстр поднял большой палец вверх.

– Я не понимаю...

Монстр указал на дверь.

– Ты про родителей? – снова большой палец вверх. – Им нужно время?

Монстр радостно щёлкнул пальцами.

– То есть, ты думаешь, что они всё ещё меня любят? Но откуда ты знаешь?

Монстр указал на кровать, затем выпрямил пять пальцев, а после показал «ноль» всей кистью.

– Тебе пятьдесят лет? – удивилась девочка.

Вообще-то, монстру было пятьсот, но он решил лишний раз не путать девочку количеством нулей, так что просто выставил палец вверх.

– Тогда ты и правда должен много знать, – в голосе Маши было слышно почтение. – Ладно, наверное, им и правда сейчас непросто: Павлик кричит днём и ночью… Подожду ещё немного, когда он чуть-чуть подрастёт и поймёт, что вниманием родителей нужно делиться.

Монстр снова погладил Машу по головке. Девочка улыбнулась и обняла его руку.

– Спасибо тебе.

Монстр надеялся дождаться развязки истории и, если нужно, ещё немного поддержать Машу. Но начальство решило иначе. На следующий день монстру поступило сообщение о переводе к другому ребёнку, помладше. Как бы ни хотелось остаться, ослушаться было нельзя.

Жизнь монстра снова заиграла яркими красками: детский визг, воображаемые игры и даже кошка, которую можно было пугать в любое время, если вдруг станет скучно. Но мысли о Маше никак не отступали, мешая наслаждаться новой работой. Из-за этого несколько лет с новым мальчиком, то ли Витей, то ли Митей, пролетели быстро. Только получив очередное сообщение о переводе, монстр осознал, как много времени прошло. Он твёрдо решил, что пора перестать вспоминать о Маше.

В первую же ночь монстр решил пугать, не сдерживаясь, чтобы поскорее отвлечься. Мальчик с криками выбежал из комнаты и скоро вернулся с провожатой.

– Не бойся, Павлик, он тебя не тронет.

Монстр замер: голос показался ему знакомым. Он хорошо видел в темноте, поэтому, приглядевшись, узнал свою Машу.

– Иди пока, выпей водички и успокойся. А я прогоню монстра.

Павлик послушно вышел, а Маша присела на корточки. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла подобрать слов. Тогда монстр, учащённо дыша, вытянул руку и погладил Машу по голове.

– Ты был прав, – прошептала она, обнимая его руку, – Всё у нас наладилось.

Дунаев Павел. Чудес не бывает?

4.01. 2043г.

Меня зовут Иван Скептицизмов, я являюсь одним из создателей "ITC" и с этого дня я начинаю вести дневник.

07.01. 2043г.

Для начала я хочу немного рассказать о нашей компании. Мы решили не мучиться с названием, но «Innovative Technology Company» вполне оправданное название - мы производим уникальные гаджеты. Компания наша была основана двадцать лет назад, после нашумевшего представления миру голограммера. Голлограмер – наша гордость! Это устройство, главная часть которого - голограммический воспроизводитель. С его помощью можно материализоваться в любом месте, стоит только совершить звонок - и твой собеседник увидит тебя, как живого, рядом с собою! Ну, про то, что с его помощью можно выходить в интернет, сканировать местность, моментально измерять температуру и влажность воздуха, использовать все необходимые приложения, я вообще молчу. По сравнению с голограммером, смартфоны – прошлый век… Это уникальное устройство придумал мой хороший друг – Валентин Скрываев. Воплощение идеи в жизнь и её представление научному миру стало триумфальным! Кстати, Валентин и есть мой компаньон – второй из создателей нашей организации. Хоть он и придумал голограммер, но над его созданием мы трудились оба. Я горжусь тем, что у нас в итоге вышло!

10.01.2043г.

До дня основания компании или, как мы его называем, дня рождения, осталось несколько дней. По этому поводу мы каждый год устраиваем большой праздник. Вчера мне звонил Валентин, мы обсуждали детали мероприятия. Его голос… Он был какой-то слишком возбуждённый, даже через экран голограммера было понятно, что Валька просто переполнен энтузиазмом. Это странно… Обычно он не парится по поводу праздника – мы собираемся тесным коллективом, обожаем всякие экспромты. И, честно говоря, такого энтузиазма с его стороны я уже давненько не видел. Во всяком случае, это его дело, а если это касается компании, то мы узнаем об этом в день рождения. Я надеюсь…

15.01.2043г.

День рождения компании настал. Я приехал в офис, все уже собрались за столом. Мы редко собираемся всей компанией, режим работы у каждого свой, поэтому в такие моменты все очень рады друг друга видеть. В разгар застолья Валентин поднял бокал и сказал тост. Он у нас большой мастер говорить речи за столом! Он пожелал нашей компании дальнейшего процветания и сказал, что нашу компанию ждёт величайшее, волшебное открытие. Очень надеюсь, что под словом "волшебное" он подразумевает какой-то научный прорыв. Не выношу ничего, что связано с волшебством и магией, по-моему, это не имеет никакого смысла. Всё, что существует в нашем мире, есть результат физических законов и химических реакций. Никаких чудес!

Я заметил, как Валька бросил косой взгляд в мою сторону, когда произносил это словечко. А вообще, было бы интересно посмотреть, как он в нашем давно изученном мире будет искать что-то "волшебное". Надо его предупредить: если это будет что-то из серии "шапки-невидимки", я просто забракую такую идею. Нечего время, мозги и деньги на всякую ерунду тратить!

17.02.2043

Прошёл месяц, но Валентин так ничего и не рассказал и не представил идею, по крайней мере, мне. Недавно я не выдержал, зашёл к нему и спросил, когда он расскажет про своё это открытие. А он мне на это: "У нас есть некоторые проблемы, но скоро мы их решим, и я всё расскажу". Я пытался выяснить у других сотрудников, но все утверждают, что им ничего неизвестно.

А ещё сегодня на первом этаже я слышал какой-то гул, доносившийся из подвала. Скорее всего, что-то случилось с трубами.

26.02.2043

Гул в подвале всё не прекращается. Странно, что никто не подал заявку на технический осмотр… Как будто никто ничего не замечает. Ну что ж, если никто этого до сих пор не сделал, то сделаю я, как только разберусь с более важными делами: недавно я обнаружил серьёзную недостачу деталей на нашем заводе. Куда они делись, никто не знает. Но нам из-за этого даже пришлось немного сократить производство. Управляющий тоже ничего не знает. Хороший работничек, нечего сказать! Если так будет продолжаться, придётся подумать о его увольнении.

04.03.2043

Странные звуки участились и стали громче. Я оставил заявку, но на неё никак не отреагировали. Я не понимаю, почему наши сотрудники стали так халатно относиться к свои обязанностям?! Такого никогда раньше не было. Хоть сам иди и чини эти трубы! Хорошо, хоть детали с завода больше не пропадают. Вроде...

10.03.2043

У нас явно что-то происходит, и я пока не понимаю что! Гудение из подвала стало не таким частым, но сделалось громче. Кстати, я заметил, что оно стало появляться ближе к ночи. Вообще, я часто остаюсь в офисе допоздна. Всё-таки я один из создателей компании, большая шишка – много дел.

Вчера я шёл по первому этажу и вдруг почувствовал что-то странное: меня притянуло, как магнитом, к полу! Это длилось всего несколько секунд, но… Я не знаю, что это было, и вряд ли смогу это объяснить.

16.03.2043

Нервишки сдают! Всё! Мне это надоело! Звуки опять участились, а непонятное магнитное явление усилилось. Сначала я относился ко всему скептически, теперь мне кажется, что гул и магнитное поле как-то связаны. Сегодня я упрекнул Валентина в том, что и он, и все сотрудники игнорируют эти странные явления. А он мне: "Слушай, возьми выходной, кажется, ты перетрудился!" Я был взбешён, орал, что он такой же безалаберный, как и все, что наша компания рухнет, если это будет продолжаться. Но я так больше не могу! Завтра же спущусь в подвал сам! Ещё и ключ от подвала вахтёрша не даёт! Полный бардак! Ну ничего, я знаю ещё один способ попасть в подвальное помещение, им завтра и воспользуюсь!

17.03.2043

Невероятно! У меня просто нет слов! Сегодня, как и собирался, я воспользовался запасным входом и попал в подвал. С помощью голограммера просканировал территорию подвала. Голограммер зафиксировал в одном из помещений что-то огромное. Я отправился к этому загадочному объекту. Вошёл в комнату, включил свет и обнаружил в комнате гигантский агрегат. Он был чёрно-фиолетового цвета, рядом был закреплён пульт управления, на обшивке красовалась табличка с надписью: "ТТ01". В голове сразу же

промелькнула мысль: "Вот куда делись все детали…" Понять бы, что это". Вдруг у меня за спиной возник Валентин.

- Что это? – спросил я, указывая глазами на странное сооружение.

- Это.. это.. Машина времени, - выпалил Валентин, - подожди, я всё объясню! Что было дальше, даже вспоминать не хочу… Я ему сказал всё, что думаю! Он, видите ли, специально мне ничего не сказал, потому что был уверен: я разнесу эту идею в пух и прах! Правильно был уверен! Он, видите ли, сказал бы потом. Потом… Я что здесь, пустое место?! Я взбешён! Буду думать насчёт ухода из компании!

21.03.2043

Я всё решил: я ухожу из компании. Сегодня я подписал последние бумаги и забрал вещи. Валентин уговаривал меня подумать, не горячиться, но я остался непреклонен. Перед уходом он отдал мне флэшку. "Возьми, здесь всё, что было с нами за годы дружбы и работы", - сказал он мне. Вряд ли я когда-нибудь решу вставить её в компьютер и посмотреть, что на ней.

30.09.2043

Не думал, что когда-нибудь вернусь к дневнику. Но за эти месяцы случилось столько, что я просто должен с кем-то поделиться.

После ухода из компании я очень хотел, чтоб моя жизнь потихоньку наладилась, устроился работать программистом, и мне вполне хватало заработанных денег. И вдруг, 25 августа, Валентин представил миру свою машину времени. В наш, вернее, теперь уже в его офис приехали учёные из разных уголков света, репортёры. Торжественный момент настал, весь мир наблюдал за испытанием невиданного аппарата. Валентин активировал устройство, и в этот момент раздался страшный взрыв…

Казалось, он предусмотрел все меры безопасности, но это только казалось…. Изумлённая публика увидела, как со страшным грохотом обрушился целый пролёт здания, погребая под собой цеха нашего завода, чудо-машину и её изобретателя…

15.10.2043

Я провёл много бессонных ночей. Я не мог поверить, что Вальки больше нет… Всё думал о взрыве, о дне, когда я обнаружил эту злосчастную машину и о том, каким же

я гадом был… Вместо того, чтобы бросить его, надо было оставить весь свой скептицизм и помочь Валентину. Он же был моим другом, а я не захотел даже выслушать его.

Вот как бывает: ты совершаешь поступки, а потом жалеешь о них, но уже поздно. Если бы всё можно было исправить…

21.10.2043

Я всё-таки решился посмотреть, что там на флэшке. Целый день я листал наши фотографии. Вот мы ещё совсем юные студенты. Вот Валентин чертит свои первые схемы голограммера и хитро улыбается в камеру. Вот мы успешные бизнесмены и владельцы общей компании… И вдруг, в самой последней папке я обнаружил чертежи той самой машины.

20.11.2043

Прошёл почти месяц. Конечно, работать одному непросто, но я уже изучил все чертежи Валентина и даже начал закладывать первые опоры в основание будущей машины. Я обязательно отправлюсь в прошлое, я увижу Валентина и изменю будущее!

Теперь я верю, я очень хочу верить, что чудо возможно…

Озерова Валерия. Леша-Леша-Алексей

Асфальт под пушистыми белыми лапами был непростительно горяч, из-за чего Леша немного подпрыгивал при ходьбе, стараясь спрятаться от солнца в тенях зданий или шагающих по улице людей. Для середины недели было привычно шумно, целый спектр запахов и ароматов эмоций, переплетавшихся в воздухе, растекался по прохладному весеннему ветру. Леша пару раз повел усами, чихая из-за щекочущего нос пуха, и наконец шмыгнул в открывшуюся дверь уютного кафе, спрятанного на углу самой посещаемой улицы. Пусть город сейчас был полон людей, но это славное место оставалось островком спокойствия и вкусного молока, от которого утомленный своей прогулкой Алексей сейчас бы не отказался.

Звякнул колокольчик, дверь, закрываясь, хлопнула, оторвав небольшое помещение от огромной улицы. Шум несущихся машин, быстрых разговоров, торопливых шагов и умеренного шепота весны прекратился. Остался лишь жужжащий отзвук кофеварки. И аромат свежей выпечки. Леша от наслаждения прикрыл глаза и прижал к маленькой черной голове уши.

Он уже собирался пройти на свое место, горячо любимое из-за сбалансированного количества тени и солнца, а также из-за вида на цветущий парк, но замер, нервно водя пушистым хвостом по деревянному полу. Оказывается, он был здесь не единственным из постоянных посетителей – группка существ, сидевшая за столом у нужного подоконника, очень шумно ругалась, то и дело тыкая пальцами во что-то хрустящее – наверное, пергамент.

Леша горделиво приподнял голову и изящно зашагал к ним, перебирая высокими лапами с белыми «носочками». У стола также стояло двое бариста – ведьмак Дмитрий, который уже снял с себя фартук и позволил себе выглядеть более взъерошено, чем обычно, и человеческий мальчишка Алекс, завязывающий крепкий узел за своей спиной. Оба они одновременно обернулись на тихое мяуканье Леши.

- Мистер Заковырка! – восхитился Александр, тут же подрываясь со своего места, чтобы пойти к стойке.

- Янус, - фыркнул Дмитрий, присаживаясь на корточки.

Он протянул к Леше руку, и тот, смущенно насупившись, все же потерся о теплые пальцы, пахнущие травами. Кажется, он пришел в самый разгар общего спора, потому что крохотная Алиса, выглядевшая безумно устало и выпотрошено, что-то доказывала своей подруге Катерине, которая уже не первое столетие выглядела нездорово белой и измученной, а потому внимание Леши не привлекала. Для нее бледный тон кожи и покрасневшие глаза были частью жестокой реальности своего вампирьего существования, пока для обычной колдуньи Алисы нездоровый серый цвет и потухшие веснушки на щеках были сродни трагедии.

Леша одним прыжком забрался на свой любимый подоконник и растянулся во весь рост, тихо мурлыкнув себе под нос от наслаждения. Неделя выходила тяжелой, даже когти лень было прятать. И Леша бы с радостью сейчас уснул, отдался бы в объятия сладкой дневной дремы, позволил бы мыслям завернуть себя в свои нити и крепко связать до полной атрофии мышц, но то, что происходило прямо перед его глазами вызывало жгучее любопытство. А Леша не смог бы уснуть, если бы не удовлетворил его.

Очень скоро вернулся Александр с миской теплого молока, которое он поставил рядом с мордочкой Леши, не забыв провести шершавыми пальцами по затылку, ероша черную шелковую шерсть. Он выглядел бодрее и живее своей сестры и казался почти загорелым на ее фоне. Это значило, что в жизни девушки случилось что-то ну очень тяжелое. Леша прищурился, вытягивая голову над столом.

Потертый желтый пергамент был полон записей, исправлений и множества клякс. Синий кривой почерк исправлял зеленый и изящный, словно насмехаясь над всеми отчетами одним своим видом. Алиса тыкала пальцем в одну из таких поправок, и ее ярость выливалась наружу крохотными искорками магии по всему телу.

- Двадцать пять корректив! Двадцать пять!

- О, это еще ничего, - выдохнула Катерина своим глубоким европейским акцентом, взмахнув белыми ресницами, - он сказал переделать прошлогодний проект. Прошлогодний!

- Я уже не знаю, что мне делать. Месяц бьюсь с этим Советом, но все тщетно! Видите ли, я не понимаю людей. Тоже мне эксперты!

Алиса шумно ударила ложкой по дну кружки со сладким рафом, прежде чем сделать быстрый глоток. Даже не поморщилась от обжигающего кипятка. Леша придвинулся ближе, уже вчитываясь в надписи, а не просто их оглядывая. От того, что он увидел, его заполнил больной азарт. Улыбка сама растянулась на пушистых губах, но, благо, остальные в кафе этого не заметили.

- Сидят в своих поместьях, окруженные эльфами или кем там еще, а мы о людях не знаем. Да я даже с Алексом эти правки обговаривала!

Стоящий рядом Алекс от упоминания себя дернулся. Он закатил глаза, - похоже уже который раз выслушивал тираду сестры, - и с надеждой глянул на дверь кафе. Но колокольчик не звякнул.

- Тише, Алис, - Дмитрий мягко положил одну ладонь на тонкое плечо подруги, после чего принялся завязывать в хвост густые и мягкие волосы, на которые Катрина глянула с завистью, - давай попробуем еще раз. Они все равно однажды должны будут принять этот проект, министерство само объявило, что это важная часть…

- Они скорее заменят нас как исполнителей, - фыркнула Катерина, поправляя полы черной мантии.

- Я этого председателя даже в лицо не знаю, - как-то уж слишком убито, устало и беззвучно прошептала Алиса, закрывая лицо руками, - а моя карьера уже летит бабе Яге в ступу.

Воцарилось тяжелое молчание, похожие на огромную каменную плиту, которая вот-вот упадет на головы. И именно ожидание этого падения наполняло воздух едкой тревогой. Леша уже разозлился на себя, что пришел сюда, а не пошел сразу в парк. Хорошо, что теплое молоко поднимало настроение. Алекс глянул на Лешу, как только услышал звук звякнувшей миски, а потом толкнул Катерину в плечо, чтобы та перестала длинными накрашенными ногтями ковырять доски стола.

- Мистер Заковырка, а вы что думаете? – насмешливо спросил паренек.

Леша даже с любопытством наклонил голову. Он где-то прокололся? Но никто, похоже, в серьез слова Александра не воспринял. Только Алиса умоляюще кинула быстрый взгляд васильковых глаз в его сторону, после чего тут же отвернулась, роняя голову на сложенные руки.

Лапы сами понесли его спуститься на стол и сесть у самого пергамента. Хвост свисал вниз и слабо покачивался, как маятник часов, а солнце припекало спину, выглянув из-за пушистых облаков. Леша дернул сначала одним ухом, потом другим, и сам удивился всем этим правкам. Он провел лапой по ровным зеленым линиям, после чего когтем ткнул в один из пунктов. Звонкое мяуканье оборвало затянувшийся траур по чужой карьере, вынуждая всех повернуть головы.

Алиса посмотрела в место, куда упирался коготь Леши, и взялась за ручку. Видеть в руках у мага не перо было как-то жутко непривычно, почти на гране с комедией, но Леша сдержал рокочущий фыркающий звук, вместо этого чихнув.

- Янус, что это значит? – тихо спросил Дима, наклоняясь над плечом Алисы.

Леша почти ощутил под кожей то, как смущение обожгло все внутри девушки, но она стойко продолжала вчитываться в свои слова, а затем в слова секретарши председателя – Елены Купчинской. Алиса что-то складывала в голове, нервно кусая губы.

- Может кот имеет в виду, что эта правка лишняя? – неуверенно спросила Катерина, поднимая острый подбородок вверх, чтобы тоже заглянуть в пергамент, - и нам надо оставить пункт, но извернуть его иначе?

Все обернулись на Лешу. Он нервно вскинул хвост, морща розовый нос.

- Мимо, - хохотнул Алекс, - тогда, может, расширить пункт? Пояснее сделать.

Леша поднял уши и хвост рухнул обратно вниз. Алиса взяла пергамент поудобнее и начала перечислять все тонкости записанной ею идеи, глядя прямо на пушистую белую мордочку. На что-то Леша кивал, на что-то шипел, а иногда сам задумывался, не глядя уставившись себе под лапы. Так за двадцать минут они поправили три пункта. Катерина только успевала все записывать в новый, чистенький свиток, иногда вклинивая и свои мысли.

Леша пялился на некоторые правки непозволительно сознательно, принюхиваясь. Они были слишком глупыми, короткими и, честное слово, бессмысленными. Алекс, наверное, раз пять пошутил про профессионализм магических работников, пока Катерина не шикнула на него, обнажив ровные клыки. После этого человеческий мальчишка ушел за стойку, бубня под нос.

Через час они уже переписали половину всего проекта, и, если быть честным, Леша почти не подсказывал девушкам, уйдя на подоконник, чтобы попить молока. Лишь иногда его отрывали от полусонного состояния.

- Включить в программу финансовую грамотность ведь имеет смысл, да? – окликнула Катерина.

- Это лучше сделать отдельным проектом, слишком муторно, честное слово, - помотала головой Алиса.

И Леша кивнул в ее сторону, снова отворачиваясь к окну. Девушки теперь тише возобновили переговоры. Их шепот дополнял скрип стержня по листу, редкий шум улицы, когда в кафе заходили новые гости, звон кружек в мойке и приглушенное птичье пение за окном. Прошло, наверное, еще часа полтора, когда Леша услышал, что стулья за столиком стали двигать. Он быстро поднял голову, отгоняя сон, который тут же разлетелся и поблек, будто его вовсе не было.

Алиса надевала на себя ветровку, широко зевая. Катерина поправляла глубокий капюшон мантии, доставая солнцезащитные очки. Леша оглянулся – солнце клонилось за крыши домов, обжигая горизонт красными всполохами заката. Ему тоже пора было идти.

- И пусть только этот, - Алиса кинула все свитки в дорожную сумку с нарисованной на ней руной безграничья, - председатель, как его…

- Алексей Михайлович Котков, - добавила Катерина.

- И пусть только Алексей Михайлович не примет этот вариант, я клянусь, уволюсь к чертям!

Леша довольно хмыкнул и спрыгнул на пол, потягиваясь.

- Пр-римет, пр-римет, - сладко протянул Леша, вызывая у всех шок.

Не хватало только грохота упавших на пол челюстей, подумалось ему, прежде чем он направился к выходу.

- А с Леночкой я поговор-рю. Таких сотр-рудников мне упускать нельзя. Хор-рошего дня, Алиса. Жду завтр-ра лично на собр-рание.

Прежде чем дверь кафе закрылась, Леша услышал, как человеческий мальчишка за стойкой рухнул на пол. «Они всюду» - Леша улыбнулся этому шепоту, довольно виляя хвостом. Денек выдался ужасно трудным.

Ситникова Александра. Хвост, усы и порядок

Третий час шло собрание. Жильцы первого подъезда пятиэтажки, построенной еще при Хрущеве, пытались выбрать главного по подъезду. Взмыленные, раскрасневшиеся, они кричали, но никак не могли определиться. Из грязного угла, лежа на засаленной картонке, за ними лениво наблюдал старый рыжий кот, проживший всю свою девятую жизнь в подвале этого же дома.

- Давайте выберем Татьяну Федоровну! – кричал солидный пожилой мужчина из пятнадцатой квартиры.

- Да при Татьяне Федоровне три уборщицы уволились и до сих пор подъезд никто не моет, гляньте, какая грязь кругом! – возмущалась домохозяйка с четвертого этажа.

- Давайте тогда выберем моего мужа, Павла Николаевича, – пискнула молодая домохозяйка из тринадцатой квартиры.

- Ты что городишь, Катя, - зарычал краснолицый мужчина, только что вернувшийся с вахты, - я и без того пашу, как лось, телевизор посмотреть не успеваю!

Катя осеклась и потупила взгляд. На мгновение повисла тишина. Холеный мужчина лет пятидесяти кашлянул, важно поправил очки и сказал:

- Раз никто не может справиться, придется мне стать главным.

- Ну уж нет, - закричал Лешка с третьего этажа. - Ты уже был главным. Помнится, собирал деньги на ремонт, да так и не сделал. Толку от тебя, как от кота.

- Да от кота толку больше, – поддержала его пенсионерка из 6 квартиры, – кот, он хоть мышей и крыс ловит.

- Решено, лично я голосую за кота и иду домой. Где подписать? – Павел Николаевич вырвал бланк из рук бывшего председателя, корявым почерком подписал "Кот Кузя" и поставил галочку напротив.

Жена Катя, покраснев еще больше, но боясь поспорить с рассерженным супругом, подошла и расписалась напротив кота Кузи. Леша хмыкнул: «Раз так, я тоже за кота». К бюллетеню потянулись усталые, серьезные граждане. Кто-то голосовал за Татьяну Ивановну, кто-то решил, что Павел Николаевич будет хорошим председателем, кто-то даже вспомнил Лешу. Проголосовав, они начали разбредаться. И тут Татьяна Федоровна, в руках которой остался бюллетень, закричала:

-Люди, что же это творится?! У нас кот победил!

- Ну кот так кот, – буркнула старушка, опаздывающая на сериал.

- А мне-то что делать, – возмущалась Татьяна Федоровна, – мне что, документацию ему на картонку отнести?

- Да толку от твоих бумаг? Хоть коту мягче будет.

Собрание закончилось. Кот Кузя стал председателем подъезда номер один старенькой пятиэтажки маленького провинциального городка, находящегося в тысячах километров от столицы нашей необъятной Родины. Но, согласитесь, для кота это огромный карьерный рост.

Прошло три недели правления Кузи. Павел Николаевич возвращался домой, в свой замызганный подъезд. Поднимаясь по лестнице, на втором этаже встретил Татьяну Федоровну со шваброй и ведром воды, старательно отмывающую пол.

- Танюш, ты чего это тут убираешься? – удивился Павел Николаевич.

- А кто ж, кроме меня, это сделает? Кузя языком пол вылижет или с уборщицами договорится? – кивнула старушка на старательно умывающегося в углу председателя. - Вы же, хохмачи, его выбрали. А я в грязи жить не хочу: она на ногах в квартиру тащится. И заразы сколько можно принести! В новостях вчера слышала, что коронавирус от грязи пошел.

- Тань, а ты это, весь подъезд мыть собираешься? – посерьезнел Павел Николаевич

- Конечно, весь! С других этажей пойдут – натащут.

- Тань, ты подожди. На четвертом и пятом этажах свет не горит, я лампочки вкручу. И жену позову- она тебе поможет.

Леша, возвращавшийся домой, увидел Катю, пытающуюся оттереть доисторические надписи со стен подъезда. - Брось. Последнюю краску сдерешь.

- Ну вот бы и покрасил, чего языком молоть, – фыркнула Катя.

- Могу и покрасить, – пожал плечами Леша, - все равно краска в кладовке валяется.

На следующее утро в подъезде Леша с приятелями старательно красил стены в нежно-салатовый цвет. Кот Кузя исподлобья наблюдал за происходящим.

Да и было за чем! Баба Валя со второго этажа расставила цветочные горшки на подоконниках. Люська, которую всем подъездом ругали за шумные компании, регулярно заседающие в ее однушке, на каждом этаже повесила по картине... За месяц правления кота подъезд стал образцовым, а Кузя разжился нарядной подстилкой и мисками с кормом и водой. Да и сам он при регулярном питании потолстел и похорошел. Кто-то даже осмелился помыть нового председателя шампунем от блох, и теперь от него приятно пахло ромашками.

На следующий год единогласно выбрали председателем кота Кузю.

Попова Василиса. Навсегда в памяти...

Коты и собаки, как известно, не друзья. Но я вновь и вновь вспоминаю собаку, которой благодарен за спасение моей семьи.

Я – кот Кеди, житель красивейшего турецкого города Кахраманмараш. Сейчас мой город - цветущий сад. Новые красивые дома, цветочные клумбы. Мы живем в красивом доме, перед ним беседка. Счастье и радость царят в нашем дворе, в нашем доме, в нашей квартире.

А 10 лет назад город представлял собой страшное зрелище: руины, разрушенные дома. Пыль, смешанная с кровью, всюду плач, стоны и крики о помощи. Здесь в 2023 году произошло страшное землетрясение.

Ранним утром 6 февраля ничто не предвещало беды. Я проснулся от того, что зашевелилась кошка Акра, наш маленький котенок сначала проснулся и запищал, а потом подполз ей под пушистое брюхо и стал сосать молоко. Наверное, писк малыша разбудил девочку лет, она протерла ото сна глазки и слезла со своей кроватки. Девочка подошла к нашей лежанке, села рядом и стала с умилением смотреть, как котенок тычет носиком в брюшко мамы. Я встал, потерся о теплые руки девочки, она погладила меня, потрепала за ушко. От хозяйки пахло так хорошо, как может пахнуть только от человеческого ребенка. Я скользнул в открытую дверь на балкон. Уже с балкона я услышал, как девочку позвала мама, большая хозяйка, она тоже встала, подошла к кошке, обняла дочку и присела посмотреть на пушистика. Так они сидели рядом: две мамы - кошка и хозяйка, и два детеныша—кошачий и человеческий. Я спрыгнул с балкона на тротуар и увидел идущего с ночной работы хозяина, он тоже меня заметил, по-мужски спросил: «Кеди, на охоту отправился? А я вот иду отдыхать».

В этот момент я почувствовал что-то странное, я прижался к хозяину, а уже в следующий миг мы оба закричали, потому что из-под земли донесся гул и удар. И наш дом стал падать!!! Стали падать соседние дома, асфальт вздувался волнами, обломки стен, окон, куски железа с крыши – всё это летело на землю, а земля гудела и тряслась. Люди и животные выскакивали, бежали, кричали. В шуме я не мог разобрать голосов хозяев и кошки с котенком, ничего не мог различить в этом шуме. А потом… Я сидел у какой-то плиты, вокруг царил ужас. Люди пытались поднять обломки, из завалов слышались стоны, кому-то удалось выбраться, кто-то плакал, обнимая тела погибших. Я смотрел на то место, где еще час назад был наш балкон, наша квартира, наш дом….

Приближалась ночь, развели костры на дороге. Мужчины разбирали развалины нашего дома. Они уже выбились из сил, бетонные плиты они просто не могли поднять. Подъехала незнакомая мне машина: на двери были нарисованы восьмиконечные белые звезды с бело-сине-красными полосками на фоне. Из машины вышли спасатели, я слышал иностранную певучую речь. Спасатели начали поднимать плиты, спускались в завалы и выносили людей. Кто-то был жив, его перекладывали на носилки в медицинскую машину, раненых везли в госпиталь. Кого-то выносили, клали на землю и покрывали простыней….

Мой хозяин тоже работал со спасателями. Несколько раз он подходил ко мне, говорил: «Кеди, смотри, русские парни самые первые приехали в Турцию, Россия далеко, но они через два часа после землетрясения уже прилетели к нам и приступили к работе в Кахраманмараше». Спасатели работали без перерыва, одни отряды сменяли другие, работа шла без остановок. Вот подошла тяжелая техника, стали прицеплять и тащить неподъемные плиты. Я закрывал глаза, я не мог смотреть на то, как в крови, в обломках мебели спасатели находили людей. Командир отряда тоже подошел ко мне, погладил усталой рукой, дал кусок хлеба: «Эх, котище, понимаю… Держись, пушистый, ох, как тяжело видеть этот океан боли и горя. Но мы должны разобрать всё, мы найдем всех, кто там есть». Я не понял его слов, но такая доброта и уверенность шли от командира, что я поверил: моих тоже найдут!

Техника поднимала стены, железные двери, обломки окон. Когда она прекращала работу, в проемы входили спасатели. Так продолжалось сутки, двое. А потом машина с белой звездой на дверце привезла собак. По разговорам людей я понял, что это бригады из поисково-спасательного отряда «Экстремум» из далекого города Санкт-Петербурга. Овчарки вышли из машины, посмотрели мудрыми глазами на развалины, послушно присели в ожидании команды. Первым начал работу пёс Дунай. Майор –спасатель скомандовал: «Пять минут тишины!!!» И вся техника была заглушена. Спасатели сняли каски, вслушивались в звуки из завалов. Пёс нюхал воздух и водил ушами. И вот он подбежал к куче обломков и заливисто залаял, завилял хвостом, заскулил радостно. И тут же командир выкрикнул по рации : «Работаем, ребята! Здесь живые!» Спасатели ломами сдвинули обломки плиты и вытащили дедушку. Он не мог говорить, но самое главное—он был жив, жив!!! Если бы не пёс Дунай, дед бы скончался от холода и обезвоживания. Я подбежал к старику и лизнул его руку. Дед глазами показал на на собак и сказал тихо, одними губами: «Это наше Спасение»

В другой куче обломков Дунай тоже почувствовал живых, он сам спустился в развалины, захватил зубами и вытащил молодую женщину. Женщина была без сознания, но дышала, пес заливисто лаял ей на ухо, она, будто услышав его, очнулась и застонала. Спасатели только сейчас заметили, что из собачьей лапы сочится кровь. Видимо, пес порезался о стекло в развалинах. Дуная перевязали, отвели на отдых. А из машины на смену ему вышла на работу овчарка Лада.

Снова и снова в моей памяти всплывает картина: Лада внимательно нюхает воздух возле обломков моего дома, я смотрю в ее большие глаза и хочу увидеть радость - под завалами есть живые. Я впервые доверяю собаке, и кажется, собака тоже понимает меня – под завалами моя семья и мои хозяева. У меня уже осип голос, я могу только хрипло мяукать. Несколько часов подряд я пытался найти своих, я втискивался во все щели, куда мог войти, я кричал изо всех сил, звал живых. Собака поддерживает меня, слегка трогает лапой, будто утешает: «Кот, поиски еще не завершены, я найду твоих, я услышу запах, я услышу дыхание!»

Я с замиранием смотрю на каждый отодвинутый спасателями кусок стены. Ведь работы приближаются к моему первому этажу, я узнаю по обрывкам штор, по обломкам дверей соседские квартиры. В одном месте Лада залаяла громко и протяжно, как будто завыла. Спасатели вытащили из завала тело нашей соседки, бабушки, которая часто сидела на скамейке у подъезда, она была хозяйкой моей матери-кошки, из коробки в ее доме меня взяли мои теперешние хозяева. Я хорошо помнил грубые, но ласковые руки бабушки. Я подбежал, потерся о ее рукав. Старушка помнила меня котенком, всегда гладила. Но сейчас ее руки холодные….

Я почти не дышу, чтобы не помешать собаке слышать живых. Живых – я очень надеюсь, что живых. Я уже представил и замерзшего своего маленького котенка, и убитую обломком кошечку. Я готов к этому. Я убил в себе свои слезы. Но я не готов увидеть холодное тело маленькой хозяйки. Нет! Это моя любимая девочка, которая и гладила, и тискала меня, она давала мне свои котлеты под столом, хотя ей это было запрещено, подливала мне свежее молоко в миску, играла со мной бантиками, я спал с ней, когда она болела, она спасала меня от гнева хозяина, когда я разбил вазу, когда порвал новые обои. Она попросила родителей завести мне подружку, и у нас появилась кошечка Акра. Мы с маленькой хозяйкой друзья, она не может вот так просто погибнуть! Она же знает, что я ушел на улицу, и я вернусь, она всегда меня ждала, всегда встречала. Я верю, она дышит, ее найдут!

Лада водит ушами. Слышно, как собака втягивает воздух. Спасатели даже затаили дыхание. Все слушают тишину. Лада подходит к щели, вдыхает рывками, пытается услышать запахи, а мне кажется, что из-под завала слышится писк! Тонкий, будто заглушенный писк котенка! Лада тоже слышит его, начинает лаять, прыгать возле щели. Она виляет хвостом, смотрит на меня: «Жив твой котенок!» Спасатели осторожно поднимают плиты, вытаскивают обломки шкафа.

То, что увидели спасатели, они назвали словом «чудо». Именно столетний шкаф не позволил обломкам завалить моих домашних. Оказалось, что при первых подземных толчках кошка накрыла собою малыша, маленькая хозяйка обняла их, а старшая хозяйка закрыла дочку своим телом. Их накрыло шкафом, но он уперся в стену, обломки скатывались по стенкам шкафа. Большая хозяйка не может говорить. У нее раны на голове, но она дышит, и малышка - обессилевшая, но живая! Кошечка тоже жива, но от тяжести и голода уже дышит с трудом. Только котенок отчаянно зовет на помощь. Мяуканье выходит слабым. Вот это сдавленное дыхание, это слабый писк услышала поисковая собака! Никакая электронная техника не сможет так чутко услышать дыхание жизни!

Все плывет перед глазами у меня. Только вижу: спасатели вынимают из завала маленькую хозяйку и ее маму, кладут их в медицинскую машину, хозяин плачет от счастья. Овчарка несет в зубах котеночка, кладет ко мне. Потом лижет мое ухо: «Бывай, кот, береги малыша, он спас всю твою семью!»

Прошло много лет, построили новые дома в Кахраманмараше, вырос и мой котенок. Хозяева назвали его Муаф – «спасенный». Мы часто собираемся перед новым домом, хозяйка треплет мне уши, мы вспоминаем овчарку Ладу и чудесное спасение. Маленькая хозяйка выросла, учится на художника. Сегодня соседи обсуждают новый проект – памятник русскому спасателю с собакой. Жители нашего дома, все, кто выжил после страшного землетрясения 2023 года, собрали деньги, хотят поставить этот памятник в знак благодарности. Постамент будет построен на месте нашего разрушенного дома. На памятнике будет высечена белая восьмиконечная звезда – символ Спасения.

Беляева Алёна. Копыто цокнуло

Всё начиналось довольно тихо, совсем давно. Юркое ласканье кота, его мокрый нос, пушистая спина. Железные спицы умело переплетались в танце, то и дело меняя одеянье. Дни были спокойные: снежинки, переплетённые в маленькие комки, тихо стукались об окно; лишь изредка пролетала меж сосен птица, не забыв поздороваться. Иногда до меня смутно доносился треск свечей, а мир подсвечивался чем-то мягким, тёплым, рыжевато-малиновым.

Потом становилось холодно, и всё погружалось в тишину. Лишь размеренно стучали стрелки часов, иногда падали набежавшие на крышу сугробы. Я лежал, не в силах рассмотреть ничего вокруг себя, но чувствовал шероховатую обивку кресла, поначалу ледяные спицы, и приходилось ждать разминки, и только после нескольких мазурок становилось тепло.

Со временем мир вокруг начал всё больше и больше наполняться звуками. Слышался звонкий треск брёвен в камине, мурлыканье где-то сбоку, глухой звон спиц (кажется, иногда они начинали ругаться прямо во время танца). Скрипело кресло.

Но вот я, наконец, увидел мир. Как же он был странен! Почему-то все, кто меня окружал, могли двигаться: потягивался кот, перекатываясь на полосатую спину и обнажая белый живот, уютно улыбалась старушка, которая помогала спицам, тоже вечно скачущим, создавать меня. Однако стоило мне поднять рукав - и холмистые цветовые бури оставались на месте. Признаться честно, это начинало доводить до зуда.

Ситуация осложнилась, когда я оказался готов: спицы, прощаясь, неловко скрестились и удалились в какую-то коробочку. И только я захотел вздохнуть с облегчением, как вдруг меня распрямили, отряхнули и сложили. Оказавшись взглядом в поверхности стола, я почувствовал непреодолимое желание прокричать, но осуществление данного действия оказалось также препятственно.

Хорошо, подумал я, это ещё не конец света. После чёрной полосы обязательно должна наступить белая (если я правильно понял последовательность танцев исчезнувших подруг), и поэтому оставалось только терпеливо ждать её. И действительно, в один момент я вновь воспарил над землёй и оказался в руках вязальщицы, уже предвкушая встречу со спицами...

И наступила темнота. Опять.

Не думал, что полосы сменяются так часто.

Кажется, я очутился в похожем месте, что и танцовщицы. Коробка. Но она была большая, гладкая внутри, и пусть в ней было тесно, но не так уж и одиноко: где-то внутри меня аккуратно сопел свёрток с чем-то сладким. Судя по запаху, это были печенья с пряностями, и к ним я сразу почувствовал симпатию. Но и здесь не без препятствий: к свёртку был приложен конверт с листком, исписанным чернилами, и ладно бы он оставался тихо лежать на своём месте. Как бы не так! Этот ловелас уже успел продекламировать своё содержимое проснувшимся печеньям, и теперь они вместе хихикали, пока я учтиво согревал их своими бесчисленными складками. Жизнь несправедлива.

Не совсем понимая, сколько я уже провёл в лежании и слушании голубиных нежностей влюблённых, я уже был готов погрузиться в тихое отчаяние. Но в один момент меня вновь обдало тёплым светом, а рукава и ворот даже как-то радостно зашевелились. Конверт в испуге и неожиданности отскочил от печенья, распластавшись на полу.

-Бабушка, вот это да! Какой кл'асивый свител'!

Передо мной вдруг оказалось (вернее, я перед ним оказался) маленькое создание без двух передних зубов. Оно забавно лыбилось, то и дело пыхтя от того, какой я тяжёлый в его аккуратных маленьких ручках.

-Ого-о-о! А олень пл'авда настоящий?

-Конечно! Смотри, сейчас как наскочит на тебя... - рядом с новым лицом стояла моя создательница. Она тоже улыбалась, и её взгляд был так ясен и светел, что я решил: создание нужно веселить, чтобы оно смеялось, и тогда создательница будет счастлива. Счастье - это хорошо.

С этих пор я стал часто смотреть на мир. Создание, чьё имя оказалось Лиза, носило меня часто, несмотря на то что я был "рождественским"( так много новых слов мне пришлось выучить!), как часто говорила "бабушка" Лизы, не без толики гордости в голосе. Я Лизе явно нравился, и в этом была заслуга создательницы.

Впервые я смог отчётливо увидеть себя, когда Лизе только исполнилось двенадцать. Она наряжалась в школу и, сменив несколько нарядов, остановилась на мне. Я видел, как лицо Лизы сначала посерело от сомнения, чего я, к сожалению, понять не мог. Неужели я наскучил ей?.. Однако девочка, смахнув задумчивость и хмурость, нацепила меня и вертелась у зеркала минут двадцать. За это время я успел рассмотреть свои складки в подробностях: разброс красок и правда сбивал с толку, красный переплетался с бежевым, а тот, словно корни дерева, внедрялся в белый... Олень, чьими глазами я смотрел на мир, застыл в прыжке. Его копытца забавно возвышались над зелёной травой, а красный нос неизбежно цеплял взгляд, как центральная точка в обрамлённом разноцветными нитями венке.

Когда Лиза вышла, на меня живо накинулся свежий ветер и цапнул прямо за нос. Лиза съёжилась, улыбнувшись, и всё же решила укутаться в свою шубку. Снова стало темно, но к темноте я привык ещё с самого рождения. Больше всего меня будоражила новость о внезапном приключении: Лиза всё реже и реже обращала на меня внимание и теперь быстро сдвигала вешалку со мной вместе с остальными...

Но вот мы оказались внутри. Передо мной панорамой раскрылась школьная жизнь: спешащие ученики со стопками учебников в руках; некоторые ребята так заговаривались, что не замечали, как тетрадки жалобно кряхтели в попытке обратить на себя внимание владельца, прежде чем упасть на пол плашмя. На дверях везде были развешаны длинные канаты мишуры, кое-где стояли маленькие ёлочки с забавными украшениями. Больше всего меня поразила история балерины и солдатика: они так печально смотрели друг на друга с разных веток...

Но вот Лиза зашла в класс, села за парту. Все вокруг были одеты в такие же, как я: пёстрые, улыбчивые и счастливые свитеры смотрели вокруг одинаково поражённо и явно находились под большим впечатлением. Я не мог не разделить их настроения.

Когда в класс вошёл ещё один ученик, я почувствовал, как порывисто забилось у Лизы сердце. Она резко опустила руки на коленки, её ботиночки начали нервно настукивать неизвестную мне мелодию. Внезапно девочка поднялась, да так резко, что в ушах засвистело, и порывисто застукала каблучками по полу.

-Пр-ривет! - картавость Лиза прятала, заметно протягивая эту "пр-р-роклятую", как выражалась она сама, букву.

Мальчик, к которому она подошла, взглянув на меня, слегка хихикнул. Странной мне показалась эта реакция, и, видимо, Лизино сердце в испуге сделало несколько лишних кульбитов.

-Мне очень нр-равится твой свите-р-р-р, - сказала она слегка смущённо, и рука её потянулась к непослушной пряди волос, заправив ту за ухо. Если честно, лично я ничего интересного не увидел: подумаешь, зелёная ветвь, опоясывающая два рукава, и пышная, с яркими огоньками ёлка посередине. Ничего интересного.

-Спасибо, я знаю. А у твоего забавный нос, - улыбнулся мальчик в ответ. Почему забавный? Вполне респектабельный красный нос... - Погоди, у тебя здесь дырка, кажется.

С этими словами его палец удивительно уверенно направился к моему копыту. Возмутительно зацепившись за пряжу и приподняв мою ногу, он снова хихикнул. Как невоспитанно! И как Лиза до сих пор не отошла от этого негодяя?

А Лиза и правда словно застыла. Она опустила голову вниз, прядь волос вновь упала ей на лицо. Позади послышались смешки, и только тогда Лиза, развернувшись на носочках, села за свою парту. Весь оставшийся учебный день она сидела, неестественно сгорбившись и тщательно прикрывая рукой моё копыто.

Как только мы вернулись домой, первым делом она, безуспешно попробовав вылезти через воротник, стряхнула рукава, наклонилась и скинула меня прямо на пол, быстро опустившись рядом и начав тихо плакать.

Что же случилось с тобой, бедная Лиза? Я так хотел придвинуться ближе и смахнуть слёзы с твоего лица, но как сильно бы я ни старался, злосчастные рукава оставались бездвижны...

В конце концов Лиза перестала плакать и встала. Смахнув волосы с заплаканного лица, она, грустно посмотрев на меня, ушла в свою комнату.

Пролежав на полу с час, я увидел, как заходит солнце. Коридор окутало множество теней. Вокруг стало совсем тихо и жутко. Я снова попытался двинуться, но безрезультатно. Темнота - не самое страшное, намного страшнее остаться одному в этой темноте, потому что тогда начинают охватывать грустные мысли... Я больше не могу делать Лизу счастливой, но почему? Разве так важно моё дырявое копыто?

Внезапно из комнаты вынырнула Лиза, босыми ножками прошагав до меня. Взяла мои рукава, а затем, окинув взглядом, глубоко задумалась.

-Ну и что! - сказала она наконец. - Пусть Сашка и дальше не видит, какой ты у меня кр-р-расивый. А дыр-рка на копыте - испр-р-равимо - мы с бабушкой тебя заштопаем!

Послышался звук звякнувших ключей, вместе с ним открылась дверь. Вошла создательница, смахнула с шапки слой снега (в иной раз мне бы показалось это чем-то вроде посыпки на рождественском печенье, но сейчас я мог думать только о бедной Лизе...) и повесила свою плотную телогрейку в шкаф. Она хотела было пройти на кухню, но перед ней возникла Лиза, протягивая меня создательнице.

-Лиза, что случилось?

-Свитер-р, - немного нервно, не до конца успокоившимся голосом сказала она, - пор-р-рвался.

-Исправимо, - повторила некогда сказанное Лизой бабушка.

На лице Лизы показалась улыбка, лицо создательницы тоже заметно посветлело. Я почувствовал, как внутри меня становится тепло, так тепло и так радостно, что о зелёную траву цокнуло копыто...

Варнаков Игорь. На том же месте через 10 лет

Был обычный летний день. Я спешил на экзамен, который начинался в девять утра. Мне нужно прийти раньше остальных, потому что я – учитель и сегодня снова выступаю в роли члена экзаменационной комиссии. Предстоит подготовить документы, всё проверить, а потом следить за ходом экзамена. Эту ответственную работу поручают молодым преподавателям каждый год. Нравится ли она мне? Определённо, да! Всегда интересно смотреть, как взволнованные ученики решают задачи. Ровно девять, пора! Вот передо мной парень, который напряжённо читает задание. Видно, что он точно готовился и даже с нетерпением ждал начала экзамена. Хочет его поскорее сдать. За соседней партой сидит девушка. Кажется, она напугана. Возможно, поняла, что задание сложнее, чем она думала. Внимательно смотрю на всех собравшихся в аудитории. Они скованы, понимают, что от экзамена зависит их будущая жизнь, но я вижу, что все справятся. За годы работы я пришел к простому выводу: чем меньше человек волнуется, тем лучше он напишет.

Тридцать минут от начала экзамена. В аудитории тишина. Слышен только скрежет ручек и легкое шуршание бумаги. А за окном светит беззаботное солнце.

Вдруг тишину нарушил резкий стук в дверь.

«Войдите», – сказал я. Дверь распахнулась, и в аудиторию влетел рыжеволосый парень. На лице его читалась тревога и даже испуг.

«Извините, пожалуйста, – скороговоркой выпалил он. – Разрешите приступить к выполнению заданий».

Я посмотрел на часы. По правилам я не должен вот так пускать опоздавшего, ему нужно оформить документы и бланки в отдельном кабинете. А ведь это требует времени, которого у него и так уже нет. «Интересный пацан», – подумал я и вдруг поймал себя на мысли, что этот рыжеволосый мне кого-то напоминает.

Отлично помню тот день! Тогда я встал пораньше и впервые за всю свою жизнь сделал утреннюю зарядку. Быстро собравшись, я вышел на улицу. Там уже вовсю светило солнце. Чудесный день! Шестое июня! Только началось лето. Так хочется поехать на речку и в лес! Но нельзя. Тот день был, пожалуй, самым важным в моей жизни. День, к которому я готовился ещё с осени. Меня охватило волнение.

Нужно успеть на автобус, чтобы вовремя доехать до школы, где меня ждёт выпускной экзамен. А вот и триста первый, отлично! Запрыгиваю, тянусь в карман за деньгами. И вдруг понимаю, что у меня ни копейки. Я же потратил вчера остаток денег в аптеке, когда покупал пустырник! Водитель вопросительно глянул на моё растерянное лицо. Я выскочил из автобуса и рванул к школе. И, конечно, опоздал. На целых двадцать минут. К счастью, несмотря на правила, экзаменатор допустил меня к сдаче. И вот, вспотевший и радостный, подхватив листок с задачами, я бросился решать.

Эти воспоминания вихрем пронеслись в моей голове. Я кивнул рыжеволосому парню и протянув ему бланк, посадил на первую парту. Он посмотрел на меня с благодарностью и, разложив листы перед собой, успокоившись, без всякого волнения начал писать тест.

Матасов Артем. Двоякость неба как символ счастья, или Элизиум

Предисловие

Это был обычный летний день. Хотя, если подумать, на улице температура была достаточно приятной и не требовала носить кепку или же обливаться водой. А вот и наш главный герой, пусть его будут звать Артем – да-да без ё, что довольно удивительно. Ожидало его не особо опасное, но долгожданное приключение – ходьба. Он куда-то торопился, но нас это не волнует. Волнует нас другое – что-то обыденное и нетронутое; но начнём по порядку, а именно с нашего героя.

Артем-Без-Ё – обычный 16-летний парнишка. Вроде, в жизни есть что-то, но мы этого пока не знаем. Был он ростом около двух с половиной аршин. Имел мало друзей, но был доволен существованием хоть этих. Никогда не любил что-то сложное и имел простой, но иногда то ли странный, то ли заумный юморок, который нравился его друзьям. Ну, или проще говоря, ни простой, ни сложный, ни беден, ни богат, не урод и не красавец, а такой же, как и все мы, и не такой, как вы.

Наверно, вы заметили, что про него мы говорим слишком долго, но заметили ли вы, что я говорю с вами? «Странный вопрос от автора,» – подумали многие, ну и пусть.

*Элизиум – в данном случае представляет собой неосязаемое счастье.

(Примечание: в качестве эпиграфов к главам даны вырезки из песен – для погружения в атмосферу)

Глава I

Артем-Без-Ё вышел из дома

Выходя из дома,
Я забыл закрыть дверь.
Выходя из дома,
Я не выключил свет.
Выходя из дома,
Я забыл портфель.
Выходя из дома,
Я забыл заправить постель.
Перешёл через дорогу я на красный свет.
Не заметил друга, не сказал привет.
И пришел на встречу не в назначенный день.
Важные слова пропустил я мимо ушей.
(гр. Где Фантом?)

Повторюсь, это был отличный солнечный летний денёк. В этот момент Артем-Без-Ё вышел из дома. Куда он пошёл? Мы не знаем, но нам это пока неинтересно. В тот момент Артем-Без-Ё, осматривая улицу, обратил внимание на небо. Оно было сегодня каким-то, скажем так, особенным. Не таким, как обычно. Если бы мы находились на месте Артема, то сказали бы, что оно было тревожным. Нет-нет, небо было без облаков, солнце светило не слишком ярко, птицы, как им и подобает, летали. Но что-то терзало. Не знаю, как вы, но я бы назвал это синим цветом неба и тревоги. Вроде бы, спокойно, но кажется, что скоро будет плохо. А как вы считаете? Ой! Простите! Я забыл, что вы не можете мне ответить. Очень жаль. Что ж, продолжаем. Как говорилось ранее, небо было синим и тревожным. Но наш Артем-Без-Ё не замечал этого. Его что-то радовало, и он не мог заметить тревоги. Что-то заставляло его радоваться жизни. Он хотел было нам рассказать, но не мог. Артем шёл и думал об этом чистом небе, размышляя о чем-то своем.

Я, как автор, хочу узнать, о чём он думал. Вы со мной, мой дорогой читатель? Я услышал «да», так что не медлим.

Ого! Вы только посмотрите! Это же клондайк незаконченных раздумий нашего героя. Я тут посмотрю чего-нибудь поинтереснее, а вам советую подождать. Вы ощущаете себя спокойно и свободно, пока автор не повернулся в вашу сторону с «незаконченным раздумьем».

«Хе-хей, – сказал автор. – Вас это точно заинтересует, ну или не оставит равнодушным».

Перед вами открылось что-то неосязаемое, но чувственное. Автор, в который раз, комментирует происходящее:

«Как тут необычно! Очень даже футуристичненько».

Вы видите огромное «незаконченное раздумье». Вверху – надпись: «БУДУЩЕЕ». А также вы замечаете, что всё здесь синее, но с надеждой только на хорошее.

«Хе-хе, – посмеялся автор, – наш главный герой идёт гулять, по его мнению, с Той самой». Вас это слегка озадачило? «Та самая» – это девушка, с которой Артем познакомился и уже как год с ней встречается. Артем-Без-Ё считает, что лучше, чем она, не существует. И ему достаточно «этих» отношений. Под словами «эти отношения» подразумевалось то неопределённое состояние, когда вы больше чем друзья, но не пара. Главный герой считает это идеальным. Он получает ни больше, ни меньше, оставляя приятную плеяду желаний и планов, которые не будут воплощены. Но кто его знает. Теперь вас озадачило другое – почему же наш парнишка не желает их исполнения, а только грезит об этом. Отвечу на ваш немой вопрос: это доставляет ему огромное удовольствие. Если бы не эта мысль о будущем, наш Артемка уже давно бы стал меланхоликом. А так это позволяет ему не терять веру в завтрашний день и заставляет жить дальше. Не путайте это с целью. Он уже всё обдумал и пришёл к выводу, что этого достаточно, большего ему и не надо. Вы уже хотите возразить, но автор, как всегда, вас опередил:

«Вы считаете, что эти отношения невероятно плохи?! Вы считаете, что это плохая мотивация?! Но, если бы вы знали, что будет потом, вы были бы рады, что у него есть хотя бы это».

В вас нет эмоций, и вы не можете что-то сказать. Автор, словно выкурив сигарету, проводит вас в другую часть «незаконченного раздумья».

Моя юность навсегда
Останется со мной
Беззаботная пора,
Где каждый мне родной
Счастливые моменты,
Красивые слова
И в памяти фрагменты -
Как лучшая глава
(Инди-проект Осень)

Глава II

Небо приобретает тревожность

Где же ты теперь, воля вольная?
С кем же ты сейчас Ласковый рассвет встречаешь? Ответь.
Хорошо с тобой, да плохо без тебя, Голову да плечи терпеливые под плеть, Под плеть.
(гр. КИНО)

Автор, недовольный вами, открывает дверь и позволяет зайти первым. Попав дальше, вы остаётесь пока что безэмоциональными.

Перед вами предстаёт что-то слабое, мёртвое, давно забытое: здесь всё так же синее, но оно не даёт надежд на будущее, лишь одно разочарование. Глядя вниз, вы замечаете ветхую табличку с надписью «Город N». Скорее всего, это был город плохих мыслей. Если в прошлой части «раздумья» мысли витали, то здесь мысли, как и люди, ходят на работу, отдыхают, занимаются «взрослой» рутиной.

Автор ничего не хотел говорить. Вы хотели пронзить тишину, но не могли. Вы прогуливаетесь по улице, замечая, что это не шибко отличается от реальности. Повсюду ходят угрюмые мысли, вечно чем-то недовольные; ездят машины, мигают светофоры – обычная городская суета.

Автор, насытившись вашей разведкой происходящего, решает заговорить: «Что ж, теперь, надеюсь, вы поняли, что здесь?»

И сам же отвечает на свой вопрос: «Эта часть «раздумья» содержит в себе всё негативное. От детских обид до скандалов. Это наш Артем-Без-Ё уже совсем позабыл. Я не буду тебе рассказывать, что здесь да как».

Это место просто отвратительно. Немного погодя в вас возникает чувство омерзения и презрения к этому городу. В мимо проходящих мыслях вы видите обидные «кликухи», чьи-то невыполненные обещания и ненависть. А ещё домашние ссоры, запреты, наказания и тому подобное. В одной из мыслей вы увидели тревогу о будущем. «Что будет потом?» - тревожит всех: и вас, и автора, и главного героя. Но жизнь продолжается благодаря одной стороне, дающей надежду на завтрашний день и веру во всё самое лучшее. То, что продолжает в вас жизнь, можно назвать по-разному: цель, мотивация, некий принцип, а также наслаждение счастьем.

Артем-Без-Ё живёт из-за последнего. Своё счастье он видит в другом человеке. Хоть счастье и может казаться неосязаемым, но иногда до него «рукой подать». Мы почему-то иногда не ценим то, что у нас есть. Свобода, крыша над головой, еда, вода, семья в конце концов. Некоторые за такой «обычный» образ жизни, как у нас, готовы на всё. Кто-то может возразить, что у них нет, к примеру, какого-то родственника. Да, в тот момент осознания «потери бойца» мы все были разбиты и потеряны, словно упустили нить, связывающую вас с этим человеком. Вы могли бы сделать всё, лишь бы он вернулся. Так происходит с людьми, у которых нет свободы, крыши над головой, еды или воды. И после этого вы говорите, что ваша жизнь скучна или плоха?!

Подумайте ещё раз. Нет, я призываю вас это понять! Что же вам нужно, чтобы у вас появилась другая часть «раздумья», как у Артема-Без-Ё? Этот вопрос отдаётся эхом в пространстве. В этом и заключается двоякость неба: счастье и неопределённость будущего. Сейчас вам счастливо и на небе лишь облака со сладкими мечтами. А потом наступает буря, завывает ветер, вы забываете о счастье и думаете только о плохом.

Счастье мы чувствуем, когда нет проблем. Несчастье мы ощущаем всегда, но порой забываем про него.

Глава III

Сон

Звук, непохожий ни на что, будит вас. Ваше сознание липнет к реальности, как муха к мёду. Заводится, тарахтит, обременённая конечностями машина боли и унизительных страданий. Она жаждет идти по пустыне. Страдать. Тосковать. Танцевать диско.

Проснувшись, потянувшись, вы как обычно начинаете своё утро. Дома кроме вас – никого. После ритуала пробуждения вы замечаете записку – на ней от руки выведено: «купи хлеба». Вполне обычно вы неспешно идёте к ближайшему магазину. По дороге замечаете человека ростом около двух с половиной аршин и не слишком привлекательного. Был он одет довольно обычно, даже слишком. Синие джинсы, зелёная длинная футболка, и поверх неё торжественно надета куртка бежевого цвета. Ну, или проще говоря, ни простой, ни сложный, ни беден, ни богат, не урод и не красавец, а такой же, как и все мы, и не такой, как вы.

Вам он кажется довольно знакомым. Вы хотели к нему подойти, но он мягко протараторил:

«Здравствуйте! Простите, я не могу вам помочь, очень спешу на встречу».

Вас слегка шокирует его готовность ко всему. Казалось, если бы падал метеорит или бы на него ехал БелАЗ, у него был бы на это план. Когда молодой человек уже прошёл 10 метров, вы решаете, не упуская шанс, выкрикнуть ему вслед: «Как вас зовут?» И слышите: «Артем, - и тут же добавленное, - без ё, так написано в паспорте».

То ли ваш странный сон был вещим, то ли ещё что-то. Вы почувствовали себя провидцем на секунду. Это воспоминание засело надолго. Так и не встретив «Артема- Без-ё», вы остались довольны этой встречей. Наверное, как и он встречей с Той самой.

Куда несемся вдоль дворов
Я сам не знаю
Ночь убегает так далеко
Прошу останься с со мной
Куда несемся вдоль дворов
Я сам не знаю
Все превратится в один сон
Я засыпаю

(гр. Галантерея)

Корчагина Екатерина. Легенды гласят

— Думаешь, я тебя боюсь?

Маленькая, со слипшимися темными волосами, из седьмого, должно быть, класса — она что-то искала взглядом за спиной Славы, ее рука рывками сползала по дверному косяку. Слава выпрямился, чтобы казаться выше.

— Думаю, боишься, — строго ответил он и, подождав немного, крикнул ей, как собаке: — Убирайся отсюда!

Она мгновенно исчезла в бескровной полутьме школьного коридора. Звук расстегивающихся металлических пуговиц, разъезжающихся замков, шелест курток стали громче — менее робкими. Слава молча обернулся к Зиночке, спрятавшейся между рядами одежды. На ее белой руке — раскрытый плюшевый шопер, такой по-детски наивный, с игрушечными медвежатами. Зиночка трясла карманы и доставала деньги, конфеты, что угодно — под пристальным вниманием Славы.

— Закончила? ...Что там? — спросил он.

— Вот.

Зиночка протянула две поблеклых тысячных купюры, которые, видно, держала отдельно, чтобы отдать Славе.

— Кайф, — кивнул он, небрежно свернув их. — Остальное потом. Давай, уходим.

Слава потянул ее за собой, в широкий, хмурый коридор, неохотно вбирающий в себя брызги мартовского солнца; на обжигающе-холодный воздух. Зиночка едва успевала за быстрыми шагами Славы. Он остановился перед дверями школы и еще раз ощупал мятые купюры, сунув руку в карман незастегнутой куртки... Зиночка, боясь спугнуть трепетное чувство в груди, бросилась ему на шею и поцеловала в пунцовую щеку. Смешно повисла, подтянувшись к его лицу. Слава с жестокой безучастностью выдавил из себя:

— Что?

Зиночка не ответила. Он обернулся и долго смотрел на ее округлое лицо со вздернутым носом, сахарно-бледными губами и темными, такими пугающе-бездонными глазами.

— Ничего...

Пока они стояли возле школы, мимо них прошли несколько восьми- или девятиклассников. Девушка впереди потянула за рукав пальто голубоглазого юношу, идущего с ней под руку, шепнула ему что-то, косясь на Славу. Она с мольбой улыбнулась багряными губами, и юноша неуверенно кивнул. Кашлянув, он подошел ближе к Зиночке и Славе, а его подруга осталась с одноклассницами, вставшими позади.

— Эй! Это ты Олю ударил и сказал, что в лицо ей плюнешь, если она расскажет, что ты вор? — сорвался хрипловатый голос юноши.

— Ну, и? — протянул Слава. Зиночка опустила взгляд на облупившиеся ступени. На грязный растаявший снег, одиноко хлюпающий у нее под ногами.

— Легко бить девушек, да?

— Нормально, — пожал плечами Слава.

— Выбираешь тех, кто слабее? — повысил голос голубоглазый юноша, хотя Слава стоял в двух метрах от него.

— Не выбираю. Ты слышал что-нибудь про равноправие полов? Или про свободу совести? Можешь ударить меня, но не обижайся, что я дам тебе в ответ.

Зиночка повернула голову и взглянула на прозрачное, высокое небо, стряхнувшее с себя рассветные облачка.

— Не переживай, еще ударю. — Юноша отошел к одноклассницам, не спуская со Славы гордого взгляда и сжимая узловатые ладони. — И вообще, пятые и седьмые любой обнести сможет.

— В следующий раз постарайся получше, братан, у тебя почти получилось, — крикнул ему вслед Слава. Удовлетворенно ухмыльнулся и приобнял Зиночку.

— Слышала? Хотят, чтобы мы и у них что-нибудь... Чего опять молчишь?

— Что-то не так, Слава, — тихо проговорила Зиночка. Она немного стеснялась тревоги. Ей было неловко сомневаться, когда Слава так убежден в своей правоте.

— Да, Зина, — вздохнул он. — Не смотри так на небо, — и невольно взглянул на него, необъятное, голубое, бесстрастно стерегущее насупленный город. — Там высоко и, значит, очень одиноко. Мы с тобой, мы, знаешь, насколько выше других? И поэтому мы одни. Так ведь?

Так, так. Когда Зиночка еще не догадывалась, что станет подругой Славы, она думала, что он такой... бездушный? Представляла его лицо, безжалостное, как некролог, и возникали из ниоткуда могильное молчание и подвальная сырость.

Но он, должно быть, рад был разделить убеждения с Зиночкой. Она так искренне удивлялась тому, насколько просто он говорил, что люди слишком слепы в своем доверии. Нужно сначала попробовать то притягательное, что строго-настрого запрещено, и тогда уж можно подумать о том, хорошо это или плохо.

Зиночка видела, сколько оставалось нерешенного, небезопасного. Но по-другому никак. Слава ведь рисковал, когда выбрал пойти против всех, своей дорогой. Он добился признания — его и вправду боялись.

Она достала смятые холодные наушники. Распутывала их замерзшими пальцами, пока Слава молча шел позади. Он проводил ее до остановки, и Зиночкино сердце так горько рвалось из груди, когда они прощались, что она нерешительно спросила:

— Слава! Если бы небо могло разговаривать, что бы оно сказало?

— Думаю, ничего, — сдержанно ответил он.

— А я думаю, правду, Слава. Небо не стало бы лгать.

***

А представь, Слава, если бы и впрямь сказало. Оно видело столько, сколько не выдержит никто. Оно было и будет, вечно, оно одно. Оно будет, когда закончится то, что есть сейчас, и наступит другое, чтобы когда-нибудь тоже кончиться.

Слава долго смотрел в окно, на беззвездную темную гладь, низко нависшую над землей, и разглаживал тысячные и сторублевые купюры, легонько шуршащие в застывшей тишине. Он поднял глаза к небу едва ли не с вызовом. Он хотел правды, но конечность человеческая и бесконечность природы сделали ее такой неприглядной. И что-то болело в ускользающей убежденности, но отвращение ли это было к присвоенным деньгам или смирение с тем, что они — ничего не значат, так бессмысленно мгновенны в сравнении с вечностью, — не разобрать.

— И где? Где твоя... правда? — прошептал Слава. Вдалеке послышался гром.

Славе приснилось, что он стоит в школьном классе, залитом лунным светом. Колебалась в воздухе пыль, и вдали что-то падало с оглушающим грохотом, словно пытаясь разорвать саму ночь этими глухими ударами. Никого. Мертвая тишина, запах земли и покачивающиеся за окном деревья. Об этом он говорил Зиночке. О тихом блаженстве, пахнущем тленом.

Неужели правда в этой пустой комнате? Тесной, немного глупой, такой, чтобы до любого дошло. И та дорога, которой Слава пришел к этой правде, те хрупкие крылышки, принесшие его сюда, были настоящим поражением. Давай, обнажай свои протесты, и, быть может, далекий грохот ответит тебе, для чего понадобилось ограничить свободу и как не надоело другим править свои одинаковые судьбы.

— Это ты выбираешь? Ты сказал, что выберешь слабых и плюнешь в лицо?.. — спросило эхо голосом голубоглазого восьмиклассника.

Славе приснилось, что он снова ребенок и во дворе прыгает со звонких гаражей. Смех кругом растворялся в пыльном летнем воздухе. Слава должен был упасть в мокрую высокую траву, но земля под ним расступается, и он падает ниже, ниже, пока не ощущает саму бездну, с небом лицом к лицу. Оно, как дьявол, темное, оно тревожно колыхалось и плакало. Нечестно было, ходя под необъятным небосводом, доверять тем, кто столько решил за тебя.

Сюда не ходи, этого не делай, так не говори, невежливо, уважай, потому что попросили... Ты это, конечно же, ненавидишь, но вынужден смириться. И это не ты, а кто-то другой заставлял Зиночку скидывать то, что плохо лежит, в по-детски наивный шопер с игрушечными медвежатами.

Легенды гласят, что тот, кому откроется правда, не останется прежним. Славе не хотелось преклоняться — хотелось быть, ну, хотя бы на равных. Он скривился на мальчишек, с которыми бегал во дворе и навсегда отступил в тень. Остался в одиночестве: чтобы шепот бездны не слышался так отчетливо.

Над мировоззрением Славы, казалось, порхали демоны, а он прятал глаза, не мог воспротивиться. Подавиться смирением — невыносимо. Хлесткие фразы скрывали эту истину.

Слава, настоящий Слава, стоял в школьном классе, залитом лунным светом, и вслушивался в неизменный грохот вдали.

— И вообще, не переживай. Легко бить Олю, она слабее?..

***

Слава проснулся. Темно в комнате. Хорошенькие нарисованные девочки смотрели на него с плакатов на стене. На одеяле свернулась кошка. Под столом горели презрением чьи-то крошечные дьявольские глаза. За монитором — две иконки и кружка с недопитым чаем.

Слава встал с кровати, решительно подошел к столу и наклонился. Светились два круглых разъема на системном блоке. Вспомнив что-то, Слава подскочил к окну. На подоконнике беззащитно жались те самые купюры, которые он перебирал перед сном. Он разгладил их, пересчитал. Тревога что-то нашептывала в темной комнате, но небо — небо молчало. Не лгало, не говорило правду. Слава со злобой смял купюры и спрятал, громко хлопнув ящиком стола.

Очередной кошмар, не больше.

Павлюк Яна. Полёт в Гонолупу, или Парадоксы возраста

Полёт в Гонолупу, или Парадоксы возраста

«Понедельник. Дорогой дневник, вот и начинается последняя неделя зимы. Парадокс: февраль – самый короткий месяц, но кажется, что он тянется вечно…»

Ладно, никакого дневника у неё не было. Она не из тех, кто проговаривает и структурирует свои мысли и переживания. Она любит хаос. Правда, упорядоченный хаос. Но с виду не скажешь: она прилежная, робкая и послушная. Пытается слушать себя, но получается плохо. Она слушает, но не слышит. И её никто не слышит.

Она бежит после уроков домой – не хочет, как все, толпиться у ящика с «валентинками», ей не нужно внимание. Но она его получает: заледенелый снежок прилетает прямо в нос, и рот заполняется кровью, солёной и тёплой. Она поворачивается к детям, которые развлекались, бросая эти самые снежки в случайных прохожих, и оскаливается. Дети начинают смешно дразниться, а она бросает красный от крови снежок в стену школы, удивляется причудливой кляксе и фотографирует на смартфон.

Кровь всё ещё не останавливается, и она запрокидывает голову вверх. Там – бесконечная парча неба, синеву которого вспарывает белый шрам от пролетающего самолета. Куда летят эти люди? Она представляет Бангкок и Сингапур. Майами и Канберру. Пытается представить Гонолулу, хотя даже не представляет себе, где он (или она?) находится. Неожиданно разозлившись, она одёргивает себя и вспоминает, что люди летят в какой-нибудь Челябинск или в Магнитогорск. И больше не представляет Бангкок или Гонолулу. Она представляет свой вечер…

Вечер наступает, и она идёт навестить бабушку и дедушку. Они угощают её пирогами и спрашивают, как дела в школе. Но вопрос не услышан, вернее, проигнорирован – она вспоминает, какими они были раньше. Дедушка раньше слушал «ДДТ» и ездил на УАЗе. Сейчас он слушает бабушку и смотрит телевизор.

Она спрашивает бабушку, были ли они с дедом в Гонолулу. Бабушка отвечает, что они были в Кавминводах. Там есть пальмы. Дедушка говорит, что не помнит там пальм. Бабушка говорит, что та неделя была отличной. Дедушка спорит и говорит, что та неделя была лучшей. Она спрашивает у дедушки и бабушки, будут ли ещё когда-то отличные недели в их жизни. Они не отвечают и говорят, что ей пора домой.

Она заходит домой и прыгает под одеяло к сестре. Ноги сестры ледяные, хотя она давно лежит под одеялом. Она греет ноги сестры, а сестра щиплет её пальцами ног. Потом она идёт к другой сестре, но та уже спит. Она убирает её волосы с горячего лба – температура так и не спадает третий день. Сестра выдыхает тихий стон. Она смотрит и думает о том, что не знает своих сестёр. Смотрит на них каждый день, но не видит. Потом она думает о себе, о том, что её тоже никто не видит, – парадокс очевидности. И засыпает.

«Вторник. Дорогой дневник, я сегодня решила устроить день, когда не буду врать никому ни секунды. Кажется, что это будет отличный день…»

Нет, она не ведёт дневник, ей хватает её памяти. Ведь воспоминания непостоянны, но их можно регулировать, ими можно управлять. Главное – не записывать их. Если не написано – значит их могло не быть. Значит, можно всё исправить.

Она пробирается сквозь толпу на остановке, чтобы первой заскочить в автобус, и падает на сиденье. Автобус наполняется людьми и, кажется, раздувается в размерах. Наконец сжимает зубами дверей пуховики последних втиснувшихся в него людей и, фыркая, покачиваясь и потрескивая, как перезрелый арбуз, нехотя трогается с места. К ней подходит пожилая женщина и требует уступить место. Она отвечает, что хоть женщина и выглядит потрёпанно, но всё же она не старуха и вполне может постоять. Это была первая правда за день. Но в ответ получила не благодарность, а крик и упрёки в невоспитанности. Хотя разве ТАК кричат воспитанные люди?

Она заходит в школу и на приветствие охранника отвечает, что день не такой уж и добрый, а если он считает его таковым, то может держать своё мнение при себе. Охранник юмор не оценил (вернее, оценил криком воспитанной женщины из автобуса), но ей всё равно – для неё это вторая на сегодня правда.

На вопрос учителя о домашнем задании она (единственная!) говорит, что готова, и отвечает на все вопросы правильно. Но за мгновение до того, как учитель собирается поставить ей «отлично», выпаливает, что выучила всё это просто так, на автомате, и что завтра точно так же забудет это, потому что это пыль и что она не видит никакой ценности в большинстве знаний, дающихся ей в школе. Оценка учителя моментально меняется на «неуд», выговор с нравоучениями перед всем классом и записью в дневник с вызовом родителей в школу.

Её родители… Мама любит её без остатка и без «но». Но она, как и все, не слышит её. Папа – единственный, кто слышит. Но он далеко, и у него нет времени её слушать. Парадокс. Это слово недавно появилось в её жизни, и она всё ещё продолжает с ним знакомиться. Часто думает о нём и иногда пробует на вкус. Сегодня оно холодное и колючее. Как туман. Или как мороженое. А цвет? Наверное, синий. Или загадочный индиго.

Она заходит домой и на вопрос мамы о прошедшем дне сразу отвечает, что её вызывают в школу. Потом долго стоит в душе, подставляя горячей воде холодный лоб. А мама что-то говорит и говорит…

Выйдя из ванны, она собирается пройтись по комнатам и пожелать всем доброй ночи, но вспоминает, что это день, когда она не врёт, и молча идёт спать. Ведь как минимум её ночь доброй не будет.

«Среда. Дорогой дневник, сегодня мама идёт в школу, потому что её вызвали…» Так могла бы написать она, но дневник она не ведёт.

Её маме объясняют, что её дочь устроила диверсию, что её дочь устроила клоунаду, что её дочь дискредитирует роль педагога и функции образования. Мама слушает и говорит, что дочь будет наказана. Но это слова для чужих. А глазами мама с ней. Поэтому ничего удивительного в том, что, выйдя из школы, мама ведет её в магазин. Там нет ничего подходящего. Ничего такого, что было бы не стыдно надеть перед тем, чьё мнение может быть важным. Ситуация такая же, как и с самолётами, – они летят в никуда, вместо того, чтобы лететь в Гонолулу. Мама открывает приложение в телефоне и заказывает в интернет-магазине.

«Четверг. Дорогой дневник, сегодня будет ненавистный день в школе, а потом я обязана буду ехать на день рождения родственницы…»

Она думает: можно ли сделать так, чтобы этот день уже скорее закончился, ещё не успев начаться? Так бы она написала в дневнике, если бы он у неё был.

Она заходит в класс и моментально считывает в равнодушных чужих глазах, что она странная. Что она ненормальная. Что с ней лучше не связываться. В его глазах она читает другое – она классная. Что с ней неплохо было бы связаться. А она задумывается о том, что у них может быть загородный дом, кудрявый пёс (она забыла эту породу) и хвойный лес за окном. Она думает, что между ними может быть что-то искреннее, что-то нежное, что-то… Но ей нужно ехать к родственнице на день рождения.

Она сидит за столом, за которым собралась вся семья. Все едят рыбу и какой-то заморский сыр – очень дорогой, а потому очень вкусный (так смешно утверждают собравшиеся). Приходит время для торта. Она смотрит на него и видит красоту – ту, которой нет в настоящей жизни. Все поздравляют именинницу, желают ей всего хорошего. А она говорит, что этот торт – нереальная красота. Именинница отвечает, что никакая это не красота и предлагает быстрее его резать. Она поражается, что красоту можно резать и есть, и выходит из-за стола.

«Пятница. Дорогой дневник, сегодня ничего не произойдёт…»

Она всё ещё не ведёт дневник, и в этот день действительно не происходит ничего, что можно было записать в него, если бы она его вела. Она ложится спать пораньше.

«Суббота. Дорогой дневник, я влюбилась…»

Она просыпается. Потягиваясь, открывает заметки в телефоне и пишет первую фразу своего дневника. Потом стирает. Весь день ходит по квартире, вернее, летает. Потому что он ей написал. Написал, что считает её крутой. А она ответила, что предпочла бы, чтобы он считал её загадочной. Он написал, что ему нравится, как она смотрит на мир. А она ответила, что он даже не представляет, как она смотрит на мир. И радостно смеётся – на душе удивительно хорошо. Тоже парадокс – но сегодня он изумрудно-розовый. И бархатно-тёплый (ого, сегодня он даже осязаемый!) И они договариваются увидеться завтра…

Чтобы быстрее наступило завтра, она снова ложится спать в детское время, ещё вчера презираемое, послушно закрывает глаза, но ещё долго слушает шорох занавески, звук мотора холодильника и кашель младшей сестры. Кажется, сестра выздоравливает.

«Воскресенье. Дорогой дневник…»

Она кричит на всю квартиру, кричит на весь двор и, кажется, на весь район. Но она делает это так, что её не слышит ни одна живая душа. Она отменяет встречу с ним, потому что сегодня случился семейный праздник. Мама заказала столик в кафе и будет нас баловать фастфудом, который в другие дни под запретом. Младшая сестра выздоровела. Мама говорит, что это чудо. А она думает, что это антибиотики.

В кафе нет его, зато есть сёстры и мама. А ещё там есть окно, в котором трещинками паутины проступают прощальные узоры уходящей зимы. Этот февраль сгинет навсегда, но она продолжит в нём жить. «Снова парадокс», – подумала она, глядя на тающий шарик мороженого цвета февраля – мяты и шоколада.

Сквозь стену из стекла она смотрит на мир за границами кафе. Всё самое интересное разворачивается наверху. Она поднимает взгляд в небо и видит самолёт, который разрезает небо, словно гарпун капитана Ахавы вспарывает брюхо Моби Дика.

«Девочки, давайте полетим куда-нибудь?» – восклицает счастливая мама. С таким предложением спорить невозможно, и все одобрительно кричат «ура!». На правах старшей она улыбается маме, а мама понимающе говорит: «Это был отличный день». Младшая сестра добавляет басом: «Дамы, это была отличная неделя». И все смеются.

«Понедельник. Я поняла, что слышать, слушать, видеть и смотреть – это не главное. Важно чувствовать. Но это тоже парадокс. Парадокс возраста.

P.S: это была и вправду отличная неделя. Но как же я рада, что она закончилась. Как же я рада приближению этой неумолимой и бесстыдной весны…»

Лейнвебер Артем. Маскарад

- Знаешь, я недавно прочитала «Маскарад» Лермонтова, – увлечённо говорила на перемене Катя. – Там речь идёт как будто о наших. Все персонажи – такие же лицемеры…

Не знаю, почему я не замечал Катю раньше. Как и я, в школе она всё время проводила одна, потому что также не любила наших одноклассников. Да, год или полтора назад мы сблизились на почве нелюбви к своему классу. Я заметил Катю, когда она выбежала из кабинета в слезах, потому что услышала, как над ней смеются на задних партах. И я тоже всё прекрасно слышал и пошёл за ней, чтобы успокоить. Уверен, что и обо мне тогда тоже говорили далеко не самые приятные вещи.

Катю действительно можно назвать красивой девушкой, ведь своей внешностью она явно выделяется на фоне остальных одноклассниц: у неё выразительные, синие – синие, как бескрайний океан, и такие же глубокие глаза; маленький курносый носик и утончённый подбородок. Она – мой ангел во плоти… Самое доброе и невинное существо, которое я встречал в своей жизни.

Много времени мы проводим вместе и часто говорим об обществе, в котором находимся, как будто в тюрьме, вот уже десять лет, и которое нам неприятно. Осуждаем поведение и поступки людей из этого общества.

В нашем классе есть девушка Лера, также отстранённая от всех. Часто над ней насмехаются прямо за её спиной – причем делают это абсолютно открыто, – но она всё терпит. Причиной насмешек в её адрес всегда становятся внешность и не совсем обычное поведение. Да, действительно, Леру нельзя назвать привлекательной: прыщавая, немного косоглазая, пухлая, а потому больше похожая на бочку с руками и ногами, неуклюже переваливающуюся из стороны в сторону при ходьбе; и волосы её, всегда немытые и сальные, напоминают скорее щупальца осьминога, расползшиеся по широким, похожим на мужские плечам. А что касается поведения… Мне доводилось беседовать с ней несколько раз, и я всегда удивлялся ее непостоянству. Во время разговора она то визгливо кричит, то невнятно тараторит, то невпопад смеется, то хмурит брови, то мечтательно закатывает глаза, а иногда даже злится, при этом как-то странно жестикулируя. Понятное дело, из-за таких манер окружающие старались её избегать, хотя она никому не причиняла вреда…



На уроке, когда мои «любимые» одноклассники в очередной раз смеялись над Лерой, я заметил нечто странное: на руках и шеях у некоторых из них вдруг образовались синеватые пятна, очень похожие на трупные. Меня поразило увиденное, и я сказал об этом Кате, но она лишь ответила, что в последнее время у меня какие-то странные шутки. Однако я точно знаю, что мне не показалось. И я не могу так просто выбросить это из головы!

Потом, за пару минут до звонка, откуда-то с задних парт я услышал ещё одну шутку о Лере, граничащую с оскорблением, однако довольно смешную. Все, кто сидел поблизости, посмеялись. И я тоже не смог сдержать улыбки. Не смогла и Катя.

Бедная Лера! Как же ей не повезло с окружением! Она ведь наверняка чувствует себя одинокой…

- Хм… – у Кати дрожали уголки губ. Она пыталась сдержать улыбку, чтобы что-то сказать мне, и через несколько мгновений у неё всё-таки получилось перебороть смех и принять серьёзное, хотя и немного наигранное, выражение лица. – Почему они все опять так шутят?.. Все десять лет они жестоко смеются над ней! Но мы ведь никак не можем повлиять на это…

- Да, и это самое печальное, – тихо вздохнул я.

А потом случайно бросил взгляд на Катину белоснежную шею и обомлел… На ней тоже было синее пятно! И оно было здоровым, раза в два больше, чем у других, тем более какая-то часть этого пятна была скрыта под кружевным воротником блузки, что ужасало. А вдруг оно уже разрослось до плеча?.. Но ведь она не поверит, если я об этом скажу.

Казалось, будто мой ангел начал медленно умирать.



Прогулявшись после школы с Катей и проводив её до подъезда, я случайно столкнулся с Лерой. Она, нелепо улыбаясь, предложила немного пройтись вдвоём. Я любезно согласился, но через некоторое время пожалел о своём решении…

Поначалу всё было в порядке, мы просто болтали на разные темы (и я терпел её как всегда странное поведение), но потом, когда вдруг возникла неловкая пауза, Лера перешла на глупые шутки и сама же над ними смеялась, и меня раздражал ее скрипучий смех. Некоторые её анекдоты были совершенно несмешными, они вызывали у меня чувство стыда! Её юмор оказался таким же нелепым, как и её походка. Но, чтобы её не обидеть, я шёл с наклеенной улыбкой и заливался фальшивым смехом – таким, каким умел.

Затем на пути нам встретилась уродливая дряхлая собака с грустными глазами: почти вся облысевшая и кое-как стоящая на своих тонких, как ветки кустарника, лапах. Казалось, стоит на них слегка надавить, и они с хрустом сломаются на части.

Лера медленно подошла к этой несчастной собаке, начала её гладить и утешать. В её глазах читалось искреннее сочувствие, ну а я… Я же был абсолютно равнодушен к этому жалкому созданию – а вдруг она ещё и заразна? – но, чтобы Лера ни о чём таком не подумала, я сказал, что мне её жаль. Стоило только видеть эту картину … Просто смешно.

Позже, придя домой, я позвонил Кате, рассказал обо всём этом, и мы вместе посмеялись. Как же это странно – пытаться нарушить неловкое молчание тупыми шутками времён наших прабабушек! Утешать бездомных псин! И что у неё вообще тогда творилось в голове? Странная всё-таки эта Лера...

А после того как я поделился этой историей, Катя незаметно перевела тему разговора на одного из наших одноклассников, который постоянно унижается перед учителями, чтобы быть в списке любимчиков, а потом оскорбляет этих самых учителей за их же спинами. И мы начали осуждать его за это – да ведь он самый настоящий лицемер! – а потом ещё раз посмеялись над Лерой и закончили разговор.

Наверное, Катя ещё не заметила огромное пятно на своей шее.



Завтра в школе будет дискотека. Вход платный, а те, кто отказывается платить, идут на уроки. Конечно же, я заплатил, ведь грызть гранит науки совсем не было желания.

Посреди ночи я проснулся от того, что у меня сильно чесалась нога. Я потёр её пяткой другой ноги, но не успел погрузиться в сон, как вдруг опять почувствовал, что она чешется. Раздражённо встал с кровати, включил свет, посмотрел на ногу и ужаснулся…

На ней была гнойная рана, из которой выползло несколько червей. Я чуть было не закричал, но кое-как сдержался, чтобы не разбудить семью. В страхе и недоумении я стоял так ещё несколько минут, а потом пошёл в ванную, брезгливо собрал всех паразитов, ползающих по моей ноге, и наклеил на рану прямоугольную повязку, которую взял в аптечке. Но не думаю, что это сможет мне как-то помочь. А как же от неё воняло! Пахло гнилью. Казалось, что вот-вот стошнит, но я всё же пошёл обратно в постель и, перебарывая рвотные позывы, уснул.

Наутро я просто не знал, что мне делать…

На моих предплечьях образовались и гнойные раны, и трупные пятна. И запах стоял невыносимый! А ведь мне ещё идти на дискотеку… Я уже пообещал Кате, что приду.

Я не придумал ничего лучше, чем обмотать предплечья бинтами, прежде стряхнув всех вылезших паразитов, и истратить на них чуть ли не целый флакон маминых французских духов. Но это почти никак не помогло…

Придя в школу, я сразу же встретил Катю. Вокруг шеи у неё был завязан легкий шарф с каким-то причудливым узором, который, конечно же, что-то скрывал, но всё-таки действительно подходил к наряду. Стоя на некотором расстоянии от Кати, я почувствовал душистый аромат сирени, который пытался перебороть противный запах разложения, однако, как и в моём случае, тщетно.

Она подошла ко мне и с взглядом, полным недоумения и беспокойства, спросила:

- У тебя тоже есть эти пятна?..

Я показал ей свои предплечья и сказал:

- А помнишь, я говорил про пятна на руках и на шеях у наших?

Пятна у одноклассников… О нет! Кажется, теперь я понял, откуда они появились! И я сказал об этом Кате. Она не могла в это поверить.

Поднявшись на второй этаж, где проходила дискотека, мы подошли к своим одноклассникам, которые были одеты как-то ярко и вычурно – кто в худи, кто в толстовке, кто в свитшоте или в свитере, – однако модные вещи так и не смогли скрыть следы их разложения. И мы поняли, что стеснятся нам, в общем-то говоря, нечего.

Дискотека началась. Первое время всё было в порядке, но потом стало происходить нечто необъяснимое: у моих одноклассников и у многих других учеников начала чернеть кожа, а раны загноились… И у меня в том числе. Все те, с кем этого не происходило, с криком и визгом убежали с дискотеки, и вряд ли им в тот момент было до веселья.

Затем, спустя несколько минут, с нас начала сползать кожа – она будто бы плавилась и, как желе, с громким хлюпаньем падала на пол. Вытекли глазные яблоки… И в итоге мы все остались голыми скелетами. Сначала нас охватил сильнейший ужас, мы были в панике, но через некоторое время продолжили дискотеку, потому что все поняли, из-за чего это случилось, и смирились с произошедшим. Мы одинаковы… А я так не хотел этого признавать.

Я подарил Кате кровавую розу, из середины которой, когда я её протянул, вдруг показался червь. Уверен, были бы у неё в тот момент губы, она бы расплылась в улыбке. Но сейчас я любовался прекрасными чёрными впадинами в её черепе. По нам, будто бы дразня, прыгали разноцветные зайчики света от диско-шара…

На сегодняшней дискотеке все сбросили с себя маски, выставив напоказ свои гнилые души.

Все, кроме… кроме Леры. Не знаю, почему она здесь всё ещё стоит, но… по сравнению со всеми нами она – косоглазая, прыщавая, с вечно немытыми волосами и нелепой походкой, на протяжении всей школьной жизни бывшая объектом насмешек – выглядела совершенством. В один момент мне показалось, будто ее лицо озарилось белым лучезарным светом и за спиной у неё выросли крылья, а в руках – белая роза… Вот кто настоящий ангел…

На следующий день все как ни в чём не бывало пришли на уроки, уже осознавая, кто на самом деле такие, и желая навсегда забыть, что произошло на дискотеке.

А Лера смотрела на меня и на Катю уже совсем иначе…

Максимюк Ольга. На станции потерянных слов

Шаг.

Приятный, чуть потрескивающий женский голос из динамика объявляет посадку на поезд. Вдыхаю глубоко, чтобы холодный воздух обжёг горло. Ночь сегодня, словно занавес из хрустальных бус, трещит, стоит задеть плечом.

Шаг.

Рюкзак тяжёлой ношей висит на спине. Я иду вдоль пустого перрона, тихо постукивая колёсиками чемодана, когда тот наезжает на очередной камень. Большие старые часы с чёрными, как сажа, стрелками показывают без пятнадцати четыре.

Шаг.

Всем нам когда-нибудь придётся покинуть отчий дом, чтобы создать себе свой, новый. Чтобы воздвигнуть стены из песка и медленно, терпеливо заменить их сперва на картон, затем на кирпич и так слой за слоем добраться до стали.

Останавливаюсь около вагона номер восемь. Знаете, какой цвет у этой цифры? Я вам подскажу: он у многих ассоциируется с бушующим морем. Глубокий синий. Глубже, чем дно Марианской впадины. И в то же время это ещё далёкий от чёрной единицы оттенок.

Так я вижу мир: от части к целому. Деталь, и только потом объект. Картинка из кусочков разной текстуры.

Я крепко сжимаю ручку чемодана, поднимая голову вверх: перед рассветом небо самое тёмное. Внутри скопился ворох не озвученных слов. Крылья бессмысленных фраз трепещут где-то под рёбрами, но так и не могут расправиться как подобает. Глаза птиц, которым не суждено взлететь, отливают аквамарином.

Изо рта еле различимым облаком выходит, растворяясь в ночи, пар.

Тишина щекочет.

Чье-то тёплое дыхание опаляет шею.

"Обернись," - шепчет ветер. Я прикусываю губу, делая круг на пятках, но вместо бирюзовой стены вокзала, вместо тлеющей в морщинистых пальцах мужчины сигареты, я вижу дом. Родители беспокойно сидят на кухне. Младшая сестра спит на моём месте. Я не люблю долгих прощаний, от них искра желания - остаться - разгорается сильнее. Поэтому и стою сейчас одна.

Новая жизнь полна неизвестности - самого большого человеческого страха. Мой юношеский энтузиазм растаял вместе с лучами закатного солнца.

Крепко зажмуриваюсь.

Дрожащими пальцами хватаюсь за край джинсовой куртки.

Открываю глаза: дом не исчез, лишь отошёл на второй план, пропуская вперёд новых людей. Друзья приветливо машут мне. Пять девочек, учитывая меня, и десять лет общения на всех. Последняя наша встреча была самой весёлой, потому что не только я покидаю родной город. Мы хотели запомнить друг друга с улыбками на лице, но сквозь мелкие сколы радостных масок всё равно просачивалась едва различимая грусть.

"Я буду скучать," - и снова слова застревают в горле.

Люди, как вода ванну, заполняют перрон. Стрелки сдвинулись всего на три деления. Чувство, будто время заперли в стеклянный шар. Я пытаюсь вернуться в настоящее, перенося внимание на ощущения.

Ткань куртки шершавая, нитки тянутся вниз.

Земля под ногами твёрдая, под правой подошвой спрятался кусочек асфальта.

- Девушка, у вас всё хорошо? - интересуется вагоновожатый в синей жилетке.

- Да, посадку жду.

- Извините, но это вагон-ресторан. Давайте проверим билет? Вот же, у вас написано: восемнадцатый. - я смущённо пожала плечами.

- Ошиблась немного. Спасибо.

Подхватываю ручку чемодана и неспешно иду, вливаясь в толчею пассажиров и провожающих. В свете высоких фонарей летают белокрылые мотыли. Я вспоминаю поле васильков, где любила играть в детстве. Как падала в траву без сил, раскинув руки в стороны, и вдыхала запах цветов. Бывало, закрою глаза, затаю дыхание, и на нос сядет бабочка, расправит крылья. Я смотрела на небо сквозь них, видела облака не белыми, а светло-голубыми.

Я снова ухожу в себя.

Среди одинаковых тёмных голов взгляд цепляется лишь за одну. Каштановые и, как леска прямые, волосы, бледный шрам в основании шеи. Груз потерянных слов оттягивает карман. Есть ли смысл доставать их сейчас?

"Давай, останови его!" - кричит сердце, и я делаю попытку ухватиться за ткань чужой кофты, но на мне смыкается круг из рук, тел, семенящих ног и багажа. Я заперта. Он растворяется в толпе.

Останавливаюсь, ожидая, когда эта часть перрона опустеет. Чувство беспомощности накрывает с головой как волна. Мышцы на плечах зудят, я обнимаю себя, скользя по чемодану вниз. Мне страшно. Всё, что было мне дорого, остаётся здесь, а я - нет.

Прячу лицо в коленях, выдыхая. Нужно успокоиться, вернуть себя в строй - я больше не маленькая девочка.

О ноги трётся что-то мягкое. Подымаю голову. Мне дружелюбно мяукает кот цвета первого снега. Его звали Марк. Он ходит взад и вперёд, задевая прозрачным боком мои голени. Последний призрак, провожающий меня в путь.

Я глажу пушистую, сияющую в свете Луны голову, слушаю успокаивающее мурлыканье, утопая в синем цвете. И наконец встаю. Вытряхивают из карманов невидимые сожаления о не сделанном, кот рвёт их на мелкие кусочки. Нужно двигать дальше, оставив прошлое в прошлом.

- Вперёд. - тихо, но вслух, чтобы придать словам форму.

Я больше не оборачиваюсь. Марк провожает меня до вагона, но внутрь не запрыгивает. Ему со мной нельзя, мы оба это понимаем.

Высокий мужчина помогает мне закинуть чемодан на ступеньку. Я прохожу четыре купе внутрь и сажусь за столик "боковушки". На перроне один только Марк на прощание машет хвостом. Я улыбаюсь ему и поднимаю глаза на скопление звёзд.

Минута до окончания ночи.

Ещё шесть до отправления.

Для меня у каждых суток есть свой цвет. Один день - серый, другой - жёлтый, с шелушащимися, как у старой бумаги, краями, третий - розовый с привкусом сахарной пудры. Этот день запомнится мне как предрассветный синий, когда тревога и умиротворение сплелись в неразрывную нить.

Гнеушева Мария. Сказка о том, как коты государством управляли

В некотором царстве - в некотором государстве царь устал. Устал – и всё тут.

– Ухожу я от вас! Устал! Надоели, неблагодарные. И не угодишь вам никак! Да я ради вас! Да я! – носился по тронному залу и размахивал руками Царь.

Придворные то смотрели широко раскрытыми глазами на государя, то переглядывались. Все боялись перечить Царю. Видите ли, надоело ему обязанности правителя Тридевятого царства исполнять. Это же такой тяжелый труд! Вот с утра, пока слуги оденут в царские наряды, сто лет пройдет! А потом завтрак. Уж там Царь не жалеет живота своего – все ест и ест, ест и ест. А дальше приходится либо приказы отдавать, либо жалобы подданных выслушивать и проблемы их решать. Ни минуты покоя! А потом опять обед, там и до ужина недалеко. Так думали придворные, но разве можно сказать это Царю?

– Все! Отпуск у меня. Не ищите, улетаю в Лукоморье. На неделю. Или две. Нет, лучше всё-таки на месяц. А то и два.

– А кто ж вместо вас, царь-батюшка, будет? – робко поинтересовался Храбрый Советник.

– Да кто угодно! Хоть… кот! – Царь снял с головы золотую корону и кинул ее вверх. Она чуть не задела роскошную люстру, все замерли, один Ловкий Советник не растерялся, подпрыгнул и поймал корону.

– Счастливо оставаться! Кто за мной пойдёт, тот отпуска до конца жизни не получит! – усмехнулся Царь и громко хлопнул дверью.

Придворные переглянулись и дружно посмотрели на советников. Идти за Царем никто не решился, иначе мечтам о летней поездке в Лукоморье никогда не сбыться.

– Что делать-то будем? – наконец прервал молчание Трусливый Советник.

– Кота искать. Раз Царь приказал, значит, кот вместо него будет, – вздохнул Храбрый Советник.

А за ним хором вздохнули все. Новая затея их царю-батюшке в голову пришла! А если пришла – делать нечего, придется исполнять.

Оказывается, не каждый кот может государством управлять. В этом убедились слуги, когда изловили первого попавшегося уличного кота, надели на него корону и посадили на царский трон. Новый государь говорил только «мяу», и писарь исписал целый лист словом «мяу», пока Его Величество не решило скинуть корону и пойти гулять по крышам.

На совете придворные решили, что нужно отыскать другого кота, который сможет управлять Тридевятым царством. Желательно такого, который умеет говорить что-то, кроме «мяу». Тогда послали гонцов во все концы Тридевятого царства, чтобы найти говорящих котов. Когда гонцы вернулись, то доложили, что нашли двух претендентов, готовых примерить царскую корону, – кота Учёного и кота Баюна. Только кого царём выбрать?

Кот Баюн был не против временно занять место царя, ведь делать-то было нечего. А тут появилась такая возможность царём побывать, народ потешить сказками и прославиться в Тридевятом царстве. И кот Учёный тоже сразу согласился – наконец-то в царстве-государстве оценили его ум! В мечтах кота Учёного, благодаря его знаниям, Тридевятое царство продвинется на годы, нет, десятилетия, а то и сотни лет вперед в развитии. Ловкий Советник объявил, что корона достанется только одному, поэтому нужно будет пройти испытания. Кто лучше всех с царскими обязанностями справится – тот и будет править.

Наконец посадили котов на царский трон и испытание началось.

Первым к котам пришёл путешественник, прибывший из Тридесятого королевства.

– Ого, вот какие цари в Тридевятом царстве. Дивно! – пробубнил он себе под нос.

– Здравствуйте, цари-батюшки! Путешественник я. Шёл по горам, по пустыням, по лесам. Шёл, шёл и устал. Лёг, задремал, а кто-то у меня котомку украл! Помоги, царь! Восстанови справедливость! Накажи разбойников.

– Вы подозреваете, что вас обокрали разбойники? – нахмурился кот Учёный.

– Конечно! Кто же ещё?!

– Разбойники в нашем лесу – одно название. Уже много-много лет никого не грабят. Я Соловью-разбойнику зуб заговаривал, так что по моему приказу все тебе вернут. У него зуб однажды так заболел, что даже свистеть не мог. Позвали меня с Бабой-Ягой. Она снадобье варила, а я сказки ему рассказывал, – гордо ответил кот Баюн.

– Нужно выстроить цепочку событий. Что вы делали, прежде чем обнаружили пропажу? – спросил кот Учёный.

– Спал! Я заснул - котомка была, проснулся – уже нет!

– Что вы делали до того, как спали?

– Шёл по лесу!

– Значит, нужно отправиться в лес и восстановить цепочку событий.

Вдруг они услышали стук в окно. Слуги подбежали к нему и распахнули. В тронный зал влетела толстая сорока с котомкой в клюве.

– Потеряют свои вещи, а потом на разбойников клевещут! Соловей – друг мой, блестяшками и безделушками всякими со мной делится! Вещи свои разбрасывать не надо! А то сунул под кустик, сам во сне ногой задвинул в листву, а теперь к царю идёшь жаловаться на кого-то! Я, между прочим, за чужаками в лесу наблюдаю, – затараторила сорока и кинула котомку.

– Ура! Нашлась! – обрадовался путешественник и схватил свою сумку. – Простите, цари-батюшки, что на честных людей наговаривал!

Путешественник поспешил удалиться и продолжить свой путь. А коты и придворные довольны – проблема решена.

На следующий день к котам пришёл крестьянин и сразу, как вошёл в зал, бухнулся на колени, а от страха перед царским величием даже глаза закрыл.

– Царь-батюшка, не вели казнить, вели слово молвить! Не растёт ничего у меня в огороде уже второй год. Всё перепробовали – и к бабке ходили, каждый день поливали, не поливали, перекапывали, сорняки убирали, сорняки не убирали – ничего не работает! Помоги, царь-батюшка, семья у меня большая, а кушать нечего!

Когда крестьянин открыл глаза и увидел двух котов, сидящих на царском троне, то сразу же зажмурился от удивления. Ну, никак он не ожидал, что их царь-батюшка – это кот, но тут даже два кота!

– Что на огороде выращиваете, хозяин? – лениво зевнул кот Баюн.

– Всё, что только можно. И морковь, и капусту, и репу, и лук, и горох, и даже овощ заморский – картофель. И ничего не растёт! Помоги, царь-батюшка!

– Не люблю овощи. Я люблю рыбку, молочко, сметанку, мяско, – размечтался кот Баюн, – лучше корову или козу себе возьми. Или на рыбалку проще ходить – рыбка сама ловится!

– Да где же у нас реки-то с рыбами! Одни ручейки да речушки! Я далеко от дома уходить не могу. Жена, дети! – всплеснул руками и открыл глаза крестьянин.

– Или корову. Она сама травку себе кушает, а вечером молочко даёт. Вкусное-вкусное! Баба-Яга иногда на базар ходит, молочко покупает и меня им угощает. Лучше её помочь попроси.

– Да как же?! Бабу-Ягу?! Она же злодейка! – ахнул он.

– Не злодейка. Просто иногда не в настроении бывает. Ты скажи, что от меня, она и поможет.

– Удобрения и полив регулярный нужны, – строго сказал кот Учёный.

– Что такое удобрения? Кого задобрить надо?

– Никого задабривать на надо. Удобрение – это вещество, оно растениям расти помогает.

– Понял-понял. Спасибо, царь-батюшка! Спас ты нас! Вовек твою мудрость на забудем! – поклонился крестьянин и ушёл.

А коты, довольные собой, решили отменить все приёмы и пойти отдыхать.

На следующий день прибежал испуганный гонец и доложил, что по всему Тридевятому царству начали расти гигантские овощи. Оказывается, крестьянин послушал и кота Учёного, и кота Баюна, поэтому попросил Бабу-Ягу сделать удобрения, а она немножко перестаралась. И крестьянин насыпал чуть больше, чем надо было, чтобы уж наверняка всё выросло. Он ещё с товарищами поделился волшебным удобрением. Всё Тридевятое царство было в ужасе, никто не знал, что делать с гигантскими морковью и огурцами.

В зал в смятении вбежали царские советники. Рассерженный Храбрый Советник стукнул кулаком по столу.

– Вы что наделали?! Теперь по всему царству овощи-переростки! И как теперь всё исправить?!

– Нужно проанализировать ситуацию и хорошо подумать, – сказал Кот Учёный.

Ловкий Советник попытался примерить корону на голову кота Учёного.

– Нужно было корову заводить. Молочко такое вкусненькое, а морковь да огурцы – просто фу, – ответил кот Баюн.

Трусливый Советник в ужасе закрыл лицо руками.

– Я тебе дам корову! Как вы тут правили?! Сами кашу заварили – сами и думайте, как всех успокоить и овощи убрать! – завопил Храбрый Советник.

Под его вопли двери распахнулись, и в зал вошёл Царь, а за ним – слуги, которые несли много тяжёлых сундуков.

– Ну что, соскучились по своему царю-батюшке? Думали, что я под пальмой прохлаждался! А я вовсе не отдыхать ездил! Я полетел на ковре-самолёте в далёкую страну заморскую, где все жители счастливы. Опыт у них перенял!

И вдруг Царь замолчал, увидев двух котов, сидящих на его троне и вовсе не ожидавших, что Царь так скоро вернётся.

– А вы что, действительно кота вместо меня посадили? Даже двух?! – строго спросил он у своих советников.

Храбрый Советник в ужасе побелел, Ловкий Советник бросился надевать корону на голову Царя, а Трусливый Советник, не изменяя своей привычке, попытался спрятаться.

А придворные испуганно молчали: они не знали, что ответить, чтобы избежать царского гнева.

– Молодцы! Слово царя – закон! – расхохотался Царь.

– Царь-батюшка, не бросай больше нас! Прости нас, неразумных! Управлять государством – это такой труд! Не умеют говорящие коты Тридевятым царством управлять! – бухнулись на колени придворные.

– Ладно-ладно. Так уж и быть, прощаю. На то я и царь-батюшка, чтобы прощать и мудро править.

– Царь-батюшка, скажи нам, что делать с огромными овощами?

– Устроить пир на все Тридевятое царство! – приказал Царь.

Следующие пару дней все жители не отходили от столов, накрытых по всему царству-государству. Каждому хотелось попробовать морковку, размером с мост, или капусту – с терем. Котов царь наградил за то, что в его отсутствие не побоялись взять на себя тяжёлые обязанности да народ позабавили.

– Чтобы государством управлять, одного красноречия и знаний маловато. Нужно мудрым быть, заботу о подданных проявлять, а не о славе думать! Да о здравом смысле не забывать! – сказал всем Царь.

Кот Баюн ещё долго рассказывал всем сказки, как коты царя замещали. А кот Учёный написал научные рекомендации, как народом управлять. В Лукоморье государь больше не собирался: опасное это дело – управление государством котам доверять.

Наша сказка – ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок.

Сиванькова Анастасия. Баюнки

Колька с любопытством и небольшой опаской заглянул в класс. Первое сентября он бессовестно пропустил. И Второе, и третье. В общем, в школу он пришел десятого. Нет, конечно, оправдание у него было: он был на море. И это была идея родителей, да и потом, один раз можно!

Вот только за эти десять дней произошло много событий. Не сказать, чтобы очень странных, но как минимум, неожиданных. В 6 «Б» поменялся классный руководитель. Само по себе это было обычным делом, поменялся и поменялся. Подумаешь! Но девятого к нему забежал Валёк. И, взволнованно размахивая руками, начал объяснять. Понятно было мало: при всех его достоинствах, он все же обладал по крайней мере одним недостатком. Язык Вальки не успевал за его мыслями. Он был хорошим товарищем: на него можно было положиться. Он брал девять мячей из десяти, поэтому почти всегда стоял на воротах, мастерил рогатки, из которых метко стрелял. У него был свой перочинный ножик, который он везде таскал с собой, хотя единственный раз, когда он им воспользовался, случился на рыбалке этим летом – у них запуталась леска, а разорвать противный узелок руками, как известно, задача не из легких. Но, та самая неуспеваемость языка делала из него плохого рассказчика. И сейчас он рассказывал о первой неделе учебы точно так же, как пересказывал фильмы.

- Он зашел, потом представился… А еще… Мы мяч принесли, его Серега пнул, тот в окно летел… Да такой мяч и Яшин мог бы упустить! А он взял!

Голос Колькиного друга был полон восхищения. Это тоже не было бы необычным, если бы не одно НО.

Валёк не признавал авторитетов. Совсем. Нет, он был вежлив, послушен (настолько, насколько эти слова могут быть применимы к двенадцатилетнему мальчишке), но еще ни один взрослый на памяти Кольки не заслужил одновременно восхищения и уважения от его друга. По мнению Вальки, все взрослые делились на две категории: взрослые-взрослые и взрослые-невзрослые. Во всяком случае, идея была такая. Вот дядя Андрей – взрослый-взрослый: он всегда приходит вовремя, здоровается по очереди, сначала папе жмет руку, потом делает комплимент маме (и еще ни разу не повторился!), а потом уже пожимает Валькину ладонь. А дядя Миша – взрослый-невзрослый. Сначала он подкидывает Вальку, потом здоровается с мамой, а потом хлопает по плечу папу.

Дядю Андрея он уважает - тот всегда может рассказать что-то жутко интересное, а дядей Мишей он восхищается, потому что никто еще не сделал тарзанки, лучше, чем он.

А сейчас Валёк рассказывал с таким восторгом, что Колька успел пожалеть о море! Новый учитель в его рассказе был невзрослым-взрослым.

И это было самым необычным.

И вот Колька заглядывал в класс, не зная чего ожидать. Там, где в прошлом году была Мария Юрьевна, сидел новый Учитель.

Рядом стоял Логинов, и старательно доказывал, что книги он читать не будет, потому что это неинтересно.

- А у нас теперь председательствует кот.

Колька моргнул. Он решительно не понимал, какая связь между книгами и котом. «Чем ворон похож на письменный стол?» - строчки возникли будто сами собой. Потом он вспомнил, про новенький учебник, который ему выдали в мае вместе с остальными. Информатика – значилось на обложке. Летом он его пролистал, и там точно встречалось слово код. Колька попытался вспомнить, как называлось это явления, какое-то там оглушение, приглушение. Он мотнул головой - какая разница.

- Здравствуйте!

Всё-таки коты кодами, а вежливость никто не отменял.

А Валёк – настоящий друг: место рядом с ним пустовало.

- А кто теперь русский ведёт, вместо Марии Юрьевны?

- Что значит «кто»? Он ведёт. И русский, и литературу.

- Но ведь Он ведет информатику.

- Коль, ты чего? Информатик – это тот, который нас в прошлом году обещал за уши отвести к родителям, когда мы ему окно в кабинете разбили. И он, кстати, не забыл про тот мяч. – Валёк потер левое ухо.

Удивиться тому, что Учитель ведёт русский, Колька не успел. Прозвенел звонок. Коты-коды повисли в воздухе.

- Давайте начнем с простого. О чем мы говорили на прошлом уроке?

Колька оглядел класс. В воздух взметнулся десяток рук, а ведь обычно 6 «Б» молчал очень слаженно, как партизаны на допросе.

- О баснях! – это Верка, она хорошо учится, хотя и не задается по этому поводу.

- Вы рассказывали об образности и современности басен Ивана Ивановича Дмитриева, - а это уже Максим, гордость класса, и вообще, отличник.

- Про муху!

- Фррр, опять эти басни, мораль, зачин. Вообще наш народ литераторы обижают: книги о нас по когтям пересчитать можно.

Колька чуть на стуле не подпрыгнул. Голос раздавался за спиной. Медленно повернув голову, мальчик непроизвольно открыл рот. Сзади на шкафу сидел кот. В школе, в кабинете русского языка и литературы рядом с репродукцией «Грачи прилетели» сидел кот. Темно-серый пушистый с хвостом и кисточками на ушах. И гитарой в лапах.

- Баюн, ты мешаешь вести мне урок.

- Баюнишки, баюнчики, баюнята… Для тебя же стараюсь, отроки ненареченные сидят, куда это годиться.

- И дисциплину разлагаешь.

- Баюнчики плохо ложатся, ни пропеть, ни промолвить, - Кот потряс гитарой, - не мог мне гусли нормальные достать, а? И потом, я обиду затаил, юнцы неразумные меня Ученым назвали. Мы же совершенно разные! У меня глаза оттенка свежего гречишного меда! А у него ореховые! Где ты видел хотя бы похожих близнецов?

- Нигде. Ты сейчас просто похож на самого обычного кота, которого против шерсти погладили.

- Ты еще «брысь» мне скажи.

- Баюн, согласно парадоксу Шредингера, ты можешь одновременно быть и Баюном, и Ученым, и даже Бегемотом, в этом нет ничего сверхъестественного. Правда, поскольку у нас урок литературы в шестом классе, а не квантовой физики в одиннадцатом, я бы предпочел, чтобы ты…

- Не напоминай мне об этом изверге! – На последнем слове кот скорее шипел, чем говорил.

- Басни. Я председательствую, тема сегодняшнего урока – басни Крылова.

Кольке казалось, что он сошел с ума. У него в голове настойчиво билась мысль: чем бы ни был код, с председательствующим котом ему не сравниться. Он посмотрел на Вальку и приподнял брови. Друг выразительно почесал нос. На их секретном языке жестов это означало примерно следующее: все нормально, сейчас поймешь.

Урок литературы был… сказочным. Слова Учителя окутывали класс, заставляя ребят задерживать дыхание. Кот рассказывал басни, растягивая слова и наигрывая на гитаре старинные напевы, такие, что ребятам казалось, будто они находятся где-то на холмах, слушая путешественников-сказителей. Вокруг шумели деревья, протяжно завывал ветер. И в этом царстве литературной стихии властвовали двое. Кот председательствовал. Учитель вел урок.

Звонок ворвался неожиданно, нарушая гармонию. Тонкое чувство чего-то неуловимого, нездешнего осыпалось, оставляя запах литературы. Никто и не подумал встать, до слов «урок окончен».

Учитель потер переносицу, когда класс ушел на перемену в коридор:

- Баюнки?

- Баюнки.

***

Колька смотрел в окно. Почему-то желание немедленно похвастаться летними приключениями пропало. А ведь он гладил дельфина! А летом в деревне дед дал ему пострелять из ружья.

Колька дернул плечами, будто отгоняя непрошеные мысли. Не помогло. Он вернулся в класс.

Учитель вопросительно посмотрел на мальчика. А Колька и не знал, что сказать.

Пожал плечами. Хотелось спросить… а что, собственно спросить? Почему кот председательствует? Но это же было очевидно.

Баюн, кот, председательствует! И точка.

Нет, хотелось узнать, кто Он, Учитель. Но как задать вопрос, который еще в собственной голове не прозвучал?

Вот, человек проверяет тетради. Все учителя проверяют тетради. От этой повинности избавлены только, наверное, физкультурники и девушка-студентка, которая ведет изо. Колька не представлял себе, как это, проверить столько тетрадей.

Ничего необычного.

Но рядом сидел кот. Неужели кот определяет учителя? Все дело в нем?

Разве так бывает? Почему Баюн выбрал этот класс? Или этого Учителя? Раньше в школе никогда не пахло свежим ветром. Книгами - сколько угодно, красками иногда, даже знаниям несколько раз. Колька решился.

- Как, - слова пропали, - Баюн… кто он… Вы…?

На него взглянул Учитель:

- Ну а сам-то как думаешь?

- У меня дома живет Зефир. И я его не понимаю. А Баюн…

- Баюн сам пришел. Лет десять назад.

- Но не может все зависеть от председательствующего кота! – он невольно покосился на Баюна.

- Дурашка. От меня и не зависит ничего. – Кот потянулся. – Я выбираю за кем идти. Где председательствовать. Все остальное зависит от человека. Мы, вечные, привередливы в этом вопросе.

- Николай, Баюн – спутник. Он будет рядом, пока ему интересно. Понял, Баюнок?

Отвечать было не нужно. Колька это понял каким-то внутренним чувством. Он кивнул и спросил, глядя на Баюна:

-А сметану вы любите?

Драгунова Дарья. Что в банке?

Ребята во дворе поголовно заболели новой игрой. Называется она «Что в банке?» В жестяную коробку из-под печенья ведущий кладет предмет, а остальные пытаются его угадать. Главное – задавать наводящие вопросы, на которые можно ответить только «да» или «нет». Игру эту «привез» из лагеря Денис Соловьев, а Машка Тюрина раздобыла подходящую тару. Ну и поехало. Сначала в ход пошли яблоки, расчески, блокноты, а когда ребятня во вкус вошла, то уже и поинтереснее предметы: карманный насос для воздушных шаров, осколок тарелки, засушенная муха с подоконника.

Самое веселое было, конечно, не отгадывать, а прятать что-то в банку. Каждый старался удивить больше остальных. Сначала родители дворовой детворы даже вздохнули с облегчением – их чада с деревьев и крыш проржавевших сарайчиков переключились на что-то интеллектуальное. Но потом стало ясно – затишье временное, ведь за оригинальными вещицами дети стали залезать в куда более опасные места. Вовка Синицын, например, умудрился пробраться в кабинет директора школы и стащить печать. Ребят он, конечно, удивил и еще неделю ходил героем, но отец, которого дернули с работы звонком классного руководителя, удивил Вовку вечером еще сильнее.

В понедельник после школы Костик Зубцов анонсировал свой предстоящий дебют двумя словами: «Ща обалдеете». Машка передала ему банку и скрестила руки на груди: «Ну давай, удивляй». Костя отвернулся, покопался в огромном черном рюкзаке, вытащил что-то и сунул в банку. Ребята в ожидании стояли за его спиной.

– Готовы?

– Да!

– Ну, спрашивайте.

Переглянувшись, ребята обрушились с вопросами на гордо держащего коробку Костика.

– Это хрупкое?

– Нет.

– Это ценное?

– О, еще какое!

– Это мягкое?

– Нет.

– Пушистое?

– Нет.

– С ушками? – Катя никак не могла угомониться, потому что знала, что у Костика дома на выходных окотилась кошка.

– Да нет же, там не котенок. Я что, совсем дурак?

– Съедобное?

– Нет.

– Денис, тебе же сказали, что там не котенок, – съязвил Вовка, на что ребята дружно рассмеялись.

– Если потрясти банку, будет греметь?

– Да.

– Там деньги?

– Нет.

– Там что-то, что можно положить в школьный пенал?

– Пфф… Ну и вопрос! Что угодно можно положить в школьный пенал. Никита вообще туда на прошлой неделе сосиску недоеденную положил.

– Фу-у!

– Я доел потом, – возмущенно воскликнул Никита, пихнув Костика локтем. Банка предательски звякнула в руках. В глазах ребят блеснул огонек азарта.

– Ну что ты лезешь? – злобно прошипел Костя.

– Это железное?

– Да.

– Какой-то рабочий инструмент?

– Нет.

– Цепочка?

– Нет.

– Брелок?

– Возможно…

– Так нельзя отвечать! Да или нет?

– Ну, да…

– О, ну показывай! А говорил, что обалдеем.

– Так вы еще не угадали. Там не просто брелок.

– Ключи! – Крикнула Маша. – На чем же еще может быть брелок!

– Точно! Ключи!

– Ключики!

– Открывай!

– Ладно, ладно, – Костик неторопливо снял крышку с банки. Ребята, толкаясь, заглянули внутрь. На дне лежал ключ на металлическом колечке, к которому крепился брелок с номером 25.

– И все? Я думал, хотя бы брелок-зажигалка, – разочарованно протянул Вовка.

– Правда, Зубцов, что тут удивительного? – недовольно поджала губы Катя. Костя загадочно ухмыльнулся, достал ключи двумя пальчиками и потряс ими перед лицами ребят.

– Вот вы тормозы! Какой тут номер? – Костя указал на брелок.

– Ну, 25.

– А что у нас за дверью с номером 25?

– Учительская?!

– Ну да!

– Ты что, ключи от учительской спёр?

– Не спёр, а нашел. Их уборщица уронила.

– Печать-то директорская покруче будет, – сказал Вовка, невзначай напоминая всем о своей проделке.

– Да на кой нам твоя печать?

– А ключи на кой?

– Да вы что! Это же золотая жила. Мы сейчас быстренько зайдем в учительскую и наставим себе лишних пятерок в журнале. Никто ничего не поймет, а мы уже – раз – и в отличниках!

– Ну, не знаю… Учителя обычно в электронный журнал оценки ставят. А бумажный это так, для вида.

– А для электронного они откуда оценки берут? Из бумажного, конечно! Не будут же они всё запоминать! У нас классов вон сколько, – деловито убеждал всех Костик.

– А если поймают?

– Скажем, что нас Марина Павловна попросила за журналом зайти. Ну что, идем?

Ребята задумчиво переглянулись.

– Только не толпой надо. Пусть двое идут.

– Да. Например, девчонки, – сказал Денис.

– Это еще почему? – возмутилась Катя.

– Да вы как-то… поблагороднее, – смущенно пробормотал Соловьев.

– Это нечестно. Пусть идет тот, кто предложил.

– Тогда я только себе пятерки поставлю, – буркнул Костик.

– Ну и ставь. Больно надо.

– А вам всем двойки нарисую!

Угроза оказалась существенной.

– Ладно, пойдем, – сказал авантюрист Вовка и скинул с себя рюкзак.

На следующий день все принесли домой дневники с пятерками по литературе.

– Надо же, какой молодец! – Сказала мама Денису. – Это за что пятерка?

– За стихотворение.

– За какое? Мы же не учили.

– А это я сам выучил.

– Ну-ка и мне расскажи.

– Точнее, я его сам написал.

– Ого! Прочтешь?

– Вообще-то я стесняюсь.

– В классе читал, а меня стесняешься?

– Ну да. Там это… про любовь.

– Как интересно!

– Пойду я, погуляю.

– Ладно, беги, Пушкин.

А в среду Костика дома нахваливала бабушка.

– Ба, пятерка по математике! Настоящий Перельман.

– Кто такой этот пеликан?

– Не пеликан, а Перельман. Это ученый, который от Нобелевской премии отказался. По телевизору вчера показывали.

– Ну, уж не знаю, как там твой пеликан, а я бы не отказался.

В пятницу Марина Павловна задержала 5 «В» после уроков. Учительница была недовольной и долго молчала в ожидании, пока разбушевавшийся класс затихнет.

– У нас случилась неприятность, – проговорила она подчеркнуто строгим тоном. – Другие учителя сказали мне, что у многих ребят появились оценки, которых они не получали. Как вы можете это объяснить?

Все сидели тише воды ниже травы.

– Зубцов, ничего не хочешь сказать?

Костик за пару секунд стал пунцовым и уставился в невероятно притягательную трещину на парте.

– Я знаю про каждого, кто причастен к этой постыдной выходке. Ваши пятерки сегодня же превратятся в двойки, – и учительница, громко хлопнув дверью, вышла из класса.

– Да как она узнала? – вскрикнул Вовка. – Кто проболтался?

– Сами виноваты! – вдруг выпалил Никита. – Почему вы всем пятерок наставили, а мне – четверки одни?!

– Так ты, лапоть, на двойки учишься! Мы тебе и так успеваемость подняли!

– А кто над сосиской смеялся?

Тут уж в классе поднялся настоящий гул. Все загалдели, зашумели, затопали.

А Марина Павловна с улыбкой глядела в дверную щель и думала: «А ведь если бы не сосиска, «отличная» могла бы быть неделька!...»